Существует, кроме упоминавшихся в предыдущей главе, еще несколько изданий, связываемых с Гутенбергом. Некоторые из них действительно заслуживают эпитета «загадочных», которым их наградили исследователи. Другие, напротив того, единодушно исключаются теперь из числа созданных самим первопечатником. Так, долгое время не сомневались, будто Гутенбергу принадлежит шрифт (круглый и мелкий), которым напечатан «Католикон» («Всеобщий словарь» Иоанна Бальба), а следовательно, и его весьма примечательный колофон (так называют те заключительные строки, которыми писец или печатник иногда снабжали свой труд и которые обычно содержат ценные для нас сведения о месте и времени изготовления книги). В этом колофоне прославляются покровительство всевышнего, способное «открыть малым то, что скрыто от мудрых», «родной город Майнц германской нации», предпочтенный всем другим народам тем, что его осиял такой свет разума, наконец, самое искусство, с помощью коего «сия выдающаяся книга» без помощи орудий письма («без калама, стиля или пера»), но благодаря «дивному соответствию и соотношению» «патронов и форм» (т. е. пунсонов и матриц) создавалась в 1460 г. Но кто именно скрылся за этой формулой, одновременно и очень гордой и благочестивой до полного самоотрицания, как видим, здесь не указано. В силу веских резонов в наши дни это более не относят к Гутенбергу.
Полемика о том, кто, где и когда напечатал вторую из больших книг, созданных типографским способом, то есть 36-строчную библию, составила целую литературу. Безупречным филологическим анализом было установлена, что за исключением нескольких первых страниц весь ее текст, безусловно, набирался не с какой-либо рукописи, а с печатной 42-строчной библии, следовательно не ранее 1456 г. С другой стороны, тот самый комплект шрифта, которым печаталась В36, с 1460 г. несомненно, находился в Бамберге, где его усиленно применял Алоиз Пфистер для печатания немецких народных книг.
Пфистер не только не мог бы успеть одновременно со своей профильной продукцией заниматься выпуском такого громоздкого издания, но он, кроме того, явно не применял гутенберговской системы набора и вообще уступал печатнику В36 в умении. Следовательно, В36 печатана не Пфистером и не позднее 1460 г. Она и по шрифтовому запасу и по системе набора весьма приближается к В42, не достигая, впрочем, полностью ее совершенства. Возможность приписать ее типографии Фуста и Шеффера начисто исключается. Следовательно, вероятность ее печатания Гутенбергом очень велика, тем более что наличие в Майнце еще одной типографии (третьей!) в эти годы совсем неправдоподобно. Но отнюдь не установлено, будто Гутенберг в 1457—1458 гг. безотлучно находился в Майнце, напротив, его временное отсутствие там многое бы объясняло. Ряд связей с бамбергским епископом был нащупан учеными как раз за последнее время. Если Гутенберг покинул Майнц после конфликта с Фустом, то напечатание им библии в Бамбергё было бы вполне правдоподобно и легче бы объяснялся переход шрифта в руки Пфистера. Сторонников среди инкунабуловедов (1) имеет каждая из возможностей, и сила доводов обоих лагерей примерно одинакова; однако стрелка весов как будто все более склоняется в сторону Бамберга (2).
-------------------------------------------
1. Инкунабулами (т. е. „колыбельными книгами") называют издания, вышедшие до 31 декабря 1500 года.
