После подавления восстания декабристов и жестокой расправы над его участниками в России на долгие годы установилась политическая реакция, прилагавшая отчаянные усилия, чтобы заглушить ростки освободительного движения в стране, вытравить из сознания общества память о декабристах и событиях, разыгравшихся на Сенатской площади. Но феодально-крепостническая общественная система переживала в этот период глубокий кризис, и вопрос о неизбежности ее падения становился все более животрепещущим. Из года1 в год, особенно в 40-50-х годах XIX в., в стране нарастала волна крестьянских восстаний. В освободительную борьбу вступали лучшие представители разночинной и дворянской интеллигенции. Русская буржуазия в отличие от французской буржуазии конца XVIII в. не была революционным классом. Напуганная революционным движением в России и на Западе, она шла в фарватере самодержавия, боялась освободительной борьбы масс.
Центральным вопросом политической и идеологической борьбы в России в это время был вопрос об отношении к крепостному праву и его порождениям. «Нельзя забывать, - отмечал В. И. Ленин, - что в ту пору, когда писали просветители XVIII века (которых общепризнанное мнение относит к вожакам буржуазии), когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками».
Идеологами крепостнического лагеря были С. С. Уваров, М. П. Погодин, С. П. Шевырев и др. Они откровенно проповедовали
реакционные политические и религиозно-мистические идеи, направленные на оправдание и укрепление крепостнических порядков в России.
В начале 30-х годов министром просвещения Уваровым были выдвинуты реакционные принципы «православия, самодержавия, народности», преследовавшие цель доказать, что русский народ по природе своей народ религиозно-мистический, покорный, преданный царю, православной церкви и помещикам. Вслед за Уваровым эти идеи усиленно пропагандировали Погодин, Шевырев, Булгарин, Греч и др. Идеологи крепостнического лагеря объявили самодержавие наилучшей формой государственной власти в России, выдвинули ретроградную концепцию самобытности исторического пути русского народа, согласно которой России чужды классовые противоречия и революционные преобразования, а русскому народу присущи смирение и беспредельная преданность самодержавию.
Философы этого лагеря Карпов, Новицкий, Юркевич и другие пропагандировали отсталые идеалистические и богословско-мистические теории, выступали против материализма и атеизма, ставили философию на службу теологии, проповедовали учение о бессмертии души, о свободе человеческой воли, о божественной премудрости и неисповедимости путей творца. Они стремились подчинить науку религиозным догматам, посеять неверие в человеческий разум.
Наряду с официальной идеологией крепостнического лагеря с 40-х годов в русской общественной мысли существовало славянофильское течение. Его виднейшие представители: Алексей Степанович Хомяков (1804-1860). Константин Сергеевич Аксаков (1817-1860), Иван Васильевич Киреевский (1806-1856), Юрий Федорович Самарин (1819-1876) и др. Славянофилы критиковали отдельные стороны феодально-крепостнической действительности, выдвигали положение о том, что «сила власти - царю, сила мнения - народу», высказывались за свободу слова и гласный суд, за созыв земского собора, который имел бы совещательный голос, и освобождение крестьян «сверху», с выкупом и небольшим наделом земли. В целом они считали самодержавие исконной формой правления русского народа, основанной на соглашении между народом и правительством, исключающем противоречия и вражду, классовую борьбу и революции. Славянофилы ошибочно считали, что русскому народу присущи исконная религиозность, мистицизм и аскетизм, смирение и покорность царизму. Они идеализировали допетровскую Русь, патриархальную крестьянскую общину, метафизически противопоставляя общественное развитие России историческому пути Западной Европы в новое время. Первое, утверждали они, основано на добровольном согласии и любви, второй - на противоречиях и вражде; первое, исключает классовую борьбу и революции, второй логически ведет к ним; первое основывается на истинном христианском учении, второй - на вольнодумстве и атеизме.
В области философии славянофилы были идеалистами-мистиками, сторонниками православной церкви, проповедниками «христианской» философии, примирения философии с религией, разума с верой. Объявляя откровение высшей формой познания, некоторые славянофилы поднимали на щит религиозно-мистическую философию Шеллинга, подвергая критике справа философию Гегеля и позитивизм. По их мнению, творцом мироздания является бог и его разумная воля, человек создан по образу и подобию бога, наделен божественным разумом и бессмертной душой. Они вели упорную борьбу против материализма и атеизма. Славянофильство было одним из выражений нарождавшейся в России идеологии умеренно-дворянского либерализма. В идейной борьбе 30-40-х годов видное место принадлежало дворянским просветителям Петру Яковлевичу Чаадаеву (1794-1856), Николаю Владимировичу Станкевичу (1813-1840), Тимофею Николаевичу Грановскому (1813-1855).
До 1825 г. Чаадаев был связан с декабристами, разделяя их антикрепостнические идеи, что нашло свое отражение в первом его «Философическом письме». Чаадаев и после разгрома декабристов оставался верным их политическим идеалам.
В 1836 г. Чаадаев опубликовал первое «Философическое письмо» в журнале «Телескоп». Письмо это сыграло роковую роль как в судьбе самого Чаадаева, так и в судьбе журнала и его редактора. По повелению Николая 1 Чаадаев был объявлен сумасшедшим, «Телескоп» закрыт, редактор сослан. Причиной расправы было то, что в этом письме Чаадаев выступил с критикой крепостного строя как позорного и гнусного явления российской действительности. Одновременно он порицал православную церковь, противопоставляя ей католическую церковь, которую он ошибочно считал поборницей просвещения и свободы на Западе.
В философии Чаадаев был идеалистом. Основой мироздания он считал мировой разум; реальное бытие рассматривалось им как своего рода эманация «духовной сущности», как «излучение» божественного разума. Бытие проявляется в материальной (природа), исторической (общество) и духовной (абсолютный разум) формах. Чаадаев пытался соединить науку и философию с преобразованной на разумных началах религией, с верой в бога. И в этом слиянии философии с верой он видел «главный интерес человечества», главный философский смысл своей эпохи, главную цель своей жизни. В философии Чаадаева были элементы мистицизма, особенно в теории познания и социологии.
Не отрицая значения опытного и рационального знания в познании действительности, Чаадаев считал это знание недостаточным и неполным, поскольку оно не дает людям представления о верховной силе, об абсолютном разуме, о боге. О них человек черпает знание из откровения, объявленного Чаадаевым высшей формой познания. В основе истории человеческого рода, по его убеждению, лежат божественный промысел, провидение, абсолютный разум.
На революции 1848 г. Чаадаев откликнулся наброском листовки «Братьям любезным, братьям горемычным, людям русским, православным», в которой говорил о революционном выступлении народа на Западе против «царей-государей», против угнетения и порабощения. Набросок заканчивался словами: «Не хотим царя другого, окромя царя небесного».
Станкевич, будучи студентом, создал в Московском университете кружок по изучению философии Шеллинга, Фихте, Гегеля. В этот кружок входили Белинский, Боткин, Бакунин и др. Члены, кружка отрицательно относились к крепостному праву и официальной идеологии, призывали к просвещению и гуманизму, к нравственному совершенствованию личности. Проблему освобождения народа от крепостной зависимости они связывали с вопросом просвещения, умственного и нравственного совершенствования дворян.
Станкевич и его друзья по кружку были объективными идеалистами. Окружающий мир они объявляли результатом деятельности абсолютного духа. Философия рассматривалась ими как «ход от конечного к абсолютному» и провозглашалась «высочайшей» из всех других наук, вырабатывающей для них метод, который показывает человечеству «цель жизни», путь к этой цели.
Кружок Станкевича сыграл немаловажную роль в пропаганде немецкой идеалистической философии в русском обществе, в некоторой степени способствовал распространению диалектического взгляда на мир. Под конец жизни Станкевича привлекла философия Фейербаха, которого он оценивал как «могучую натуру», чуждую шеллингианской фантастики, хотя материалистом Станкевич не стал.
Историк Грановский, профессор Московского университета, выступал с критикой славянофильской философско-исторической концепции, утверждая, что исторический процесс определяется развивающимся всемирным духом и что каждый народ может приобщиться к «всемирно-исторической жизни». Грановский признавал важную роль географической среды в истории общества, а также деятельности великих личностей, угадывающих исторические потребности своего времени. В обществе, согласно Грановскому, постоянно и закономерно происходит борьба прогрессивных сил с реакционными. Грановский, разделявший либеральные иллюзии, высказывался за постепенный прогресс, за просвещение и реформы.
В 40-60-х годах XIX в. в России формируется идеология помещичье-буржуазного либерализма. Идеологами либерализма в
России активно выступали Василий Петрович Боткин (1811-1869), Павел Васильевич Анненков (1812-1887), Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), Александр Васильевич Дружинин (1824-1864), Михаил Никифорович Катков (1818-1887) и др. В 40-х годах либералы еще не размежевались окончательно с революционными демократами и по многим вопросам критиковали крепостничество и реакцию, например за отсутствие в стране свободы слова, печати и т. д. Однако борьба либералов с помещиками была борьбой внутри господствующих классов. Либералы спорили с крепостниками, как отмечал В. И. Ленин, исключительно из-за меры и формы уступок крепостному крестьянству, но признавали незыблемой собственность и власть помещиков. Перепуганные революциями 1848-1849 гг. на Западе и нараставшим освободительным движением в 50-х и 60-х годах в России, они с негодованием осуждали всякие мысли об уничтожении помещичьей собственности, о каких бы то ни было революционно-демократических преобразованиях в стране.
Либералы рабски преклонялись перед западноевропейскими буржуазными порядками, видели свой идеал в буржуазном парламентаризме. Они горячо поддерживали крестьянскую реформу 1861 г., проводимую «сверху» в угоду помещикам, в ущерб крестьянству, прославляли царя и помещиков за «мудрость» в решении крестьянского вопроса. «Либералы, - писал В. И. Ленин,- хотели «освободить» Россию «сверху», не разрушая ни монархии царя, ни землевладения и власти помещиков, побуждая их только к «уступкам» духу времени».
Боткин, Анненков, Катков в молодости дружили с Белинским, Герценом, Бакуниным, но затем разошлись с ними. Вместе с политической эволюцией претерпели изменения и их философские и эстетические взгляды. Они проповедовали идеалистические учения, нападали на социалистические теории, ополчились против материалистической эстетики революционных демократов, против «общественного реализма», отстаивая реакционную идеалистическую теорию «артистического», или «чистого искусства». Катков пропагандировал религиозно-мистические идеи «философии откровения» Шеллинга, вместе с Кавелиным злобно поносил материализм и атеизм, травил Герцена, Чернышевского, Добролюбова, а в начале 60-х годов повернул, как отмечал В. И. Ленин, к «национализму, шовинизму и бешеному черносотенству».
В области социологии либералы, как правило, следовали позитивистским воззрениям Конта, Бокля, Милля, видели в их учениях последнее слово социальной науки.
Формирование и развитие в России революционно-демократической идеологии связано с именами Белинского, Герцена, Огарева, Чернышевского, Добролюбова, Писарева и других выдающихся деятелей российского освободительного движения. Выступив на общественной арене в период острого кризиса и крушения крепостной системы, революционные демократы были идеологами, защитниками интересов угнетенного крепостного крестьянства и других слоев трудящихся.
Революционные демократы боролись за уничтожение самодержавия и крепостного права в стране, остро бичевали помещичье-буржуазных либералов. Они были приверженцами и проповедниками идей утопического крестьянского социализма. С точки зрения Герцена, Огарева, Чернышевского, Добролюбова, социализм должен вырасти непосредственно после революционных преобразований в стране из крестьянских общин и «работничьих артелей». Они были хорошо знакомы сучениями западноевропейских социалистов-утопистов. Критически перерабатывая эти учения, они пришли к выводу, что социализм требует коренных социальных преобразований, что он может быть осуществлен революционным путем, революционными средствами. Таким образом, идеи утопического социализма сливались у них с революционным демократизмом. Из всех социалистов-утопистов они ближе всех подошли к научному социализму и явились предшественниками русской социал-демократии.
Революционные демократы сыграли выдающуюся роль в истории развития общественной мысли, материалистических и атеистических теорий, выдвинули передовые идеи в области социологии, эстетики и этики. Они стояли на позициях цельного философского материализма, развивали материалистическую, атеистическую и диалектическую традиции в России. Опираясь на философскую и естественнонаучную мысль предшествующих периодов и своего времени, они ратовали за союз материалистической философии с научным естествознанием, с передовым искусством и революционным движением.
Много сделано было революционными демократами для развития диалектики и критики метафизических теорий идеологов официального лагеря, славянофилов, помещичье-буржуазных либералов. Их диалектика обосновывала необходимость революционных преобразований. Революционные демократы вплотную подошли к диалектическому материализму и остановились перед историческим материализмом. Мы находим у них материалистические догадки по ряду вопросов социологии, но в понимании истории они еще не стали историческими материалистами.
В области эстетики революционные демократы были страстными глашатаями народности искусства, его действенности п высокой идейности. Борясь за правдивое, реалистическое искусство, они подвергли принципиальной критике идеалистические теории «чистого искусства» и натурализма.
Виссарион Григорьевич Белинский (1811 - 1848) вышел из среды разночинцев. Учился в Чембарском уездном училище и в пензенской гимназии, затем в Московском университете. Будучи студентом, он написал антикрепостническую драму «Дмитрий Калинин», за что был исключен из университета. Белинский занялся литературно-критической работой в журналах.
