«В начале весны 1897 г. я поселился в Екатеринославе, - пишет в своих «Воспоминаниях» И. В. Бабушкин. - После тринадцатимесячного пребывания в петербургской тюрьме проехать свободным человеком, почти через всю Россию, было большим удовольствием, а оказаться в южном городе с началом весны было положительно приятно. Все ново вокруг, и люди совершенно как будто иные, не те, что остались там далеко в северной столице; суровые тюремные стены не мозолят больше привычного глаза, все дышит свободно, легко, а там - за другой улицей - уже широкая необъятная степь, манящая к себе свободного от работы человека».
«Свободный от работы человек»... В этом метком выражении И. В. Бабушкин точно определил положение, в котором находились сотни рабочих, высылаемых в административном порядке, без суда, из Петербурга, Москвы, Харькова и из других крупных городов.
С первых же шагов на месте своего нового жительства Бабушкин почувствовал всю тяжесть поднадзорного состояния. Прежде всего, нужно было явиться для регистрации в городское полицейское управление.
В Екатеринославе (Днепропетровск) уже были высланы зимой 1896/97 года несколько столичных рабочих, главным образом металлисты крупных заводов. Одни подверглись административной высылке за участие в массовой стачке весной 1896 года, другие - за то, что были членами петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».
Полицмейстер города Екатеринослава встретил нового высланного металлиста крайне грубо. «Хозяин города» топал ногами и кричал, что он не понимает, почему это административно высылаемые из Петербурга выбирают своим местожительством именно Екатеринослав.
- На что ты здесь надеешься? - свирепо уставившись на Бабушкина, кричал полицмейстер. - Думаешь, тебя здесь медом будут кормить? Не-ет, голубчик, поживешь здесь и на своей шкуре испытаешь, что я угощаю совсем другим! А насчет работы - попробуй-ка найди ее, хоть здесь и много заводов!..
Бабушкин хладнокровно выслушал эти злобные обещания начальства, ознакомился с «инструкцией о порядке и правилах поведения лиц, подвергнутых гласному надзору полиции в г. Екатеринославе», и пошел искать себе пристанище. Денег было в обрез, только-только до поступления на какой-либо завод, и поэтому Иван Васильевич снял на Чечелевке, в доме № 13, уголок у рабочего Брянского завода Гажуры.
На другой день Бабушкин встал очень рано и отправился на одну из центральных площадей: еще в Петербурге он уговорился с питерским рабочим, также наметившим себе местом ссылки Екатеринослав, встретиться здесь немедленно по приезде. Вдвоем гораздо легче освоиться в чужом городе, легче подыскать работу, завести знакомства на заводах. Но как ни высматривал Иван Васильевич своего петербургского знакового, как аккуратно ни приходил несколько дней на условленную площадь, он его не встретил.
Неудача не обескуражила Бабушкина. Он начал поиски работы, и через несколько дней убедился, что полидаейетер был в некоторой степени прав: поступить куда-либо на работу оказалось очень трудна. Надо было иметь документ на право проживания в Екатеринославе. Но екатеринославская полиция, обязав Бабушкина, как «лицо административно высланное», являться каждую неделю в полицейское управление для отметки, отказалась выдать паспорт.
Все доводы Ивана Васильевича о том, что он лишь административно высланный, а не лишенный права на жизнь и на работу и не обреченный на голодную смерть, не оказали на полицмейстера никакого действия.
Дни шли, жить становилось не на что, и Бабушкин вынужден был в марта 1897 года обратиться с резким заявлением в департамент полиции, протестуя против подобного рода действий екатеринославских властей. «Здешняя полиция, - писал Иван Васильевич, - по получен»» бумаг, касающихся меня, отказала! мне в выдаче какого-либо вида на жительство... я систематически лишаюсь материальных средств к жизни, а потому мое положение делается невозможным, а смысле пропитания».
Заявление это подействовало, - недели через три из Петербурга пришло, наконец, в екатериноелавскую полицию новое отношение департамента полиции, и секретарь полицейского управления выдал Бабушкину «свидетельство на право жительства», но не паспорт. С пропиской этого свидетельства предстояло также немало хлопот и неприятностей и от квартирохозяев и от полиции, но Бабушкин все-таки получил надежду найти работу.
Еще в первые дни по приезде в Екатеринослав, расспрашивая своего хозяина комнатки и соседей-рабочих, Иван Васильевич узнал о распорядках на местных заводах.
В начале своих поисков он полагал, что поступить на завод будет легко. Однако оказалось совершенно иное. Куда бы ни обращался Бабушкин с предложением своих услуг, почти везде - и на заводах и на фабриках - его ожидал отказ.
«Средства начинали истощаться, а впереди - ничего приятного. Вставая утром часов в пять, - описывает поиски работы Иван Васильевич, - я отправлялся к какому-либо заводу и уже заставал там громадную толпу безработных людей. Иногда я держался несколько в стороне, иногда входил в самую середину этой толпы и сливался с ней. Большинство, конечно, были приехавшие из деревень, и, главным образом, орловцы. Они имели здесь земляков и надеялись при их помощи получить работу, что в большинстве случаев и удавалось: я часто видел выходивших с работы людей, которые день или два тому назад стояли со мной за воротами завода- У меня никого не было знакомых, и мои обращения к директору или мастеру с вопросом о работе постоянно кончались неудачей».
В воспоминаниях революционеров - социал-демократов, будущих большевиков, работавших в Екатеринославе в те годы (1896-1898), отражены такие же картины безработицы. Г. И. Петровский в своей книге «Детям о прошлом» говорит, что у ворот Брянского металлургического завода толпились тысячи безработных в тщетной надежде получить работу. Он сам испытал всю тяжесть безработицы, будучи в течение нескольких месяцев почти без всяких средств к существованию.
Более месяца Бабушкин, несмотря на высокую квалификацию столичного слесаря, не мог найти работу ни на одном из екатеринославских заводов. Иван Васильевич встречался с рабочими, уже получившими место на заводах, и расспрашивал их, не знают ли они о приехавших металлистах из других городов.
Однажды рано утром к Бабушкину вошел хозяин комнатки, пришедший с ночной смены, в сопровождении неизвестного рабочего. Познакомившись, гость повел Бабушкина на свою квартиру, где жили двое рабочих-петербуржцев, также административно высланных из столицы и искавших работу. Они были разных квалификаций: один из них оказался модельщиком крупного петербургского завода, другой - еще «фабричным мальчиком», хотя этому «мальчику» было больше 19 лет. Иван Васильевич с удовольствием беседовал с товарищами, вспоминая свою деятельность в подпольных кружках.
В особенности ему понравился «фабричный мальчик», которого он вскоре стал называть Матюшей (или Матюхой). Это был простой деревенский парень, окончивший лишь два класса захолустной сельской школы. Но работа на петербургской фабрике, общение с пролетариями столицы скоро сделали из него активного участника рабочих выступлений.
Матюха живо заинтересовался «правильными речами», как он говорил, членов марксистских кружков, стал часто ходить на подпольные собрания. С горящими глазами рассказывал он Бабушкину о невиданной еще в Петербурге стачке ткачей 1896 года. Все эти новые сведения поднимали дух, ободряли Бабушкина, не слышавшего в период своего заключения ничего достоверного о жизни рабочих столицы.
***
Работы все не было. У всех заводских ворот Бабушкин встречал те же толпы безработных, видел те же трафаретные дощечки: «Рабочих не требуется».
Наконец на исходе второго месяца поисков заработка Ивану Васильевичу с большим трудом удалось упросить мастера-итальянца крупного завода взять его «на пробу». «Сдавать пробу» были обязаны все рабочие, вновь поступавшие на завод, так как мастер должен был убедиться в качестве работы слесаря. В зависимости от полученных результатов мастер и начальник цеха определяли рабочему жалованье. Каждый поступающий на завод старался как можно лучше выдержать испытание.
Бабушкин принялся за свою пробу с большим рвением. Но как Иван Васильевич ни старался, новый напильник в его руках оказался совершенно непослушным: за долгие месяцы тюремного заключения с ладоней сошли мозоли, кожа стала чувствительной.
Иван Васильевич вскоре увидел, как на его «отдохнувшей» в тюрьме руке появилась водяная мозоль, сильно мешавшая при отделке детали. Часа через два усиленного, напряженного труда Бабушкин понял, что вряд ли ему удастся сдать пробу и поступить на этот завод.
Мастер-итальянец молча прохаживался по цеху, бесстрастно покуривая сигару, и совсем, казалось, не обращал внимания на старавшегося изо всех сил новичка. Во время короткого перерыва Бабушкин перекинулся несколькими словами с соседом, обрабатывающим на станке почти такую же деталь, которая была дана для пробы Ивану Васильевичу. Они сразу поняли друг друга: сосед оказался тоже питерцем, просидевшим год в «Крестах» и, так же как и Бабушкин, высланным в Екатеринослав.
Новый знакомый хотел всячески помочь товарищу в беде, выжидая момента, когда мастер выйдет из цеха. Но итальянец все так же равнодушно прохаживался по нему, незаметно, но зорко наблюдая за Бабушкиным.
- Эх, парень, видно, бросить тебе прядется, смотри, руку вконец испортишь!.. - с сожалением вполголоса заметил сосед, когда мозоль на руке Бабушкина лопнула.
Однако Иван Васильевич, не обращая внимания на сильную боль, продолжал работать, обвязав руку носовым платком.
Стиснув зубы, стремился он, во что бы то ни стало закончить работу. С каждой минутой рука болела все сильнее, точность и тщательность отделки пробы сильно страдали оттого, что приходилось то и дело менять направление напильника. Глубоко переведя дух, Иван Васильевич попросил, было разрешения закончить пробу спустя несколько дней, когда немного подживет рука, но итальянец через переводчика ответил Бабушкину, что слабых рабочих завод не принимает и что новичок может получить деньги за проработанный день.
