Г. Н. Поспелов. "История русской литературы ХIХ века" Издательство "Высшая школа", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
6. Идейный и творческий кризис
Вскоре после публикации «Отцов и детей» в творчестве Тургенева наступил период упадка. Политические события лета 1862 г., показавшие силу реакции и слабость передовых кругов, снова, еще сильнее, чем в 1848 году, испугали Тургенева и вызвали в нем глубокие идейные колебания. Теперь с еще большей силой проснулись в его душе настроения скептицизма и пессимизма в понимании человеческой жизни. С осени 1861 г. Тургенев в течение почти двух лет с трудом работает над новой повестью «Призраки», предназначая ее для журнала М. Достоевского «Время». В ее фантастическом сюжете писатель снова, как и в повести «Фауст», пытается утверждать возможность влияния на жизнь человека таинственных, потусторонних сил. В ряде картин и сцен он вновь выражает мысль о ничтожестве общественной жизни как буржуазного Запада, так и задавленной реакцией России, о господстве в историческом прошлом человечества то грубой силы деспотизма, то разнузданной жестокости народных бунтов. Вся жизнь людей на земле, все достижения цивилизации кажутся ему теперь ничтожными, бессмысленными и скоропреходящими. И только в искусстве Тургенев видит осуществление высоких, но совершенно отвлеченных идеалов добра и красоты.
Те же настроения писатель выразил в лирических фрагментах «Довольно», задуманных в то время, когда он с тревогой готовился к поездке из-за границы в Петербург для допроса в Сенате по обвинению в «сношении с лондонскими пропагандистами», т. е. с Герценом и Огаревым. Человек, снова утверждает Тургенев, это слабое и эфемерное дитя вечно создающей и вечно разрушающей природы, и все в его жизни суетно, мелко, ничтожно. Только «искусство», «красота» — это как будто нечто более «сильное», чем другие «утешительные слова», такие, как «народность, право, свобода» и «Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89-го года». Но все же и искусство «бренно», утверждает теперь писатель, и оно — «тлен и прах...». В таком тяжелом настроении, вызванном обострением политической борьбы в России, Тургенев задумал в начале 1863 г. роман «Дым», что и отразилось на особенностях его содержания и формы. В романе нашло свое выражение характерное для Тургенева, но неверное понимание расстановки социальных сил в пореформенной России. С одной стороны, в нем резко отрицательно изображены реакционные чиновно-светские круги, близкие к правящим сферам и мечтающие о возврате назад, об ограничении и без того куцых реформ; с другой — столь же резко критически изображена политическая эмиграция, с ее увлечениями идеями Чернышевского и Герцена. В центр романа, в противовес и тем, и другим, вновь поставлен либеральный помещик, изучающий агрономию и технологию, чтобы с их помощью добиться в своем имении решающих хозяйственных успехов. Но отрицательное отношение Тургенева как к представителям реакции, так и к сторонникам революции вытекает теперь из тех умонастроений, которые он выразил в «Призраках» и «Довольно». Жизнь большинства в русском обществе основана, по его мнению, на духовном рабстве — рабстве перед властью у реакционеров, рабстве перед модной революционной фразой у демократов. По существу своему эта жизнь будто бы одинаково нелепа и пуста. Поэтому в образах генералов и их дам, развлекающихся на курорте, писатель подчеркивает только их самодовольное кривлянье и глупое фразерство, а в образах разночинцев, приехавших за границу с революционными задачами, — только их крикливую заносчивость и жонглерство громкими словами.
Увлеченный своим глубоким скептицизмом, Тургенев тенденциозно и с помощью лишь внешних эффектов принижает и саркастически высмеивает тех и других. Это лишает образы отрицательных героев романа какой-либо сатирической углубленности, придает им оттенок карикатуры и памфлета. Писатель и не скрывает этого. Он даже намекает иногда в характеристиках этих героев на определенных реальных лиц. Темным прошлым Ирины, «страшной историей» Вельской и Потугина он намекает на любовные похождения Александра II. В генерале Ратмирове современники легко могли узнать генерал-губернатора Альбединского, засекавшего крестьян до смерти. Изображая Губарева как провозвестника повой политической доктрины, собирающего вокруг себя толпу доверчивых поклонников, Тургенев намекал на Н. Огарева, который как раз во время создания «Дыма» в ряде статей, напечатанных в «Колоколе», развивал народническую теорию общинного социализма. Огарев видел в общине начало, призванное обновить мир, и отрицал цивилизацию Запада, созданную буржуазией и вырождающуюся вместе с ней.
