Н. В. Орловский. "Алексей Григорьевич Дояренко" Издательство "Наука", Москва, 1980 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Мы привыкли к условности выражения «потребность почвы в удобрениях», тогда как почва, конечно, ни в каких минеральных туках не нуждается. И вот эта условность терминологии, понятная для специалиста, вносит полную путаницу в представления неспециалиста, который пытается в этих новых для него понятиях искать объяснения. С этой точки зрения удобрение представляет собой прежде всего навоз, зеленое удобрение, культуру дернины и жнивья, известкование и т. п., которые делают почву «более доброй», «удобряют», способствуют обеспечению урожаев всеми факторами за счет почвенных процессов и источников. А «искусственное питание», т. е. применение минеральных туков, есть тот частный случай, когда мы вместо удобрения почвы находим нужным дать растениям готовую пищу, не хватающую в почве, т. е. аналогично искусственному орошению, утеплению и пр. Вот тогда у меня получится и здесь полная аналогия со всеми другими факторами...» 16 февраля 1933 г. (*)
«... А я, углубляясь в обдумывание главы «Удобрение», все измышляю такие «удобрения», которые действительно стимулировали бы почвенные процессы в сторону обеспечения урожаев разными факторами. Так как главное направление, выгодное для урожаев, это — окислительные процессы, ведущие к минерализации запасов почвы, то я прихожу к проблеме об окислительных «удобрениях» (действительно удобрениях) и вспоминаю японские работы об удобрении марганцово-калиевой солью с его высоким эффектом, а кроме того, думаю, например, об аналогичном действии перекиси бария и о других аналогичных окислителях...». Эта остроумная, казалось бы, разрушительная критика основной агрохимической терминологии, идущая от прямого ученика и последователя Д. Н. Прянишникова, так и не прижилась в науке и практике. Дмитрий Николаевич Прянишников, отличавшийся несокрушимым объективизмом в науке и в то же время добросердечием, хорошо зная живую архиактивную натуру Дояренко, всегда восхищался его остроумием и часто первый отвечал на его тирады добродушным смехом, после чего атмосфера полного дружелюбия и делового взаимопонимания полностью восстанавливалась. В третьем издании «Агрохимии» (1940) Д. Н. Прянишников писал: «Выражение „определение потребности почв в удобрении" иногда вызывает возражения с точки зрения его точности (оно напоминает известное выражение старой поваренной книги: „карась любит, чтобы его жарили в сметане"), но и те поправки, которые предлагаются, часто тоже неудачны; так, например, иногда говорят, что „не почва, а растение требует удобрения", но в конце концов и растение вовсе не самоцель в приемах культуры (например, у табака при пасынковании устраняется плодоношение — явно не в интересах растения), а удобрение применяется ради интересов хозяйствующего человека. Но вообще не стоит заниматься таким буквоедством, так как каждому понятно, о чем идет речь при вопросе о потребности почвы в удобрении, так же как всем понятны выражения „восходит солнце" или „идет
----------------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, он. 2, ед. хр. 53.
----------------------------------------
дождь , хотя на деле разумеется движение земли, а не солнца и дождь не идет, а падает и т. д.» (с. 646).
Д. Н. Прянишников не знал о возражениях А. Г. Дояренко сделанных в частной переписке, но примерно через десять лет в небольшом остроумном примечании к своему классическому учебнику снял на долгие годы дискуссионные вопросы по поводу дефектов агрохимической терминологии. 18 октября 1933 г. (*) «... Работа с ферментами — это новая область. Она произведет целый переворот в агрономии. В частности, я уверен, что большинство биологических процессов в почве обязано работе ферментов, получение которых позволит формировать эти процессы. В частности, я уверен, что образование нитратов в почве и фиксирование азота из воздуха есть работа ферментов, и одно время хотел взяться за добывание нитрифицирующего фермента из так называемого деятельного ила, накопляющегося при биологической очистке сточных вод...» 6 февраля 1935 г. (**) «... У меня в голове складывается одна интересная (как мне кажется) концепция, которую можно назвать «жизнь почвы», и не в том смысле, как «жизнь в почве», а жизнь самой почвы. Почва (в развитие моей идеи о ее трехфазности) представляется действительно некоторым оригинальным живым телом, которое зарождается на мертвой породе, распространяется, живет с поразительным разнообразием совершающихся в ней процессов и иногда умирает, лишенная одной из трех фаз или убитая иным путем. Дело здесь не в аналогии с организмом, а в том комплексе протекающих в почве явлений, который только и может дать ясное представление о месте почвы в работе природы и роли ее в земледелии. Для понимания действительной «жизни почвы» все предшествующее изучение состава, свойств, состояний, генезиса почвы и даже динамики отдельных процессов является лишь подготовительными шагами. Только полное изучение этой «жизни почвы», ее физиологии может дать полную картину комплекса происходящих в ней процессов, когда жизнь населяющих почву организмов так тесно сплетена с громадным разнообразием других
--------------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, сд. хр. 78. ** Там же, ед. хр. 123.