«Что я мог возразить против этого? - писал И. В. Бабушкин. - Конечно, ничего, и потому, чувствуя горькую обиду, получил 80 копеек (поденно было отмечено 1 р. 20 коп.) и с отчаянием ушел к себе на квартиру, совершенно упавший духом. «Каким образом, - думал я, - поступлю я теперь на другой завод? Ведь там такая же проба заставит натереть новые мозоли, и мне опять будет отказ, как слабому человеку, негодному для заводской работы». Я изыскивал способы добиться мозолей на ладони, но ничего не мог придумать. Моя рука болела недели две; затем я попробовал вертеть ладонью по палке, чтобы натереть мозоли, но это, наконец, надоело, и я бросил».
Вскоре после неудачной попытки сдать пробу и поступить на завод Бабушкин совершенно случайно встретил на платформе вокзала одного из своих хороших знакомых по Петербургу - Меркулова, рабочего, с которым Иван Васильевич не раз виделся на подпольных собраниях. Судьба обоих членов «Союза борьбы» была в значительной мере сходной: Меркулов был арестован почти одновременно с Бабушкиным, сидел в доме предварительного заключения и был выслан в Екатеринослав на такой же срок.
Конечно, Иван Васильевич обрадовался встрече с товарищем по подпольной работе, проживавшим, как выяснилось при первых же словах, в Екатеринославе уже третий месяц. Старые знакомые решили немедленно навестить третьего петербуржца-того самого металлиста, который сочувственно отнесся к Бабушкину во время сдачи им пробы. Составился маленький тесный товарищеский кружок троих столичных металлистов, имевших значительный опыт подпольной работы.
Товарищи решили, что жить втроем и выгоднее и веселее. Они сняли комнату, в которой и поселились все вместе.
Бабушкин уже хорошо знал расположение заводов в различных частях города, он завел дружбу с рабочими металлургических предприятий. После длительных мытарств ему удалось устроиться на Брянский металлургический завод по своей специальности. Его знакомые питерцы нашли работу на маленьком заводике; один из них устроился даже мастером. Поступил на тот же заводик - вначале подсобным рабочим - и Матюша.
На Брянском заводе Иван Васильевич познакомился с Г. И. Петровским, работавшим в инструментальной мастерской мостового цеха, куда был направлен при оформлении на работу и Бабушкин.
В своих «Воспоминаниях» И. В. Бабушкин пишет: «На этом заводе я нашел здесь одного хорошего и дельного человека Г. (Г. И. Петровского. - М. Н.). Этот Г. привлек мое внимание давно, и у меня с ним часто происходили продолжительные беседы, которые располагали нас положительно жить по-питерски».
Г. И. Петровский вскоре познакомил Бабушкина с молодыми рабочими завода, остро и живо интересовавшимися общественными вопросами.
«Я задавался целью разыскать все старые силы существовавшей организации и тогда начать что-либо делать, а покуда продолжал расширять круг знакомых... что мне легко и удавалось, - вспоминает Иван Васильевич. - Воскресенья у меня опять были заняты, я должен был делиться своими знаниями с молодежью, которую мне собирал иногда Г. Правда, он и сам нуждался во всестороннем развитии и для этого по вечерам бывал у меня, но тут главным врагом была знакомая мне система сверхурочных часов. Хотя я видел, что Г. физически сильно утомляется от такой работы, но не мог сильно настаивать на непременном оставлении ночных работ, так как он нуждался еще в выучке быть хорошим работником, и, кроме того, его заедала семейная обстановка, требовавшая непременной и сильной его поддержки в экономическом отношении. Таков был мой главный помощник в будущем».
На своих товарищей Иван Васильевич производил большое впечатление: в воспоминаниях ряда подпольных работников, членов марксистских рабочих кружков в Екатеринославе 1897 - 1899 годов Бабушкин охарактеризован смелым, энергичным и инициативным революционером. Работа в петербургском «Союзе борьбы» под руководством В. И. Ленина принесла свои плоды: в Екатеринославе Иван Васильевич широко развил свой талант незаурядного организатора рабочей массы, выдающегося пропагандиста и руководителя.
На заводе Бабушкин держался независимо, всячески отказываясь от обязательных сверхурочных работ и заступаясь за подсобных рабочих, которых сильно донимали мастера сложной системой различных штрафов и отчислений от заработка.
Трудно представить себе сейчас нечеловеческие условия труда, а также те унижения и оскорбления, которым подвергались рабочие екатеринославских заводов.
К. Норинский, работавший в 1896 году на Брянском заводе машинистом крана-вертушки, обслуживавшего мартеновский цех, пишет: «Работа спешная, нервируют все время; на тебя обращены сотни глаз и кулаков, в воздухе висит сплошное ругательство. К этому нужно добавить несовершенство техники того времени: все старались выезжать на рабочей силе. После отливки, едва сталь остыла, приступали к освобождению ее из форм. Вот эта уж работа была для некоторых рабочих сплошным адом. Можете себе представить вылитую массу стали в 1 000 пудов; затем большое количество пудов чугунных форм, которые успели тоже прогреться - все это находится на территории в 1-2 сажени!.. На моей обязанности лежит быстро бросить крюки над самыми формами... Один момент опоздания, и человек не выдерживал: ведь он стоял у самого огня, у него горело все лицо...
Работы у меня все 12 часов было много... за время работы снятия форм у меня на блузе выступала соль. Первый момент шел пот, после же он делался солью. Рубаха сильно твердела, делалась комком».
На заводе не проходило почти ни одного дня, чтобы несколько рабочих не получили серьезного увечья. Мастера и администрация завода вместо помощи надрывавшимся в этом огненном аду рабочим старались как можно чаще и больше штрафовать каталей, доменщиков, горновых. На заводе были подобраны грубые и дерзкие охранники-сторожа и даже специально выписанные ингуши, почти не понимавшие по-русски, знавшие лишь одно правило; бить рабочих нагайками и прикладами по первому знаку администрации. Неудивительно, что среди рабочих прокатного цеха, у мартенов-везде нарастало глухое недовольство.
По воспоминаниям Г. И. Петровского, Иван Васильевич вел себя с начальством очень независимо. Мастера пытались, было добиться от него покорности, но Бабушкин умел постоять за себя и за своих товарищей. С первых же дней работы на заводе у него начались столкновения с мастерами.
В особенности резкие стычки происходили у Ивана Васильевича с Подшиваевым, мастером инструментальной мастерской. Этот рьяный прислужник заводской администрации почти сразу невзлюбил самостоятельно державшегося петербургского металлиста.
Мастер несколько раз пытался «оседлать», как он любил выражаться, этого нового рабочего, являвшегося примером стойкости для остальных товарищей по цеху. Но Бабушкин хладнокровно доказывал, что сверхурочные работы необязательны, что мастер не имеет права без начальника цеха снижать расценки, штрафовать по своему усмотрению рабочих по самым фантастическим, явно выдуманным причинам и т. п.
Разозленный мастер начал было грозить Бабушкину штрафами тоза «невыполнение внутреннего распорядка», то якобы за «неточную обработку» детали. Иван Васильевич заявил, что он штрафов не принимает, считая эту систему дополнительной эксплуатации рабочих совершенно незаконной. В горячем споре, возникшем по этому поводу между мастером и Бабушкиным, мастер объявил ему о расчете.
Бабушкин был вынужден уйти с завода еще и потому, что срок временного свидетельства на жительство окончился и заводское начальство требовало паспорт.
Но паспорта полиция опять-таки не выдавала, ссылаясь на какие-то особые разъяснения департамента.
Новые поиски работы оказывались безуспешными: везде требовали постоянный, а не временный вид на жительство.
Обсудив свое положение, Бабушкин решил на работу не поступать, а целиком отдаться революционной деятельности. Это был первый уход Ивана Васильевича в подполье, первый его переход на нелегальное положение.
В эту трудную пору своей жизни Иван Васильевич нашел человека, который разделил с ним его жизненный путь, полный опасностей и тревог: он встретился с Прасковьей Никитичной Рыбас, ставшей впоследствии его женой. Это была скромная, простая работница. Познакомившись с Бабушкиным, Прасковья Никитична вначале стеснялась «столичного человека», целыми вечерами не произносила почти ни слова. Но вскоре лед робости и отчужденности растаял, - она все ближе присматривалась к спокойному, твердому, так много пережившему человеку и, наконец, увидела, что дороги их слились...
- А знаешь ли, Паша, какая трудная быть может жизнь у нас впереди? - спросил ее однажды Бабушкин.
- Знаю, Ваня, - ответила она и добавила: - С тобой мне будет везде легко!
Бабушкин глубоко ценил ее искреннюю любовь, ее горячее желание помочь ему во всяком деле. Он подолгу и часто беседовал с ней, рассказывал ей о жизни в деревне, в столице. Прасковья Никитична стала верным помощником Ивана Васильевича.
Для того чтобы добыть кусок хлеба, Бабушкину приходилось браться за любую, даже поденную работу, при найме на которую не требовался паспорт. Несколько недель он работал землекопом при постройке большого склада на берегу Днепра. С непривычки, после многомесячного сиденья в тюрьме, ему было очень трудно войти в ритм работы, требовавшей большого физического напряжения и выносливости. Но с виду казавшийся далеко не сильным, худощавый, среднего роста петербургский металлист обладал совершенно незаурядной выдержкой, силой воли и вскоре стал выполнять норму наравне с издавна привыкшими к земляным работам поденными чернорабочими.
Работать землекопом пришлось, однако, недолго. После внезапной проверки паспортов и увольнения с постройки всех «не имевших постоянного вида» Бабушкин поступил в артель по разгрузке барж, приходивших с низовьев Днепра, доверху нагруженных полосатыми спелыми арбузами. На расстоянии трех шагов друг от друга, цепочкой становились поденные рабочие, и тогда казалось, что арбузы, только что темно-зеленой горой возвышавшиеся над бортами баржи, внезапно оживали и, словно мячи в какой-то быстрой игре, перелетали по десяткам крепких, растрескавшихся на жаре рук на берег, под прохладный навес из старого паруса.
- Эй-эй, молодчик! Шевелись, шевелись! - то и дело покрикивал старшой артели.
