К.Д.Ушинский. Собрание сочинений, М., 1974. OCR Biografia.Ru
Воскресные школы (Письмо в провинцию)
Вы просите меня в последнем письме вашем, чтобы я разрешил некоторые ваши сомнения на счет того, должны ли вы устроить в вашем городке воскресную школу или отказаться от этой мысли; и если уже устраивать, то каким бы образом сделать это с возможно большей пользой. Очень рад удовлетворить вашему желанию и, выразив откровенно мое личное мнение, содействовать доброму делу, сколько могу.
Не видев еще ни одной воскресной школы, я слышал уже о них много толков, противоречащих один другому, но, зная, как мало можно доверять нашим петербургским толкам, я захотел убедиться лично: что такое наши воскресные школы? Улучив первую свободную минуту, побывал я в двух таких школах и вынес из них самое отрадное, самое успокоительное чувство, нашел в них даже нечто такое, чем был изумлен до крайности. Но лучше я вам расскажу по порядку, что я видел, чувствовал, думал и о какой будущности для воскресных школ мечтал.
В трех больших комнатах уездного училища очень быстро собралась большая и самая разнохарактерная толпа детей, юношей и даже взрослых мужчин, уже с усом и бородой. Все ученики с замечательной тишиной для такого собрания сапогов, подкованных гвоздями, расселись по лавкам очень быстро, без всяких понуканий и сохраняя серьезную мину, так мало свойственную русскому мальчику: ученики сходились как будто в церковь. Не прошло пяти минут, как все уже занимались своим делом, серьезно, прилежно, внимательно, не развлекаясь даже беспрестанно появлявшимися посетителями, из которых многие, конечно, должны бы привлечь внимание детей во всякой другой школе. Это сосредоточенное внимание поразило меня в особенности, быть может, потому, что я вовсе не привык к нему в классах ежедневных училищ.
Ученики разошлись по разным комнатам, смотря по различию занятий, но и в одной и той же комнате на различных скамьях занимались различными предметами: в одном месте десятка два мальчиков рисовали с оригиналов, и многие рисовали, и в особенности орнаменты так хорошо, как будто занимались этим делом лет пять или шесть: мне объяснили, что это резчики, руки которых уже в ремесле привыкли к проведению правильных, симметрических и красивых линий. В той же комнате на других скамьях ученики, из которых два были уже с бородками, вполголоса твердили склады, помогая друг другу в трудных обстоятельствах или обращаясь с вопросом к тому или другому из наставников, ходивших между скамьями. Учились по прежней методе бе-о-бо и т. д. Дело подвигалось медленно. Я попытался одному из учеников объяснить звуковую методу: он понял ее преимущество, но не мог скоро к ней приладиться, он уже сделал дурную привычку складов, и эта привычка обойдется ему в несколько месяцев лишнего и бессмысленного труда. В третьем месте писали с прописей и из книг, с величайшим старанием выводя каждую букву, и большей частью цо линейкам. К чему такая трата времени и сил? К чему эта вырисовка букв? На одной из скамей наставник усиливался объяснить ученику значение фразы, прочитанной им в букваре, и казалось, приводил своего слушателя в немалое изумление, показывая ему, что в прочитанной фразе есть смысл, о котором можно подумать. В другой комнате дети, вовсе еще не знающие грамоты, учились читать по методе г. Золотова; здесь дело идет лучше, но тоже много совершенно напрасных хлопот. В третьей комнате толпа учеников самых различных возрастов, под предводительством наставника, ломала себе голову над тем, чтобы понять, что такое делитель; слово содержится, беспрестанно употребляемое учителем, явно сбивает весь класс. Далее занимались законом божьим, изучением молитв, объяснительным чтением по книге г. Разина «Мир божий». Осмотрев все, я невольно подумал, что если б вниманию мальчиков, а равно и бескорыстной ревности преподавателей соответствовал педагогический навык в деле преподавания, то успех учения в воскресных школах рос бы, как русский богатырь, не по дням, а по часам.
Какое разнообразие «лиц, одежд и состояний»! Но есть что-то общее, родное во всех этих крайне разнообразных физиономиях.
Вот дитя с хорошенькой русой головкой, расчесанной пальцами вместо гребня, в изорванном полушубке. Облокотившись на стол,
внимательно слушает он учителя. Руки мальчика, развитые ранней и усиленной работой, испачканные чем-то черным до того, что он не мог ни отмыть, ни отскоблить их, потеряли уже детские формы, но на лице его, по которому там и сям также мазнуло той же въедчивой черной краской, видно еще полное детство, а в светлых, карих глазах глядит вполне детская, любопытная душа, не утомленная, не избалованная еще ни множеством легко доставшихся познаний, ни обилием игрушек и картин.
Рядом с этим работником-ребенком сидит угрюмый малый, лет 22 или 23 с узким, крепким лбом, с курчавыми черными волосами, с широкой, тоже испачканной, физиономией. Могучие плечи молодца просятся вон из полушубка, а дюжие, жилистые руки, должно быть, вчера еще с утра до поздней ночи подымали и опускали пятипудовый молот. Но какая наивная, детская и слабая, мерцающая душа смотрится в его узкие, полусонные, засыпающие глаза! Кажется, еще пройдет несколько минут — эта душа погаснет и зальется навсегда могуче развивающимся телом. Слушая объяснения учителя, бедный малый делает над собой такие усилия, как будто хочет проснуться. Наставник объясняет ему, как бог сотворил Адама и Еву, и каждое слово в этой фразе смотрит на ученика загадочным сфинксом.
