Г. Н. Поспелов. "История русской литературы ХIХ века" Издательство "Высшая школа", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
4. Герцен и 1848 г.
В январе 1847 г. Герцен выехал с семьей во Францию, с трудом получив разрешение властей на кратковременное пребывание за границей. В Париже тогда назревали революционные события, кипели политические споры, привлекавшие передовую интеллигенцию разных стран. Из русских, там в это время жили Бакунин, Сазонов, Анненков, бывал наездами Тургенев, летом приехал лечиться Белинский и прочел Герцену свое письмо к Гоголю. Герцен с огромным интересом всматривался в общественную жизнь Франции, размышлял о ней и выразил свои впечатления в цикле фельетонов «Письма из Avenue Marigny», которые печатались в «Современнике». С осени того же года, переехав в Италию, он стал писать другой подобный же цикл — «Письма с Via del Corso», рассказывая в нем о своих впечатлениях об итальянском искусстве и итальянском национально-освободительном движении. В мае 1848 г., взволнованный событиями во Франции, Герцен вернулся в Париж и стал свидетелем поражения буржуазно-демократической революции, осознавая его как крушение своих идеалов, как свою «духовную драму». В июне 1849 г. Герцен принял участие в демонстрации парижских демократов и, опасаясь ареста, вынужден был уехать в Швейцарию, а через год поселился в Ницце. Здесь он пережил тяжелую семейную драму, завершившуюся смертью его жены. В сентябре 1850 г. Герцен ответил отказом на требование царского правительства возвратиться в Россию и, приняв швейцарское гражданство, стал политическим эмигрантом. Его имущество в России было конфисковано. «Духовная драма» Герцена явилась не только результатом поражения революции 1848 г.: она была подготовлена всем идейным развитием писателя. В его дворянско-революционном мировоззрении всегда была сильна демократическая тенденция. После некоторого преобладания либерально-просветительских настроений она вновь возымела теперь решающее значение. И снова оживились социалистические идеалы Герцена. Они были первоначальной, еще незрелой ступенью развития русского «критически-утопического» социализма, которая характеризовалась неопределенностью и мечтательностью в осознании идеала. Герцен и приехал во Францию с такими мечтами, надеясь увидеть их осуществление в победоносной борьбе французской демократии за республику. Но Франция находилась тогда на иной ступени социального развития, нежели Россия. Там «революционность буржуазной демократии уже умирала..., а революционность социалистического пролетариата еще не созрела» (1), хотя пролетариат и принимал активное участие в политической борьбе. Победа осталась за крупной буржуазией, выступившей в союзе с реакционным дворянством и церковью против трудящихся. Естественно, что Герцена, с его идеями молодого возникающего крестьянского демократизма, потрясло это поражение дряхлеющей французской буржуазной демократии до самой глубины души, что он увидел в нем страшную катастрофу демократическо- ----------------------------------------------- 1. Ленин В. И. Памяти Герцена. — Полн. собр. соч., т. 21, с. 256. ------------------------------------------------ социалистических идеалов вообще. Горькие итоги раздумий он выразил в цикле фельетонов «С того берега» (1848—1850), в самом ярком образце его художественной публицистики. Владея лишь началами диалектического материализма и не зная закономерностей общественного развития, Герцен стремился разгадать будущее европейских народов, сомневался и впадал в крайности. Во всей жизни «старой, официальной Европы» он видел теперь признаки разложения и приближающейся смерти. Эту обреченную цивилизацию он называет «феодально-монархической». Буржуазию и либерализм он считает лишь ее порождением. Даже «Северные Штаты» Америки для него — «последнее опрятное издание того же феодально-христианского текста». И само республиканско-демократическое движение кажется ему теперь только подпоркой «для поддержки падающего государственного устройства». Эта «благоразумная республика» на «золотушных ножках», это «пальятивные средства» (1) ничего не меняющие по существу. «...