Генуэзская конференция не разрешила вопросов, касающихся взаимоотношений Советской страны и представленных на конференции капиталистических государств. В связи с этим на ее последнем пленарном заседании было принято решение передать так называемый русский вопрос на дальнейшее изучение комиссии экспертов, которая в конце июня 1922 года должна была встретиться в Гааге с советской делегацией и обсудить вопрос о долгах, частной собственности и кредитах. Таким образом, Гаагская конференция в известной мере являлась продолжением Генуэзской.
В отличие от Генуэзской конференции, на которой присутствовали видные политические деятели европейских государств, в Гааге основными членами нерусской комиссии *
----------------------------
* Так называлась комиссия, объединявшая делегатов капиталистических стран.
----------------------------
были представители деловых кругов: директора крупнейших европейских банков, министры внешней торговли, бывшие владельцы крупных предприятий в России, лично заинтересованные в «русских делах». Советскую делегацию (русскую комиссию) возглавлял М. М. Литвинов. Л. Б. Красин также был включен в ее состав, однако он на несколько дней задержался в Москве по делам Наркомвнешторга и прибыл в Гаагу с некоторым опозданием — 9 июля. Но это не помешало ему сразу же по прибытии включиться в работу конференции и играть на ней видную роль.
Нерусская комиссия разбилась на три подкомиссии: частной собственности, долгов и кредитов. Советская делегация принимала участие в работе трех подкомиссий в полном составе.
Первое совместное заседание русской и нерусской комиссий состоялось 27 июня. Уже на нем выяснилось, что империалистические государства будут с особой настойчивостью добиваться разрешения вопроса о частной собственности, то есть удовлетворения претензий иностранцев — бывших собственников имущества, конфискованного и национализированного Советским правительством. Если к концу Генуэзской конференции некоторые европейские государства, в частности Англия и Италия, не настаивали на реституции собственности, то есть возвращении ее в натуральной форме, и были готовы договориться о формах компенсации, то в Гааге представители всех капиталистических государств выдвинули единое требование, которое, по существу, сводилось к реституции. Придавая этому вопросу первостепенное значение, нерусская комиссия ставила в зависимость от его разрешения вопрос о предоставлении кредитов Советской России.
Позиция советской делегации определялась стремлением найти пути к сотрудничеству. При условии отказа империалистических держав от военных долгов и предоставления Советской России кредитов для восстановления ее народного хозяйства, пострадавшего от интервенции и блокады, Советское правительство было готово отказаться от возмещения убытков, причиненных интервенцией и блокадой, признать довоенные государственные долги, удовлетворить претензии иностранцев — бывших собственников конфискованного и национализированного имущества путем преимущественной сдачи им в концессию их бывших предприятий. Делегация представила список предполагаемых концессий. М. М. Литвинов и Л. Б. Красин охотно давали самые подробные разъяснения об общих условиях предоставления концессий. При этом М. М. Литвинов и Л. Б. Красин прямо заявляли, что, предоставляя концессии иностранцам, Советское правительство исходит прежде всего из потребностей развития производительных сил своей страны.
В выступлениях в подкомиссиях частной собственности и кредитов Л. Б. Красин уделил много внимания вопросу внешней торговли Советской России, и в частности защите государственной монополии внешней торговли. Отмечая роль Л. Б. Красина на Гаагской конференции, Г. М. Кржижановский, также принимавший в ней участие, писал: «Здесь я воочию убедился, каким громадным престижем пользовался красный инженер и красный дипломат т. Красин даже у самых злобных наших противников, с каким превосходным умением умел парировать он разнообразные удары, со всех сторон направлявшиеся против цитадели мирового революционного пролетариата».
Советская делегация сделала все, что было в ее силах, для облегчения работы конференции и ее успешного завершения: предоставляла необходимую информацию, изыскивала различные способы сближения позиций двух сторон на справедливой основе. Однако представители империалистических государств вели конференцию к срыву. 11 июля Леонид Борисович писал из Гааги, что не существует реальных условий для переговоров и для конференции вообще, и вряд ли из нее что-либо получится.
14 июля советской делегации было официально заявлено, что ни государственные, ни гарантируемые правительствами частные кредиты не будут предоставлены Советской России. Это заявление, а также упорство, проявленное подкомиссией частной собственности нерусской комиссии в вопросе об удовлетворении претензий бывших собственников, ликвидировали основу для дальнейших переговоров и были главной причиной срыва конференции.