Слово «бог» бедный малый, конечно, слыхал, но, без сомнения, никогда не подумал о том, что оно значит, и употреблял его разве только в божбе.
- Что значит — сотворил? — спрашивает учитель.
— Не знаю,— отвечает угрюмо ученик с каким-то ожесточением против самого себя, что вот-де он и этого слова не знает, а слово-то, кажется, совершенно простое. При каждом усилии подумать лоб малого морщится и все показывает, что прежде, чем сказать слово: «не знаю», он добросовестно обыщет все уголки своей темной головы, не заронился ли туда как-нибудь ответ на предложенный вопрос. Это «не знаю» стучит медленно и тяжело — словно молот по наковальне.
- Сотворил, значит создал, сделал,— объясняет наставник. — Из чего же бог сделал, создал человека?
- Из песка,— отвечает малый после продолжительного размышления. И сопровождает свой ответ глубоким вздохом: нет сомнения, что поднять пятипудовый молот ему гораздо легче, чем сказать опять — не знаю.
- Для чего была создана Ева? — продолжает учитель далее, исправив добросовестно недомолвку ученика.
- Чтобы плод был,— отвечает малый уже крайне угрюмо и еще долее подумавши. При этом ответе лицо ученика делается так грозно, что, без сомнения, нельзя подозревать за этим нахмуренным лбом ни проблеска невиннейшей шутки.
- Я спрашиваю тебя не о том,— поправляется несколько сконфуженный наставник,— а о том, для чего была создана Ева из ребра адамова?
- Не знаю!— отвечает ученик уже с совершенным гневом на свое невежество, и при этом его геркулесовские мозолистые руки сжимаются с такой силой, что если бы невежество было подкова, то нет сомнения, что малый разогнул бы ее.
В углу сидит ученик лет 20, в синем халате и, кажется, в калошах на босу ногу, и силится понять, как это из ве и а выйдет ва, а из де и о выйдет до. Он часто обращается за советами к своему соседу, бойкому, быстроглазому мальчику лет 12, который уже читает порядочно. И замечательна та готовность и серьезность, с которой младший показывает старшему, и то совершенное отсутствие ложного стыда, с которым старший учится у младшего.
За этим я перешел к следующему отделению, где производилось объяснительное чтение. Наставник громко и ясно читал страницу, не совсем удачно выбранную из книги г. Разина, где слишком красноречиво для подобных слушателей описывалось отчасти прозой, отчасти стихами Пушкина, как порхают и вьются снежинки и какой правильной и разнообразной формы они бывают.
Мальчик лет 13, с необыкновенно острыми глазами и замечательно умным личиком, отчетливо пересказал все дельное содержание прочитанного и всего того, что объяснил учитель, и пересказал так хорошо, как едва ли может пересказать даже хороший ученик пятого класса гимназии. Внимание поистине поразительное! *(* Я описываю вам, для краткости, две школы за одну.)
Видно, что все эти люди в полушубках, чуйках, армяках, пестрядинных и китайчатых халатах, с черными, мозолистыми руками, с испачканными лицами, с запахом и цветом, напоминающими ясно ремесло каждого, собрались сюда не шутку шутить, не из пустого любопытства, а собрались дело делать, и что это дело, для которого они пожертвовали несколькими часами единственного свободного дня своей трудовой недели, кажется им не только делом полезным, серьезным, но каким-то святым, каким-то религиозным делом. Признаюсь откровенно, что, привыкнув в классах наших учебных заведений встречать весьма понятные и извинительные в детях рассеянность и невнимание, которые наставник должен побеждать часто насильственной занимательностью рассказа или особенной ловкостью дидактических приемов, если не хочет, чтобы его урок пропал даром, я был
поражен той напряженностью внимания, без всяких усилий со стороны наставников, которую заметил в учениках воскресных школ. Приготовясь встретить в них шумную, недисциплинированную толпу детей, в которых трудно возбудить внимание самому хорошему педагогу, я встретил, напротив, таких серьезных учеников, каких не удавалось мне видеть никогда прежде. Все, почти без исключения, ловят каждое движение, каждое слово наставника, и я невольно подумал, как тяжело должно быть добросовестному учителю таких учеников, если он чувствует, что не может удовлетворить достойным образом этой откровенной, чистосердечной жажде знания и поддержать веру в его пользу, если он сам сознает, что напрасно на каждом его слове до такой степени сосредоточено внимание этих простых, доверчивых слушателей. Мне показалось, что это сильное, серьезное, сосредоточенное внимание само по себе уже может служить самым строгим возмездием неопытному наставнику за каждое пустое, бесполезное слово. Но что же делать? Хороших практиков-педагогов у нас очень мало, и когда народ заявляет свое серьезное желание учиться, тогда мы чувствуем, что не умеем еще его учить. Особенно страдает так называемое объяснительное чтение: и нечего читать, и мы не умеем объяснять. Но во всех тех преподавателях, которых мне удалось видеть и слышать лично, я заметил такое сильное и чистосердечное старание быть полезным своим ученикам, что нет сомнения, умение придет скоро. Однако же, следовало бы быть строже в выборе предметов, стараясь как можно более избегать всего пустого и бесполезного. Толкуя о пустяках с людьми, которые могут отдать учению только час времени в неделю, можно скорее всего охладить в них прекрасное рвение к знанию и ту веру в его пользу, которая так ясно рисуется на этих внимательных лицах,— а это было бы крайне прискорбно.