--------------------------------------
процессов. А среди них наряду с всевозможными формами превращения вещества под влиянием физических, химических, особенно ферментативных, биологических процессов происходят и грандиозные превращения энергии, т е. все то, что характеризует живой организм. Разумеется все это пока спекулятивные рассуждения, и вряд ли когда я сумею разработать, но (как всегда увлекаясь в своих фантазиях) мне кажется, что такая точка зрения рано или поздно выявится, и я ей придаю громадное значение как обобщающей все наши разрозненные знания о почве в единый комплекс, использовать который при такой концепции будет неизмеримо легче. Вот тут-то получит господствующее положение «учение о почвенных ферментах». Я уверен в его будущности! Увлечение этой идеей меня немного отвлекает от личных дум, а вера в ее перспективность как-то питает и веру в лучшие дни!..» 15 апреля 1932 г. (*) «... С особым удовольствием проанализировал дедушкину статью (52). Особенно рад найти там отклик на одну из моих «фантазий» о парализации энтропии. Он пишет, «растения задерживают процесс возрастания энтропии». Я иду в своих фантазиях гораздо дальше, усматривая в работе растений аккумуляцию рассеянной энергии и сильное задержание энтропии. Аккумулируя в органическом веществе энергию, готовую рассеяться в процессе энтропии, мы в растениеводстве отодвигаем грозный признак энтропии почти до предела. А если пойти еще дальше, то нельзя представить себе самого факта существования энтропии без обратного процесса аккумулирования, который в природе обязательно должен быть. Многочисленные факты «задержания энтропии» — лишь отдельные проявления процесса аккумуляции, ведущего к круговороту энергии во Вселенной, превращающего его в «перпетуум мобиле», чем по существу и должен быть мир, отвечая современным воззрениям на бесконечность и безначальность вещества, пространства и энергии. Это одна из более всего занимающих меня мыслей...»
--------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 20.
52. Имеется в виду статья Н. Я. Демьянова «Синтез органических соединений в лаборатории и в растениях» (Изв. Петровск. с.-х. академии. М., 1930.)
--------------------------------
После такого утверждения ведущей роли биологического фактора в жизни почв и перспективности развития учения о почвенных ферментах, после великолепно оформленной главы о биологической деятельности ночвы в курсе «Факторы жизни растений» (единственной дошедшей до печати части его курса «Общее земледелие») справедливо поставить вопрос о том, кто был родоначальником биологического направления в советском почвоведении. Вся огромная почвенно-агрономическая литература, начиная с толстых томов научных трудов и учебников и кончая популярными брошюрами, говорит о главенствующей роли В. Р. Вильямса в «биологизации» почвоведения. Однако именно А. Г. Дояренко, не прибегая ни к каким гипотетическим схемам, первый на своем миниатюрном опытном поле поставил микробиологические почвенные исследования (совместно с Н. Н. Худяковым), проверил с помощью Е. В. Диановой и А. А. Ворошиловой имеющиеся методы и пришел вместе с ними к новым представлениям о поглощении микробов почвенными коллоидами и т. п. Но снова, как и в отношении фотосинтетической деятельности растений, приходится констатировать, что имя Дояренко забыто, и снова его приоритет приходится восстанавливать. В последние годы учение о почвенных ферментах интенсивно разрабатывается и излагается в солидных курсах по «Биохимии почв» советских (Я. В. Пейве, 1961) и зарубежных авторов. Что же касается замечаний А. Г. Дояренко по поводу «закона энтропии», то поставим утот вопрос на обсуждение физиков, которые, вероятно, скоро смогут сказать, кто был ближе к истине: осторожный «дедушка» химик-органик Н. Я. Демьянов или увлеченный идеей космической аккумулятивной роли растений агроном А. Г. Дояренко!
13 октября 1931 г. (*) «...Обдумывая энергетическое обоснование растениеводства, я остановился перед вопросом об энергетической рациональности использования зеленых растений на создание белков; если можно составить белок из углеводов и минерального азота (аммиачного) биологическим путем, например, в процессе дрожжевого производства, то что будет энергетически выгоднее — форсировать ли полевые культуры на производство белка или получать этим путем главным образом углеводы за счет солнечной энергии, а белок добывать из углеводов и минерального (а может быть, газообразного) азота? С первого взгляда этот путь кажется менее выгодным, так как масса создаваемого белка весьма мала, при большой трате углеводов, но твердых данных у меня нет, особенно если принять во внимание ценность получаемого продукта — спирта.
Но даже если бы в этом процессе это было так, я не думаю, что можно на этом успокоиться, и мысль бежит
---------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед, хр. 6.
