ЗНАЧЕНИЕ ЛИСТА.— КАКОЕ ПИТАТЕЛЬНОЕ ВЕЩЕСТВО ПОСТУПАЕТ ЧЕРЕЗ ЛИСТ?— ОТНОШЕНИЕ ЛИСТА К УГЛЕКИСЛОТЕ.— СТРОЕНИЕ ЛИСТА.- ВЫДЕЛЕНИЕ КИСЛОРОДА.— РАЗЛОЖЕНИЕ УГЛЕКИСЛОТЫ В ВОДЕ.- НАГЛЯДНАЯ ФОРМА ЭТОГО ОПЫТА.— РАЗЛОЖЕНИЕ УГЛЕКИСЛОТЫ В ИСКУССТВЕННОЙ СМЕСИ ГАЗОВ И В АТМОСФЕРНОМ ВОЗДУХЕ.— ОБРАЗОВАНИЕ УГЛЕВОДА (КРАХМАЛА) В ХЛОРОФИЛЛОВОМ ЗЕРНЕ. - ЗНАЧЕНИЕ ПРОЦЕССА РАЗЛОЖЕНИЯ УГЛЕКИСЛОТЫ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПРЕВРАЩЕНИЯ ЭНЕРГИИ.— ПИТАНИЕ РАСТЕНИЯ НА СЧЕТ ОРГАНИЧЕСКОГО ВЕЩЕСТВА.— ГРИБЫ И ПАРАЗИТЫ.— ФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ РОЛЬ ЛИСТА.
В настоящей беседе мы поставим себе задачей ознакомиться в главных чертах с жизнью листа. Эта задача будет несколько труднее и сложнее предшествовавшей, потому что едва ли о каком органе растения существуют такие неполные и ложные понятия в среде людей, незнакомых с наукой. Ни один растительный орган не испытывал на себе человеческой несправедливости в такой степени, как лист. В течение веков, до конца прошлого столетия, человек упорно отказывался видеть в нем прямую пользу. Тогда как польза корня как органа питания цветка и семени как органов размножения была неоспоримо признана за ними с незапамятных времен, лист продолжал пользоваться легкомысленной славой пышного, но бесполезного наряда; много, много, если в нем соглашались видеть орган для извержения вредных испарений. А между тем, как мы вскоре увидим, лист, так же как и корень, необходим для питания растения; мало того, он-то именно и доставляет главную, в количественном и качественном отношении, пищу растения; можно сказать, что в жизни листа выражается самая сущность растительной жизни, что растение это — лист.
Неверность так долго господствовавшего воззрения на лист и его значение вполне объясняются своеобразием процессов питания, совершающихся в этом органе и нисколько не похожих ни по природе пищи, ни по способу ее принятия на явления питания в животном организме, которые невольно представляются уму, когда мы употребляем это выражение. Но потому именно эти процессы составляют наиболее характеристическую особенность растения, как мы сказали, самую сущность растительной жизни.
Какие же вещества принимает лист? Что служит ему пищей? Ответ на это у нас уже отчасти готов. Очевидно, те вещества, которые, входя в состав растения, не доставляются ему корнем.
Мы видели, что из одиннадцати перечисленных элементов (двенадцатый, кремний, не оказался необходимым) семь элементов золы: фосфор, сера, хлор, калий, кальций, магний и железо, а также азот поступают через корень. Кроме того, тем же путем поступает вода, значит,— водород и кислород. Остается углерод, эта основа всякого органического вещества. О нем в наших искусственных культурах мы нисколько не заботились, воспитывая растения, содержащие в тысячи, в десятки тысяч раз более углерода, чем его было во взятом для опыта семени. Ведь углерод составляет количественно самую важную часть растения (около 45%), и, однако, этого-то вещества мы не только не доставляли корням, но даже систематически его изгоняли из окружающей их среды. Значит, растение может жить, не получая углерода через корень. Другой вопрос: получает ли оно его этим путем в действительности, т.е. при естественных условиях существования? Понятно, что сказать: растение может не получать углерода корнями, не значит еще сказать: растение не может получать углерода корнями, хотя эту ошибку делают нередко. До настоящего времени не доказано, чтобы растение не могло заимствовать своего углерода и от органического вещества почвы. Обсуждение этого вопроса завлекло бы нас слишком далеко, да и к тому же он представляет мало интереса, так как нетрудно показать, что если бы этот углерод и принимал участие в жизни растения, то это участие должно быть ничтожно и едва ли заслуживает внимания. В самом деле, если бы растение извлекало свой углерод исключительно или даже главным образом из органического вещества почвы, то почва, покрытая растительностью, продукты которой так или иначе удаляются, должна бы со временем становиться беднее перегноем; но ежедневный опыт учит, что, наоборот, почва под полем, лугом или лесом становится богаче перегноем. При культуре в поле мы ежегодно вывозим с поля более органического вещества в виде жатвы, чем вносим в почву в виде удобрений, и, однако, почва, тщательно унавоживаемая, становится богаче перегноем. Очевидно, что растение в итоге не только не извлекает из почвы, но даже вносит в нее органическое вещество, значит, во всяком случае, главный источник углерода растения находится не в почве. А если не в почве, то, значит, в воздухе; а если в воздухе, то он вероятно принимается органом по преимуществу воздушным— листом. Посмотрим, какой же это источник углеродистой пищи существует в воздухе и как принимается он растением. Атмосферный воздух, кроме азота и кислорода, содержит еще очень небольшое количество углекислоты, несколько десятитысячных. Эта углекислота состоит из углерода и кислорода. Следовательно, этот бесцветный газ, ничем по виду не отличающийся от воздуха, содержит частицы угля. Хотя я убежден, что никто не сомневается в справедливости этого факта, но тем не менее во всяком факте следует по возможности убеждаться собственными глазами, а на этот раз это легко осуществить. Для того, чтобы обнаружить присутствие углерода в углекислоте, необходимо отнять у нее кислород. Этого можно достигнуть, заставив кислород соединиться с каким-нибудь телом, обладающим еще большим к нему сродством. Таков, например, металл магний, проволока из которого сгорает, распространяя ослепительный свет. Зажигаю проволоку и опускаю ее в стеклянную банку, заключающую обыкновенный воздух; проволока сгорает, и на дно падает совершенно белая зола: это—магнезия, соединение металла магния с кислородом. Повторяю тот же опыт, но на этот раз погружаю горящую проволоку в сосуд с углекислотой; теперь она уже вынуждена добывать себе кислород, отнимая его у углерода, и этот последний должен обнаружиться. И, действительно, на этот раз проволока горит не тихо, а с треском, как бы с целым рядом маленьких взрывов, а на стенках стеклянного сосуда осаждается черная копоть. Это—освободившийся углерод. Итак, в атмосферном воздухе, в невидимой для глаза форме, постоянно присутствует громадный запас углерода. Углекислота содержится и во всякой воде, находящейся в прикосновении с атмосферным воздухом. Отсюда и заимствуют ее подводные растения. Над этими или вообще над погруженными в воду листьями, хотя бы и не водяных растений, всего удобнее убедиться в существовании обмена между листом и растворенным в воде газом. Вот несколько опытов, которые легко произвести в любое ясное солнечное утро. Нарвем побольше листьев и, не дав им завянуть, поместим их под стеклянный колокол, наполненный доверху водой и опрокинутый в стеклянный же сосуд (фиг. 34). Понятно, мы проделываем это в ведре с водой, в которое удобно погрузить и колпак, и сосуд. Если вода была взята обыкновенная, а еще лучше, если через нее до опыта пропускалась углекислота, то, выставив наш прибор на свет, мы увидим вскоре, что нижняя поверхность листьев покроется серебристым слоем (пузырьками). Если мы оставим его еще долее, то в верхней части колокола наберется значительное количество газа, а избыток воды будет вытеснен в наружный сосуд, как это изображено на фигуре 34. Повторим рядом тот же опыт, но с водой, прокипяченной или только не содержащей углекислоты. Заметим, что пузырьков газа не будет появляться. Делаем вывод: листья выделяют газ, но только тогда, когда вода содержит углекислоту.