Подобные же взгляды развивал тогда и Герцен в цикле статей «Концы и начала», направленном отчасти против взглядов Тургенева. И Тургенев в «Дыме» отвечает ему, защищая европейскую цивилизацию и сомневаясь в том, что патриархальная крестьянская община может обновить мир. Однако и в этой полемике он проявляет теперь крайнюю односторонность и скептицизм, граничащий с национальным самоотрицанием. Он вводит в роман героя-резонера Потугина, заставляя его в длинных тирадах, отвлекающих от хода событий, с иронией бранить все русское и, наоборот, превозносить западноевропейскую культуру во всех ее проявлениях. Литвинов как будто не соглашается с Потугиным, но потом приходит к подобным же выводам. Вместе с тем он — сторонник реформ, сторонник той «свободы», которую получило русское крестьянство из рук помещичьей реакции. Для него будущее России — в медленном и мучительном преодолении пережитков крепостничества, в постепенном приобщении русского народа к благам европейской цивилизации. Сам Тургенев видит основную силу, ведущую русское общество по этому пути, по-прежнему в либеральной интеллигенции, будто бы свободной идейно и морально, в таких людях, как Литвинов и Таня. И он пытается теперь сделать дворянина-либерала человеком, уверенным в себе, в своих силах и своем будущем. В кульминационной сцене любовной интриги, когда Ирина хочет уехать от мужа с Литвиновым, но не решается порвать с аристократической средой, Литвинов — тургеневский «русский человек» — впервые довольно мужественно ведет себя на этом «rеndez-vous». Но вместе с тем писатель уже не может дать своему положительному герою тех возвышенных, общенациональных, просветительских идеалов, какие все же были у Лаврецкого и Лежнева. Он даже подчеркивает, что у Литвинова нет никаких «политических убеждений», что русским будто бы ещё «рано» их иметь. Объективно главный герой «Дыма» являет вслед за Кирсановым новую ступень идейного оскудения дворянского либерализма. Для него уже ясно обозначается позиция культурнических «малых дел», лишенных всяких просветительских иллюзий. Литвинов выдвигает такое понимание идеалов передового дворянства, которое было бы совершенно немыслимым для Лаврецкого: превратить свое имение в «золотое дно» и этим принести «пользу» своим «землякам» и, «пожалуй, даже всему краю». У писателя не было поэтому никаких оснований видеть в людях с такими идеалами единственную передовую силу в России и принижать перед ними русскую демократию, даже клеветать на ее представителей, как это сделано в эпилоге романа.
Роман «Дым» заключал, следовательно, изображение русской общественной жизни в искаженной перспективе, и это лишало его художественной убедительности. Поэтому он и стоил писателю долгих усилий. Роман был напечатан лишь в апреле 1867 г. в журнале «Русский вестник», ставшем к тому времени средоточием реакционной беллетристики, Появившись в печати, «Дым» был отвергнут не только критикой, но и литературным общественным мнением. Писарев, с которым Тургенев познакомился в марте 1867 г. упрекал его в личном письме за то, что он смотрит на русскую жизнь с такой «низкой и рыхлой муравьиной кочки», как Литвинов, тогда как в его распоряжении была такая «настоящая каланча», как Базаров (1). Гончаров и Л. Толстой, Тютчев и Достоевский, каждый по-своему, осуждали роман. «Знаю, что меня ругают все, — писал Тургенев, — и красные, и белые, и сверху, и снизу, и сбоку — особенно сбоку» (2). Обращение к мотивам фантастики, создание тенденциозного романа-памфлета, готовность увидеть даже в искусстве лишь «тлен и прах» — все это были различные симптомы глубокого идейно-творческого кризиса, который переживал Тургенев в годы пореформенной реакции. Суть этого кризиса заключалась в том, что буржуазно-реформистские идеалы писателя быстро теряли былой просветительский пафос. Культурническая же миссия образованных помещиков была идеалом малозначительным и ---------------------------------------------------------------------- 1. Писарев Д. И. Собр. соч. в 4-х т., т. 4. М., 1956, с. 424. 2. Тургенев И. С. Письмо А. И. Герцену от 4 июня 1867 г.— Собр. соч., т. 12, с. 378. ---------------------------------------------------------------------- эфемерным. Тяжелые умонастроения писателя имели объективные причины и поэтому он с трудом преодолевал их. Написав вслед за «Призраками» рассказ «Собака», также развивающий мотив мистицизма, Тургенев затем на время отказывается от таких проблем и в рассказе «Стук... стук... стук...» даже разоблачает фаталистическую веру в потустороннее. В ряде произведений второй половины 60-х годов он возвращается к проблемам, которые развивались в его повестях 40-х годов. «История лейтенанта Ергунова», «Бригадир», «Несчастная», «Степной король Лир» составляют как бы единый цикл. Эти повести изображают людей нравственно чистых и неиспорченных, способных на глубокие чувства и противостоящих этим своей испорченной среде, но становящихся жертвами обмана, подлости, корысти. И лейтенант русского флота, и екатерининский «бригадир», бравший Прагу, и непризнанная побочная дочь богатого барина, и мелкий степной помещик — все они равно привлекают внимание писателя как носители чистоты сердечной. Также и в стиле этих произведений писатель возвращается к своей «старой манере» — к изображению многочисленных бытовых подробностей, характерных лишь внешне и даже затемняющих иногда основной смысл изображаемого.