Этот труд тоже был не из легких. Бабушкин вспоминал, что за долгий четырнадцатичасовой рабочий день ему платили сорок-пятьдесят копеек.
Осенью разгрузка барж окончилась, и снова надо было искать работу. Спустя некоторое время Ивану Васильевичу удалось поступить на прокладку трамвайных путей. Строительство велось спешно, и начальство при приеме смотрело на документы сквозь пальцы.
Несмотря на изнуряющую физическую работу, Иван Васильевич по вечерам находил еще достаточно энергии для поддержания дружеских отношений со знакомыми рабочими на екатеринославских заводах и фабриках. С первых же дней своего появления в этом городе он осторожно, но тщательно и неутомимо устанавливал связи с революционно настроенными рабочими. До приезда Бабушкина в Екатеринославе существовали лишь отдельные группы социал-демократического направления, ведущую роль в которых играли интеллигенты.
В своих «Воспоминаниях)» Иван Васильевич отметил: «..до нашей организации, положившей в основу начало широкой агитации по всем заводам, существовала старая организация, которую можно было назвать организацией ремесленного характера и которая ничем особенно ярко себя не проявила».
В промышленных городах юга России, как и в столице, быстро росла численность пролетариата, назревали неизбежные столкновения рабочих с капиталистами.
Необходимы были кадры умелых организаторов для объединения рабочего движения, для придания ему массового и, самое главное, политического характера.
Эту работу в Екатеринославе с большим успехом выполнял И. В. Бабушкин.
Владимир Ильич в 1913 году, говоря о начале массового рабочего движения и об основании партии, отметил:
«Десятки и сотни рабочих (подобных покойному Бабушкину в Петербурге) не только слушали лекции в кружках, но сами вели агитацию уже в 1894-1895 годах, а затем переносили организации рабочих другие города (основание екатеринославских организаций высланным из Питера Бабушкиным и т. п.)».
Во второй половине 1897 года Иван Васильевич уже создал крепкую группу подпольщиков-рабочих, среди которых были Г. И. Петровский, токарь Дамский и питерцы - Меркулов, Петр Морозов и Матюха.
Бабушкин с большим успехом применил среди екатеринославских рабочих указания В. И. Ленина о тесной увязке экономических и политических требований пролетариата, о глубоком изучении местных нужд рабочих того или иного завода, фабрики.
Агитационную работу Бабушкин вел теперь, применяясь к условиям труда на заводах и учитывая уровень развития своих кружковцев. Иван Васильевич сам без улыбки не мог вспомнить о первых шагах своей кружковой деятельности, о неумении конспирировать. Здесь, в условиях Екатеринослава, Бабушкин выступал уже как опытный подпольщик. Теперь он не напишет на классной доске: «На заводе скоро будет стачка», как когда-то сделал это на занятиях в воскресной рабочей школе. Умело и осторожно подходил он к каждому члену своих кружков, не торопясь, знакомился с его умственными запросами, исподволь, с выбором давал читать рабочим Джованьоли «Спартак», Войнич «Овод». «Овод» служил нескончаемой темой для разговоров об интригах духовенства, о поддержке религией господствующих классов, о значении твердости, товарищеской спайки в борьбе трудящихся за свое освобождение.
Подготовив почву беседами на историко-революционные темы, Бабушкин переходил к злободневным вопросам политической агитации.
Большое влияние на молодежь екатеринославских заводов оказала листовка «Что такое социалист и политический преступник?», которую Иван Васильевич, несмотря на большой риск, ухитрился все-таки привезти с собой из Петербурга. Теперь члены подпольных марксистских рабочих кружков в Екатеринославе с увлечением читали, что «социалисты - это те люди, которые стремятся к освобождению угнетенного рабочего народа из-под ярма капиталистов-хозяев».
О методах пропаганды, о способах ведения занятий И. В. Бабушкина в рабочих кружках Екатеринослава рассказывает Г. И. Петровский:
«В разговорах со мной Бабушкин старался узнать мои взгляды и стремления, выяснял мой умственный горизонт. Хотя я и много уже читал в те времена, но больше всего всякую дребедень, затемнявшую сознание. Когда я рассказал Бабушкину, что я читаю, он рассмеялся и обещал дать мне почитать нечто лучшее.
Вскоре товарищ Бабушкин пригласил меня к себе на квартиру. Когда я пришел к нему в комнату на Чечелевке, меня поразила, прежде всего чистота: опрятная кровать, столик, накрытый чистой скатертью, небольшая этажерка с книгами, портрет Карла Маркса над кроватью, - скромно, но очень уютно и приятно. Товарищ Бабушкин дал мне прочитать книжку о восстании рабов под руководством Спартака в древнем Риме.
- Вот прочитай эту книжку, - сказал он, - если понравится, тогда еще дам.
Книжку о Спартаке я спрятал за пояс под блузу, понес к себе на квартиру в Кайдаки (рабочий район Екатеринослава) и здесь вместе со своим другом Павлом Мазановым прочитал ее1 с захватывающим вниманием. Неотразимое впечатление произвела на нас великая отвага Спартака, предводителя рабов, восставших против римских рабовладельцев и отчаянно боровшихся за свое освобождение».
Иван Васильевич дал Г. И. Петровскому еще целый ряд таких же волнующих, интересных для каждого рабочего книг: «Через сто лет» Беллами, «Углекопы» Э. Золя, «Овод» Войнич, рассказы Г. Успенского, сатиры Салтыкова-Щедрина, стихотворения Некрасова, его поэму «Кому на Руси жить хорошо», «Два брата» Станюковича, «В забытом краю» Найденова, «Историю культуры» Летурно, «Историю земли» Мушкетова, «Астрономические вечера» Клейна.
Лишь хорошо ознакомившись со взглядами, чувствами своих товарищей рабочих, лишь убедившись в их полной готовности вести революционную работу, Бабушкин приступал к организации новых марксистских подпольных кружков. Как и в Петербурге, его не останавливали ни усталость после работы, ни дальность расстояния. Иван Васильевич неутомимо и аккуратно, всегда в точно назначенный час появлялся на Амуре, в Кайдаках, на Холмиках - во всех районах Екатеринослава, где намечались товарищеские встречи и беседы.
Рабочие, измученные двенадцатичасовым физическим трудом, буквально оживали, когда Иван Васильевич вел с ними беседу, неторопливую, глубоко продуманную, всегда задевавшую самые больные вопросы.
Бабушкин создал несколько кружков из рабочих Брянского, Трубного заводов, железнодорожных мастерских. Кружковцы на своих собраниях беседовали о прочитанном, главным образом о сатирах Салтыкова-Щедрина, о том, как будут жить люди при социализме (материалом служила книжка Беллами), о положении крестьянства после реформы 1861 года. Последняя тема неизбежно переплеталась с темой о положении рабочего класса, в частности с условиями труда на екатеринославских заводах.
Кружковцы собирались чаще всего в районе Чечелевских улиц (одна из них теперь в Днепропетровске носит имя И. В. Бабушкина), выходивших прямо в степь. Неподалеку находилось Чечелевское кладбище, на котором удобно было собраться небольшой группой под видом очень популярных на юге России «поминок родителей на могилках». Члены кружка читали «Экономические очерки» Карышева, затем талантливо написанные брошюры А. Н. Баха, вскрывавшие «хитрую механику» капиталистического угнетения, читали и горячо обсуждали первые, дошедшие в Екатеринослав марксистские работы Плеханова. На берегу Днепра шли страстные споры о методах борьбы с администрацией заводов, о способах защиты прав рабочих.
Бабушкин применял в своей кружковой работе те же испытанные методы, что и за Невской заставой в Петербурге: советовал членам кружков поближе знакомиться с настроениями и нуждами рабочих каждого завода в отдельности, собирать материалы для предъявления администрации требований, вскрывать нарушения фабричных правил, неправильные расценки и т. д. Большую помощь в организации кружков оказал Ивану Васильевичу его старый знакомый слесарь П. А. Морозов, арестованный в Петербурге в 1894 го-дуг отбывший там немалый срок предварительного заключения, а затем высланный из столицы и приехавший в Екатеринослав.
Постепенно, месяца через три-четыре. Бабушкин на чаи подготавливать своих товарищей по кружкам к активной пропагандистской работе. Кружковцы собирались то у Бабушкина, Петровского или слесаря Дамского, то в районе Холмиков. Иван Васильевич, убедившись в преданности всех членов кружка, в их глубокой тяге к объединению, предложил товарищам обмениваться друг с другом опытом своей подпольной работы. На одном из собраний кружка под руководством Бабушкина обсуждал самый острый вопрос: о снижение администрацией расценок на местных заводах.
Среди рабочих Брянского и Трубного заводов росло сильное недовольство. Почти на всех предприятиях города то и дело вспыхивали разрозненные выступления значительных групп рабочих, протестовавших против всевозможных притеснений предпринимателей и заводской администрации. На строительстве трамвая двое суток бастовали укладчики рельсов, не вышла на работу целая смена прокатного цеха на Брянском заводе, отказались принять новые расценки прокатчики Трубного завода. Но эти единичные, короткие выступления подавлялись заводчиками и полицией.
Наступил новый, очень важный этап деятельности Ивана Васильевича: члены подпольных марксистских кружков готовились к выпуску первых листовок с призывом к рабочим города.
Иван Васильевич решил найти совершенно изолированное помещение, чтобы в случае ареста не подвести своих товарищей. Он хотя в сильно нуждался в средствах, но подыскал отдельную недорогую комнату и переселился в нее.
Бабушкин и его товарищи усиленно хлопотали, чтобы достать типографский станок или хотя бы попытаться напечатать прокламации в какой-либо типографии. Однако все их старания не увенчались успехом: один из наборщиков, согласившийся было «провернуть» десяток-другой листовок, в последнюю минуту испугался и отказался.