С первого взгляда поражает, почему пузырьки выделяются только с нижней стороны листа, но явление это станет понятным, как только мы познакомимся с микроскопической анатомией листа. В каждом листе или, правильнее, собственно в его пластине мы различаем по виду две различные части, при более же тщательном исследовании — три. Две части, бросающиеся в глаза, это—нервы или жилки, а в промежутках между ними — листовая мякоть. При тщательном анатомическом исследовании убеждаемся, что верхняя и нижняя поверхности покрыты еще особой тканью—кожицей, которая легко отстает, так что при известной обработке листа, именно, дав ему вылежаться в воде, мы можем распластать его на три слоя: верхнюю кожицу, среднюю часть и нижнюю кожицу. Из этой средней части, состоящей из жилок и мякоти, мякоть можно удалить, постукивая осторожно мягкой щеточкой, и тогда получаем изящную, тонкую и прозрачную, как паутина, сетку этих жилок или нервов. О значении этой части листа мы будем говорить впоследствии, а пока обратим внимание исключительно на мякоть и кожицу. Кожица состоит из одного слоя клеточек, расположенных в одной плоскости; мякоть же образует рыхлую губчатую ткань со значительными промежутками, наполненными воздухом. Поэтому листья плавают на воде, но если из них, под водой, выкачать воздух, то они потонут и в то же время сделаются более темными, прозрачными; это зависит от того, что воздух в промежутках между клеточками замещен водой. После этих предварительных объяснений нам станет понятен этот рисунок, изображающий в увеличенном и несколько схематическом виде четырехугольный кусочек, выкроенный из листа где-нибудь в промежутке между жилками (фиг. 35). Здесь видны две плоскости разреза, долевая и поперечная, и нижняя поверхность листа. Мякоть состоит из клеточек двоякого рода: в верхней части листа они имеют столбчатый вид и расположены наподобие частокола, вертикально к поверхности листа; в остальной части листа клеточки разнообразной и неправильной формы, оставляющие между собой значительные промежутки. Все клеточки мякоти, но в особенности столбчатые, содержат мелкие зеленые крупинки; к ним мы вернемся позднее, здесь же только кстати заметим, что лист, равно как и себе бесцветен и своим цветом обязан этим крупинкам. Такова мякоть листа. Кожица, которую мы видим здесь и в плоскости, и в разрезе, состоит из плоских, продолговатых, почти табличных клеточек. Между этими клеточками на нижней поверхности разбросаны какие-то особой формы органы,—один из них пришелся на краю разреза и перерезан пополам. Мы видим, что он состоит из двух изогнутых дугой клеточек, окаймляющих продолговатую щель. Это, следовательно, отверстия отдушины в нижней кожице, ведущие во внутренность листа. Органы эти получили название устьиц. Число их громадно; так, на одном листе липы их более миллиона, и эта цифра не должна возбуждать недоверия, потому что способ вычисления очень прост и точен. Присутствие этих органов преимущественно на нижней поверхности листьев объясняет нам, почему в большей части случаев, в опытах, подобных выше нами описанным, выделение газа наблюдается на нижней поверхности листьев. Об этих устьицах нам еще придется поговорить.
Посмотрим теперь, какой же это газ выделяется из листа, когда на него действует солнечный свет. Для этого стоит подождать, пока под колпаком (фиг. 34) наберется достаточное количество газа, и тогда, соблюдая некоторые предосторожности, вынув пробку, просунуть в горлышко едва тлеющую лучинку, она мгновенно вспыхнет и будет гореть, разбрасывая искры. Это — несомненный признак кислорода, следовательно, воздух, выделенный листьями,—кислород или очень богат этим газом. Но мы уже видели, что опыт идет успешно только тогда, когда в воде растворена углекислота. Рождается вопрос, не существует ли прямой связи между присутствием углекислоты и появлением кислорода. Наш опыт, очевидно, не дает на него прямого ответа. Для того, чтобы узнать участь углекислоты, сообщаем ему такую форму. Возьмем прибор, состоящий из трубки подковообразной формы (фиг. 36), с одним коленом глухим, а другим закрывающимся притертой пробкой*. В трубку наливаем воды и пропускаем углекислоту так, чтобы она занимала в левом глухом колене пространство до подвижного значка, прикрепленного к стативу (как показано на чертеже). В правое открытое колено погружаем длинный лист злака и, долив колено водой до самого края, закрываем пробкой так, чтобы под ней не осталось ни малейшего пузырька воздуха. Затем выставляем прибор на свет. Обнаруживается уже знакомое нам явление: лист покрывается мельчайшими пузырьками; пузырьки, достигнув известной величины, поднимаются в верхнюю часть трубки; там накопляется заметное и постоянно увеличивающееся количество газа. Между тем, как объем газа в правом колене будет расти, в левом—объем углекислоты будет уменьшаться. Когда уровень воды в правом будет при а', в левом он будет уже при а. Газ в правом колене, очевидно, кислород, но для большей уверенности мы можем вынуть пробку и испробовать его лучинкой. Убедившись, что это кислород, вновь доливаем трубку водой, вновь повторяем опыт. Снова появится известное количество кислорода, а в другом колене исчезнет соответствующее количество углекислоты. Мы знаем, что это углекислота, потому что сами ее туда пропустили, но для большей убедительности, после нескольких подобных опытов, вновь доливая правое колено водой, закрываем пробкой и, оборотив всю трубку, переводим остаток газа из левого колена в правое. Если затем мы испробуем этот газ, то убедимся, что не только тлеющая лучина не будет вспыхивать, но даже горящая будет тухнуть. Значит, этот газ был и остался углекислотой. Ход опыта легко понять: углекислота в левом колене постоянно растворяется в воде, но этот раствор ее при действии листа в правом колене разлагается и выделяет кислород. Вследствие этого растворяется новое количество углекислоты и т. д. Этот опыт доказывает нам, правда, не в особенно точной, но зато очень наглядной форме, тот факт, что углекислота, -------------------------------------------
* Так называемый прибор Гофмана, очень употребительный при наглядном преподавании химии.