---------------------------------
дальше, рисуя возможность использования для такого биологического производства белка — дешевые отбросные углеводы и опять ту же солому. Раз солома биологически разлагается и при наличии минерального азота развивается микрофлора (а именно это и происходит при приготовлении искусственного навоза), то, следовательно, происходит образование белков за счет соломы и минерального азота. Я думаю, что аналогичный процесс происходит при силосовании соломы; следовательно, прибавка минерального азота должна бы увеличить белковость соломенного силоса. А можно пойти еще дальше. Разве нельзя разработать условия воспитания на соломе азотобактера или клостридиума с усвоением газообразного азота и создать своеобразный соломенный силос, усвояющий газообразный азот и дающий белок за счет атмосферного азота? Конечно, это будет уже фабрика. По какие заманчивые могли бы быть перспективы: вместо того, чтобы с громадными затратами энергии получать из атмосферы связанный азот (селитру или аммиак) и, употребляя его на удобрение, превращать его в белок растения, можно связывать азот атмосферы в белок, используя биологические пути и отбросы полеводства. Красота!..» 3 ноября 1932 г. (*)
«... Это все об освобождении растений от производства белков, сосредоточив их работу на настоящем синтезе — углеводах, а производство белков построить на работе дшкробиологических агентов за счет углеводов и минерального или свободного азота. Ведь все бродильные производства (спирт, пиво и пр.) одновременно являются фабрикой дрожжевых белков, которые можно значительно усилить, подкармливая их аммиачными солями. Но главное направление производства белков должно быть построено на древесине, соломе... Новые способы превращения древесины в мальтозу и сбраживания ее в спирт (даже из торфа!) наводят на эти мысли комбинирования спиртового и белкового производства (особенно при производстве из спирта — каучука по схеме: древесина - белок — корм; девесина - спирт - каучук). Но это полдела, так как здесь нужен аммиак... а главное — прямая переработка древесины в белок при помощи азотусваивающих бактерий!!! Два
---------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 40.
---------------------------------
пути — или сделать древесину доступной для теперешних азотобактера и клостридиума, или вывести организмы потребляющие древесину без ее изменения за счет свободного азота. Вообрази только: соломенные силосы, обогащенные белком за счет воздуха и разрешающие «азотный голод». А растения усваивают продукцию углеводов благодаря использованию древесных отбросов, превращением их микроорганизмами в белок! Разве не заманчиво!..» 15 апреля 1932 г. (*)
«... Одно меня поражает, как никому не придет в голову в поисках источников энергии обратиться к не раз высказанному мною в письмах и в рукописи курса предложению об использовании соломы. Теперь в свете перспективного плана на 1932 г. и на предстоящую пятилетку этот путь вырисовывается еще рельефнее. В самом деле, те 100 000 кв, запроектированных на 1932 г., можно получить из современного низкого урожая соломы с 200 000 га посевы зерновых, т. е. из одного зерносовхоза!...»
Далее следуют полстраницы подробных расчетов запасов энергии в соломе, опубликованных позднее в курсе «Факторы жизни растений» (53). Заканчивается это письмо словами: «А впереди еще: увеличение урожая, использование отбросов незерновых посевов (подсолнечник, соя, хлопчатник, лен и пр.). И все это даровое, неиспользуемое, загружающее балластом добро...».
Как известно, вопрос о полном, рачительном использовании соломы в совхозах и колхозах в связи с крайней распыленностью этого продукта до сих пор не разрешен. Недостаток кормов в хозяйствах заставляет использовать ее после соответствующего измельчения и термохимической обработки на корм скоту, в почвозащитной системе земледелия при высоком срезе во время уборки солома играет роль мульчи, и при вспашке или рыхлении почвы она идет на пополнение запасов гумуса. Сам же Дояренко мечтал об использовании соломы в качестве среды для выращивания азотобактера и приготовления высокобелкового корма.
Что же касается перекладывания обязанности производства
----------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 20. 53. Дояренко А. Г. Факторы жизни растений. М.: Колос, 1966, с. 12—13.
----------------------------------
белка на азотобактер, воспитываемый на соломенном сбраживающемся субстрате, то эта идея заслуживает пристального внимания, но никто из микробиологов таким «воспитанием» азотобактера не заинтересовался (а следовало бы!), и вопрос этот остается неясным, а кроме того, предлагаемое отделение производства белка от производства углеводов ведет к полному неожиданностей пересмотру всего процесса питания человечества, к переоценке качества продуктов и прежде всего — хлеба. Но идея А. Г. Дояренко начала развиваться по другим путям и приобрела сейчас широкое производственное применение. Я имею в виду производство кормовых дрожжей на гидролизных заводах. Эти дрожжи содержат до 60% белков и широко используются в виде белковых добавок к концентратам в кормовых рационах для сельскохозяйственных животных. Одновременно, начиная с классических работ Д. Н. Прянишникова по азотному питанию растений и, в частности, по биологическому азоту, идут энергичные поиски все более эффективных бобовых растений, список которых в культуре медленно, но неуклонно растет. Он пополняется недавно открытыми небобовыми растениями с клубеньковыми бактериями на корнях. 26 января 1933 г. (*)
«... С моим писанием „Жизни поля" я зашел в тупик: перешел от лугов к травосеянию и никак не могу твердыми объективными данными обосновать многолетнее травосеяние. Для животноводства все очень хорошо устраивается с однолетними травами, корнеплодами и силосом, для полеводства все сводится к проблематическому значению их в строении почв... Все корневые системы обладают структурообразующими функциями, и особенная роль многолетних трав выясняется исключительно из дедуктивных построений, опытными данными не подтверждаемых. Что же касается конкуренции между навозом на фоне однолетнего травосеяния и многолетним травосеянием (к чему, собственно, и сводится весь вопрос),— то полная нищета данных по многолетнему травосеянию в сравнении с богатством таких данных по навозу — окончательно бьет многолетнее травосеяние (огородные почвы обладают исключительным строением благодаря навозу; по крайней мере, я не слышал, чтобы на огородах были многолетние травы). Вот тут и защищай многолетнее травосеяние против тех осложнений, которое оно вносит в организацию полеводства. Одним словом, долой луга, долой травосеяние (многолетнее) ! Вот и пишу романтику „сенокоса" красивыми об-
---------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 50.
