.

И это сильный пол? Яркие афоризмы и цитаты знаменитых людей о мужчинах


.

Вся правда о женщинах: гениальные афоризмы и цитаты мировых знаменитостей




Целина


Л.И.Брежнев. "Целина"
Издательство политической литературы, Москва, 1978 г.
OCR Biografia.Ru

1

Есть хлеб — будет и песня... Не зря так говорится. Хлеб всегда был важнейшим продуктом, мерилом всех ценностей. И в наш век великих научно-технических достижений он составляет первооснову жизни народов. Люди вырвались в космос, покоряют реки, моря, океаны, добывают нефть и газ в глубинах земли, овладели энергией атома, а хлеб остается хлебом.
Особое, трепетное, святое отношение к хлебу присуще гражданам страны с колосьями в гербе. Могу сказать, что смолоду оно ведомо и мне.
По отцу — рабочий, по деду — крестьянин, я испытал себя и в заводском, и в сельском труде. Начинал рабочим, но в годы разрухи, когда остановили надолго завод, пришлось узнать пахоту, сев, косовицу, и я понял, что это значит — своими руками вырастить хлеб. Вышел в землеустроители, работал в курских деревнях, в Белоруссии, на Урале, да и позже, когда опять стал металлургом, само время не давало забыть о хлебе. Вместе с другими коммунистами выезжал в села, бился с кулаками на сходах, организовывал первые колхозы.
Можно сказать: всего четыре года в начале трудовой деятельности целиком были отданы деревне. А можно иначе: целых четыре года. Землеустроителем начал работать в самом начале коллективизации, а на завод вернулся, когда она была в основном завершена. Эти годы — с 1927 по 1931 — равны эпохе в истории страны. Нарезая землю сельскохозяйственным артелям, мы сознавали, что не просто уничтожаем межи, но помогаем социалистическому переустройству села, перекраиваем весь тысячелетний уклад крестьянской жизни.
Говорю это к тому, что близки стали мне город и деревня, завод и поле, промышленность и сельское хозяйство. В Запорожье, о чем уже писал, основное внимание пришлось уделять восстановлению индустрии, но неустанных забот требовали и колхозные дела. В Днепропетровске город и деревня занимали в работе примерно равное время. В Молдавии на первый план вышло сельское хозяйство, но и промышленность, создаваемая там практически заново, тоже не давала забыть о себе. Так и шли эти заботы рядом, словно две параллельные линии, которым пересечься не дано, а для меня они пересеклись.
И сегодня на мой рабочий стол в Кремле регулярно ложатся сводки о ходе весеннего сева, о состоянии всходов, о темпах уборки. По давней привычке сам звоню в разные зоны страны и когда слышу товарищей с Кубани, из Приднепровья, Молдавии, Поволжья, Сибири, то уже по голосам чувствую, каков у них хлеб. Если, скажем, на целине до 15 июня не выпал дождь, знаю, что придется сбросить с урожая несколько центнеров. Если дождя не будет до конца месяца — сбрасывай еще... В такие минуты смотришь из окна на Москву, а перед глазами — бескрайние целинные поля, озабоченные лица комбайнеров, агрономов, райкомовцев, и, будучи далеко от этих дорогих мне людей, я снова ощущаю себя рядом с ними.
Целина прочно вошла в мою жизнь. А началось все в морозный московский день 1954 года, в конце января, когда меня вызвали в ЦК КПСС. Сама проблема была знакома, о целине узнал в тот день не впервые, и новостью было то, что массовый подъем целины хотят поручить именно мне. Начать его в Казахстане надо ближайшей весной, сроки самые сжатые, работа будет трудная — этого не стали скрывать. Но добавили, что нет в данный момент более ответственного задания партии, чем это. Центральный Комитет считает нужным направить туда нас с П. К. Пономаренко.
Суть в том, услышал я, что дела в республике идут неважно. Тамошнее руководство работает по старинке, новые задачи ему, как видно, будут не по плечу. В связи с подъемом целины нужен иной уровень понимания всего, что нам предстоит в этих обширных степях совершить.
Главное, что нам поручалось, — обеспечить подъем целины. Дело, я знал, предстоит чрезвычайно трудное. И прежде всего надо найти правильное решение организации выполнения столь важной задачи. Речь шла не только о подъеме зернового хозяйства одной республики, а о кардинальном решении зерновой проблемы в масштабах всего Советского Союза.
Уже осенью на целине надо было взять хлеб! Непременно нынешней осенью!
Итак, жизнь моя опять, в который уж раз, круто повернулась.
30 января 1954 года состоялось заседание Президиума ЦК, обсудившее положение в Казахстане и задачи, связанные с подъемом целины. Через пару дней я вылетел в Алма-Ату.
В ту пору не думал, что через столько лет почувствую необходимость рассказать об этом незабываемом для меня периоде жизни. Не боясь повториться, скажу, что и на целине никаких записей или дневников опять же я не вел. Не до того было, но жалеть об этом, думаю, не стоит.
Вспоминаю послесловие В. И. Ленина к книге «Государство и революция». Он пишет в этом послесловии, как начал было готовить еще одну главу, да времени не хватило — помешал канун Октября. «Такой «помехе» можно только радоваться... — замечает с юмором Владимир Ильич, — приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать». Эти ленинские слова наказ всем нам.
На целине миллионы советских людей продолжали делать опыт революции, умножали в новых исторических, условиях ее завоевания, творили живой опыт победоносного строительства развитого социализма. Поэтому мне навсегда остались памятными и дорогими годы, безраздельно отданные этой земле.
В Алма-Ате мне довелось быть впервые. Но я с каким-то очень теплым чувством осматривал город. Он давно уже был для меня близким, я заочно любил его так же, как Каменское, Днепропетровск или Запорожье.