2. В 1940 г. один германский архивист обнаружил в Госларе три бумажных листка из В36, пошедших в XVII в. на переплет счетных книг. Цепь косвенных доводов привела к выводу о том, что его находка говорит в пользу Бамберга. Не зная об этом, в апреле 1947 г. один ленинградский инкунабуловед нашел пергаменный листок В36, служивший обложкой брошюре 1612 г. Эта брошюра была напечатана в Мюнхене для иезуитских школ, а пометка библиотекаря на данном экземпляре уже в 1615 г. гласила, что он принадлежал как раз мюнхенской иезуитской школе. Напрашивался вывод о том, что эта находка переплеталась в Мюнхене же, а следовательно, в начале XVII в. макулатурный экземпляр В36 был в обладании именно мюнхенского переплетчика. Оказалось, кроме того, что наибольшее число пергаменных фрагментов 36-строчной библии сохранилось именно в мюнхенских библиотеках, что один из них был в свою очередь снят с брошюры начала XVII в. с точно такой же пометкой библиотекаря той же иезуитской школы (1621 г.). Эти факты и наблюдения, взаимно подкрепляя друг друга, в свою очередь делали более вероятным бамбергское, а не майнцское происхождение В36. В самом совпадении выводов германского и советского историков, работавших, не подозревая друг о друге, на разном материале и пришедших совсем различными путями к сходным результатам, заключается известный довод в пользу их мнения.
Этот пример может служить иллюстрацией того, а) насколько сложными ходами продвигается уяснение некоторых вопросов начала печати, б) как высок уровень изученности известных экземпляров, но в) как, несмотря на это, и в наши дни возможны поразительные находки (с 1799 г. ни одной новой строки В36, несмотря на все поиски, найти не удавалось); наконец, он показывает г) как содержательны и красноречивы для наблюдательного историка книги мелкие особенности шрифта, короткие пометки прежних владельцев и т. п. „несущественные" детали.
--------------------------------------------
Для нас сейчас достаточно согласиться с тем, что автору колофона 1460 г., видимо, не без основания казалось важным именно за Майнцем закрепить приоритет изобретения — очевидно около этого времени начала улетучиваться его мировая типографская монополия. Не исключено, что первым ее нарушил сам изобретатель.
Нам сейчас пора расстаться с Гутенбергом и переключить наше внимание на ближайшие судьбы его детища. Как Геркулес уже в колыбели задушил змей, так и книгопечатание с первых шагов обнаружило истинно богатырскую поступь. До 1460 г. мы насчитываем от силы три десятка изданий, считая и самые мелкие. А за сорок лет 1460—1500 всего было выпущено без малого сорок тысяч разных изданий (считая и переиздания одних и тех же сочинений) с общим тиражом около 12 миллионов экземпляров.
Сперва знакомство с типографским делом просачивалось вне Майнца медленно и с трудом. При жизни Гутенберга, однако, уже, кроме Бамберга, и не позднее 1458 г. началось печатание в Страсбурге, затем в 1465 г. в Кельне, а в 1467 г. в Эльтвилле — резиденции покровительствовавшего ему архиепископа майнцского. В самый год смерти изобретателя (1468) в пределах Германской империи появились печатники в Аугсбурге, швейцарском Базеле и чешском Пльзне. А в следующие же годы все новые и новые города обзаводятся типографиями, и процесс идет нарастая, так что к концу XV столетия печатание производилось уже в 260 городах Европы. Границы Германской империи книгопечатание перешагнуло тоже еще при жизни его изобретателя. В ордонансе французского короля Карла VII от 4 октября 1458 г. (1) мастеру монетного двора, резчику печатей Никола Жансону повелевается отправиться в Майнц и ознакомиться там с искусством изготовлять пунсоны и матрицы, недавно изобретенным „рыцарем Жеганом Гутенбергом". Если во Франции книгопечатание фактически было заведено только с 1470 г., то под Римом оно обосновалось еще в 1465 г., а с 1467 г. перешло и в самый Рим.
Приведенные здесь даты заставляют усомниться в правильности широко распространенного объяснения экспансии нового производства разгромом Майнца в 1462 г. Разгром действительно был страшный. Разгневанный на строптивых горожан, поддерживавших его низложенного предшественника, курфюрст-архиепископ Адольф Нассауский в ночь на 29 октября врасплох овладел одними из городских ворот и перебил, несмотря на отчаянное сопротивление, сбежавшееся по набату ополчение. Одних убитых было 400 граждан города, все население которого, включая детей, достигало 5750 человек; последовали грабеж, конфискации, лишение города всех его вольностей и, наконец, изгнание сотен горожан (всех, кроме членов
------------------------------------
1. Подлинность этого королевского указа не была до сих пор опровергнута, хотя подлинник его не сохранился и известны лишь копии XVI в. Неясно, почему он остался невыполненным, а в случае если был выполнен, отчего книгопечатание в Париже началось лишь 12 лет спустя и совсем по иной инициативе?