Вы спрашиваете меня также, какого я мнения о нравственном значении воскресных школ для простого народа, но разве по этому
поводу может родиться какой-нибудь вопрос? Где бы и как эти дети и юноши провели свои два-три свободные воскресные часа, если бы не были в школе? В кабаке, в трактире, за азартными играми в засаленные карты, в развращающих беседах, в одуряющем бездействии? Что бы они ни услышали в школе, чему бы они не выучились в ней, все же это будет бесконечно нравственно выше того, что они могли бы выслушать и чему они могли бы выучиться дома, на улице, в трактире или питейном доме. Уже одно то, что они просидят эти два часа в училище, под надзором людей порядочных, которые говорят с ними вежливо, ласково, по-человечески и о них заботятся, принесет великую пользу этим беднякам, на которых хозяева часто смотрят, как на рабочих животных. Они почувствуют, что и они люди и христиане, другими глазами взглянут на самих себя, а это удержит их от многих пороков, проступков и преступлений.
Извините меня за правду, но мне кажется, что вы и все те, которые с каким-то боязливым сомнением смотрят на воскресные школы и думают, что их время еще не настало у нас, что «лучше было бы подождать, пока наши собственные убеждения лучше выработаются и установятся» и проч. и проч., все такие люди забывают, что народ, раз уже вышедший на поприще исторической жизни, развивается неудержимо, в школах ли это, или помимо школ, и во всяком случае лучше с помощью школы, чем без школ. Сами же воскресные школы наши представляют тому поразительный пример. Давно ли правительство указами, угрозами и поощрениями заставляло родителей дворянского сословия учить своих детей, а родители прибегали к насильственным мерам, чтобы загнать детей в школу. Теперь же стоило только отворить двери школы, чтобы она наполнилась детьми и юношами и даже взрослыми людьми, проработавшими всю неделю и идущими в школу не по принуждению, а часто напротив, презирая угрозы и даже побои своих хозяев. Так созрела в это время и та темная масса народа, которой, казалось, не коснулся луч просвещения. Нам указали на одного мальчика-портного, который опоздал в школу потому, что проработал всю ночь до 6 часов утра. Опоздал, а все-таки пришел. Не показывает ли это ясно, что пора учить народ настала? А если мы не удовлетворим этой развернувшейся потребности, то закон человеческой души известен: пробужденная в ней жажда будет удовлетворена, но чем и как — это другое дело. Не может быть ни малейшего сомнения, что воскресные школы — одно из деятельных средств для предупреждения народного разврата и тех пролетариатских стремлений, которые не ведут, конечно, ни к чему хорошему. Задержанное развитие во всяком живом организме выражается болезнью; таков благодетельный и вместе грозный закон природы. Другое важное нравственное значение воскресных школ состоит в сближении образованных людей с людьми рабочего класса. Между этими двумя классами повсюду существует какой-то антагонизм, и люди рабочего класса всегда с недоверием, не лишенным некоторой злобы, и с завистью смотрят на высшие сословия. Это и не удивительно, если оба эти слоя народа встречаются между собою только в безжалостных, экономических отношениях; если между ними не разменивается ни одно откровенное, задушевное слово, ни одна общечеловеческая примиряющая мысль. В школе ремесленник в пестрядинном халате и в калошах на босу ногу видит господина во фраке, который явился сюда не за тем, чтобы заказать ему работу, не за тем,
чтобы распоряжаться им или судить его, а единственно за тем, чтобы удовлетворить пробудившемуся в бедняке благородному желанию чему-нибудь выучиться, и бескорыстно удовлетворяет этому желанию. Что ученики воскресных школ понимают, что привело сюда господ, это выражается всего яснее в том непринужденном уважении, с которым они обращаются к своим наставникам и которое, конечно, говорит красноречивее всяких заученных, условных фраз вежливости. Ремесленник, с своей стороны, приближается в школе к господину не с той целью, чтобы добыть от него какой-нибудь грош, надуть его, если можно, на работе, не со страхом и недоверием, а с искренним, откровенным желанием научиться чему-нибудь полезному. Здесь он узнает, что господин во фраке также трудится, и трудится, может быть, не меньше его самого, только над другим делом. Здесь он невольно признает духовное преимущество образованного человека и понимает, почему он стоит выше его. Искренние, дружеские отношения между учителем и учеником в школе — лучшее противоядие тех экономических отношений, которые приводили в Западной Европе к таким грустным явлениям, и если с этой точки зрения мы взглянем на значение воскресных школ, то нет сомнения, что будем смотреть на их быстрое возникновение с такой же радостью, с какой смотрим на учреждение в селах обществ трезвости. Да, трезвый и просвещенный религией и образованием рассудок народа — лучшее ручательство за благоденствие государства, его спокойствие, силу и богатство. Если истинно благодетельное и христианское значение воскресных школ будет понято, наконец, как следует, то нет сомнения, что даже люди знатнейшего круга примут в них еще более деятельное участие; в Англии, где, как вам известно, эти школы возникли из потребности проводить воскресенье истинно христианским образом, жены и дочери пэров проводят свои воскресные утра не в глупых визитах, а лаская и уча детей беднейшего класса. Разве можно найти более приличное занятие для христианского воскресенья? В наших мужских воскресных школах, как кажется, нигде дамы не учат: почему это? Неужели русская женщина испугается этих изорванных и засаленных костюмов, всклокоченных голов, запачканных рук и лиц, дурного запаха и наивного, но не грубого слова?