Мне, как многим фронтовикам, не сразу удалось найти адрес, по которому были эвакуированы в тыл мои близкие, Восемь долгих, тревожных месяцев прошло до той поры, когда меня нашло на фронте первое письмо от жены с обратным адресом: Алма-Ата, улица Карла Маркса, дом 95. Из этого письма я узнал фамилию людей, приютивших мою семью, — Байбусыновы Турсун Тарабаевич и его жена Рукья Яруловна. Нашел их домишко, похожий на тысячи других в тогдашней, почти сплошь одноэтажной Алма-Ате. Жена писала во время войны, что летом дом утопал в зелени деревьев, а под окошком тихо журчал арык. Но теперь стоял февраль, арык был пуст, а голые, мокрые от наступающей оттепели деревья роняли с ветвей капли влаги. Почему-то сразу остро, почти зримо вспомнились многие дни войны. Зайти? Надо же сказать спасибо доброй казахской семье, поклониться стенам, в которых вместо четырех человек дружно прожили в те трудные годы семеро. Но я решил подождать жену и, если удастся, зайти сюда вместе.
Пошел дальше по улицам, зная, что это лучший способ составить первое впечатление о городе, где предстоит жить и работать. Заглянул на базар, который многое может сказать опытному взгляду. Это ведь своего рода барометр хозяйственной жизни любой местности, зеркало обычаев, традиций ее населения. Алма-атинский базар, шумный, многолюдный, пестрый, дал мне немало поучительных сведений. Весь колоритный облик города пришелся по душе.
Как-то так вышло, что жить в нем пришлось по разным адресам. Вначале поселили за городом, в доме отдыха, километрах в пяти от знаменитого ныне катка Медео (тогда его не было). Место исключительной красоты. Сады, дорожки, чистый воздух, говорливая речка, бегущая с гор. И сами горы рядом — темнеют синевой, сверкают снежными вершинами. В последний приезд в Казахстан, в сентябре 1976 года, я заглянул в этот дом отдыха, решил найти свою комнату, уверенно поднялся на второй этаж, отыскал знакомую дверь и начал рассказывать спутникам, что вот у этого окна был рабочий столик, а сбоку — диван...
— Нет, Леонид Ильич, — улыбнулась сестра-хозяйка. — Вы ошиблись на целых две двери.
Этот случай говорит не столько о несовершенстве человеческой памяти, сколько о быстроте перемен. Не только дом отдыха, сильно перестроенный, — вся сегодняшняя Алма-Ата совсем не похожа на прежнюю. Теперь это огромный, современный, почти с миллионным населением город, красивый и своеобразный. Он строится с размахом, по хорошо продуманному плану и, я бы сказал, с любовью. Здесь не увидишь унылых, однообразных кварталов, архитектура новостроек оригинальна, ни одно крупное здание не повторяет другое.
Каждый раз, прилетая сюда, говорю старым друзьям:
«Вот снова приехал к вам как к близким людям!» Когда в Алма-Ату перебралась моя семья, поселились мы в деревянном домике крестьянского типа все там же, в Малом ущелье. Дом теперь снесен. Затем переехали в центр, на улицу Джамбула, в экспериментальное здание из песчаных плит. Видимо, не очень они были прочны — здание не сохранилось. Нет и домика, приютившего мою семью в годы войны, — на том месте бьют сегодня веселые струи большого фонтана. И только один дом, на углу улиц Фурманова и Курмангазы, уцелел и поныне. Но в нем пришлось жить лишь в последние месяцы работы в Алма-Ате.
А тогда, в начале февраля 1954 года, едва осмотревшись на новом месте, я должен был присутствовать на пленуме ЦК Компартии Казахстана. Должен сказать, о делах в республике многие ораторы говорили на нем самокритично и резко. Мы с П. К. Пономаренко внимательно слушали, сами не выступали. Когда подошел момент выборов, представитель ЦК КПСС сообщил участникам пленума, что Президиум ЦК рекомендует первым секретарем избрать Пономаренко, а вторым — Брежнева.
Работали мы с П. К. Пономаренко рука об руку, добиваясь одной цели, забот и дел хватало обоим. Что касается меня, то я всегда ценил и уважал Пантелеймона Кондратьевича и как «главного партизана», руководившего всю войну народным сопротивлением в тылу врага, и как умелого организатора, надежного товарища.
В конце пленума, поблагодарив участников, он сказал всего несколько слов от имени нас обоих:
— Надеюсь, мы сможем оправдать ваше доверие. Будем работать и работать! Думаю, что уже через два года мы сумеем доложить Центральному Комитету о выполнении задач, возложенных нынче на казахстанскую партийную организацию.
Забегая вперед, скажу, что действительно ровно через два года, будучи уже первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, я доложил XX съезду КПСС о том, что великое задание партии по подъему целины выполнено с честью.

2

Громада дел навалилась на всех нас сразу. Сегодня, по прошествии лет, просматривая документы того времени, думаю, каким образом удавалось столько делать и везде поспевать? Но, видимо, так уж устроен наш организм, что приспосабливается даже к немыслимым перегрузкам — и нервным, и физическим. Снова вспоминаешь войну: люди там находились на пределе человеческих возможностей — недосыпали, недоедали, мокли в окопах, сутками лежали на снегу, бросались в ледяную воду — и почти не болели простудами и прочими «мирными» болезнями. Что-то подобное наблюдалось и на целине.
Мне уже приходилось сравнивать целинную эпопею с фронтом, с грандиозным боем, который выиграли партия и народ. Память войны никак не оставляет нас, фронтовиков, однако сравнение точное. Конечно, не было на целине стрельбы, бомбежек, артобстрелов, но все остальное напоминало настоящее сражение.
Чтобы начать его, надо было прежде, говоря все тем же военным слогом, перегруппировать силы, подтянуть тылы, и было это непросто. Вслед за пленумом состоялся VII съезд Компартии Казахстана, давший анализ состояния дел. Он признал работу Бюро и Секретариата ЦК прежнего состава неудовлетворительной.