------------------------------------
цехов мясников, пекарей и еще нескольких профессий, жизненно необходимых для населения). Хотя многие изгнанные вскоре вернулись, а через год последовала и общая амнистия, это было началом конца богатства и могущества былого вольного имперского города. Отнюдь не исключено, что кратковременно вновь вкушал „горький хлеб изгнания" (1) и Гутенберг, впоследствии обласканный новым господином города. Очень правдоподобно, что разгром цехов и общий упадок города способствовали тому, что те или иные из бывших подмастерьев или учеников типографии решили искать счастья в иных городах. Но поскольку единственная процветавшая типография (Фуста-Шеффера) своего существования отнюдь не прекратила, а типография Гутенберга, явно гораздо более скромная, вряд ли насчитывала многих подмастерьев, можно не слишком доверять объяснению, согласно которому разгром Майнца якобы освободил работников от присяги соблюдать тайну своего ремесла в пределах города. К тому же, как мы уже видели, первые нарушения монополии Майнца начались ранее 1462 г. и никакого (тем более усиленного) роста внемайнцских типографий как раз в 1463 и 1464 годах не наблюдается.
Вскоре Фуста, во время одной из его торговых поездок, в Париже, унесла чума. Но его зять и наследник, Петер Шеффер оказался на редкость удачливым, оборотистым и долговечным; вплоть до своей смерти в начале 1508 г. он владел и руководил типографией, выпустившей множество изданий. Если ее первенцами были поразительные по красоте Псалтыри 1457 и 1456 гг., то за ними последовали издания весьма разнообразной и отнюдь не только церковной тематики. Уже в 1462 г. понадобилась новая библия, Шеффер сделал ее 48-строчной, то есть на 12,5 проц. сократил расход бумаги и пергамена и соответственно удешевил издание. Но среди ранних капитальных изданий этого печатника — Цицерон и Кодекс Юстиниана, в дальнейшем именно у Шеффера будут печататься первые из Гербариев (пособий не столько по ботанике, сколько по лекарствоведению, как и изданный тоже Шеффером «Сад здоровья»), «Хроника Саксов» и ряд других иллюстрированных изданий. Фирма Шеффера к концу XV в. будет пользоваться репутацией мировой, выпускаемые ею, уже начиная с 1470 г., списки книг — прообраз всех будущих издательских каталогов — вывешиваются на видном месте у входа в гостиницу, в университет, в собор во многих городах сразу. Издатель не только не пренебрегал мелкими работами, но как бы даже специализировался на выпуске индульгенций и связанных с ними брошюр и листовок. Всего им было напечатано не менее семи десятков таких изданий среди общего числа 253 выпущенных им (считая и изданные еще совместно с Фустом).
Далеко не все типографии колыбельного периода отличались таким устойчивым преуспеянием. Многие из них отцветали, не
-------------------------
1. Слова Данте.
-------------------------
успев расцвесть, после выпуска двух-трех книг. Мы вскоре увидим, насколько это было неизбежно, но познакомимся также с существованием фирм, работавших десятки лет с все возрастающим успехом и дававших огромную продукцию.
