В XX в. иррационализм оказывает сильное воздействие на всю духовную жизнь буржуазного общества. На рубеже века значительно усилилось влияние волюнтаризма Ницше, произведения которого, опубликованные при жизни автора, имели первое время лишь немногочисленных читателей.
С начала XX в. постепенно приобретает влияние на психологическую науку, социологию и искусство так называемый психоанализ— учение австрийского психиатра 3. Фрейда (1856—1939). В первый период своей деятельности Фрейд развивал мысль о том, что в основе поведения и психической жизни человека лежат подсознательные, иррациональные импульсы и стремления сексуального характера. В дальнейшем Фрейд и особенно его ученики попытались и развитие общества, социальные отношения объяснить, исходя из биологических и психологических инстинктов и влечений человека. Фрейдизм превратился в одну из весьма распространенных философско-социологических доктрин, противопоставленную материалистическому пониманию истории. В этот же период волна иррационализма стала захлестывать и буржуазное искусство. В литературе, изобразительном искусстве и музыке характерными чертами становятся отречение от реалистической традиции классиков, замена закономерно развивающегося действия беспорядочным потоком переживаний, разложение формы и утрата содержания, отказ от ясности, логической стройности, прославление бессмысленности, алогизма, выпячивание подсознательных мотивов и не поддающейся контролю разума игры иррациональных сил. Крупнейшим представителем иррационализма начала XX в. был французский идеалист Анри Бергсон (1859—1941). В своей философии Бергсон довольно искусно сплавил воедино идеи, заимствованные у немецких иррационалистов (Шеллинга в последний период его деятельности и Шопенгауэра), и спиритуалистические и иррационалистические идеи французских идеалистов Мен де Бирана и Э. Бутру. Философия Бергсона столь же антиинтеллектуалистична и иррационалистична, как и философия Ницше, но эти ее черты выражены в менее грубой форме. Основную цель своей философии Бергсон видит в том, чтобы «преодолеть точку зрения разума». Согласно Бергсону, жизнь — сущность мира, она иррациональна и столь же иррационально ее постижение.
В философии Бергсона, как и во всей «философии жизни», жизнь отождествляется с переживанием. Наиболее достоверным фактом, составляющим исходный пункт всего философствования, Бергсон считает наше собственное существование, проявляющееся в непрерывной смене ощущений, эмоций, желаний, короче говоря, в переживаемом изменении состояний нашей психики. Этот поток переживаний образует для Бергсона единственную подлинную реальность и составляет поэтому предмет философии.
Важнейшие понятия своей философии Бергсон черпает из психологического анализа душевной жизни. Интроспективное психологическое исследование Бергсон рассматривает как метод философского исследования, как способ построения системы «метафизики»: состояниям индивидуального сознания он приписывает онтологическое значение и выдает их за определения самого бытия. Анализируя психическую жизнь субъекта, Бергсон усматривает две способности сознания: интуицию, связанную с созерцательной стороной жизни, и интеллект, связанный с действенной ее стороной. Мысль Бергсона идет через интуицию в глубь сознания субъекта, к безличному сознанию, духу, составляющему, по мнению Бергсона, сущность жизни и всей Вселенной, а через интеллект и действие — вовне, к наполняющим пространство телам, к материи.
Интуитивное проникновение и углубление в изменчивую жизнь сознания открывает его внутреннюю субстанциальную основу, длительность, под которой Бергсон, по сути дела, подразумевает субъективное переживание времени. Длительность изображается им как «основа нашего бытия и сущность вещей». Жизнь сознания, развертывающуюся в длительности, Бергсон противопоставляет миру материи. Подходя к последней с крайне механистической точки зрения, Бергсон утверждает, что материя есть нечто косное, инертное, мертвое, это тела, обладающие лишь пространственными определениями, сфера вечной повторяемости и однообразия, механического детерминизма и фатальной предопределенности. В противоположность делимости и механическому однообразию мира материи духовная жизнь характеризуется Бергсоном как неделимый поток сознания, в котором только искусственным образом, путем остановки внимания, могут быть выделены отдельные состояния. Длительность, составляющая основу психической жизни, не имеет ни «прежде», ни «теперь», она есть единый нераздельный акт, в котором прошлое не падает в небытие, но сохраняется и накапливается непрерывно.