Объясню почему. В краю богатейших природных возможностей, где насчитывались сотни колхозов, совхозов и МТС, где на полях работали десятки тысяч тракторов и комбайнов, где помимо пригодных для пахоты земель были миллионы гектаров сенокосов и пастбищ, производство зерна, мяса, хлопка, шерсти в сравнении с довоенным уровнем не росло, а порой даже падало. Удои молока были ниже, чем в 1940 году, зерновых собирали 5—6 центнеров с гектара, хлопка — всего 10 центнеров, картофеля — не более 60 центнеров с гектара.
К тому времени даже такие полностью опустошенные войной районы страны, как Кубань, Украина, Дон, восстановили разрушенное, стали наращивать урожаи и продуктивность животноводства. А тут, хотя 1953 год выдался в республике на редкость благоприятный, из-за бескормицы. Допустили падеж полутора миллионов голов скота. Держали его в лютые зимы под открытым небом, не имели даже примитивных кошар, говоря: «У нас всегда так было». Добавлю, что среди председателей колхозов многие имели начальное образование, а триста были попросту малограмотны.
Конечно, тяжелое состояние сельского хозяйства в Казахстане объяснялось и объективными причинами. Оно отражало запущенность этой важнейшей отрасли по всей стране, о чем прямо и откровенно было сказано партией на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС 1953 года. Однако даже на общем фоне дела в Казахстане выглядели удручающе. Сложность состояла еще и в том, что некоторые местные руководители смирились с трудностями и действовали по принципу «куда кривая вывезет».
— Руководство такой большой республикой нам оказалось не по плечу, — говорил на съезде секретарь ЦК И. И. Афонов, непосредственно ведавший сельским хозяйством. — Мы не управляем событиями, а мечемся, как плохие пожарники. Тушим «пожары», которые без конца возникают то в одном, то в другом месте. Основная форма нашего руководства даже не бумаги, а уполномоченные.
После таких признаний уже не удивляло отсутствие какой-либо инициативы со стороны обкомов партии. Если кто и пытался поправить дело, то выглядело это довольно «оригинально». Скажем, Актюбинская область выступила с инициативой — создать полуторагодичный запас кормов для скота. Столь благородное дело одобрили, обязательство напечатали в газетах. Но любые почины должны, как известно, опираться прежде всего на внутренние силы, на неиспользованные резервы. В этом их главная ценность. Актюбинцы поступили иначе. Вслед за звонким обязательством отправили в Совет Министров Казахской ССР письмо: так, мол, и так, чтобы мы смогли выполнить обязательства, срочно дайте нам дополнительно триста тракторов, шесть тысяч тонн керосина, столько-то автола, солидола, запчастей. Словом, помогите нам стать героями, если не хотите оскандалиться вместе с нами.
Весь мой опыт руководящей работы — партийной, советской, армейской, хозяйственной — давно убедил: иждивенчество, желание поправить дело за счет других, словно лакмусовая бумажка, показывает, на что способен тот или иной товарищ. Поскольку нам предстоял подъем целины, то при обещанной всенародной помощи иждивенчество могло приобрести опасные размеры. Вот почему это явление я счел необходимым взять да особую заметку.
Мне не раз приходилось говорить о бережном отношении к кадрам. Разумеется, речь идет о людях, которые доказали на деле, что умеют работать. Речь идет не о всепрощении: работников неспособных, нечестных надо решительно заменять. Здесь же пришлось убедиться, что руководителей разных уровней в республике нередко выдвигали, так сказать, по приятельским признакам. Пресечь это следовало сразу, и мы с П. К. Пономаренко заняли жесткую позицию. А чтобы не было обиженных, заявляли об этом открыто и прямо. Так, уже в одной из первых своих речей — перед избирателями Алма-Аты в марте 1954 года — я говорил:
— В связи с огромными задачами, стоящими сейчас перед партийной организацией Казахстана, неизмеримо возрастает значение правильного подбора и расстановки кадров. VII съезд Компартии Казахстана вскрыл серьезные недостатки и ошибки в работе с кадрами, свидетельствующие о том, что некоторые руководители, утратив чувство ответственности, подбирали работников не по деловым качествам, а по принципу личной преданности. Мы не можем мириться с этим. В республике имеется много вполне зрелых, опытных, подготовленных для выдвижения на руководящую работу людей, которые способны решить задачи, поставленные партией.
Подбирая волевых командиров, подтягивая тылы, мы с нетерпением ждали решения партии о начале подъема целины. И вот в самом конце февраля 1954 года начался исторический февральско-мартовский Пленум ЦК КПСС, принявший постановление «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель».
Великая битва в казахстанских степях началась. Она развернулась в огромном географическом районе. Северный Казахстан простирается с запада на восток на 1300 и с севера на юг на 900 километров. Общая площадь шести нынешних (раньше их было пять) областей, расположенных на этой территории, — Кустанайской, Целиноградской (бывшей Акмолинской), Северо-Казахстанской, Кокчетавской, Тургайской и Павлодарской — превышает 600 тысяч квадратных километров. Это намного больше территории такого государства, как Франция. И вот на этом-то огромном пространстве предстояло распахать заново 250 тысяч квадратных километров плодородных степей — площадь, превышающую размеры всей Англии.
Целину поднимали не только мы, но и Алтайский край, Красноярский край, Новосибирская и Омская области, Поволжье, Урал, Дальний Восток. Многим, вероятно, известно, что общая площадь освоенных в стране целинных и залежных земель составляет сейчас 42 миллиона гектаров. Из них в Казахстане вспахано 25 миллионов. И 18 миллионов гектаров из этого количества земли было поднято в казахстанских степях за 1954 и 1955 годы.
Цифры изумляют, но целина — это не только пашня. Это и жилье, школы, больницы, детсады, ясли, клубы, и новые дороги, мосты, аэродромы, и животноводческие постройки, элеваторы, склады, заводы — словом, все, что необходимо для нормальной жизни населения, для развитого современного сельскохозяйственного производства.