Специализация издательского профиля — явление относительно новое. При гораздо более узком рынке сбыта, в основном рассчитанном на население того же города, печатник был вынужден разнообразить состав выпускаемой им литературы. Ярко выраженных издателей одного определенного жанра литературы в XV в. очень немного, но они тем примечательнее. Было бы заблуждением представлять себе книжную продукцию ранних типографий обезличенной, случайной. Античные авторы издаются не только в Италии, но зато там они издаются чаще, больше и лучше всего — это „ведущий" тип издания. Народные книги с картинками издаются во всех странах и во многих городах, но нигде не достигают такого господствующего положения, как в Аугсбурге в 70-х — 80-х годах и в Лионе ближе к концу века. Разумеется, молитвенники, с одной стороны, и всякого рода назидательные брошюры, с другой,— повсеместно потребляемый и в десятках центров производимый товар, но парижские „часовники" не знают себе равных по изяществу обильных иллюстраций, их выпускает десяток фирм и с неизменным успехом видит в них предмет широкого вывоза; а на невзрачной бумаге напечатанные описания чудес, наставления к покаянию, пособия для проповедников и т. п. составляют наряду с переизданиями университетских курсов источник все растущих доходов прежде всего двух-трех крупных кельнских типографий среди нескольких десятков мелких кустарных мастерских. Листовок и мелких брошюр с блистательными речами гуманистов — секретарей и послов государей и республик никто не напечатал столько, как римские печатники Эухарий Зильбер и Стефан Планк; а в монументальных изданиях хроник и рыцарских романов парижанин Антуан Верар не знал соперников по пышности и уподоблению иллюминованным рукописям.
Заслуженно ценились венецианские издания комментированных юридических и медицинских памятников; несравненным качеством обладали астрономические и географические издания Ульма. Издания флорентийские отличались от миланских или неаполитанских, а английские — от голландских и т. д., и не только по художественному оформлению. А гравюры к римским «Страстям господним», к античным поэтам-астрономам в венецианском издании Эрхарда Ратдольта, к выпущенному в Майнце «Путешествию в святую Землю», к французскому «Календарю пастушек» с его «Пляской смерти», к комедиям Теренция, изданным в Страсбурге Грюнингером, так же несходны меж собой, как в наши дни оформление Кукрыниксов, Билибина, Конашевича и Фаворского.
Мы не коснулись Лейпцига, Брюгге, Лондона и Сарагоссы, но уже из этих нескольких строк видно, что жанры литературы, тематика и типы изданий XV в. весьма многообразны и разносторонни.
Не противоречит ли это тому, что говорилось в главе третьей об определяющих линиях спроса? Нисколько. Без массового одновременного спроса нет основного толчка, побуждающего к введению печатной техники, но раз она уже существует, каждый печатник пытается в меру своей проницательности предугадывать каждый более или менее оформляющийся спрос; более того, тут и наличное предложение в свою очередь порождает спрос. Сотни людей, которым бы никогда не пришло на ум разыскивать по монастырям и университетам (а кроме монастырей и университетов, почти негде было и искать) дорогостоящую рукопись, теперь, когда того же содержания книгу можно купить на базарной площади или на соседней улице и притом значительно дешевле, охотно развяжут кошелек, кто из детского любопытства, кто из ненасытной алчности знания, а кто из пустого тщеславия, следуя за модой; начинают образовываться библиотеки, и не только городские и княжеские, но и частные, домашние.
Кроме того, не будем преувеличивать. Еще не скоро в мировой книжной продукции оттеснятся на задний план те самые категории изданий, с чисто средневековой заинтересованностью в которых мы повстречались, когда речь шла о специфическом спросе на книгу в начале XV в. Даже в наши дни в большинстве капиталистических стран в ежегодной статистике печати далеко не последнее место занимает церковная и религиозная литература. Что же касается «колыбельного периода», то вот несколько цифр:
до 1500 г., кроме тех 350 изданий «Доната», о которых уже упоминалось, было выпущено (не считая других грамматик для студентов) 301 издание одного только «Доктринала» Александра де Вилладеи, причем его печатали и переиздавали 130 разных печатников в 56 разных городах! А это книжка уже более объемистая, чем «Восемь частей речи».