Мировоззрение Белинского претерпело глубокие изменения. В 30-х годах он стоял на позициях идеализма и просветительства. В драме «Дмитрий Калинин» (1830) он, осуждая крепостное право, возлагал свои надежды на просвещение, гуманизм и нравственное перевоспитание людей. В произведении «Литературные мечтания» (1834) Белинский доказывал, что весь окружающий нас мир есть не что иное, как «дыхание единой, вечной идеи». Но уже здесь он сторонник идеалистической диалектики; идея, утверждал он, не знает покоя, она живет и движется, непрерывно творит новое и разрушает старое; жизнь - беспрестанное действование и борьба.
Вопрос о назначении искусства Белинский решал в этот период идеалистически. Назначение и цель искусства, писал он, «изображать, воспроизводить в слове, в звуке, в чертах и красках идею всеобщей жизни природы»; искусство есть «бессознательное выражение творящего духа» (т. е. интуиции) и имеет свою цель в самом себе. Вместе с тем уже в 30-х годах Белинский смело выступал против обскурантизма реакционных писателей самодержавно-крепостнического лагеря Булгарина, Греча, Сенковского, Шевырева и др. Уже в это время, отступая от идеализма, он защищал реализм и народность в искусстве, давал высокую оценку творчеству Пушкина, Гоголя, Крылова, доказывал, что «наша народность состоит в верности изображения картин русской жизни».
В 1837-1839 гг., в условиях жестокой реакции, установившейся в России после расправы царизма с декабристами и временного спада крестьянского движения, Белинский приходил к ошибочному выводу о необходимости «примирения с гнусной действительностью». Теоретическим источником этого «насильственного примирения» было влияние консервативных социально-политических взглядов Гегеля. Известное положение немецкого мыслителя «Все действительное разумно, все разумное действительно» Белинский истолковал тогда крайне односторонне, в смысле оправдания самодержавия в России как исторически себя будто бы еще не исчерпавшего и способного выполнять еще функции просвещения. Свое примирение с действительностью Белинский называл «насильственным», оставаясь сторонником диалектической идеи отрицания старого новым; он считал отрицание необходимым моментом развития, но полагал, что это отрицание должно быть исторически подготовленным. «Насильственное примирение» с действительностью, однако, не привело его к оправданию крепостного права и сословного деления общества в России; в принципе он и в это время не отвергал возможности установления республики в России, но ее осуществление относил к отдаленному будущему.
Длительные споры с друзьями по вопросам философии и исторических судеб России, более обстоятельное и глубокое изучение общественно-политических порядков страны и нараставшего в ней освободительного движения, знакомство с политической и идейно-теоретической борьбой в Западной Европе уже в конце 30-х - начале 40-х годов приводят Белинского к пересмотру своей ошибочной позиции примирения с действительностью. В начале 1840 г. он подверг критике консервативные стороны философии Гегеля и выступил против гегелевской концепции конституционной монархии, называя его политический идеал «узким», недостойным великого мыслителя.
С не меньшей резкостью обрушился Белинский и на свои собственные ошибки, безоговорочно осуждая примирение «с гнусной расейской действительностью». Отныне он считал, что самодержавие исторически исчерпало себя в России еще при Петре I и после этого проявляет себя как реакционная сила, тормозящая исторический прогресс. Встав на позиции революционного демократизма Белинский на первое место выдвигал вопрос об уничтожении крепостного права и самодержавия. Эти идеи нашли отражение в его письмах к друзьям, в том числе в «Письме к Гоголю».
В 40-х годах под воздействием революционных событий на Западе и в России, под влиянием идей французского утопического социализма, Белинский начал проповедовать социалистические идеи. В отличие от утопистов-социалистов Сен-Симона, Фурье, Оуэна Белинский полагал, что социализм будет достигнут через народное восстание. «...Смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови».
Однако и у Белинского социализм носил ненаучный, утопический характер, ибо он не видел истинных путей к социализму, не знал тех общественно-исторических сил, которые могут осуществить его, не понимал исторической роли пролетариата, хотя и сочувствовал ему.
«Самая революционная натура» в России 40-х годов, Белинский громил не только крепостников, но и либералов, обличал
жестокую власть капитала на Западе, одобрял революционные выступления пролетариев во Франции в 30-х годах, горячо приветствовал начавшиеся в Европе революции в 1848 г. Как диалектик, Белинский высоко ценил идею прогрессивного развития через отрицание старого новым. «Отрицание, - говорил он, - мой бог», отрицание - «закон исторического развития», ибо без отрицания нет жизни, нет развития и прогресса, нет смены старого новым. «В истории мои герои - разрушители старого». У Белинского, таким образом, диалектика служит революционной демократии в ее борьбе против отживших абсолютистско-крепостнических порядков в России.
Логика борьбы с самодержавием, крепостничеством и их религиозно-мистической идеологией приводит Белинского в начале
40-х годов в лагерь материализма и атеизма. Известную роль в этом сыграла книга Л. Фейербаха «Сущность христианства», с которой его познакомил Огарев. В 40-х годах Белинский со всей силой и страстью ополчился против идеалистических и метафизических абстракций, оторванных от жизни или навязываемых ей произвольно. Слабость тогдашней науки он видел в недостаточной связи ее с жизнью, с практикой, в ее затворничестве и сухом академизме. Он призывал жить не прошлым, а настоящим, смотреть не назад, а вперед, изучать жизнь во всех ее многообразных особенностях, формах и проявлениях и безбоязненно в нее вторгаться.
Принятие Белинским гегелевской диалектики сопровождается в это время острой критикой учения Гегеля об абсолютной идее, которую он объявляет «кровожадным молохом». В гегелевском идеализме, писал он, «так много кастратского, т. е. созерцательного или философского, противоположного и враждебного живой действительности». Его возмущает то, что судьба личности и даже целых народов приносится Гегелем в жертву абсолютной идее. В этом он не без основания усматривает нечто общее между идеалистической философией Гегеля и учением религии.
Белинский смело выступал в защиту личности и ее свободы, за всестороннее интеллектуальное и физическое развитие ее. Освобождение личности он ставил в прямую зависимость от завоевания свободы и установления подлинно демократических порядков общества. Свободу, благополучие и счастье личности он не мыслил вне свободы, благополучия и счастья общества. «Во мне развилась какая-то дикая, бешеная,- фанатическая любовь к свободе и независимости человеческой личности, которые возможны только при обществе, основанном на правде и доблести».
Мыслитель критиковал субъективистскую точку зрения, приписывающую главную роль в истории царям, королям, полководцам. Он не отрицал значения выдающихся личностей в истории, осознавших запросы своей эпохи и стремящихся воплотить их в жизнь. Но главным двигателем общественно-исторического прогресса, основной движущей силой в деле коренных социальных преобразований он объявлял народ, которым нельзя управлять произвольно, как «утлой лодочкой». Белинский верил в здравый ум народа, в его творческие силы. Однако он видел, что народ, подвергающийся жестокому угнетению, находится в темноте и еще не проявляет должной активности.
Белинский отмечал, что пришедшая на смену феодалам буржуазия, хотя и сделала шаг вперед, тем не менее в корыстных целях использует власть против народа. Он писал: «Не годится государству быть в руках капиталистов, а теперь прибавлю: горе государству, которое в руках капиталистов. Это люди без патриотизма, без всякой возвышенности в чувствах. Для них война или мир значат только возвышение или упадок фондов - далее этого они ничего не видят».
Одновременно Белинский высказал глубокую догадку относительно роли «материальных потребностей» и «материальной нужды» в развитии человеческого общества, объявляя их великим рычагом нравственной деятельности. Если бы человек не нуждался в пище, в одежде, в жилище, в удобствах жизни, он навсегда остался бы в животном состоянии.
Как и другим революционным демократам, Белинскому был свойствен исторический оптимизм, вытекавший, с одной стороны, из веры в творческие силы народа, с другой - из диалектического воззрения на жизнь. Он настойчиво проводил мысль о беспрерывном и бесконечном развитии и совершенствовании человечества. «Жизнь только в движении; в покое - смерть». В общественно-исторической жизни человечество никогда не исчерпает силы развития, не завершит поступательного движения. Развитие общества совершается не прямолинейно, а по спирали, от низших и примитивных форм к более сложным и богатым по своему содержанию, характеру, направлению и значению.
Исполненный веры в силу и творческую способность человеческого разума, Белинский осуждал современный ему философский скептицизм. Однако, исторически подходя к этому философскому направлению, он высоко ценил и оправдывал скептицизм, обращенный против средневековой схоластики и теологии. «Скептицизм таких людей не отрицает истины, а отрицает только то, что может быть примешано людьми к истине ложного и ограниченного» К Сомнение же в достоверности человеческого знания он считал заблуждением и выражал удовлетворение тем, что среди подлинных ученых такого рода скептицизм не имеет успеха, не пользуется доверием.
Если в 30-х годах Белинский порой отрицательно относился к сенсуалистической теории познания, отдавая предпочтение умозрительному знанию, то в 40-х годах он пересматривает эти свои ошибочные суждения и высказывается за сочетание эмпирического и рационального в познании действительности.
Материализм Белинского представляет собой ценное завоевание русской революционной демократии. Духовная жизнь человека, согласно Белинскому, не есть нечто самодовлеющее, первичное по отношению к физическому миру. Наоборот, деятельность человеческого разума есть порождение органической материи на высшей фазе ее развития. Источник знания надо искать в показаниях чувств, подвергающихся воздействию окружающих нас предметов. Так как основой мышления служит материальная субстанция, или мозг, то логические категории не сверхприродного, а естественноисторического происхождения.
«Законы ума, - писал Белинский, - должны наблюдаться в действиях ума. Это дело логики, науки, непосредственно следующей за физиологией, как физиология следует за анатомиею. Метафизику (т. е. идеализм. - Авт.) к черту: это слово означает сверхнатуральное, следовательно, нелепость, а логика, по самому своему этимологическому значению, значит и мысль и слово. Она должна идти своею дорогою, но только не забывать ни на минуту, что предмет ее исследований - цветок, корень которого в земле, т. е. духовное, которое есть не что иное, как деятельность физического».
В 1845 г. Белинский познакомился с «Немецко-французскими ежегодниками», где были опубликованы статьи Маркса и Энгельса. В письме к Герцену он сожалел о том, что не может печатно сказать все то, что думает о религии, т. е. не может открыто популяризовать материалистические и атеистические идеи, ибо, писал он, «в словах бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут».
Революционно-демократические, материалистические и атеистические воззрения Белинского1 особенно ярко и глубоко отражены в письме к Гоголю (1847). В нем он выразил непримиримо враждебное отношение к самодержавию, крепостному праву, к реакционной идеологии господствовавших классов.
Перед прогрессивными русскими общественными деятелями писатель ставил жизненно важные и исторически неотложные задачи: уничтожение крепостного права, борьба с «православием, самодержавием, народностью», с мистикой, пиетизмом и аскетизмом.
Ленин, ведя борьбу с контрреволюционной идеологией помещичье-буржуазного либерализма, нашедшей свое выражение в сборнике «Вехи», подчеркнул огромное значение письма Белинского к Гоголю, разоблачил «веховцев», пытавшихся выдать этот революционный документ за «выражение интеллигентского настроения», показав, что было бы нелепо думать, что «настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от настроения крепостных крестьян».
В статье «Из прошлого рабочей печати в России» Ленин, называя Белинского «предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении», писал: «Его знаменитое «Письмо к Гоголю», подводившее итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору».
Выдающейся заслугой Белинского была новая постановка им вопроса об искусстве и его общественном назначении, о литературе и ее роли в общественной жизни. В годовых обзорах русской литературы за 1846 и 1847 гг., в статьях о Пушкине, Гоголе и в других сочинениях 40-х годов искусство рассматривалось им как воспроизведение действительности в художественных образах. Борясь за реалистическое искусство и его высокое общественное назначение, он критикует идеалистическую теорию «чистого искусства», доказывая, что искусство не небесного, а земного происхождения, что в нем выражена духовная жизнь народа определенного исторического этапа развития, его запросы, надежды и чаяния. «Так как искусство, со стороны своего содержания, есть выражение исторической жизни народа, то эта жизнь и имеет на него великое влияние, находясь к нему в таком же отношении, как масло к огню, который оно поддерживает в лампе, или, еще более, как почва к растениям, которым она дает питание».
Исходя из того, что «жизнь всегда выше искусства», Белинский видел в нем отражение самой жизни. Он был убежден, что искусство возникает из исторических потребностей, сама же потребность в искусстве угадывается людьми, которые живут жизнью своего народа, стоят во главе своего времени, чутко прислушиваются к общественным нуждам. В этом отношении у искусства и науки много общего: и то и другое отталкивается от действительности, от ее запросов и потребностей. Но отражают они жизнь в специфической форме: наука - в понятиях и категориях; искусство - в образах и художественных картинах; ученый говорит силлогизмами, художник - образами.
Искусство, как и жизнь, подвержено постоянному изменению и развитию. Границ развитию и совершенствованию искусства, как и развитию жизни, нет. Белинский отверг идеалистическое положение о том, что содержание искусства составляет идея прекрасного. Конечно, красота - одно, из необходимых условий искусства, без нее нет искусства, но подлинное искусство должно ставить злободневные вопросы и отвечать на них, оно должно быть проникнуто глубокой современностью. Важнейшая сторона произведения искусства - художественная форма, но форма эта должна быть содержательна, социально и эмоционально насыщена, она должна отражать многообразные процессы жизни, нести в общество передовые идеи века, отстаивать и защищать их. Этому требованию не отвечает «чистое искусство». Поэтому «наш век особенно враждебен такому направлению искусства. Он решительно отрицает искусство для искусства, красоту для красоты». Возражая сторонникам «чистого искусства», Белинский проводил мысль о том, что развитие искусства обусловлено чрбщественной жизнью данной страны, что каждый художник, поэт, писатель представляет собой эхо или «вопль своей эпохи», что «политические обстоятельства также имеют влияние на развитие и характер искусства» К Ссылки приверженцев «чистого искусства» на Гомера, Шекспира, Гёте, Шиллера, Пушкина как на выразителей «чистого искусства» совершенно неосновательны, ибо творчество этих писателей было своеобразной энциклопедией жизни того общества, в котором они жили, в их произведениях выпукло отражены идеи, понятия, миросозерцание людей, социальных групп современной им эпохи.