Согласно Бергсону, развитие личности, представляющее, в сущности говоря, ее длительность, — это беспрестанное создание нового, каждый момент нашей жизни, это творческий акт, не подчиняющийся никакой закономерности, порождающий непредвиденные, неожиданные состояния. Духовная жизнь — это царство индетерминизма. Противопоставление длительности и мира духовной жизни миру материи и твердых тел образует первую предпосылку той критики Бергсоном интеллекта, которая составляет основу его философии. Вторая предпосылка критики им интеллекта — это отрыв теории от практики, противопоставление действия познанию.
По Бергсону, человек как физическое тело, как организм вынужден действовать среди материальных вещей, необходимых ему для жизни. Действия человеческого тела управляются мозгом, который не в силах порождать представления и не имеет отношения к деятельности сознания. Психические процессы не вызываются процессами, совершающимися в теле. Таким образом, разрыв между материей и духом выступает у Бергсона как крайний психофизический параллелизм.
Бергсон согласен с тем, что интеллект, мышление связаны с мозгом как органом действия. Однако связь эта состоит лишь в том, что мозг указывает интеллекту, что нужно для действия, а интеллект избирает способы практического действия, пути овладения вещами. По мнению Бергсона, в этом и состоит, единственная функция интеллекта и создаваемой им науки. Бергсон не отрицает полностью значение интеллекта для познания твердых тел, но утверждает, что интеллект совершенно не пригоден для познания движения и «характеризуется естественным непониманием жизни». Основная особенность интеллекта — это то, что он «представляет себе ясно только неподвижное». Слабость интеллекта, по мнению Бергсона, в том, что, пытаясь сделать доступной своему пониманию живую, изменчивую действительность, он останавливает движение, разлагая его на моменты покоя, расчленяет сложное и изменчивое, сводя его к простому и покоящемуся.
В своей критике интеллектуального познания Бергсон совершает две грубые логические ошибки. Во-первых, он отождествляет всякое мышление с метафизическим мышлением, которое оперирует застывшими, неподвижными категориями и поэтому не может достигнуть адекватного познания движения, развития. Однако в этой ограниченности метафизического мышления Бергсон видит не основание для перехода к диалектическому мышлению, а лишь повод для полного отказа от логического мышления как средства познания истины. Во-вторых, Бергсон, стремясь доказать непригодность интеллекта для познания движения и жизни, подменяет объективно существующее движение и процессы жизни длительностью, т. е. переживаемым потоком сознания. А так как жизнь, согласно основному постулату Бергсона, как и всей «философии жизни» вообще, иррациональна, невыразима в понятиях, то все рациональные пути ее познания отвергаются Бергсоном. В то же время он претендует на ее познание, которое и должна дать его философия. Жизнь познается, по его мнению, мистической интуицией. «Интуицией, — говорит он, — называется род интеллектуальной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого».
Первое условие интуиции — это полное отрешение от всякого интереса, от отношения к полезному действию. Бергсон различает два вида интуиции: философскую, постигающую общее течение жизни, и художественную, направленную на индивидуальные явления. Художественный талант, по Бергсону, — это негативная способность отрешаться от практического интереса, уходить в себя, в свой внутренний мир. Таким образом, концепции «чистого искусства», «искусства для искусства» приобрели в лице Бергсона своего теоретика. Вторым условием интуиции Бергсон считает огромное напряжение воли. Интуиция, утверждает он, противоречит обычной деятельности нашей мысли, настроенной на интеллектуальное осознание окружающих вещей. Для интуитивного постижения необходимо переместить свое внимание, «употребить насилие и актом воли толкнуть интеллект вне его самого». Интуиция непосредственно направлена на наше собственное Я. Поскольку же волевое усилие продолжается, «мы переходим границы самих себя», длительность нашего Я расширяется до масштабов Вселенной, до жизни как мирового процесса.