О трех библиях (гутенберговские В42 и В36 и шефферовская 48-строчная), вышедших на протяжении 10 лет, мы уже знаем (1). Но всякое воображение превосходит тот факт, что эта колоссального объема книга издавалась в XV в. 126 раз, в том числе на еврейском языке 3 раза, по-латыни 94 раза (причем 13 изданий были с обширными комментариями, потребовавшими четырех томов вместо обычных двух), по-немецки 14 раз, по-итальянски 11 раз, по одному разу на французском и каталонском языках и дважды по-чешски.
Из богослужебных книг одни только бревиарии («Малые служебники») издавались 418 раз, а сколько было миссалов, антифонариев, мануалов и т. п., не говоря уже об очень распространенных личных молитвенниках, так называемых часовниках!
135 изданий сочинений умершего в 1459 г. Антония, флорентийского епископа (в том числе 103 издания одного лишь «Конфес-
-----------------------------
1. Сверх того, в это же время в Страсбурге была напечатана Ментелином 49-строчная библия.
-----------------------------
сионала» — наставления для проповедников) или без малого 200 изданий творений главы францисканской учености Бонавентуры — случайные, но вполне убедительные показатели того, что церковь отнюдь не собиралась выпускать из рук оружие книгопечатания. Не будем закрывать глаза на факты: фанатизм Савонаролы и Торквемады найдут в книге средство быстрой пропаганды, издаваться будет и страшный «Молот ведьм» (руководство для инквизиторов), и печать умножит распространение схоластической философии Фомы Аквинского (XIII в.), мистической — Бернарда Клервосского (XII в.), сочинений одного из основоположников католичества Августина (V в.).
Не выходя за пределы университетского спроса старого образца, можно учесть 191 издание ученых комментариев пизанского и перуджинского юриста, всекомпетентнейшего Бартоло из Сассоферрато, умершего в 1357 г. 29 изданий огромного «Канона» Авиценны (в том числе одно на еврейском языке) свидетельствуют об исключительном авторитете великого таджикского врача XII века Ибн-Сины на медицинских факультетах. Но, конечно, краеугольным камнем всей и всяческой премудрости был по-прежнему Аристотель, часто искаженный или плохо понятый (и к тому же прикрывший своим именем немало сочинений подложных, возникших через полторы тысячи лет после его жизни). Всего разные сочинения «Учителя» (считая и псевдоаристотелевские) выходили в 165 изданиях и переизданиях. Ни в какое сравнение с великим материалистическим философом — систематизатором всей древнегреческой науки — не идет римский писатель начала VI в. н. э. Боэтий, один из министров Теодориха, казненный по обвинению в измене остготскому королевству. Его книга об арифметике сохранила свою популярность, и ее несколько раз печатали до 1500 г.; но особенной любовью пользовалось сочинение Боэтия «Об утешении философией». Боэтий удостоился 77 изданий (правда, среди них 15 воспроизводили под его именем выпущенную в парижской университетской среде XIV в. брошюру «О дисциплине школяров»).
С этими авторами мы уже вышли за пределы первичной тематики печати. Добавим лишь, что в издательском списке Гутенберга мы насчитываем не менее трех популярных календарей, а в целом за XV в. одних лишь «Альманахов» (т. е., по тогдашней терминологии, кратких календарей со всякого рода указаниями и главным образом предсказаниями на будущий год) было не менее 267 изданий, сохранившихся до наших дней, а сколько их разошлось и истребилось, не дойдя до библиотек!
Все это, и еще многое иное, непосредственно продолжает, подчас даже ее усиливая, старую средневековую книжность. Но не за нею будущее! Не скоро еще оружие печати будет вырвано буржуазией из рук князей и церковников, и еще больше оставалось ждать тех великих дней раскрепощения трудящихся, когда сперва в России, а затем уже и для трети всего человечества печать перешла из рук капиталистов в руки народа. И тем не менее, время работает на будущее, а книга, вплетаясь в эту борьбу, сама все более и более становится орудием борьбы за это будущее.
