Г. Н. Поспелов. "История русской литературы ХIХ века" Издательство "Высшая школа", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
3. Принципы осознания и изображения жизни
Своеобразное содержание творчества Тютчева нашло выражение и в своеобразии его форм — в принципах и приемах изображения жизни. Осознание действительности, выраженное в поэзии Тютчева, не могло найти себе полноценного выражения в формах эпического и тем более драматического творчества. Тютчев сознавал это, и все свои силы отдал лирике. Но его лирическая поэзия тематически отражает лишь отдельные стороны жизни. В природе поэта интересуют по преимуществу проявления ее стихийных сил, в человеке — главным бразом его эмоциональная стихия, в которой Тютчев видит его сущность. Все это и явилось основным предметом «философических» раздумий поэта, очень многозначительных и вместе с тем отвлеченных. Однако именно благодаря философской значительности своего миропонимания Тютчев мог так глубоко проникать в изображаемую им жизнь. Оно приводило поэта к утонченному восприятию стихий природы и душевной жизни человека, к своеобразному «вчувствованию» в них, к открытию в них таких свойств и оттенков, которые ускользают от обычного восприятия. Продолжая традицию пейзажной и медитативной лирики Жуковского, опираясь отчасти на лирические опыты немецкого романтизма, Тютчев обогатил русскую поэзию изощренным лирическим изображением природы и душевной жизни. При этом в самих принципах его изображения проявляются те же внутренние закономерности, что и в лирике Жуковского. В стихотворениях Тютчева душевные переживания человека, отрешенные от мира социальных отношений, при всей своей значительности не обнаруживают способности к самостоятельному развитию и проявляют все богатство и разнообразие своего содержания преимущественно через восприятие внешнего мира, через созерцание природы, находя утонченное выражение в эмоционально осознанных деталях пейзажа. А с другой стороны, сама природа раскрывает все богатство своих красок лишь тогда, когда она становится предметом эмоциональных переживаний человека, как бы проекцией его душевного мира. Поэтому у Тютчева лирические медитации всегда находят себе опору в восприятии природы, а лирические пейзажи всегда оказываются скрытым выражением эмоциональных раздумий поэта. И пейзажная лирика Тютчева — это не лирика впечатлений, ее образы, всегда заключают в себе глубокую обобщающую мысль. В явлениях природы поэт ищет отклик своим переживаниям и разрешение противоречий своего трагического мировосприятия. Сознавая «разлад» между своей мятущейся душой и гармонией жизни природы, поэт стремится преодолеть этот разлад и приобщается к этой гармонии. Содрогаясь от соприкосновения с ночным «хаосом», поглощающим обособленное существование, он исступленно любит жизнь в ее прекрасных, блестящих, дневных проявлениях, которые представляются ему «праздником» жизни. Собственно пейзажная лирика Тютчева и выражает обычно любование и восхищение поэта зримой красотой и прелестью природы. Особенное восхищение поэта вызывают те моменты жизни природы, когда с наибольшей активностью проявляются ее стихийные силы. Это — грозы, бури, волнения на море, весеннее оживление лесов и полей и т. п. «Люблю грозу в начале мая...», «Как весел грохот летних бурь...», «Как хорошо ты, о море ночное...» — такими восторженными признаниями начинает Тютчев некоторые лучшие свои стихотворения. Но своеобразное очарование поэт испытывает и при созерцании тишины природы, в особенности ее увядания, осеннего и вечернего оскудения ее красоты и звуков. «Есть в светлости осенних вечеров // Умильная, таинственная прелесть...», «Есть в осени первоначальной // Короткая, но дивная пора...», «Осенней позднею порою // Люблю я царскосельский сад...» — таковы зачины лучших стихотворений на эту тему. «Как увядающее мило! // Какая прелесть в нем для нас...», — восклицает поэт, изображая «полураздетый» осенний лес. Восхищение прелестью природы, то в буйстве ее стихийных сил, то в ее увядании, выражается, естественно, в изображении природы, лирических «пейзажей». В этом изображении поэт опирается обычно на традиционные приемы, первоначально