«Жизнь», которая рассматривалась Бергсоном прежде всего как поток сознания, как переживание, неожиданно меняет свое содержание, превращается в биологическое явление, в жизнь органического мира, эволюция которого становится предметом специального рассмотрения Бергсона. Психологические проблемы уступают место биологическим. Однако Бергсон подходит к проблемам биологии все с тем же методом самонаблюдения и интуиции, убежденный в том, что «эволюция допускает в каждый момент психологическое толкование...». Эволюция органического мира для него — это растянутая и проецированная во внешний мир эволюция индивидуального сознания. Биологические формы дают только оболочку для этой внутренней эволюции сознания.
Поскольку Бергсон в своем исследовании не выходит из круга психических состояний, в акте интуиции, представляющем собой усилие воли проникнуть в длительность, не обнаруживается ничего, кроме самого этого волевого усилия. Интуиция, в сущности говоря, и есть воля, созерцающая самое себя. Но она, оказывается теперь не напряжением индивидуальной воли личности, а неким космическим усилием, движущим началом жизни, или, как выражается Бергсон, «жизненным порывом». Если при рассмотрении мира твердых тел и длительности Бергсон противопоставлял материю и сознание, то при рассмотрении явлений жизни оказывается, что эта его дуалистическая точка зрения была мнимой и имела своей основой спиритуализм.
Бергсон объявляет теперь, что материя — это не какое-то другое, самостоятельное по отношению к духу начало, а низшая ступень духовности, продукт ослабления творческой силы духа. Дух — это реальность творящая, материя тоже реальность, но распадающаяся, деградирующая. Ссылаясь на второе начало термодинамики, Бергсон утверждает, что неизбежный упадок — это закон всей материи. Жизнь же, по учению Бергсона, — это результат внедрения активного жизненного духовного начала в мертвую, инертную материю и попытка задержать ее падение, это «реальность, которая создается в реальности разрушающейся». Источник жизни — это «сверхсознание», образующее некий центр, «из которого, как из огромного букета, выбрасываются миры», другими словами, это бог. «Бог, таким образом определяемый, — пишет Бергсон, — не имеет ничего законченного; он есть непрекращающаяся жизнь, действие, свобода». Философия Бергсона становится здесь откровенным фидеизмом: жизненный порыв, творческое волевое начало — все это восходит в конечном счете к богу. Переход от неживой материи к живой Бергсон объясняет, ссылаясь на особое жизненное начало. Куски материи, пронизанные сознанием, говорит он, оживают, превращаются в организмы и начинают эволюционировать, подгоняемые исходящим из божественного сверхсознания жизненным порывом.
Наука неопровержимо доказала, что жизнь появляется после долгой геологической эволюции Земли, а сознание возникает на самой высокой ступени развития жизни. Бергсон же единую линию эволюции, связывающую неорганическую и органическую природу, рассекает надвое и отбрасывает ту ее ветвь, которая предшествовала возникновению жизни. Источником эволюционного процесса он делает сознание, рассматривая его как движущую силу, как жизненный порыв.
Придавая эволюционному процессу мистический характер, Бергсон приписывает эволюции черты, якобы обнаруженные им при описании жизни индивидуального сознания. Поскольку дух наделяется полной свободой, психическая жизнь личности рассматривается Бергсоном как непрерывная серия творческих актов, порождающих абсолютно новые, неожиданные состояния. Соответственно этому и развитие жизни оказывается лишенной всякой закономерности «творческой эволюцией», в ходе которой жизненный порыв создает непредвидимые, качественно новые формы.
Выступая против учения Дарвина и смыкаясь со сторонниками витализма, Бергсон заявляет, что жизненный порыв передается от зародыша к зародышу и гонит организмы вперед по пути эволюции. В ходе ее первоначально единый жизненный поток дробится и в своем дальнейшем развитии приводит к возникновению двух противоположных ветвей эволюции. В них вырабатываются две противоположные формы приспособительного отношения организма к окружающему миру: инстинкт и интеллект. Инстинкт получает свое выражение в создании органических орудий (клешни, зубы и т. д.), приспособленных к выполнению необходимых для организма функций, интеллект — в сознательном создании искусственных орудий, нужных для практического действия. Так замыкается круг в учении Бергсона: под отречение от интеллекта как средства познания подводится псевдонаучная база в виде фальсифицированной теории эволюции.
