Товарищи! Деятельность ЦИК настолько тесно связана с деятельностью Совета народных комиссаров, что мыслить один отчет без другого совершенно невозможно. ЦИК как верховный орган Советской республики дает общие указания, намечает линию работы, определяет общую политику, но проведение в жизнь этой линии, разработка тех или иных практических мероприятий управления государством в точном смысле этого слова являются делом по преимуществу Совета народных комиссаров. Моя задача как докладчика о деятельности ЦИК ограничивается указаниями на ту общую политику, которая проводилась нами со времени прошлого съезда. Я напомню вам, товарищи, что, когда мы закончили прошлый съезд, нам пришлось пережить один довольно тяжелый момент. Тогда казалось, что этот момент будет длителен, нам казалось, что удар, нанесенный нам на предшествующем съезде «левыми» эсерами, — удар, нанесенный ими их уходом из Совета народных комиссаров, отразится существенно на нашей практической работе. Нам пришлось употребить все усилия, для того чтобы этот удар остался совершенно незаметным для деятельности центральных советских учреждений во всей Советской республике. Мы этого достигли с полным успехом. Тот удар, на который, быть может, рассчитывали «левые» эсеры, остался совершенно незаметным для широких кругов Советской России; не получилось никакого расстройства, никакого хаоса в советской работе. (Аплодисменты.)
В ВЦИК дело обстояло несколько иначе. Там «левые» эсеры продолжали оставаться и до последних дней вместе с нами, разделяли всю ответственность за деятельность ЦИК. Приходится здесь указать, что в первые моменты после этого съезда бывали крайне редкие случаи, когда мы в тех или иных вопросах, обсуждавшихся в ЦИК, расходились с «левыми» эсерами, но к концу деятельности ЦИК стали редки такие вопросы, по которым мы могли бы столковаться с ними, и за последний период все наиболее крупные вопросы, стоявшие в повестке дня ЦИК, принимались нашими голосами против голосов «левых» эсеров, правых эсеров и меньшевиков. Обычно против нас голосовали дружно вместе с «левыми» эсерами и другие правые партии, до момента своего изгнания из среды ЦИК. (Голоса: «Анархисты?») Анархисты вообще в голосовании не участвовали, максималисты голосовали часто с нами. Во всей нашей работе нам приходилось выдерживать крайне жестокие нападки с различных сторон. За последнее время эти нападки имели место не только со стороны безусловно враждебных советской власти групп и партий, но и со стороны советской партии, «левых» эсеров. Нам пришлось выдерживать с ними упорную борьбу по целому ряду вопросов. Я остановлюсь в дальнейшем на некоторых вопросах, теперь же хочу указать на то, что было сделано нами по отношению подготовки настоящего съезда. Я напомню вам, что III съезд советов поручил ЦИК разработать конституцию Советской республики. Я считаю лишним останавливаться здесь на том, насколько такая конституция является необходимой для нас в настоящее время. Я считаю совершенно лишним доказывать товарищам, работавшим на местах, насколько необходимо внести полную планомерность, организованность, стройность во все наше советское строительство. Каждому из вас, кто присматривался к тому проекту конституции, который разработала комиссия, избранная ЦИК во исполнение директивы III съезда советов, — каждому должно быть ясно, что мы, разрабатывая эту конституцию, имели в виду главным образом интересы урегулирования, интересы установления стройности в советской работе повсюду на местах. Этим мы руководились при разработке этого проекта.
У нас в порядке дня стоит вопрос о конституции. Нам придется еще вернуться к нему; я должен указать, что за весь период существования ЦИК нам неоднократно приходилось ставить перед собой те вопросы, полное разрешение которых может дать нам только принятая конституция. Возьмем вопрос о существовании различных отделов при ЦИК, народных комиссариатов как частей, как разветвлений того же ЦИК, поскольку Совет народных комиссаров является органом того же ЦИК. Нам пришлось задуматься над вопросом о существовании параллельных отделов и комиссариатов. После III съезда советов мы пришли к частичному уничтожению отделов. Мы полагали, что при нашей бедности сил, при нашей бедности средств, совершенно лишней, недопустимой роскошью является иметь два параллельных органа, выполняющих одну и ту же работу. У нас существовал когда-то так называемый Юридический отдел. Мы его вскоре после II съезда советов упразднили, создав Комиссариат по делам юстиции. У нас существовал Экономический отдел; мы его уничтожили, создав ВСНХ. У нас существовал Иногородний отдел сношения с местными советами; мы его перевели в Комиссариат внутренних дел. Этот комиссариат является не чем иным, как комитетом сношения с местными советами. Был целый ряд других отделов. Мы производили работу по слиянию нашего Военного отдела с Военным комиссариатом.
