Н. В. Водовозов. "История древней русской литературы" Издательство "Просвещение", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Принятие христианства в конце X века способствовало развитию феодальных отношений и подъему культуры в древнерусском государстве. Христианство не только укрепило власть киевского князя, но и связи между всеми частями государства. Являясь общепринятой в средневековой Европе религией, христианство способствовало установлению более тесных отношений Руси со всеми государствами, и в первую очередь с Византией. Однако отношения с Византией оказались весьма сложными, так как главой церкви там был император, а патриарх являлся лишь его правой рукой. Поэтому на народы, принявшие христианство из Византии, в Константинополе смотрели как на подчиненные. При жизни Владимира, недоверчиво относившегося к притязаниям Византии, распоряжавшегося вооруженной рукой судьбами самой империи, никакие попытки со стороны греков установить свою идейную и политическую гегемонию над новообращенными русскими христианами не могли иметь успеха. Но после смерти Владимира в начале XI века (1015 г.), когда между его сыновьями началась ожесточенная феодальная война за первенство, византийская церковь постаралась усилить свое влияние на Руси и политически подчинить ее Византии. Поэтому, когда в 1037 году Ярослав Мудрый снова объединил в своих руках почти всю территорию древнерусского государства, ему пришлось принять решительные меры для укрепления независимости русской церкви от византийской, а следовательно, и политической независимости самого древнерусского государства, так как церковь в средние века представала, по определению Ф. Энгельса, «в качестве наиболее общего синтеза... существующего феодального строя» (1). Ярослав сумел добиться учреждения в Киеве в 1037 году особой митрополии, хотя и ценой поставления в митрополиты обязательно грека. Последнее обстоятельство не очень устраивало Ярослава, все же создание отдельной русской митрополии он справедливо считал своим успехом. В связи с этим в Киеве по инициативе Ярослава развернулось грандиозное церковное строительство, которое должно было превратить столицу древнерусского государства в новую столицу восточного христианства, счастливую соперницу самого Константинополя. Как свидетельствуют современники, в 1037 году «заложи Ярослав город великый, у него же града суть Златая врата; заложи же и церковь святыя Софья, митрополью; и по семь церковь на Золотых воротех святыя богородицы благовещенье, по семь святого Георгия монастырь и святыя Ирины». Кроме того, Ярослав приступил к канонизации новых русских святых, что должно было свидетельствовать о зрелости русской церкви и о праве ее на независимость от византийской церковной митрополии. С этой целью необходимо было написать «жития» первых русских мучеников за новую веру и, так сказать, историю молодой русской церкви, доказывающую ее право на самостоятельное существование. Таким литературным произведением могло явиться «Сказание о распространении христианства на Руси», состоящее, по предположению Д. С. Лихачева, из шести отдельных произведений: 1) Повести о крещении княгини Ольги, 2) Повести о кончине Ольги, 3) Повести о первых русских мучениках (варягах-христианах), 4) Повести о крещении Руси Владимиром,
--------------------------------------
1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 7, стр. 361.
--------------------------------------
5) Повести об убиении Бориса и Глеба и 6) Похвалы Ярославу Мудрому под 1037 годом. «Все шесть сказаний о первоначальном русском христианстве, — пишет Д. С. Лихачев, — пронизывает единая терминология, только в этих сказаниях и встречающаяся. Таков например, термин «новые люди», применяемый в отношении русских христиан. Термин этот употребляется в речи «философа», в прославлении крещения Руси, в изображении крещения, при свершении Десятинной церкви, в похвале Владимиру, в сказании о Борисе и Глебе, в похвале Ярославу Мудрому, и нигде больше. Таким образом, перед нами единое произведение: все шесть сказаний не только написаны в единой стилистической манере, посвящены единой цели прославления деятельности первых русских христиан, но связаны между собой единой мыслью о постепенном торжестве христианства на Руси. Сказание об Ольге и сказание о варягах-мучениках — это приступ к основному рассказу о крещении Руси. Ольга, как «деньница пред солнцем», как «заря пред светом», предшествует Владимиру. Ярослав же продолжает дело Владимира, и не случайно, что похвала Ярославу почти буквально повторяет похвалу Владимиру» (1). Наличие теснейшей связи: композиционной, стилистической и идейной, между всеми шестью сказаниями дает основание Д. С. Лихачеву выдвинуть предположение, что они написаны одним человеком по единому плану и их автором был человек, близкий к Ярославу (2). Так как предполагаемое Д. С. Лихачевым «Сказание о распространении христианства на Руси» дошло до нас не в виде самостоятельного произведения, а в составе древнейшей русской летописи, то решить с полной определенностью вопрос о существовании такого произведения не представляется возможным. Русское летописание грандиозно по своему размаху. На протяжении семи веков, с XI по XVII столетие, многие поколения летописцев строили это величавое здание. Уже более двухсот лет идет работа русских ученых по изучению русского летописания. Тем не менее много спорного и неясного еще остается в истории самого летописания. Что собой представляла древнейшая русская летопись? Кто был ее автором? На эти вопросы все еще нет ответа. Внимательное чтение летописного текста позволяет утверждать, что древнейшая русская летопись была составлена до 1044 года. В этой древнейшей летописи указывается, например,
---------------------------------
1. Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1947, стр. 65—66.