---------------------------------
разами, когда на смену ему идет силосная башня с „чудным запахом печеного хлеба", как поэтично характеризуют шибающий в нос запах силоса... А тут еще перспективы осахаривания соломы и обогащения ее белками или за счет аммиачных солей (дрожжами) или воздуха (азотобактером), т. е. превращения соломы в „искусственное сено" и тогда — прощай романтика сенокоса и запах сена над лугами". Вот я пишу о лугах, травосеянии, а что-то шепчет внутри, что это „все в прошлом". А тут еще на очереди глава о „полевых цветах — врагах полеводства". Тогда и "по ниве прохожу я узкою межой, покрытой кашкой", и т. д.— негде будет вообразить, да и меж-то уж нет! Ну вот я и в большом раздумье! Помогите!..» 30 сентября 1931 г. (*)
«... В сущности говоря, пастбищное использование территории настолько непродуктивно и даже при интенсивных пастбищах настолько уступает посевным культурам, что, кажется, его дни должны быть сочтены и оно должно уступить место продуктивным культурам, хотя бы даже кормовым, сеяным, если только здесь нет чего-либо, нами не учитываемого. А вот здесь-то и лежит самая интересная загадка! Является ли сено совершенно идентичным свежей траве, пастбищу? Только ли воду теряет трава при высушивании и не является ли, как кто-то сказал, «вода сочных кормов не простой водой, а особенной?» И чем больше думаешь над этим, тем больше приходишь к мысли о больших различиях между свежей травой пастбища и высушенным сеном.
Даже с точки зрения простого химического состава разница должна быть: ведь недаром при искусственной быстрой сушке получают наилучшее сено. Несомненно, при естественной сушке происходят сложные ферментативные и другие процессы (как в чае, табаке и пр.)..., не уловимые простыми химическими анализами, хотя бы по разнице в степени коллоидности и пр. И в водной вытяжке из сена, несомненно, не содержится всего того, что содержится в клеточном соке живого растения. Ну, а современные данные об «облучении» кормов? Здесь много непонятного, наводящего на ряд мыслей.
------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 5.
------------------------------
Если одинаковый результат получается от облучения животного и облучения корма, то, значит, в корме при облучении происходит то же, что и в организме, и, значит, животный организм как-то утилизирует свет? Во всяком случае, живое растение как-то реагирует на освещение в этом новом, еще неизвестном направлении, и большой вопрос, остается ли в высушенном сене то, что образуется этим путем в живом растении, или утрачивается? Ну, а если принять высказанную кем-то мысль о разнице в строении молекулы одного и того же вещества живой и мертвой ткани, что допускаются бесконечные варианты движения электронов в живой ткани и что эти варианты движения и есть проявление наших чувств познания, чего лишена мертвая молекула того же вещества, застывшая в своем однообразном движении электронов (а ведь отсюда один шаг до оживления мертвого вещества), то разница между мертвым сеном и пастбищем становится еще значительнее? Не этим ли объясняется пищевая роль овощей и плодов по сравнению с другими предметами питания? И не этим ли объясняется необходимость всхожего, живого зерна для получения хорошей муки? Все это дает толчок большому ряду вопросов. Бесконечный ряд тем, начиная от простого сравнения зеленого корма с пастбищами и сена с него до сложнейших вопросов разницы строения белковых молекул мертвого и живого растения и витаминной (или какой другой) роли облучения растений, вероятно, разной для разных растений. И все эти вопросы кажутся самыми очередными, связанными с насущными потребностями современной жизни и техники...» 6 июня 1933 г. (*) «... Неясно, почему луга дают большую массу органического вещества, когда их урожай намного ниже урожаев культур. Накопленные в них органические вещества гораздо легче использовать при распашке, чем при внесении их после превращения в навоз. Остаются только заливные, горные и песчаные луга, где постоянный травяной покров нужен для предохранения от смыва и
-------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 101.