возникшие еще в устном народном творчестве. Но эти приемы Тютчев применяет вполне оригинально, у него они лишены стилизации под народную поэзию. Таков прежде всего прием олицетворения явлений природы. Олицетворения у Тютчева вытекают из особенностей идейного содержания его поэзии. Они выражают его идеалистическое мировосприятие, его искреннее и глубокое убеждение в том, что в природе есть «душа» и что ее видимый прекрасный облик, ее «гармония», ее стихийные движения — все это проявления ее «души». Иначе говоря, олицетворения не только средство выражения мысли, но и принцип образного мышления поэта. Таково, например, стихотворение «Летний вечер». Заключая в себе картину наступления вечера, оно заканчивается развернутым образом-олицетворением: «И сладкий трепет, как струя, // По жилам пробежал природы, // Как бы горячих ног ея // Коснулись ключевые воды». Таково же, в еще большей мере, стихотворение «Конь морской», в котором стремительность движения морской волны, изображенной в ярких, впечатляющих деталях, олицетворяется отождествлением ее с живым существом — конем. Таково же стихотворение «Весенние воды», чьи образы всецело построены на олицетворениях, и т. п. Такое же значение получает в лирике Тютчева и традиционный прием образного параллелизма. Все поэтическое мировосприятие поэта основано на сопоставлении жизни природы и жизни человека. Но если в своих философских раздумьях поэт противопоставляет вечную природу и бренную человеческую жизнь, то в своем психологическом восприятии он находит между ними много общего. Поэтому многие стихотворения Тютчева начинаются образами пейзажа, а закапчиваются размышлением или сентенцией, относящейся к судьбе или душевной жизни человека.
Таково, например, стихотворение, изображающее радугу («Как неожиданно и ярко...»). «Воздушная арка», возникшая «на влажной неба синеве», восхищает поэта. Но он знает, что это — «минутное торжество» красоты природы, подобное мимолетному счастью человека. И он заканчивает стихотворение так: «Смотри — оно уж побледнело, // Еще минута, две — и что ж? // Ушло, как то уйдет всецело, // Чем ты и дышишь и живешь». Таково же стихотворение «Осенний вечер», в котором «кроткая улыбка увяданья» природы отождествляется поэтом со «стыдливостью страданья» человека. В некоторых лирических пьесах Тютчева образный параллелизм применяется как основной принцип композиции и все стихотворение строится на сопоставлении явлений внешнего мира с особенностями переживаний, мыслей, судьбы людей. Таковы, например, «Фонтан», «Смотри, как на речном просторе...», «Волна и дума», «Как дымный столп светлеет в вышине!..» и другие. С особенной лирической проникновенностью образный параллелизм проведен поэтом в стихотворении «Последняя любовь». Иногда эмоциональное отождествление жизни природы с человеческой жизнью не выражается в стихотворении непосредственно и открыто, но лишь подсказывается изображением природы, основанным на ее олицетворении. Тогда образ природы приобретает наряду со своим прямым значением также и значение иносказательное — становится символом человеческой жизни. Символическое значение имеют, например, стихотворения «Листья», «Не остывшая от зною...», «Зима недаром злится...», «Ты, волна моя морская...», «Чародейкою Зимою...» и другие.
Развернутые образы-олицетворения создаются поэтом, как это всегда бывает, из словесных олицетворяющих метафор. Метафоричность словесного мышления вообще — характерная черта поэзии Тютчева, вытекающая из ее идейного содержания. Олицетворяющая метафора для него — основной прием построения лирического образа. Например: «Лазурь небесная смеется...», «Лениво дышит полдень мглистый...», «Поют деревья, блещут воды...». Большое значение в построении образов олицетворенной природы получают у Тютчева, в частности, метафорические эпитеты. Они с особенной силой выражают романтическое мировосприятие поэта. Например: «Обвеян вещею дремотой, // Полураздетый лес грустит...»; «Небесный свод, горящий славой звездной, // Таинственно глядит из глубины...»; «Сладок, мне твой [морской волны] тихий шепот, // Полный ласки и любви...»; «Ночь хмурая, как зверь стоокий, // Глядит из каждого куста!..» и т. д.
