И. Н. Головин. "Игорь Васильевич Курчатов" "Атомиздат", Москва, 1978 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
«ХИЖИНА ЛЕСНИКА»
Когда за первым ударом в мае 1956 г. последовал второй в феврале 1957 г., правая рука Игоря Васильевича перестала повиноваться ему. Снова постельный режим, снова унылая изоляция. Настроение у Игоря Васильевича подавленное. Марина Дмитриевна по настоянию врачей никого не пускает к нему. Но воля к жизни не сломлена. Он каждый день просит принести ему перо и бумагу и тренирует пораженную руку. Через десять дней он мог воспроизвести свою порывистую подпись. Настроение улучшается. Вновь он шутит, в его голосе появляются бодрые интонации. Игорь Васильевич вновь принимает дома научных сотрудников. Теперь мелочи и хлопоты директора института проходят мимо него. Он отказывается от всех второстепенных дел и от выездов на заседания. Когда особо важные дела требуют его участия — к нему приезжают на дом все от мала до велика. Он, пытаясь шутить, неоднократно повторяет: «Я больной человек, не могу ездить на заседания. Будем еще долго обыгрывать эту мысль и сохранять себе свободу для науки». Но это обыгрывание очень грустно. Ему трудно ходить, кружится голова. В саду он нашел большую, выше его роста, сучковатую палку и с этим посохом часто медленно ходит по отдаленным дорожкам институтского сада. Игорь Васильевич тренируется, восстанавливает силы. Вернувшись в домик, он обычно тотчас вызывает кого-нибудь по телефону. Тренируясь в ходьбе, он думал не о своей болезни, а о физике, о делах. Его мысли надо сразу передать другим, дать им дорогу в жизнь. Но память Игоря Васильевича начинает терять былую свежесть. Раньше она цепко держала все мысли и планы. Любую сообщенную цифру или новую взаимосвязь изучаемых явлений запоминал он накрепко и обязательно поправлял автора, если тот при повторном рассказе отклонялся от первого сообщения. Теперь ему на помощь приходит «Биография Неру». После первого удара в 1956 г. Игорь Васильевич очень просил врачей разрешить ему читать. Вскоре А. П. Александров подарил ему толстый том в прекрасном сером переплете «Д. Неру. Биография». Игорь Васильевич обрадовался, увидев желанную книгу. Но, раскрыв ее, понял, что и друг его заодно с врачами: все 400 страниц книги — чистая белая бумага. Незадолго перед тем изданную на русском языке «Биографию» Джавахарлала Неру ему еще во время болезни прочитали вслух, а этот многозначительный подарок он тотчас же превратил в своего неотступного спутника. В «Биографию» он записывает теперь все свои мысли, все, что надо запомнить из рассказов собеседников, все, что надо осуществить, и четкость действий сохраняется у него до последнего дня. С. М. Фейнберг предлагает новый тип импульсного атомного реактора. Игорь Васильевич с увлечением развивает эту идею. В домик приходят автор и расчетчики. Игорь Васильевич приглашает сотрудников Управления по использованию атомной энергии. Торопит с реализацией новой идеи и дает название реактору «Доудтри». Это означает, говорит он, что реактор должен быть испытан до третьего удара! Так, пренебрегая смертью, Курчатов отдает науке, Родине, молодежи свои последние силы, оставаясь бодрым, веселым и по-прежнему быстрым в решениях.
Но со здоровьем не ладится. В мае 1957 г. в Венеции состоится Третья международная конференция по газовому разряду; там, наверное, будет много интересного по термоядерным исследованиям, надо бы тщательно подготовить нашу делегацию. Но Игорь Васильевич заняться этим не может. Откладывает с недели на неделю, и врачи отсылают его из Москвы. Без него подготовка идет вяло, и малочисленная делегация выезжает на конференцию почти без докладов. В декабре 1957 г. Игорь Васильевич чувствует себя уже совсем хорошо. Правда, длительная болезнь сказалась на нем. Не слышно его прежних звонких приветствий. Не слышно его обычного восклицания: «Физкульт-привет!» В кабинете он не появляется. Посетителей принимает у себя в домике в сосновой роще. Сюда, в «хижину лесника», как с любовью называют этот домик сотрудники, сходятся теперь все нити жизни института. Часто, несмотря на мороз, обсуждение проходит на садовых скамейках или на расчищенных от снега дорожках, по которым шагает бородатый великан, нежно держащий собеседника под руку и увлекающий его неторопливой беседой, полной вопросов, полной замыслов, больших планов, веры в успех, веры в собеседника, полной доброжелательности. Когда надо подписать принесенные бумаги, секретарь тут же на снегу расставляет раскладные стол и стулья, и в новом ледяном кабинете Курчатова жизнь продолжает бить ключом. В середине декабря он пригласил к себе в домик И. Н. Головина со следующими словами: — Молодой человек! Я буду сейчас вызывать по очереди всех термоядерщиков, чтобы точно знать, кто что собирается делать. Начинаю с вас. Буду записывать, говорите с толком, не спешите. Он попросил секретаря принести «Биографию». — Мы с Явлинским собираемся строить «Огру» и
«Токамак»... — Мы уже слышали — это все слова. А что сделали? Не все сразу. Начинай про «Огру». Обстоятельно. Я записываю.— Игорь Васильевич слушает, делает заметки, нетерпеливо повторяет: «Так! Так!» — Так что же вы хотите построить? — Прежде всего «Огру». — Головин рассказывает, как она должна выглядеть, каковы основы расчета ее параметров, что надеется сделать в опытах на ней.
