Мой рассказ подходит к концу, так как к концу приближается и жизнь моих героев...
Энгельс тяжело болел. Жизнь его, как всегда, была полна трудов и тревог. Фанни Марковна Степняк так рассказывает о последних днях Энгельса. Я привожу здесь ее воспоминания по копии с рукописи, без сокращений.
«У меня к Энгельсу было, пожалуй, сентиментальное отношение, и это отношение разделяла и Вера Засулич, с которой мы были друзьями. Мы иногда собирались с ней и, говоря о нем, готовы были плакать.
Когда экономка Энгельса — Эмма умерла, ему нужно было кого-нибудь взять на ее место. Это место заняло Каутская, которая в это время разошлась с мужем и вышла замуж за доктора. Я тогда познакомилась с ней и сразу же почувствовала к ней антипатию. Появление Каутской в доме Энгельса было несчастьем для него. У Каутской были дети, и она решила, что квартира, в которой Энгельс прожил 25 лет, стала мала. Каутская перевезла его в новый дом. Энгельс тогда был очень болен, и переезд только усугубил его болезненное состояние. До этого Энгельс жил в доме, где он знал все,— где он сейчас же мог найти все книги, брошюры Маркса. В этом же доме он встречался с Марксом, туда же к нему приходила дочка Маркса. Это был его собственный дом, а Каутская перевезла его в новый дом с площадкой и все его книги сложили в новое место. Но Энгельс был болен и ничего не мог сделать. Его нужно было лелеять, не следовало менять квартиры. Это было жестоко в отношении Энгельса.
Как-то Каутская зашла к нам и сказала, что Энгельс болен, а ей нужно было идти куда-то. Она просила меня пойти к нему на несколько часов. Я пошла в этот «новый дом» с ненавистью. Я пробыла у Энгельса часа три и, глядя на него, просто страдала.
Он обрадовался, когда узнал меня, и начал показывать мне кресла, на которых сидел когда-то Маркс. Он показывал мне также письма Маркса, его фотографии, какие-то карикатуры на него. Все это Энгельс показывал с величайшей любовью; я же глядела на него и страдала, так как, когда я впервые встретила его, он был тогда таком цветущий, теперь же он был больной и беспомощный. За ним, наверное, плохо смотрели. У него была опасная болезнь — он страдал раком горла. Однако до самых последних дней Энгельс интересовался всеми событиями и много писал.
Вера Засулич часто ходила к нему и делилась со мной впечатлениями. Все, кто любил его, приходили к нему, проводили у него много времени, но все знали, что он обречен».
Однако надо предупредить читателя, что это лишь личные впечатления Фанни Марковны. Многие друзья совершенно по-иному относились к Луизе Каутской, сам Энгельс не раз в письмах очень тепло отзывался о ней. Новый дом — № 41 по той же Риджентс парк род, в который Энгельс переехал в 1894 году,— был просторнее прежнего. Вероятно, Фанни Марковна на многое смотрела глазами Элеоноры, которая недолюбливала Луизу Каутскую. Сама Фанни Марковна тоже признается, что «сразу же почувствовала к ней антипатию», так что она, конечно, не могла быть бесстрастным летописцем.
Но облик Энгельса последних дней жена Степняка передает с глубокой симпатией, описывая его как близкого и дорогого ей человека...
... 5 августа 1895 года, не дожив несколько недель до 75 лет, Фридрих Энгельс умер.
В своем завещании он просил тело его кремировать, а прах опустить в море.
10 августа, в субботу, в зале ожидания вокзала Ватерлоо, откуда поезд должен был отбыть в крематорий в Уокинг, собрались самые близкие друзья и ученики Энгельса. Гроб был покрыт цветами и венками, присланными из многих стран мира. С последними речами выступали Э. Бернштейн, П. Лафарг, А. Бебель, Э. Эвелинг.
Русские изгнанники также пришли проститься с другом и учителем. Здесь были и Вера Засулич, и Феликс Волховский, и Сергей Степняк, и Фанни Марковна...
В крошечной газете, издаваемой русскими политическими эмигрантами в Лондоне под названием «Летучие листки Фонда Вольной Русской Прессы», в № 23 от 15 августа 1895 года появился некролог об Ф. Энгельсе — «Вечная память». Он был напечатан без подписи, вероятно написал его Феликс Волховский, который редактировал эти «Летучие листки», а Степняк прочитал и одобрил.
«Нам, русским,— говорилось в некрологе об Энгельсе,— нельзя не вспомнить с благодарностью его горячего сочувствия русскому революционному движению и интереса его ко всему русскому. Он свободно читал по-русски и был знаком не только с нашей экономической, но и с нашей общей литературой и внимательно следил за всем, что совершается в России, в великое революционное будущее которой он верил, несмотря на долгое затишье. Он знал о том громадном влиянии, которое труды Маркса и его собственные имели на развитие революционной мысли в России, и искренне радовался этому».