Вы желаете также знать мое мнение о том, как устроить хорошую воскресную школу. Я готов вам его высказать, но прошу вас, не ждите многого от моего мнения. Хорошее устройство воскресной школы — одна из самых трудных педагогических задач, к решению которой я вовсе не готов, тем более что мне не удавалось до сих пор прочесть ни одного сколько-нибудь удовлетворительного сочинения об этом предмете. Я бы слишком растянул мое письмо, если бы изложил в нем и внешнее и внутреннее устройство школы, а потому, сказав два слова о внешнем устройстве, я ограничусь преимущественно дидактической частью и изложу только, что и как, по моему мнению, можно бы было преподавать в воскресных школах.
Внешнее устройство воскресной школы может быть разнообразно, но никогда не должно быть стеснительно. Воскресная школа основывается на совершенно свободном желании, с одной стороны, учиться, с другой — учить. Всякими слишком стеснительными регламентациями вы можете подорвать и без того столь слабое в человеке желание сделать добро своему ближнему. Действуйте более положительно, чем отрицательно, и если заметите дурные влияния, то старайтесь пересилить их хорошими. Разделение воскресных школ на мужские и женские я считаю полезным, но участие образованных женщин в преподавании как в тех, так и в других школах принесет величайшую пользу; в женском характере есть удивительно размягчающий элемент, съедающий нечувствительно ту грубую кору, облекающую сердце, которая так упорно мешает развитию мальчика, заброшенного в детстве.
Из учредителей школы должен составляться совет. Совет этот, подновляясь собственным избранием новых членов из лучших и полезнейших наставников, выберет из себя двух или трех распорядителей школы, которые поочередно должны в ней присутствовать. Вот и все это нехитрое устройство: чем проще, тем лучше. Остальные необходимые подробности определяются местными условиями.
Теперь перейду к дидактической части.
Различие грамотных от полуграмотных и вовсе неграмотных, более чем самое различие в возрасте и развитии детей, делает невозможным однообразие в преподавании. Но я, для того чтобы быть кратче, предположу себе, что в вашу школу поступают ученики, не знающие ни читать, ни писать.
Я бы не спешил с сообщением им этого знания, потому что считаю грамотность только тогда важным приобретением для человека, когда он вместе с ней получает желание и уменье пользоваться ею, как следует, т. е. так, чтобы чтение развивало его ум, обогащало его полезными познаниями и укрепляло в нем христианский, нравственный элемент. Но согласитесь, что не всякое чтение действует таким образом, а иное и совершенно наоборот: притупляет умственные способности читающего (Петрушка Гоголя, без сомнения, глупел, читая книги), дает часто ложные сведения, ложный взгляд на вещи и дурно действует на нравственность. Читать — это еще ничего не значит; что читать и как понимать читаемое — вот в чем главное дело. Поэтому я советую вам не торопиться с учением чтению и сопровождать это чтение постоянным умственным и нравственным развитием учеников. Надобно сначала расшевелить ум и сердце ученика, сообщить ему жажду знания, жажду нравственной и умственной пищи, приучить его к этой пище — и потом уже, развернув перед ним книгу, благословить его на дальнейший самостоятельный прогресс.
С этой целью я полагал бы, если и начать учение грамоте с первых же классов, то понемногу, уделяя на это из каждого класса небольшую частицу времени и посвящая остальное беседам с учениками, которые могли бы развивать их ум, сердце и слово. Скажу сначала о предмете и способе самых этих бесед, и потом уже постараюсь объяснить в нескольких словах тот метод учения грамоте, который должен сопровождать эти беседы и который мне кажется лучшим.