Каждый из нас, кто будет знакомиться с проектом конституции, увидит в ней, что мы стремимся к созданию такого аппарата, где невозможно было бы существование двух параллельных отделов, ибо каждый из народных комиссариатов мы рассматриваем по его строению и по всей работе, которую приходится вести народным комиссариатам, как отдел ЦИК. При таких условиях создавать еще один новый, параллельный отдел мы считаем совершенно излишним.
Большую работу, большую предварительную, подготовительную работу пришлось нам проделать для того, чтобы иметь возможность по использовании всего богатого материала, имевшегося в нашем распоряжении, представить вам голую схему строительства, которую мы наименовали проектом конституции. Когда будет поставлен этот вопрос в порядке дня, вы будете обсуждать детально вопрос о конституции. Теперь, товарищи, я позволю себе указать на тот основной вопрос, который впервые резко разделил нас в ЦИК с «левыми» эсерами. Я совершенно не касаюсь вопроса о Брестском договоре. Этот вопрос был решен предшествующим съездом. Ваше полное право, от вас самих зависит сегодня вновь обсудить вопрос о войне и мире, о Брестском договоре, вообще о внешней политике. Я говорю о том, что послужило разногласием между нами и эсерами, — это о продовольственном вопросе. Вам, товарищи с мест, памятны декреты, которые принимались в ЦИК. Вы помните первые наши выступления в ЦИК, где нами указывалось на необходимость организации деревенской бедноты в деревне и на сплочение этой бедноты с городским рабочим классом и с элементами трудящихся. Вслед за этими выступлениями были приняты декреты, говорящие о продовольственной диктатуре. Вы помните, после был декрет об организации деревенской бедноты, когда мы создали для специальной цели особый комитет, который отличался в деревне своей специфичностью, в этот комитет входили наиболее неимущие элементы, самые бедные слои крестьянства. Мы знали, что зажиточные слои населения отвернутся от нас и не только отойдут от нас, но и будут против нас. Мы знали, что деревенская беднота составляет большую часть населения. И мы были уверены во всех своих выступлениях, что она будет с нами. Мы знаем, что единственным представителем бедноты, только одной бедноты и рабочего класса, является одна наша партия, партия коммунистов-большевиков. (Аплодисменты слева.) Товарищи, вам придется и сегодня и в следующие дни останавливаться на продовольственном вопросе и на расслоении и отслоении беднейших слоев от зажиточных слоев населения. Вам придется неоднократно останавливаться на этом и на следующем заседании, когда будет поставлен специально продовольственный вопрос.
Я хочу остановиться на вопросе, который не будет, вероятно, затронут впоследствии, по которому мы разошлись с «левыми» эсерами. Товарищи, мы все получили от ЦИК указания, или, вернее, предложения, исключить из среды местных советов правых эсеров и меньшевиков. (Аплодисменты.)
Вы все знаете о том постановлении, которое было принято ЦИК по вопросу об этом исключении. Это было в тот момент, когда к нам пришли вестк о широком контрреволюционном заговоре, организованном, с одной стороны, у нас в Москве, а с другой — в целом ряде других городов: Казани, Симбирске, — заговоре, организованном главным образом при участии правых эсеров. Это было в тот момент, когда к нам пришли вести о выступлении чехословаков и занятии ими значительной части Сибири, когда в занимаемых городах была власть находящихся там правых эсеров и меньшевиков. Это было в тот момент, когда до нас дошли вести, подписанные эсерами и меньшевиками, о занятии Новониколаевска и Омска. Это было в тот момент, когда вместе с чехословаками правые эсеры при попустительстве меньшевиков вырезали наших товарищей, как большевиков, так и «левых» эсеров одинаково. Это было в тот момент, когда до нас дошли вести о полном объединении правых эсеров и меньшевиков с чехословаками.