Белинский приближался к пониманию классового характера искусства, классовой обусловленности творчества писателей. Эта точка зрения особенно ярко сказалась у него при анализе творчества Пушкина, Скотта, Байрона, Гёте. Так, он отмечал, что Пушкин на все смотрит глазами гуманного дворянина и помещика, что в творчестве В. Скотта обнаруживаются черты тори, консерватора, аристократа по убеждению и привычкам.
Великий критик поставил вопрос о народности искусства, объявив ее пробным камнем всякого художественного произведения, его высшим критерием. Понятия народности, правдивости и реализма искусства у Белинского органически сливаются воедино. Правдивое искусство народно. Народно то произведение, которое художественными средствами изображает жизнь народа, его думы, надежды и стремления, его миросозерцание; оно не копирует, а реалистически воспроизводит жизнь, отметая все случайное и показывая типическое в его становлении и развитии. Проблемам типического, формы и содержания Белинский уделял большое внимание.
Народность в искусстве, утверждал Белинский, означает в то же время и его национальную самобытность. Но национальная, форма художественного произведения не исключает, а предполагает отражение в нем общечеловеческих черт, качеств, ибо любовь писателя или художника к своему народу, отечеству должна быть и любовью к человечеству.
Обращаясь к писателям, Белинский призывал их с достоинством выполнять свой гражданский долг перед народом, звать его вперед, воспитывать в нем непримиримое отношение ко всему отжившему, реакционному. Искусство призвано просвещать массы, поддерживать прогрессивные силы, отстаивать и внушать высокие нравственные идеалы, бороться с общественным злом и социальной несправедливостью.
Эстетические идеи Белинского сыграли выдающуюся роль в дальнейшем развитии передовой русской литературы, а также литературы народов СССР и зарубежных славянских стран.
Белинский является одним из классиков русской материалистической философии XIX в., выдающимся представителем революционно-демократической идеологии, предшественником русской социал-демократии.
Александр Иванович Герцен (1812-1870) и Николай Платонович Огарев (1813-1877) на протяжении всей жизни выступали как единомышленники, продолжатели дела Радищева и декабристов. Они были выдающимися проповедниками революционно-демократических идей и социалистического обновления России.
Герцен и Огарев происходили из дворянской среды, они вместе учились в Московском университете. Формирование их мировоззрения проходило под влиянием восстания декабристов, революционных идей «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева, социалистических идей французских утопистов, а также революционных выступлений на Западе в 30-40-х годах.
Еще во время обучения в Московском университете Герцен и Огарев создают политический кружок, изучают историю французской революции 1789-1794 гг., увлекаются Сен-Симоном, проповедуют ненависть к произволу самодержавия и крепостников, принимают участие в студенческих «беспорядках». Вскоре после окончания университета, в 1834 г., Герцен, Огарев, Сатин и другие члены кружка были арестованы, обвинены в опасном вольнодумстве и революционном образе мышления. Герцен был сослан в Вятку, Огарев - в Пензенскую губернию. Ссылка не сломила ни Герцена, ни Огарева. По возвращении из ссылки они включились в борьбу против религиозно-мистической идеологии славянофилов и представителей официального лагеря, начали активно сотрудничать в журнале «Отечественные записки». В 1840 г. на Герцена обрушились новые гонения: его ссылают в Новгород. В 1847 г. Герцен покинул Россию, стал политическим эмигрантом и до конца жизни прожил за границей - во Франции, Италии, Швейцарии, Англии.
В эмиграции Герцен развернул кипучую деятельность, установил связи с зарубежными революционерами, организовал Вольную русскую типографию, создал целый ряд произведений, в которых ставил и решал важнейшие исторические, политические и философские вопросы своего времени.
Вместе с Огаревым, эмигрировавшим за границу в 1856 г., Герцен издавал «Полярную звезду», «Колокол», «Общее вече». ««Полярная Звезда», - писал Ленин, - подняла традицию декабристов. «Колокол» (1857-1867) встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено».
Крупной исторической заслугой Герцена и Огарева было их выступление против господствовавших в России крепостнических порядков и самодержавия, в которых они справедливо видели главное социальное зло, главное препятствие на пути политического, экономического и духовного прогресса Родины. Однако до крестьянской реформы 1861 г. у Герцена и Огарева были колебания между революционным демократизмом и либерализмом, явившиеся причиной временных разногласий между ними и Чернышевским. Они иногда обращались в «Колоколе» с открытыми письмами к Александру II и к помещикам, убеждая их добровольно освободить крестьян от крепостной зависимости, предоставить в их распоряжение землю, коей они пользовались, сохранив крестьянскую общину. Эти колебания были вызваны тем, что до проведения крестьянской реформы Герцен и Огарев не видели еще в самой России борющегося народа. Но и тогда они считали, что освобождение крестьян должно быть проведено с соблюдением трех принципов: права каждого на землю, общинного владения ею, мирского управления. «На этих началах, и только на них, может развиться будущая Русь»,- писал Герцен. Однако, несмотря на указанные колебания, и в это время революционный демократизм брал у Герцена и Огарева верх над либеральными иллюзиями. Так, Герцен говорил в 50-х годах, что не верит ни в какую революцию-в России, кроме крестьянской, которая покончит с деспотизмом царей и помещиков; что лучше погибнуть с революцией, чем спасаться в богадельне реакции.
Грабительский характер крестьянской реформы 1861 г., волна крестьянских восстаний в стране, вызванных этой реформой, жестокая расправа царизма и помещиков над бунтовавшим народом, могучая проповедь народной революции Чернышевским и его единомышленниками в России помогли Герцену и Огареву окончательно освободиться от либеральных иллюзий, убедиться в необходимости революции в России. Характеризуя крестьянскую реформу 1861 г., Огарев заявлял: «Старое крепостное право заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем обманут!». «Не вина Герцена, а беда его, - писал В. И. Ленин, - что он не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах. Когда он увидал его в 60-х -он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции». Эта характеристика В. И. Ленина полностью относится и к Огареву.
Герцен и Огарев установили связь с Чернышевским и его идейными соратниками, приняли активное участие в создании нелегальной революционной организации «Земля и воля». Основные политические требования этой группы были сформулированы Огаревым в прокламации «Что нужно народу?». Они сводились к следующему. Народу необходимы земля, воля и образование. Завоевать свободу народ может только собственными руками. Обращение к народу заканчивалось призывом организованно готовиться к восстанию.
Характер революции 1848 г. в Западной Европе Герценом и Огаревым не был понят. Более того, поражение революции вызвало у Герцена духовную драму, привело к краху утопических надежд на социалистическое преобразование общества в результате победы этой революции. По этому поводу В. И. Ленин писал, что «духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела».
Потеряв надежду на то, что из революций 1848 г. на Западе может непосредственно вырасти социализм, Герцен и Огарев все больше обращают внимание на крестьянскую общину, ища в ней зародыши социализма. Говоря об общинном крестьянском социализме Герцена и Огарева, В. И. Ленин в статье «Памяти Герцена» показал, что в этом учении «нет ни грана социализма», что в нем выражена революционность буржуазной крестьянской демократии, что «идея «права на землю» и «уравнительного раздела земли» есть не что иное, как формулировка революционных стремлений к равенству со стороны крестьян, борющихся за полное свержение помещичьей власти, за полное уничтожение помещичьего землевладения». Слабые стороны учения Герцена и Огарева о русском общинном социализме впоследствии подхватили революционные народники.
Под конец жизни Герцен начинает пересматривать свою прежнюю недооценку рабочего движения на Западе. Рабочий вопрос, а также деятельность Первого Интернационала все более приковывают его внимание, что нашло отражение в письмах «К старому товарищу» (1869). Порывая с Бакуниным и осуждая его анархистскую тактику, Герцен не отказывается использовать государство в интересах революции и народа. Хотя он говорил о необходимости обратиться с «проповедью, равно обращенной к работнику и хозяину, земледельцу и мещанину», но упор делал не на эту проповедь, а на социальную революцию, которая положит конец царству капитала. Герцен приветствовал перевод работ Маркса на русский язык, заявляя Огареву, что «вся вражда моя с марксидами - из-за Бакунина». В начале 40-х годов Герцен, а впоследствии и Огарев становятся на позиции философского материализма и атеизма, начинают вести борьбу с идеализмом и мистицизмом в философии и естествознании. В формировании материалистических и атеистических идей Герцена и Огарева большую роль сыграли успехи естествознания, за которыми они внимательно следили и на которые опирались, а также критическое усвоение ими материалистических идей предшествующих русских и западноевропейских мыслителей, и особенно работа Фейербаха «Сущность христианства».
Развивая материалистическую традицию в России, Герцен и Огарев стремились к соединению философии с социализмом, осуждали существовавший разрыв между ними, ибо главной проблемой философии XIX в., ее центральной революционной идеей они считали социализм. «Нам же, напротив, дуализм противен. Социализм нам представляется самым естественным философским силлогизмом, приложением логики к государству». Исходя из этого принципа, они ставили вопрос о роли и значении философии и науки вообще в поступательном движении человеческого общества. В этом отношении особый интерес представляет работа Герцена «Дилетантизм в, науке» (1842-1843), где дается принципиальная критика идеалистической философии, осуждается игнорирование ею природы, общественной жизни.
Характеризуя идеалистов как праздношатающихся по плодородным полям науки, Герцен отстаивал мысль о необходимости исходить в науке не из априорных схем, а из фактического мира, не от надуманного «чистого разума», а от реальной действительности, которая и есть основа основ всякого знания, всякой науки. Наука, не опирающаяся на природу, это «туманная наука дилетантов», проявление трансцендентализма или спиритизма. Бесплодность идеалистов в науке происходит оттого, что они не чувствуют «потребности выхода в жизнь», пробавляются миражами, принимают тени от предметов за самые предметы. Развитие науки будет твердо обеспечено, если она разрушит кабинетную замкнутость и мощным потоком ринется в жизнь. Наука, философия не должны оставаться в сфере одной лишь отвлеченной мысли, а должны находить путь к практическому применению. Герцен ополчился и против догматизма,или «буддизма», как явления, обрекающего науку на застой, изгоняющего из нее творческое начало, искание нового.
Истину Герцен трактовал не как нечто раз навсегда данное, застывшее, а как процесс, как восхождение от неполного знания к более полному и глубокому. При этом он подчеркивал диалектическое взаимоотношение сущности и явления, содержания и формы, причины и действия.
В «Письмах об изучении природы» (1844-1845), которые получили высокую оценку В. И. Ленина, Герцен далее развил материалистическую философию и диалектику. Здесь он прямо ставит коренной вопрос философии об отношении мышления к бытию, сознания к материи и подвергает критике идеализм за то, что он вопреки фактам реального мира, вопреки действительности рассматривает «природу и историю как прикладную логику, а не логику как отвлеченную разумность природы и истории». Реальное бытие идеалисты выводят из небытия или «чистого бытия», т. е. из «абсолютного разума», из идеи. Но учение о «чистом бытии», об «абсолютном разуме» является вымыслом, ибо «не только небытия вовсе нет, но и чистого бытия вовсе нет, а есть бытие, определяющееся, совершающееся в вечно деятельном процессе». Не логическое развитие идеи предшествует реальному развитию природы, как утверждают идеалисты, а, наоборот, логическое немыслимо без природы и до природы, «логическое развитие идеи идет теми же фазами, как развитие природы и истории; оно, как аберрация звезд на небе, повторяет движение земной планеты».
Идеалистическому положению о том, что объективный мир лишь отблеск абсолютной идеи, чистого разума или вечного бога, Герцен противопоставляет материализм («реализм»), убежденный в объективной реальности отдельных предметов и природы в целом, в том, что природа предшествует человеку.
Человек с его чувствами, эмоциями, сознанием появляется в результате длительного развития органической материи от наипростейших ее форм до самой высшей. Отсюда следует, что сознание существует не вечно, оно продукт материи, мозга.
Герцен и Огарев ставили вопрос о единстве бытия и мышления, подчеркивая активную, действенную сторону мышления; это было серьезным вкладом в развитие философского материализма. Так же как Герцен, Огарев восстал против немецкой идеалистической философии, против пиетизма и религиозно-мистических теорий, отстаивая материалистические воззрения на окружающий нас мир.
Огарев утверждал, что мир веществен, беспределен и находится в вечном и неугасимом движении, изменении и развитии, что количество материи и движения («силы») в природе остается одним и тем же и что «самый общий признак видимого мира - это его существование в пространстве». Мыслитель отметал учение о свободе воли. Хотя он не сумел разобраться в диалектике абсолютной и относительной истин, тем не менее он отвергал агностицизм Канта и его последователей.
Теория познания Герцена и Огарева носит материалистический характер. Исходным началом познания они считали органы чувств человека, находящиеся во взаимодействии с внешними предметами. Впечатления, получаемые от внешних предметов, человеческий разум перерабатывает в понятия и идеи. Из того, что источник знания - опыт, чувственные восприятия, вовсе не следует, что наш разум пассивен. В процессе познания активную роль играют и эмпирический, и рациональный моменты познания, чувства и разум, анализ и синтез. «Опыт и умозрение,- писал Герцен, - две необходимые, истинные, действительные степени одного и того же знания; спекуляция - больше ничего, как высшая, развитая эмпирия; взятые в противоположности, исключительно и отвлеченно, они так же не приведут к делу, как анализ без синтеза или синтез без анализа. Правильно развиваясь, эмпирия непременно должна перейти в спекуляцию, и только то умозрение не будет пустым идеализмом, которое основано на опыте».