У меня нет возможности рассказать подробно, как это было — день за днем, событие за событием. О целине, о трудностях ее освоения, о подвигах и судьбах первоцелинников написано немало. Хочу напомнить лишь о главных направлениях нашей деятельности, о той стратегии и тактике, которой мы придерживались, чтобы целина с самого начала становилась такой, какой она стала теперь. Землеустройство новых и расширявшихся старых хозяйств; выбор мест для усадеб вновь создававшихся совхозов; прием и размещение сотен тысяч людей в совершенно пока не обжитой степи; огромное строительство сразу десятков, а затем и сотен совхозных поселков; подбор многих тысяч специалистов; создание из разнородной массы людей дружных, сплоченных коллективов; сам подъем целины и первый весенний сев... И все это приходилось делать не поочередно, а сразу, одновременно.
Чтобы читателю был ясен, например, масштаб работы по укреплению руководящих кадров на местах, которую следовало провести за очень короткий срок, скажу, что только в 1954 году были рассмотрены и рекомендованы кандидатуры для работы на целине более пятисот новых секретарей райкомов партии и секретарей первичных парторганизаций, тысячи председателей колхозов, агрономов, зоотехников, инженеров, механиков. Среди них немало было отличных местных работников, еще больше — приезжих. Огромную помощь оказали нам ЦК КПСС, союзные министерства, многие республики и области страны, щедро делившиеся с целиной своими кадрами.
Министерство совхозов СССР создало специальный штаб по отбору специалистов. Комнаты штаба напоминали вокзальные помещения, столько в них толпилось народу. Я выезжал в этот штаб и неделями с раннего утра до полуночи принимал людей. Сам я никогда не жалел времени на то, чтобы подробно, обстоятельно побеседовать с каждым, кто собирался выехать на целинные земли. Важно было, чтобы человек понял всю сложность и глубину замысла, проникся верой в задуманное дело и служил ему с полной отдачей сил. Знакомясь с людьми, я интересовался: с желанием ли едет человек, каков его опыт, здоров ли, не возражает ли против переезда семья. Не меньше было и встречных вопросов: когда ехать, сколько земли в совхозе, какая она, откуда прибудут люди, сколько выделяется техники, что захватить с собой на первых порах?
Тут же, в коридорах министерства, в перерывах между беседами будущие директора подбирали себе специалистов. Так образовывались знаменитые пятерки: директор, главный агроном, главный инженер, инженер-строитель, главный бухгалтер. Впоследствии мы стали подбирать не пятерки, а шестерки руководителей — в «обойму» включался еще и заместитель директора по хозяйственной части, без которого, как показал опыт, трудно было решать важнейшую на целине проблему быта, расселения, питания, культурного обслуживания людей.
В моем кабинете в ЦК висела большая карта Казахстана. Точно так же как в былые времена на фронте я обозначал на картах расположение армейских частей, районы их действий и направления ударов, так и теперь на карте республики отмечал дислокацию сотен хозяйств и опорных пунктов. Кружками на ней были обозначены основные базы наступления — ближайшие к районам освоения города, станции, поселки, затерянные в необъятной степи. Зелено-красными флажками были отмечены старые колхозы и совхозы, также значительно расширявшие посевной клин за счет целины. А красными — усадьбы новых совхозов, которые еще предстояло создать. В 1954 году красных флажков на карте появилось 90. А к началу 1956 года — 337!
Обычно в воспоминаниях пишут, как директора совхозов вместе с главными специалистами ехали в степь, имея в кармане только приказ о своем назначении, номер счета в банке да печать. Приезжали, забивали в землю колышек с названием совхоза и начинали действовать... Верно, так оно и было. Но многие мои старые знакомые, отдавая дань романтике, забывают одну существенную деталь: колышек они забивали не где попало, а в строго обозначенном месте. И кроме приказа да печати в кармане, директора совхозов имели еще и портфели, а в них — карты земельных угодий в землеустройства новых хозяйств. Романтики на целине, как и трудностей, было хоть отбавляй. Однако нельзя представлять дело облегченно: приехали, мол, разбрелись по степи и давай всюду пахать, благо земли вокруг много.
У строителей есть такое понятие — нулевой цикл. Это работы, связанные с расположением здания на территории, сооружением его фундамента и подземных коммуникаций. Работа трудоемкая, со стороны мало заметная, но ее необходимо провести, прежде чем начать возводить само здание. В сельском хозяйстве с нулевым циклом можно сравнить землеустроительные работы, ибо землеустройство — это своего рода генеральный план, которым определяются контур и характер хозяйства, расположение и размер его полей, лугов, пастбищ, места для строительства усадеб, источники водоснабжения и многое другое, очень важное дал жизни и производства.
С первых дней в ЦК партии республики как бы сама собой образовалась оперативная рабочая группа по целине. Потом ее называли по-разному: кто рабочей, кто оперативной, кто республиканским целинным штабом. И действительно, ее деятельность напоминала фронтовой штаб. Мне его пришлось возглавлять. Группа эта не создавалась официально, в ней не было каких-либо специально выделенных людей, все они занимали свои обычные посты, но все были непосредственно связаны с сельским хозяйством. Кроме меня, в эту группу входили: секретарь ЦК по сельскому хозяйству Фазыл Карибжанович Карибжанов, заведующие сельскохозяйственным и совхозным отделами ЦК Андрей Константинович Морозов и Василий Андреевич Ливенцов, министр сельского хозяйства республики Григорий Андреевич Мельник и министр совхозов Михаил Дмитриевич Власенко, ряд других ответственных работников. Конечно, по делам целины в ЦК бывали сотни и сотни людей, но перечисленные товарищи составляли именно штаб, направлявший огромную работу.
Спешным и невиданным по своему размаху делом стал отвод земель под распашку. И если уж говорить о том, кто самым первым двинулся в бескрайние степи, то это были ученые, гидротехники, ботаники, землеустроители, агрономы. Их прежде всего хочется вспомнить добрым словом.