В то время в Петербурге уже появились первые мимеографы, но Иван Васильевич знал, что за каждым покупателем этого прибора полиция устанавливает неослабное наблюдение, и сам стал мастерить печатающий аппарат. О» сделал железный стержень с выступами и ручкой, охватывающей своими гнездами концы железкой оси валика, затем послал Мзтюшу в аптекарский магазин за агар-агаром, приготовляемым из водорослей, раствор которого в известной пропорции с глицерином дает прекрасную упругую массу, необходимую для нанесения на валик.
Пришлось также похлопотать о подыскании бумаги, подходящей для печатания. Во избежание подозрений Бабушкин покупал бумагу в разных частях города. Ближайшие его друзья-кружковцы помогали Ивану Васильевичу печатать листовки. Когда листовки были готовы, подпольщики решили немедленно распространить их в рабочих районах города.
«Конец 97-го и начало 98-го гг. были блаженными временами "в Екатеринославе для лиц, распространявших листки, - вспоминал И. В. Бабушкин. - Нужна была только смелость выйти ночью на улицу и, никого не встретив - ни городового, ни дворника, ни провокатора, ни шпиона, которые мирно спали, заняться разбрасыванием листков.
Мы хорошо воспользовались этим обстоятельством и благополучно возвращались домой, кой-где иногда встречая ночного сторожа, после хорошо сделанной работы».
Бабушкин и его товарищи-кружковцы часть отпечатанных прокламаций расклеивали на заборах и домах, а часть раскладывали на скамейках городских скверов, на лавочках возле домов и т. п.
Результаты этого первого выступления членов кружка Бабушкина были хорошие: шедшие рано утром на заводы рабочие поднимали листовки, положенные на их пути, или читали приклеенные к заборам. Рабочие многие листовки попортили, стараясь снять их с забора и унести домой, чтобы прочесть не торопясь и не опасаясь появления полиции.
Бабушкин решил в следующий раз листовки не расклеивать на заборах и стенах домов, а постараться распространить их среди самих рабочих.
Полиция и администрация заводов узнали о появлении листовок лишь на другой день, когда мастера и всякого рода «хозяйские уши» (их было немало и на екатеринославских заводах) донесли жандармам и хозяевам о возбуждении, с которым читают и обсуждают рабочие какие-то появившиеся ночью воззвания. Полицейские помчались отбирать листовки и арестовывать читавших, но шпикам и полиции досталось лишь две-три листовки. Арестовать же никого не удалось, так как рабочие надежно спрятали эти ободряющие, правдивые обращения их неизвестных друзей. Но полиция насторожилась, и за каждым рабочим, состоявшим у мастера или шпика «на заметке», было усилено наблюдение.
Ивану Васильевичу также пришлось убедиться, что даже в отдаленном, глухом районе появился какой-то нарочито по-крестьянски одетый человек высокого роста, частенько прохаживавшийся около маленького домика, где жил Бабушкин. Иван Васильевич, уходя вечерами из дому, прибегал к дополнительным мерам предосторожности: он оставлял ярко горевшую лампу на своем столике, окно занавешивал так, чтобы с улицы нельзя было рассмотреть ни в одну щелочку, есть ли кто-нибудь в доме, а сам выходил через кухню во двор и направлялся к саду.
Пробравшись вдоль низенького, покосившегося забора до заросшего вербой и ольхой оврага, тянувшегося далеко в степь, Бабушкин осторожно перелезал через забор и спускался вниз. Сделав большой крюк, Иван Васильевич появлялся совсем не с той стороны, откуда его могли выследить филеры.
Жандармы думали, что кружками рабочих руководит какой-либо интеллигент, живущий в центральной части города. Поэтому филеры долгими часами бесплодно ожидали появления человека подозрительного вида в почти обязательной по тому времени мягкой шляпе с огромными полями, с книгами подмышкой и внушительного размера палкой для защиты от собак.
А в это время Иван Васильевич глухими переулками и задворками, где перелезая через покосившиеся тыны, где шагая прямо по огородам, меж зарослей высокой кукурузы, по плетям огромных тыкв и арбузов, пробирался к маленькому домику на одной из Чечелевоких улиц.
Внимательно оглядевшись, Бабушкин осторожно дергал еле заметную веревочку, искусно спрятанную в пустой бочке у водосточной трубы.
В глубине домика тихо звякал колокольчик, дверь немедленно отворялась, Иван Васильевич входил к поджидавшим его друзьям. Затем он усаживался, вынимал из-за пазухи тетрадь или книжку, и начиналась увлекательная беседа, нередко продолжавшаяся до полуночного гудка.
Успех первых листовок придал бодрости кружковцам. Они с оживлением говорили о большом впечатлении, произведенном первыми прокламациями.
- Надо выпустить листовки специально для каждого завода! - предложил Иван Васильевич на одном из собраний кружка. В петербургском «Союзе борьбы» рабочие особенно интересовались именно такими листовками.
Через месяц каждая группа кружковцев получила по целой пачке подпольных листовок (двести-триста штук), предназначенных в отдельности каждому, крупному заводу. Написано было несколько разных листовок, обращенных к металлистам Брянского завода, железнодорожникам и даже к рабочим Каменского завода, расположенного в тридцати трех километрах от Екатеринослава. Всего удалось напечатать около трех тысяч экземпляров.
Для распространения листовок были намечены наиболее надежные, активные кружковцы. На каждый район вокруг того завода, где надо распространить листовку, выделено было три-четыре члена «Союза борьбы». Закончив успешно свою работу, они делали пометки мелом в условленных местах, чтобы товарищи знали, что никто не арестован и все листовки распространены. Иван Васильевич вспоминал, что «у всякого был свой знак, чтобы не было однообразия. Этот способ был очень удобен и конспиративен».
Но как проникнуть на самые заводы, разбросать листовки непосредственно в мастерских, в цехах? Днем, на глазах мастеров и хозяйских соглядатаев, сделать этого было нельзя. И Бабушкин со своими ближайшими товарищами по кружкам придумал немало остроумных способов для того, чтобы листовки попали прямо в руки рабочих.
...Полночь.
По всему городу раздаются то заунывные, то резкие свистки и гудки: на заводах меняется смена. На несколько минут гаснет электричество: останавливают машины для обтирания и смазки. Этим блестяще воспользовался, по совету Ивана Васильевича, его верный подручный Матюша. Еще с вечера, положив в карманы и за пазуху несколько десятков листовок, он засел на заводском дворе.
Терпеливо и настороженно наблюдал молодой рабочий за ярко освещенными окнами мастерской. Ровно в полночь, лишь только свет погас, и над городом раздалась перекличка гудков многочисленных заводов, Матюша выскочил из ямы и стрелой понесся через двор к мастерской. Там, как и обычно, во время короткого ночного перерыва, многие отдыхали, - кто сидел на подоконниках, кто устроился прямо на полу, кто прилег в узких проходах за своим станком.
Матюша отлично знал каждый закоулок мастерской и, пробегая по проходам между станками, старался не наткнуться на отдыхающих. Прямо вдоль корпуса... поворот, еще поворот направо... небольшая лесенка наверх, в чертежную... еще несколько шагов - и перед ним дверь во двор.
И когда ровно через пять минут, вновь ярко зажглись электрические лампочки, рабочие двух цехов и мастерской с удивлением увидели, что вокруг них белеют и на станках, и на полу, и на лесенке свежие, только что отпечатанные листовки. Еще до прихода мастера ночной смены листовки были в надежных руках. А Матюша, еле переводя дыхание, уже шел не спеша переулками, с удовольствием похлопывая себя по пустым карманам.
На некоторых же заводах листовки влетали во время ночного короткого перерыва в открытые вентиляторы, которые тоже останавливались на несколько минут, и в форточки. Рабочие ночной смены находили листовки по дороге на скамейках, у киосков. Утром на всех заводах шли оживленные толки о «ночной манне небесной».
На каждом заводе горячо обсуждались вскрытые в листовках безобразия администрации, выставленные прокламациями требования об улучшении условий бытового обслуживания в общежитиях и системы заработной платы.
Самым наболевшим вопросом был по-прежнему вопрос о незаконных штрафах, о всякого вида поборах администрации, вроде отчислений «на икону наследнику цесаревичу». Сборы эти применялись так часто, что рабочие говорили:
- Не икону, а целый монастырь на наши денежки построить ему можно!
В распространении листовок Бабушкину помогал Г. И. Петровский, старые питерские друзья Морозов и Меркулов. Немало преданных друзей и товарищей сплотилось вокруг И. В. Бабушкина.
Как и в Петербурге, в Екатеринославе Иван Васильевич быстро завоевал доверие и старых кадровых рабочих, проведших десятки лет у горнов и в цехах, и молодых, только что поступивших на завод, как Матюша.
Большую помощь оказывала ему Прасковья Никитична. Она передавала товарищам листовки, наблюдала за сторожами, пока Бабушкин и Матюша разбрасывали прокламации на заводе, выполняла и другие поручения Ивана Васильевича.
* * *
В начале весны 1898 года несколько «Союзов борьбы» (петербургский, московский, киевский, Екатеринославский) попытались создать социал-демократическую партию, для чего послали своих представителей в Минск на I съезд.
Съезд по своему составу был невелик. На нем присутствовало всего девять делегатов. Работа съезда проходила без участия Ленина, так как Владимир Ильич в это время находился в ссылке в селе Шушенском.
На съезде было провозглашено создание единой Российской социал-демократической рабочей партии, был избран Центральный Комитет и выпущен «Манифест». Но в этом «Манифесте» ряд важнейших положений марксизма не нашел отражения: не указывалась задача завоевания пролетариатом политической власти, не говорилось о гегемонии пролетариата, о союзниках рабочего класса в его борьбе против царизма и буржуазии.
Практически партия еще не была создана. I съезд РСДРП не выработал программы и устава партии. Хотя на съезде и был избран Центральный Комитет партии, но вскоре все члены его были арестованы. Поэтому в местных партийных организациях по-прежнему еще существовал идейный разброд. Не было также и руководства из одного центра.
Но провозглашение об образовании Российской социал-демократической рабочей партии имело большое революционно-пропагандистское значение.