В качестве критерия истины Герцен и Огарев выдвигали то разум, то бытие и мышление. Однако они все более склонялись к тому, что поскольку человек не только мыслящее, но и действующее существо, то его «деяние есть живое единство теории и практики».
Герцен и Огарев считали, что для успешного развития философии и естествознания большое значение имеет тесный союз,
взаимосвязь между ними. Философия, заявил Герцен, без естествознания погрязает в голых абстракциях, естествознание без философии теряется в фактах, превращается в описательную морфологию.
В своем литературном творчестве Герцен и Огарев развивали революционно-демократические и материалистические эстетические идеи, отстаивали в борьбе с идеалистическими теориями «чистого искусства» принципы идейности, реализма и народности. Подчеркивая огромное значение литературы, Герцен писал: «У народа, лишенного общественной свободы, литература - единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести».
Герцен и Огарев были диалектиками. Они высоко ценили диалектику Гераклита, Аристотеля, Бруно и особенно Гегеля, диалектические идеи, добытые естествознанием. Природа рассматривалась ими как вечный процесс обновления. Природа не любит застоя. Все застывшее обречено на гибель. Жизнь природы - непрестанное развитие, которое и составляет ее могучий стержень. Это развитие совершается во времени и пространстве, оно неискоренимо, как неискоренима сама материя. В работе «Опыт бесед с молодыми людьми» (1858) Герцен отстаивает закон сохранения вещества и движения в природе. На отдельных примерах он показывает переход одного состояния материи в другое, одной формы движения в другую. Этот закон он называет «величайшим законом природы», замечательным открытием науки, подтверждающим не только научный принцип неуничтожимости материи и движения, но и положение о том, что «миры возникают беспрерывно», что «одни существуют теперь, другие едва образуются, третьи кончают свою жизнь в этой форме». Высший продукт природы - человек, который осознает исторический путь природы, ее постепенное восхождение от простейших форм до высших.
Характеризуя Гераклита как гениального мыслителя, Герцен утверждал, что «практически мы именно гераклитовски смотрим на вещи», так как все живое есть не что иное, как «вечное, брожение», все живущее находится в постоянном взаимодействии и вечном изменении. Но развитие не есть плавный и безболезненный процесс, оно совершается через борьбу противоположных начал; «борьба - это вечно у конца и вечно у начала», она закон жизни, закон развития. Борьба противоположных начал завершается отрицанием одной из сторон и торжеством другой; без отрицания нет жизни, нет развития и прогресса. Если бы при отрицании старого новым не учитывались достижения и достоинства прошлого и их значение для настоящего и будущего, то история была бы бессмысленна, ибо в ходе развития теряет значение только ложное, отжившее, несущественное.
В диалектике Герцен и Огарев видели «алгебру революции», т. е. рассматривали ее как обоснование необходимости революционных преобразований. «Теорию с практикой в деле отрицания примиряет революция. В ней отрицание не личное, не исключительное, не на выбор, не уклонение, а открытое противудей-ствие старому и водворение нового». Они видели противоречие между диалектическими принципами гегелевской философии и ее системой и упрекали Гегеля за то, что сам он из своей диалектики делал консервативные выводы в угоду сохранению конституционной монархии. У Герцена и Огарева диалектика призвана соединить философию с социализмом, доказать неизбежность уничтожения самодержавия и крепостного права в России и буржуазного строя на Западе, необходимость социальной революции, которая привела бы к торжеству социализма. «Новый век требует совершить революционный переворот, в действительном мире событий», ибо современный социальный мир неразумен, не отвечает коренным интересам народа и потому безусловно нуждается в обновлении. Это обновление принесет социализм.
Обоснование Герценом и Огаревым необходимости революционного переворота, пропаганда социализма, которую они вели, сыграли великую роль в подготовке русской революции; В связи с этим Ленин писал, что «беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы».
Ленин дал высокую оценку философии Герцена. «В крепостной России 40-х годов XIX века, - писал Ленин о Герцене, - он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени. Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции». Он пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из «Писем об изучении природы» - «Эмпирия и идеализм», - написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед - историческим материализмом».
Герцен и Огарев оставили глубокий след в русском освободительном движении, в истории русской культуры, в развитии революционных идей, материалистической философии и диалектики. Их богатейшее идейное наследие - серьезный вклад в сокровищницу мировой культуры.
Важную роль в развитии философской и Философские общественно-политической мысли в России и социальные сыграли последователи Белинского и Герцена, члены кружка петрашевцев Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевскый (1821 - 1866), Николай Александрович Спешнев (1821-1882), Николай Петрович Григорьев (1822-1886), Дмитрий Дмитриевич Ахшарумов (1823-1910), Николай Сергеевич Кашкин (1829-1914) и др.
Кружок петрашевцев активно действовал в 1848 и в начале 1849 г. В апреле 1849 г. по доносу провокатора кружок был разгромлен царским правительством, многие из его участников были приговорены к расстрелу, который в последний момент был заменен сперва «гражданской казнью», а затем каторгой.
Кружок петрашевцев не был однородным, в нем были два крыла: революционное и умеренное. К первому принадлежали Бухашевич-Петрашевский, Спешнев, Григорьев, Филиппов, Кашкин, Ахшарумов; ко второму - Беклемишев, Ламанский, братья Майковы и другие, делавшие упор на просвещение и проводимые сверху реформы.
Революционно-демократическое крыло петрашевцев ставило перед собой задачу уничтожить в России крепостное право и самодержавие, установить республиканско-демократические порядки, осуществить социализм. На первое место оно поэтому выдвигало подготовку народа, солдат к восстанию, хотя и не отказывалось от использования реформ. Петрашевцы высказывались за уравнительное землепользование и общественную собственность на землю и промышленные предприятия. Они отвергали расизм, национальную вражду, колониализм, притеснение одного народа другим. Осуждая крупную частную собственность, анархию производства и угнетение человека человеком, петрашевцы объявляли себя сторонниками социалистических идей Фурье, в честь которого устраивали вечера, писали рефераты, произносили речи. Но в отличие от Фурье революционное крыло петрашевцев признавало классовую борьбу и революционные действия масс, главные надежды в осуществлении социализма оно возлагало на народ, ратовало за народовластие. И все же петрашевцы не вышли за пределы утопического социализма.
Философские и социально-политические воззрения петрашевцев наиболее полно изложены в «Карманном словаре иностранных слов» Петрашевского (1845-1846), в «Письмах к Хоецкому» Спешнева (1847), в «Речи о задачах общественных наук» Кашкина (1848). Идеалистические учения составители словаря называли «метафизикой», опирающейся на «недоказуемые гипотезы», где сущность предметов заранее «подчинена логике мышления, а не своим собственным естественным законам». Материалисты «размышляли равно и о материи и о духе и уверились, что в мире нет ничего, кроме материи». Природа - единый по содержанию, но многообразный по форме материальный процесс, совершающийся по своим внутренним законам. Природа и общество находятся в постоянном развитии и изменении, происходит беспрерывная смена одних форм другими.
Исходное начало познания - чувства, без них нет познания. Процесс познания действительности, раскрытие истины совершаются постепенно, по мере развития науки, путем анализа и синтеза; этот процесс не имеет конца. Критерий истины - опыт и разум. Хотя в мире многое еще не познано, но в нем нет ничего сверхъестественного и непостижимого. Спешнев и некоторые другие петрашевцы указывали на родство идеализма с религией, утверждая, что «во вселенной нет никакого абсолюта, а есть лишь более или менее обусловленные силы. Нет бога и нет богов, есть только неабсолютные (т. е. материальные. - Лет.) существа».
Петрашевцы-материалисты считали, что религия не только результат невежества людей, она «миросозерцание, соответствующее различным степеням умственного развития различных народов». В «Речи о задачах общественных наук» Кашкин доказывал несостоятельность учения религии о том, что мир создан и управляется божественным провидением. Наличие в мире нищеты'и притеснения, несправедливости и страданий человечества свидетельствует против премудрости, человеколюбия и милосердия бога, если бы он даже был. Спешнев, называвший себя коммунистом, утверждал, что христианский бог скроен по образу и подобию человека, но только все телесное отпало и остались свойства, функции, деяния, получившие название «души».
Петрашевцы вошли в историю русской философской и общественной мысли как убежденные пропагандисты идей утопического социализма, а некоторые из них как сторонники материалистического мировоззрения. «Петрашевцы, - писал Герцен, - были нашими меньшими братьями, как декабристы - старшими». Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) - идейный вдохновитель и вождь российского революционно-демократического движения 50-60-х годов XIX в., воинствующий философ-материалист, великий социалист-утопист и замечательный литературный критик. Чернышевский и его соратники открыли новый этап в развитии русского революционного демократизма и материализма.
Общественно-политическая деятельность Чернышевского и его последователей развернулась в период подготовки и проведения реформы 1861 г. В это время крепостной строй трещал по всем швам: царская Россия потерпела поражение в Крымской войне, в стране изо дня в день нарастала волна массового крестьянского движения и складывалась революционная ситуация. Началась острая идейная борьба между революцирнными демократами во главе с Чернышевским, с одной стороны, и крепостниками и либералами - с другой.
Чернышевский родился в Саратове в семье священника. Первоначально обучался там же в духовной семинарии, затем в Петербургском университете (1846-1850). Уже в университетский период Чернышевский жадно следил за политической и идейной жизнью в России и на Западе, за выступлениями Белинского, Герцена, изучал труды Гегеля, Фейербаха, Фурье и других западноевропейских мыслителей. По окончании университета Чернышевский работал преподавателем в саратовской гимназии (1851 -1853), где он внушал учащимся ненависть к господствовавшим в стране порядкам. В 1853 г. он переехал в Петербург, где первоначально сотрудничал в журнале «Отечественные записки», затем возглавил журнал «Современник», в котором публиковал многие свои философские, социологические и литературно-критические произведения. Активное участие в идейной борьбе с самодержавием и помещичье-буржуазными либералами, защита коренных интересов трудящихся и осуждение грабительской реформы 1861 г., пропаганда идей народной революции, материализма и атеизма, составление нелегальных революционных прокламаций - все это вызвало со стороны правительства жестокие репрессии против революционно-демократического лагеря вообще, против Чернышевского в частности.
В 1862 г. Чернышевский был арестован и заточен в Петропавловскую крепость. В 1864 г. он был приговорен к семи годам каторжных работ и бессрочному поселению в Сибири, где он томился в общей сложности 19 лет. Все попытки царского правительства сломить Чернышевского, заставить его просить о помиловании потерпели крах. По ходатайству его родных Чернышевский был в 1883 г. переведен из Сибири в Астрахань. За несколько месяцев до смерти ему разрешили жить в Саратове. В Петропавловской крепости Чернышевским был написан роман «Что делать?», сыгравший выдающуюся роль в формировании идеологии революционной молодежи в России и за рубежом. Многие поколения революционеров с благоговением отзывались об этом романе, который помог им встать на путь революционной борьбы. И хотя Чернышевскому и его сторонникам не удалось воплотить в жизнь свои мечты, поднять на восстание народ, и реакция, поддержанная либералами, одержала победу над революционерами, «на деле именно они были великими деятелями той эпохи, и, чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних либеральных реформистов».
Несгибаемый революционер Чернышевский своей самоотверженной борьбой оставил неизгладимый след в российском освободительном движении, а своими трудами дальше развил революционно-демократические, философские, социологические и литературно-критические идеи своих предшественников - Белинского, Герцена, Огарева. В. И. Ленин считал Чернышевского выдающимся революционером-демократом, одним из предшественников русской социал-демократии, который ближе всех подошёл к научному социализму. Он был неустанным проповедником цельного философского материализма, диалектиком, непримиримым врагом всяких форм идеализма, мистики и реакции. Чернышевский последовательно отстаивал материализм и развивал материалистическое направление в философии. Его труды «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855), «Очерки гоголевского периода русской литературы» (1855-1856), «Критика философских предубеждений против общинного владения» (1858), «Антропологический принцип в философии» (1860), «Характер человеческого знания» (1885) и многие другие представляют собой ценный вклад в разработку передовой теории, в развитие материалистической и диалектической традиции в России.
Анализируя идейную жизнь, идейные течения, Чернышевский пришел к выводу, что не только в политике, но и в философии, социологии, политической экономии, в эстетике идет острая борьба различных направлений, партий. Он видел связь философии, политической экономии и т. д. с политикой, влияние политических идей на развитие философской, экономической, эстетической и этической мысли.. Он считал, что принадлежность мыслителя к той или другой борющейся в обществе партии накладывает отпечаток на его труды, находит в них свое отражение. «Политические теории, да и всякие вообще философские учения, - писал Чернышевский,- создавались всегда под сильнейшим влиянием того общественного положения, к которому принадлежали, и каждый философ бывал представителем какой-нибудь из политических партий, боровшихся в его время за преобладание над обществом, к которому принадлежал философ».
Чернышевский едко высмеивал тех писателей, которые пытались доказать, что философы, экономисты, социологи должны быть чуждыми политики, выдавали свои трактаты за нечто независимое от борющихся в обществе политических партий. Сам он свою философию сознательно ставил на службу революционной демократии, посвятил беспощадной борьбе против враждебных народу идейных течений. Чернышевский считал, что философия призвана решать общие проблемы науки, вопросы об отношении мышления к бытию, духа к материи, о свободе человеческой воли, о бессмертии души и т. п. Он подвергал критическому разбору идеализм Канта, Шеллинга, Гегеля, Прудона, позитивистов Конта, Милля, Карпентера, мистиков-пиетистов типа Юркевича и др. Себя мыслитель относил к тому направлению в философии, которое было представлено материалистами Левкиппом, Демокритом, Лукрецием Каром, Гольбахом, Дидро, Фейербахом, Белинским, Герценом.