Плодородные земли не лежат сплошняком. Их нужно было найти, оценить, оконтурить, определить, какие из них пригодны под зерновые хлеба, какие под луга, пастбища. Почти треть территории Казахстана — 100 миллионов гектаров — пришлось изучить землеустроителям. Только Академия наук Казахской ССР создала и отправила в степи 69 комплексных экспедиций и отрядов. В изучении и оценке земель принимали участие специалисты академий, институтов и опытных станций всей страны. Тысячи почвоведов, ботаников, гидротехников, землеустроителей, агрономов России, Казахстана, Украины, Белоруссии обследовали 178 районов республики, выявили первоначально 22,6 миллиона гектаров пахотнопригодных земель. Эти земли в виде подробных карт почв, их растительного покрова, строго обозначенных водоисточников и сырьевых ресурсов для производства местных строительных материалов были ими представлены районным, а затем областным и республиканским организациям.
Я имел диплом землеустроителя. И как секретаря ЦК такой крупной республики, и как специалиста по землеустройству меня все это крайне интересовало. Ученые помогли быстро сориентироваться, определили на территории республики шесть хорошо выраженных природно-хозяйственных зон, дали четкие рекомендации, где следует сеять зерновые, где культивировать животноводство, где сочетать в комплексе и то и другое, где развивать поливное хозяйство.
В то время у меня состоялось немало приятных знакомств с казахстанскими товарищами. Я полюбил казахов еще на фронте. Это были обстоятельные, скромные люди, исполнительные и отважные бойцы и командиры. В минуты передышек между боями они очень тосковали по своей родине, по просторным ковыльным степям. Услышав, бывало, мелодичную и печальную песню казаха, подойдешь, спросишь:
— О чем поешь?
— Про степь пою. Про табун пою. Девушку вспомнил...
— О девушке можно тосковать. О доме тоже. А степь... Чем она хуже, эта вот украинская степь?
— Не хуже. Только наша — совсем другая степь... И вот теперь, через годы, я с радостью вижу, какие выросли советские кадры казахской национальности. Среди них крупные партийные и хозяйственные работники, выдающиеся ученые, талантливые специалисты всех отраслей, замечательные мастера культуры.
Не могу не отметить, что казахи в целом, в подавляющем своем большинстве, с огромным энтузиазмом и одобрением встретили решение партии о распашке ковыльных степей. Подъем целины для казахов явился задачей нелегкой, ведь долгие столетия казахский народ был связан со скотоводством, а тут многим и многим предстояло сломать весь прежний уклад жизни в степях, стать хлеборобами, механизаторами, специалистами зернового хозяйства.
Но у местных жителей хватило мудрости и мужества принять самое активное, героическое участие в подъеме целины. Казахский народ оказался на высоте истории и, понимая потребности всей страны, проявил свои революционные, интернационалистские черты.
Почти четверть века продолжается моя дружба с Динмухамедом Ахмедовичем Кунаевым. Тогда он был президентом Академии наук Казахской ССР, и, естественно, нам пришлось познакомиться в первые же дни моего пребывания в Алма-Ате. По образованию горный инженер, специалист по цветным металлам, он не был человеком узкой сферы, мыслил по-государственному, широко, смело, высказывал оригинальные и глубокие суждения об огромных ресурсах и перспективах развития Казахстана. Этот спокойный, душевный, обаятельный человек обладал к тому же твердой волей, партийной принципиальностью. Вскоре он стал Председателем Совета Министров республики, а ныне возглавляет партийную организацию Казахстана, является членом Политбюро ЦК КПСС.
Димаш Ахмедович (так по-дружески к нему все обращаются, в обиходе никто не употребляет его полного имени — Динмухамед) рекомендовал мне в качестве консультанта по целинным землям директора Института почвоведения Умирбека Успановича Успанова. Руководимый этим серьезным ученым институт располагал огромным материалом по почвенной характеристике Казахстана. Сотрудники этого института немало содействовали во всем, что касалось размещения новых совхозов.
С удовольствием вспоминаю и начальника управления землеустройства Министерства сельского хозяйства республики Василия Александровича Шереметьева. Это был оригинальный человек. И летом и зимой ходил без головного убора, в солдатской гимнастерке, в сапогах, с неизменной полевой сумкой на боку. За долгие годы работы в Казахстане он исходил его пешком вдоль и поперек, знал степи не на глазок, а, что называется, на ощупь. Совершенно незаменим был этот человек при выборе мест для центральных усадеб совхозов. Его полевая сумка представлялась мне сказочным кладом: из нее Василий Александрович извлекал карты; схемы, блокноты с названиями сотен речушек, урочищ, сопок, маловетреных мест, а также с множеством фамилий местных жителей, знатоков этой земли. Он неизменно требовал включать их в комиссии по созданию новых хозяйств, и старики-аксакалы охотно нам помогали.
Узнав, что я знаком с землеустройством, Шереметьев несказанно обрадовался и обращался ко мне как к коллеге, иногда даже несколько злоупотребляя этим, требуя вмешательства и в мелкие вопросы, которые можно было решить и без меня. Но нередко вмешательство требовалось. И серьезное. Однажды он прибежал ко мне взволнованный, с кипой землеустроительных карт, присланных, кажется, из Кокчетавской области:
— Смотрите, что делают! Пририсовали к старым землям новые площади без всякой характеристики полей. Звоню в район, возмущаюсь, а мне спокойненько отвечают: дескать, чего шумите, землю пашем не первый год, вот наступит весна, сойдет снег, и сразу будет видно, где пахать.
Речь шла о колхозах, которым также нарезали новые земли для освоения. Люди там издавна работали в степи и, естественно, считали себя такими ее знатоками, что и не подступись. Надо было эту психологию преодолевать, бороться с упрощенным подходом и требовать, чтобы отбор целинных земель повсюду проводился строго научно.
Действовать надо было не только оперативно, но и глубоко, на века. Для столь благородной цели не приходилось жалеть времени и сил. Нередко оставаясь в ЦК до глубокой ночи, я еще и еще раз просматривал карты и обоснования по десяткам хозяйств, прежде чем они окончательно оформлялись решением Совета Министров республики и приказом Министерства сельского хозяйства СССР.
