Г. Н. Поспелов. "История русской литературы ХIХ века" Издательство "Высшая школа", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
3. На новом подъеме
Большие перемены, происшедшие в русской политической жизни в 1856—1857 гг., вызванный ими новый общественный подъем привели к значительным изменениям в идейных настроениях Тургенева. Сильные стороны его мировоззрения снова получили преобладающее значение, и это привело писателя к новым творческим достижениям. Однако общественная жизнь в стране была теперь не та, что в 40-е годы. Общий кризис старого строя уже наступил и был осознан как его защитниками, так и его врагами. Силы, сознательно враждебные всему помещичьему строю, значительно возрастали. Уже складывалось революционно-демократическое движение, начавшее в условиях ослабевшего цензурного гнета своего рода идейный штурм этого строя во имя освобождения трудящихся масс. Тургенев, часто встречавшийся в редакции «Современника» с Чернышевским, а затем и с Добролюбовым, сознавал глубокое несоответствие и противоречие между своими взглядами и взглядами революционеров-демократов. И он пытался как-то определить свои идеалы в противовес идеалам демократов, вносивших во все области умственной жизни пугавшую его идею крестьянской революции и сознательно идущих на раскол с либеральным движением. Тургенев не был теоретиком. Но в своих произведениях, а отчасти и в общественных выступлениях он достигал довольно отчетливого осознания собственных общественных идеалов. Это были, в основном, те же либерально-просветительские идеалы, какие писатель выразил еще в «Заметках» начала 40-х годов. Это были идеалы полного правового освобождения крестьян на основе их взаимовыгодного и узаконенного земельного размежевания с помещиками по инициативе и с активным участием последних. Такое освобождение могло бы обеспечить быстрое экономическое развитие страны, развитие гражданского самосознания народа и приобщение его к благам просвещения и культуры. Как можно было осуществить такие идеалы при безраздельном политическом господстве крепостников и при растущем недовольстве и брожении среди крестьян, — Тургенев не знал. Но он чувствовал все огромные трудности этого и обращал основное внимание не на политическую, а на нравственную сторону своих идеалов. С этой стороны они казались ему особенно возвышенными и значительными. Тургенев стремился придать своим идеалам общенациональное, всенародное значение, какого они на самом деле уже не имели. Он готов был видеть в них воплощение какой-то всеобщей «истины» и «добра», осознавал их как «правду родной земли». В этих идейных стремлениях писатель был совершенно искренним, и они вызывали в нем возвышенные и благородные романтические переживания. В свете этих высоких, романтических и будто бы общенациональных идеалов Тургенев отрицал взгляды революционной демократии как будто бы рассудочные, доктринерские и только групповые. Еще в октябре 1855 г. в некрологе «Два слова о Грановском» Тургенев дал отчасти верную, но одностороннюю оценку личности умершего ученого в свете своей гражданской романтики. «Мы нуждаемся теперь, — писал он, — в бескорыстных и неуклонных служителях науки, которые... говоря нам о добре и нравственности — о человеческом достоинстве и чести, собственною жизнью подтверждали истину своих слов...». Указывая на «возвышенную чистоту» и «душевную красоту» жизни и деятельности Грановского, Тургенев подчеркивал, что ученый был чужд «педантизма», что у него не было «личных прихотей и умствований», что он преподавал науку, «не силясь согнуть ее... в систему», что «он сеял свои семена днем, при свете солнца» и поэтому в их «плодах» не будет ничего «горького» (1). В период общественного подъема романтические идеалы писателя нашли выражение и в его творчестве. Подготовительным произведением в этом смысле была повесть «Ася» (1857). В ней, как и в других повестях середины 50-х годов, когда в либеральной критике процветали идеи «чистого искусства», Тургенев как бы старался обойти общественные противоречия жизни и изображал только личные, сердечные переживания своих героев. «Ася» — это повесть о случайной встрече русских юноши и девушки за границей и о тяжелой личной драме, внезапно происшедшей между ними. И тем не менее эта повесть основана на глубокой внутрен-
---------------------------------------------------------------- 1. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем. Сочинения, т. 6. М. — Л., 1963, с. 373—374.