-----------------------------------------
проходя из одного колена в другое мимо листа, превращается в кислород, т. е. разлагается, и при этом объемы исчезающей с одного конца углекислоты и появляющегося с другого конца кислорода приблизительно равны. Так как химия учит нас, что при сгорании углерода в кислороде, при образовании углекислоты, известный объем кислорода образует равный объем углекислоты, то оказывается, что в нашем опыте углекислота разлагается начисто, весь кислород ее выделяется, а весь углерод остается в растении. Тот же опыт еще нагляднее можно сделать над одним листом, над большим плавающим листом белой водяной лилии или желтой кувшинки. Эти водяные растения имеют ту особенность, что устьица у них распределены на верхней, сообщающейся с воздухом поверхности их плавающих листьев, а воздушные полости, находящиеся под устьицами, сообщаются с такими же полостями пластины и длинного черешка. Помещаем такой лист в широкий сосуд с водой так, чтобы пластина плавала на поверхности, а черешок пропускаем в длинную, наполненную водой трубку с делениями. Как только мы поставим трубку вертикально, из среза черешка начнут выделяться пузырьки, и трубка быстро наполняется воздухом, пока вода в ней установится на том же уровне, как и в широком сосуде. Это выделение воздуха, поступающего в устьица и выделяющегося из среза черешка, доказывает, что пока уровень воды в трубке выше, чем в наружном сосуде, давление на этот срез менее воздушного. Наполнив снова трубку водой и вдвинув в нее черешок, пластину погружаем под воду и загружаем ее стеклянной пластинкой с вырезом для черешка (другая такая пластинка показана на рисунке справа от широкого сосуда, фиг. 37). Для первого опыта мы возьмем воду прокипяченную, не содержащую, следовательно, углекислоты. При этом мы ничего не заметим. Тогда приливаем воды, содержащей углекислый газ (например, обыкновенной сельтерской), и покрываем широкий сосуд папкой так, чтобы на лист не падало солнечного света, и снова ничего не замечаем. Но как только мы снимаем папку и солнечный свет упадет на пластину, из среза черешка побежит вереница крупных пузырьков воздуха. Набравшийся воздух мы можем измерять, для чего трубка и снабжена делениями. Из того, что мы уже знаем, мы заключаем, что этот газ, выделяющийся только в присутствии углекислоты и только под влиянием света, должен быть кислород. Осторожно вытянув из трубки черешок, мы закрываем ее отверстие и опрокидываем ее, заботясь, чтобы отверстие оставалось все время закрытым. Берем узкую прямую лучинку, особенно удобно для этого распарывать деревянные шторы—две такие лучинки показаны на рисунке. Зажигаем ее и гасим, так чтобы на конце остался тлеющий уголек. Отнимая осторожно палец, закрывающий отверстие трубки, вводим в нее тлеющую лучину. Она вспыхивает с легким треском ярким белым пламенем; это—признак кислорода или во всяком случае смеси, более богатой кислородом, чем воздух. Вытянем осторожно лучинку из трубки, быстро закрыв ее отверстие пальцем. Снова зажигаем и гасим лучинку, и пока на ней еще сохраняется красный уголек, вновь вводим ее в трубку; она снова вспыхивает, и так хоть до десяти раз, пока не истощится избыток кислорода. Таким образом на одном листе и в несколько минут можно доказать тот основной факт, что, выставленный на солнечный свет, он превращает углекислоту в кислород.
При помощи очень распространенного в последние годы прибора, так называемого с ц и о п т и к о н а, т. е. усовершенствованного волшебного фонаря, мы можем во всякое время показать это явление разложения углекислоты растением целой обширной аудитории, прокладывая на экране увеличенное изображение растения и трубки, в которой производится исследование выделенного растением газа. Вот одна из наиболее наглядных форм этого опыта (фиг. 38). Стеклянная ванночка, состоящая из подковообразной согнутой стеклянной палочки (е) и двух зеркальных стекол (d), представляет нам маленький аквариум, населенный обыкновенными водяными растениями. Если мы располагаем достаточно сильным источником света, солнечным, электрическим или даже Друмондовым, то можем отбросить на экране изображение этого миниатюрного аквариума (уменьшенного на фиг. 38 в два раза) величиною в сажень и более и во всех местах, где стебельки или черешки листьев перерезаны, заметим любопытное явление выделения кислорода растением, разлагающим углекислоту*. Для этого, конечно, вода должна содержать углекислоту, а свет должен быть достаточно ярок; в отсутствии этих двух условий выделения пузырьков не будет заметно, но зато, когда свет достаточно силен (солнечный или электрический), они устремляются вереницей наподобие четок. Остается убедиться, что этот газ состоит из кислорода или, правильнее, очень богат кислородом, так как он всегда содержит примесь других газов, растворенных в воде. Для этого концы нескольких веточек подводим под расширенное отверстие трубочки с делениями (а), наполненной так же как и ванна, водой, собираем в ней выделяющийся газ. В перетянутой своей части трубка эта плотно закрыта притертым, как пробка, концом стеклянной палочки (с), проходящей через всю воронкообразно расширенную верхнюю часть трубки (б). Когда газа набралось достаточно, мы приступаем к его исследованию**. Он может состоять из кислорода, выделенного растением, а также из атмосферного воздуха и углекислоты, растворенных в воде и, следовательно, могущих проникнуть и в полости растения. Приливаем в воронкообразную часть трубки раствора едкой щелочи и осторожно приподнимаем палочку так, чтобы щелочь проникла в нижнюю часть, снабженную делениями. Щелочь, как мы уже знаем, поглощает углекислоту***. Если вначале в трубке было, например, 50 делений газа, то после поглощения углекислоты его останется, скажем, 48 делений. Тогда в воронку приливаем другого вещества, раствора так называемой пирогалловой кислоты, который имеет свойство поглощать кислород, причем окрашивается в темнобурый цвет. Приподымаем палочку, и, как только первые капли этой жидкости проникнут в трубку и придут в соприкосновение с заключающимся в ней газом, они окрасят жидкость, и объем газа начнет быстро сокращаться. Наконец, вместо 48 долей останется каких-нибудь 15. Этот остающийся газ—азот. Значит, кислорода было всего 33. Но вместе с 15 частями азота, в виде атмосферного воздуха, могло проникнуть не более 5 частей кислорода, так что 28 делений приходится на долю кислорода, выделенного растением вследствие разложения углекислоты.