2. Впрочем, гипотеза Д. С. Лихачева о едином авторе («одной руке») в отношении всех шести сказаний подверглась убедительной критике в исследовании Н. Н. Ильина: «Летописная статья 6523 года и ее источник». «В данном случае, как и во многих других,— пишет исследователь,— Д. С. Лихачев оперирует с совершенно бесспорными предпосылками, но его заключение отнюдьиз них не вытекает» (цит. работа. М., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 6).
----------------------------------
что брат Владимира I Олег Святославич был похоронен в 977 году в городе Овруче и могила его «до сего дне у Вручего». Однако под 1044 годом в летописи говорится, что останки Олега были перенесены в Киев, где их погребли в церкви богородицы. Следовательно, автор первой записи сделал ее до 1044 года. Автор же второй записи не счел возможным исправлять своего предшественника, но добавил от себя сообщение о перенесении останков Олега в Киев. Не обязательно думать, что второй летописец начал писать именно в 1044 году. Он мог начать свою работу гораздо позднее, важно, что он знал о перенесении останков Олега и счел необходимым отметить этот факт. Итак древнейшая русская летопись возникла до 1044 года. По гипотезе А. Шахматова, обстоятельно аргументированной, эта летопись заканчивалась 1037 годом, под которым помещена обширная похвала Ярославу Мудрому: «При семь нача вера хрестьяньска плодитися и раширяти, и черноризьци почаша множитися, и манастыреве починаху быти. И бе Ярослав, любя церковные уставы, попы любяше по велику, излиха же черноризьце, и книгам прилежа, и почитая е часто в нощи и в дне. И собра писце многы и прекладаше от грек на словеньское письмо. И списаша книгы многы, ими же поучащеся вернии людье наслажаются ученья божественаго. Якоже бо се некто землю разореть, другый же насееть, ини же пожинають и ядять пищю бескудну,— тако сь Отець бо сего Володимер землю взора и умягчи, рекше крещеньем просветив. Сь же насея книжными словесы сердца верных людий; а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное. Велика бо бываеть полза от ученья книжного; книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обретаем и въздержанье от словес книжных. Се бо суть рекы, напаяюще вселеную, се суть исходяща мудрости; книгам бо есть неищетная глубина; сими бо в печали утешаеми есмы; си суть узда въздержанью... Ярослав же сей, якоже рекохом, любим бе книгам, и многы написав, положи в святей Софьи церкви, юже созда сам» (1). Эта летописная похвала Ярославу поражает своей законченностью и содержательностью, несмотря на столь малый ее объем. Буквально в нескольких строках ее автор сумел дать меткую, исчерпывающую характеристику деятельности Ярослава и его политики. Похвала заканчивается гимном в честь книг, вполне понятным в устах ее образованного автора, замечательного мастера и вдохновенного художника слова. Из «похвалы» видно, что Ярослав «собра писце многы», т. е. создал своего рода литературную академию под своим председательством, которая и задалась целью просвещения русского народа и составления его начальной истории. Нельзя не удивляться необыкновенному трудолюбию и искусству, с какими кружок писателей, группировавшихся вокруг Ярослава, сумел подобрать разнообразные источники для своего коллективного труда, как талантливо их разработал, какие большие задачи перед собсй поставил и умело их разрешил. В распоряжении авторов древнейшего летописного свода 1037 года имелись многочисленные устнопоэтические предания за ближайшие 100—150 лет, которые и легли в основание их работы, чроме того, они пользовались византийскими хрониками, хорошо известными им как переводчикам книг с греческого языка на русский. Вероятно, были у них и некоторые отдельные записи о том или ином историческом событии. И вот из всего этого разнород-
---------------------------------
1. "Повесть временных лет", ч.1. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 102-103
---------------------------------
ного материала они создали целостное произведение, поражающее своей продуманностью и художественным мастерством.
