К. Леонтьев говорит, что русский человек может быть святым, но не может
быть честным. Честность - западноевропейский идеал. Русский идеал -
святость. В формуле К. Леонтьева есть некоторое эстетическое преувеличение,
но есть в ней и несомненная истина, в ней ставится очень интересная проблема
русской народной психологии. У русского человека недостаточно сильно
сознание того, что честность обязательна для каждого человека, что она
связана с честью человека, что она формирует личность. Нравственная
самодисциплина личности никогда у нас не рассматривалась как самостоятельная
и высшая задача. В нашей истории отсутствовало рыцарское начало, и это было
неблагоприятно для развития и для выработки личности. Русский человек не
ставил себе задачей выработать и дисциплинировать личность, он слишком
склонен был полагаться на то, что органический коллектив, к которому он
принадлежит, за него все сделает для его нравственного здоровья. Русское
православие, которому русский народ обязан своим нравственным воспитанием,
не ставило слишком высоких нравственных задач личности среднего русского
человека, в нем была огромная нравственная снисходительность. Русскому
человеку было прежде всего предъявлено требование смирения. В награду за
добродетель смирения ему все давалось и все разрешалось. Смирение и было
единственной формой дисциплины личности. Лучше смиренно грешить, чем гордо
совершенствоваться. Русский человек привык думать, что бесчестность - не
великое зло, если при этом он смиренен в душе, не гордится, не
превозносится. И в самом большом преступлении можно смиренно каяться, мелкие
же грехи легко снимаются свечечкой, поставленной перед угодником. Высшие
сверхчеловеческие задачи стоят перед святым. Обыкновенный русский человек не
должен задаваться высокой целью даже отдаленного приближения к этому идеалу
святости. Это - гордость. Православный русский старец никогда не будет
направлять по этому пути. Святость есть удел немногих, она не может быть
путем для человека. Всякий слишком героический путь личности русское
православное сознание признает гордыней, и идеологи русского православия
готовы видеть в этом пути уклон к человекобожеству и демонизму. Человек
должен жить в органическом коллективе, послушный его строю и ладу,
образовываться своим сословием, своей традиционной профессией, всем
традиционным народным укладом. В каком же смысле русское народное православное сознание верит в святую
Русь и всегда утверждает, что Русь живет святостью, в отличие от народов
Запада, которые живут лишь честностью, т. е. началом менее высоким? В этом
отношении в русском религиозном сознании есть коренной дуализм. Русский
народ и истинно русский человек живут святостью не в том смысле, что видят в
святости свой путь или считают святость для себя в какой-либо мере
достижимой или обязательной. Русь совсем не свята и не почитает для себя
обязательно сделаться святой и осуществить идеал святости, она - свята лишь
в том смысле, что бесконечно почитает святых и святость, только в святости
видит высшее состояние жизни, в то время как на Западе видят высшее
состояние также и в достижениях познания или общественной справедливости, в
торжестве культуры, в творческой гениальности. Для русской религиозной души
святится не столько человек, сколько сама русская земля, которую "в рабском
виде Царь небесный исходил, благословляя". И в религиозных видениях русского
народа русская земля представляется самой Богородицей. Русский человек не
идет путями святости, никогда не задается такими высокими целями, но он
поклоняется святым и святости, с ними связывает свою последнюю любовь,
возлагается на святых, на их заступничество и предстательство, спасается
тем, что русская земля имеет так много святынь. Душа русского народа никогда
не поклонялась золотому тельцу и, верю, никогда ему не поклонится в
последней глубине своей. Но русская душа склонна опускаться в низшие
состояния, там распускать себя, допускать бесчестность и грязь. Русский
человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда
не будет почитать материальные богатства высшей ценностью, он будет верить,
что жизнь св. Серафима Саровского выше всех земных благ и что св. Серафим
спасет его и всех грешных русских людей, представительствуя перед Всевышним
от лица русской земли. Русский человек может быть отчаянным мошенником и
преступником, но в глубине души он благоговеет перед святостью и ищет
спасения у святых, у их посредничества. Какой-нибудь хищник и кровопийца -
может очень искренно, поистине благоговейно склоняться перед святостью,
ставить свечи перед образами святых, ездить в пустыни к старцам, оставаясь
хищником и кровопийцей. Это даже нельзя назвать лицемерием. Это - веками
воспитанный дуализм, вошедший в плоть и кровь, особый душевный уклад, особый
путь. Это - прививка душевно-плотской, недостаточно духовной религиозности.