-------------------------------
выдувания, но ведь их меньшинство. Так что, как ни жалко расставаться с пасторальной романтикой „сенокоса" и „луговых просторов", а плановое, производственное хозяйство, идущее на смену „бытовому", должно и производство сена вынести с лугов на поля. Но только „пастбища" не исчезнут. Они будут „межкультурными"...» Замечания А. Г. Дояренко об отсутствии специфического действия корней многолетних трав на структуру почвы направлены своим острием против учения В. Р. Вильямса о травопольной системе земледелия, которое начинало в то время господствовать в умах агрономов (54). Насколько остроумны и современны критические замечания Дояренко о «романтике» сенокоса! Только в последние годы вопросы улучшения сенокосов и пастбищ начинают привлекать серьезное внимание агрономов. Большой интерес представляют его соображения о сравнительном кормовом достоинстве свежей травы и сухого сена, до сих пор еще далеко не разгаданные! Любой вопрос, попавший в фокус его внимания, получал своеобразное освещение, ведущее к цепи дополнительных исследований. В ответ на запрос дочери Дояренко Евгении Алексеевны, занятой в те годы геоботаническим обследованием Архангельского севера, отец отвечает на ряд вопросов, возникших в процессе проведения экспедиций. 7 ноября 1934 г.(*) «...Прежде всего, пораженный твоими данными о северных урожаях и Ваших фантазиях, и я задался вопросом: кто, когда и на каком основании утверждал, что на севере урожаи тех культур, которые там растут, должны быть ниже, чем на юге? Никаких оснований для такого утверждения нет! Что касается света, то при использовании его растениями в долях процента избыток его, скажем, сверх 4—5 тыс. люксов, уже растениям не нужен (а может быть и вреден), по крайней мере в пределах 250—300-пудовых урожаев. В течение вегетационного периода и общая сумма света там не меньшая. Что же касается тепла, то оно явля-
------------------------------------
54. Автор настоящей монографии в своих трудах пришел самостоятельно к тем же выводам в 1935 г. Академик ВАСХНИЛ Т. С. Мальцев пришел к тем же выводам в 1954 г. Таким образом, и в этом важном вопросе А. Г. Дояренко был далеко впереди своего времени. (Цитирую по более доступной работе: Орловский Н. В. Освоение целинных и залежных земель в Алтайском крае. М.: Изд-во АН СССР, 1955. (Научно-популярная серия). * ЦГАНХ, ф. 9474, он. 2, ед. хр. 101.
------------------------------------
ется фактором не потребляемым, а определяющим лишь возможность развития того или иного растения. Следовательно, раз тепловые условия вегетационного периода обусловливают возможность роста там тех или иных растений, то в этих пределах меньшая сумма тепла или его напряжения не является фактором понижения урожая, ограничивая лишь выбор растений. Таким образом, для меня совершенно бесспорно первое положение: для растений, культивируемых на севере, нет данных, утверждающих о худших условиях севера, чем юга: и север должен давать по крайней мере такие же урожаи, как и юг! Но это еще не говорит о лучших условиях севера, чем юга. Все дело в длительности суточного освещения в течение вегетационного периода.
Если растению для ассимиляции нужно всего 3—5 тыс. люксов из 40—60 тыс., получаемых полем на юге, то ясно, что определяет работу растений не общая сумма энергии за вегетационный период (которая, кстати, за некоторые месяцы — июнь, июль — больше на севере), а длительность суточного периода с таким слабым (4—5 тыс. люксов) освещением. Совершенно ясно, что растения на юге, где они имеют всего 12 ч такого освещения, „наработает" в сутки (при прочих равных условиях) в 1,5 раза меньше, чем то же растение и при том же обеспечении всем в течение 18 ч (а иногда и более), когда оно получает это нужное ему количество света независимо от его напряжения свыше этой величины. Значит, растение на севере работает в сутки гораздо больше и (при обеспечении прочими факторами) создает большую массу и, следовательно, больший урожай за равный вегетационный период. Но особенно ярко это проявляется, если растение не сполна обеспечено каким-либо фактором, а он также образуется постепенно, причем не использованное растением за день количество исчезает, например образовавшиеся нитраты, если они не используются растением, то потребляются конкурентами. Тогда к общей роли длительности освещения прибавляется еще использование того или иного фактора, пропорциональное длительности освещения. Таким образом, длительность северного освещения с необходимым для ассимиляции напряжением является могучим фактором повышения ассимиляционной суточной, а следовательно, и суммарной деятельности и неизбежно должно (при обеспечении прочими факторами) вести к увеличению (и сильному) урожая на севере по сравнению с югом. Я не говорю о другой роли длительности освещения (более или менее установленной) — сокращении вегетационного периода благодаря тому же, что суточная работа растения больше и, следовательно, вся работа может быть произведена в более короткий срок. Таким образом, условия севера не только не уступают, а превосходят условия юга! Я полагаю, что таким путем можно установить это преимущество, так как один только фактор высоких урожаев ничего не говорит, свидетельствуя лишь о возможностях, обусловленных различными причинами, а не обязательности явления при достаточной высоте агротехники! Вот тебе мои соображения! Буду рад, если они пригодятся. Буду дальше думать об этом и делиться с тобой, разумеется, готовый отвечать на все возражения! Еще забыл упомянуть о том, что избыток энергии, почему-либо не используемый растениями, растение „обезвреживает" (иначе будет перегревание) испарением воды, и значит, на юге, где этот избыток громаден, тратит на это дорогую воду. На севере это гораздо меньше, и, следовательно, при недостатке влаги в почве она не „расходуется" зря. Как видишь, я решительно становлюсь на сторону севера и думаю, что там можно получать более высокие урожаи! Другой вопрос — нужно ли? Но это уже не агротехника! Думая, что для агротехники открываются широчайшие перспективы новой работы, я буду рад, если Вы окажетесь застрельщиками...» За 40 лет, протекших со времени написания этого письма, многое в проблеме северного полеводства прояснилось. Важные в научном и производственном отношении результаты были получены Коми филиалом, Кольским филиалом АН СССР и сетью северных опытных станций. И все же письмо А. Г. Дояренко читается с неослабевающим интересом, особенно в свете последних постановлений Партии и Правительства о подъеме сельского хозяйства Нечерноземной полосы СССР. В ноябре 1933 г. он составляет подробный план новой работы, которую в шутку называет «мои забавы». Только через 20 лет она превратилась в книгу «Занимательная агрономия». План живо обсуждается в письмах и начипает энергично выполняться в 1934 г. К концу своего пребывания в Суздале А. Г. Дояренко в письме к А. А. Кудрявцевой пытается подвести баланс своего рабочего времени. 23 февраля 1933 г. (*) «...Здесь я написал 25 листов „Жизни поля", 15 листов "Агрофизики", а с прежними — 70 листов „Земледелия", а всего 110 листов за все три года, а за год — около 40 п. л. За этот год я прибавил к двум языкам, английскому и французскому, еще итальянский, а из музыкальных „забав" — 100 песен, несколько сцен „Печорина" и одно действие оперы „Горе от ума". Если к этому добавить 10 п. л. в письмах к Вам, где добрая половина придется на агрономические „фантазии" и на Ваши демонстрации, то вот и весь мой актив. Но как же грустно это все — по сравнению с живой работой в поле, в лаборатории...» 25 августа 1933 г. (**) «... Пока посылаю список их („фантазий".— Н. О.). Чтобы Вы были в курсе.