Всего 75 изданий Бокаччо за тот же период. Как будто — немного. Но ведь его читают не монахи и крючкотворы, не старые бароны и ученые педанты (а может быть, и они почитывают украдкой!). «Декамерон», кроме 11 итальянских, знает два немецких, одно французское и одно испанское издание; первым в мире психологическим романом «Фьяметтой», помимо соотечественников автора и героини (5 итальянских изданий), зачитываются испанцы и испанки на своем родном языке; ученый латинский труд Бокаччо «О славных женах» (сборник биографий замечательных женщин) переводят на немецкий язык (4 разных издания), на французский и испанский; другой сборник исторических биографий — «О случаях в жизни знаменитых мужей» в XV в. в печатном виде был доступен в латинском оригинале, но и на родном языке испанцев, французов (4 переиздания) и даже англичан. Словом, читает этого автора народ: купцы и ремесленники, студенты и художники. И это вовсе не одинокая ласточка, которая не делает весны. Данте и Петрарка, не поддающиеся переводу, тоже расходятся в печатных изданиях, а новинки, выходившие из-под пера (порой далеко не безобидного) новейших гуманистов, раскупаются как сенсация.
Впрочем, до поры до времени (еще не близкого) знаменем борьбы являются не столько эти произведения, а сочинения античных авторов. Черпая у них образцы цицероновского стиля, научаются презирать «кухонную» монашескую латынь; но и смелая мысль, не скованная догмой, вольнолюбивый душевный строй, не изуродованный деспотизмом и сеньериальной иерархией, вливаются со страниц Цицерона и Ливия, Плавта и Лукиана в умы читателей в те самые годы, когда открывается Мыс Доброй Надежды и перед Колумбом встают очертания Нового Света.
Мы помним, что к Цицерону потянулись еще Фуст и Шеффер (издания 1465 и 1466 годов книги «Об обязанностях»). Но, разумеется, столбовой дорогой возрождения античности была Италия, и ее книжная продукция особенно связана с изданием римских и греческих авторов.
Первая в Италии типография возникла в монастыре Субиако. Два пришлых печатника «тевтонской нации» Свейнхейм и Пан-нартц нашли здесь приют в 1464 г., установили печатный станок и заготовили великолепный монументальный шрифт. В 1465 г. началась их успешная издательская деятельность, через два года перенесенная в Вечный город. Что же они печатали близ собора св. Петра? Не библии, не молитвенники, не проповеди. Донат, Лактанций, Цицерон («Об ораторе» и «Письма»), великолепный Тит Ливии, Августин и лишь под конец пятилетней деятельности печатников оказавшийся разорительным для них пятитомный комментарий на библию. Это не случайно. И настоятель монастыря, и римские аристократы, покровительствовавшие печатникам, и ученый епископ Андреа де Боссис, ревностно опекавший литературные предприятия по возрождению античности и принявший на себя нелегкое дело выручить компаньонов-типографов из нужды, все они были в большей или меньшей мере пропитаны гуманизмом, благоговели перед античным красноречием.
Не надо думать, что это было правилом без исключений. И в итальянском духовенстве не было недостатка как в фанатиках и невеждах, так и в поборниках правоверия прежде всего. Но все же типичным случай итальянских первопечатников считать можно. Сколько еще раз на протяжении ближайших 30 лет неведомо откуда взявшийся пришелец (всего чаще немец) обоснуется в одном из окрестных монастырей, а затем и переберется внутрь городских стен, обеспечив свой первый успех именно выпуском в свет речей или писем Цицерона, сборника блестящих изречений мужей древности, составленного Валерием Максимом и т. п. Сколько таких печатников окажутся привлеченными к папскому двору, сколько кардиналов и секретарей римских канцелярий, прибегая к помощи типографов, тесно свяжут их с самыми для них нужными редакторами и консультантами по выпуску античных текстов, с законодателями вкуса — гуманистами. Тираны и кондотьеры, Лоренцо Медичи Великолепный и короли Неаполитанские, Большой Совет Венецианской республики и отдельные епископы и даже монахи субсидируют издания классической литературы, охотно принимают посвящения к ним, осыпают печатников этих изданий поощрениями и привилегиями. Как ни один другой вид литературы, итальянские издания античных авторов находят себе широкий сбыт за пределами места печати, более того, за Альпами. Если можно говорить о чисто научных издательствах применительно к XV в., то таковые складываются именно в этой отрасли литературы.