На I съезд от Екатеринославского «Союза борьбы» был послан один из интеллигентов, работавших в подпольных кружках, - К- А. Петрусевич. Вернувшись в Екатеринослав, он был почти тут же арестован, едва успев сообщить о решениях съезда члену Екатеринославского комитета И. Лалаянцу. Лалаянц рассказал о съезде на довольно большом собрании членов «Союза борьбы», происходившем в целях конспирации за городом в поле.
На этом собрании был торжественно прочитан «Манифест» I съезда Российской социал-демократической рабочей партии.
После чтения «Манифеста» собравшиеся объявили себя Екатеринославоким комитетом Российской социал-демократической рабочей партии.
Наряду с кружковой работой, печатанием и распространением листовок Бабушкин много сил отдавал организации районных и общегородской рабочих касс взаимопомощи. По примеру борьбы рабочих в Петербурге Иван Васильевич знал, какое большое значение имеют эти кассы, какую поддержку они могут принести стачечникам.
Но самое главное то, что кассы взаимопомощи являлись школой дальнейшего политического воспитания.
«Был выработан «устав кассы» в резко революционном духе, и в одно воскресенье сделали общее собрание... я, конечно, говорил о рабочем движении, о необходимости организации и т. п., - отметил И. В. Бабушкин. - Потом прочел предлагаемый устав и спросил: подходит ли он, и могут ли они (рабочие - члены кассы взаимопомощи.- М. Н.) его принять. При этом пришлось говорить о необходимости распространения нелегальной литературы и, вообще, о противоправительственной деятельности. Все высказались за принятие устава. После этого притуплено было к чтению по пунктам и спрашивалось, ясен ли таковой, не следует ли дополнить или разъяснить его. После общего опроса каждый пункт считался принятым. Я особенно волновался за пункт, в котором говорилось, что всякий член обязуется распространять легальную и нелегальную литературу, если это будет необходимо. Оказалось, что этот пункт прошел без возражений, а дальше, конечно, все пошло своим порядком».
Собрание по выработке устава кассы взаимопомощи происходило в Нижнеднепровске, в доме Стенцеля, № 41. Был избран библиотекарь и кассир, установлен трехпроцентный взнос в кассу с каждого заработанного рубля. Организация была названа «Начало».
Бабушкин не только принял самое деятельное участие в создании этой кассы, но и роздал на первом же собрании более пятидесяти нелегальных брошюр: «Как взяться за ум», «Что должен знать и помнить каждый рабочий», «Морозовская стачка» и другие. Иван Васильевич напомнил членам кассы золотое правило: «Прочти - и дай прочесть другому!» Он говорил, что каждая прочитанная брошюра стоит выигранной стачки с фабрикантами, - подпольные листовки и книжки вооружают рабочих для победоносной борьбы с капиталистами.
Члены «Начала» вскоре завели связь с «Рассветом» - подпольной организацией рабочих в том же районе. Эта группа вначале уклонялась от общей деятельности с членами «Начала» и марксистскими рабочими кружками, даже несколько противопоставляла себя городскому комитету социал-демократов.
Иван Васильевич настойчиво и энергично боролся за объединение «Начала» и «Рассвета», за выступления екатеринославских рабочих против предпринимателей тесным единым фронтом.
Для совместных бесед и обсуждений члены кружков собирались и в подпольных квартирах и за городом. Комитет решил провести первомайскую массовку под благовидным предлогом прогулки по Днепру на лодках.
Собралось человек тридцать «рыболовов» со всевозможными снастями и припасами; в корзинах виднелись связки бубликов, горлышки тщательно завязанных узких глиняных фляг, продетая на веревочку вяленая тарань. Молодые рабочие, весело переговариваясь и постукивая тяжелыми чеботами с подковками, шумно разместились на передних узеньких и юрких душегубках-челночках. А «рыболовы» постарше - на больших лодках - плоскодонках.
Слушая то веселые, задорные украинские песни, то старинные, спокойно-величавые казацкие «думки», Иван Васильевич вспоминал такую же почти прогулку своих петербургских товарищей на пароходе «Тулон», жаркие споры в каютах и на палубе, хлопоты о пикнике на берегу Невы.
Сейчас с ним новые друзья и товарищи. И навстречу плыли уже не холодные финляндские сосны и серые гранитные скалы, а солнечные, ярко-зеленые тополя, бескрайные поемные луга, и звучала новая песня - грозная для врагов боевая «Варшавянка»:
Но мы подымем гордо и смело Знамя борьбы за рабочее дело, Знамя великой борьбы всех народов За лучший мир, за святую свободу!..
На «рыбалке» обсуждались самые острые, важные вопросы; было решено всемерно поддержать нараставшее недовольство рабочих Брянского завода.
Бабушкин предвидел, что при малейшем толчке накопившееся негодование выльется в открытое выступление, он хорошо запомнил бунт на Невском заводе зимой 1894 года.
Назревали волнения и в железнодорожных мастерских и на Трубном заводе.
На Брянском заводе администрация продолжала свою линию всяческого преследования и притеснения рабочих. На завод был вызван отряд ингушей. Ингуши вели себя крайне вызывающе: безо всякого повода нападали на рабочих, разгоняли даже идущих втроем - вчетвером, так как хозяева завода больше всего боялись «выступления скопом». Между рабочими и стражей завода возникали постоянные стычки.
В марте 1898 года вспыхнул бунт: рабочие требовали от администрации обуздания не в меру рьяных сторожей. Волнения на Екатеринославском заводе Бабушкин осветил в издававшемся в Женеве органе «Союза русских социал-демократов». Это было первое печатное выступление «первого русского рабкора», как назвала И. В. Бабушкина Надежда Константиновна Кругаская.
Корреспонденция Ивана Васильевича была напечатана в «Рабочем деле» № 1 под заглавием «Из Нижнеднепровске (Екатеринославской губ.)».
Автор обстоятельно излагал причины массового бунта, указывал на преднамеренное затягивание администрацией завода рассмотрения насущных требований рабочих, на спаянность фабричных инспекторов с дирекцией завода, рассказал о последовавших массовых арестах.
В июне 1898 года произошла новая вспышка в поселке Кайдаки: одна из рабочих сломал доску забора, окружавшего завод, я тут же был убит ударом кинжала охранника-ингуша.
Как до набатному колоколу, к месту происшествия со всех сторон сбежались товарищи убитого. Они разогнали стражу, ворвались на территорию Брянского завода, разломали и сожгли сторожевые будки ингушей, разгромили и также подожгли главную
контору.
Волнение перебросилось на поселок, в котором толпа в порыве стихийного гнева разгромила винную лавку, двинулась к заводскому магазину.
Из центра города спешили вызванные перепуганной заводской администрацией войска, стремглав неслись на запаленных лошадях пожарные, - весь город был встревожен бунтом на Брянском заводе.
Администрации завода удалось подавить бунт лишь при -помощи дополнительного отряда войск. Немедленно по окончании «беспорядков» на заводе были выпущены, по предложению И. В. Бабушкина, листовки - призыв к организованной стачке.
На суде, происходившем затем над рабочими Брянского завода, один из инженеров, пишет в «Воспоминаниях» Бабушкин, «показал много интимных сторон заводской деятельности (хотя, как начальник, он, конечно, был прохвост из первых). Этот инженер говорил, что в листках всегда пишут о понижениях расценок, о нежелательном отношении заведующих лиц к рабочим и разных других злоупотреблениях, что, естественно, находило всегда отклик в сердцах рабочих».
На каждом заводе страстно обсуждали причины бунта, вспоминали испуг администрации, трусость приехавшего из города начальства.
Осень и начало зимы 1898 года Бабушкин, меняя свое пристанище, чаще всего находился в рабочих районах города - Амуре и Нижнеднепровске. С чувством гордости и удовлетворения мог он теперь взглянуть на плоды своего неустанного труда. Ряд кружков - «Рассвет», «Якорь», «Борьба», «Вперед» - работал успешно, объединяя многих подпольщиков почти всех крупных заводов Екатеринослава.
Иван Васильевич писал в своих «Воспоминаниях»:
«Зимой 98 и 99 года Екатеринослав кипел во всех частях и районах революционной пропагандой и агитацией. На всех заводах были свои люди, которые собирали сведения, следили за настроением и указывали на всякого рода злоупотребления».
***
Наступила весна 1899 года. Екатеринославский социал-демократический комитет решил ознаменовать великий праздник рабочих. Первое мая выпуском листовок, отпечатанных типографским способом.
Иван Васильевич вместе с Морозовым и Петровским задумал оборудовать типографский станок на тот случай, если бы не удалось напечатать листовку в частной типографии. Он раздобыл шрифт, под благовидными предлогами обошел все магазины города в поисках материала для краски, поручил товарищу, члену социал-демократического комитета, расточить в мастерской завода, где тот работал, небольшую трубу - цилиндр с маленьким конусом. Эта труба послужила основой для валика.
Усилия не пропали даром: с большой опасностью, почти на глазах мастера, труба расточена, со всеми возможными предосторожностями вынесена с завода и доставлена сначала в комнату Бабушкина, а затем в Заднепровье, на Амур, в квартиру Морозова. Здесь, как пишет И. В. Бабушкин, «на шестке стояла разная посуда с составами клея и патоки, на полу сосуды с отлитыми валиками, всюду признаки беспорядочности и государственного преступления. Тут же были и ручки и стальные оси для предполагаемых валиков, сделанных уже в третьем заводе третьим членом комитета».
В течение недели Иван Васильевич и его друзья буквально ни на минуту не покладали рук, спали урывками, питались всухомятку... Но какое воодушевление царило в тесной маленькой комнатке!..
«Работали весело, шутили, - вспоминает Бабушкин,- и в то же время присматривались и изучали, чего, собственно, не хватает в нашей машине. Оказалось, что шрифт был старый, и потому не могло выходить настолько хорошо, чтобы удовлетворить нас; все же можно было улучшить кое в чем, но не было пока времени и средств. Последних особенно было недостаточно, так как из города (от городского комитета социал-демократов. - М. Н.) получено было на все дело, на все расходы десять рублей, и с этими деньгами пришлось обернуться и купить зеркало и бумагу».