Согласно Чернышевскому, природа существует независимо от сознания и до всякого сознания. На природу надо смотреть «так, как велят смотреть химия, физиология и другие естественные науки. В природе нечего искать идей; в ней есть разнородная материя с разнородными качествами; они сталкиваются - начинается жизнь природы». Все многообразие форм в физическом мире Чернышевский подводил под общее понятие материи. Предметы в мире находятся постоянно во взаимодействии.
Основные формы существования материи - время и пространство; «понятия о движении, о материи сами собою исчезают из нашего мышления, когда из него исчезли понятия о пространстве и времени». Материя и движение неуничтожимы. Материя может лишь переходить из одного состояния в другое, но количество вещества и движения («силы») остается одним и тем же. В предисловии и заметках к книге Карпентера «Энергия в природе» Чернышевский показывает несостоятельность идеалистической и метафизической концепции тепловой смерти Вселенной, утверждая, что движение неотделимо от материи, оно превращается из одной формы в другую и этот процесс безначален и бесконечен.
Опираясь на данные физиологии, химии, антропологии, Чернышевский отстаивал и развивал мысль о «единстве человеческого организма», о том, что «никакого дуализма в человеке не видно», ибо человек состоит из единой материальной субстанции, из «единой натуры», и вся его духовная деятельность, есть порождение материального субстрата на определенной ступени развития.
В материалистическом духе Чернышевский развивал теорию познания. Он беспощадно критиковал скептицизм юмистов и агностицизм кантианцев. Для него источник знания - опыт, ощущения, отражающие воздействия внешних предметов. «Ощущение по самой натуре своей непременно предполагает существование двух элементов мысли, связанных в одну мысль: во-первых, тут есть внешний предмет, производящий ощущение; во-вторых, существо, чувствующее, что в нем происходит ощущение; чувствуя свое ощущение, оно чувствует известное свое состояние; а когда чувствуется состояние какого-нибудь предмета, то, разумеется, чувствуется и самый предмет».
На определенной ступени развития органической жизни ощущение перерастает в сознание. Чернышевский полагал, что элементами примитивного сознания обладают и животные, но в человеке это сознание достигает высшей формы своего развития. Человек способен познавать окружающий его мир, открывать в нем новые явления и законы, проникать в тайны предметов.
Следует отметить, что материализм Чернышевского содержит в себе элементы антропологизма, поскольку человека он рассматривал не как совокупность общественно-исторических отношений, а как высшее проявление природы. Ограниченность антропологического принципа Чернышевского особенно сказывалась при анализе общественных отношений. Так, касаясь классовой борьбы в обществе, Чернышевский иногда пытался выводить ее из характера и особенностей человеческой природы. В. И. Ленин отмечал узость антропологического принципа в философии Чернышевского и Фейербаха. Однако в большинстве своих трудов Чернышевский идет дальше антропологического принципа, в особенности тогда, когда он говорит о классовой принадлежности людей и о классовой борьбе в обществе, когда критикует расистские и мальтузианские теории и ставит вопрос о социальной революции. Антропологический принцип служит мыслителю для опровержения идеализма и религии, проповедовавших божественное происхождение человека, для защиты простого человека, его свободы и интересов.
Особенно отстаивал Чернышевский положение Гегеля о том, что нет истины абстрактной, что истина всегда конкретна, обусловлена местом, временем и обстоятельствами. Наши представления о внешних предметах, по убеждению Чернышевского, бывают, как правило, верными, они своего рода отражения предметов. Хотя человеческое познание относительно и истина познается людьми не сразу, тем не менее чувственность и рациональное мышление дают верное представление о мире. Утверждение скептиков о том, что человек знает только свои собственные представления о предметах, но не сами внешние предметы, Чернышевский называл «схоластическим пустословием».
Чернышевский критиковал Канта и позитивистов за агностицизм и субъективизм, правильно подчеркивая, что агностики не умеют вывести человеческое знание из объективного источника, из развивающейся материи. Большой заслугой мыслителя было и то, что, поставив вопрос об истинности человеческого знания, он искал критерий истины в практической жизни людей. ««Практика», этот непреложный пробный камень всякой теории, должна быть руководительницею нашею и здесь».
Включение Чернышевским в теорию познания практики человеческой жизни имело глубоко принципиальное значение для философской теории, обосновывавшей необходимость революционных преобразований в обществе.
Чернышевский утверждал, что теоретические знания должны служить практической жизни, практическим целям и задачам. Понимая значение научной теории, без которой не может развиваться революционное движение, Чернышевский, как и другие русские революционные демократы, подчеркивал важность правильного решения теоретических проблем, ибо «теоретическая ложь непременно ведет к практическому вреду».
Вслед за Белинским и Герценом Чернышевский продолжал разрабатывать и развивать диалектику. Диалектику Гегеля он считал важнейшим завоеванием философской науки нового времени, острым оружием в борьбе против реакции и застоя. Но вместе с тем Чернышевский подобно Белинскому и Герцену резко критиковал Гегеля за консервативные выводы, которые делал немецкий мыслитель из своей диалектики, порой принося диалектический принцип в жертву своей философской системе.
Из учения о поступательном характере развития, о смене устаревших форм новыми, более прогрессивными Чернышевский делал революционные выводы. У него диалектика служила для теоретического обоснования необходимости классовой борьбы, народной революции, осуществления социалистических идеалов и исторического прогресса в целом. Развитие Чернышевский трактует как саморазвитие. Жизнь представляет собой «поляризацию», «раздвоение сид», которое и является источником постоянного движения и развития. Движение внутренне присуще телам, оно порождает их саморазвитие. Так, химические процессы Чернышевский толковал как превращение количественных изменений в качественные, подходя в их трактовке близко к Энгельсу. Биологические процессы он рассматривал в плане эволюционного развития живой природы от низших форм к высшим, от простых к более сложным. Чернышевский высоко ценил научные открытия Ч. Дарвина, но отвергал мальтузианские идеи в его учении.
Что касается общественного развития, то Чернышевский подчеркивал, что оно проходит не плавно, а через острую борьбу между бедными и богатыми, имущими и неимущими. С его точки зрения, деление на классы порождено неравномерным распределением экономических богатств. Идею классовой борьбы он доводил до признания смены старых, отживших форм общественного устройства новыми, до требования народной революции, задача которой - уничтожить политическое и имущественное неравенство, угнетение человека человеком и осуществить социализм. В связи с этим В. И. Ленин указывал, что от сочинений Чернышевского веет духом классовой борьбы.
Большое значение в общественном развитии Чернышевский придавал закону отрицания отрицания. В работе «Критика философских предубеждений против общинного владения» он мастерски применил этот закон диалектики к обоснованию смены одной формы собственности другой, неизбежного торжества коллективной формы собственности над частной. Чернышевский доказывал, что не всякое развитие, идущее через отрицание отрицания, должно проходить все стадии отрицания, что в ходе развития обстоятельства могут сложиться так, что средний момент в отрицании может отсутствовать или сокращаться до минимума. Так, он считал, что в России, где сохранилась крестьянская община, возможен после демократической революции переход от крепостного права к осуществлению социализма, минуя стадию мучительного капиталистического развития. Но этот взгляд Чернышевского был утопичен. В эстетике Чернышевский развивал сформулированные Белинским принципы народности, общественного назначения и идейности искусства. Острой критике подвергал он идеалистическую теорию «чистого искусства». ««Искусство для искусства», - писал он, - мысль такая же странная в наше время, как «богатство для богатства», «наука для науки» и т. д. Все человеческие дела должны служить на пользу человеку, если хотят быть не пустым и праздным занятием: богатство существует для того, чтобы им пользовался человек, наука для того; чтоб быть руководительницею человека; искусство также должно служить на какую-нибудь существенную пользу, а не на бесплодное удовольствие».
Искусство возникает не из одних только эстетических потребностей, а прежде всего из общественных запросов, оно вызывается к жизни историческими условиями практической жизни народа. Признание действительности как исходного начала искусства - краеугольный камень материалистической эстетики Чернышевского. Задача писателя, художника, по Чернышевскому, - правдивое и всестороннее воспроизведение наиболее важных исторических особенностей и тенденций жизни, имеющее целью пробудить у читателя стремление перестроить действительность на более разумных началах.
Реалистическое воспроизведение искусством действительности должно быть не натуралистическим копированием, а воспроизведением типических черт действительности в типических образах. Назначение искусства шире простого воспроизведения действительности. Оно призвано также объяснять жизнь, нести в народ передовые идеи, воспитывать людей в духе гуманных идеалов, бороться с реакционными идеями.
Кроме воспроизведения и объяснения жизни Чернышевский ставил перед искусством и третью задачу - давать оценку ее явлениям. В подлинно художественном произведении эти три задачи не существуют раздельно, а сливаются воедино как триединая цель искусства, которая побуждает искусство активно вторгаться в жизнь, выносить ей приговор, отрицать старое, утверждать новое. Отсюда следует, что искусство должно быть глубоко идейным. А так как сами художники, как и философы, экономисты, историки и другие, находятся под влиянием тех или иных политических идей своего века, то искусство всегда тенденциозно, оно пропагандирует или передовые, или консервативные, или реакционные идеи, смотря по тому, к какому направлению принадлежит или какой общественной группе сочувствует художник. Поэтому тенденциозность в искусстве неизбежна. «Литература, - писал он, - не может не быть слу жительницей того или другого направления идей... Последовате ли теории чистого искусства... всегда служили только прикрыти ем для борьбы против не нравившихся этим людям направление литературы, с целью сделать ее служительницею другого на правления, которое более приходилось этим людям по вкусу». Идеалисты утверждали, что истинно прекрасное или вообще не встречается в реальной жизни, или если и встречается, тс весьма редко и бывает мимолетным. Искусство призвано поэтому восполнить отсутствие прекрасного в самой действительности. Из этой теории следовало, что искусство, выражающее идею прекрасного, выше прекрасного в действительности, в жизни. Чернышевский доказал несостоятельность этой точки зрения. Искусство охватывает все стороны бытия, все, что представляет интерес для человека; оно воспроизводит и отражает его думы и чаяния, радости и печали, показывает многообразные стороны жизни общества, общественные недуги и болезни, а также средства и пути избавления от них.
Таким образом, назначение искусства выходит далеко за пределы идеи прекрасного, оно сама действительность, схваченная и отраженная художественными средствами и приемами, оно не восполняет отсутствие прекрасного в жизни, а воспроизводит его, черпая из самой действительности; оно не воплощение абсолютной идеи, а отражение того, что есть в самой жизни. Стало быть, «прекрасное есть жизнь», жизнь всегда выше искусства, ибо она его источник, его почва, его главная опора. Прекрасное порождается действительностью, и если бы его не было в объективном мире, то идея прекрасного не могла бы появиться и в искусстве.
Из положения «прекрасное есть жизнь» не следует, будто прекрасна всякая жизнь, в том числе и самодержавно-крепостническая действительность. Своим тезисом «прекрасное есть жизнь» Чернышевский хотел лишь подчеркнуть, что прекрасное извлекается не из чистого разума, а корнями своими уходит в жизнь, хотя в самой жизни далеко не все прекрасно. «Прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям». Прекрасна жизнь, проникнутая благородными порывами и стремлениями и преобразованная в соответствии с интересами народа.
Прекрасное необходимо рассматривать со стороны его объективного источника и содержания и с субъективной стороны, поскольку прекрасное воспринимается человеком «субъективно», ведь об одном и том же предмете или явлении часто имеются взаимно исключающие суждения и оценки. Но это нисколько не опровергает положение о том, что истинная природа прекрасного заложена в самой действительности, а только говорит о разном его понимании.
Такая трактовка прекрасного не только оправдывала борьбу за преобразование жизни «по нашим понятиям», т. е. на революционных началах, но и прямо звала к этой борьбе. В этом прежде всего и состоит революционное значение эстетики Чернышевского.
Принципы новой этики, «этики разумного эгоизма», сочетающего интересы личности и общественные интересы, отвергающего эгоцентризм, тунеядство, праздность, порабощение.
человека человеком, Чернышевский излагал в знаменитом романе «Что делать?» и других своих произведениях. Он ставил своей задачей воспитать нового человека, революционера и гуманиста, человека высоких нравственных идеалов. При этом Чернышевский развивал идею революционной жертвенности и гражданского подвига. Социологические воззрения Чернышевского, как и других революционных демократов, идеи были проникнуты историческим оптимизмом. Он глубоко верил в то, что, несмотря ни на какие препятствия, зигзаги и даже отступления, общество все же движется вперед, а не топчется на месте. «Исторический путь, - писал Чернышевский, - не тротуар Невского проспекта; он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри». Поэтому тот, «кто боится быть покрыт пыЛью и выпачкать сапоги, тот не принимайся за общественную деятельность» К В. И. Ленин неоднократно напоминал эти слова тем деятелям, которых смущали противоречивость и сложность исторического процесса и которые терялись при сложных обстоятельствах, боялись повседневной черновой работы.
Во взглядах Чернышевского на общество было немало глубоких материалистических догадок. Мыслитель отвергал гегелевское идеалистическое положение о том, что всемирная история есть «ход развития самоосуществляющейся идеи, а именно идеи свободы, которая существует лишь как сознание свободы...», и указывал, что общественная жизнь движется не по воле «абсолютной идеи», а по своим собственным закономерностям. Чернышевский отвергал и реакционную концепцию избранности определенных народов, которой придерживались Шеллинг, славянофилы, представители официальной идеологии, и критиковал европоцентристские, расистские и мальтузианские теории.