Авторы древнейшего летописного свода явились подлинными выразителями государственных интересов древнерусского народа. Они подходили к своим источникам с патриотических позиций. Там, где источники противоречиво освещали исторические факты, авторы древнейшего летописного свода предпочитали следовать за народными преданиями. Достаточно сравнить, например, летописный рассказ о крещении княгини Ольги с соответственным рассказом ее современника — византийского императора Константина Порфирогенита, чтобы убедиться в этом. Из рассказа Константина Порфирогенита мы узнаем, что прием русской княгини Ольги византийским императором состоялся 9 сентября, в среду. Днем во внутренних покоях императрицы Ольга беседовала с императором, «о чем хотела». А вечером «был парадный стол в той же зале Юстиниана. Императрица и невестка ее сели на помянутом троне, а княгиня стала со стороны; когда же церемониймейстером стола введены были по особому чину княгини и поклонились, то княгиня (Ольга), немного наклонив голову, села по чину, где стояла, за усеченный стол с государственными дамами. Надлежит знать, что певчие церкви апостолов и софийские присутствовали при этом обеде и пели императорские гимны... В хрисотриклине (1) же был другой парадный стол, где обедали все послы князей русских и люди и родственники княгини и стряпчие, и получили — племянник ее 30 милиарисиев, люди ее по 20 милиарисиев, 20 послов по 12 милиарисиев... два переводчика по 12 милиарисиев, люди Святослава по 5 милиарисиев, переводчик княгини 15 милиарисиев. После того как император встал из-за стола, был десерт в зале для завтраков,— был поставлен небольшой золотой стол, который стоит в пентапиргии (пяти-башенье), и расставлен был на нем десерт на блюдах, украшенных эмалью и драгоценными камнями, и сел император и Роман Порфирогенит (сын Константина) и порфирородные их дети и невестка и княгиня, и поднесено было княгине на золотом, украшенном камнями блюде 500 милиарисиев, и 18 служанкам по 8 милиарисиев. Месяца октября 18-го числа, в воскресенье, был парадный обед в хрисотриклине, и сидел император с русскими. И опять был другой парадный обед в пентакувуклии св. Павла, и присутствовала императрица с порфирородными ее детьми и невесткой и княгиней, и дано было княгине 200 милиарисиев, племяннику ее 20 милиарисиев, 18 рабыням по 6 милиарисиев, 22 послам по 12 милиарисиев, 44 стряпчим по 6 милиарисиев, двум переводчикам по 12 милиарисиев» (2).
-----------------------------------
1. Хрисотриклиний (греч. shrysos — золотой, treis — три, kline — постель) — столовая с позолоченными ложами на троих. В древнеримских столовых пирующие обычно возлежали.
2. «De ceremoniis aulae Byzantinae». Lib. II, cap. 15, ed. Bonn, p. 594.
------------------------------------
Совсем по-другому рассказывается в древнейшем летописном своде о крещении русской княгини в Царьграде. Там сказано: «Иде Ольга въ греки, и приде Царюгороду. Бе тогда царь Костянтин, сын Леонов; и приде к нему Ольга, и видев ю добру сущю зело лицем и смыслену, удививъся царь разуму ее, беседова к ней и рек ей: «Подобна еси царствовати в граде с нами». Она же разумевши рече ко царю: «Аз погана есмь, да аще мя хощеши крестити, то крести мя сам; аще ли, то не крещюся»; и крести ю царь с патреархом. Просвещена же бывши, радовашеся душею и телом; и поучи ю патреарх о вере, и рече ей: «Благословена ты в женах руских, яко возлюби свет, а тьму остави. Благословити тя хотять сынове рустии и в последий род внук твоих»... Бе же речено имя ей во крещеньи Олена, якоже и древняя; царица, мати Великого Костянтина. И благослови ю патреарх, и отпусти ю. И по крещеньи возва ю царь, и рече ей: «Хощю тя пояти собе жене». Она же рече: «Како хочеши мя пояти, крестив мя сам и нарек мя дщерею? А в хрестеянех того несть закона, а ты сам веси». И рече царь: «Переклюкала мя еси, Ольга». И дасть ей дары многи, злато и сребро, паволоки и съсуды различныя, и отпусти ю, нарек ю дъщерью собе». Если в рассказе византийского писателя о крещении Ольги главное внимание уделено описанию самой церемонии приема русской княгини византийским императором и подаркам, розданным при этой церемонии, то в рассказе древнейшего летописного свода главный упор делается на том, как византийский император был одурачен русской княгиней. Несомненно, русская версия рассказа о крещении Ольги имеет чисто фольклорное происхождение. Характеристика Ольги в летописном рассказе: «добру сущю зело лицем и смыслену» — полностью соответствует былинному описанию невесты, которая «лицом красна и умом сверстна». Но под пером образованного писателя XI века фольклорный рассказ о том, как Ольга «переклюкала» Константина Порфирогенита, превратился в доказательство нравственного