Обсуждая вопрос о действиях этих контрреволюционных партий, мы считали необходимым сказать перед всей Россией, что меньшевикам и правым эсерам в советах места быть не может. (Аплодисменты.)
«Левые» эсеры не поддержали нас в нашем вотуме. Они голосовали против исключения, против изгнания, полагая, что это нецелесообразно. (Голоса: «Позор!»)
Мы рассматриваем вопрос об изгнании правых эсеров и меньшевиков, во-первых, с той точки зрения, как указывали, что это партии, организовавшие контрреволюционные выступления. Партиям, которые повсюду, где только возможно, с оружием в руках убивают революционеров, наших товарищей, — таким партиям не может быть места в советах. Мы нашли целесообразным клеймить их как партию контрреволюционную, заклеймить и показать всем трудящимся массам России, что этим социалистам ни малейшего доверия со стороны рабочего класса или широких масс крестьянства ни в коем случае быть не может.
Товарищи, я должен указать, что мы тут руководствовались не только одними этими соображениями, — мы считались с теми фактами, что на местах, в десятках советов, еще до нашего решения эти контрреволюционные партии были изгнаны. Я мог бы указать десятки советов, где меньшевики и правые эсеры были изгнаны до нашего постановления. Товарищи с мест об этом знают. (Голоса: «Правильно!»)
Позвольте, товарищи, мне остановиться еще на одном вопросе, точно так же резко разделившем нас с «левыми» эсерами. В интересах борьбы с контрреволюцией ЦИК признал целесообразным создать авторитетный верховный орган судебной власти — для расправы с контрреволюционными элементами.
Мы полагали, что в такой критический момент, какой мы переживаем, должен быть создан авторитетнейший орган, который должен иметь лолную возможность, не связывая себе ничем рук, действовать, пресекая в корне всякие контрреволюционные выступления, откуда бы они ни исходили. В интересах такой борьбы ЦИК создал Верховный революционный трибунал из своей собственной среды. Вначале в этот Верховный революционный трибунал вошли не только мы, большевики, — вошли и «левые» эсеры вместе с максималистами. Но после первого же приговора, вынесенного Верховным трибуналом по делу контрреволюционного адмирала, «левые» эсеры заявили о своем уходе из этого трибунала, тем самым снимая с себя всякую ответственность. (Аплодисменты.) Я должен указать... (Аплодисменты. Крики. Звонок.)
(Председатель: «С мест крики неуместны. Будут говорить все (Представители».)
Я должен указать, что Революционный трибунал первым своим постановлением о смертной казни, по моему глубокому убеждению, показал, что он правильно учитывает момент, который мы переживаем в настоящее время... (Аплодисменты.)
Товарищи, я полагаю, что следующий оратор, содокладчик, представитель меньшинства ЦКК, аргументирует с достаточной полнотой, почему «левые» эсеры в тех или иных вопросах не считали возможным голосовать с нами, а считали
необходимым голосовать против нас. Я полагаю, что наши товарищи по фракции, тт. большевики-коммунисты, сумеют с достаточным спокойствием выслушать всякое рассуждение на какую угодно рискованную тему. (Аплодисменты.)
Позвольте, товарищи, попросить вас возможно меньше мешать. Я вообще не отличаюсь многословностью, я скоро кончу, будьте добры немножко потерпеть. Я хочу остановиться на вопросе о смертной казни. Те выкрики, которые здесь раздаются, были бы для меня вполне понятны, если бы только «левые» эсеры во всех вопросах, связанных со смертной казнью, выступали так же, как они выступают в данном частном случае. Позвольте вам указать, что не всегда, и далеко не всегда, это так бывает. Приговор над контрреволюционным адмиралом был произнесен. Единственная инстанция, которая была в силах отменить этот приговор, — Президиум ЦИК. Никакая другая инстанция, кроме Президиума ЦИК, не могла в данном случае ничего сделать, а она в данное время как и большевистская часть Президиума считала это совершенно излишним после того, как авторитетный орган Революционного трибунала, избранного ЦИК, составленный из ее членов, считал совершенно излишним принять какое-либо новое решение по этому вопросу. «Левые» эсеры считали необходимым добиться через Президиум отмены постановления. Это было их право, поскольку они полагали, что это целесообразно, что это имеет смысл.
