"Писатели Франции." Сост. Е.Эткинд, Издательство "Просвещение", Москва, 1964 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Г. Рабинович. ПОЛЬ СКАРРОН (1610—1660)
БОЛЬНОЙ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА
Вряд ли во всей французской, а может быть, и во всей мировой литературе сыщется другой такой же веселый писатель со столь невеселой судьбой. Поль Скаррон мог с полным основанием говорить о себе: «На свете немного найдется людей, пусть даже на галерах, которые осмелились бы оспаривать у меня печальное звание несчастнейшего в мире человека». Но как он умел смеяться и смешить, этот несчастнейший человек! Умирая, Скаррон сказал своим близким, рыдавшим у его смертного одра: «Дорогие мои, вам никогда не проплакать надо мной столько, сколько вы смеялись благодаря мне». Девятнадцати лет Скаррон сделался аббатом. Остались позади невеселое детство и безрадостное отрочество, где, как в грустной сказке, были и рано умершая мать, и злая мачеха, и добрый, но послушный мачехе отец. . . Только сам Скаррон решительно не подходил для грустной сказки: он был шумным, жизнерадостным и абсолютно земным человеком. Став служителем бога, будущий поэт и не подумал обратить очи к небесам. Церковная карьера была ему навязана отцом и мачехой по той простой причине, что звание аббата не стоило ничего, а за любую светскую должность надо было платить — и довольно дорого: например, должность советника парижского парламента, которую занимал Скаррон-отец, стоила пятьдесят тысяч ливров. Чем раскошеливаться на такую огромную сумму, лучше нести ближним божью благодать — так по крайней мере рассудили в семье. Итак, Скаррон стал аббатом. Церковь приняла его в свое лоно, но не спешила развязать мошну. В ожидании бенефиция молодой аббат развлекался, как умел, и не всегда безгрешно:
волочился за женщинами, писал стихи — чаще всего любовные, водился с парижской богемой, усердно посещал театр, был частым гостем в салоне знаменитой куртизанки Марион Делорм... Не нужно удивляться: Франция XVII века, да и XVIII тоже, кишела «светскими» аббатами, которые мало служили богу, охотно вкушали от запретного плода с древа познания и нередко были отъявленными вольнодумцами. Подобно им веселился и Скаррон. Впрочем, он не только веселился. Увлечение театром открывало наблюдательному аббату тайны драматургии, в которой ему еще предстояло преуспеть. Он знакомится и сближается со многими видными писателями: Менажем, Ротру, Тристаном Эрмитом, Жоржем де Скюдери и некоторыми другими. Это позволило ему великолепно ориентироваться в литературной жизни Франции тех лет. Короче говоря, недолгие веселые годы были вместе с тем для Скаррона годами его литературного учения. Но довольно скоро ученик становится мастером. В начале 1635 года, сопровождая епископа Майского, секретарем которого он к тому времени стал, Скаррон попадает в Рим. Не забудем, что именно в эти годы во Франции складывался культ античного искусства, ставший одним из краеугольных камней классицизма. Как же отнесся Скаррон к многочисленным памятникам античности, украшающим «вечный город»? Сам поэт рассказал об этом в следующем сонете: Громады мощные высоких пирамид, Воздвигнутых людской надменности в угоду, Свидетели того, что смертному дарит С искусством слитый труд победу над природой; Чертоги римские, чей блеск травой покрыт; Великий Колизей, чьи в прах упали своды И где друг другу кровь на хладный камень плит Пускали в древности жестокие народы! Вы все по воле злых и беспощадных лет Несете на себе упадка страшный след, Лихого Времени вы испытали когти. Но если мрамор вас не уберег от ран, Роптать ли мне на то, что скромный мой кафтан, Два года прослужив, слегка протерся в локте? (Перевод О. Румера) Этот озорной сонет был не просто мальчишеской дерзостью; бросая вызов вековым авторитетам, сопоставляя в насмешливом парадоксе бессмертные развалины и продырявленный на локте старый камзол, Скаррон, конечно