превосходства «новых» русских христиан над «ромеями» — греками. Поэтому он делает такой обобщающий вывод из факта крещения Ольги: «Си бысть предътекущия крестьяньстей земли аки деньница пред солнцемь и аки зоря пред светом. Си бс съяще аки луна в нощи, тако и си в неверных человецех светящеся аки бисер в кале». Центральное место в древнейшем летописном своде занимает рассказ о крещении Руси Владимиром. Это обширное повествование, состоящее из трех частей: 1) выбор Владимиром новой веры, 2) речь философа о сущности христианства, 3) похвала князю Владимиру. В первой части дается краткое описание известных в то время вероисповеданий и критика их, призываемая Владимиру. Во второй части в форме так называемого сократического диалога пространно излагаются на основе библейских сказаний судьбы человечества от «сотворения мира» до появления Христа. Эта часть свидетельствует о замечательной начитанности ее автора в церковной христианской литературе и о его собственном высоком литературном мастерстве. В третьей части, заключающей все повествование, в похвале князю Владимиру, автор сравнивает русского князя с римским императором Константином, «иже крестивъся сам и люди своя». Это сопоставление позволяет автору сделать вывод о том, что если Константин признан византийской церковью святым за введение христианства в Римской империи, то и Владимир должен получить такое же признание за введение христианства на Руси. Равные деяния требуют и равного признания. Дальнейшее содержание древнейшего летописного свода относится к эпохе Ярослава, сына Владимира. Это уже не прошлое, а настоящее время для составителей свода, для писателей Ярославова кружка. Наибольшее значение в этом последнем разделе древнейшего летописного свода имеет повесть о Борисе и Глебе, в которой идет речь о кровавой междоусобной борьбе, начатой сыновьями Владимира после смерти своего отца. В этой повести отчетливо проступает политическая тенденция древнейшего летописного свода, авторы которого являлись близкими к Ярославу людьми. Повесть беспощадно осуждает братоубийцу Святополка, начавшего распрю, и прославляет Ярослава как достойного брата «святых князей Бориса и Глеба», отомстившего за их смерть убийце. Эта повесть, естественно, переходит далее в похвалу Ярославу, которой замечательно заканчивается весь древнейший летописный свод.
Древнейший летописный свод 1037 года, гипотетически восстановленный А. Шахматовым, явился первым выдающимся трудом по начальной истории русского народа. Он до предела насыщен патриотическим пафосом и смело выдвигает идею равноправия русского народа с крупнейшим государством средневекового мира — Византийской империей. Он дал высокохудожественную литературную обработку историческим фактам, послужившим Ярославу основанием для требования канонизации первых русских святых: Ольги, варягов-христиан, Владимира и Бориса с Глебом, что должно было явиться признанием зрелости русской церкви и равноправия ее с византийской. Хотя византийская церковь отказала Ярославу в канонизации Ольги, варягов-христиан и Владимира, она все же была вынуждена уступить в наиболее существенном для Ярослава вопросе — канонизации его братьев Бориса и Глеба. Оба они были признаны святыми. В Константинополе, в Испигасе, была выстроена церковь в их честь, а в соборе св. Софии поставлена их икона. Культ русских святых распространился по всей восточной церкви. Краткое житие Бориса и Глеба на древнем армянском языке сохранилось до наших дней. В Чехии, в Созавском монастыре, был построен придел их имени. Канонизация Бориса к Глеба торжественно была отмечена в древнерусском государстве, где был установлен национальный их культ, имевший не столько церковное, сколько политическое значение. Первый летописный свод, созданный, вероятно, в кружке Ярослава, явился выдающимся памятником древнерусской художественной литературы первой половины XI века. Он отразил сложную, богатую событиями и сильными характерами жизнь древнерусского государства. Говоря о заслугах первых русских князей, древнейший летописный свод нигде не стремится их идеализировать. Высоко ставя Владимира как «просветителя» Русской земли, авторы свода не оправдывают его властолюбия, проявившегося в междоусобной борьбе с братьями, его склонности к крутым мерам при достижении поставленной цели, когда он, заставляя народ креститься, прибегал к прямым угрозам, что всякий неповинующийся «противьн мъне да будет». Язык древнейшего летописного свода живой, разговорный, образный и выразительный, иногда грубоватый, но всегда меткий, блещущий юмором. Обилие пословиц, поговорок, крылатых выражений делает текст летописного свода легко запоминающимся. Фольклорные элементы, обильно проникающие в летописный