Некоторые мыслители (Сен-Симон, Л. Фейербах) считали любовь главной силой общественно-исторического прогресса и не понимали значения экономических условий жизни и политической борьбы. Чернышевский доказывал, что тот, кто недооценивает экономическое неравенство и политическую борьбу, не может рассчитывать на избавление народа от угнетения, от нищеты, от бесправия. Классовую борьбу в обществе он считал вполне закономерной.
В обществе, разделенном на сословия или классы, по словам Чернышевского, ни один класс не достигал лучшего положения путем добровольных уступок со стороны другого класса, а добивался его только своей борьбой.
Идеи классовой борьбы опирались у Чернышевского на веру в творческие силы народа, на убеждение в том, что народ - главная сила общественно-исторического прогресса, вершитель судеб своей родины. Чернышевский возражал против сведения истории к биографиям царей и полководцев, к сборнику анекдотов, едва прикрываемых наукообразной формой. Не отрицая роли великих людей в истории, он указывал, что сами эти выдающиеся личности суть порождения исторической необходимости.
Чернышевский критиковал Гердера, Канта, Гегеля и других за их недостаточное внимание к материальным условиям жизни людей, имеющим, по его убеждению, исключительно важное значение в жизни общества. Он утверждал, что материальные условия быта (жилище, пища, добывание средств для поддержания жизни) играют «едва ли не первую роль в жизни», составляют «коренную причину почти всех явлений и в других, высших сферах жизни». Не будучи историческим материалистом и не дойдя до признания решающей роли способа материального производства, Чернышевский, однако, признавал огромную роль трудовой деятельности народа и особо важное значение придавал промышленному развитию.
Чернышевский не отрицал влияния на общественное развитие географической среды, но возражал английскому историку и социологу Боклю, считавшему географическую среду главным фактором исторического прогресса. По мнению русского мыслителя, историческое развитие и труд сглаживают влияние географической среды.
Великими событиями общественно-исторического процесса Чернышевский считал скачки в общественном развитии, или политические революции. О них он говорил с восторгом, в них видел верный путь к освобождению человечества от политического, экономического и духовного порабощения, их он признавал той социальной пружиной, которая помогает преодолевать самые большие препятствия на пути к общественному прогрессу. Революции производят коренное размежевание борющихся сил и вместе с тем служат самой лучшей и надежной школой обучения и просвещения народных масс.
Чернышевский страстно мечтал о социалистических преобразованиях. Правда, его социалистические идеи носили еще утопический характер, его социализм был крестьянским, общинным, но этот социализм, как отмечал В. И. Ленин, органически сливался у него с революционным демократизмом. Чернышевский, по словам Ленина, проповедовал «идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей». Осуществление социалистических преобразований в России Чернышевский считал возможным через народное восстание, путем уничтожение частной собственности на орудия и средства производства, ликвидации наемного труда, тунеядства и установления общинной собственности и коллективного труда. В беседе с революционным народником Г. А. Лопатиным Маркс сказал, что «из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного действительно оригинального мыслителя... Его сочинения полны оригинальности, силы и глубины мысли».
Революционный демократизм Чернышевского, его философские, эстетические и социологические воззрения свидетельствуют о том, что он был глубоко оригинальным мыслителем, классическим представителем домарксовского материализма в России. «Чернышевский, - писал В. И. Ленин, - единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников. Но Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса».
Николай Александрович Добролюбов (1836-1861) был идейным соратником Чернышевского, глубоким мыслителем-материалистом и блестящим литературным критиком. Родился он в Нижнем Новгороде в семье священника. Сначала учился в духовной семинарии, затем в Главном педагогическом институте в Петербурге (1853-1857). После окончания института Добролюбов был привлечен Чернышевским и Некрасовым к сотрудничеству в «Современнике», где ему было поручено вести литературно-критический отдел. Там он вскоре занял ведущее место.
Мировоззрение Добролюбова сформировалось под влиянием трудов Белинского, Герцена, Огарева, Чернышевского. Внимательно изучал он и произведения Бэкона, Руссо, Монтескье, социалистов-утопистов, Гегеля, левогегельянцев, Фейербаха.
Так же как и Чернышевский, Добролюбов видел в самодержавии, крепостном праве и либерализме главных врагов освободительной борьбы. Вместе с Чернышевским и другими революционными демократами он боролся за революционные преобразования в России, мечтал о социализме.
Продолжая материалистическую традицию в России, Добролюбов подвергал критике идеалистические, агностические и дуалистические теории в науке. Он отвергал отрыв идеалистами сознания от материальной субстанции как его источника, их попытки выдать видимые предметы за «отражение высшей отвлеченной идеи». Обращаясь к ученым и философам, Добролюбов убеждал их в том, что «пора бы отстать и от отвлеченных идей, по которым будто бы образуется жизнь, точно так, как отстали наконец от телеологических мечтаний, бывших в такой моде во времена схоластики».
В статье «Органическое развитие человека в связи с его умственной и нравственной деятельностью» (1858) Добролюбов называл утверждение вульгарного материализма о том, что «душа человека состоит из какой-то тончайшей материи», смешной и жалкой претензией, низвергнутой достижениями естественных наук. В то же время он восстал и против «мечтательных идеалистов», принимающих за исходное сознание или идеи, забывающих о том, что о свойствах «души» человека можно судить только по их проявлению в его организме. «Антропология доказала нам ясно, - писал он, - что прежде всего все усилия наши представить себе отвлеченного духа без всяких материальных свойств или положительно определить, что он такое в своей сущности, всегда были и всегда останутся совершенно бесплодными».
Подобно своему учителю Чернышевскому Добролюбов рассматривал человека как единый организм, в котором телесное порождает духовное, мозг составляет материальную основу сознания и со смертью тела прекращается всякая чувственная и психическая деятельность. В окружающей нас природе, по убеждению Добролюбова, действуют не зависящие от людей законы. Поэтому природа не хаос случайных нагромождений, а закономерный процесс. Человек не изменяет этих законов, а, открывая их, использует в своей практической деятельности.
В рецензии на книгу «Основания опытной психологии» (1859) Добролюбов выступает против отрыва движения («силы») от материи, ибо движение не сообщается материи извне, а есть неотъемлемое свойство всякой материи и немыслимо без нее. Поэтому все происходящие в природе многообразные материальные процессы - процессы единой материальной субстанции; они сводятся к взаимодействию материальных тел и их развитию. «В природе все идет постепенно от простого к более сложному, от несовершенного к более совершенному; но везде одна и та же материя, только на разных степенях развития».
Последовательно материалистическую линию проводил Добролюбов и в вопросах теории познания, критикуя учение идеалистов о врожденных идеях, а также скептиков и агностиков, сеявших сомнение или прямо отрицавших возможность познания объективной действительности. Психическая деятельность людей имеет своим источником предметный мир и чувственные восприятия. Но последние только тогда превращаются в понятия и идеи, когда нормально функционирует мозг, когда чувственные впечатления с помощью нервов достигают мозга и действуют на него. Мысль без предмета, без объекта невозможна. Категории логики - понятия, суждения, умозаключения и т. д. - имеют свое основание не в «чистом разуме», а в предметах окружающей нас действительности, они выражают реальные процессы жизни. Добролюбов высказывает глубокие диалектические идеи. Он критикует метафизические теории «вечных и неизменных принципов жизни», утверждая, что все явления в природе и обществе преходящи. «Что отжило свой век, то уже не имеет смысла», - говорил он. Жизненность предметов, явлений природы - в тесной связи их со всей окружающей действительностью. Борьба противоречий - источник развития.
В статьях «Буддизм, его догматы, история и литература» (1858), «Жизнь Магомета» (1858), «Отец Александр Гавацци и его проповеди» (1861) Добролюбов предстает перед нами как воинствующий атеист. В религиозном учении он видит обскурантизм, духовные оковы, опутывающие народное сознание. Церковнослужителей он обличает как прислужников реакции. Социологические воззрения Добролюбова развивались в том же русле, что и у Чернышевского. Он признавал, что в обществе имеются «неизменные законы исторического развития», не зависящие от воли отдельных людей. Люди должны считаться и согласовывать свои действия с этими законами. В объяснении общественной жизни у Добролюбова имеется ряд материалистических догадок. Подобно другим революционным демократам Добролюбов был историческим оптимистом, говорил о значении классовой борьбы между трудящимися и дармоедами (т. е. угнетателями), между демократией и аристократией, которая ведется ради уничтожения или сохранения экономического неравенства. Определив, что «борьба аристократии с демократией составляет все содержание истории», весь ее пафос, он полагал, что со временем, когда труд будет возвеличен и экономическое неравенство будет уничтожено, падут и разные формы дармоедства, а вместе с ними исчезнет классовая борьба.
Движущей силой общественно-исторического развития Добролюбов считал народные массы. Чтобы получить верное представление об истории, писал он, необходимо объяснить ее исходя из идеи «об участии в событиях всего народа, составляющего государство». Что касается исторических личностей, то их деятельность, к которой идеалисты-социологи сводили исторический процесс, он сравнивал с искрой, способной взорвать порох, но не способной воспламенять камни. Влияние исторической личности тем ощутительнее, чем лучше она поняла назревшие потребности в обществе и чем энергичнее действует для их удовлетворения. «Значение великих исторических деятелей можно уподобить значению дождя, который благотворно освежает землю, но который, однако, составляется все-таки из испарений, поднимающихся с той же земли». Добролюбов говорил и о «материальном факторе», об «экономической стороне» как играющих большую роль в жизни общества, подразумевая под ними имущественные отношения, имущественное неравенство.
Добролюбов признавал прогрессивное значение смены крепостного строя капиталистическим. Однако он видел, что и при новом строе положение «рабочих классов» осталось тяжелым, более того, «рабочий народ остался под двумя гнетами: и старого феодализма, еще живущего в разных формах и под разными именами во всей Западной Европе, и мещанского сословия (т. е. капиталистов. - Авт.), захватившего в свои руки всю промышленную область». Он также видел, что «пролетарии», т. е. трудящиеся, начинают все лучше сознавать свое положение, что горький опыт научает их многому, и был уверен, что со временем они уничтожат и эту капиталистическую форму угнетения.
Принципы философского материализма и диалектики Добролюбов мастерски применил в эстетике и литературной критике. Труды Добролюбова проникнуты духом борьбы за реализм и народность, за высокую идейность искусства. Он развивал и обогащал эстетические идеи и принципы Белинского, Герцена, Чернышевского, применяя их к анализу художественного творчества Островского, Гончарова, Тургенева, Никитина, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, критикуя реакционные направления в искусстве.
Исходным принципом эстетики Добролюбова было положение «Не жизнь идет по литературным теориям, а литература изменяется сообразно с направлением жизни»3, не жизнь слагается по литературным программам, а литература служит отголоском повседневной жизни. Литература, искусство не извлекают свои идеи и образы из «чистого разума», а выражают идеи, которые живут и распространяются в обществе. Художник, писатель только тогда добивается успеха, когда он правдиво, глубоко и художественно выражает в своем произведении назревшие общественные интересы и стремления. Искусство не самоцель, а проводник передовых идей и теорий, защитник науки и прогресса. Мерой художественного таланта служат, во-первых, жизненная правда в творчестве художника, реализм; во-вторых, степень и широта охвата им жизни, значительность созданных им художественных образов; в-третьих, глубина проникновения писателя в сущность изображаемого явления, яркость художественного осмысления и изображения, вызывающая у читателя одобрение или гнев, зажигающая его новыми идеями.
Для ответа на вопросы, поставленные жизнью, для воодушевления людей на борьбу за лучшее будущее, писателю требуется не только художественный талант, но и умение философски осмысливать происходящее, отделить главное от второстепенного, существенное от несущественного. Для этого художник должен быть и мыслителем, ибо, «в сущности, мыслящая сила и творческая способность обе равно присущи и равно необходимы - и философу и поэту. Величие философствующего ума и величие поэтического гения равно состоят в том, чтобы при взгляде на предмет тотчас уметь отличить его существенные черты от случайных, затем - правильно организовать их в своем сознании и уметь овладеть ими так, чтобы иметь возможность свободно вызывать их для всевозможных комбинаций».
Добролюбов был противником формалистического направления в искусстве, отвергал теорию «чистого искусства» как: антиобщественную и антинародную, пытающуюся свернуть искусство на путь равнодушного отношения к тому, чем живет общество, за что оно борется, чем вдохновляется.
Сильную сторону искусства, по Добролюбову, составляет его идейность, которую он называл «тенденциозностью». Передовой писатель не бесстрастный свидетель жизни, а борец за коренные интересы народа, за благородные принципы в жизни. Поэтому передовые писатели в противовес реакционным и консервативным должны создать в литературе «партию народа».
Анализ «темного царства», изображенного в творчестве Островского, освободительных веяний по роману Тургенева «Накануне», исследование «обломовщины», разбор творчества Достоевского и других писателей Добролюбовым представляют собой замечательный образец применения философских, эстетических и литературно-критических принципов революционной демократии к конкретному выяснению социальных причин, породивших и темное царство, и обломовщину, и униженных и оскорбленных.
Классики марксизма-ленинизма высоко ценили Добролюбова. Маркс писал, что Добролюбова как писателя он ставит «наравне с Лессингом и Дидро». Энгельс называл Добролюбова и Чернышевского «социалистическими Лессингами». Ленин видел в Добролюбове непреклонного борца против самодержавно-крепостнических порядков в России. Для нас, говорил он, «дорог писатель, страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» - против самодержавного правительства».