При беседах с учениками должно иметь в виду постоянно две цели и не увлекаться ни одной из них настолько, чтобы позабывать о другой. Первая цель, формальная, состоит в развитии умственных способностей ученика, его наблюдательности, памяти, воображения, фантазии и рассудка. Должно постоянно помнить, что следует передать ученику не только те или другие познания, но и развить в нем желание и способность самостоятельно, без учителя, приобретать новые познания. Эта способность, которую несколько односторонне, но зато с таким необыкновенным успехом, развивал Песталоцци и его последователи, должна остаться с учеником и тогда, когда учитель его оставит, и дать ученику средство извлекать полезные знания не только из книг, но и из предметов его окружающих, из жизненных событий, из истории собственной его души. Обладая такой умственной силой, извлекающей отовсюду полезную пищу, человек будет учиться всю жизнь, что, конечно, и составляет одну из главнейших задач всякого школьного учения. Эта умственная сила сообщается ученику тем, что учитель указывает ему предмет, могущий возбудить деятельность тех или других его умственных способностей, и направляет эту деятельность, помогая ей, где необходимо, и оставляя ее действовать там, где она может действовать сама. Главная задача воскресной школы состоит в том, чтобы пробудить умственные способности учеников к самодеятельности и сообщить им привычку к ней, указывая, где следует, дорогу, но не таская их на помочах. Дитя выучивается ходить гораздо труднее и медленнее, если слишком заботливые родители беспрестанно стараются облегчить ему труд своим вмешательством: следует только дать ему место и возбудить в нем желание ходить. Таким образом, представляя ученикам тот или другой предмет, учитель предоставляет им самим наблюдать предмет, высказывать свои наблюдения; представлять, воображать и вспоминать то, что они наблюдали, и выводить, наконец, из своих наблюдений правильное умозаключение.
Но такой развивающий метод, открытие которого навсегда оставит за Песталоцци имя первого народного учителя, не должен увлекать наставника слишком далеко; увлекать до того, чтобы он забыл самое содержание и, преследуя форму мысли, опускал из вида самую мысль.
Вторая цель школьного ученья, реальная, столь же важна, как и первая, да еще, если хотите, и важнее первой. Для достижения этой цели прежде всего необходим разумный выбор предметов для наблюдений, представлений и соображений. Конечно, в воскресной школе не может быть и речи о той систематичности и полноте, о которой следует заботиться в школах постоянных; но напряженное, истинно античное внимание учеников воскресной школы превращает час в неделю. Чем короче время ученья и чем напряженнее внимание учеников, тем более должен дорожить учитель этим временем и вниманием, тем осторожнее и разборчивее должен быть он в выборе предметов для умственных упражнений.
Для ограничения самого себя, имея в виду возможную экономию времени, наставники школы с общего согласия должны заранее выбрать и определить предметы своих бесед с учениками в продолжение целого года. Этот выбор должен быть записан, утвержден распорядителями школы и представляем каждому новому учителю, который захочет посвятить школе несколько часов своего воскресного дня. Такая определенность, не лишающая, впрочем, возможности каждого нового учителя предложить на согласие своих товарищей новые предметы, упущенные из вида, по его мнению, принесет много пользы воскресной школе: во-первых, она заставит каждого учителя готовиться к уроку и испытывать свои силы прежде, чем он станет учить, что в воскресных школах еще необходимее, чем в школах постоянных; во-вторых, усилит чрезвычайно влияние ученья, сосредоточив деятельность самых разнообразных учителей; в-третьих, экономизирует время; в-четвертых, даст наставникам возможность всегда обозреть пройденный ими путь и видеть тот, который еще остается пройти.
Предметами бесед в воскресных школах могут быть: 1) Главнейшие события ветхозаветной истории, главные и второстепенные события истории евангельской и истории церкви, главнейшие священнодействия и обряды богослужения, главнейшие нравственные обязанности всякого человека, о которых, впрочем, следует говорить более при изложении событий евангельской истории, обращаясь в то же время к образу жизни самих учеников. 2) Крупнейшие события из
русской истории и те из всеобщей, которые находятся в связи с русской или историей христианской церкви. 3) Главные физические явления, как-то: ночь, день, четыре времени года, дождь, снег, гром и т. п. 4) Различие главнейших пород животных, с показанием этого различия на животных домашних и тех, которые могут быть знакомы ученикам. 5) Умственное счисление, преимущественно на предметах наглядных: мера, вес, измерение времени и пространства, причем ученики наглядным образом могут быть ознакомлены с главнейшими геометрическими формами, наиболее им встречающимися, и с свойствами этих форм; наглядное решение пяти или шести геометрических теорем, с приложением к ним на практике измерения и счисления, будут в воскресной школе совершенно на месте, особенно для работников из ремесленного класса; мне кажется, что портные, столяры, резчики, лепщики и т. д. не только будут сильно заинтересованы таким занятием, но и выкажут замечательные способности к геометрии, как это мне удавалось замечать не раз. 6) Рисовка преимущественно с натуры, причем, конечно, должна быть соблюдаема постепенность в выборе образцов, начиная простым квадратом и оканчивая какой-нибудь сложной капителью, цветами, формами животных, бюстами, ландшафтами. То, что я видел в воскресных школах по предмету рисования, дает мне право думать, что это занятие и займет учеников, и пойдет очень успешно. В том же, что оно принесет большую пользу лицам ремесленного класса, не может быть ни малейшего сомнения: сколько природных талантов может быть пробуждено таким занятием.