Заканчивалась эта небольшая статья такими словами:
«...мы не сомневаемся, что нигде, кроме самой Германии, известие о смерти Фридриха Энгельса не произведет такого глубокого впечатления, как именно в России».
Это было действительно так.
Молодой В. И. Ленин тогда же написал статью об Энгельсе, где высоко оценивал его роль в рабочем движении и в развитии науки.
...Никто не мог ожидать, что не пройдет и полугода, и с того же вокзала Ватерлоо в тот же крематорий в Уокинге отойдет поезд с телом Сергея Степняка-Кравчинского...
23 декабря 1895 года утром, когда Степняк, задумавшись, переходил линию пригородной железной дороги, он был сбит паровозом, внезапно налетевшим из-за поворота.
Степняку было 44 года.
25 декабря Элеонора Маркс, еще полная скорби об ушедшем друге своего отца, о своем старшем друге, о своем «Генерале», как она ласково его называла, писала Фанни Степняк:
«Моя дорогая, дорогая Фанни!
Я не могла написать Вам вчера — у меня не хватило мужества. Когда мы узнали ужасную новость,— нам казалось невозможным сначала поверить в нее. Конечно, я понимаю,— мы бессильны помочь Вам хоть чем-либо. Это самое печальное, что может быть на свете.
Единственное, что мы можем сделать друг для друга,— это облегчить наши страдания. Единственное, хотя и не слишком большое утешение для Вас должно быть в том, что все, кто знал его,— скорбят сегодня вместе с Вами. Но, хотя боль каждого из нас безгранична, она не идет ни в какое сравнение с Вашей болью.
И если Эдуард или я можем хоть что-нибудь сделать для Вас,— мы готовы на все — дайте только знать.
Ваша, дорогая Фанни, от всего сердца
Элеонора Маркс-Эвелинг».
В этот же день Элеонора написала и Вере Засулич:
«Моя дорогая Вера, мы узнали из газет об ужасном несчастье, которое поразило вас — которое поразило нас всех. Я хотела писать Вам для Вас и Фанни, но я не смогла, мне не хватило мужества. Я все время думаю о нашей бедной Фанни. Для нее это ужасно, да,— но умереть внезапно, пожалуй, лучше, чем после длительной агонии и мучительных страданий, как смерть нашего дорогого Генерала. Но для нее это ужасно.
Я очень хочу прийти к ней и обнять ее. Но я боюсь оказаться навязчивой. Скажите ей, дорогая Вера, что мой муж и я думаем о ней непрестанно, и если бы мы могли сделать хоть что-либо для нее,— это было бы для нас счастьем.
И мы думаем о Вас тоже, дорогой друг. Это был Ваш старый друг, а друзья так редки.
Конечно, мы придем в Уокинг в субботу.
Мы обнимаем Вас, дорогая Вера, и я повторяю, что мы готовы сделать все для вас или Фанни,— дайте только знать.
Вся ваша Элеонора».
28 декабря, в субботу, у вокзала Ватерлоо прошли многотысячные колонны пролетариев Лондона. Провожая в последний путь русского изгнанника, они знали, что, борясь за счастье русского народа, он боролся и за их счастье.
С прощальными речами выступили: от лондонских рабочих — Джон Бернс, от германских социал-демократов — Э. Бернштейн, от итальянских революционеров — Энрико Малатеста, от русских друзей — Петр Кропоткин, от английских социалистов — Вильям Моррис. Прощальное слово произнесла и дочь Маркса — Элеонора.
Время не сохранило для нас ее слов, ее мыслей и чувств в этот день. Но безусловно, перед ее мысленным взором вставали рядом благородные образы двух ушедших изгнанников, умерших вдалеке от родной земли, изгнанных именно потому, что они так горячо любили родину и боролись за счастье своего народа, за счастье всех людей.
Но и вдалеке от родной земли они не теряли мужества и до последнего вздоха были верны борьбе.
Я не сравниваю значения Энгельса и Степняка в международной революционной борьбе — масштабы их были слишком различны. Но оба были честными и достойными бойцами...
Мы не забываем об ограниченности мировоззрения С. М. Степняка-Кравчипского, об ошибочности многих его действий, но мы не можем забыть и о том, что в течение ряда лет он достойно представлял революционную Россию в Западной Европе.
На этом я и закончу свой рассказ.
А читатель подумает сам обо всем, о чем он узнал из этпх старых писем и воспоминаний, которые донесли до нас живые черты общения и сотрудничества двух замечательных людей XIX века: вождя международного пролетариата Фридриха Энгельса и русского писателя и революционера-народника — Сергея Степняка-Кравчинского...
ОТ АВТОРА
Я не теряю надежды, что найдутся еще и письма Энгельса к Степняку, и письма Степняка к Элеоноре Маркс и к Полю Лафаргу, и еще какие-либо свидетельства их связей. Я буду продолжать свои поиски. А может быть, вам посчастливится, мой читатель?