---------------------------------------------------------------- ней антитезе социальных характеров двух главных героев, может быть, не до конца осознанной самим автором. В характере главного героя «Аси» автор лишь слегка наметил те же тенденции миросозерцания либеральной дворянской интеллигенции, которые он осознавал в своих предыдущих произведениях. Подобно герою «Фауста», он жаждет возвышенных наслаждений, часто совершенно беззаботных и даже бездумных. И не успев в этом, он, подобно Гамлету из Щигров или рассказчику из «Поездки в Полесье», легко впадает в пессимистические размышления о жизни, которые обрамляют его рассказ. Но основной тенденцией в его характере является теперь стремление к счастью. По сути дела, в этом стремлении было, конечно, немало дворянского прекраснодушия и даже своего рода «обломовщины». Однако Тургеневу казалось важным осознать в них другую сторону. Ему казалось, что жажда счастья — это день молодости, что в ней так много нравственной чистоты и благородства, что она все же есть лучшее проявление жизни, ее полноты, ее расцвета. Больше того: ему казалось, что в стремлении к возвышенным душевным наслаждениям его герой может, в конце концов, постигнуть какие-то высокие идеалы, как-то приобщиться к истине, добру, справедливости. В сюжете повести Н. испытывает счастье только в случайном общении с людьми, в любовании природой да в пробуждающемся чувстве к необыкновенной девушке. Но автору этого довольно, и он уделяет много места подробному и приподнятому, по сути дела, романтическому изображению душевных переживаний героя. Но Н. не только возвышенно переживает, он стремится и к важным размышлениям. Это размышления «о России» и о своем желании «дышать русским воздухом, ходить по русской земле». Что он будет делать на родине, Н. не знает и даже не задается этим вопросом. Но из его любви к родине и возник его искренний интерес к Асе, простой русской девушке, полукрестьянке по происхождению, прожившей все свое детство в мужицкой избе. Эта девушка тоже стремится к счастью, но иначе, чем дворянин Н., избалованный беззаботной жизнью. Еще в пансионе она вела внутреннюю, нравственную борьбу с девушками-дворянками, презиравшими ее и сама презирала лесть и трусость. Путешествуя с богатым братом за границей, она с трудом овладевает своим новым положением, и хотя внешне она весела и даже шаловлива, но внутренне тяготится такой жизнью. Она хотела бы уйти с толпой богомольцев, «пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг...». И в личной жизни ей нужно встретить того, кто укажет ей подобный путь — ей «нужен герой, необыкновенный человек...». Тургенев мог бы попытаться сделать Н. подобным «героем». Для этого он должен был бы глубже и яснее раскрыть мысли Н. о России, найти в них то, что могло бы действительно увлечь девушку и соответственно разрешить любовный конфликт. Но писатель не захотел пойти по этому ложному пути. Он очень правдиво оценил внутренний мир Н., показав всю субъективную значительность и утонченность его переживаний, он вместе с тем показал их индивидуалистическую ограниченность и эмоциональную стихийность, отсутствие в них какой-либо последовательности мышления и нравственной целеустремленности.
Все это и раскрывается в развитии действия повести. Н. легко отдается своим изменчивым впечатлениям, но не умеет понять ни девушку, ни самого себя, а в решающий момент их отношений колеблется и лукавит перед собой и перед Гагиным. Этим проявляется не только слабость его характера, но и слабость романтических стремлений, а в конце концов, вся иллюзорность либеральной романтики. Поэтому Чернышевский, посвятив разбору повести Тургенева целую статью (1), имел полное основание увидеть в этом главную сторону ее идеи и воспользоваться его для того, чтобы разоблачить перед лицом русской общественности все внутреннее бессилие либерального движения. Но для Тургенева идейное осознание социальной слабости передовой дворянской интеллигенции имело иной смысл. И он раскрыл его в своем новом большом произведении, прямо продолжающем «Асю», — в романе «Дворянское гнездо». Писатель работал над ним летом и осенью 1858 г. в Спасском-Лутовинове, занимаясь в это же время «устройством быта» своих крестьян. Он переводил их на оброк с уступкой половины земли за годовую плату и нанимал вольных работников для своего хозяйства. Тогда же он участвовал в тульском съезде помещиков и в оформлении декларации об условиях освобождения крестьян. То, что в образе Н. было