7) Знакомство с различными ремесленными производствами, причем ученики получат возможность высказать свои знания и приобресть новые. Сколько драгоценного времени, сколько сил может быть спасено только тем, что ученик, хотя раз в жизни, взглянет разумными глазами на свое собственное ремесло, которым он привык заниматься по рутине, не рассуждая, что и для чего делается, и не соображая, не идет ли он по окольной дороге к тому, что может быть достигнуто гораздо легче, быстрее, прямее? Направить сознательный взгляд ученика на то занятие, которое должно наполнить собой все дни его жизни и давать ему кусок хлеба, составляет одну из главнейших задач воскресной школы. Это же вовсе не так трудно для учителя, как может показаться с первого взгляда; стоит ему немного познакомиться с тем или другим производством, отчасти по руководствам, которых такое множество на французском и немецком языках, а отчасти из личного наблюдения, посетив две-три мастерские. Конечно, такое знакомство будет очень поверхностно, но главное дело здесь состоит в том, что человек, не скованный цепями рутины, с развитым рассудком, внесет свой светлый взгляд в подробности того или другого ремесла, и если не скажет, как и что должно делать, то, по крайней мере, поставит вопрос, почему делается то или другое. Ученик сам разрешит вопрос учителя и будет очень рад научить своего наставника тому, что сам хорошо знает, а над иным вопросом задумается и будет решать его, может быть, целые недели и месяцы. Повторяем еще раз, что это возбуждение мысли в своем собственном ремесле, это возбуждение внимания к своему собственному делу, это обращение сознания на то, что делается ежеминутно в продолжение долгой жизни, но совершенно бессознательно, есть одно из величайших благодеяний, какие только может оказать воскресная школа ремесленному классу. Пусть собственное занятие займет ум ремесленника, и не только наши ремесла выйдут скоро из того жалкого состояния, в котором они находятся, но даже умственное и нравственное состояние ремесленного класса станет быстро возвышаться, а вместе с тем потребность в иностранных ремесленниках уменьшится. Жалкое состояние наших ремесленников, экономическое, умственное и религиозное, должно быть постоянно в виду воскресных школ. Не должно забывать также, что рассказ о собственных занятиях, приведенный в систему с помощью наставника, не только в высшей степени полезен для того, кто рассказывает, служа ему лучшим упражнением мысли и слова, но окажет весьма полезное действие и на слушателей, хотя бы они занимались другими ремеслами: он пробудит внимание и направит сознание слушателя на свое собственное дело. 8) Ознакомление учеников с главнейшими техническими изобретениями посредством моделей и картин может быть также одним из занятий в воскресных школах: модель гидравлического пресса, паровой машины, пильни, мельницы и т. п. достать и объяснить очень нетрудно; но какие богатые природные силы могут пробудить эти немногочисленные объяснения!
Вы скажете, может быть, что я наставил такое множество предметов для занятия в воскресных школах, какого будет достаточно для ежедневной школы на долгие годы; но я полагаю, что разнообразие и многочисленность не стесняют, дают свободу в выборе. Что сделаете, за все великое спасибо. Но я советовал бы вам с вашими сотрудниками не только предварительно сделать выбор того, чем вы будете заниматься в школе, но и обдумать: каким путем может быть объяснено то или другое.
Если у вас есть достаточный денежный сбор, то я советовал бы вам обдуманно употребить его на приобретение вещей, необходимых или полезных для школ. Я не говорю здесь о скамьях, чернильницах, бумаге и т. п. школьных принадлежностях; все это разумеется само собой, но хочу указать вам на необходимость приобретения таких
предметов, которые ближе изъяснят вам мою мысль о том, каково должно быть словесное преподавание в воскресных школах. Я говорю словесное, потому что считаю его гораздо важнее книжного, о котором не говорил еще ни слова.
Весьма полезно и даже совершенно необходимо приобресть для школы значительное собрание картин, изображающих именно те события из священной и гражданской истории, те предметы из географии и естественной истории и т. д., о которых вы намерены беседовать с вашими учениками. Вы, вероятно, заметили, как наш простой народ любит смотреть на картины и изъяснять себе впрямь и вкось то, что на них нарисовано, как иной мужичок употребляет свой трудовой грош, чтобы налепить какую-нибудь картину на стенку своей избы, и как долго дети крестьянина черпают из такой картинки материал для своей детской фантазии. Я бы советовал вам воспользоваться этим естественным стремлением простого человека, из которого возникла у нас целая народная школа суздальской живописи. Для объяснения событий священной истории лучше всего употреблять картины, конечно, делая между ними выбор. Если у вас есть средства, то закажите нарочно нарисовать картины с такими подробностями, которые давали бы вам повод к полезным объяснениям: так, например, изображая какое-нибудь историческое событие, постарайтесь, чтобы одежды, оружия, здания были изображены верно и чтобы, хотя даже и не совсем кстати, тут же на картине было изображено несколько таких предметов, которые могли бы быть представителями местности и времени, когда и где совершается какое-нибудь событие. Пусть, например, на картине, изображающей продажу Иосифа братьями, будет и пальма, и верблюд, и пустыня; если же где-нибудь вдали будет скакать лев, то и это не большая беда * (* Это поможет народу понимать правильным образом изображаемое на иконах, а то нередко приходится слышать самые дикие истолкования.). Вы без труда найдете много немецких изданий в подобном роде. Географическая картина, где тигр лезет на крокодила, страус спокойно расхаживает возле слона или льва, ящерица сидит на дереве вместе с попугаем, также очень полезна, конечно, при объяснении со стороны учителя.