Действительного творчества в демократии нет и потому-то она не будущее. Будущее — вне политики, будущее носится над хаосом всех политических и социальных стремлений...» (2), — утверждает Герцен, отчасти повторяя монологи своего романтического героя Лициния. Герцену кажется, что это социалистическое будущее когда-нибудь создадут новые, «юные» и даже «варварские» народы, не испорченные дряхлеющей европейской цивилизацией. И он колеблется между верой в это смутное социалистическое будущее и горьким скептицизмом, отрицающим и социальный прогресс, и роль передовых умственных движений, видящим в истории лишь проявление стихийных круговоротов, подобных тем, какие существуют в природе. Но постепенно Герцен преодолевал свой скептицизм. Он сам разоблачил его в повести «Поврежденный» (1851). В ней он изобразил свою воображаемую новую «встречу» с русским дворянином, нервнобольным и неудачником, Евгением Николаевичем, который также остро переживает вопросы о будущем человечества и приходит к нелепому выводу, что вообще не нужно «строить и перестраивать вавилонскую башню общественного устройства», что идеал человека — это прозябание и покой на лоне природы. А рядом с ним выведен другой герой, доктор, в мышлении которого естественнонаучные взгляды выродились в профессиональный эмпиризм, не способный возвыситься до теоретических обобщений. В дальнейшем Герцен пытался обосновать свою идею о «юных народах», которые будут способны прийти к социализму. И он обращается мыслью к русскому народу, живущему особенной, самобытной жизнью, непохожей на жизнь западноевропейских народов. Он интересуется теперь, подобно славянофилам, общинным укла- ------------------------------------------------- 1. Герцен А. И. Собр. соч., т. 6, с. 60, 68, 73, 75. 2. Там же, с. 78. ------------------------------------------------- дом русской деревни. Но славянофилы идеализировали этот уклад за его патриархальность, за нравственную неиспорченность, видели в нем основу воображаемого единения дворянства и народа. Герцен же видит теперь в крестьянской общине, сообща владеющей землей, зародыш социалистических отношений, предшественницу социального единства и надеется, что в своем дальнейшем развитии русская община сможет избежать экономического расслоения, что «вследствие этого сельский пролетариат в России невозможен» (1). «...Какое счастье для России, — писал Герцен, — что сельская община не погибла, что личная собственность не раздробила собственности общинной; какое это счастье для русского народа, что он остался вне всех политических движений, вне европейской цивилизации, которая, без сомнения, подкопала бы общину и которая ныне сама дошла в социализме до самоотрицания» (2).
В своих новых социалистических взглядах Герцен стал предшественником русского народничества, которое в своих теориях также противопоставляло русскую крестьянскую общину европейской цивилизации. Но из этого не следует, что в начале 1850-х годов Герцен стал народником. Вера в развитие общинного уклада была более конкретной формой его социалистических убеждений, в которых выражалась демократическая тенденция его дворянско-революционного мировоззрения. Но он не оставил и своих надежд на решающую роль русского передового дворянства. Он считал, что именно «слой среднего дворянства» является в России «умственным центром грядущей революции», что «из этого именно сословия исходит все литературное движение» России (3). Характерным выражением этого противоречивого единства демократической и либеральной Тенденций во взглядах Герцена явилась его прокламация «Юрьев день!.. Русскому дворянству» (1853), очень напоминающая по логике мысли главу «Хотилов» в «Путешествии...» Радищева. Обращаясь к русскому дворянству (не к правительству) с призывом освободить крестьян, Герцен напоминает, что именно из рядов дворянства выходили до сих пор все революционно мыслящие русские люди: Муравьев и Пестель, Рылеев и Бестужев, Пушкин и Лермонтов. «Наконец, — продолжает он, — и мы, оставившие родину, для того чтобы хоть вчуже раздалась свободная русская речь, вышла из ваших рядов» (4). Однако, если дворянство не откликнется на такой призыв, Герцен считает возможным обратиться прямо к крестьянам, призывая их взяться за топоры и жечь усадьбы. «Страшна и пугачевщина,— пишет он, — но, скажем откровенно, если освобождение крестьян не может быть куплено иначе, то и тогда оно не дорого --------------------------------------------------
1. Герцен А. И. Россия. — Собр. соч., т. 6, с. 201. 2. Герцен А. И. Русский народ и социализм (письмо к Ж. Мишле), — Собр. соч., т. 7, с. 326. 3.