лишь слегка намечено, получило довольно полное и разностороннее выражение в образе Лаврецкого. Одна из важных его сторон — это история рода Лаврецких, как бы новая «родословная... героя», создавая которую Тургенев по-своему продолжал Пушкина. Но Пушкин родословной Езерского, как и «Моей родословной», указывал на большое политическое значение исконного русского дворянства во всем историческом прошлом страны. Тургенев же решает более скромную задачу. Он хочет подчеркнуть своеобразие идейных позиций современных передовых дворян по сравнению с их дедами-крепостниками, не имевшими никаких общественных идеалов, а также с их отцами, современниками и друзьями декабристов, стремившимися внести в русскую общественную жизнь «системы», заимствованные на Западе. Это та же борьба с чужими «системами», что и в статье о Грановском, и направлена она, конечно, не против декабристов, но против революционных демократов, хотя о них в романс ни слова не сказано. ------------------------------------------------------
1. См.: Чернышевский Н. Г. Русский человек на rendez-vous. — Полн. собр. соч., т. 5. М., 1950, с. 144—155. -----------------------------------------------------
Зато в романе выведен тип новейшего реформатора-чиновника, который предлагает изменить русскую общественную жизнь путем государственного вмешательства, путем внедрения «хороших учреждений», также заимствованных на Западе. В образе Паншина выражено сатирическое отрицание этого типа, а тем самым и отрицание всех мероприятий реакционной власти по подготовке к реформам «сверху».
Лаврецкий — идейный противник Паншина. Он представляет собой «земские» либерально-реформистские тенденции в русском дворянстве пред реформенного периода. Лаврецкий не враг западноевропейской культуры, он усердно учится в Париже и готов учиться еще. Но он враг всяких готовых «систем», особенно заимствованных на Западе. Он враг «надменных переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой в идеал». Он сторонник «признания народной правды и смирения перед нею». «Родная земля», «народная правда», «вера в идеал» — все это у Тургенева высокие слова, выражающие романтическое утверждение либерально-просветительских идеалов. Это вполне искренняя попытка провозгласить единение земско-либерального движения дворянства с трудовым народом, в противовес как бюрократической «системе» реакционной власти, так и революционным «системам» демократов. Тургенев хорошо сознает при этом как мрачную и косную силу первой из них, так и великую интеллектуальную силу второй. И он силится найти и показать в противовес им нравственную высоту своего идеала. Но эта высота, естественно, не может быть обоснована никакими реальными достижениями в деятельности передовых дворянских кругов. Неподкупное служение науке со стороны людей, подобных Грановскому, или искусству со стороны людей, подобных самому Тургеневу,— все это очень благородные свойства, но все это слишком слабый аргумент перед лицом таких огромных задач, как переустройство всех основ национальной жизни. И Тургенев обращается к идее «смирения перед народной правдой», к идее самоотречения и принесения в «жертву» самого себя и целого «поколения», к идее скромного, незаметного труда на самом «дне» национальной жизни. Ему кажется, что этот пафос жертвенности может придать его идеалам высокое общенациональное значение. «И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, — размышляет Лаврецкий, вернувшись в усадьбу, — кто входит в ее круг, — покоряйся; здесь незачем волноваться, нечего мутить: здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом». Эта скромная, тихая, трудовая жизнь рядом с народом и в каком-то смысле вместе с ним противопоставлена в романе и суете парижских удовольствий жены Лаврецкого, и суете бюрократической деятельности Паншина, а за пределами романа — суете интеллектуальных споров в редакциях петербургских журналов. Во всем этом Тургенев отчасти перекликался со славянофилами, вовсе, однако, не совпадая с ними в содержании своих прогрессивных, просветительских