1. Использование соломы как источника энергии в сельском хозяйстве. 2. Методы определения прочности строения почвы (два аппарата). 3. Нагревание почвы отходящими газами от трактора. 4. Обработка тканей для пропускания ультрафиолетовых лучей. 5. О роли ионизированного воздуха в синтезе органических веществ в растении. 6. Приготовление искусственного навоза в поле при работе комбайна. 7. Аппарат для определения аэрации в поле. 8. Метод определения дифференциальной капиллярности почвы. 9. Проект прерывателя в рядках. 10. Проект автоматической подачи рассады сажательными машинами.
11. Прибор для отсчета семян. 12. Усовершенствование комбайна: выделение сорных семян, лущение, соломорезка и брикетирование соломы, аппарат для искусственного навоза. 13. О поступлении питательных веществ в растение независимо от воды.
---------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 54. ** Там же, ед. хр. 71.
---------------------------------
14. Машина для изготовления почвы (два варианта). 15. О питательной ценности разных белков (резервных, вегетативных, регенеративных и пр.) и, в частности, цветочной пыльцы. 16. Аппарат для сушки зерна. 17. Аппарат для определения испарения растениями в поле. 18. Комбинация сеялки с лущильником, жатки с лущильником для уборки и сушки сена (теплом отходящих газов). 19. Борьба с суховеями газами и электричеством для временного закрытия устьиц. 20. Сеялка для посева в грязь по типу аэросаней и высевающего аппарата по типу пулемета. 21—27. Демонстрации опытов на разные темы.
Когда я все это собрал вместе, то самому себе показалось удивительным, сколько я тут „нафантазировал". Многое из этого, вероятно, окажется действительными „фантазиями". А может, что-нибудь и реально и когда-нибудь в далеком будущем и осуществится. Вот тогда Вы и вспомните мои „фантазии". Очень я только боюсь, как бы это не вызвало у Вас лишних хлопот по разыскиванию моих писем. Может быть, действительно будет проще мне вновь возобновить все, если это понадобится...»
Эти простые рабочие списки и балансы поражают воображение читателя своей объемностью и многообразием. 4 декабря 1931 г.*
«... Студенческие годы (1897—1900), когда только что закрытая Академия была одиозной фигурой, праздновать годовщину запрещалось и небольшая группа студентов праздновала эти годовщины в какой-то пустой даче на Федоровке, то на пчельнике, то где-то на Воробьевых горах. Как ярко вспоминаются эти студенческие вечеринки 90-х годов с их наивными романтическими спорами и таким обилием молодого чувства. Потом длинный ряд лет развития Общества агрономов, приурочившего свою годовщину к этой же дате и взявшего в руки ее празднование. Сначала обычно годич-
--------------------------------
* Письмо к А. А. Кудрявцевой, посвященное воспоминаниям о праздновании дня Петровской академии. ЦГАНХ, ф. 9474, оп. А ед. хр. 9.
--------------------------------
ные собрания, потом 3—4-х дневные сессии ноябрьских заседаний с сериями докладов и, наконец, „Курсы для агрономов", ежегодно устраиваемые и заканчивающиеся 21 ноября (это уже целиком мое детище!). Потом предвоенное развитие студенческих кружков, которые взяли в свои руки празднование годовщины и ряд лет вели это дело интересно, планомерно и с большим подъемом. Наконец, знаменательный 50-летний юбилей совместного празднования студенческими организациями, Советом, Обществом и др.— грандиозное, невиданное до того времени празднование „во всех залах Академии". Помню, как я, подавленный личными переживаниями, не мог никак написать очередной статьи, посвященной 50-летию, и как она вылилась у меня сразу накануне юбилея и, сказанная на каком-то из собраний, вызвала замечание, что „таких экспромтов не бывает". А через два года уже официальное переименование Института вновь в Петровскую академию и уже официальное празднование этой даты. Вспоминаются годы замирания этого празднования, это уже в твои студенческие годы, и твоя радость и горе. И последнее празднование этого дня, кажется, самое веселое в Земледельческой школе, где господствовали плясы. А потом годичные собрания Совета опытных учреждений — в этот же день! Так это все живо проносится в памяти и так это все дорого, связано с целым роем воспоминаний... Ведь когда-нибудь, например, в день столетия основания Разумовской школы, может быть, придется тебе, уже старушке, пробегать в памяти всю эту красочную бурную историю и отмечать в ней место переживаемого развития Разумовской школы (55). А во всей этой истории маячит и ее маленький отпрыск — Голицынские курсы — это ярко вспыхнувшая и потухшая звездочка, так хорошо отражающая судьбу женскую этого времени...» 26 февраля 1932 г.(*) «... После полусотни лет, богатых исключительно разнообразными работами, казалось бы, не так тяжело перенести и порцию горя; да нет, все чего-то жаль!