При помощи описанного прибора и располагая электрическим: светом, мы получаем в первый раз возможность это явление, совершающееся в природе только днем и в теплую пору года, показать в темный зимний вечер целой аудитории так же просто, как показываем на экране какой-нибудь рисунок. Само собой понятно, что прибором этим можно пользоваться и без фонаря как простым и удобным приемом исследования.
---------------------------------------
* Водяные растения в своих подводных частях лишены устьиц, но снабжены внутренними воздушными полостями, куда и поступает кислород, выделяющийся затем пузырьками из случайных отверстий.
** Круги фигуры 38 представляют светлое поле, которое дает волшебный фонарь: для получения более значительного увеличения мы рассматриваем весь прибор в два приема.
*** См. 111 лекцию — о дыхании семени.
---------------------------------------
До сих пор мы занимались изучением разложения углекислоты растениями, погруженными в воду; такая форма опыта наиболее удобна для первоначального ознакомления с этим явлением, так как делает вполне наглядным выделение газов растением; нам необходимо теперь проверить, происходит ли подобное разложение и в прикосновении листа с воздухом, содержащим углекислоту.
Вот наиболее простая и грубая форма подобного опыта, та самая,в которой это явление было в первый раз обнаружено сто лет тому назад знаменитым Пристли. Берем стеклянную банку (как на фиг. 34), наливаем на дно ее немного воды и ставим небольшой зажженный огарок (само собою понятно, такой величины, чтобы он торчал из воды). Накрываем этот огарок таким же стеклянным колоколом, как на фигуре 34, так, чтобы он погружался краем в воду на дне банки. Tаким образом, воздух под колоколом будет замкнут, отделен от внешней атмосферы слоем воды. Некоторое время огарок будет продолжать гореть под колоколом и затем потухнет. Значит, под колоколом недостает более кислорода для поддержания горения, он заменен углекислотой, образовавшейся вследствие горения. Если бы теперь мы ввели под колокол (через горлышко) горящую лучину, то она, очевидно, потухла бы, как и огарок. Но если мы осторожно пропустим под колокол чрез воду зеленую ветвь или несколько листьев и выставим весь прибор на продолжительное время на свет, то убедимся, что после того горящая лучина будет продолжать гореть и под колоколом,— значит, в нем вновь появился кислород, которого прежде не было. Растение, очевидно, превратило в кислород углекислоту, образованную горением свечи. Тот же опыт мы могли бы сделать и в другой форме: вместо свечи мы могли бы посадить под колокол мышь; когда она задохнулась бы, мы имели бы доказательство, что под колоколом недостает кислорода для дыхания. Введя под него зеленую ветвь и выставив на солнце, мы сделали бы этот воздух вновь годным для дыхания, возвратив ему кислород.
Во всех до сих пор описанных опытах мы довольствовались одним качественным изучением явления превращения углекислоты в кислород при содействии растения или только приблизительной оценкой отношений между исчезающей углекислотой и появляющимся кислородом. Наука обладает и несравненно более точными количественными методами для изучения этого явления, но их описание было бы здесь неуместно, так как для этого пришлось бы вдаваться в технические подробности. Скажу только, что для этого мы пользуемся уже знакомым нам свойством углекислоты — поглощаться едкими щелочами. Положим, что мы доставляем растению или отдельному листу в замкнутом стеклянном сосуде — в стеклянной трубке с делениями—известное количество углекислоты и выставляем на свет. После опыта мы при помощи едкой щелочи определяем, сколько углекислоты осталось в трубке. Зная, сколько взято было углекислоты и сколько осталось в остатке, знаем, сколько углекислоты исчезло, т. е. разложилось, заменилось кислородом. Этим путем можно было разрешить множество любопытных вопросов, как, например, какое содержание углекислоты в воздухе наиболее благоприятно для растения. Оказалось, что около 8%; свыше этого количества она, невидимому, начинает действовать на растение уже вредно.
