В христианском мире идут в настоящее время две войны. Правда, одна уже
кончилась, другая еще не кончилась, но шли они обе в одно и то же время и
противоположность между ними была поразительна. Одна, теперь уже
кончившаяся, была старая, тщеславная, глупая и жестокая, несвоевременная,
отсталая, языческая война, - испанско-американская, которая убийством одних
людей решала вопрос о том, как и кем должны управляться другие люди. Другая
война, продолжающаяся еще теперь и имеющая кончиться только тогда, когда
кончатся все войны, - это новая, самоотверженная, основанная на одной любви
и разуме, святая война, - война против войны, которую уже давно (как это
выразил В. Гюго на одном из конгрессов) объявила лучшая, передовая часть
христианского человечества другой, грубой и дикой части этого же
человечества и которую с особенной силой и успехом ведет в последнее время
горсть людей - христиан, кавказских духоборов, против могущественного
русского правительства. Я на днях получил письмо из Колорадо от какого-то господина Джесси
Глодвина, который просит меня прислать ему: "...несколько слов или мыслей,
выражающих мои чувства по отношению благородного дела американской нации и
героизма ее солдат и моряков". Господин этот, вместе с огромным
большинством американского народа, вполне уверен, что дело американцев,
состоящее в том, что они побили несколько тысяч почти безоружных (в
сравнении с вооружением американцев испанцы били почти безоружны) людей,
есть несомненно благородное дело, noble work, и что те люди, которые, побив
большое количество своих ближних, большею частью остались живы и здоровы и
устроили себе выгодное положение, - герои.
Испано-американская война, не говоря о тех ужасах, которые совершали
испанцы на Кубе и которые послужили предлогом войны, сама
испанско-американская война похожа вот на что:
Выживший из сил и ума старик, воспитанный в преданиях ложной чести,
вызывает для разрешения возникшего между ним и молодым человеком
недоразумения на кулачный бой этого молодого, находящегося в полном
обладании своих сил человека; и молодой человек по своему прошедшему, по
тому, что он не раз сам высказывал, долженствующий стоять неизмеримо выше
такого решения вопроса, принимает вызов с зажатым кастетом в кулаке,
набрасывается на выжившего из ума и сил старика, выбивает ему зубы, ломает
ребра и потом с восторгом рассказывает свои подвиги огромной публике таких
же молодых людей, которая радуется и хвалит героя, изувечившего старика.
Такова одна война, занимавшая все умы христианского мира. Про другую войну
никто не говорит; про нее почти никто и не знает. Другая война - это вот
какая. Все государства, обманывая людей, говорят: вы все, управляемые мною,
находитесь в опасности быть завоеванными другими народами, я блюду ваше
благополучие и безопасность и потому требую, чтобы вы отдавали мне ежегодно
миллионы рублей, плоды ваших трудов, которые я буду употреблять на ружья,
пушки, порох, корабли для вашей защиты; кроме того, требую, чтобы и сами вы
шли в устроенные мною организации, где из вас будут делать неразумные
частицы одной огромной машины - армии, управляемой мною. Находясь в этой
армии, вы перестанете быть людьми и иметь свою волю, а будете делать все,
что я хочу. Хочу же я прежде всего властвовать; средство же для
властвования, употребляемое мною, есть убийство, и потому я буду обучать
вас убийству. И несмотря на очевидную нелепость утверждения того, что люди находятся в
опасности от нападения правительств других государств, которые утверждают,
что они, несмотря на все желание мира, находятся в той же опасности,
несмотря на унизительность того рабства, которому люди подвергаются,
поступая в армию, несмотря на жестокость того дела, к которому они
призываются, люди поддаются обману, отдают свои деньги на свое же
порабощение и сами порабощают друг друга.
И вот являются люди, которые говорят:
То, что вы говорите об угрожающей нам опасности и о вашей заботе
предохранить нас от нее, есть обман. Государства все уверяют, что хотят
мира, и вместе с тем все вооружаются друг против друга. Кроме того, по тому
закону, который вы признаете, все люди - братья и нет никакой разницы
принадлежать тому или иному государству, а потому и нападения на вас других
государств, которыми вы нас пугаете, для нас не страшны и не имеют никакого
значения. Главное же то, что по тому закону, который нам дан Богом и
который признаете и вы, требующие от нас участия в убийстве, явно запрещено
не только убийство, но и всякое насилие, и потому мы не можем и не будем
участвовать в ваших приготовлениях к убийствам, не будем давать на это
денег и не пойдем в вами устроенные сборища, где извращают разум и совесть
людей, превращая их в орудия насилия, покорные всякому злому человеку,
взявшему в руки это орудие. В этом состоит другая война, давно уже ведомая лучшими людьми мира с
представителями грубой силы и в последнее время разгоревшаяся с особенной
силой между духоборами и русским государством. Русское государство
выставило против духоборов все те орудия, которыми оно может бороться.