К числу выдающихся мыслителей революционно-демократического лагеря принадлежал Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868). Незаурядными мыслителями-материалистами были Николай Васильевич Шелгунов (1824-1891), Максим Алексеевич Антонович (1835-1918) - идейно-политические соратники Чернышевского.
Д. И. Писарев был идейным руководителем журнала «Русское слово», в котором он опубликовал все основные свои работы. В 1862 г. Писарев был арестован и заточен на четыре с половиной года в Петропавловскую крепость за революционную статью «Русское правительство под покровительством Шедо-Ферроти», главным содержанием которой была проповедь революции, призыв к уничтожению насквозь прогнившего самодержавия.
Революционно-демократические идеи, облеченные в завуалированную или даже в аллегорическую форму, Писарев излагал в подцензурных статьях. Народные революции он считал правомерными и неизбежными, решающими исход борьбы социальных групп или партий в обществе. Вместе с другими революционными демократами он критиковал либералов, рассматризая их как ненадежных союзников и краснобаев. Писарев объявлял труд абсолютным условием человеческой жизни, необходимой предпосылкой наслаждения и счастья людей, источником материального благополучия и духовного богатства. Труд, классовая борьба, накопление и распространение знаний в народе - вот что, по мнению Писарева, составляет основу общественно-исторического прогресса.
Писарев, Шелгунов, Антонович горячо разделяли социалистические идеи, изложенные в романе Чернышевского «Что делать?». По поводу этого романа Писарев выступил со специальной статьей «Мыслящий пролетариат», в которой доказывал, что «светлое будущее», т. е. социализм, непременно придет не для одних только героев и исключительных натур, но и для всех «обыкновенных людей».
Шелгунов принимал активное участие в революционном подполье 60-х годов, составлял прокламации, призывающие к революционной борьбе против самодержавно-помещичьего строя. За свою революционную деятельность он подвергался аресту и ссылке. В 1861 г. Шелгунов опубликовал в «Современнике» статью «Рабочий пролетариат в Англии и во Франции», в которой мастерски популяризовал книгу Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». Под влиянием роста пролетариата в России он под конец жизни все больше стал уделять внимания рабочему вопросу, выступая с критикой капитализма.
Писарев, Антонович и Шелгунов были убежденными материалистами, представителями философской школы Чернышевского. В работе «Идеализм Платона» Писарев подвергал критике идеалистические и теологические учения, ставившие природу в полную зависимость от духа или идей, пренебрежительно относившиеся к чувственно воспринимаемому миру, признававшие примат духовного над материальным, формы над содержанием. В «Схоластике XIX века» Писарев указывал на наличие двух борющихся лагерей, двух противоположных партий, составляющих «великий раскол в современном философском мире». Причину возникновения идеализма он видел в отрыве фантазии от действительности. Яркую мысль Писарева о роли фантазии высоко оценил Ленин.
Писарев, Антонович, Шелгунов резко порицали идеализм Юркевича, славянофилов, религиозно-мистические идеи Достоевского, противопоставляли им «трезвое миросозерцание материалистов». Писарев доказывал, что «ни одна философия в таире не привьется к русскому уму так прочно и так легко, как современный здоровый и свежий материализм».
Последователи Чернышевского признавали не только объективное существование природы и ее законов, но и возможность их познания. Сторонники соединения теории с практикой, они утверждали, что идеи и понятия, научное знание, отражающие предметный мир и его закономерности, с каждым днем приобретают все большее значение в жизни общества и его поступательном развитии. Они отвергали агностические и скептические теории в философии и естествознании. Вера в силу человеческого разума и в его способность проникать в тайны природы, раскрывать сущность вещей "красной нитью проходит через все их произведения.
Антонович, Писарев, Шелгунов отстаивали мысль о материальном единстве мира, проявляющемся и в физической, и в духовной сфере. Космос, утверждал Антонович, беспределен, количество миров безгранично, но все эти миры «состоят из одинаковой материи, такой же, какую мы видим в своем мировом уголке, с теми же по крайней мере существенными свойствами, какие она обнаруживает у нас». Спектральный анализ доказал наличие железа, калия, магния, кальция, висмута, ртути, водорода и других элементов на других планетах и звездах. «Таким образом, все вероятности говорят в пользу того, что беспредельный космос, все звездные миры его, отдаленные один от другого на бесконечные расстояния, все, что существует в нем и доступно нашим чувствам, состоит между собою в родственном единстве; существование космических далеких миров выражается тою же материальностью, какую мы видим близ себя; не только общие свойства материи, но и индивидуальные виды и качества ее одинаковы во всей вселенной».
Писарев, Шелгунов, Антонович были убеждены в том, что в основе проявления жизни лежит единая материальная субстанция, развивающаяся в «непрерывной прогрессии от низшего к высшему». Опираясь на новейшие открытия естествознания о превращении одной формы движения материи в другую, они утверждали, что движение («сила») неотъемлемо от материи и представляет собой форму ее постоянного проявления, что количество вещества и движения неизменно в природе. На большом фактическом материале они показывали превращение одной формы материи в другую, например механической - в теплоту, свет, электричество.
Признавая существование объективных закономерностей в природе, эти мыслители отвергли мистическое учение о целесообразности в мире. Они проводили резкую грань между наукой и религией в объяснении мироздания, подчеркивали, что точки зрения той и другой несовместимы.
Большое место в творчестве Писарева и Антоновича отведено защите и пропаганде учения Ч. Дарвина. В статьях «Прогресс в мире животных и растений» Писарева, «Чарльз Дарвин и его теория» Антоновича отвергаются метафизическая теория катастроф Кювье и концепции антидарвинистов. Писарев с особой силой отстаивал биогенетический закон развития организмов.
В эстетике и литературной критике Писарев и Антонович (которые спорили друг с другом по ряду вопросов), а также Шелгунов продолжали развивать идеи Белинского, Герцена, Чернышевского. Подобно своим учителям они ратовали за народность и реализм искусства, за его действенность и идейность и подвергали беспощадной критике идеалистическую теорию «чистого искусства». Они возлагали большие надежды на передовое искусство, через которое писатель проводит свои убеждения, пытаясь в форме художественных образов довести до сознания читателя свои идеи, побуждая его к борьбе за лучшее будущее. В конце 60-х - начале 70-х годов XIX в. в России складывается идеология революционного народничества, предтечами которого были Герцен, Огарев, Чернышевский и другие революционные демократы. Главными идеологами народничества были П. Л. Лавров, М. А. Бакунин и П. Н. Ткачев. По способу, каким революционные народники намерены были достигнуть своей цели, их можно разделить на три направления: народники-пропагандисты во главе с Лавровым; народники-анархисты, лидером которых был Бакунин, и народники-заговорщики (бланкисты), возглавляемые Ткачевым. Первые основным средством подготовки народа к социальной революции признавали пропаганду революционных идей среди народа. Вторые считали, что народ уже готов к революции и его необходимо поднимать на повсеместные бунты и восстания. Третьи все надежды возлагали на узкую заговорщическую организацию, которая должна совершить переворот, захватить власть в свои руки, с тем чтобы освободить народ от тирании царей, помещиков и капиталистов и провести социальные преобразования в стране.
Социальной базой народничества, по определению Ленина, был преобладавший в пореформенной России класс мелких производителей, страдавших, с одной стороны, от феодально-крепостнических пережитков, с другой - от развивавшегося капитализма. После реформы 1861 г. в деревне ускорился процесс дифференциации - разорения основной массы крестьян и роста сельской буржуазии. Революционные народники выступали на стороне крестьянских масс, выражали интересы пореформенной крестьянской, т. е. мелкобуржуазной, демократии. Критикуя народничество 60-х-80-х годов за субъективный метод в социологии и идеализацию полупатриархальной крестьянской общины, за анархизм, заговорщичество, за тактику индивидуального террора и другие ошибки, Ленин отдавал дань боевому демократизму революционных народников, их самоотверженной борьбе против самодержавия, ценил их за создание нелегальной революционной организации, за постановку вопроса о судьбах развития капитализма в России.
Петр Лаврович Лавров (1823-1900) - один из виднейших деятелей и теоретиков русского революционного народничества. В конце 50-х - начале 60-х годов он примыкает к Чернышевскому, принимает участие в тайной организации «Земля и воля», устанавливает связь с Герценом и Огаревым и печатает в «Голосах из России» (приложение к «Колоколу») антиправительственные стихи. В 1870 г. Лавров бежал из ссылки за границу, где и развернул кипучую революционную деятельность. Он участвовал в Парижской коммуне, в Первом Интернационале, близко сошелся с Марксом и Энгельсом, редактировал народнические издания,
принимал участие в работе Первого конгресса Второго Интернационала.
Философские воззрения Лаврова развивались в юсновном в русле антропологизма, дополненного идеями эволюционизма и механистического учения о мире и ограниченного существенными уступками позитивизму в теории познания. Согласно Лаврову, природа, весь внешний мир существует объективно: «Мы имеем реальную причину полагать, что внешность существует независимо от нашей мысли, что, напротив, наше сознание есть продукт внешних процессов, что внешность существовала задолго до начала процесса нашего сознания и будет существовать долго после его прекращения».
Признавая заслуги представителей вульгарного материализма Бюхнера, Фогта, Молешотта в том, что за исходное начало они берут материю, Лавров критикует их за отождествление сознания и материи, за ненаучные сравнения деятельности мозга с деятельностью печени, недооценку активной роли сознания, введение понятий «сила химическая», «сила электрическая», «сила мыслящая», которые представляют собой, но его мнению, «убежище незнания», достояние старой метафизики. Справедливо критикуя вульгарных материалистов, Лавров, однако, к таким же метафизическим понятиям ошибочно относил философское понятие материи.
Лавров одним из первых в России выступил с материалистическим истолкованием позитивизма, особенно его идей эволюционного развития живой природы. Он критиковал учение позитивиста Кавелина о свободе воли, осуждал религиозный элемент в философии Конта, реакционный характер политических идеалов позитивистов, их уход от решения практических вопросов, которые ставит жизнь перед философией. «Недостаток этого (философского.- Авт.) принципа, - писал Лавров,- придает позитивизму тот эмпирический характер, вследствие которого он может лишь увертками ответить на основные вопросы о своем методе и о своем праве на существование... Вследствие этого он ограничивается требованиями от будущей философии, но сам не дает этой философии. Вследствие этого позитивисты не знают, как отнестись к практическим вопросам». Вместе с тем Лавров некритически воспринял агностический тезис позитивистов о том, что сущность вещей нам недоступна, что мы познаем только явления. За эти уступки позитивизму он подвергался критике со стороны революционных демократов. За ошибочные методологические установки, выражавшиеся в стремлении сочетать неоднородные теории, критиковал его Энгельс.
Лавров пытался создать свою систему, в которой философия природы рассматривает внешний мир, философия духа - внутренний, духовный мир человека, а философия истории - действие личностей, высокие нравственные принципы. В связи с этим он излагает свое философское учение в трех аспектах - как философия в знании, философия в творчестве, философия в жизни.
«Философия в знании» опирается на эмпиризм, она охватывает и группирует конкретные факты, придает им строгое единство, форму науки, открывает связь и повторяемость в природе. Но философия не может ограничиться лишь эмпиризмом и констатацией фактов; она естественно переходит к новому качественному состоянию - к «философии в творчестве», в которой центральное место занимают творчество, творческая- фантазия, воплощение понятия единства мира в образ. «Философия в творчестве» включает в себя и критику, которая призвана дополнять творчество, помогать преодолевать неподвижность и рутину. Через критику философия переходит на высшую ступень - в «философию в жизни», главное содержание которой - разработка высших нравственных идеалов и борьба за претворение их в практическую жизнь.
«Философия в знании, - писал Лавров, - есть построение всех сведений в стройную систему, понимание всего сущего как единого, единство в понимании. Философия в творчестве есть внесение понимания мира и жизни в творческую деятельность, воплощение понятого единства всего сущего в образ, в стройную форму, единство мысли и формы. Философия в жизни есть осмысление ежедневной деятельности, внесение понимания всего сущего как единого в нашу деятельность, воплощение понятого единства всего сущего в практический идеал, единство мысли и действия». Лавров ратовал за новую философию, которая была бы синтезом познания, творчества и действия и перекидывала бы мост от теории к практической жизни.
В «Исторических письмах» (1868-1869) и других социологических произведениях Лавров сосредоточивал свое внимание на проблемах исторического прогресса, определяемого, по его убеждению, степенью развития человеческого общежития, нравственных принципов братства, коллективизма и солидарности. Здесь он и разрабатывал свой субъективный метод в социологии. Согласно Лаврову, в природе господствуют объективные законы и естествоиспытатели пользуются объективным методом ее исследования, в обществе же, наоборот, нет объективных законов, здесь выступают критически мыслящие личности, которые дают субъективные оценки историческому прогрессу и каждый раз ставят перед собой и обществом те или другие нравственные (в том числе политические) цели и идеалы, определяющие уровень прогресса общественной жизни. Эти цели и идеалы всегда субъективны, и именно за воплощение их в жизнь идет борьба. Следовательно, заключает Лавров, в социологии в отличие от естествознания господствует субъективный метод. Как видно, исторический прогресс в обществе сводился Лавровым к субъективным оценкам событий с точки зрения нравственных идеалов критически мыслящих личностей. Концепция Лаврова была субъективно-идеалистической и метафизической. Он не знал законов общественного развития и говорил об обществе вообще, о государстве вообще, о прогрессе и личности вообще. Правда, в тех же «Исторических письмах» он осуждал социальное зло и угнетение человека человеком, национальную рознь и грабительские войны, выдвигал идею неоплаченного долга интеллигенции перед народом, несущим на себе все тяготы жизни и создающим условия для деятельности критически мыслящих личностей и проповеди ими высших нравственных идеалов. В этом же произведении Лавров ставил вопрос о создании партии критически мыслящих личностей и о пропаганде социалистических идей в народе. Все это отвечало требованиям революционных народников, которые вскоре начали «хождение в народ».
