ТУРГЕНЕВСКИЙ АПОФЕОЗ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
(Не вошедшее в собранно сочинений Тургенева стихотворение в прозе „Порог").
„Процессы пропагандистов, имевшие место в 1877 и 1878 годах" говорит Степняк в Подпольной России, „явились в то же время их апофеозом. Русское правительство, желая идти по стопам французской Второй Империи, умевшей так хорошо играть красным призраком, решило, чтобы разбор первого большого дела, — так называемого процесса „50-ти"— происходил публично. Оно надеялось, что устрашенные привилегированные классы теснее сомкнутся вокруг власти и оставят всякие завиральные идеи. Но рассчет оказался ошибочным. Даже те, которые враждебно относились к революционерам, были поражены их изумительной готовностью к самопожертвованию. „Да это святые"— восклицали все, кому удалось присутствовать на этом памятном суде". В словах революционного писателя нет ни тени партийного преувеличения. Два поэтических произведения, вышедших из-под пера двух крупнейших представителей русской литературы в конце 70-х годов, вполне подтверждают сказанное Степняком. Одно из этих произведений хорошо известно и принадлежит Полонскому. Полонский по своим связям и служебным занятиям примыкал к правительственной России. Но вместе с тем, он был человек с детски-чистою душой и чуткий к нравственной красоте, в каких бы формах она не проявлялась. И вот этот цензор пишет в 1877--78 гг. одно из вдохновеннейших произведений своей музы, в котором создает удивительно грациозный образ молодой пропагандистки, гибнущей в тюрьме:
Что мне она!— не жена, не любовница И не родная мне дочь. Так отчего-ж ее доля проклятая Спать не дает мне всю ночь?
Спать не дает оттого, что мне грезится Молодость в душной тюрьме,- Вижу я своды..., окно за решеткою, Койку в сырой полутьме...
С койки глядят лихорадочно-знойные Очи без мысли и слез, С койки висят чуть не до-полу темные Космы тяжелых волос.
Не шевелятся ни губи, ни бледные Руки на бледной груди, Слабо прижатые к сердцу без трепета И без надежд впереди.
Что мне она!— не жена, не любовница И не родная мне дочь, Так отчего-ж ее образ страдальческий Спать не дает мне всю ночь? Возникали споры о том, кому посвящено стихотворение Полонского - говорили о Вере Фигнер, говорили о Вере Засулич. Конечно, ни о той, ни о другой — не думал Полонский. Фигнер в 1877—1878 г.г. еще не была известна, а процесс Засулич окончился оправданием. Как всякое истинно-художественное произведение, стихотворение Полонского не относится ни к кому в отдельности. В нем схвачены общие черты всего геройского поколения 1870-х годов и из них главная — беззаветное самопожертвование. Если уже непременно искать прототип узницы Полонского, то всего вероятнее образ ее навеян одной из наиболее симпатичных подсудимых процесса „Пятидесяти" — Софией Бардиной.
Еще более замечательно по своим художественным достоинствам тоже вызванное впечатлениями процессов 70-х годов другое поэтическое произведение, и на этот раз одного из величайших писателей земли русской. Я говорю о Тургеневском „Пороге". Оно принадлежит к циклу „Стихотворений в прозе", но по сию пору не входит в собрание сочинений Тургенева. Невелико это „стихотворение", но бесспорно и совершенно отвлекаясь от замечательного содержания своего, оно принадлежит к числу перлов творчества Тургенева по необыкновенной сжатости, рельефности, яркости, благодаря чему на пространстве каких - нибудь 40 строк очерчено целое движение огромной исторической важности.
„Порог" должен войти во все учебные хрестоматии как обрасчик удивительнейшей художественной выразительности. Здесь гениально схвачена и выражена основная черта движения — тот вполне религиозный экстаз, с которым люди добровольно, в самый светлый период жизни оттолкнули от себя чашу жизненных наслаждений, чтобы пойти по пути величайших страданий, лишений и отказа от всего, что дорого и близко. Героиня „Порога" стоит в центре того апофеоза русской женщины, которым является галлерея женсних типов Тургенева. Порыв русской женщины к свету, воплощенный Тургеневым в обаятельных образах Натальи, Аси, Елены, Марианны представлен здесь в наиболее лучезарном своем проявлении. Этот истинный перл Тургеневского творчества оканчивается буквально тою же самою характеристикою, как и приведенная выше цитата Степняка. А между тем ни Тургенев не читал очерков Степняка, появившихся после „Стихотворений в прозе", ни Степняк, писавший свои очерки, приблизительно в 1883 г. не знал „Порога", ставшаго известным значительно позже. Завершительный возглас „Святая" подсказан, таким образом, самою жизнью и есть приговор истории.
ПОРОГ.
Я вижу громадное здание. В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью угрюмая мгла.
Перед высоким порогом стоит девушка. . . русская девушка. Морозом дышит та непроглядная мгла и вместе с леденящей струей выносится из глубины медлительный, глухой голос.
„О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает"?
— Знаю, отвечает девушка. „Холод, голод, ненависть, насмешки, презрение, обида, тюрьма, болезнь, самая смерть"?
— Знаю. „Отчуждение полное, одиночество"? - Знаю ... Я готова! Я готова перенести все страдания, все удары.
„Не только от врагов, но и от родных, от друзей"? - Да! ... и от них. „Хорошо. Ты готова на жертву?" Да.
„На безумную жертву? Ты погибнешь,— и никто. . . никто не будет даже знать, чью память почтить".
- Мне не нужно ни благодарностей, ни сожаления. Мне не нужно имени.
„Готова ли ты ... на преступление''? Девушка потупила голову. — И на преступление готова...
Голос не тотчас возобновил свои вопросы.
„Знаешь ли ты, заговорил он, наконец, что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь"? — Знаю и это. И все-таки я хочу войти. „Войди"!
Девушка перешагнула порог — и тяжелая завеса упала за нею. - „Дура"! проскрежетал кто-то сзади. — „Святая"! пронеслось откуда-то в ответ.