Но в русском душевном типе есть огромное преимущество перед типом
европейским. Европейский буржуа наживается и обогащается с сознанием своего
большого совершенства и превосходства, с верой в свои буржуазные
добродетели. Русский буржуа, наживаясь и обогащаясь, всегда чувствует себя
немного грешником и немного презирает буржуазные добродетели.
II
Святость остается для русского человека трансцендентным началом, она не
становится его внутренней энергией. Почитание святости построено по тому же
типу, что и почитание икон. К святому сложилось отношение, как к иконе, лик
его стал иконописным ликом, перестал быть человеческим. Но это
трансцендентное начало святости, становящееся посредником между Богом и
человеком, должно что-то делать для русского человека, ему помогать и его
спасать, за него совершать нравственную и духовную работу. Русский человек
совсем и не помышляет о том, чтобы святость стала внутренним началом,
преображающим его жизнь, она всегда действует на него извне. Святость
слишком высока и недоступна, она - уже не человеческое состояние, перед ней
можно лишь благоговейно склоняться и искать в ней помощи и заступничества за
окаянного грешника. Почитание святых заслонило непосредственно богообщение.
Святой - больше, чем человек, поклоняющийся же святому, ищущий в нем
заступничества, - меньше, чем человек. Где же человек? Всякий человеческий
идеал совершенства, благородства, чести, честности, чистоты, света
представляются русскому человеку малоценным, слишком мирским,
средне-культурным. И колеблется русский человек между началом звериным и
ангельским, мимо начала человеческого. Для русского человека так характерно
это качание между святостью и свинством. Русскому человеку часто
представляется, что если нельзя быть святым подняться до сверхчеловеческой
высоты, то лучше уж оставаться в свинском состоянии, то не так уже важно,
быть ли мошенником или честным. А так как сверхчеловеческое состояние
святости доступно лишь очень немногим, то очень многие не достигают и
человеческого состояния, остаются в состоянии свинском. Активное
человеческое совершенствование и творчество парализованы. В России все еще
недостаточно раскрыто человеческое начало, оно все еще в потенциях, великих
потенциях, но лишь потенциях. Русская мораль проникнута дуализмом, унаследованным от нашей
своеобразной народной религиозности. Идея святой Руси имела глубокие корни,
но она заключала в себе и нравственную опасность для русского человека, она
нередко расслабляла его нравственную энергию, парализовала его человеческую
волю и мешала его восхождению. Это - женственная религиозность и женственная
мораль. Русская слабость, недостаток характера чувствуется в этом вечном
желании укрыться в складках одежд Богородицы, прибегнуть к заступничеству
святых. Божественное начало не раскрывается изнутри, в самой русской воле,
русском жизненном порыве. Переживания своей слабости и своего окаянства и
представляются религиозными переживаниями по преимуществу. И мы всего более
нуждаемся в развитии в себе мужественного религиозного начала во всех
отношениях. Мы должны развивать в себе сознание ответственности и приучаться
возлагать как можно больше на самих себя и на свою активность. От этого
зависит будущее России, исполнение ее признания в мире. Нельзя видеть
своеобразие России в слабости и отсталости. В силе и в развитии должно
раскрыться истинное своеобразие России. Русский человек должен перестать
возлагаться на то, что за него кем-то все будет сделано и достигнуто.
Исторический час жизни России требует, чтобы русский человек раскрыл свою
человеческую духовную активность. Очень характерно, что не только в русской народной религиозности и у
представителей старого русского благочестия, но и у атеистической
интеллигенции, и у многих русских писателей чувствуется все тот же
трансцендентный дуализм, все то же признание ценности лишь
сверхчеловеческого совершенства и недостаточная оценка совершенства
человеческого. Так средний радикальный интеллигент обычно думает, что он или
призван перевернуть мир, или принужден остаться в довольно низком состоянии,
пребывать в нравственной неряшливости и опускаться. Промышленную
деятельность он целиком предоставляет той "буржуазии", которая, по его
мнению, и не может обладать нравственными качествами. Русского человека
слишком легко "заедает среда". Он привык возлагаться не на себя, не на свою
активность, не на внутреннюю дисциплину личности, а на органический
коллектив, на что-то внешнее, что должно его подымать и спасать.
