М. Семанова. "Чехов в школе". Ленинградское отделение Учпедгиза, 1954 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
«ХАМЕЛЕОН»
Работая в школе над рассказом «Хамелеон», учитель должен поставить его в связь с другими чеховскими рассказами, появившимися в начале 80-х годов в «малой прессе». Нужно дать понять учащимся, что эти произведения Чехова были подчинены требованиям журналов и газет (малая форма, юмористическое содержание и т. д.), но что они далеко оставляли за собой рассказы других авторов-юмористов значительностью поставленной проблемы, глубиной наблюдения над жизнью, остротой ее разоблачения и мастерством исполнения. В этом чувствовался Чехов — ученик русских великих писателей в частности, Гоголя, и в то же время художник, выработавший свою творческую манеру. К автору «Хамелеона» вполне применимы слова Чернышевского: «Подражание Гоголю заметно только у писателей мало талантливых. Нынешние даровитые писатели произошли от Гоголя, а, между тем, ни в чем не подражают ему, не напоминают его ничем, кроме как только тем, что благодаря ему стали самостоятельны, изучая его, приучились понимать жизнь и поэзию, думать своею, а не чужою головою, писать своим, а не чужим пером». (1)
Под руководством педагога учащиеся должны внимательно вчитаться в текст рассказа «Хамелеон», понять, что выбор и постановка Чеховым проблемы свидетельствуют уже о глубине постижения молодым писателем жизни. Чтобы дать почувствовать учащимся самостоятельность Чехова-юмориста, оригинальность его творческого метода (при наследовании им традиций русских реалистов-обличителей), следует тщательно исследовать особенности конструкции рассказа, его художественные средства. Учащиеся должны понять позицию писателя, выявить из всей образной системы, из сюжетной ткани рассказа, из скрытых в подтексте намеков отношение автора к изображаемому. Рассказ «Хамелеон» (1884 г.) был впервые напечатан в юмористическом журнале «Осколки». Как во многих других рассказах этого времени («Толстый и тонкий», «Смерть чиновника», «Торжество победителя», «Маска» и др.), Чехов разоблачал в нем деспотическую сущность современной жизни и порождаемое ею рабское сознание людей. Сквозь юмористическую ткань рассказа просвечивает эта серьезная идея, и потому сценка «Хамелеон» заставляет читателя не только смеяться, но и задуматься.
-----------------------------------------------------
1. Н. Г. Чернышевский. Лессинг, его время, его жизнь и деятельность. Полн. собр. соч., т. IV, стр. 126.
-----------------------------------------------------
В одном эпизоде молодой Чехов отразил типическое явление современной ему действительности — «хамелеонство». Это передано уже в заглавии рассказа. Как ящерица-хамелеон меняет свою окраску в зависимости от обстоятельств, так Очумеловы в самодержавно-полицейской действительности меняют свое поведение в зависимости от того, с кем имеют дело: угодливы по отношению к сильным и деспотичны по отношению к слабым. Комедийную основу рассказа составляет несоответствие: незначительность важного для героев вопроса (кому принадлежит собака) и серьезный, страстный тон обсуждения этой несерьезной «проблемы». Комический элемент заключен также в самой конструкции центрального эпизода: это цепь «превращений», причем «хамелеоном», меняющим свою окраску в соответствии с обстоятельствами, оказывается при внимательном чтении рассказа не только Очумелов, но и Хрюкин и обывательская толпа.