Очень характерны у Тютчева также двойные эпитеты, иногда лишенные метафоричности, но всегда созданные для выражения утонченных эмоциональных впечатлений поэта. Например: «Гибкий, резвый, звучно-ясный... он [голос жаворонка] всю душу мне потряс!..»; или: «Там... легче и пустынно-чище // Струя воздушная течет...»; или: «И опрометчиво-безумно // Вдруг на дубраву набежит, // И вся дубрава задрожит // Широколиственно и шумно!»; «Усыпительно-безмолвны, // Как блестят в тиши ночной // Золотистые их [нив] волны, // Убеленные луной» и т. п.
В других стихотворениях Тютчева — их гораздо меньше — явления природы изображаются не в прямом или скрытом (символическом) параллелизме с явлениями человеческой жизни, но непосредственно возбуждают переживания поэта и его раздумья о них. Такие стихотворения, несмотря на наличие в некоторых из них развернутых образов природы, в жанровом отношении скорее являются «медитациями». Основное значение в них приобретает изображение процессов душевной жизни. В них поэт выступает мастером своеобразного лирического «психологизма». Психологические состояния человека вообще очень разнообразны. Но Тютчева интересуют только те, что связаны с его «философическим» миропониманием. Это состояния, отрешенные от социальности и связанные лишь с проблемой взаимоотношения человека и мироздания. Это переживания тоски личного бытия, стремления слиться с окружающей жизнью или же переживания страха перед темными «безднами» небытия, открывающимися ночью, и т. п. Но некоторые стихотворения заключают иное разрешение той же проблемы. Они выражают «философическую» романтику Тютчева — состояния восторженности, экстаза, порожденные приобщением сознания поэта к высшим сферам жизни. И поэт неизменно дает этим переживаниям объективно-идеалистическое истолкование. Они представляются ему «проблесками» какого-то высшего духовного мира, существующего будто бы за пределами земного существования. Здесь поэт изменяет своему «пантеизму» и возвращается к традиционному дуалистическому миропониманию, подсказанному религией. Таковы стихотворения «Проблеск», «Как сладко дремлет сад темно-зеленый», «Так в жизни есть мгновения...», «Е. Н. Анненковой». Особенно значительно мотивы экстаза раскрываются в стихотворении «Как океан объемлет шар земной». В нем поэт «пылающую бездну» своей души принимает за проявление тех «снов», которыми «кругом объята» земля, человеческая жизнь, и видит в ней «стихию», уносящую его по ночам «в неизмеримость темных волн». Но в своих идеалистических представлениях поэт уже освободился от тех наивных образов традиционной религии, которые были характерны для многих произведений Жуковского. Тютчев не говорит о «боге», «дьяволе», «ангелах», «рае» и т. п. Он выражает свою мысль в более общей и утонченней форме, говорит о чем-то «бессмертном», о «нездешнем свете», о «небе» и т. п. Имя божества поэт употребляет в большинстве случаев во множественном числе, как бы придавая ему языческий смысл. И само упоминание о «богах» становится в стихах Тютчева не выражением религиозных чувств, а скорее поэтическим символом, возвышающим мысль. Экстатические переживания поэта в его единении с мирозданием или в любви к женщине также выражаются па языке метафор. Но метафоры получают здесь иное, противоположное назначение по сравнению с метафорами лирического пейзажа. Они не олицетворяют неодушевленные явления природы — они, наоборот, как бы «овеществляют» процессы душевных переживаний и вызванные ими впечатления жизни. Напряженность и значительность переживаний отождествляются поэтом с ощущениями огня, света, блеска. Например: «И в нашей жизни повседневной // Бывают радужные