Известно, что 1954 год принес, если учесть немалую долю существовавших кое у кого сомнений, огромный успех в освоении целины. Вместо 13 миллионов гектаров в стране было вспахано 19 миллионов. Перевыполнил план подъема земель и Казахстан. Надо ли говорить, как это окрылило, какую вселило уверенность в начатом деле. Обобщив первый опыт и взвесив возможности страны, Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР приняли новое постановление «О дальнейшем освоении целинных и залежных земель для увеличения производства зерна». Казахстан должен был создать дополнительно еще двести пятьдесят новых совхозов.
Первые девяносто совхозов, образованные в 1954 году, так или иначе расположились на более удобных землях, поближе к железным дорогам и по берегам рек, где они имелись. Теперь надо было идти в глубину безбрежной степи. Наши задачи еще более усложнились, затруднен был сам выбор земель под распашку. Возникли противоречия, если хотите, борьба разных точек зрения.
Вспоминаются баталии, которые пришлось нам выдержать вокруг двух областей. Союзное министерство сельского хозяйства считало, что в Актюбинской области вообще не следует распахивать ничего, ибо земля там якобы для выращивания хлеба непригодна. Напротив, когда в Карагандинской области местные товарищи предложили поставить восемнадцать совхозов на малопродуктивных землях, их «начинание» было безоговорочно поддержано. Я позвонил в Москву министру, сказал, что это явная ошибка, но тот назвал карагандинцев патриотами и передовиками, а заодно, видимо в запале, обвинил руководителей северных областей, где резервы целины действительно были невелики, в консерватизме и прочих смертных грехах.
Такая словесная полемика — без цифр, резонов, доводов — бессмысленна. Я вылетел в Актюбинскую область, встретился со специалистами, убедился на месте, что плодородные земли имеются. Настоял, чтобы туда немедленно направили комплексную экспедицию ученых. Они честно поработали и выявили 1,7 миллиона гектаров хороших пахотнопригодных земель. Побывав в Караганде, я также без труда убедился в нашей правоте. Еще раз уверился в том, что сельское хозяйство требует научного, а не волюнтаристского подхода.
В Алма-Ате проведено было совещание секретарей обкомов и председателей облисполкомов республики. ЦК Компартии Казахстана специально поставил на обсуждение вопрос «Об итогах отбора земель для новых совхозов». В заключение я говорил тогда (привожу сказанное по сохранившейся стенограмме):
«У нас проведена колоссальная работа по отводу земель. Найдено и оконтурено около 9 миллионов гектаров. Однако работа еще не завершена. Возникают на этой почве — в данном случае говорю о почве и в переносном и в буквальном смысле — споры с Министерством сельского хозяйства, от которых мы на сегодня не отказываемся. Будем отстаивать свои позиции и надеемся их защитить. Нам кажется, что Караганда все-таки не разобралась в своих почвах. Предложено организовать 18 совхозов. Вроде много. Но план их размещения нельзя поддержать, ибо земли выбраны неподходящие. В то же время в ряде районов области, которые я сам посетил, есть хорошие земли, на которых и следует строить совхозы».
Пишу так подробно об обследовании степи, об отводе мест для новых хозяйств потому, что нулевой цикл подъема целины имел громадное значение. От этого зависела дальнейшая судьба распаханной земли и всей будущей жизни на ней.

3

Первая целинная весна запомнилась по-разному: и радостной, и торжественной, и до предела напряженной, трудной. Степь оказалась крепким орешком, более крепким, чем представлялось сначала. Дело не только в том, что вековая дернина, пронизанная, словно проволокой, корневищами, была так плотна, что едва поддавалась плугу. А еще и в том, что на казахстанской целине практически не бывает весны в обычном понимании. Особенность здешнего климата такова, что зима как бы сразу переходит в лето. Буквально следом за растаявшими снегами наступает жара, дождей в мае практически не бывает, земля быстро сохнет, превращается в камень, и пахать ее вдвойне тяжело.
Первые борозды повсюду проложили торжественно, с митингами. Благополучно вспахали и первые клетки. Они на целине тоже были необычны. Землемеры повсюду нарезали тракторным бригадам одинаковые участки нетронутой степи — клетки размером два на два километра, то есть по четыреста гектаров.
— Вот это клеточки, это простор! — шутили трактористы. — Включай мотор и езжай по прямой, пока горючего хватит.
Но вскоре увидели, что приходится останавливаться все чаще: моторы не тянули плуги, ломались лемеха, гнулись плужные рамы. Лишь такой силач, как «С-80», мог тащить за собой пятикорпусный плуг. А маневренные, но легкие «ДТ-54» и «НАТИ» для целины оказались слабосильными. Люди повсюду начали снимать с плугов по одному и даже по два лемеха. Это не только снижало выработку, но грозило сорвать план подъема целины.
Предпосевная обработка нови тоже была нелегка: требовалось несколько раз продисковать пашню, обработать лапчатыми культиваторами, хорошо проборонить и прикатать водоналивными катками. Потом только пускались сеялки, а разрыв между подъемом пласта и севом не должен был превышать четырех-пяти дней. Мы знали, что иначе поле высохнет и засевать его будет уже бесполезно.
Помню свою первую поездку на сев в Кустанайскую область. Туда, на станцию Тобол, приехал Н. С. Хрущев.
Вскоре состоялось большое совещание, оно проходило на Майкульском конезаводе, который тоже распахивал целину. В кабинете директора конезавода собрались П. К. Пономаренко, я, первый секретарь Кустанайского обкома партии И. П. Храмков, председатель облисполкома И. Г. Слажнев, директор Кустанайского конезавода М. Г. Моторико (ныне он министр сельского хозяйства Казахстана), ученые Всесоюзного института механизации сельского хозяйства и другие товарищи. Разговор шел о многом, но в первую очередь обсуждали проблему оборота пласта.