Еще один относящийся сюда вопрос заслуживает нашего внимания. Мы убедились на опыте, что растения разлагают углекислоту, которую мы им доставляли в наших приборах, но, спрашивается, вправе ли мы заключить из этих опытов, что и при естественных условиях растение может разлагать углекислоту воздуха. Вспомним, что при наших опытах мы доставляем растению довольно значительное количество углекислоты, обыкновенно несколько процентов, а в воздухе ее находится всего несколько десятитысячных. Может показаться мало вероятным, чтобы растение было в состоянии разыскать и усвоить так скудно рассеянные в воздухе частицы угольной кислоты. Для разрешения этого вопроса известный французский ученый Буссенго сделал следующий опыт. Берем большой стеклянный шар с тремя отверстиями (фиг. 39), через нижнее отверстие которого пропущена в шар покрытая листьями ветвь винограда, сохранившая связь с лозой, следовательно, находящаяся в совершенно нормальных условиях. При помощи какого-нибудь засасывающего прибора (так называемого аспиратора, описание которого сюда не относится) через стеклянный шар и сообщающийся с ним прибор, который во всей его совокупности мы пока будем обозначать буквой А, постоянно, медленно протягивается струя наружного воздуха, как это показано стрелками. В засасывающем воздух приборе мы измеряем, сколько пропущено воздуха через шар в течение всего опыта. Сделав анализ воздуха в месте, где производится опыт, мы узнаем, сколько в нем заключается углекислоты. Зная, сколько воздуха пропущено через шар с растением, зная, сколько этот воздух содержал углекислоты, мы узнаем, какое количество углекислоты вошло в шар. Остается определить, сколько ее вышло из шара, чтобы узнать, сколько исчезло, т. е. разложено листьями. Для этой последней цели и служит прибор А. Опишу вкратце его значение, опуская опять технические подробности, так как имею в виду объяснить только основную мысль опыта, а не приемы исследования. Существенная часть этого прибора состоит из двух коленчатых стеклянных трубочек (а), через которые проходит струя всасываемого воздуха и которые предназначены для поглощения углекислоты. Для этого одна из них содержит едкую щелочь в виде мелких кусочков. Если едкая щелочь поглотит углекислоту, то станет тяжелее, следовательно, стоит только, отцепив часть прибора, означенную буквой а, взвесить ее до опыта и после опыта. Прибыль в весе покажет нам количество углекислоты, оставшейся в воздухе после выхода из шара. Оказалось, что при благоприятных условиях освещения из шара выходил воздух, почти лишенный углекислоты. Следовательно, проходя над зеленой поверхностью освещенного растения, воздух оставляет в нем почти всю свою углекислоту, несмотря на то, что частицы ее так редко рассеяны в атмосфере, можно сказать, теряются в массе других ее составных частей. Этот результат станет нам более понятен, если мы вспомним диффузию углекислоты в нашу искусственную клеточку*. Тогда углекислота сама вторгалась в клеточку потому только, что ее там не было, но и в листе она постоянно разлагается, как бы бесследно исчезает, и потому должна, на основании законов диффузии, замещаться все новыми и новыми количествами из атмосферы. Классический опыт Буссенго был произведен более чем полвека тому назад и вследствие его хлопотливости почти не повторялся. В последние годы талантливый английский ученый Горас Броун организовал целый ряд таких опытов в еще более совершенной форме, благодаря чему ему удалось устранить и остальные сомнения. Так, все еще представлялось непонятным, каким образом растение, несмотря на ничтожность общей площади сечения микроскопических отверстий своих устьиц, успевает вычерпывать из атмосферы так скудно содержащуюся в ней углекислоту. Оказалось, что благодаря особенностям в диффузии газов (обнаружившимся в первый раз в этих опытах Броуна) углекислота проникает чрез эти отверстия почти в таких же количествах, как если бы поглощение совершалось всей поверхностью листа. Это дало Броуну повод к остроумной шутке, что растение обладает повидимому, более обширными сведениями по физике, чем мы готовы допустить. Оказалось также, что при увеличении содержания углекислоты от обычных 2/10000 или 1/5000 и количество ее, разлагаемое растением, возросло почти в пять раз, из чего мы с еще большей уверенностью, чем прежде, можем заключить, как успешно растение может использовать атмосферную углекислоту, доступную ему в таких, казалось бы, неуловимых количествах. * См. II лекцию. Жизнь растения Приходя в прикосновение с зеленой, освещенной солнцем поверхностью растения, углекислота разлагается, ее кислород освобождается, а углерод слагается в растении. Постараемся теперь проследить дальнейшую судьбу этого углерода в растении. Для этого обратимся опять к микроскопу. Все без исключения наблюдения и опыты над этим явлением приводят к заключению, что процесс этот происходит только в зеленых частях растения. Если орган не зеленый, то мы можем безошибочно сказать, что он не разлагает углекислоты, а если же он ее разлагает, то он наверно содержит зеленое вещество, скрытое, замаскированное другими красящими началами. Эти зеленые зерна, с которыми мы познакомились, говоря о листе, этот, так называемый, хлорофилл представляет нам орган, в котором совершается процесс разложения углекислоты. Вне его в растении не происходит усвоения углерода.
Посмотрим, что же мы знаем об этом хлорофилле.
Он встречается в клеточках, как мы уже видели, в форме крупинок, а также в форме палочек (фиг. 40)*, лент (фиг. 67, справа) и пр. Если мы выдержим какое-нибудь растение несколько времени в темноте и затем будем наблюдать под микроскопом эти крупинки, то их строение представится нам совершенно однообразным; внутри их не будет заключаться никаких отложений (фиг. 40—а, влево). Но если мы затем выставим растение на свет, в обыкновенном воздухе или воде, то увидим, что, по прошествии известного времени, иногда нескольких минут, в них покажутся мелкие зернышки (фиг. 40—а, вправо). У некоторых растений зернышки эти с течением времени увеличиваются, выставляются наружу и продолжают расти своей частью, прилегающей к хлорофилловой крупинке (фиг. 40—б). В таком случае они проявляют слоеватое строение, характеристическое для зерен крахмала. Мы узнаем в них крахмал, но для этого нам нет надобности даже дожидаться, чтоб они выросли; в зернышке, только что появившемся в виде точки, мы уже можем узнать крахмал, если прибегнем к знакомой нам микроскопической реакции, если окрасим его в синий цвет иодом.
Значит, в крупинке хлорофилла образуется крахмал, который продолжает расти в точках соприкосновения с хлорофиллом. Мы легко можем доказать, что это образование крахмала находится в связи с разложением углекислоты, что оно является его результатом.
Во-первых, когда атмосфера или вода не содержит углекислоты, крахмала в хлорофилле не образуется; во-вторых, в темноте его также не образуется,— следовательно, для образования его в хлорофилле необходимо присутствие углекислоты и условие ее разложения, т. е. свет.
Мы еще более убеждаемся в том, что крахмал и есть то искомое вещество, которое образуется из углерода углекислоты, когда припомним его состав. Он может служить типическим представителем углеводов, а в таком случае мы можем объяснить себе его происхождение следующим образом. В клеточках есть всегда вода; но если от воды и углекислоты отнять весь кислород этой последней, то в остатке получится углевод, т.е. как бы соединение углерода с водой. Таковы известные нам факты; но должно заметить, что наши сведения по этому предмету еще далеко не полны. Мы знаем, что клеточка получает углекислоту и воду, выделяет кислород, образует углевод; знаем, что эти процессы находятся в необходимой причинной связи, совершаются в том же хлорофилловом зерне и следуют один за другим с поразительной быстротой. Но как это происходит: откуда берется кислород, весь ли из углекислоты или частью из воды, что даже вероятнее, и не предшествует ли образованию крахмала образование других более простых, а может быть и более сложных соединений,—ничего этого мы пока в точности не знаем, и здесь, конечно, не место вдаваться в гадательные толкования этих явлений, не разъясненных еще вполне наукой.