же, высмеивал не великолепное искусство древних, а старания своих современников превратить это искусство в абсолютный образец, неподвластный законам времени, обязательный всегда и для всех. Непочтительный сонет о рухнувших дворцах явно предвещал «Тифона», «Вергилия наизнанку» да и весь бурлескный жанр. Пробыв в Риме около полугода, Скаррон возвратился в Мане к своим секретарским обязанностям; вскоре он получил и долгожданный приход. Здесь в 1638 году — том самом, когда на свет явился будущий король Людовик XIV, с которым судьба таким удивительным образом соединила Скаррона,— поэт испытал первые приступы страшной болезни, не оставлявшей его до самой смерти и превратившей цветущего молодого мужчину в беспомощного калеку. По-видимому, это был так называемый ревматический артрит; болезнь поражала суставы, сводя их словно судорогой и постепенно лишая подвижности. Развитие недуга сопровождалось нестерпимыми и все усиливающимися болями. Последние годы жизни Скаррон провел скрюченным, как он сам говорил, в форме буквы «зет» и в полной неподвижности. Современники Скаррона по-разному объясняли происхождение его болезни. Вот одна из версий — если не самая точная, то хотя бы самая характерная. В 1638 году в Мансе происходил карнавал. Скаррону очень хотелось присоединиться к общему веселью, но его духовное звание было почти непреодолимой преградой открытому участию в празднике. Тогда он решил появиться на карнавале в таком наряде, который сделал бы его неузнаваемым. Раздевшись донага, он вымазал все тело медом, а затем вывалялся в перьях. Превращенный таким образом в какую-то невиданную птицу, он смело отправился в толпу масок. Его появление вызвало сперва испуг, потом — любопытство. Чьи-то нескромные руки стали обшаривать удивительный костюм и, обнаружив секрет, принялись ощипывать странную дичь. Оказавшись перед угрозой быть узнанным, Скаррон обратился в бегство. Толпа шумно его преследовала. В поисках спасения он вбежал на мост через реку и бросился в воду. Достигнув вплавь берега, бедный аббат еще долго прятался в тростниках, по горло в воде, ожидая, когда прекратится погоня. Вынужденное купание вызвало сильнейшую простуду, давшую первый толчок болезни поэта. Se non e vero e ben trovato (1). В этом эпизоде — весь Скаррон, с его неистощимой изобретательностью на шутки, с его грубоватым юмором, с его жаждой веселых развлечений. К одной беде вскоре прибавилась другая: в результате конфликта, возникшего между парламентом и Ришелье, Скаррон-отец попал в немилость, был отрешен от должности и отправлен в изгнание. Тяжелобольной поэт поспешил из Маиса в Париж, чтобы попытаться спасти отца. Эти попытки ни к чему не привели, а усиливавшаяся болезнь заставила Скаррона остаться в Париже для лечения. Но лечение не помогало, денежные дела шли тоже плохо... Борясь против жестоких ударов судьбы, Скаррон не терял ни бодрости, ни остроумия. Добившись аудиенции у королевы, он просил ее учредить для него особую придворную должность... «больного ее величества» — разумеется, хорошо оплачиваемую. Поэт уверял королеву, что учреждение подобной синекуры равносильно открытию целой больницы, ибо он один соединяет в себе все известные врачам недуги... Ее величество выслушала поэта с любезной улыбкой, но дальше улыбок дело не пошло. В это очень трудное для него время Скаррон посвящает все больше и больше времени литературе. Лишенный почти всех радостей жизни, он как бы хочет вознаградить себя радостями, которые прино- -------------------------------------------- 1. Если это и неправда, то хорошо придумано (итал.). -----------------------------------------
сит искусство, однако в искусстве он не идет проторенными путями, а ищет своих собственных. В век классицизма — век строжайшей регламентации литературных жанров, век всевозможных «правил», определяющих каждый шаг художника, Скаррон создает новый литературный жанр, жанр бурлеска (от итальянского burla — шутка).