свод, поднимают его на высоту подлинно народного произведения. В своде приемами устной поэзии даются портреты действующих лиц. Вот, например, портрет польского короля Болеслава, который «велик и тяжьк, яко и на кони не могы седети». Замечательного мастерства достигает автор в психологизме некоторых сцен, например в изображении угрызений совести братоубийцы Святополка. Все это позволяет говорить о высокой литературной культуре, достигнутой писателями древней Руси уже в первой половине XI века. Годы единовластия Ярослава Мудрого (1037—1054)— годы политического могущества и культурного расцвета древнерусского государства. Вероятно, за это семнадцатилетие возникло немало выдающихся произведений древнерусской литературы. Но из них до нашего времени сохранилось лишь одно (кроме древнейшего летописного свода, дошедшего до нас в составе более поздних летописных сводов) — это «Слово о законе и благодати», написанное, как это доказал академик И. Жданов, Иларионом. Иларион, по свидетельству летописи, был близким к Ярославу человеком и, вероятно, участником литературного кружка, образовавшегося по инициативе Ярослава. Исследователи древнерусской литературы неоднократно отмечали близость «Слова о законе и благодати» Илариона как в идейном, так и в стилистическом отношении к древнейшему летописному своду 1037 года. Но, не решая вопроса о степени участия Илариона в составлении древнейшего летописного свода, обратимся к бесспорно ему принадлежащему «Слову о законе и благодати». Основная идея «Слова» Илариона — равноправность всех христианских народов независимо от времени их крещения — направлена полемически против учения византийской церкви об ее исключительном праве на всемирное господство. Эта идея развита в «Слове» с предельной выразительностью и литературным мастерством. «Слово» Илариона имеет четкое деление на три части. Первая часть выясняет отношение закона к благодати, Ветхого завета к Новому. Закон (Ветхий завет) — национально ограничен, выражает мысль о богоизбранности одного народа, о превосходстве этого народа над всем другим. Благодать (Новый завет) имеет универсальный характер, выражает идею равноправия всех народов. Поэтому Ветхий завет — рабство, а Новый завет — свобода. Иларион сравнивает закон с тенью, лунным светом, а благодать — со светом, солнцем и теплотой.
Помимо этих образных сравнений, Иларион конкретизирует свою философскую концепцию на знакомых его читателям библейских сказаниях. Он приводит для иллюстрации историю Авраама и его двух сыновей. Старший сын Авраама Измаил был рожден от рабыни Агари. Это олицетворение закона, поскольку закон обязывал Агарь во всем подчиняться ее господину — Аврааму. Младший сын Авраама Исаак был рожден от свободного союза Авраама с его женой Саррой. Это образ благодати. Как младший сын Исаак был предпочтен отцом старшему сыну Измаилу, так и народ, позднее принявший христианство (возрожденный в благодати), становится ближе к Христу, своему отцу, чем народы, крестившиеся ранее. Развивая эту мысль, Иларион искусно полемизирует против притязаний византийской церкви на старшинство. Для новой веры нужны новые люди, говорит он. «Лепо бо бе благодати и истине на новые люди въсияти, невливают бо — по словеси господню — вина нового, учения благодатна, в мехы ветхы... но новое учение, новы мехы, новы языки, новое и съблюдеться, яко же и есть». Исследователи «Слова» Илариона обращали внимание на интересное совпадение приведенной в нем библейской легенды об Аврааме с изображениями на фресках XI века киевского Софийского собора, построенного Ярославом в 1037—1039 годах. В соборе на хорах, где во время богослужения присутствовав сам Ярослав с женой Ириной и детьми, а в другое время устраивались торжественные приемы послов и, кроме того, хранились положенные Ярославом книги и княжеская казна, стены были расписаны фресками, изображавшими историю Авраама, Caрры, Агари, Измаила и Исаака. Совпадение оказывается настолько полным, что даже замечание в «Слове» Илариона: «Яко человек иде на брак в Каны Галилеи, и яко бог воду, в вино преложи» — находит прямое соответствие в двух фресках Софийского собора, иллюстрирующих евангельский рассказ о чуде в Кане Галилейской и вечерню Христа с учениками. Это позволяет признать вполне обоснованным мнение исследователей, полагающих, что фрески Софийского собора и «Слово» Илариона были посвящены одной теме — теме равноправия «новых» христианских народов со «старыми», т. е. борьбе с притязаниями византийской церкви на гегемонию. Вполне возможно, что «Слово» Илариона было прочитано именно здесь, на хорах, в присутствии Ярослава и его жены Ирины, к которым Иларион непосредственно и обращался, как к людям «преизлиха насыщемся сладости книжная».