Как бы то ни было, наблюдая эти процессы разложения углекислоты и образования крахмала, мы не должны забывать, что присутствуем при одном из важнейших явлений в жизни не только листа, не только растения, но всего органического мира. Это превращение простых неорганических веществ, углекислоты и воды, в органическое, в крахмал, есть единственный, существующий на нашей планете, естественный процесс образования органического вещества. Все органические вещества, как бы они ни были разнообразны, где бы они ни встречались, в растении ли, в животном или человеке, прошли через лист, произошли из веществ, выработанных листом. Вне листа или, вернее, вне хлорофиллового зерна, в природе не существует лаборатории, где бы выделывалось органическое вещество. Во всех других органах и организмах оно превращается, преобразуется, только здесь оно образуется вновь из вещества неорганического.
Из этого крахмала образуется, например, растворимый сахар, который, странствуя из клеточки в клеточку, достигает отдаленнейших частей растения; из этого сахара образуется клеточка, этот твердый остов растения; наконец, из этого же сахара и неорганического вещества, аммиака, могут образоваться самые сложные органические вещества - белковые.
Итак, в листе усвояется углерод, происходит процесс образования углеродистого органического вещества, снабжающий им не только растение, но и все животное царство; мы, значит, доискались до источника углерода в растении и разъяснили, как он проник туда. Этим разъясняется первая сторона явлений питания; нам теперь известно, откуда и каким путем берутся все элементы, входящие в состав растения; углерод был последним из них.
До сих пор мы рассматривали деятельность листа и вообще растения исключительно с химической точки зрения—-с точки зрения превращения вещества. Исходя из основного закона химии, что вещество не созидается, не исчезает, мы старались разыскать источники этого вещества, пути, которыми оно проникает в растение, и те превращения, которые оно при этом испытывает.
Но растительное тело представляет нам не только вещество, но в то же время запас, как бы склад силы, например, тепла. Одним семенем березы, сжигая его, мы не согрели бы даже на минуту озябших рук; столетней березой мы протопили бы несколько дней нашу печь. Следовательно, в березе, в течение ее жизни, накопился запас тепла, которым мы пользуемся как теплом же или как источником механической силы.
Рождается вопрос: откуда же взялось это тепло, эта сила? Это тот же вопрос, который мы ранее сделали относительно вещества. Как тогда он предполагал в нас убеждение, что вещество не исчезает, не созидается, так и теперь мы должны быть наперед убеждены, что и сила не созидается, не исчезает. И действительно, как химики в прошлом столетии пришли к убеждению в неуничтожаемости вещества, так физики в настоящем пришли к убеждению в сохранении силы. Силы природы могут бесконечно видоизменяться, превращаясь одна в другую или скрываясь, переходя в состояние напряжения, но никогда не уничтожаясь, не возникая вновь. Для обозначения этих двух состояний силы—явной, обнаруживающейся в явлениях движения, и скрытой, таящейся в виде напряжения,— мы употребляем более общее выражение — э н е р г и я.
Спрашивается, какое же это скрытое состояние энергии, т. е. теплоты, в наших дровах и откуда взялась эта теплота, так как она не могла возникнуть сама собой? Для того, чтобы выяснить это, мы должны вновь взглянуть на знакомые нам химические явления, совершающиеся в листе, но с чисто-физической точки зрения— с точки зрения совершающегося здесь превращения энергии.
Bсe химические явления могут быть разделены на две категории: на такие, при которых появляется, освобождается теплота, свет, электричество,— одним словом, энергия, и на такие, при которых, наоборот, поглощается, скрывается энергия.
Первые явления совершаются сами собой или нуждаются в ничтожном толчке для того, чтобы совершиться, вторые, наоборот, нуждаются в постороннем источнике энергии, которая при этом затрачивается, поглощается.
К числу первых принадлежит большая часть явлений химического соединения, к числу последних—большая часть явлений химического разложения.
Простейшим примером химического соединения может служить соединение с кислородом, т. е. горение; простейшим примером
разложения,— явление, обратное горению, т. е. отнятие у тела кислорода, так называемое восстановление.
То, что происходит при химическом соединении и разложении, при горении и восстановлении, мы можем пояснить себе наглядным образом при помощи следующей простой модели, состоящей из двух свинцовых шариков, подвешенных на ниточках (фиг. 41).
Причина всякого химического соединения (фиг. 41) лежит в том, что разнородные тела одарены стремлением, своего рода тяготением друг к другу. Это стремление мы называем химическим сродством. Частицы углерода и кислорода стремятся навстречу друг другу, как вот эти шары а и б, если я их раздвину и предоставлю самим себе. Но мы знаем, что при ударе тел развивается теплота, а иногда и свет. Теплота и свет, развивающиеся от удара, от невидимых столкновений между частицами углерода и водорода с частицами кислорода, и есть та теплота и тот свет, которые мы наблюдаем в горящем пламени.
Мы усматриваем, таким образом, причину, почему химическое соединение идет само собой и почему при этом развивается теплота. Соединяясь, химические элементы только повинуются своему взаимному стремлению, как наши падающие шары, а, столкнувшись, от удара нагреваются, освобождают теплоту.
Совсем иное дело—явления разложения. Для того, чтобы разложить химическое соединение,— в нашем сравнении для того, чтобы разодвинуть эти шары,— я должен приложить силу, должен затратить известное количество энергии, такое же количество энергии, какое проявится потом при ударе тел, когда я их предоставляю самим себе. Это равенство энергии, затрачиваемой на разложение и проявляющейся при соединении, легко доказать на нашем механическом сравнении. В самом деле, для того, чтобы удалить один шар от другого, я должен его поднять, преодолеть при этом силу тяжести; о количестве затраченной на это энергии я сужу по произведенной мной работе, эта работа измеряется произведением из веса шара на высоту поднятия. Но и в момент удара о другой шар падающий шар обладает энергией, достаточной для поднятия шара такого же веса на такую же высоту. Мы это заключаем из того, что если бы он не встретил другого шара, то сам, подобно маятнику, отшатнулся бы на другую сторону и на такую же высоту, т. е. поднял бы свой собственный вес на такую же высоту, с какой только что упал. Итак, для того, чтобы разъединить, разорвать связь, чтобы оказать противодействие сродству двух химических тел, нужно затратить такое же количество энергии, какое освобождается при их соединении. Если известное количество углерода, сгорая в кислороде, освобождает, скажем, 1 000 единиц тепла, то для того, чтобы выделить обратно этот углерод из образовавшейся углекислоты, порвать его связь с кислородом, необходимо затратить те же 1 000 единиц тепла. И действительно, мы видим, что разложить углекислоту, выделить из нее углерод, нам удалось только подвергая ее высокой температуре горящего магния. Этот случай разложения углекислоты магнием не может, впрочем, служить примером простого разложения, так как при нем одновременно происходит и соединение магния с кислородом. Химики, действительно, долгое время полагали, что разложение таких прочных соединений, каковы углекислота или вода, и не может совершиться иначе, как при содействии третьего тела, обладающего более сильным сродством с кислородом, но в сравнительно недавнее время они убедились, что и действия одной теплоты достаточно для того, чтобы вызвать разложение, или, как говорят, диссоциацию углекислоты и воды. Теплота, как учит современная физика, есть не что иное, как движение—быстрое, невидимое, но ощущаемое сотрясение частиц тела. Нагревая какое-нибудь сложное тело до очень высокой температуры, мы приводим его частицы в такое состояние, до того расшатываем их, что, наконец, между ними порывается взаимная связь—вызывается разложение, так, например, при очень высокой температуре мы уже не имеем водяного пара или газа, а смесь водорода и кислорода.