Рабочее движение на Западе, деятельность Первого Интернационала, Парижская коммуна, знакомство с сочинениями Маркса и Энгельса оказали большое влияние на Лаврова. Свидетельство тому его работы «Социальная революция и задачи нравственности» (1884), «Государственный элемент в будущем обществе» (1875-1876), «Парижская коммуна» (1875) и другие труды, в которых проблемы нравственности рассматриваются в единстве с задачами социальной революции. В центре внимания этих работ - проблема социалистической нравственности, которая противопоставляется нравственности феодальной и буржуазной. Высшие принципы «социалистической нравственности», по Лаврову, «истинная свобода», «истинное равенство» и «истинное братство», «всеобщий труд на всеобщее благо», «всеобщая кооперация для всеобщего развития», провозглашенные «научным социализмом». Осуществление этих принципов возможно «на почве основных экономических интересов», на основе «индустриального развития», через социальную революцию, которую должен совершить «класс рабочих» - носитель новых идеалов. «Промышленный класс рабочих» должен быть вооружен единой «теорией международного рабочего социализма» и такой организацией, как Интернационал, он должен иметь свою «партию социальной революции», искать союзников и определять временных попутчиков революции. Выступая против анархистов, Лавров говорил о необходимости создать новое государство и использовать его для закрепления победы «рабочего социализма». Таковы в общих чертах воззрения Лаврова на проблемы социальной революции и нравственности в высокоразвитых европейских странах.
Применительно к России Лавров разрабатывал народническую доктрину. Он идеализировал крестьянскую общину, видя в ней зачатки социализма, был против развития капитализма в деревне, недооценивал роль рабочего класса в России, считая, что в стране еще не созрели исторические предпосылки для промышленного пролетариата и социал-демократической партии, хотя в принципе их значения в будущем не отрицал. «Русские революционеры, - заявлял Лавров, - не поступились ни одной задачей научного социализма: торжество народа они все-таки ожидают от народной инициативы, от проникновения принципов коллективного труда и коллективной собственности в рабочие массы, которые одни могут совершить социальную революцию в России, как и в других странах».
В. И. Ленин критиковал субъективистские утопии и заблуждения Лаврова, его народническую доктрину и в то же время высоко оценивал его революционные убеждения, его борьбу с самодержавием, его пропаганду революционных идей, называя его «ветераном революционной теории».
Виднейшим народником заговорщического направления был Петр Никитич Ткачев (1844-1885). В годы 1862-1871 за участие в освободительном движении Ткачев несколько раз подвергался аресту и тюремному заключению. В 1873 г. он тайно покинул Россию и столовой ушел в революционное народническое движение. В своем журнале «Набат» (1875-1881) Ткачев пропагандировал заговорщические идеи. Силами заговорщической группы революционно настроенных интеллигентов он замышлял свергнуть в России самодержавие, уничтожить власть помещиков и капиталистов, принести освобождение народу. Последние годы он активно сотрудничал в газете Бланки «Ни бога, ни хозяина», объявлял Бланки своим политическим учителем. Будучи сторонником заговорщической тактики борьбы с самодержавием, Ткачев обрушивался на народников-пропагандистов, и особенно на их идеолога П. Л. Лаврова, необоснованно обвиняя его в либерализме.
Народ, утверждал Ткачев, ввиду своей отсталости и забитости, инертности, неорганизованности и «рабских привычек», привитых ему веками господства деспотической власти, не способен еще на данном этапе к самостоятельным революционным действиям. Поэтому дело освобождения народа от гнета, нищеты и невежества должна взять в свои руки наиболее передовая часть революционной интеллигенции, используя «разрушительную силу» народных масс. Свергнув самодержавие и захватив власть, революционное меньшинство должно провести ряд реформ в области экономической, политической и правовой. Для этого необходимо постепенно преобразовать крестьянскую общину в «общину коммуны», основанную на принципе общего владения землей и орудиями производства, на совместном труде; провести экспроприацию орудий производства и обратить их из частной собственности в общественную; со временем добиться устранения физического, умственного и нравственного неравенства между людьми; общественное воспитание строить на принципах «любви, равенства и братства»; уничтожить политическое неравенство между мужчинами и женщинами, рабскую зависимость женщин и их подчиненность мужчинам; развивать общинное самоуправление и добиваться «упразднения центральных функций государственной власти».
Касаясь положения рабочего класса в Западной Европе, Ткачев полагал, что никакого классового примирения между рабочими и капиталистами нет и быть не может, что коренное улучшение жизни рабочего класса может наступить лишь после революционного переустройства современного капиталистического строя, когда буржуазия будет лишена политической власти и экономического богатства. Ткачев довольно точно определял буржуазный характер учения Прудона, перекликаясь в этом вопросе с Марксовой оценкой Прудона.
Ткачев отвергал органическую теорию общества Спенсера и политическую концепцию общественного устройства Конта, характеризуя первую как бесплодную и мертвую, призванную оправдать незыблемость буржуазного строя, вторую - как ретроградную, оскорбляющую человеческое достоинство.
Ткачев был знаком с некоторыми произведениями Маркса и Энгельса, в частности с трудом «К критике политической экономии». Он по-своему воспринял и оценил «экономический принцип» объяснения общественной жизни, в том числе происхождения сознания. Под влиянием его он написал ряд статей. В одной из них он утверждал: «Я полагаю, что все явления политического, нравственного и интеллектуального мира в последнем анализе сводятся к явлениям экономического мира и «экономической структуре» общества, как выражается Маркс. Развитие и направление экономических начал обусловливает собою развитие и направление политических и социальных отношений вообще, кладет свою печать на самый интеллектуальный прогресс общества, на его мораль, на его политические и общественные воззрения».
Под этим же углом зрения он критиковал «Исторические письма» Лаврова. Однако это не дает основания считать Ткачева историческим материалистом, так как роль «экономического принципа» он понимал упрощенно, в духе «экономического материализма» и не связывал его с характером развития производительных сил и производственных отношений. К тому же он не понимал социальной природы государства, интеллигенции, за что подвергался критике со стороны Энгельса. Но то, что в условиях отсталой России Ткачев обратил внимание на экономическое учение марксизма и высоко оценил это учение, несомненно, его немалая заслуга.
Ткачев считал себя сторонником антропологического материализма, или, по его терминологии, приверженцем «реализма», «реалистической философии». Он разделял основные положения учения Дарвина о происхождении видов, но возражал против распространения принципа «борьбы за существование» на общественную жизнь.
Острой критике Ткачев подвергал религиозно-мистическую философию Юркевича, Вл. Соловьева, персонализм Козлова, субъективный идеализм Шопенгауэра и Гартмана, позитивизм Кавелина, Лесевича, Авенариуса, неокантианство Ланге, Паульсена, Геринга. Главный порок идеалистических учений, по мнению Ткачева, заключается в том, что одни из них смыкаются с религией и возрождают «мистическую метафизику», другие же пытаются отвлечь человечество от разрешения острых насущных вопросов. Следует, однако, сказать, что Ткачев делал уступки позитивизму и в вопросах эстетики отдавал дань психологизму.
Главным идеологом народников-анархистов был Михаил Александрович Бакунин (1814-1876). Бакунин принимал участие в кружке Станкевича, дружил с Белинским, Герценом. В 1840 г. уехал за границу. В 1848-1849 гг. участвовал в пражском и дрезденском народных восстаниях. Выданный правительству России, он был посажен в Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости, где написал «Исповедь» на имя Николая I, в которой «каялся» в своих заблуждениях, а затем письмо Александру II из Сибири (куда он был сослан навечно) с просьбой о помиловании. В 1861 г. Бакунин бежал из Сибири. Сотрудничал в «Колоколе» Герцена. В 1864 г. он переехал в Италию и начал сколачивать анархистские организации, оформив их в 1868 г. в «Международный альянс социалистической демократии». Вступив в Первый Интернационал, Бакунин развернул ожесточенную борьбу против Маркса, Энгельса и их сторонников, противопоставляя марксизму учение анархизма, за что в 1872 г. был исключен из Интернационала.
Бакунин был одним из ведущих идеологов международного анархизма. Его анархистские идеи изложены главным образом в работах «Государственность и анархия» (1873) и «Федерализм, социализм и антитеологизм» (1876). Анархизм, как общественное течение, был идеологией мелкобуржуазных классов и люмпен-пролетариев, страдавших от развивающегося крупного капитала и искавших выход из создавшегося тяжелого положения в стихийных бунтах и разрушении государства. Бакунин и его последователи в России и на Западе не понимали исторического значения крупной промышленности и промышленного пролетариата в подготовке условий для победоносной социальной революции. Ополчаясь против буржуазного государства и требуя его разрушения, Бакунин начисто отрицал возможность создания пролетариатом своего государства и его использования и сохранения для подавления сопротивления господствующих классов и для построения социализма. Он не видел принципиальной качественной разницы между буржуазным государством и государством пролетарским, между диктатурой буржуазии и диктатурой пролетариата, одинаково отметая и то и другое. По мысли Бакунина, всякое государство стоит на страже реакции, подавляет личность, угнетает народные массы, враждебно трудящимся. Чтобы освободить массы от эксплуатации, порабощения и насилия, государство должно быть разрушено. Диктатуру пролетариата Бакунин отождествлял с господством интеллигентского меньшинства над всеми трудящимися.
Социальную революцию Бакунин мыслил себе в виде всемирного бунта, совершаемого угнетенными массами крестьянства и люмпен-пролетариатом. Она должна начаться в таких странах, как Россия, Италия, Испания, в странах Латинской Америки, где преобладает не промышленный пролетариат, а беднейшие крестьянские массы и чернорабочие. Проповедь социальной революции сочеталась у Бакунина с недооценкой политических революций и политической пропаганды. По его убеждению, народ давно готов к бунтам и восстанию. Поэтому задача революционера не пропаганда, а «организация всенародного бунта», проведение между общинами «живого тока революционной мысли, воли и дела». Освободившиеся общины должны быть организованы на добровольных принципах федерализма и самоуправления.
Критикуя утопические, мелкобуржуазные иллюзии анархизма, Ленин указывал, что «анархизм за 35-40 лет (Бакунин и Интернационал 1866 -) своего существования (а со Штирнера много больше лет) не дал ничего кроме общих фраз против эксплуатации.
Более 2000 лет эти фразы в ходу. Недостает (а) понимания причин эксплуатации; (р) понимания развития общества, ведущего к социализму; (у) понимания классовой борьбы, как творческой силы осуществления социализма». Маркс, Энгельс, Ленин вели неустанную борьбу с анархизмом, не понимавшим роли организации и воспитания пролетариата, отрицавшим значение политической борьбы в буржуазном обществе и тем самым подчинявшим рабочий класс буржуазной политике. «Анархизм, - писал В. И. Ленин, - вывороченный наизнанку буржуазный индивидуализм. Индивидуализм, как основа всего мировоззрения анархизма... Анархизм - порождение отчаяния. Психология выбитого из колеи интеллигента или босяка, а не пролетария». Этим и объясняется, что анархизм пользовался довольно сильным влиянием среди русских революционных народников и воспринимался ими как призыв к уничтожению самодержавия и помещичье-буржуазной собственности, как призыв к социальной революции.
Философские воззрения Бакунина претерпели сложную эволюцию. В 30-х годах Бакунин был правоверным гегельянцем, в 40-х годах - левогегельянцем, а в 60-70-х годах выступал как приверженец материализма и атеизма, хотя и не последовательно. Его философские идеи последнего периода наиболее полно изложены в работах «Кнуто-Германская империя», «Антитеологизм», «Бог и государство». В них он резко критиковал идеалистические и теологические системы, церковь и мистицизм, рассматривая бога как «абсолютную пустоту», «мертвую абстракцию» и «небытие», а церковь - как служанку государства угнетателей. Мир, утверждал Бакунин, никем не создан, вечен, все живое - от простейших растений до человека с его духовным миром - порождено материальным миром в процессе длительной эволюции.
Защищая материализм, Бакунин писал: «Материализм исходит от животности, чтобы установить человечность; идеализм исходит от божественности, чтобы установить рабство и осудить массы на безысходную животность. Материализм отрицает свободную волю и приходит к установлению свободы; идеализм во имя человеческого достоинства провозглашает свободную волю и на развалинах всякой свободы основывает власть. Материализм отвергает принцип власти, ибо рассматривает ее с полным основанием, как порождение животности, и потому что, напротив того, торжество человечества, которое, по его мнению, есть главная цель и смысл истории, осуществимо лишь при свободе. Одним словом, в любом вопросе вы всегда уличите идеалистов в практическом осуществлении материализма. Между тем как материалистов вы, напротив того, увидите всегда преследующими и осуществляющими самые глубоко-идеальные стремления и мысли».
О себе Бакунин говорил, что разделяет «экономический материализм» Маркса и Энгельса, их положение о том, что общественное бытие определяет сознание.
Было бы, однако, неправильно считать Бакунина историческим материалистом. Указанное положение он трактовал в
духе вульгарного экономизма, выводя идеи непосредственно из экономики общества. Он рассматривал человека не как совокупность определенных общественных отношений, а как «наивысшее проявление животного начала». В ряде случаев, забывая об «экономическом материализме», Бакунин решающую роль в историческом прогрессе приписывал «человеческой животности», «мысли», «бунту». Некритически относился он к учению вульгарных материалистов второй половины XIX в., переоценивал позитивистскую философию, не видя ее идеалистического характера.