Обосновав в первой части своего «Слова» право «новых» христианских народов на равенство со «старыми», Иларион во второй части «Слова» сужает эту тему, конкретизируя ее рассказом о принятии христианства русским народом. «Вера бо благодатнаа,— говорит он,— по всей земли распростреся и до нашего языка русьского доиде». Иларион особо подчеркивает, что Русь по собственному желанию получила христианство и, следовательно, не нуждается ни в чьей религиозной опеке: «вся страны благий бог помилова, и нас не презре, въсхоте и спасе ны и в разум истиный приведе». Русскому народу, утверждает Иларион, принадлежит великое будущее: «И събысться о нас языцех речевое: открыет мышцу свою святую предо всеми языки и узрят вси конци земля спасение бога нашего». Патриотический пафос «Слова» Илариона чужд идее национального превосходства русского народа над другими народами. Иларион, описывая успехи христианства на Руси, видит в этом пример для всех народов: пусть все они хвалят бога, веселятся и «восплещут» руками ему. Высокое искусство Илариона как писателя сказывается в развитии основной идеи его «Слова», построенного по ступенчатому принципу: каждая новая часть сужает и конкретизирует основную тему. Если первая часть, посвященная теме вселенского значения христианства, была выдержана в спокойном ритме философского размышления, то вторая часть, рассказывающая о введении христианства на Руси, конкретизировала эту тему на отдельном примере и давалась с большим эмоциональным подъемом. Но наивысшим патриотическим пафосом была проникнута третья часть «Слова», представляющая собой похвалу князю Владимиру, крестившему Русь. Здесь основная тема «Слова» была доведена до предельного сужения: от вселенского распространения христианства — к христианизации Русского народа и далее к выбору христианства одним человеком — Владимиром. Зато образ Владимира в этой третьей части дается как наиболее полное выражение свободного принятия благодати, т. е. христианства, «новым» человеком. Начинается третья часть «Слова» признанием автора в слабости своих сил для достойного восхваления великих дел Владимира. «Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами великаа и дивнаа сътворьшаго, нашего учителя и наставниками великого кагана нашеа земля, Владимера». Подвиг Владимира, говорит Иларион, тем более значителен, что совершен в Русской земле, которая «ведома и слышима есть всеми концы земля». Да и сам Владимир был «внук старого Игоря, сын же славного Святослава», князей «в своа лета владычствующа, мужьством же и храбръством прослуша в странах многах и победами и крепостью поминаются ныне и словут». И далее Иларион говорит о Владимире как о «славном от славных», «благородном из благородных». Будучи священнослужителем, для которого язычник должен всегда быть ниже христианина, Иларион как истинный патриот восхищается славой русских князей-язычников, их победами над христианами-греками. Сила патриотического чувства поднимает Илариона над ограниченностью взглядов обычного церковника и делает его выразителем национальной гордости и государственных интересов русского народа. И в то же время Иларион не противоречит основному тезису своего «Слова», он не отходит от темы прославления христианства, поскольку, описывая заслуги русских князей-язычников, и в том числе Владимира, он сильнее убеждает своих слушателей и читателей в свободном, никем не навязанном принятии христианства древне русским государством. Это дает право Илариону поставить вопрос о канонизации Владимира, против которой решительно выступали в Константинополе. Довод за доводом приводит Иларион в своем «Слове» в доказательство «святости» Владимира. Став христианином, Владимир неустанно творил милостыню, очистился от языческой скверны, а введением христианства на Руси сравнялся с Константином, основавшим Византию. Мало того, Иларион утверждает, что подвиг Владимира был выше подвига Константина. Последний сделал христианство государственной религией в стране, где большинство населения уже исповедовало эту веру, а Владимир крестил страну языческую. Пафос Илариона достигает высшей степени, когда он, описав заслуги Владимира, обращается к умершему князю со словами: "Встани, о честная главо, от гроба твоего, встани, отряси сон! неси бо умерл, но спеши до общего всем встаниа. Встани, неси умерл, несть бо ти лепо умрети, веровавшу во Христа, живота всему мир! Отряси сон, взведи очи, да видиши, какоя тя чести господь тамо сподобив и на земли не беспамятна оставил сыном твоим." И автор «Слова» патетически указывает на присутствующих Ярослава с Ириной, сына и невестку Владимира, продолжающих начатое их отцом дело. Заканчивается «Слово» Илариона молитвой за всю Русскую землю, как бы подводящей итог всему произведению: «И донелиже стоит мир, не наводи на ны напасти искушения, ни предай нас в руки чуждих, да не прозовется град твой град плена, и стадо твое пришельци в земли нь своей». Высокая идейность «Слова» Илариона выражена в замечательной художественной форме. Все три части «Слова», каждая по-своему, разрабатывают единую патриотическую тему независимости русского народа, и все три части неразрывно связаны в одно целостное произведение. Ясность, соразмерность частей, благородство выражения мыслей — все делает «Слово о законе и благодати» выдающимся памятником древнерусской литературы XI века. При каких же обстоятельствах