сны...»; или: «И в чистом пламенном эфире // Душе так родственно-легко»; или «Сияй, сияй, прощальный свет // Любви последней, зари вечерней!»; или: «И мы плывем, пылающею бездной // Со всех сторон окружены...»; или «И не дано ничтожной пыли // Дышать божественным огнем»; или: «Как сердцу радостно, светлой и т. п. Сам процесс переживаний отождествляется со струей, течением, потоком, волнами. Например: «Как бы эфирною струею // По жилам небо протекло!»; или: «Настанет ночь — и звучными волнами // Стихия бьет о берег свой»; или: «Сумрак тихий, сумрак сонный, // Лейся в глубь моей души...»; «Чувства мглой самозабвенья // Переполни через край» и т. п. А воздействие высших сфер жизни на душу поэта отождествляется с восприятием звуков. Например: «Слыхал ли в сумраке глубоком // Воздушной арфы легкий звон»; или: «То потрясающие звуки, то замирающие вдруг...»; или «Над спящим градом, как в вершинах леса, // Проснулся чудный еже-ночный гул...»; или еще: «Но долго звук неуловимый //Звучит над нами в вышине» и т. д. Эмоциональные переживания Тютчева так значительны, а его психологическая рефлексия так глубока, что он воспринимает свой внутренний мир как самостоятельную стихию, обладающую собственными свойствами и закономерностями. И поэт создает лирический образ своей «души», также основанный на олицетворении. «Душа хотела б быть звездой...», — пишет он, например: или: «Душа моя — Элизиум теней, // Теней безмолвных, светлых и прекрасных»; или: «Душа, душа, спала и ты...// Но что же вдруг тебя волнует..?»; или: «Как жадно мир души ночной // Внимает повести любимой!..». Значительность и напряженность переживаний поэта, вызванных восприятием природы, находит выражение и в интонационно-синтаксическом строе его поэзии. Стихотворения Тютчева отличаются большой приподнятостью и живостью интонаций и, в частности, разнообразным применением «риторических» приемов выразительности — обращений, восклицаний, вопросов и т. п.
Прием обращения, который поэт применяет при изображении явлений природы, служит ему вместе с тем и новым средством их олицетворения, усиливающим метафоричность его лирических образов. Например: «И, глядя на тебя, пустынная река, // И на тебя, прибрежная дуброва, // «Вы, — мыслил я, — пришли издалека, // Вы, сверстники сего былого!»; или: «Нет, моего к тебе пристрастья // Я скрыть не в силах, мать-Земля!»; или: «Ты, волна моя морская, // Своенравная волна.; Ты на солнце ли смеешься // Отражая неба свод, // Иль мятешься ты и бьешься // В одичалой бездне вод...» и т. п. Обращаясь к олицетворенным явлениям природы, поэт обычно вопрошает или просит о чем-то и этим выражает свое переживание или свою мысль. Например: «О чем ты воешь, ветр ночной? // O чем ты сетуешь безумно?.. // Что значит странный голос твой, // То глухо жалобный, то шумный?..»; или: «Что ты клонишь над водами, // Ива, макушку свою? // И дрожащими листами, // Словно жадными устами, // Ловишь беглую струю?..»; или: «Вечер мглистый и ненастный... // Чу, не жаворонка'ль глас?.. // Ты ли, утра гость прекрасный, // В этот поздний, мертвый час?»; или: «Зыбь ты великая, зыбь ты морская, // Чей это праздник так празднуешь ты?» и т. п. Иногда обращение поэта к явлениям природы выражает такую силу чувств или такую значительность мысли, что сопровождается междометием. У Тютчева это, в большинстве случаев, междометие «о!». Например: «О, страшных песен сих не пой // Про древний хаос, про родимый!»; или: «О рьяный конь, о конь морской, // С бледно-зеленой гривой...»; или: «О, этот юг, о, эта Ницца! О, как их блеск меня тревожит!»; еще: «О, первых листьев красота, // Омытых в солнечных лучах...» и т. п.