Мучались мы с ней изрядно, а суть в том, что плуги, настроенные на обычную пахоту, никак не укладывали мощный, срезанный предплужниками слой дернины на дно борозды. Дернина торчала как попало, вкривь и вкось, не покрывалась комковатой нижней почвой. Дисковать такое поле было сложно. Решили прервать совещание, посмотреть, как все это выглядит в натуре, и выехали в одну из тракторных бригад.
Механизаторы нервничали, дело шло туго, пласт, как ни старались они, не опрокидывался полностью. Я подошел к трактористам, вступил в разговор, спросил, что тут, по их мнению, можно сделать. Ответили, что существующие плуги не годятся, другие нужны.
— Какие?
— Мы уж давно об этом говорим, а толку чуть! — сказал один из них. — Нужно срочно наладить выпуск плугов с полувинтовыми и винтовыми отвалами.
Надо сказать, что когда Н. С. Хрущев понял, в чем тут дело, то пришел в гневное состояние и обратился с резкими обвинениями в адрес ученых. Почему не предусмотрели этот вопрос раньше? Было же время, чтобы загодя сориентировать заводы на выпуск таких плугов? Меры были приняты, и уже через месяц на целину пошли первые образцы новых плугов.
Но то было месяц спустя. А подъем целины уже разворачивался вовсю, и надо было что-то придумать теперь же, чтобы дело шло задуманными темпами. Однажды вечером я, как обычно, обзванивал совхозы, интересуясь, сколько вспахано, какие встречаются трудности. Позвонил и в совхоз «Орджоникидзевский». Его директор Ф. П. Кухтин сказал, что дела идут хорошо, но попросил прислать побольше запасных лемехов:
— Ну, прямо горят лемехи... А пашем полным ходом. Приезжайте, сами увидите.
Я спросил, как у них укладывается дернина, и услышал в ответ:
— Нормально. Упаковываем как миленькую.
Наутро большой группой мы поехали в «Орджоникидзевский». К нам присоединился заместитель министра совхозов СССР С. В. Кальченко, а в райцентре мы еще прихватили с собой уполномоченного ЦК КПСС по подъему целины М. Г. Рогинца. Я знал Михаила Георгиевича еще по Украине, где он был первым секретарем Черниговского обкома партии как раз в те годы, когда я работал в Днепропетровске. С той поры не видел его и искренне обрадовался неожиданной встрече. Впоследствии, будучи первым секретарем Кокчетавского обкома партии, а затем министром совхозов и министром сельского хозяйства Казахской ССР, он вложил немало труда и сил в освоение целины.
В поездке в «Орджоникидзевский» выяснилось, что это именно он, Михаил Георгиевич, предложил «один пустячок», и подъем целины в подопечных ему районах шел успешно. Картину на полях мы увидели веселую. Трактористы как ни в чем не бывало вели машины на нормальной скорости, а плуги с ровным, приятным хрустом и треском рвали целину. В чем дело?
— Да говорю же, пустяк! — улыбался Рогинец. — Мы дернину тонко снимаем, самый верх. Видите, предплужники заглублены всего на семь сантиметров, а не на одиннадцать, как положено по инструкции. Вот и управляемся.
И верно. Только тут мы заметили, что предплужники, словно шкурку сала, аккуратно срезали тонкий слой дернины и сбрасывали ее «шерстью» вниз, на дно борозды. Действительно, «упаковывали». Пришлось упрекнуть Михаила Георгиевича, товарищей из совхоза: почему молчали?
— Так неудобно было о такой мелочи шуметь. Я думал, люди сами догадаются, экая мудрость, — говорил Рогинец.
— Ты вот догадался, — заметил я, — но нельзя забывать, что на целину съехалась вся страна, много людей молодых. Все полезное, выработанное опытом, надо быстро распространять. А иной и опытный догадается, да побоится взять на себя ответственность нарушить инструкцию. Так ведь, Степан Власьевич?
— Верно, могут и побояться, — подтвердил Кальченко.
— Вот и издай приказ, пусть всюду, где с дерниной не получается, заглубят предплужники на семь сантиметров, а не на одиннадцать.
— Сегодня же напишу такой приказ.
Ехали обратно и всю дорогу шутили над Михаилом Георгиевичем: мол, украинец всегда старается срезать себе шматок сала потолще, а вот Рогинец режет потоньше, впервые такое видим...
Через день состоялось бюро Кустанайского обкома партии. Среди других обсуждался вопрос о строительстве дорог на целине. Большинство стояло на том, что дороги нужно строить шоссейные, для автотранспорта. Пусть это и дороже, и дольше, но лучше сразу начинать развивать капитальную, современную, рассчитанную на дальнюю перспективу дорожную сеть. Одновременно с ней предлагалось в узловых местах развернуть строительство крупных элеваторов. Однако Н. С. Хрущев считал, что целесообразнее построить несколько узкоколейных железных дорог, к которым, как он говорил, можно будет подвозить хлеб из глубинок. Никакие аргументы против этой идеи во внимание приняты не были. Так была построена сначала узкоколейка Кустанай—Урицкое, а затем и Есиль—Тургай. Это была ошибка, обе дороги практически не сыграли ожидаемой роли в вывозке хлеба и вскоре были разобраны.
Привожу этот факт не ради того, чтобы показать, что партийный, государственный деятель обязан быть одновременно дорожником, экономистом, инженером и т. д. Нет, но он должен владеть как законами общего развития, так и опираться на конкретные научные и практические знания. И, во всяком случае, не может считать себя единственным и непререкаемым авторитетом во всех областях человеческой деятельности.
Современные экономика, политика, общественная жизнь настолько сложны, что подвластны лишь могучему коллективному разуму. И надо выслушивать специалистов, ученых, притом не только одного направления или одной школы, надо уметь советоваться с народом, чтобы избежать всякого рода «шараханий», скороспелых и непродуманных волевых решений. Особенно опасны они, когда речь идет о всестороннем хозяйственном и социально-культурном освоении целого географического региона, о длительной политике в нем, об умении заглянуть далеко вперед.
Из Кустаная я отправился в поездку по целинным областям, районам, совхозам, где всюду шел сев.