было создано «Слово» Илариона? В 1043 году Ярослав послал своего сына Владимира в поход на Царьград. Это был последний поход, предпринятый древнерусским государством против Византии. Военная победа должна была завершить политическую борьбу Ярослава. Вероятно, в связи с этим походом и было прочитано в Киевской Софии "Слово" Илариона, декларировавшее равноправие всех христианских народов. Ведь Киевская София по замыслу Ярослава должна была стать таким же политическим и культурным центром, каким для Византии была Константинопольская София. Международное положение древнерусского государства к середине XI века было очень прочным. Правители многих западноевропейских государств добивались чести породниться с киевским князем. Так, старшая дочь Ярослава Анна была выдана замуж за французского короля Генриха I, после смерти которого стала регентшей Франции. Вторая дочь — Анастасия — стала женой венгерского короля Андрея I. Руки третьей дочери Ярослава — Елизаветы — долго и упорно добивался скандинавский король Гаральд Смелый, прославивший себя не только военными победами, но и песнями в честь своей невесты — русской девы. Иностранные путешественники, побывавшие в Киеве в начале XI века, удивлялись его размерам, его обширной торговле, его искусству и ремеслу. Они называли Киев вторым Константинополем. По инициативе Ярослава, без одобрения константинопольского патриарха, в 1052 году Иларион был избран киевским митрополитом. Поставление Илариона киевским митрополитом явилось завершением политики Ярослава, направленной на укрепление независимости русской церкви, что по понятиям средневековья равнялось независимости государства. Идеологическим выражением этой национальной политики Ярослава и является созданное несколько ранее «Слово о законе и благодати» Илариона. Конгениальное позднейшему «Слову о полку Игореве», возникшему в иных исторических условиях, «Слово» Илариона воплотило с небывалым блеском идеи гуманизма, свободолюбия и равноправия всех народов, открыв собой тот великий путь, по которому пошла вся последующая великая русская литература на протяжении девяти столетий. Древнерусская литература эпохи Ярослава Мудрого явилась блестящим выражением расцвета всей древнерусской культуры,, экономики, политических и военных успехов русского народа. Отсюда проистекал оптимистический характер литературы этого времени, обращенный вперед, к великому будущему народа, в которое непоколебимо верили русские писатели первой половины XI столетия. Вот почему память об этой цветущей поре осталась на тысячелетие в былинах русского народа, постоянным действующим лицом которых является отец Ярослава Мудрого князь Владимир Святославович, прозванный Красным Солнышком. После смерти Ярослава Мудрого в 1054 году русская литература XI века начинает все сильнее отражать растущие противоречия русского раннефеодального государства. Феодальный способ производства, обеспечивавший рост производительных сил древней Руси, в то же время приводил к закабалению мелкого трудового люда города и деревни. Кроме того, развитие феодализма во второй половине XI века сопровождалось разделением единого древнерусского государства на ряд полусамостоятельных княжеств, что трагически сказалось на дальнейших судьбах русского народа, ослабив его обороноспособность в борьбе против вторжений степных кочевников, сначала половцев, а в XIII веке и татар. Усиление феодального гнета обостряло классовое противоречие в древнерусском государстве, вызывало активное сопротивление трудовых масс насилиям со стороны господствующего класса. В так называемой «Правде Ярославичей», составленной сыновьями Ярослава Мудрого, предусматривается целая система карательных мер за покушение на жизнь княжеских слуг и за ущерб, нанесенный княжескому феодальному хозяйству. «От кого же приходилось защищаться феодалу-вотчиннику?— пишет академик Б. Д. Греков.— Сосед, такой же феодал-вотчинник, едва ли станет красть голубя, курицу или утку, не станет запахивать межу княжеского или боярского поля. Он может явиться с вооруженной дружиной, сжечь имение и увести отсюда все наиболее ценное. С ним и расправа будет такая же: вооруженный наезд со всеми вытекающими отсюда следствиями. «Правда» Ярославичей, вырабатывая меры защиты, не об этой опасности говорит. Она видит опасность от населения соседних сел и деревень, враждебно настроенного к прочно осевшему в своем укрепленном гнезде крупному землевладельцу» (1). Наступление феодалов на общину приводило к разорению свободных земледельцев, к превращению их в зависимых людей; закабаление городских тружеников сопровождалось открытыми восстаниями, из которых нам известны: киевское восстание 1068 года, восстание смердов Суздальского края в начале 70-х годов XI века и второе киевское восстание 1113 года, в котором принимали участие наряду с горожанами и сельские смерды. Все эти факты не могли не найти отражения в русской литературе второй половины XI века, в которой на смену ясному и бодрому тону памятников предшествующего периода приходят мрачные и тяжелые раздумья. Именно этими новыми чертами отличается второй «Изборник» князя Святослава Ярославича, составленный в 1076 году. Составитель этого «Изборника», по имени Иоанн, по-видимому, имел в своем распоряжении богатую княжескую библиотеку,
-------------------------------
Б. Д. Треков. Киевская Русь. М., Госполитиздат, 1953, стр. 148.