-------------------------------------
55. И действительно, Е. А. Дояренко и А. А. Кудрявцева встретились 3 декабря 1965 г. на праздновании 100-летия со дня основания ТСХА * ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 14.
-------------------------------------
Так много чего-то хотелось поделать, испытать, пережить! И избалованному радостью хочется еще немного этой радости. И так дорого ценить эту радость, что кажется, вся философия жизни вливается в единую мысль о радости! Так что у меня теперь одна философия — философия радости, как единый смысл и цель своего существования. Она легко выражается одной строчкой из Маяковского: „Надо вырвать радость у грядущих дней!". Мне бы очень хотелось ближе познакомиться с философией Эпикура. Мне кажется, что в обычном представлении ее опошлили и извратили и что по существу она была гораздо выше — культ языческой красоты и радости! Ведь недаром же ему принадлежит такое произведение, как „Де рерум натуре", изложенное Лукрецием. Человек, предвидевший почти все положения современного естествознания, не мог ограничиться такой эгоистической философией, которую ему принято приписывать, а вот глубокий эгоизм, который лежит в основе всякого культа радости, это ведь совсем не то и, с моей точки зрения (языческой), заслуживает к себе внимания. Не найдете ли Вы где-нибудь изложение этой философии?»
29 марта 1934 г. *
---------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, он. 2, ед. хр. 94.
---------------------
ОЖЕРЕЛЬЕ
Пора бы тут осмыслить, подытожить, Уже в былом — шестидесятый год, А если счет годам на дни помножить За двадцать тысяч перейдет итог! И эти тысячи, порой несчастных, Порой счастливых, пережитых дней, Как ожерелье белых, желтых, красных, Зеленых, синих... всех цветов камней! И эти камни жгут и давят шею, По телу разливают острый яд, Я потушить их пламя не умею,— И в ночь и днем они меня язвят! Какие камни сбросить мне? Не Вас ли, Рубины алые, где тлеет страсть? Беру их в руки — давно погасли. Как жемчуга они! За что ж их клясть?
Так, Вас, быть может — яркие алмазы? Вы — тайные, преступные мечты? Нет,— в ярком свете Вы простые стразы,
Обманный блеск поддельной красоты. Так значит Вас, глубокие опалы, Воспоминание скорби и могил?
Нет, нет, и Вы — цветок уже завялый И Ваш огонь стал мертвым и остыл. Так, Вас, любимцы бога, аметисты?
Иль Вас, сапфиры вдумчивых стихов? Горел и в Вас в былом огонь лучистый, Теперь Вы только груз холодных снов!
Так что же жжет так сердце? Вы, страшные агаты? Ты, нежная святая бирюза? Ты, гиацинт? — Случайная утрата,
Мелькнувшие в вечерней мгле глаза... Всмотрюсь — и блекнет блеск великолепий, На белой нитке — только тусклый груз!
Но эти нити сжали жизнь, как цепи, Палят как угли, нити длинных бус! Но жаль порвать уборы ожерелий!
Палим, любуясь ими в тишине.— Пусть каждый камень мертв — они горели, Горят и ныне — в тайниках души...
Природа с детства наделила его удивительным запасом оптимизма, поразительной жизнеспособностью творческой активной натуры. Характерно его обращение к жизнерадостной философии Эпикура, изложенной в стихах Лукреция, памятных ему еще с детства (увлечение латынью в гимназии), но более чем тысячелетний разрыв между античной и современной эпохой едва ли сможет объяснить корни его жизнеспособности и жизнелюбия. Привлечь эпикурейство можно было только для подкрепления действительно существующего, своего мировоззрения, привитого ему с детства. В Суздале в местах для прогулок был выращен великолепный цветник, создание которого было одной из «фантазий» А. Г. Дояренко. Собрал он его из семян и вегетативных органов сорняков полевых растений. Об этом неповторимом опыте он пишет с любовью в книге для детей старшего возраста (56). «Создадим из этих цветов не менее красивые картины там, где они были бы лишены своей вредоносности и служили бы нам своими чудесными красками, формами, украшая наши сады, площади, дворцы яркими коврами цветников». Из однолетних сорняков были использованы василек, колокольчики, скабиоза, дымянка, из многолетних — аквилегии, аконит, поповник, цикорий, дикая мальва, гвоздика, незабудки и даже чертополох.
-----------------------------------
56. Дояренко А. Г. Занимательная агрономия. М.: Сельхозгиз, с 122—132.