Начало и краткий финал «Хамелеона» написаны в эпически спокойных тонах от имени как будто бы стороннего наблюдателя. Они составляют своеобразную рамку для центрального эпизода и подчеркивают незначительность и самого «события», и его участников, и их «бурных страстей». Здесь же дается намек на то, что эпизоды, подобные центральному, не являются исключением. Некоторыми скрытыми в подтексте деталями
Чехов заставляет читателя представить, что произошло до этого случая и мысленно следовать за Очумеловым в предчувствии аналогичных «событий». Автор так ведет повествование, что в шествии Очумелова по базарной площади история с собачонкой предстает как один из характерных эпизодов его «служебной деятельности». Вначале вскользь сказано, что за полицейским надзирателем, у которого в руках «узелок», городовой несет решето, «доверху наполненное конфискованным крыжовником». Учитель должен обратить внимание учащихся на эти детали в юмористическом рассказе Чехова: «узелок» — повидимому, с очередной «данью» — и «конфискованный крыжовник» создают впечатление как о только что проявленной Очумеловым «власти», произведенной «расправе», так и о том, что устранение всякого рода «беспорядков» производится представителями власти (Очумеловым и Елдыриным) обычно небескорыстно. К этим первым впечатлениям учащиеся присоединят то что получат в результате знакомства с поведением Очумелова в основном эпизоде, и это подготовит их к восприятию финальной фразы, из которой явствует, что «подвиги» Очумелова еще не закончены, и можно, мысленно следуя за ним, представить себе их продолжение: «разобрав» дело, Очумелов «запахивается в шинель и продолжает свой путь по базарной площади». Центральный эпизод рассказа драматизирован (сценка). Автор, таким образом, устранен; он выступает в этой части лишь с нейтральными репликами: «замечает городовой», «говорит Очумелов» и т. д. Как в драматическом произведении, внутренний мир действующих лиц здесь отчетливо обозначен через поведение, речь, интонации «героев». С большим мастерством, в предельно лаконичной форме, Чехов показывает в этой части рассказа шесть превращений Очумелова, создавая у читателя впечатление, что деспотизм и рабство являются двумя концами одной и той же цепи. Властные, строгие начальственно повелительные интонации Очумелова сменяются рабски-трусливыми, холопски-униженными, обнаруживая тем самым то деспотическую, то рабью сущность его натуры. Резкими переходами в поведении и в речи центрального персонажа Чехов достигает комического эффекта. Последовательность «превращений» Очумелова такова: I. Услышав шум на базарной площади, чуя «беспорядок», полицейский надзиратель принимает вид человека «власть имущего», говорит строго, начальническим отрывистым тоном, небрежно, не кончая фразы, пропуская слова: «По какому это случаю тут? Почему тут? Это ты зачем палец? Кто кричал?» Величественно «шевеля бровями», он многозначительно выслушивает «пострадавшего» Хрюкина, глубокомысленно «обдумывает положение» и, чувствуя себя представителем власти, принимает безапелляционное, справедливое, по его понятиям, «законное» решение: наказать хозяина «безнадзорной» собаки, уничтожить собаку. Чехов показывает, что мысленно Очумелов уже не только «распекает» виновника «беспорядка» — хозяина собаки («Я этого так не оставлю! Я покажу вам, как собак распускать...»), но и не без удовольствия предчувствует возможность получить наградные от генерала или «сорвать штраф» с другого хозяина собаки. Так Чехов создает у нас впечатление о корыстолюбии Очумелова. II. Высказанное в толпе предположение, что собака принадлежит генералу Жигалову, заставляет Очумелова принять другую «окраску»: он берет под защиту собаку, виновником в его глазах оказывается Хрюкин, и на него распространяется теперь его немилость, готовность "казнить": «Как она могла тебя укусить? . . Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь — известный народ! Знаю вас, чертей... Не рассуждать!» III. Предположение, что собака принадлежит генералу, отводится городовым, и Очумелов вновь возвращается к своей исходной «расцветке»: он проявляет свою власть по отношению к собаке и ее хозяину, выносит беспрекословное решение: собаку нужно «истребить», Хрюкину необходимо защищать свои права пострадавшего, а хозяина собаки «нужно проучить. Пора!» IV. Сомнения городового («А, может быть, и генеральская... на морде у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видел») и подтверждение из толпы («Вестимо, генеральская») заставляет Очумелова принять «защитную окраску», уже большей, чем во втором случае, интенсивности. Рабья трусость его возрастает до заискивания перед собакой генерала, и соответственно увеличивается деспотически грубая сила, с которой он обрушивается на «виновника»: «Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал... И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу... Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь... А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!»
Комический эффект, кстати, здесь, как и в других звеньях цепи «превращений», достигается Чеховым также лексическими и интонационными особенностями: перебоями стиля (от нежно заботливого тона по отношению к собаке до резкого по отношению к Хрюкину), непривычным алогичным сочетанием слов («нежная тварь»), грамматической несвязностью («каждый свинья»), переносом общих понятий на частные и наоборот («Ты ведь... известный народ». «Ежели каждый будет кусаться...»). V. Отрицание принадлежности собаки генералу таким авторитетным «свидетелем», как Прохор — повар генерала, возвращает Очумелову близкую к первому и третьему случаю окраску: он снова принимает в решении судьбы собаки безапелляционный начальственный тон: «Она бродячая! .. Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что бродячая, стало быть и бродячая... Истребить, вот и все». VI. Но новая (и достоверная) версия: собака принадлежит брату генерала — вновь «перекрашивает» Очумелова: холопское умиление его не знает границ: распространяется и на самого генерала, и на «их братца», и на «ихнюю собачку». В экстазе раболепия Очумелов не забывает, однако, своей грозной роли власть имущего: «Я еще доберусь до тебя», — обещает он единственному для него теперь виновнику происшедшего и источнику возможных неприятностей с генералом — Хрюкину.