Герцен А. И. Россия. — Собр. соч., т. 6, с. 215—216. 4. Герцен А. И. Собр. соч., т. 12, с. 80. ------------------------------------------------- куплено. Страшные преступления влекут за собой страшные последствия» (1). Стремясь познакомить передовые круги западноевропейских стран, имевших тогда односторонние и превратные представления о России, с русским освободительным движением, Герцен создает одну из самых замечательных своих работ — «О развитии революционных идей в России» (1851). В ней он прослеживает и рост сопротивления угнетенных народных масс, и рост передовых идей в среде «образованного меньшинства». В соединении народного движения с революционной теорией он видит залог освобождения России. Особенное внимание он уделяет развитию передовой общественной мысли от декабристов до движения 40-х годов. Яркими и меткими штрихами характеризует Герцен крупнейших русских писателей и публицистов этого периода, в особенности Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Чаадаева, Белинского. Он подчеркивает при этом огромное, исключительное значение художественной литературы в общественной жизни страны. «У народа, лишенного общественной свободы, — писал он, —литература — единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести» (2). Герцен считал, что свободное русское слово должно звучать за границей не только для иностранцев, но прежде всего для самого русского общества, изнывающего под гнетом крепостнической реакции, что оно должно иметь для этого свои печатные органы. В августе 1852г. Герцен переехал на постоянное жительство в Лондон и вскоре стал принимать меры к организации собственной типографии. Объявление об открытии.«Вольной русской типографии» было разослано в феврале 1853 г., а в мае этого года она начала действовать, и Герцен получил возможность печатать на русском языке книги, брошюры, воззвания. Первыми его произведениями, вышедшими из «Вольной типографии», были прокламация «Юрьев день....» и брошюра «Крещеная собственность». Впервые в истории была создана бесцензурная русская печать, могущая найти доступ и в пределы николаевской России. Пережив свою «духовную драму», потеряв жену, устроившись с детьми в Лондоне, Герцен почувствовал, что целая эпоха в его жизни отошла в прошлое. Теперь у него «явилось френетическое (неистовое.— Г.П.) желание написать мемуар» (3). С осени 1852 г. он начал создавать свою знаменитую книгу «Былое и думы». Он писал и печатал ее отдельными частями в течение почти пятнадцати лет, перерабатывая и тщательно отделывая каждую часть. Книга отразила всю жизнь Герцена, с детских лет и до середины 60-х годов, и осталась незавершенной. ----------------------------------------------------- 1. Герцен А. И. Собр. соч., т. 12, с. 84. 2. Герцен А. И. О развитии революционных идей в России.— Собр соч. т. 7, с. 198. 3. Герцен А. И. Письмо к М. К. Рейхель. 5 ноября 1852 года. — Собр соч. т, 24, с. 359. ------------------------------------------------------ «Былое и думы» — произведение очень разностороннее и сложное по своим идейным задачам и содержанию. Это в основном мемуары, литературные воспоминания, в которых автор подробно и образно рассказывал о том, что ему действительно пришлось испытать, пережить, увидеть. Но этот автор — Герцен, человек большой творческой талантливости, разносторонней одаренности, высокого интеллектуального развития, человек, проживший очень разнообразную, красочную, богатую впечатлениями жизнь, весь захваченный идейной борьбой с деспотизмом крепостников в России, а позднее и буржуазии на Западе, и весь погруженный в интересы идейного развития передовой русской интеллигенции, а также интеллигенции западноевропейской. Вследствие этого «Былое и думы», сохраняя свое значение мемуаров, давая очень яркую, образную автобиографию писателя, представляют собой и нечто гораздо большее. «Мемуарность» в них часто становится лишь исходным заданием, лишь внешней формой изложения. И она перерастает то в меткие типизирующие зарисовки той реакционной среды, с которой сталкивался автор в юности, то в обобщающие образные характеристики тех выдающихся личностей, с которыми ему довелось встречаться, то в его многозначительные эмоциональные размышления по тем вопросам, которые поставила перед ним сама жизнь и на которые он должен был искать ответа. Предметом критического изображения является у Герцена, особенно в первой части мемуаров, русское крепостническое дворянство, та среда, где он жил в детстве и ранней юности. Ярко характерны здесь не столько отдельные представители самого барства — такие, как отец писателя И. А. Яковлев или его брат — «сенатор», сколько быт и нравы барского дома с его домочадцами, учителями, крепостной прислугой, с его «передней и девичьей», с повседневными, скрытыми от постороннего глаза отношениями. Но юноша скоро вышел из этого дома — в университет, в ссылку... И тогда в мемуарах выступает новая, еще более важная тема, захватывающая следующие три, самые значительные их части. Это— тема реакционной самодержавной власти, подавляющей всю страну, преследовавшей все, что осмеливалось выходить за пределы канцелярского и казарменного «порядка». Столкновения с представителями этого «порядка» — от простого унтера, запершего на ключ арестованного студента, до коронованного жандарма Николая I, конфисковавшего имущество непослушного эмигранта,— красной нитью проходят через всю жизнь Герцена. И автор «Былого и дум» подробно описывает каждое из таких столкновений, рисует колоритные фигуры носителей реакционной власти (вятского губернатора