Эмоциональная приподнятость восприятия природы выражается у Тютчева также через восклицательную интонацию поэтических предложений, начинающихся с наречия «как». Например: «Как тихо веет над долиной // Далекий колокольный звон...»; или: «Тихой ночью, поздним летом, // Как на небе звезды рдеют...»; или: «Как неожиданно и ярко, // На влажной неба синеве, // Воздушная воздвиглась арка // В своем минутном торжестве!» и т. п. Подобные же приемы интонационно-синтаксической выразительности характерны не только для пейзажной лирики, но и для «философических» медитаций Тютчева, раскрывающих внутренний мир поэта в его трагической противоречивости. Например: «О вещая душа моя» // О сердце, полное тревоги, // О, как ты бьешься на пороге // Как бы двойного бытия!..»; или: «О, как убийственно мы любим, // Как в буйной слепоте страстей // Мы то всего вернее губим, // Что сердцу нашему милей!»; или: «О, как на склоне наших лет // Нежней мы любим и суеверней...» и т. п. В интонационно-синтаксическом строе поэзии Тютчева сказывается и ее «философический» пафос. Поэт не только переживает, но и мыслит, интонации его речи часто не только взволнованны, но и значительны, важны, иногда даже торжественны. Так, в ряде стихотворений поэт создает афористические зачины с помощью торжественно-утверждающего значения глагола «есть». Например: «Есть в светлости осенних вечеров // Умильная таинственная прелесть...»; или: «Есть в осени первоначальной // Короткая, но дивная пора...»; или: «Есть и в моем страдальческом застое // Часы и дни ужаснее других...»; еще: «Две силы есть — две роковые силы... Одна есть Смерть, другая — Суд людской» и т. п. В других случаях подобное торжественно-утверждающее значение получает наречие «так». Например: «Так, в жизни есть мгновения, // Их трудно передать...»; или: «Так, ты жилица двух миров...», или: «Так! но, прощаясь с римской славой, // С Капитолийской высоты // Во всем величье видел ты // Закат звезды ее кровавой!..» и т. п. Значительность и важность раздумий о жизни поэт выражает и самим подбором слов в своей поэтической речи. Его лексика нередко отличается возвышенной и торжественной архаичностью — применением «славянизмов». Например: «Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья, // И в оный час явлений и чудес...»; или: «Уж солнца раскаленный шар // С главы своей земля скатила...»; или: «Сии светила, как живые очи, // Глядят на сонный мир земной...»; или: «То глас ее: он нудит нас и просит...»; еще: «Люблю сей божий гнев! Люблю сие, незримо // Во всем разлитое, таинственное Зло...»; еще: «Уста с улыбкою приветной, // Румянец девственных ланит...» и т. п.
Всем этим создается ораторский стиль лирики Тютчева, напоминающий оды XVIII в. Наконец, и в ритмическом строе поэзии Тютчева сказывается ее медитативно-философская направленность. Она отличается разговорно-декламационным строем интонаций и продолжает в этом отношении державинско-пушкинскую традицию русской поэзии. Тютчев тяготеет поэтому к силлабо-тоническому стихосложению, а в его пределах — к двухсложным, в особенности к ямбическим метрам. Он создал всего около 230 стихотворений, из них около 125 написаны четырехстопным ямбом и свыше 40 — пятистопным; следующее место занимает четырехстопный хорей — 27 стихотворений. Строфическая организация стихотворений Тютчева в большинстве случаев очень проста. Это обычно четверостишия, чаще с перекрестной, иногда с кольцевой или парной рифмовкой, тяготеющие к смысловой и синтаксической законченности. К более сложным строфическим формам поэт обращался сравнительно редко и не проявлял стремлений к необычайным и изысканным рифмам. Поэзия Тютчева — выдающееся явление в истории русской литературы XIX в. Она отличается глубиной и внутренним единством содержания и вместе с тем утонченностью формы. На новом этапе развития русской общественной жизни Тютчев по-своему продолжал традиции этико-философического романтизма Жуковского. Но Тютчев отказался от наивных, религиозно-мифологических представлений и самостоятельно создал своеобразное философско - идеалистическое миропонимание, «пантеистическое» по своим основам. Однако тютчевское миропонимание было более пессимистическим по сравнению с миросозерцанием Жуковского и выражало трагические настроения, связанные с деградацией дворянского уклада жизни. Однако объективное значение поэзии Тютчева выходит далеко за пределы выраженных в ней субъективных представлений поэта и иногда противоречит им. Лирические пейзажи Тютчева, связанные в его сознании с мотивами эфемерности человеческой жизни, выражают романтическое восхищение красотой природы, передают тончайшее восприятие ее очертаний, красок, звуков и этим способствуют развитию эстетического сознания общества. Философские «медитации» поэта, связанные с настроениями трагизма, заключают в себе утонченную эмоциональную рефлексию, погружающую мысль человека в его внутренний мир, и этим способствуют нравственному развитию общества — углублению и облагораживанию человеческих переживаний. Поэзия Тютчева стала значительным вкладом в национальную духовную культуру и до сих пор сохраняет свое значение.