идеалов. Отказ от крайностей интеллектуальной жизни, высокая оценка эмоциональной стихии в человеке являются характерной чертой нравственно-романтического идеала Тургенева. В отличие от умствования героев, вышедших из кружков (щигровского Гамлета, Рудина), и подобно героям «Фауста» и «Аси», Лаврецкий не «умствует», но тихо размышляет и созерцает жизнь. Но Тургенев хочет подчеркнуть и общественную актуальность своего идеала, указать на его практическую злободневность. Не имея возможности поручить эту задачу Лаврецкому с его внутренней созерцательностью, он вводит для этого особое эпизодическое лицо — Михалевича. Внешне Михалевич несколько напоминает Рудина — своей склонностью к спорам и красивой фразе, своим потрепанным видом неудачника. Но по существу это лишь резонер при Лаврецком. Между ними нет принципиальных расхождений, и они спорят лишь по традиции студенческих лет. Михалевич осуждает Лаврецкого только за «байбачество», он призывает его лучше осознать свои задачи и скорее взяться за их осуществление. Сюжет романа всецело раскрывает его идейную направленность. Автор сделал Лаврецкого по происхождению сыном-англомана и простой крестьянки. По воспитанию Лаврецкий — студент Московского университета 30-х годов и вместе с тем «спартанец», человек неиспорченного сердца и крепкой физической организации, как бы созданный для труда. Он уже испытал в прошлом всю суетность брака с развращенной генеральской дочерью и вступает в роман человеком, умудренным жизнью, в ореоле глубокого лучного страдания. Теперь он встречает девушку, нравственно воспитанную не родной матерью, легкомысленной барыней, а крепостной няней, девушку, впитавшую в себя романтику житийных легенд и, подобно Асе, готовую идти «на молитву, на трудный подвиг». Автор сделал Лаврецкого соперником Паншина и этим оттенил романтический гмысл сближения Лаврецкого с Лизой. Чтобы усилить его, он ввел в роман Лемма, несчастного, но возвышенно мыслящего немецкого музыканта, сочинившего свою «дивную» мелодию в ночь свидания Лаврецкого и Лизы в саду. Особенно важны в романе эпизоды развязки и эпилога. Эти эпизоды призваны связать общественное «дело» Лаврецкого с идеей нравственного самоотречения и окружить эту идею ореолом трагизма. Внезапный приезд жены Лаврецкого разбивает его истинное счастье. Лиза идет в монастырь, Лаврецкий же остается не только «одиноким», но и в 45 лет «стариком» и даже «бездомным странником», т. е. человеком бессемейным, нравственно неприкаянным. Он, оказывается, «выучился пахать землю», обеспечил и упрочил «быт своих крестьян», но его жизнь почему-то «бесполезная». Из раздумий Лаврецкого в эпилоге следует, что теперь, в период подготовки к реформам, Тургенев видит в этой трагической самообреченности героя судьбу целого поколения передового дворянства — судьбу своего поколения, которому приходилось «отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди мрака» николаевской реакции. Но на смену ему уже идет будто бы более счастливое, новое поколение, представленное в романе молодежью в доме Калитиных. В то же время Тургенев так датирует сюжет своего романа, что Лаврецкий оказывается старше автора на целых 13 лет — его хозяйственные успехи и устройство крестьян приходятся на вторую половину 40-х годов, и «мрак» реакции, видимо, не очень мешал ему в этом. Таковы особенности идейной направленности «Дворянского гнезда», обусловленные стремлением Тургенева романтически оправдать идеей жертвенности свои либерально-просветительские идеалы. И писателю в значительной мере удалось этого достигнуть. Успех нового романа, опубликованного в первом номере «Современника» за 1859 г., был огромный и бесспорный. Добролюбов вскоре с сочувствием отметил это. «Он, — писал критик о Тургеневе,— умел поставить Лаврецкого так, что над ним неловко иронизировать... Драматизм его положения заключается уже не в борьбе с собственным бессилием, а в столкновении с такими понятиями и нравами, с которыми борьба, действительно, должна устрашить даже энергичного и смелого человека...». «В нем (Лаврецком. — Г. П.) есть что-то законно-трагическое, а не призрачное... и это, вместе с достоинствами исполнения, привлекло, к «Дворянскому гнезду» единодушное восторженное участие всей читающей русской публики». Итак, «Дворянское гнездо» — произведение очень цельное в художественном отношении и очень значительное по содержанию. Написанное в разгар либеральной шумихи вокруг подготовки к крестьянской реформе «сверху», оно было искренним романтическим призывом к более прогрессивной реформаторской деятельности «снизу», к единению дворянства с народом. И вместе с тем оно заключало правдивое и реалистическое раскрытие всей ограниченности перспектив такой деятельности, всей ее глубокой внутренней слабости и даже обреченности. Этой правдивостью своего содержания роман Тургенева идейно вооружал не либеральное дворянское движение, а русскую демократию.