Плотно занавешенные окна не пропускали света, в комнате нестерпимо пахло краской и клеем.
Печатать было трудно: самодельный валик оказался слишком легким, краска ложилась плохо. Печатнику Морозову, для того чтобы получить хороший оттиск, приходилось сильно нажимать на валик.
Бабушкин и его друзья распределили между собой обязанности: один наводил на набранный шрифт краску и нажимал валик, другой клал бумагу и снимал уже отпечатанный оттиск; третий развешивал, а четвертый убирал высохшие листы. Затем все работники «вольной типографии за вольной рекой Днепром», как говорил И. В. Бабушкин, складывали листовки аккуратными треугольниками. Оставалось приложить комитетскую печать - и все было готово.
' Благодаря дружной, самоотверженной работе не знавших отдыха подпольщиков было напечатано не" менее трех тысяч первомайских листовок. В них Бабушкин и его товарищи по комитету выставили ряд политических требований.
На каждый рабочий район выделили по двести-четыреста экземпляров; их удалось распространить своевременно. Жандармы во главе с ротмистром Кременецким, управлявшим розыском в жандармском отделении, бросились арестовывать владельцев типографий, не догадываясь, что листовки отпечатаны в подполье. Однако аресты случайных лиц, заподозренных в распространении листовок, не дали ожидаемых полицией результатов.
Комнату Морозова, где целую неделю печатались первомайские прокламации, подпольщики привели в порядок, валики разобрали, типографскую краску зарыли в землю, пол оттерли и отскребли от случайно попавшей краски. Но самого хозяина комнаты, П. А. Морозова, полиция арестовала на вокзале, когда он с листовками собирался выехать из Екатеринослава по поручению комитета на ближайшие от города заводы. Стойко держался на допросах старый слесарь, и жандармы так и не узнали у него, где были напечатаны прокламации.
В Екатеринославе наряду с существовавшим уже рабочим комитетом группа интеллигентов образовала свой комитет социал-демократов. Интеллигенты пытались захватить в свои руки руководство подпольными кружками.
В этих трудных условиях Бабушкин проявил немало такта и выдержки. Он решительно протестовал против раскольнических действий интеллигентов.
В то же время, в целях расширения и улучшения подпольно - издательской деятельности рабочего комитета, Бабушкин сумел применить силы и знания тех интеллигентов, которые искренно и честно хотели участвовать в рабочем движении. Было достигнуто соглашение о полном контакте между городским и рабочим комитетами, в частности о том, что писать листовки могут и рабочие и интеллигенты, но «окончательная редакция данного листка и признание своевременности и необходимости такового принадлежит раб. комитету... впоследствии эти вопросы почти не вызывали никаких столкновений, и рабочий комитет очень часто принимал листки, писанные городским комитетом, безо всякого изменения», - отмечает Бабушкин.
Оба комитета имели взаимных представителей; в рабочий комитет входил И. Лалаянц, а представителем рабочего комитета в городской входил И. В. Бабушкин.
Ивану Васильевичу приходилось вести борьбу не только с пытавшимися верховодить в комитете интеллигентами-либералами: росту движения екатеринославоких рабочих угрожали также и другие враждебные пролетариату силы. На собраниях комитета несколько раз обсуждался вопрос о «княжеской милости»: Бабушкин и его товарищи сражались на двух фронтах - с интеллигентами-народниками, которые пытались еще на некоторых заводах и фабриках захватить руководство рабочим движением, и с легальными рабочими организациями, возникшими в тот период в Екатеринославе по инициативе... губернатора князя Святополк - Мирского. Этот губернатор решил подавить рабочее движение, направив его в безопасное для предпринимателей и властей русло «мирной, чисто культурной деятельности». С этой целью жена Святополк - Мирского обратилась к одной из руководительниц вечерних школ Журавской с просьбой помочь самому князю создать «в культурно-просветительных целях» легальный союз, в который должны были войти лишь «надежные рабочие».
Затем Святополк - Мирский лично беседовал с Журавской, излагал ей свои планы «общего умиротворения... совместной работы на благо отечества и обожаемого монарха» - словом, изобразил вполне просвещенного администратора.
Журавская была пленена «благородством и широтой возвышенных идей» сиятельного собеседника и обещала, конечно, свое полное содействие. Она немедленно с энтузиазмом сообщила об этом нескольким интеллигентам народнического направления, и вскоре в Екатеринославе родилось «рабочее общество» под покровительством самого светлейшего «хозяина губернии». Местный богач, пивовар Бош, с большой готовностью предоставил для первого собрания этого общества каменное здание, приказав лакеям встречать всех приходящих «с полным уважением, как личных гостей хозяина».
Пользуясь неограниченным влиянием на местных фабрикантов и купцов, князь с группой либеральных интеллигентов объявил о своем «добросердечном отношении» ко всякого рода «истинно-культурной деятельности» - к чтениям с туманными картинами, к организации библиотек для рабочих (разумеется, книги там должны были быть подобраны в «религиозно-нравственном духе») и даже к воскресным школам.
- Как они ни стараются туману напустить, а цель их ясна: обезвредить наше движение, а если удастся, то и выловить руководителей, - говорил Иван Васильевич на заседании комитета.
Поэтому решено было хорошенько проинструктировать рядовых рабочих, которые пошли на собрание общества. При обсуждении устава «рабочего общества» они начали вносить такие смелые предложения, что и Журавская и докладчик-интеллигент пришли в ужас.
Один за другим вставали из задних рядов зала рабочие (в первых рядах, как полагается, расположилась «чистая публика»: интеллигенты-народники, служащие Боша, переодетые чиновники канцелярии Святополк - Мирского) и требовали записать в уставе пожелания, которые шли вразрез с «истинно-христианскими» и «вполне культурными» затеями князя.
Первое собрание «рабочего общества», к негодованию его высоких покровителей-организаторов, закончилось необыкновенным шумом: рабочие требовали устава, который давал бы им возможность открыто говорить на заседаниях общества о своих нуждах, предъявлять запросы к фабрикантам и даже к администрации города.
Народники пытались перенести обсуждение устава на более узкие собрания, надеясь, что им легче удастся стравиться с маленькой аудиторией.
Лучшим способом для разоблачения истинной цели этого «чисто культурно-просветительного» предприятия, этих чтений с туманными картинами Бабушкин считал издание газеты.
- Наша, рабочая газета сразу разгонит весь этот княжеский туман! - сказал он, ставя перед членами комитета задачу как можно скорее осуществить регулярный выпуск газеты, издаваемой типографским способом.
Осень и зима 1899 года прошли <в напряженной подготовке к выпуску первого номера нелегальной газеты. Ее решили назвать «Южный рабочий».
В самом конце 1899 года на особо секретном собрании городского комитета были обсуждены некоторые статьи, написанные для первых номеров. Одна из Статей была посвящена рабочему движению на екатеринославских заводах и фабриках. Смело и убедительно в ней рассказывалось о том, что пролетариат России уже поднял победоносное знамя борьбы за свое освобождение и что Екатеринославские пролетарии, не страшась репрессий правительства и предпринимателей, заняли свое место в этом великом движении. В газете намечено было поместить и ряд революционных стихотворений. В особенности понравилась всем становившаяся все более и более популярной в массах песня «Беснуйтесь, тираны...».
Иван Васильевич с помощью своих ближайших друзей - Морозова, Петровского и других членов комитета, оборудовал хотя и маленькую, но настоящую типографию; тяжелый чугунный цилиндр прокатывался по десяткам и сотням листов; на них возникали ровные ряды строчек, напечатанных уже не кустарным составом, а настоящей типографской краской.
Рабочие встретили свою газету с восторгом.
«И вот в январе 1900 года, - сообщает Иван Васильевич, - наконец, вышла долгожданная газета «Южный Рабочий». На рабочем комитетском собрании она была частично прочитана... тут же условились, когда и где распространить ее. Разумеется, всякий рабочий хватался за газету с особым интересом, а приученный листками, он неохотно отдавал ее полиции или мастеру.
На Брянском заводе в прокатной рабочие нашли один номер газеты и были очень удивлены содержанием.
- Смотри, да это как настоящая газета! Вон и хроника и корреспонденция!
И тут же пошли в укромное место почитать эту газету. Эта первая газета осталась у них надолго в памяти и подняла настроение, так как они увидели, что, несмотря на аресты, деятельность не только не сокращается, но, наоборот, все становится более умелой и сильной».
Бабушкин видел, что появление рабочей газеты оказывает громадное революционизирующее влияние на все слои общества.
Много номеров «Юрия» (так рабочие называли свою подпольную газету) отправлено было в окрестные рабочие поселки, на часто посещаемый Бабушкиным Каменский завод.
Выход «Южного рабочего» сразу же был замечен и городскими властями. Начальник жандармского управления вынужден был донести об этом событии в Петербург, в департамент полиции, откуда посыпались строгие приказы о «немедленном принятии действенных мер для пресечения столь опасных явлений».
Миновали «блаженные времена», когда подпольщики Екатеринослава могли без больших предосторожностей расклеивать на Фабрике и в Кайдаках (рабочие районы города) сотни листовок; полиция разыскивала «Трамвайного» и «Николая Николаевича» - клички, под которыми был известен Бабушкин в разных частях города. Жандармерия сбилась с ног в поисках подпольной типографии. Филеры доносили начальнику губернского жандармского управления о всяких мало-мальски подозрительных, с их точки зрения, вечеринках и сборищах на квартирах у рабочих. Начальник жандармского управления и полицмейстер, подгоняемые шифрованными телеграммами департамента полиции, всеми силами стремились искоренить «крамолу». Но рабочие, передавая друг другу подпольную газету, держались крайне осторожно и предусмотрительно. Тогда жандармы решили применить испытанный прием: начали арестовывать рабочих на квартирах во время ночных обысков, вылавливая ночевавших гостей, приезжих с сомнительными документами.