Срыв капиталистическими государствами многостороннего соглашения с Советской Россией на приемлемой для нее основе привел к тому, что Советское правительство стало на путь двусторонних соглашений с капиталистическими странами. «Гаага с математической верностью доказала необходимость сепаратных соглашений с отдельными странами или наиболее влиятельными капиталистическими группами», - так резюмировал создавшееся после Гааги положение Л. Б. Красин. Сразу же после Гаагской конференции Советским правительством было принято решение о возобновлении переговоров с Лесли Уркартом. Лесли Уркарт — крупнейший английский промышленник и финансист, председатель Русско-Азиатского объединенного общества, которому до Великой Октябрьской социалистической революции принадлежали в России горные предприятия по добыче свинца, серебра, меди и других полезных ископаемых в районах Кыштыма, Риддера, Таналыка, Экибастуза. Он был рьяным сторонником вооруженной борьбы против Советской власти. Враждебность Уркарта к Советской России была пропорциональна его претензиям к Советскому правительству за национализированные предприятия, составлявшим 56 миллионов фунтов стерлингов. Значение этой суммы становится особенно понятным, если учесть, что общая сумма всех претензий английских подданных за национализированные предприятия составляла 186 миллионов фунтов стерлингов. Однако после окончательного провала военной интервенции Уркарт счел более благоразумным вступить в переговоры с Советским правительством. Переговоры начались в Лондоне в середине июня 1921 года. От имени Советского правительства их вел Л. Б. Красин. Советское правительство было готово предоставить Уркарту на определенных условиях долгосрочную концессию на предприятия, которыми он владел ранее. В августе 1921 года переговоры были перенесены в Москву, однако уже в октябре того же года были прерваны по вине Уркарта.
После конференции в Гааге Уркарт предпринял шаги к возобновлению переговоров. 24 августа и 4 сентября 1922 года вопрос о возобновлении переговоров с Уркартом рассматривался на заседании Политбюро ЦК РКП (б). Были выработаны основные условия, на которых договор мог быть подписан. Уркарту предоставлялась концессия исключительной важности. Однако Советское правительство было готово дать концессию Уркарту при обязательном условии проведения английским правительством благожелательной политики по отношению к Советской стране. При этом Советское правительство принимало во внимание позицию Ллойд Джорджа после Гааги. В августе — начале сентября 1922 года Ллойд Джордж косвенно давал понять, что при известных условиях он готов сделать некоторые новые шаги по пути урегулирования англо-советских отношений. «Прямых предложений не было,— писал по этому поводу Л. Б. Красим в Наркоминдел.— Косвенно давалось понять, что принятие формулы Литвинова, условно предложенной в Гааге, позволило бы английскому правительству сделать дополнительный шаг — договор с признанием консульских прав etc., но без de-jure».
Ведение переговоров с Уркартом было возложено на Л. Б. Красина. 9 сентября в Берлине договор с Уркартом был подписан. Однако осенью 1922 года английское правительство пошло на обострение отношений с Советской Россией, оно блокировало черноморские проливы, противилось приглашению Советского правительства на конференцию по ближневосточным вопросам. Учитывая все это, 5 октября Пленум Центрального Комитета РКП (б) по инициативе Политбюро решил, что необходимо отказаться от ратификации договора, подписанного с Уркартом. Как указывалось в декрете Совета Народных Комиссаров РСФСР от 6 октября 1922 года, «чрезвычайно широкий объем концессии, ее хозяйственное и политическое значение требовало бы в первую очередь дружеских, прочных и урегулированных отношений между Советской республикой и правительством страны, в которой находится центр Русско-Азиатского объединенного общества. Между тем последние действия правительства Англии, фактически устраняющие Советскую Россию от равноправного с другими государствами обсуждения ее жизненных хозяйственных интересов на Ближнем Востоке и в Черном море, явно указывают на отсутствие указанных выше желательных отношений». При этих условиях 6 октября 1922 года Совет Народных Комиссаров договор с Уркартом отклонил. Таким образом, отказ от ратификации последовал по политическим причинам. Подписывая договор с Уркартом 9 сентября 1922 года, Л. Б. Красин действовал в соответствии с решениями Политбюро ЦК РКП (б) от 24 августа и 4 сентября 1922 года. Однако он настаивал на ратификации договора и после изменения политической обстановки. Это была серьезная ошибка, за которую его справедливо подвергли критике на XII съезде партии.