При разложении поглощается, затрачивается энергия. Но куда девается эта затраченная на разложение энергия? Исчезнуть она не может,—это противоречило бы закону сохранения энергий. Она при этом переходит в скрытое состояние напряжения или запаса. Примеры запаса энергии в сфере механических явлений всякому знакомы: чугунная баба, готовая упасть на вгоняемую в землю сваю, натянутый лук, готовый метнуть стрелу,—все это вполне понятные случаи запаса энергии в виде напряжения. Но то же выражение на первый раз звучит как-то странно в применении к свету, к теплоте. Можно ли запасать такую силу, как свет или теплота? Могли я, например, уловить и спрятать на завтра часть той теплоты и света, которые освободились при горении магниевой проволоки? Не только мог, но даже сделал. Когда я окунул горящую проволоку в сосуд с углекислотой, я затратил часть этой энергии на разложение углекислоты, на выделение углерода. Этот углерод я мог сжечь завтра или завещать его отдаленному потомству, и оно, сжигая его, воспользуется тем светом и теплотой, которые мы сберегли, запасли сегодня, затратив их на разложение углекислоты.
Значит, углерод или вообще всякое горючее тело (дрова в печи, пища в нашем теле), разъединенное, но стремящееся соединиться с кислородом, представляет запас энергии. Следовательно, во всяком химическом процессе, в котором тело, неспособное гореть, превращается в тело, способное гореть, делается запас энергии.
В окончательном выводе мы приходим к заключению, что, во-первых, разложение углекислоты, выделение из нее углерода может происходить не иначе, как при затрате внешней силы, и, во-вторых, что сила, при этом затраченная, переходит в состояние запаса. Вооружившись этими двумя положениями, возвратимся к нашему листу.
В нем именно происходит подобный процесс. Из неспособной горению углекислоты образуются горючий крахмал, древесина и пр. Ясно, что этот процесс не может совершаться иначе, как при содействии внешнего источника силы.
И действительно, я уже не раз повторял, что разложение углекислоты происходит только при свете, что деятельность листа начинается только с той минуты, когда на него упадет луч солнца.
Этот луч и есть та сила, которая вызывает разложение углекислоты и при этом поглощается, слагается в запас. Чтобы это не показалось странным, сравним явления световые с явлениями тепловыми. Мы видим, что теплота есть движение, которое, расшатывая частицы тела, вызывает его разложение. Но свет есть также движение, правильное, волнообразное движение. Следующее, конечно, грубое сравнение поможет нам выяснить разлагающее действие света. Представим себе, что на гладкой поверхности воды плавают рядом два легких тела, два деревянных шара. Неподалеку от них мы бросим в воду камень; от него пойдут круги, и каждый раз, что новая волна будет пробегать под плавающими шарами, взбрасывая на гребень один, погружая в ложбину другой, она будет разъединять их, порывать между ними связь. Камень, дающий круги,—это солнце, от которого постоянными, расходящимися в бесконечность кругами бегут световые волны, с тем только различием, что эти волны пробегают в секунду 290000 верст, что они так часты и мелки, что на одном дюйме их помещается средним числом 50000. Эти-то почти немыслимо быстро чередующиеся волны, ударяясь в листе о еще более мелкие атомы углерода и кислорода, соединенные в углекислоту, расшатывают их, порывают связь между ними, кислород освобождается, а углерод тотчас вступает в другие соединения. Первое из них, о существовании которого мы узнаем при помощи микроскопа,— крахмал.
Только что мы видели, как можно сохранить впрок теплоту и свет горящего магния. То же оправдывается и относительно солнечного луча. Просто схватить и спрятать луч солнца мы не в состоянии, но зато с этой целью мы выращиваем растения, которые своими листьями не только извлекают углерод из воздуха, но вместе с этим углеродом поглощают и слагают в запас схоронившийся в этом углероде луч солнца. В дровах нас греет луч летнего солнца; он же в длинный зимний вечер светит в лучине нашего крестьянина и в нашей свече.
Так как лист служит, главным образом, для улавливания света, то нам становится понятным физиологическое значение его преобладающего развития в плоскости: ему выгоднее иметь плоскую, чем какую иную форму. Величина всей этой поглощающей свет листовой поверхности у некоторых растений до восьмидесяти раз более занимаемой ими площади земли.
Только теперь мы в сострянии оценить вполне значение процессов, совершающихся в листе. С одной стороны, это—процесс усвоения одного из важнейших составных начал растения—углерода — и в то же время процесс превращения неорганического вещества в органическое. Как мы сказали, все органическое вещество, встречающееся в растениях и в животных, прямо или косвенно происходит из листа; с другой стороны, в листе совершается тот процесс, который связывает существование всего органического мира с солнцем. Лист служит как бы посредником между любым проявлением энергии в органическом мире и солнцем—этим общим источником энергии. Запасом солнечной энергии, поглощенной растением, пользуется не только само растение, но и все животное царство и человек. Мы видели, что прорастающее зерно нагревается; но откуда же взялась эта теплота? Она произошла от дыхания, от сжигания части органического вещества, завещанного семени материнским растением. Но ведь на образование этого органического вещества затрачена была энергия солнечного луча,—следовательно, прорастающее в земле семя пользуется теплотой солнечного луча, поглощенной взрослым растением. Точно так же и мы, принимая в пищу органическое вещество, вместе с тем поглощаем сохраненный в нем солнечный луч и употребляем его на то, чтобы согревать или приводить в движение свое тело. Значит, лист, в котором мы признали уже единственную естественную лабораторию, где заготовляется органическое вещество на оба царства природы, тот же лист и в том же самом процессе усвоения углерода запасает на них энергию солнечного луча, становится, таким образом, источником силы, проводником тепла и света для всего органического мира.