Видя усиливающуюся слежку полиции, руководители марксистских кружков и в особенности члены городского социал-демократического комитета проводили свои собрания по конспиративным соображениям в различных и подчас малодоступных местах. Кто бы мог подумать, что на пустой, полузанесенной илом и песком барке, одиноко приткнувшейся к маленькому островку на Днепре, происходят заседания екатеринославских социал-демократов? Бабушкин требовал, чтобы члены комитета приезжали на лодках под видом охотников или крестьян, везущих деревенские продукты на городской рынок. Сторожевой видел с барки весь островок, весь Днепр, и поэтому шпики не могли нагрянуть внезапно.
Незабываемое впечатление производили эти поездки в тихую осеннюю пору на днепровский островок. Бабушкин любил природу, - впечатления раннего детства оставили в его душе след на всю жизнь, - и он невольно сравнивал картины поздней украинской осени с такими же видами осеннего леса в Леденгском...
Иван Васильевич старался крайне ограничить свои посещения заречной части города. Он по многим признакам видел, что негласное наблюдение за ним усилилось, но не хотел оставить Екатеринослав именно в тот момент, когда так успешно начата борьба с властями, когда в заводских цехах появляются уже не листовки, а новые и новые номера настоящей подпольной газеты. Надо было укрепить развернутую работу, обеспечить и в дальнейшем выпуск «Южного рабочего».
В декабре 1899 года и в январе 1900 года Иван Васильевич все свое внимание обратил на укрепление связей между подпольными кружками и главным образом на конспирирование работы Екатеринославского комитета РСДРП. По дошедшим до Бабушкина отрывочным сведениям можно было подозревать, что в состав членов объединенного комитета пробрался провокатор: был арестован Меркулов, последовал арест еще ряда работников комитета и руководителей подпольных кружков, о деятельности которых знал лишь очень ограниченный круг лиц - члены комитета.
Иван Васильевич предупредил своих ближайших товарищей о надвигающейся опасности, о необходимости подготовиться к возможному ночному налету полиции.
Друзья настойчиво советовали "* Бабушкину, как одному из самых видных членов комитета, временно покинуть город. Иван Васильевич оттягивал отъезд со дня на день, пока не получил с виду такое обычное маленькое письмо. Прочитав его, Бабушкин просиял и торопливо стал собираться в путь-дорогу.
- Еду, Паша! - с волнением сказал он Прасковье Никитичне в тот же вечер, показывая письмо: - К старому другу еду!.. Он из Сибири уже вернулся!
Между тем, получив новые сведения от провокатора, ротмистр Кременецкий приступил «к генеральной ликвидации»: две ночи подряд в рабочих районах Екатеринослава шли обыски и аресты по спискам, составленным провокатором, выдавшим почти весь комитет социал-демократов. Но комнату Бабушкина полицейские и жандармы нашли пустой.
***
Еще в ссылке В. И. Ленин упорно работал над программой партии, написав в конце 1899 года статьи «Проект программы нашей партии», «Попятное направление в русской социал-демократии». В. И. Ленин видел, что назрела необходимость связать между собой разрозненные, распыленные марксистские кружки и организации. Для объединения революционных сил, для выработки партийной программы, которую необходимо было принять на намечавшемся в ближайшем будущем II съезде партии, крайне важно было создать печатный орган - газету, которая мобилизовала бы все социал-демократические организации на борьбу за основные политические, идеологические и экономические вопросы.
Создать такую боевую, подлинно марксистскую, независимую от цензуры газету в условиях царской России, на территории полицейского государства было невозможно: неминуем провал всей организации, новые аресты и ссылки наиболее активных ее сотрудников и корреспондентов. Поэтому В. И. Ленин решил издавать газету за границей.
В последний год сибирской ссылки В. И. Ленин разработал подробный план этой газеты. Для успешного выполнения этого плана требовался целый ряд организационных мероприятий. Возвратившись из ссылки, В. И. Ленин, со свойственной ему энергией начинает создавать опорные пункты будущей газеты, намечает сотрудников в ряде крупных городов (Уфе, Москве, Петербурге).
Поселившись в Пскове с 26 февраля 1900 года, В. И. Ленин начал устанавливать связи с социал-демократическими организациями окрестных городов. Он нелегально выезжал в Ригу к М. А. Сильвину для встречи с латышскими социал-демократами, в Петербург, в Нижний Новгород и другие города.
В марте - апреле 1900 года в Пскове В. И. Ленин провел совещание революционных марксистов с «легальными марксистами» (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановским) по вопросу об их содействии изданию газеты «Искра» и журнала «Заря».
В. И. Ленин считал возможным привлечь «легальных марксистов» к созданию газеты с целью получить при их содействии необходимые денежные средства для издания «Искры» и в конкретных исторических условиях использовать «легальных марксистов» как временных «попутчиков» в борьбе против самодержавия.
Внесенный на обсуждение В. И. Лениным проект программы газеты «Искра» и журнала «Заря» представлял собой четкий план борьбы за создание революционной марксистской рабочей партии.
Струве и Туган-Барановский после обсуждения проекта дали свое согласие поддерживать «Искру».
Но позднее, в декабре 1900 года, П. Струве потребовал, чтобы общеполитический отдел был организован не в «Искре», а в ежемесячном «Современном обозрении», причем руководство «Современным обозрением» было бы поручено ему. «Искра», по его мнению, должна быть чисто рабочей газетой и освещать вопросы только экономической борьбы рабочих.
В. И. Ленин отверг домогательства П. Струве и отстоял свою идею создания общерусского политического органа революционного пролетариата, каким должна быть «Искра».
В. И. Ленин решил прервать переговоры с П. Струве. Плеханов, знавший об этих переговорах, колебался и фактически делал новые и новые уступки либералам, за которых настаивали «легальные марксисты» в лице Струве.
В апреле 1900 года в Псков приехал И. В. Бабушкин. В. И. Ленин был рад видеть своего ученика-кружковца. Несколько вечеров подряд он подробно и долго беседовал с Бабушкиным о работе Екатеринославского комитета социал-демократов, о подъеме рабочего движения на заводах этого крупного города, о борьбе, которую пришлось вести Бабушкину и с народниками, и с княжеским «рабочим обществом», и с сепаратными, дезорганизаторскими выступлениями отдельных групп либеральной интеллигенции. В свою очередь В. И. Ленин подробно ознакомил своего ученика с планом объединения местных социал-демократических комитетов вокруг общерусской газеты.
Горячо и убежденно он говорил о том, что каждый профессиональный революционер и каждый сознательный рабочий должен помочь организовать газету. Он сравнивал будущую газету с. лесами, возводимыми вокруг великой постройки - Российской социал-демократической рабочей партии.
В. И. Ленин придавал исключительно большое значение созданию кадров профессиональных революционеров: «...Дайте нам организацию революционеров - и мы перевернем Россию!» - писал В. И. Ленин в своей знаменитой книге «Что делать?» в 1902 году.
Профессиональный революционер - это человек, беззаветно преданный партии, всю свою жизнь отдавший борьбе за победу рабочего класса. Профессиональный революционер избрал себе единственную профессию - революционную работу. Он должен обладать высокой принципиальностью, организаторскими
способностями, опытом подпольной борьбы. По первому зову партии, по указанию своих ближайших руководителей профессиональный революционер обязан выполнить данное ему поручение, преодолеть всевозможные трудности и препятствия, он должен быть тесно связан с массами, с рабочим классом. В. И. Ленин говорил, что главным условием успеха работы профессиональных революционеров было то, что из всех классов капиталистического общества рабочий класс, в силу объективных экономических причин, наиболее способен к организации, а передовая, наиболее сознательная часть его, - к созданию революционной социал-демократической партии. В. И. Ленин также подчеркнул, что профессиональные революционеры сыграли основную роль в развитии русского пролетарского социализма.
И Иван Васильевич всеми силами старался помочь В. И. Ленину как в разработке общего плана будущей «Искры», так и в наметке практических шагов по перевозке и распространению марксистских книг и брошюр в различных городах России.
Отмечая участие И. В. Бабушкина в выработке плана издания «Искры», В. И. Ленин писал:
«Идея создания за границей политической газеты, которая послужила бы делу объединения и укрепления с.-д. партии, обсуждалась вместе с ним его старыми товарищами по петербургской работе - основателями «Искры» - и встретила с его стороны самую горячую поддержку».
Ленин всегда с интересом и вниманием выслушивал рабочих, непосредственно связанных с руководством марксистскими кружками, с изданием и распространением агитационной подпольной литературы. Он изучал и учитывал опыт их борьбы, особенности развития революционного движения в отдельных районах.
По воспоминаниям Надежды Константиновны Крупской, Владимир Ильич, живя в Пскове, вербует корреспондентов для «Искры», и ученик Владимира Ильича по Питеру Бабушкин становится «первым рабкором вольной русской социал-демократической прессы».
Ленин делился с Бабушкиным конкретными планами создания постоянной сети агентов общерусской марксистской газеты. Эта сеть должна была, по мысли В. И. Ленина, охватить всю страну.
Не менее важная задача - организация транспортировки искровских изданий из-за границы в Россию. В. И. Ленин считал, что это один из главных организационных вопросов, и обращал внимание Бабушкина на города западной полосы страны, в которых можно было бы организовать своего рода «перевалочные пункты» для сортировки и дальнейшей отправки вглубь России искровской литературы.
В Пскове В. И. Ленин предложил остаться одному из своих соратников по петербургскому «Союзу борьбы» - П. Н. Лепешинскому.