Демонстрируя эти шесть контрастных положений полицейского надзирателя, проявление в нем попеременно то деспотической, то рабьей сущности, Чехов реализует метафору (его «бросает то в жар, то в холод») словами Очумелова: «Сними-ка, Елдырин, с меня пальто»; «Надень-ка, Елдырин, на меня пальто». Параллельно с «трансформациями» Очумелова Чехов показывает «превращения» Хрюкина, создавая тем самым у читателя впечатление о типичности подобного «хамелеонства» для современности. Хрюкин, как и Очумелов, поставлен то в положение сильного (по отношению к собаке), то в положение слабого (по отношению к Очумелову). Он заискивает перед имеющим власть Очумеловым, холопски льстит ему, также невежествен, корыстолюбив, мечтает «сорвать штраф» с хозяина собаки. Хрюкин тоже жесток, деспотичен, когда чувствует за собой право, власть, закон («брат в жандармах»). Он тешится своей силой, когда перед ним более слабое существо. Хрюкин дразнил беззащитную собаку, причинял ей боль («тыкал цыгаркой ей в харю для смеха»), повидимому, бил ее (скрытая в подтексте деталь: собака бежит, «прыгая на трех ногах»), запугал ее так, что она «дрожит всем телом», в глазах ее «выражение тоски и ужаса», вынудил защищаться («а она, не будь дура, и тяпни»). Чехов показывает, что окраска Хрюкина меняется при Очумелове и находится в полной зависимости от того, оказывает ли Очумелов покровительство Хрюкину или, напротив, обвиняет его. Раболепие его возрастает, а уверенность в выигрышности своего положения уменьшается по мере приближения к финалу. Сначала он, хоть и униженно «кашляя в кулак» и извиняясь перед «их благородием», уверенно отстаивает свои права. Затем, испуганный немилостью Очумелова, заискивает перед ним, льстит, но все же, хоть и растерянный уже, надеется еще на свое торжество: «их благородие умный человек и понимает, ежели кто врет, а кто по совести, как перед богом. Пущай мировой рассудит... У него в законе сказано. .. Нынче все равны». Но в последней части рассказа Чехов создает у читателя впечатление, что Хрюкин, убедившись в том, что сила не на его стороне, рабски присмирев, умолкает. Раболепие, грубость, невежественность Хрюкина Чехов тоже с большим мастерством передал в речи этого персонажа. Стремясь завоевать расположение полицейского надзирателя, оправдаться перед ним, Хрюкин многократно называет его «ваше превосходительство» («их превосходительство»), учтиво извиняется даже за те выражения, которые вовсе не требуют извинения. В то же время, обращаясь к человеку из толпы или к собаке, он употребляет грубые слова: «врешь, кривой», «окаянная», «подлая», «тварь». Ограниченный, невежественный Хрюкин, рассказывая о «происшествии», останавливается на подробностях, не относящихся к делу, допускает грамматически неправильные обороты («Я человек, который работающий»), просторечные слова: «пущай», «ежели». Учителю нужно обратить внимание не только на изображенную Чеховым крупным планом фигуру «представителя» современной власти (Очумелов), не только проследить, как холопство и грубая сила, хотя и более приглушенно, показаны в образе одного из обывателей (Хрюкина), но и уяснить, что Чехов некоторыми намеками в начале рассказа и реакцией толпы в середине и финале создает впечатление о преобладающем тоне в жизни обывательской массы. Запуганность, забитость, отсутствие живой, активной, шумной жизни выступают из выразительной детали в первых строчках рассказа: «Кругом тишина ... На площади ни души». Эпитеты «унылый, сонный» определяют жизнь обывателей, а реакция на «событие» закрепляет представление о их пассивности, рабском сознании. Сначала «толпа» безучастна, равнодушна к судьбе «пострадавшего» Хрюкина и к судьбе собаки, которую на глазах толпы бессмысленно мучил Хрюкин. Обыватели как бы выжидают: на чьей стороне будет сила. Затем, увидев, что «власти» не на стороне Хрюкина, обыватели смелеют. Кто-то даже «подливает масла в огонь», рассказывает подробности столкновения Хрюкина с собакой и называет Хрюкина «вздорным человеком». Когда обыватели видят поражение Хрюкина, они прямо высказывают отрицательное отношение к нему: «Толпа хохочет над ним». Из этих «колебаний» и из авторского описания в начале рассказа мы понимаем, что жизнь обывателей ничтожна, лишена смысла. Именно потому и возможно было то «событие», которое дано Чеховым как типическое.