Стремление вернуться на старые, проторенные пути не оставляет Тургенева и в первой половине 70-х годов. Так, он пытается продолжать «Записки охотника» и присоединяет к ним еще три рассказа («Живые мощи», «Конец Чертопханова», «Стучит!»). В повести «Вешние воды» он продолжает линию «Дворянского гнезда». Но во второй половине 70-х годов обострение политической борьбы вновь ввергает Тургенева в пучину скептицизма и интересов к «сверхъестественному». И он создает ряд повестей и рассказов — «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич» и другие, где доходит до прямого утверждения мистицизма, иногда даже связанного с патологией («Рассказ отца Алексея»). Скоро писатель осознал, что бытовая повесть — это форма, малоподходящая для выражения отвлеченных, философских идей. С 1878 г., исходя из жанровых тенденций, уже намеченных в «Поездке в Полесье», в «Довольно», он стал разрабатывать лирический фрагмент в прозе как самостоятельную жанровую форму. Так возникли «Стихотворения в прозе», завершившие творческий путь Тургенева (1). Некоторые из них, около 20, имеют всецело личный характер, но большинство, около 60 фрагментов, написано на философские или социально-политические темы. По содержанию они являются дальнейшим развитием того, что было в основном уже высказано Тургеневым в «Призраках» и «Довольно». Писатель снова полон скептицизма по отношению к русской общественности. Он видит -------------------------------------------------------------------- 1. Около 50 «Стихотворений в прозе» было напечатано в «Вестнике Европы» за 1882 г., в№ 12. -------------------------------------------------------------------- дурные стороны в нравственном состоянии образованных слоев общества, но осмысляет их в широком общечеловеческом плане. Он осуждает самодовольство клеветников («Довольный человек»), склонность обвинять идейных противников в собственных грехах («Житейское правило»), стремление к покровительству сильных («Восточная легенда»), легковерие и глупость толпы («Два четверостишия»), невольное предательство друзей («Враг и друг»), малодушие перед глупой наглостью («Дурак») и т. п. Вместе с тем писатель не верит в способность революционеров повести за собой народ («Чернорабочий и белоручка»). В жизни «освобожденной» русской деревни он видит только «довольство» и «покой» («Деревня»), а в характере крестьянства подчеркивает лишь, простоту, смирение, доброту («Щи», «Два богача», «Повесить его!»). Социальный скептицизм снова заставляет Тургенева придавать важнейшее значение вопросам отношений человека и природы, жизни и смерти. Он видит в природе лишь могучую стихию, неизменно поглощающую все личное («Дрозд»), лишь слепую силу воспроизведения, не знающую различия между человеком и блохой («Природа»), между жизнью человечества и жизнью «козявок» («Разговор»). Он со страхом думает о гибели земли («Конец света») и еще более — о личной гибели («Старуха», «Собака»), о неизбежности смерти («Черепья», «Насекомое»). Единственной ценностью в жизни, могущей преодолеть страх смерти, он считает способность к самоотвержению («Воробей», «Памяти Ю. П. Вревской»), радость благотворительности («Милостыня», «Щи», «Два богача» и др.) и чувство братства всех живых существ, осужденных на смерть («Нищий», «Морское плавание»), а единственной, но мимолетной радостью жизни — красоту и любовь («Как хороши, как свежи были розы...», «Стой!», «Посещение»). И лишь в одном фрагменте («Порог») он отдал дань нравственного признания героической борьбе передовой русской молодежи.
Но при всей односторонности идейного содержания лирические фрагменты Тургенева отличаются полной искренностью. Они раскрывают внутренний мир человека, обладавшего глубиной мысли, высоким душевным благородством, нравственной честностью и неподкупностью в решении трагических вопросов человеческого существования. Они обладают значительным художественным совершенством и новаторством формы. Они представляют собой лирические медитации в прозе, естественно, очень небольшие по объему, но отличающиеся большой насыщенностью и гибкостью образности, почти всегда иносказательной, утонченностью интонационно-ритмического построения. Поэтому «Стихотворения в прозе» заняли особенное место среди тех произведений аллегорическо-символического характера, которыми так богата была русская литература в 1880—1890 гг. («Сказок» Щедрина, рассказов для народа Л. Толстого, аллегорических рассказов Гаршина, легенд и «песен» молодого Горького и т. п.).