Президиум был созван. На заседании Президиума мы имели возможность обменяться аргументами. Мы имели возможность слышать аргументы одной и другой стороны. Я позволю себе напомнить «левым» эсерам, что вначале вся их аргументация сосредоточилась на вопросе формальном, на том, что II съезд советов отменил смертную казнь вообще, а посему-де вводить смертную казнь никто ни в каком случае без специального постановления съезда не может. (Крики: «Правильно!») Я должен указать, что нас этот формальный момент, если бы он даже и был, нисколько не связывает. (Шум.) Не связывает вот почему. У нас имеется принятое нами положение, по которому в период между съездами верховным органом или верховной властью является ЦИК. Никаких ограничений в этом отношении у верховного органа до сих пор не было.
Мы указывали и еще на одно из частных обстоятельств, что в постановлении съезда, о котором говорили «левые» эсеры, было сказано: смертная казнь для солдат на фронте отменяется, а не вообще смертная казнь отменяется. Но, товарищи, дело не в этом. Для нас послужило не это главным моментом.
Революция в своем развитии вынуждает нас к целому ряду таких актов, к которым в период мирного развития, в эпоху спокойного, органического развития, мы бы никогда не стали прибегать. Мы исходили из того, что переживаем революционный период, и предполагали, что в революционный период приходится действовать революционными, а не иными средствами. Мы указывали, товарищи, что это не первый случай расстрела имеем мы в Советской республике, не первый случай приведения в исполнение смертного приговора. Смертные приговоры мы выносили десятками по всем городам: и в Петрограде, и в Москве, и в провинции. И в вынесении этих приговоров принимали совершенно равное, совершенно одинаковое участие как мы, «кровожадные» коммунисты, так и «левые» эсеры. Я напомню товарищам о том, что в Российской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, о чем вы хорошо осведомлены, в этом я не сомневаюсь, было много приговоров, исполненных этой комиссией, о них доводится до всеобщего сведения, о них публикуется. В этой комиссии принимают равное участие вр всех работах, в том числе и в расстрелах, практикуемых комиссией, и «левые» эсеры и большевики, и по отношению к этим расстрелам у нас как будто никаких разногласий нет. Но «левые» эсеры заявляют, что они против смертной казни. Тут нужно сделать корректив: против смертной казни по суду, но смертная казнь без суда допускается. Для нас, товарищи, такое положение является совершенно непонятным, оно нам кажется совершенно нелогичным. Я не сторонник употребления резких слов, но важно указать, что как-нибудь нужно свести концы с концами. В одном случае признают смертную казнь, в другом случае отрицают смертную казнь. Это невозможно, и, если говорить сколько-нибудь серьезно о тех мероприятиях, к которым нам приходится прибегать в настоящее время, о том, к чему мы имеем намерение призвать все советы, о том, что имеем намерение предложить Всероссийскому съезду советов, - мы можем указать отнюдь не на ослабление террора по отношению ко всем врагам советской власти, отнюдь не на ослабление, но, наоборот, на самое резкое усиление массового террора против врагов советской власти. И мы были глубоко уверены в том, что самые широкие круги трудовой России, самые широкие круги рабочих и крестьян отнесутся с полным одобрением к таким мероприятиям, как расстрел контрреволюционных генералов и других контрреволюционеров. В этом мы не сомневаемся, и я, товарищи, полагаю, что сегодня, закончив обсуждение представляемых вам отчетов о деятельности центральных советских учреждений, вы с полной категоричностью укажете, считаете ли вы правильной или неправильной всю ту политику, которая проводилась центральными советскими учреждениями. Вы укажете, считаете ли вы правильной или нет самую беспощадную борьбу всеми доступными нам средствами с контрреволюционерами, или вы считаете, что это есть такой метод борьбы, который мы ни в коем случае не можем применять по отношению к нашим врагам. Вы должны будете указать, считаете ли вы, верховный орган Советской России, считаете ли целесообразным применение самых суровых кар, вплоть до применения казни, по отношению ко всем контрреволюционерам. Ваше право сказать то или иное. Мы будем подчиняться вашим директивам, вашей воле, но мы глубоко уверены, что полное одобрение встретят все наши действия в борьбе с контрреволюцией, которые мы вели до сих пор.
Второе заседание, 6 июля 1918 г. Стенотчет, стр. 44—50.