Тюфяева, генерала Дубельта и др.), характеризует бюрократические нравы, царящие в стране. И все это не только для того, чтобы вспомнить пережитое, но главное, чтобы заклеймить врага всей передовой России и тем самым своего личного врага. Именно в этих эпизодах своих записок Герцен особенно заметно вырастает из мемуариста в художника, умеющего через личное и случайное выявить существенное, превратить образ реального лица в социальный тип. Таково, например, изображение первой встречи с Тюфяевым. Читателю не важно, что это лично Тюфяев,— перед ним сатирический образ самодовольного и тупого царского бюрократа, напоминающий подобные образы у Щедрина. Другое значение имеют те эпизоды мемуаров, где Герцен повествует о своих знакомствах с выдающимися представителями русской и западноевропейской интеллигенции. Особенно значительна в этом отношении четвертая часть «Былого и дум», отразившая идейную борьбу в России 40-х годов. Здесь Герцен создал ряд метких и выразительных характеристик своих выдающихся современников, которые вошли в историю русского общественного движения и общественной мысли: Белинского, Грановского, Огарева, Чаадаева, Бакунина, Кетчера, Хомякова и других. Герцен характеризует не только общественные взгляды, но и выразительно рисует личности каждого из этих деятелей. Изображая свое общение со всеми этими лицами, Герцен тем самым дает характеристику и самому себе как мыслителю, как участнику политической борьбы той эпохи. В этих частях «Былое и думы» явились ценнейшим вкладом Герцена в историю русской, а в следующих также и в западноевропейской общественной мысли. Сам Герцен придавал наибольшее значение этой стороне своих мемуаров и указал на это в своем остроумном, афористическом их определении. «Былое и думы», — писал он,— не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге» (1). Формула «отражение истории в человеке» определяет не только содержание, по и литературную форму «Былого и дум» — их «отрывочность», эмоциональную одушевленность, непринужденность изложения. Мемуары Герцена — не спокойная летопись происшедшего. Живые картины «былого» автор всюду пронизывает еще более живыми «думами» о былом. И ему важна не внешняя последовательность событий, ему важно в своих думах подвести итоги былому, осознать пути своего развития, представить свою жизнь на суд самому себе и грядущим поколениям. «Это не столько записки, сколько исповедь...» (2), — предупреждает автор читателя в «Предисловии...». Создавая в Лондоне свои мемуары, Герцен в то же время искал возможности усилить свою борьбу за свобождеиие России. Весной 1855 г., после внезапной смерти Николая I, Герцен, окрыленный надеждами на решающие перемены, начал подготовку к изданию журнала «Полярная звезда». Он предлагал выпускать его регулярно, раз в четыре месяца. Но условия для этого были слишком трудны, и «Полярная звезда» стала фактически ежегод- --------------------------------------------------
1. Герцен А. И. Былое и думы. Предисловие к части пятой. — Собр. соч., т. 10. 1956, с. 9. 2. Герцен А. И. Былое и думы. Предисловие к ч. 1—3. — Собр. соч., т. 8, с. 9. -------------------------------------------------- ным альманахом. Первый ее выпуск появился в августе того же года. Само название альманаха, силуэты пяти казненных декабристов на обложке и эпиграф из Пушкина — «Да здравствует разум!» подчеркивали преемственную связь деятельности Герцена сдвижением дворян-революционеров 1820-х годов. Герцен надеялся на возможность возрождения этого движения и постоянно обращался из-за границы к друзьям па родине за сочувствием и поддержкой. Но друзья, даже такие, как Грановский, или отмалчивались, или прямо выражали свое несочувствие. Причиной тому была не только боязнь репрессий со стороны правительства. Основная причина была в том, что в России уже не было условий для роста дворянской революционности, что уже начиналось расхождение либерализма и демократизма как основных тенденций в деятельности и мышлении многих ближайших друзей Герцена. В развитии Герцена вскоре стала проявляться противоположная закономерность. В период подготовки к реформам у него возникли сильные колебания в сторону либерализма. Но когда русское крестьянство ответило на реформу крепостников решительным сопротивлением, Герцен понял свои ошибки. И последнее десятилетие своей жизни он твердо стоял на позициях крестьянской демократии. В «шестидесятые годы» Герцен ушел в политическую борьбу, и публицист в нем заслонил художника. К собственно художественному творчеству он почти не обращался. Итак, в 1840-е годы Герцен сделал значительный вклад в развитие русской литературы. Его реалистические произведения представляют собой переходную ступень от передовой дворянской литературы 20—30-х годов XIX в., возглавлявшей тогда общенациональное идейное развитие, к литературе революционно-демократической, перенявшей эту роль на новом этапе национальной жизни. Трензинский и Бельтов, Крупов и Любонька, крепостная актриса и «художник» — это литературные типы тех передовых русских людей, которые накануне общего кризиса самодержавно-крепостнического строя впервые осознали, что при всей своей личной обреченности они идейно уже сильнее дворянско-чиновничьего «Голиафа». Художественная форма произведений Герцена предвосхищала проблемные романы и сатирические повести демократов-«шестидесятников». Творчество Герцена живет в сознании нашей современности как художественное отражение неповторимого момента в исторической жизни русского общества, как средство идейного раскрепощения русского народа.