Рассказ по картине, и особенно по картине, нарочно написанной для рассказа, имеет большие преимущества перед самыми красноречивыми рассказами без картин. Картина не только запечатлевает в памяти самый рассказ, но сдерживает самого учителя и группирует в голове ученика приобретенные им сведения. Учитель, смотря на
картину, труднее удаляется от предмета в сторону и припоминает то, что, может быть, позабыл бы рассказать. Кроме того, взглянув на картину, он без труда приготовляется к уроку, а переглядывая рассмотренные картины, припоминает то, что было рассказано, и соображает то, что остается рассказать. Ученик, смотря на картину, точно так же легко припоминает то, что было уже рассказано, и повторяет рассказанное в порядке, руководимый молчаливым указанием учителя на тот или другой предмет картины. Сколько сведений, часто, конечно, очень нелепых, приобрел наш народ из суздальских картин с их безграмотными объяснениями внизу, или смотря в стеклышко райка и слушая красноречивые прибаутки рассказчика, повертывающего валик. У нас в Малороссии многие мужички почти только и знают из священной истории то, что услышали от людей, ходящих с вертепом в рождественские праздники по селам и городам. Воспользуйтесь же этой естественной склонностью народа, и вы достигнете прекрасных результатов. Рассказы по картинам в воскресной школе имеют еще то преимущество, что вновь прибывающие ученики, рассматривая картины, уже объясненные и вывешенные на стены, под руководством своих товарищей, слушавших объяснение, по возможности вознаградят упущенное. Для этой цели всякая, уже вполне объясненная картина должна быть вывешена на стене школы; но картины необъясненные не должны быть показываемы ученикам, чем предотвращается праздное любопытство, вредное уже потому, что оно, предупреждая рассказ, отнимает у него значительную долю занимательности. Чучелы животных, модели, планы сел и городов, рисунки строений, ремесленных орудий, машин, употребляемых у нас или за границей, образчики различных ремесленных материалов: кожи, сукна, металлов, камней и т. п.— все, что только можно приобрести в этом роде, принесет пользу воскресной школе.
При объяснении таких предметов, которых нарисовать нельзя, следует, по крайней мере, напомнить ученику приблизительно то, что он видел, слышал или чувствовал. Так, например, положим, что преподаватель хочет объяснить ученикам главнейшие священнодействия литургии. Для этой цели он должен спросить учеников, что они сами заметили, присутствуя в церкви во время обедни. Если преподаватель заметит, что ученики его, хотя и ходили в церковь и, может быть, молились усердно, но мало обращали внимания на то, что делалось перед их глазами, и мало вслушивались в слова священнослужителей и пение клира, так что не заметили даже порядка главнейших действий, то пусть он сам не излагает этого порядка, а потребует от учеников, чтобы они в будущее воскресение перед школой сходили к обедне и заметили все, что делалось в церкви, а потом потребует отчета в том, что они заметили. Это должно быть повторяемо до тех пор, пока большинство учеников будет наконец в состоянии рассказать в порядке весь ход литургии. Тогда только наставник должен приступить к объяснению значения самых священнодействий и их порядка. От такого приема преподавание приобретет не только наглядность, но высокое, торжественное, живое значение; кроме того, ученики приобретут привычку быть внимательными в церкви. Открыть в церкви для человека источник духовного развития и нравственных убеждений — высшая цель всякой народной школы: школа учит человека не многому и не долго церковь поддерживает и наставляет его от колыбели до могилы; но необходимо некоторое развитие и некоторое знание, чтобы пользоваться этой поддержкой и этими наставлениями. Все это, кажется мне, нетрудно сделать; но, конечно, во всем требуется обдуманность, постоянство и некоторый навык со стороны наставника.
Теперь я приступаю к самому обучению грамоте, с которым, как я уже сказал, торопиться особенно нечего: лучше пусть ученик оставит школу, не выучившись грамоте, чем выучившись одной грамоте и более ничему. Лучше пусть дитя обходится без ножа, чем возьмет нож прежде, нежели под руководством опытного и осторожного человека научится употреблять его.