-----------------------------------
Свои песни, написанные в Суздале, он собрал в два альбома: первый — «Зорькины песни» — он подарил А. А. Кудрявцевой, второй — «Любимые песни» — передал под Новый год своей дочери Евгении Алексеевне. Она почти все лето провела в трудной экспедиции по Архангельскому северу. Весь груз забот на этот период об Алексее Григорьевиче лег на плечи А. А. Кудрявцевой.
В конце Суздальского периода случились тяжелые перипетии с ценнейшими рукописями А. Г. Дояренко. Первую партию с нотами, «Курсом общего земледелия» и главами из «Занимательной агрономии» Евгения Алексеевна получила в Москве в полной сохранности. Вторая же партия, содержавшая «Курс опытного дела», несколько глав «Агрофизики», рукописи «Жизнь поля», «Агрономический контроль» и «Хаты-лаборатории», направленная в Наркомзем, пропала. Это был тяжелый удар для А. Г. Дояренко.... В Кирове А. Г. Дояренко появился в начале марта 1935 г. Его дочь приехала на несколько дней раньше. В Кирове А. Г. Дояренко быстро «прославился» как знаменитый цветовод и садовод. Местные ЖАКТы, наблюдая увлеченность ребят цветоводством, начали ему предлагать благоустройство дворов по соседству. 23 апреля Дояренко пишет А. А. Кудрявцевой:
«... при посещении Ботанического сада узнал о существовании Детской технической станции. Руководитель ее, совсем еще юный студент Педагогического института, узнал, что я ищу ребят для проработки своих „забав", очень этому обрадовался...» (*). 12 мая 1935 г. (**) «... В первый же день мы отправились с ребятами за реку в лес, где у них имеется „база", бывшая биостанция, переданная им для всякого рода посевов, опытов и пр. Как раз то, что мне нужно. С ребятами мы с первых же шагов очень подружились (они назвали меня „Одуванчиком" и все раздувают мои белые волосы, но „Одуванчик" еще не совсем отцвел и не разлетается!..). Мы собрали с ними коллекцию трав и цветов, осок и луговых сорняков, а придя на „базу", взяли пробы на засоренность посевов и базовых, и соседнего колхоза, образцы всходов, примеры развития ржи по навозу и без навоза, гибели ее на вымочках и т. п. Дорогой пришлось переходить вброд какую-то речку (они мне потом признались, что никак не ожидали, что солидный профессор снимет башмаки и штаны и попрет с ними через воду). Возвращались мы с песнями, очень
---------------------------------
* ЦГАНХ, ф. 9474, оп. 2, ед. хр. 131. ** Там же.
---------------------------------
весело! А придя на станцию, соорудили из всего принесенного плакаты для устраиваемой ими выставки (вчера открылась). Ребята понастроили много разных моделей веялок, молотилок и пр., очень нелепых (за отсутствием руководства), но все „собственной конструкции" (?!). Я их не разочаровывал, но предложил сделать кое-что агрономическое. Мы условились после выставки провести беседы по моей книжке. Они очень увлеклись мыслью, что станут участниками настоящей книги и будут работать с „настоящим автором, да еще профессором". А пока выбрали кое-что, что можно приготовить к выставке: поставили водные культуры, сосуды или аппарат для показа потребления воды растениями (у них есть что-то вроде лаборатории и разные мастерские!). Я там пропадаю целыми днями. Очень уж занятно увлечение ребят моими агрономическими беседами. Они заявили мне, что „все будут агрономами..."» Так началась большая работа по проверке задуманных 60-летним А. Г. Дояренко 55 остроумных опытов. Как уже говорилось, в 1956 г. его «Забавы» превратились в книгу «Занимательная агрономия», которая с благодарностью была посвящена автором кировским юннатам. Она выдержала два издания и сейчас, к сожалению, начинает понемногу забываться. Книга же эта — единственная в своем роде. Она является «нерукотворным» памятником величия духа Дояренко, который один-единственный среди огромной армии советских ученых агрономов и биологов сумел передать в такой своеобразной форме эстафету от старшего поколения молодежи Страны Советов. В июле-августе 1935 г. А. Г. Дояренко начинает работать консультантом КрайЗУ. По инициативе известного селекционера И. В. Рудницкого, директора Кировской сельскохозяйственной опытной станции, Дояренко привлекается к научному руководству по агротехнике и растениеводству, начинает экспериментальную работу по улучшению структуры подзолистых почв с помощью цементирования и по осмотическому отбору семян; зимой с огромным успехом читает цикл публичных лекций по земледелию на краевых курсах для агрономов; назначается научным руководителем строительства областной сельскохозяйственной выставки. Продолжалось увлечение музыкой. Артисты Кировского ТЮЗа привлекли его к сочинению музыкальных сопровождений спектаклей театра. Он написал музыку (для фортепиано) к «Сказке о Балде» для кукольной труппы и ряд произведений для оркестра к пушкинским трагедиям: «Каменный гость», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», к «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях», к пьесе «Колдун» (о первопечатниках) и т. д., иногда сам дирижировал. Летом 1937 г. Дояренко много внимания уделял работе с юннатами, проводя проверку своих «забавных» опытов.