ВЕРГИЛИЙ НАИЗНАНКУ
Бурлеск по самой своей природе пародиен. Его внешняя сторона заключается в том, что о высоких материях повествуют «низким» языком. Так, например, в первой бурлескной поэме Скаррона — «Тифон, или Гигантомахия» (1644) — известный древнегреческий миф о войне богов Олимпа с титанами изложен языком парижских подмастерьев и крючников и расцвечен к тому же массой комических и снижающих деталей. Нетрудно угадать объект пародии: им являются классические поэмы древности, провозглашенные теоретиками классицизма верхом совершенства в искусстве. Отсюда ясно следует, что внутреннее содержание бурлеска заключается в ниспровержении авторитетов, использовавшихся во времена Скаррона с вполне определенными политическими целями: для обоснования того направления в искусстве, которое было призвано утверждать и прославлять абсолютную монархию, то есть для обоснования классицизма. Пародийность бурлеска — это лишь другая сторона его оппозиционности. Прав был французский ученый Поль Морийо, когда он писал о Cкарроне: «Невозможно оставаться долгое время мятежником в литературе, не будучи обвиненным и в политической мятежности». Недаром же официальный теоретик классицизма Буало в своем «Поэтическом искусстве» строго осудил бурлеск, и в частности «Тифона». Той же печатью пародийности отмечена и самая знаменитая из бурлескных поэм Скаррона — его «Вергилий наизнанку» (1648—1652). Здесь Скаррон нимало не посчитался с кумиром классицистов, древнеримским поэтом Вергилием, непочтительно перелицевав его «Энеиду» на самый смешной лад. Он наделил героев этой поэмы чертами, мало вяжущимися с обычным представлением о возвышенных персонажах мифологии: Эней здесь превращен в трусоватого и плаксивого фата, Дидона — в молодящуюся кокетку, троянцы — в скуповатых и рассудительных буржуа. Вот типичный образец языка и стиля этой поэмы — вступление к ней: Благочестивца я пою, Что, на спину взвалив свою Родных богов и вместе с ними Папашу с кудрями седыми, Из города, где греков стан Побил тьму честных горожан, Пришел в другой, где был когда-то Бедняжка Рем рукою брата За то убит, что через ров Перескочил без лишних слов. (Перевод О. Румера) К тому же поэма Скаррона пересыпана нарочитыми анахронизмами, создающими комический эффект.
«Вергилий наизнанку» имел бурный успех у современников, сделал бурлескный жанр чрезвычайно популярным и вызвал множество подражаний — среди них можно найти даже «Бурлескное евангелие». Оппозиционные настроения Скаррона вполне отчетливо выявились во время Фронды — вспыхнувшего в 1648 году в Париже восстания против абсолютизма, которое вылилось затем в довольно продолжительное движение. Фронда и по своему социальному составу и по программе была сложна и противоречива, в ней соседствовали различные общественные тенденции; далеко не последнюю роль в этом движении сыграли неимущие классы. Скаррон своим пером принял активное участие во Фронде: он создал знаменитый жанр «мазаринады» — острого политического памфлета, направленного против ненавистного народу кардинала Мазарини, первого министра, а позже регента в годы молодости Людовика XIV; именно политика Мазарини была непосредственной причиной Фронды. Несмотря на то что мазаринады Скаррона были анонимными, Мазарини угадал их автора и отомстил ему, лишив пенсии, которую до этого выплачивал.