Орудия эти: полицейские меры арестов, непозволения выезда из места
жительства, запрещение общения друг с другом, перехватывание писем,
шпионство, запрещение печатания в газетах сведений о всем, касающемся
духоборов, клевета на них, печатаемая в журналах, подкупы, сечения, тюрьмы,
ссылки, разорение семей. Духоборы же с своей стороны выставили свое
единственное религиозное орудие: кроткую разумность и терпеливую твердость,
и говорят: не должно повиноваться людям больше, чем Богу, и что бы вы с
нами ни делали, мы не можем и не будем повиноваться вам.
Восхваляют испанских и американских героев той дикой войны, которые, желая
отличиться перед людьми, получить награду и славу, убили очень много людей
или сами умерли в процессе убийства своих ближних. Но никто не говорит и не
знает даже про тех героев войны против войны, которые, никем не видимы и не
слышимы, умирали и умирают под розгами или в вонючих карцерах, или в
тяжелом изгнании, и все-таки до последнего издыхания остаются верными добру
и истине. Я знаю десятки этих мучеников уже умерших и сотни таких же, которые,
разбросанные по всему миру, продолжают это мученическое исповедание истины.
Я знаю Дрожжина, учителя-крестьянина, который до смерти был замучен в
дисциплинарном батальоне; знаю другого - Изюмченко, товарища Дрожжина,
выдержанного в дисциплинарном батальоне и потом сосланного на край света;
знаю Ольховика, крестьянина, отказавшегося от военной службы, за это
приговоренного в дисциплинарный батальон и на пароходе обратившего
конвойного солдата Середу. Середа, поняв то, что сказал Ольховик о грехе
военной службы, пришел к начальству и сказал, как говорили это древние
мученики: "Не хочу быть с мучителями, присоедините меня к мученикам", и его
стали мучить, послали в дисциплинарный батальон, а потом в Якутскую
область. Знаю я десятки духоборов, из которых многие умерли, ослепли и
все-таки не покоряются требованиям, противным закону Бога.
На днях я читал письмо о молодом духоборе, который один, без товарищей
послан в полк, стоящий в Самарканде. Опять те же требования со стороны
начальства и те же простые неотразимые ответы: "Не могу делать того, что
противно моей вере в Бога". - "Мы тебя замучаем". - '"Это ваше дело. Вы
делайте свое, а я буду делать свое". И этот двадцатилетний мальчик, заброшенный один в чужой край, среди
враждебных ему людей, сильных, богатых, образованных, направляющих все свои
силы на то, чтобы покорить его, не покоряется и делает свое великое дело.
Говорят: "Это напрасные жертвы. Люди эти погибнут, а устройство жизни
останется то же". Так же, я думаю, говорили люди и о напрасности жертвы
Христа, да и всех мучеников за истину. Люди нашего времени, особенно
ученные, так огрубели, что не понимают, не могут даже по грубости своей
понимать значения и действия духовной силы. Заряд в 250 пудов динамита,
пущенный в толпу живых людей, - это они понимают и видят в этом силу; но
мысль, истина, получившая осуществление, проведенная в жизни до
мученичества, ставшая доступной миллионам, - это, по их понятию, не сила,
потому что она не трещит и не видно сломанных костей и луж крови. Ученые
(правда, плохие ученые) все силы эрудиции употребляют на то, чтобы
доказать, что человечество живет, как стадо, руководимое только
экономическими условиями, и что разум дан ему только для забавы; но
правительства знают, что движет миром, и потому безошибочно по инстинкту
самосохранения ревнивее всего относятся к проявлению духовных сил, от
которых зависит их существование или погибель. Оттого-то все силы русского
правительства были направлены и еще направлены на то, чтобы обезвредить
духоборов, изолировать их, выслать их за границу.
Но, несмотря на все усилия, борьба духоборов открыла глаза миллионам.
Я знаю сотни людей, старых и молодых военных, которые благодаря гонениям
против кротких, трудолюбивых духоборов усомнились в законности своей
деятельности; знаю людей, которые в первый раз задумались над жизнью и
значением христианства, увидав и услыхав про жизнь этих людей, про гонения,
которым они подверглись. И правительство, управляющее миллионами людей, знает это и чувствует, что
оно поражено в самое сердце. Такова другая война, ведущаяся в наше время, и таковы последствия ее. И
последствия ее важны не для одного русского правительства. Всякое
правительство, основанное на войске и на насилии, точно так же поражено
этим оружием. Христос сказал: "Я победил мир". И он действительно победил
мир, если только люди поверят в силу данного им этого оружия.
Оружие это есть следование каждым человеком своему разуму и своей совести.
Ведь это так просто, так несомненно и обязательно для каждого человека. "Вы
хотите сделать меня участником убийства. Вы требуете от меня денег для
приготовления орудий убийства и хотите, чтобы я сам участвовал в
организованном сборище убийц, - говорит разумный человек, не продавший и не
затемнивший свою совесть. - Но я исповедую тот самый закон, который
исповедуете и вы и в котором давным-давно запрещено не только убийство, но
и всякая вражда, и потому не могу повиноваться вам".
И вот это-то средство, и такое простое, одно и побеждает мир.