-------------------------------
созданную еще Ярославом Мудрым при Киевском Софийском соборе. Иоанн в основу «Изборника» положил известные ему книги житейской мудрости, объединив их одной общей идеей, как он сам указывал в конце своего труда: «Коньчашася книгы сия рукою грешнааго Иоанна. Избьрано из мъног книг княжих... Коньчах книжькы сия в 6584 лето, при Святославе князи Русьскы земля».
Впрочем, из книг Иоанн заимствовал не так уж много: иногда небольшие отрывки, иногда отдельные изречения. В целом «Изборник» 1076 года представляет собой вполне оригинальное сочинение древнерусского писателя XI века. Весьма интересен стиль этого памятника, насыщенный народными поговорками («Даждь мокно-уштюму сухоту, зимному теплоту; омый скверну тела его, якоубог есть зело; сим бо на стезю подвига въступаеши, душа же от расслабления свобождаеши»), аллитерациями («Не буди горд да не поне похвалиться гроб») и даже рифмами, как это обычно для народных пословиц («Хранися от пития: оскверьняеть бо молитва твоя», «Кротость же есть никому не досажати ни в словеси, ни в делеси»). Некоторые статьи «Изборника», например «Слово некоего отца к сыну своему словеса душепользная» и «Наказание богатым», позволяют определить, к какому кругу читателей был он обращен. Это не только богатые и влиятельные люди, приближенные к князю и могущие оказать поддержку «добротворящим» или наказать «злотворящих», но и просто «рабы», «убогие», для сведения которых хозяевами их должны трижды прочитываться отдельные главы «Изборника». Всего в «Изборнике» 48 отдельных статей. Первая статья — «Слово некоего калугера» — говорит о значении чтения книг: «добро есть, братие, почитание книжьное... Красота воину оружие и кораблю ветрила — тако и правьднику почитание книжьное» Некоторые исследователи сближали эту похвалу книгам с соответствующей похвалой книгам из древнейшего летописного свода и объясняли это сходство участием Илариона в составлении «Изборника» 1076 года. Однако такое предположение вряд ли можно признать убедительным. Восторженное отношение к книгам, так ярко выраженное в древнейшем летописном своде, вероятно, было свойственно всему кружку писателей, группировавшихся вокруг Ярослава. Такое же отношение к книгам могло быть и у следующего поколения русских писателей XI века, к которому принадлежал Иоанн. Если бы в составленном им «Изборнике» Иларион принимал участие, то почему бы его имя не было упомянуто наряду с именем Иоанна?
Вслед за похвалой книгам в «Изборнике» идут статьи, содержащие правила поведения людей в различных житейских обстоятельствах. В статьях говорится о том, как следует почитать родителей, как наказывать детей, как относиться к жене и т. д. «Изборник» рекомендует своим читателям бережно сохранять тайны, скрывать мысли, «не скоро в смех впадати», «долу очи нисти», «едение и питие без говора с удьржанием» и т. п. Но не эти правила представляют собой основное содержание «Изборника». Его цель другая — обращение к богатым и знатным с призывом задуматься о растущих социальных противоречиях, о том, что «большая часть мира сего в ништете есть». Автор «Изборника» ясно видит рост антагонистических тенденций в феодальном обществе его времени. Он видит накопление богатств, с одной стороны, и крайнее разорение - с другой. Стремясь смягчить остроту этих противоречий, он обличает эгоизм господствующего класса феодалов, беззастенчиво эксплуатирующих трудящиеся массы, ставящих их на грань полной нищеты. «Яко дьва розбоя есть,— говорится в одной статье «Изборника»,— един, иже съвлачить с убогааго. Другый же, иже не одежать убогааго, а имение имея, та есть истиньны разбойник». Для смягчения классовых противоречий и предотвращения восстания эксплуатируемых масс против эксплуататоров автор «Изборника» видит только один путь: ограничение алчности богатых, раздача ими щедрой милостыни бедным. Он даже ставит вопрос о том, нужно ли жертвовать на церковь: «Камо есть польза приносите имение свое: в церковь ли, ли ништиим даяти?» И решает этот вопрос в пользу раздачи милостыни неимущим. Дарить имущество церкви можно, по его мнению, лишь в собом случае: «Обаче суть и церкви нь имуштя съсуд некыих нужьныих, тем же лепо приносите и дати. А иже в богатыя церкви приносить, то не весть, чьто по семь будет събираемая ту: многы бо церкви лихо събравъша и добре ею не устроивъша. Последи же или погыбоша небрегомы, или от татей и ратьник отьята быша приношения».