Конечно, оппозиционность Скаррона имела свои границы. В очень сильной степени завися от денежных подачек знатных меценатов, он был вынужден превозносить их в своих стихах или в льстивых посвящениях. И поэтому в его творчестве произведения большой художественной силы и принципиальности соседствуют с трафаретными панегирическими сочинениями. Но при всякой возможности он говорил о своих знатных покровителях горькую правду, например в превосходной комедии «Дон Иафет Армянский», беспощадно высмеивающей жеманную аристократию, которая, чтобы увеличить пропасть между знатными людьми и простонародьем, выдумала для себя особый кодекс поведения и особенный жаргон, из которого изгонялось все «низкое», то есть все бытовое и жизненное. Лучшее произведение Скаррона — «Комический роман» (1651— 1654) — осталось незаконченным (последняя, третья часть романа написана уже после смерти поэта его современником Офре). Этот роман повествует о похождениях труппы странствующих комедиантов; рисуя жизнь и нравы своих героев — мелких дворян, буржуа, адвокатов, судей и актеров, Скаррон стремился сохранить верность жизненной правде: его роман — один из первых бытовых романов французской литературы.
Сюжетный стержень романа составляют приключения двух пар влюбленных: Дестена и Этуали, Леандра и Анжелики. Рассказывая историю их жизни, Скаррон вместе с тем рисует чрезвычайно яркие и колоритные картины быта и нравов провинциальной Франции. Настоящей жизненной правдой отмечены описания маленького города Манса с его харчевнями и кабачками, сплетнями и драками; реалистически правдивы фигуры хвастуна и пьяницы адвоката Раготена, местного донжуана и драчуна судьи Рапиньера или изрядно потрепанного жизнью, желчного и злобного актера Ранкюна. Таким образом, в «Комическом романе» любовный, авантюрный и бытовой элементы тесно сплетены, образуя стройное целое.
Возможно, что многие герои этого романа — очень похожие портреты реально существовавших лиц, с которыми Скаррон встречался в Мансе. Именно такого мнения придерживались современники писателя. В качестве прототипов персонажей «Комического романа» называли, например, Мольера и актеров его труппы; правда, «мольеровская» гипотеза впоследствии не подтвердилась. Говоря об этом произведении, историки литературы обычно подчеркивают обилие в нем грубых, иногда даже непристойных сцен. Но ведь рядом с многочисленными описаниями потасовок, обжорства, пьянства, ночных горшков и грязных гостиниц в романе Скаррона живет высокая мечта гуманиста о духовно и физически совершенном человеке, о разумном и справедливом сообществе людей. Эта мечта живет в чистой любви Дестена и Этуали, Леандра и Анжелики, в верной дружбе Дестена и Вервиля, в человечности Сен-Луи и Гарруфьера. Ее не могут растоптать ни уродство окружающей героев действительности, ни трагическая нелепость отношений, омраченных сословными предрассудками или подлой властью золота. Высокая мечта не только облагораживает роман Скаррона, но и делает его более близким и интересным для сегодняшнего читателя. Работа над «Комическим романом» почти совпала с важным событием в личной жизни Скаррона: в 1652 году, сорока двух лет, он женился на шестнадцатилетней красавице Франсуазе д'Обинье, внучке знаменитого поэта Агриппы д'Обинье. Этот брак вызвал немало толков, тем более что Скаррон тогда был уже совершенным калекой. Его жене была суждена головокружительная карьера: вскоре после смерти Скаррона она — под именем мадам де Ментенон — стала любовницей, а затем тайной женой короля Людовика XIV. Последние годы жизни Скаррона омрачены ужасающими физическими страданиями, которые он стойко переносил. Рассказывают, что, чувствуя приближение смерти, он сказал: «Право, я никогда не думал, что так легко смеяться над смертью. Не будет больше ни бессонницы, ни подагры. Наконец-то я буду чувствовать себя хорошо».
Многие современники, а вслед за ними люди позднейших поколений считали Скаррона чем-то вроде шута. Нет ничего более несправедливого. В творчестве этого талантливейшего писателя шутовской элемент служит своеобразной маской для сатиры. А история его жизни не только печальна и не только трогательна: мужественная борьба поэта потерявшего все, кроме изумительной силы духа, его нравственная победа над смертельной болезнью заставляют вспомнить о слове «героизм».