«Данное им мне задание заключалось в следующем, - пишет П. Н. Лепешинский в своей книге «На повороте». - Я становился одним из агентов будущей социал-демократической газеты, которую предполагалось издавать за границей (не помню, было ли уже тогда для нее придумано название «Искры», под которым она скоро стала выходить, или же она еще не была окрещена). Постоянный пункт моего пребывания - г. Псков, где я становлюсь земским статистиком (Ильич уже подготовил для этого почву, и псковское статистическое бюро обо мне уже было осведомлено и меня ждет). Там я в обывательском смысле скромненько живу и конспиративно обслуживаю газету: посылаю для нее корреспонденции, собираю всяческие печатные и рукописные материалы, веду с ее секретарем шифрованную переписку, принимаю транспортированную из-за границы нелегальную литературу и либо до поры до времени храню ее у себя, либо распределяю по предсказанному мне назначению, устраиваю приют в Пскове для нелегальных работников, приехавших из-за границы для сношения с Питером, организую у себя под боком социал-демократическую группу для обслуживания все того же предприятия и т. д. и т. д. В общем же и целом Псков должен был, по мысли Ильича, служить посредствующим конспиративным пунктом, связывающим заграницу с Питером.
В Пскове я действительно застал вполне уже расчищенную почву. Побывав там раза два, Ильич успел произвести целую революцию в умах псковской смирно сидевшей радикальной разночинщины, группировавшейся, как это очень часто в те времена водилось, около «неблагонадежной» статистики».
В города близ западной границы В. И. Ленин предложил поехать Бабушкину. Иван Васильевич должен был там завести связи с рабочими марксистскими кружками, создать ядро будущих корреспондентов-рабочих ленинской революционной газеты. Прежде всего он направился в Смоленск. Сюда же приехала Прасковья Никитична, часто получавшая письма от Ивана Васильевича в условленный адрес одного токаря, работавшего вместе с Бабушкиным еще в Петербурге.
В начале июня 1900 года Бабушкины поселились на Духовной улице, почти на окраине города, в маленьком двухоконном домике-особнячке, утонувшем в зелени яблонь и лип старого, запущенного сада. Смоленск - древний русский город - расположился в холмистой местности на Днепре. Иван Васильевич в целях конспирации выбрал квартиру в наименее людной части города, неподалеку начинался выгон и глухой овраг, по которому на просторе бродили козы и овцы. Если бы появилось очередное «наблюдение», то "шпика легко было бы сразу заметить.
Оглядевшись, Бабушкин через несколько дней начал подыскивать работу, чтобы в дальнейшем завести знакомства в заводской среде.
В то время Смоленск был типичным провинциальным городом, хотя и носил громкое название губернского: фабрик и заводов почти не было, развивалась лишь торговля льном, пенькой и зерном.
За год до приезда Бабушкина городское самоуправление, желая «содействовать дальнейшему процветанию Смоленска», как оно торжественно объявило в местных «Губернских ведомостях», начало работы по проведению трамвая. На строительство «электрической конки», так в то время называли трамвай, потребовалось немало квалифицированных слесарей, монтеров, путеукладчиков.
Бабушкин легко устроился на строительстве в качестве кладовщика, непосредственно подчиненного производившему работы городскому инженеру.
Вскоре он оказался на хорошем счету и у самого инженера, заведовавшего всеми работами по проведению трамвайной линии, и у его помощника - начальника строительной дистанции. Аккуратный, непьющий, бережно относившийся к поручаемым ему на хранение различным инструментам и оборудованию, к тому же хорошо грамотный кладовщик был настоящей находкой для технического начальства.
И простые землекопы, и слесари, и квалифицированные монтеры видели в новом кладовщике толкового и отзывчивого товарища, всегда готового и оказать помощь дельным советом и написать письмо в деревню.
Месяца через полтора Иван Васильевич уже вполне освоился на своем месте.
В город на лето приходили готовые на любую работу и за любую цену землекопы, лесосплавщики, камнебойцы из Духовщины, Ярцева, Дорогобужа.
Бабушкин завел большую и прочную дружбу с артелью вяземских крестьян, работавших на прокладке рельсов для трамвая. Выдавая землекопам, инструменты из кладовой, он заводил с ними беседу об их нуждах, а поздно вечером по пути домой продолжал начатый ранее разговор.
О многом мог и умел рассказывать питерский металлист. Несколько написанных им в деревни писем по просьбе артельных рабочих еще более сблизили молодого кладовщика и со старостой - пожилым, согнувшимся на работе крестьянином, и с парнями, впервые пришедшими на заработки в незнакомый губернский город. Простым языком писал в этих письмах Иван Васильевич о тяжелых условиях работы.
А когда в ответ из далеких лесных краев получались такие же безрадостные письма, читал их землекопам и каменотесам тоже Бабушкин. И опять, умело, заведя речь к случаю', по поводу того или иного вопиющего факта, описанного односельчанами рабочих в пространном письме, Иван Васильевич толковал о положении крестьянина в деревне, а рабочего в городе, говорил о том, каким путем можно выбраться трудящемуся человеку из беспросветной, подневольной жизни.
Тяжелое детство, прошедшее в далеком Леденгском, давало Бабушкину обильный материал для разговора и с вяземским землекопом, и с кардымовским каменотесом, и с ярцевским плотником.
Рабочие артели видели, что их собеседник сам прошел нелегкую жизненную школу,- в каждом слове Бабушкина, в каждом его сопоставлении, доказательстве чувствовалась не надуманная книжная 'схема, а доподлинная правда тяжелой и жестокой мужицкой жизни.
Эти рассказы, меткие сравнения условий труда солеваров, каменотесов, слесарей и шахтеров производили на слушателей глубокое впечатление.
В воскресный день, расположившись с рабочими на берегу Днепра за городом, Бабушкин читал им нелегальные брошюры и листовки. Перед уходом домой он давал нелегальную литературу двум-трем наиболее развитым парням, и они по складам, но с воодушевлением читали листовки. В особенности понравилась им короткая, сильная и страстная листовка «Наш праздник (почему рабочие празднуют 1-е мая)» и известная брошюра Дикштейна «Кто, чем живет?».
Так как городской инженер крайне торопился с окончанием строительства первой трамвайной линии, намеченной к открытию в 1901 году, то подобного рода «происшествие» сильно обеспокоило городские власти. Полиция и жандармы начали принимать «соответствующие меры»: многие слесари были арестованы; при обыске у одного из них нашли первомайскую листовку. В кладовой начальника дистанции землекопы, слесари и путеукладчики - все делились новыми вестями.
Однажды Бабушкин, чутко прислушивавшийся к разговорам - отзвукам ареста слесарей депо, узнал, что десятник хвалился перед землекопами: «скоро жандармы уж найдут, кого им надо... кто сбежал да здесь воду мутит». Вернувшись с работы, домой, Иван Васильевич предупредил Прасковью Никитичну, что в самом скором времени ей, вернее всего, придется пожить одной, пока он не даст ей весточки из другого города. Жена Бабушкина оказалась и на этот раз верным и преданным товарищем и другом: она молча кивнула головой и, собрав Ивану Васильевичу самые необходимые вещи, начала быстро и ловко упаковывать маленький чемодан и корзину.
Как опытный профессиональный революционер, Бабушкин предвидел надвигавшуюся опасность. Она была весьма реальной: действительно, начальник смоленского жандармского управления полковник Громеко в конце июля 1900 года получил секретное уведомление Екатеринославской жандармерии о розыске «бежавшего из-под гласного надзора полиции крестьянина Вологодской губернии Тотемского уезда Ивана Васильева Бабушкина». Вскоре было получено отношение екатеринославских властей с подробным описанием примет (и даже с шестью фотографическими карточками) «поднадзорного Бабушкина».
Жандармский полковник приказал своим подчинённым присматриваться ко всем рабочим, а в особенности к слесарям на строительстве трамвая, разыскивая человека «25-27 лет, роста невысокого, с открытым лицом, с зачесанными назад волосами». В качестве особых примет упоминалось о припухлости век.
Но поиски жандармов оказались на этот раз тщетными: 19 августа 1900 года Громеко вынужден был сообщить Екатеринославскому жандармскому управлению, что «поднадзорный Иван Васильев Бабушкин в Смоленске не разыскан». Предвидя арест, Бабушкин заблаговременно покинул город.
Прасковья Никитична переехала из домика на Духовной улице в другой, противоположный район города. С нетерпением, в сильной тревоге ожидала она весточки от мужа. Неделя за неделей проходила в полной неизвестности. Крохотные средства, оставленные ей перед отъездом Иваном Васильевичем, подходили к концу. Но это не смущало верную подругу профессионального революционера: Прасковья Никитична не страшилась любой работы, она уже готовилась пойти на поденщину поломойкой или прачкой. Беспокоила ее лишь полная неизвестность об участи мужа.
Наконец через месяц, в конце сентября 1900 года, Иван Васильевич разыскал Прасковью Никитичну в новом месте ее жительства. Она с радостью убедилась, что муж ее здоров и по-прежнему полон планов дальнейшей революционной борьбы. В течение этого времени Бабушкин обосновался в Полоцке, думая открыть на своей квартире маленькую столярную мастерскую. Он рассчитывал, что вместе с Прасковьей Никитичной ему удастся создать хороший передаточный пункт для литературы, которая будет поступать в его полоцкий адрес из-за границы от Ленина.
Через день Иван Васильевич со своей женой уехал в Полоцк. Как вспоминает Прасковья Никитична, они жили в Полоцке очень уединенно, стараясь ничем не обращать на себя внимания властей.
Иван Васильевич вел шифрованную переписку. Между строками о приискании работы, о семейных делах особым химическим составом вписывались цифры условным ключом. Бабушкин переписывался с товарищами, проживающими в Екатеринославе, Полтаве, Москве, в частности с А. И. и М. Т. Елизаровыми. Письма Бабушкину от его друзей поступали на имя П. Н. Рыбас.
Ранней весной 1901 года Бабушкин направился в Подмосковье. Он и Прасковья Никитична проехали через Москву, пересели на нижегородскую ветку Курской железной дороги, и через несколько часов перед ними появилось Орехово-Зуево, старинная «ситцевая вотчина» Морозовых. Здесь, поблизости от Москвы и от больших мануфактурных предприятий Покрова, Иванова, Владимира, Шуи, Серпухова, в самом сердце текстильного Подмосковья должен был, по указанию В. И. Ленина, начать работу агент и корреспондент ленинской «Искры».