До сих пор мы говорили в общих выражениях: в листе разлагается углекислота; в листе поглощается солнечный свет и т. д. Но мы имеем право выразиться гораздо определеннее: в отличие от усвоения других питательных веществ по отношению к усвоению углерода мы можем вполне определенно указать тот микроскопический очаг, в котором происходит этот процесс. Это—зеленое хлорофилловое зерно. Мы можем со всей желаемой точностью убедиться в том, что лучи солнца действительно поглощаются хлорофиллом и что именно эти поглощенные лучи вызывают разложение углекислоты, как первый акт усвоения углерода, и образование крахмала, как его последний акт. Таким образом, зеленый цвет, зависящий от своеобразного поглощения света зернами хлорофилла, является не случайным свойством растения, а тесно связан с самым существенным процессом его питания. Не лист как целое, а именно сообщающее ему зеленый цвет хлорофилловое зерно служит, как, мы выражались ранее, посредником между всей жизнью на земле и солнцем*.
--------------------------------------------- * Необходимое условие — сохранить соразмерность всех частей курса— не дозволяет мне дать такое развитие этой интереснейшей главе физиологии растений, какого она заслуживает. Желающие ближе ознакомиться с этой стороной жизни растения найдут более подробное изложение предмета в помещенной ниже, в приложении, лекции: Растение как источник силы, которая в свою очередь представляет популярное изложение главных результатов моего специального труда: Об усвоении света растением, и дальнейших моих исследований в этом направлении. Еще подробнее факты эти изложены в лекции: Растение и солнечная энергия (в моем сборнике «Лекции и речи». Москва, 1888, а также отдельной брошюрой). ----------------------------------------------
Мы ознакомились с отправлением зеленого листа. Все растения, лишенные зеленых частей, неспособны к нему, неспособны сами для себя вырабатывать органическое вещество из углекислоты, а вынуждены жить на счет органического вещества, выработанного другими растениями. Таковы, например, грибы, как те, которые мы привыкли называть этим именем, так и те микроскопические грибы, которые мы называем обыкновенно плесенью. Они могут существовать только на почве, содержащей готовое органическое вещество; всякая попытка воспитать их в среде, не содержащей его, как мы это делали с зелеными растениями, оказалась бы бесплодной. Сюда же относятся и так называемые чужеядные растения, которые, присасываясь к стеблям и корням других растений, питаются на их счет; такова, например, заразиха, появляющаяся на корнях конопли; такова повилика (Guscuta), обвивающаяся вокруг стеблей хмеля, льна, клевера, присасывающаяся к ним и под конец совсем их истощающая. Все эти растения или имеют вместо листьев невзрачные, не зеленые чешуйки, или вовсе не имеют листьев. Эти растения, неспособные к самостоятельному существованию, а сосущие соки из других растений, мы называем вообще п а р а з и т а м и. Все они, а в особенности мелкие паразитные грибки, причиняющие различные болезни растениям, составляют истинный бич земледельца, нередко вырывая у него из рук целые жатвы.
Таково значение листа. Его деятельность снабжает необходимым веществом и необходимой силой весь органический мир, не исключая человека, и несмотря на то, как сказано выше, в течение веков человек упорно отказывался признать за ним роль не только необходимого, но даже полезного органа. Эта вековая несправедливость, эта черная неблагодарность освещена даже поэзией. Каждый из нас, конечно, еще с детства знает басню Крылова Листы и Корни, и, однако, эта басня основана на совершенно ошибочном понимании естественного значения листа. Крылов оклеветал в ней листья, и потому в качестве ботаника, значит, адвоката растения, я возьму на себя их защиту и попытаюсь предложить, взамен крыловской, другую басню, конечно, менее поэтическую, но зато более согласную с природой и заключающую более строгую мораль. Смысл крыловской басни всякому известен. Корни — это те,
Чьи работают грубые руки,
Предоставив почтительно нам
Погружаться в искусства, в науки,
Предаваться страстям и мечтам.
Корни — это тот «темный» люд,
Кто бредет по житейской дороге
В безрассветной глубокой ночи.
Листья — это мы, «погружающиеся в искусства, в науки», мы, пользующиеся воздухом и светом и на досуге «предающиеся страстям и мечтам». Признавая только за корнями трудовую, производительную деятельность, Крылов видит в листьях один блестящий, но бесполезный наряд и, выставляя им на вид всю пустоту их существования, требует от них, чтобы они хоть были благодарны своим корням.
Но справедливо ли такое мнение? Точно ли листья, настоящие зеленые листья, существуют для того только, чтобы шептаться с зефирами, чтобы давать приют пастушкам и пастушкам? Точно ли листья одной благодарностью в состоянии платить корням за их услуги? Мы знаем, что это—неверно. Мы знаем теперь, что лист не менее корня питает растение. В прошедшей беседе мы видели, что сталось с листьями и всем растением, которому корни отказали в том железе, которое они с таким трудом добывают из земли. В следующей мы увидим, что сталось бы и с корнем, если бы ему листья отказали в той воздушной, неосязаемой пище, которую они добывают при помощи света.
Итак, листья Крылова совсем не похожи на настоящие листья; если сравнение с его бесполезными листьями может быть только позорно и оскорбительно, то сравнение с настоящими листьями вполне лестно.
Но если изменяется содержание басни, изменяется и ее мораль. Какую же мораль выведем мы из нашей басни? Мораль эта может быть одна. Если мы желаем принять на свой счет сравнение с листом, то мы должны принять его со всеми его последствиями. Как листья, мы должны служить для наших корней источниками силы— силы знания, той силы, без которой порой беспомощно опускаются самые могучие руки. Как листья, мы должны служить для наших корней проводниками света—света науки, того света, без которого нередко погибают во мраке самые честные усилия.
Если же мы отклоним от себя это назначение, если свет наш будет тьма или если, подобно вымышленным листьям баснописца, мы не будем платить нашим корням за их услуги услугами же, если, получая, мы не будем ничего давать взамен, тогда мы будем не листья, тогда мы не вправе будем величать себя листьями, тогда в словаре природы найдутся для нас другие, менее лестные сравнения. Гриб, плесень, паразит — вот те сравнения, которые в таком случае ожидают нас в этом словаре.
Такова мораль, которую мы можем извлечь из знакомства с листьями, не теми, которых создало воображение поэта, а настоящими, живыми листьями,— мораль, быть может, более суровая, но зато согласная с законами природы.