Ученье грамоте должно быть самое рациональное, а самое рациональное, по моему мнению, таково:
Для рационального изучения грамоты не нужно ни азбук, ни подвижных букв, никаких других хитростей, только затрудняющих дело. От первых же классов, посвященных по преимуществу развивающим по форме и полезным по содержанию беседам, должно отделять 10 или 15 минут на то, чтобы приучить учеников проводить те прямые, кривые и округленные линии, из которых состоят наши буквы; для чего нужны только перо или карандаш, смотря по возрасту ученика, грифельные доски или лоскутки бумаги и классная доска, на которой учитель пишет мелом то, чему должны подражать ученики. Начинать следует с самой простой, прямой наклонной черты, приучая учеников проводить эти черты или штрихи связно, быстро, водном и том же наклонении, с правильным утолщением, что достигается учениками весьма легко, если учитель имеет сноровку. При этом я советовал бы употребить в дело такт, врожденный каждому и который может становиться все быстрее и быстрее. Сначала учитель говорит и в то же время проводит на доске черты под медленный такт: раз, два, три, раз, два, три и т. д., потом такт делается все быстрее и быстрее: раз, два, раз, два. Когда учитель заметит, что такт соблюдается учениками довольно верно, тогда, переставая писать на доске сам, наблюдает за учениками, давая им такт. После прямых черт следуют черты несколько закругленные, для чего лучшим образцом могут служить две наши буквы ш и т; причем также следует наблюдать и связность черт и такт, делающийся постепенно все быстрее и быстрее; потом должно приучать учеников к красивому изображению тех черт, которые встречаются в буквах: б, д, ц и щ. Когда ученики приобретут навык быстро, в такт, красиво и верно изображать все эти прямые и закругленные черты, тогда следует приступить к письму, тоже связному и в такт, буквы о; а затем к соединению этих черт уже в настоящие буквы.
Вместе с этим занятием должно идти непрерывно другое, столь важное для рационального обучения грамоте. В каждый класс должно отделяться 10 или 15 минут на то, чтобы приучить учеников к особенно ясному, отчетливому слогораздельному произношению каких-нибудь небольших, вполне ими сознанных фраз; причем должно наблюдать, чтобы слышна была каждая буква, хотя бы это казалось даже несколько аффектированно. Когда ученики привыкнут к ясному, слогораздельному произношению нескольких таких фраз, причем учителю часто придется бороться с дурным произношением учеников, которое по большей части является причиной и дурного правописания, тогда уже можно приступить к разделению самой коротенькой фразы, сначала на слова, потом слов на слоги и, наконец, слогов на звуки и голоса, разумея под именем звука, именем, конечно, произвольным, всякую согласную букву, а под именем голоса всякую гласную букву. Когда ученики наконец приобретут навык и в таком упражнении, тогда следует прямо приступить к письму разобранной фразы, что будет уже легко для учеников, приобретших навык в письме всех букв. При таком учении обойдены будут не только мучительные склады, но и та вырисовка букв, которая отнимает так много времени и никогда не ведет к хорошему, четкому и быстрому письму, что в особенности нужно для каждого. Написанная фраза должна быть прочитана несколько раз и потом написана вновь, уже без помощи учителя. Следующая затем фраза должна быть составлена так, чтобы в нее входила одна и не более двух новых букв и т. д. Таким образом, вы не только экономизируете время, выучивая разом читать и писать, но и приучаете вместе к правописанию, потому что выучившийся по такой методе ученик пишет не иначе, как произнося мысленно и правильно то слово, которое пишет. Перейти от письменного языка к печатному и от гражданской печати к церковной уже весьма нетрудно. Но не забудьте, что при таком способе учения за книгу возьмется уже очень развитой ученик. Прежде всего дайте ему прочесть то, что он уже знает, например
молитвы, которые он выучил наизусть, и вы увидите, какое приятное впечатление произведет на ученика новое, приобретенное им могущество: тут он чувствует действительно, что книга говорит. Затем дайте ему в руки описание тех событий и тех предметов, о которых вы уже ему рассказывали, и спросите у него отчета в том, что он прочел. Потом дайте ему что-нибудь, что противоречит вашим рассказам или добавляет к ним что-нибудь новое, и спросите, что он нашел в прочитанном знакомого и что нового и что он думает об этом новом. Таким образом, вы приучите ученика к сознательному, обдуманному чтению. Только, ради бога, не давайте ему в руки каких-нибудь глупых сказочек и побасенок, как бы они ни были заманчивы по содержанию и изложению. Свободного времени у человека, живущего трудами рук своих, слишком мало, и оно слишком драгоценно для того, чтобы тратить его на чтение каких-нибудь глупостей. Даже занимать детей более богатых классов глупыми побасенками я бы советовал как можно меньше: цель нашей жизни слишком серьезна, слишком велика в сравнении с тем коротким временем, которое нам дано, чтобы его можно было растрачивать на бесполезные пустяки. Время — капитал, говорят англичане, а я скажу более: время, отпущенное нам здесь на земле, тот невещественный капитал, на который мы покупаем себе вечность.
Выучив ученика читать и писать, развив его до возможной степени, сообщив ему возможно большее количество полезных познаний, воскресная школа не должна его покинуть, а он, конечно, ее не покинет и привяжется к ней, будто к матери, давшей ему новую, духовную жизнь. Выучив ученика читать и сознательно понимать читаемое, воскресная школа обязана дать ему, по крайней мере на первое время, книги для чтения. Для этого полезно завести при воскресных школах небольшие библиотеки книг поучительного содержания.
Теперь же повторим в заключение, что воскресные школы — замечательное и отрадное явление, из которого мы можем заключить разом, с одной стороны, о том, что народ наш дозрел, наконец, до той степени, когда учение его сделалось неизбежным, жизненным вопросом, а с другой стороны, что церковь наша, правительство и образованный класс, удовлетворяя, сколько возможно, этой потребности, открывают перед глазами нашими успокоительную и светлую будущность.