Венцом этого развития, и не только в масштабах колыбельного века книгопечатания, является издательская деятельность Аль да Мануция, развернувшаяся в Венеции в 90-х годах. Блестяще подготовленный филолог и страстный любитель греческой литературы (вкус к которой в Италии особенно привился благодаря преподаванию византийских ученых, бежавших в Италию после падения Константинополя), Альд особенно тщательно подбирал и выверял тексты. Он пустил в оборот неиздававшихся прежде авторов, других издал в несравненно более исправном виде. Его окружал сонм авторитетнейших знатоков грамматики и лингвистики, советами и прямым сотрудничеством которых он усердно пользовался, образовав впоследствии из них своеобразный издательско-исследовательский институт. Большое внимание уделял Альд и чисто типографскому совершенству своих изданий; щепетильно искоренял опечатки, заказывал новые, особенно изящные шрифты, ввел употребление курсива, что позволило с 1501 г. перейти к изданию античных писателей в небольших томиках (размером наших небольших словарей) вместо прежних квартантов (т. е. изданий в четвертую долю листа, приблизительно в формате нынешних школьных атласов). Всего им было издано за 1495—1515 гг. 153 книги, каждая из которых и доныне считается образцовой. Его тесть, сын и внук продолжали предприятие, выпустив в общей сложности еще около 1000 томов. Поскольку до позднейших времен не всегда доходили те рукописи, которыми пользовались гуманисты, первоиздания классиков в XV и XVI вв. подчас играют и в наши дни исключительную роль при изучении или восстановлении их текста. Альдинские издания высоко ценятся не только как произведения типографского искусства, но и с этой точки зрения. Пятитомное греческое издание, выпущенное Альдом, имело, например, большое значение для восстановления подлинного содержания произведений Аристотеля.
Не случайно эта крупная фигура ученого-издателя нашла поле деятельности именно в Венеции. Начиная с 1469 г., когда тут начали печатать приезжие немцы, здесь, на оживленном перекрестке путей, в богатейшем торговом центре, развернулось типографское производство в размерах, дотоле невиданных. До 1500 г. здесь перебывало 110 печатников, причем большинство из них работало длительно, а стало быть, доходно. Власти систематически защищали их от иногородней конкуренции, раздавая так называемые привилегии. Внушительные комментированные юридические и медицинские труды славились среди венецианских изданий не менее, чем богословские. Широко спрашивалась повсюду также венецианская иллюстрированная книга и гравюра, которая в Венеции достигла высокого совершенства, опережая флорентийскую, миланскую и римскую. Венецианским шрифтам усердно подражали и в Лионе и в Нюрнберге, то есть как раз в тех двух центрах книгопечатания, которые начали вместе с Парижем вырастать в соперников Венеции по объему печатного производства. Среди ранних венецианских издателей нельзя забывать француза Никола Жансона. Сперва в компании с другими, а затем и самостоятельно он составил себе солидное состояние выпуском книг. Будучи, как мы уже знаем, искусным резчиком печатей (т. е. гравером-каллиграфом), он прославился как создатель шрифта, особенно удачно воспроизводившего так называемое гуманистическое письмо, то есть избавил антикву от остатков готической угловатости и тяжеловесности. Его типографию наследовал талантливый и предприимчивый Андрей Торрезани, много печатавший затем для Альда (тот стал впоследствии совладельцем этой высокопродуктивной типографии, женившись на дочери Торрезани).