На станциях Есиль и Атбасар застал в буквальном смысле столпотворение. Пропускная их способность была совершенно несоразмерна количеству поступающих грузов. Есиль и тогда называли воротами целины, хотя это была крохотная станция, окруженная степным безбрежьем. Множество грузов прибывало и в районный центр Атбасар. Старинный, пыльный, открытый всем ветрам городишко с низкими домами и чахлой зеленью принимал эшелоны с техникой, лесом, цементом, деталями домов, полевыми вагончиками, металлом, бензином, семенами, продовольствием и товарами — принимал не только для собственных целинных хозяйств, но и для трех смежных районов. На разгрузку эшелонов было мобилизовано все население городка.
Члены бюро райкома партии, работники райисполкома, комсомольские активисты круглосуточно дежурили на станции — встречали поезда, управляли разгрузкой, принимали людей и пытались их временно расселить в домах местных жителей. Говорю — пытались, потому что вновь прибывающие ни минуты задерживаться где бы то ни было не хотели. Они спешили в степь, выкрикивая в общем людском шуме названия своих совхозов: «Мариновский»! «Атбасарский»! «Днепропетровский»! «Бауманский»! Приходилось уговаривать их, объяснять, что первые отряды в совхозы уже посланы, что они там и пашут, и сеют, и строят жилища для пополнения, и покуда не будет готово жилье, новичкам там делать нечего. Объясняли также, что реки уже разлились и ехать сейчас просто опасно. Но никакие доводы не помогали. Над толпами людей поднимались плакаты: «Даешь совхоз!», «Даешь целину!».
В хозяйства, расположенные, как и Атбасар, на правобережной стороне Ишима, технику и людей продолжали отправлять тракторными маршрутами и автоколоннами. Но часть техники, предназначенной для левобережной половины района, рассеченного рекой, задержалась из-за разливов. Оставлять ее в бездействии было бы грешно, и районные власти решили временно использовать эту технику в правобережных колхозах, совхозах и МТС. Но вдруг одна из тракторных колонн исчезла.
Оказалось, бригадир тракторной бригады Владимир Чекалин, узнав об этом решении, поднял ночью по тревоге своих хлопцев и угнал тракторы. Эти ребята ехали по комсомольским путевкам в колхоз «Красная заря», они сформировались в бригаду еще на месте, откуда выезжали, и сами сопровождали свои машины. В погоню за «беглецами» поехал секретарь райкома Василий Филиппович Макарин. На берегу Ишима он обнаружил тракторы и одинокого Владимира Чекалина.
— Где остальные самоуправцы?
— Сейчас будут.
— Кто вам позволил самовольничать?
— А какое тут своеволие... Трактора кому предназначены? Колхозу «Красная заря». Вот они и будут поднимать целину там, где им положено. Брод мы найдем!
Как ни пытался секретарь райкома урезонить бригадира, тот был непреклонен. В это время к берегу подошли остальные механизаторы, среди них мелькали белые бороды местных аксакалов. Один из стариков, услышав спор, обернулся к Макарину:
— Ай, секретарь, зачем парнишку ругаешь? Сам виноват! Зачем раньше машины не отправил? Разве не знал: большой снег — большой разлив будет.
Казахи показали ребятам брод, заявив, что в этом месте у Ишима твердое каменное дно. И вскоре трактористы перетянули машины на левый берег. В тот же день они включили их в колхозе в работу. А следом через тот же брод пошла техника в другие левобережные совхозы — «Днепропетровский», «Мариновский», «Бауманский»...
Даже рассказывая мне об этом, Василий Филиппович волновался, переживал: как-никак, но риск все же был. Самоуправство его сердило. Были тут, однако, и упорство, находчивость, смелость. Кстати, после случая с «беглецами» в этом месте наладили переправу на левый берег. Жители Атбасара спустили на реку все свои лодки. Из этих лодок оборудовали два парома, на которых всю весну и лето переправлялись на левобережье люди, машины, горючее, продовольствие. Это тоже был пример поистине фронтовой находчивости. И таких примеров я встречал на целине в те годы так много, что обо всем не расскажешь.
Из Атбасара выехал вместе с Макариным. Мы не торопились, ехали из одного хозяйства в другое, из бригады в бригаду. Впервые я видел казахскую степь весною и любовался ею. Какой простор! Наверное, тут даже солнце устает, пока проходит от горизонта до горизонта. Весенняя степь сияла множеством красок. Синели разливы воды. Блестели на солнце пахучие свежие травы. Цвели тюльпаны. И на всем зеленом просторе то там, то тут лежали черные квадраты впервые распаханной земли.
Но в этот хороший солнечный день меня занимала одна тревожная мысль. Наблюдая работы на полях, я заметил, что квадраты нови нигде не засевали, сеяли только по старопахотным землям. Вспомнил разговоры старожилов, что у них всегда было так: сеяли только на второй год. С вопросами не торопился, лишь в одной бригаде спросил не приезжего, а местного тракториста:
— А целину когда же засевать будете? В июне?
— Кто же сеет в июне? — удивился он.— У нас за это осмеют. У нас так говорят: пришел июнь — хоть сей, хоть плюнь.
Когда возвращались в Атбасар, Василий Филиппович молчал.
— Не пора ли докладывать? — спросил я.
— А что докладывать? Сами все видели...
Выяснилось, что сеять этой весной в Атбасарском районе не собирались. Почему? Макарин объяснил. Новь на целине исстари засевали только следующей весной, потому что поднимали ее поздно, не раньше июня. А почему поздно? Да потому что до этого крестьянин был занят севом. С двумя работами сразу — с севом и пахотой — он управиться не мог. А когда потом доходили руки до целины, сеять уже не было смысла. Земля ждала новой весны и тогда лишь давала первый, как правило, хороший урожай. Отсюда и пошли давние традиции, устойчивые представления, застарелые предрассудки. Атбасарцы долго судили и рядили, как быть, и решили в первый год не сеять.

продолжение книги...