Иррационализм Бергсона получает свое дальнейшее развитие в учении об обществе, характерная черта которого — откровенный биологизм, дополняемый переходящим в мистику спиритуализмом. Согласно Бергсону, реальные отношения между людьми определяются биологическими причинами. Какое-либо принципиальное отличие человеческого общества от муравейника Бергсон отрицает; во всех случаях инстинкт провозглашается основой совместной жизни и ее организации.
Биологическое сообщество людей Бергсон называет замкнутым обществом; оно всегда охватывает замкнутые человеческие группы в границах племени, города или государства. Однако, по Бергсону, человек не только животное, но и мистик; природа человека включает и духовное начало, находящееся в мистическом родстве с пронизывающей мир божественной энергией и волей.
Духовное общение человека с божественной силой не имеет никаких границ, и люди образуют, правда лишь в идеале, открытое общество, охватывающее все человечество. На основе этой двойственной природы человека вырабатываются два типа социальных отношений, два типа морали и религии. В замкнутом обществе господствует социальный инстинкт, получающий свое выражение в замкнутой морали, назначение которой — укрепление данной социальной группы; эта мораль имеет принудительный характер; она целиком подчиняет индивида интересам данного замкнутого общества, на границе которого ее действие, прекращается. Подобно замкнутой морали статическая религия также предназначена для сохранения замкнутого общества. Она осуществляет свою цель, повелевая человеку соблюдать требования замкнутой морали, а также с помощью мифов вселяя в него веру в бессмертие и надежду на содействие высших сил. Каждое замкнутое общество, утверждает Бергсон, предназначено для войны: природа «хотела войны или по крайней мере создала человеку условия, жизни, делающие войну неизбежной»; глубоко укоренившийся инстинкт войны, присущий каждому индивиду, лежит в основе всей цивилизации.
Бергсон несколько смягчает учение Ницше о разделении людей на расу господ и расу рабов, утверждая, что между этими группами нет резкой и непереходимой грани. Однако иерархическое строение общества и разделение его на высший класс немногочисленных привилегированных индивидов, обладающих абсолютной полнотой власти, и подчиненную массу Бергсон считает незыблемым условием всякой общественной организации.
В отличие от замкнутой морали открытая мораль, присущая открытому обществу, выходит за рамки национальных и государственных границ, она выдвигает принципы святости индивида, личной свободы, равенства всех людей, совершенно чуждые замкнутой морали. Эти принципы формулируются отдельными гениями и имеют характер не приказов, а призывов, им следуют не по принуждению, а по влечению. Открытая мораль смыкается с динамической религией, создаваемой исключительными личностями, пророками, святыми, духовными вождями человечества. Эта религия проповедует мистическую любовь ко всем людям и своими корнями уходит в глубины человеческой души, которая вступает в интуитивное соприкосновение с жизненным порывом, с творческой энергией божества. Кристаллизацию этой религии Бергсон видит в христианстве.
Таким образом, из учения Бергсона следует, что и в замкнутом, и в открытом обществе непосредственной силой, определяющей развитие общества, являются воля и деятельность отдельных великих личностей, что общественное развитие не подчинено
действию законов и недоступно предвидению. Никакой разум, даже сверхчеловеческий, говорит Бергсон, не может сказать, в каком направлении идет общество; оно пойдет туда, куда его поведут выдающиеся личности. «Мы не верим в фатальность истории. Нет такого препятствия, которое не могло бы быть сломлено волями, надлежащим образом настроенными, если они возьмутся за него вовремя. Таким образом, нет никакого неизбежного исторического закона». Приведенные слова, представляющие собой квинтэссенцию социально-политических взглядов Бергсона, отчетливо указывают на «два источника» его социального учения: страх перед объективными законами истории и надежду на то, что волевым усилием можно повернуть ход истории вспять.