Материалистическая теория социальной среды в России есть своеобразное и
искаженное переживание религиозной трансцендентности, полагающей центр
тяжести вне глубины человека. Принцип "все или ничего" обычно в России
оставляет победу за "ничем".
III
Нужно признать, что личное достоинство, личная честность и чистота мало
кого у нас пленяют. Всякий призыв к личной дисциплине раздражает русских.
Духовная работа над формированием своей личности не представляется русскому
человеку нужной и пленительной. Когда русский человек религиозен, то он
верит, что святые или сам Бог все за него сделают, когда же он атеист, то
думает, что все за него должна сделать социальная среда. Дуалистическое
религиозное и моральное воспитание, всегда призывавшее исключительно к
смирению и никогда не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим
началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством, всегда
разлагавшее человека на ангельско-небесное и зверино-земное, косвенно
сказалось теперь, во время войны. Святости все еще поклоняется русский
человек в лучшие минуты своей жизни, но ему недостает честности,
человеческой честности. Но и почитание святости, этот главный источник
нравственного питания русского народа, идет на убыль, старая вера слабеет.
Зверино-земное начало в человеке, не привыкшем к духовной работе над собой,
к претворению низшей природы в высшую, оказывается предоставленным на
произвол судьбы. И в отпавшем от веры, по современному обуржуазившемся
русском человеке остается в силе старый религиозный дуализм. Но благодать
отошла от него, и он остался предоставленным своим непросветленным
инстинктам. Оргия химических инстинктов, безобразной наживы и спекуляции в
дни великой мировой войны и великих испытаний для России есть наш величайший
позор, темное пятно на национальной жизни, язва на теле России. Жажда наживы
охватила слишком широкие слои русского народа. Обнаруживается вековой
недостаток честности и чести в русском человеке, недостаток нравственного
воспитания личности и свободного ее самоограничения. И в этом есть что-то
рабье, какое-то не гражданское, догражданское состояние. Среднему русскому
человеку, будь он землевладельцем или торговцем, недостает гражданской
честности и чести. Свободные граждане не могут спекулировать, утаивать
продукты первой необходимости и т. п. во время великого испытания духовных и
материальных сил России. Это несмываемый позор, о котором с содроганием
будут вспоминать будущие поколения наряду с воспоминанием о героических
подвигах русской армии, о самоотверженной деятельности наших общественных
организаций. Я верю, что ядро русского народа нравственно-здоровое. Но в
нашем буржуазно-обывательском слое не оказалось достаточно сильного
нравственного гражданского сознания, нравственной и гражданской подготовки
личности. Перед этим слоем стоят не только большие испытания, но и большие
соблазны. Русский человек может бесконечно много терпеть и выносить, он
прошел школу смирения. Но он легко поддается соблазнам и не выдерживает
соблазна легкой наживы, он не прошел настоящей школы чести, не имеет
гражданского закала. Это не значит, что, так легко соблазняющийся и
уклоняющийся от путей личной и гражданской честности, русский человек совсем
не любит России. По-своему он любит Россию, но он не привык чувствовать себя
ответственным перед Россией, не воспитан в духе свободно-гражданского к ней
отношения. Приходится с грустью сказать, что святая Русь имеет свой коррелятив в
Руси мошеннической. Это подобно тому, как моногамическая семья имеет свой
коррелятив в проституции. Вот этот дуализм должен быть преодолен и
прекращен. Нужно вникать в глубокие духовные истоки наших современных
нравственных язв. В глубине России, в душе русского народа должны раскрыться
имманентная религиозность и имманентная мораль, для которой высшее
божественное начало делается внутренно преображающим и творческим началом.
Это значит, что должен во весь свой рост стать человек и гражданин, вполне
свободный. Свободная религиозная и социальная психология должна победить
внутри каждого человека рабскую религиозную и социальную психологию. Это
значит также, что русский человек должен выйти из того состояния, когда он
может быть святым, но не может быть честным. Святость навеки останется у
русского народа, как его достояние, но он должен обогатиться новыми
ценностями. Русский человек и весь русский народ должны сознать
божественность человеческой чести и честности. Тогда инстинкты творческие
победят инстинкты хищнические.