— Рисуй схему! — Игорь Васильевич пододвигает «Биографию Неру». — Так! Пиши основные параметры. Беседа длится второй час. Игорь Васильевич воодушевляется. — Так, говоришь, Игорек, конструкторы уже рассчитали и чертят? Молодец Ефремов (1), сразу заставил работать. Когда же собираетесь начинать опыт на установке?
---------------------------------------
1. Д. В. Ефремов в это время занимал пост первого заместителя председателя Главного управления по использованию атомной энергии.
---------------------------------------
— К лету будет закончен проект. За год заводы изготовят оборудование, к тому же сроку закончится строительство здания. Опыты начнем в конце 1959 г. — Не годится! Не согласен! — Он берется за телефон, звонит Д. В. Ефремову.
— Дмитрий Васильевич! Привет! «Огру» строите?.. Что? Чертите?.. Хорошо, хорошо. Вот у меня Головин, фантазер, хочет «Огру» закончить в конце 1959 г.! Что? Не согласен. Мы с вами строили фазотрон? Труднее было?... Строили полтора года?... «Огра» проще? Строили еще кое-что?... Дадим Головину полгода на все. Пусть крутится и летом кончает ее, а осенью начинает опыты. Нет, нет, сейчас не приезжайте, я человек больной, Головин утомил меня. Завтра утром в девять. И молодой человек придет! Дадим ему пару, чтоб знал, как с Курчатовым работать! Привет! — и, обращаясь к Головину: — Слышали? Про «Токамак» мы в другой раз послушаем. Позовем Мудрейшего (это прозвище он дал Н. А. Явлинскому), послушаем его, — улыбаясь, говорит Игорь Васильевич, — но надо иметь жалость к больному человеку! Отдыхайте! Так начался последний бурный период деятельности Игоря Васильевича Курчатова, продолжавшийся с неослабевающим ритмом два года до последней минуты его жизни.
Следующие недели работа у Курчатова кипела. Он ежедневно вызывал к себе термоядерщиков. Заслушал и записал планы работ Н. А. Явлинского, А. М. Андрианова, С. М. Осовца, С. Ю. Лукьянова, В. С. Комелькова, обсудил перспективы работы с Л. А. Арцимовичем и М. А. Леонтовичем. Провел ряд бесед с теоретиками. Поддержал Е. К. Завойского в его желании приступить к термоядерным исследованиям. Призвал И. К. Кикоина уделить плазме хотя бы долю его экспериментаторского мастерства. Детально обсудил задачи термоядерных исследований в Управлении по использованию атомной энергии, вызвал из Харькова К. Д. Синельникова, из Сухуми — И. Ф. Кварцхаву и Р. А. Демирханова, из Ленинграда — Б. П. Константинова, Е. Г. Комара и к Новому году выработал план и подытожил все встречи: «Упор сначала сделаем на «Огру» и широкое вовлечение лабораторий Синельникова и Завойского. Начнем подготовку к развитию работ на «Токамаке» у Явлинского. Потом расшевелим Ленинградский физико-технический институт и попросим сухумских физиков четко выбрать направление исследований, тогда рассмотрим, обсудим и решим, чем им помочь. Для сооружения «Огры» и развития работ на «Токамаке» нужна помощь промышленности и немедленная».
Игорь Васильевич обратился прямо в ЦК КПСС, изложил разработанные по его инициативе в Управлении по атомной энергии планы развития термоядерных исследований и получил полную поддержку. В три часа дня 31 декабря 1957 г. Курчатов звонит к Головину домой. — Вы, молодой человек, больше не мой заместитель. Ваша забота теперь строить «Огру», и чтобы она была готова через полгода. Был сейчас в ЦК. Все одобрено. Повеселитесь сегодня в новогоднюю ночь и завтра с Морозовым — айда в Ленинград! Пока с конструкторами и заводами всего не уладите — в Москве вам делать нечего. Ну, как? Держит Курчатов свое слово? Держит? Вот! Передайте привет и новогодние поздравления жене и деткам от бородатого деда. Отдыхайте!
Со 2 января 1958 г. Игорь Васильевич вихрем закрутил работу по расширению термоядерных исследований. Курчатов воспрянул вновь, как в годы развития атомной проблемы. Только центр работы теперь был перенесен в «хижину лесника» и на окружающие ее дорожки и скамейки. Все заседания проходили на свежем воздухе. Он создал еженедельный, заседавший в большой новой аудитории всесоюзный семинар по термоядерным реакциям. На него съезжались физики всего Советского Союза. Собирались сотни участников. Первые сообщения об английских работах на «Зете» Игорь Васильевич детально обсудил на семинаре и поддержал Д. В. Ефремова, предложившего построить «Альфу» — аналога «Зеты» — в Ленинграде. Повседневно следя за созданием «Огры», Игорь Васильевич вникал в работы Н. А. Явлинского и всемерно способствовал сооружению «Токамака». Одновременно он начал разрабатывать планы строящегося института в Сибирском филиале Академии наук СССР. Беседы с Г. И. Будкером приносили ему громадное наслаждение. Неиссякаемая научная фантазия молодого физика, его яркое научное толкование явлений воодушевляли Игоря Васильевича. Не раз он с восторгом восклицал: «Ай да Геде!» (Он дал Будкеру, назначенному тогда при его поддержке директором Института новых методов ускорения, прозвище Господин директор, за что тот пробовал, но не мог обижаться.) И тут же принимался звонить по телефонам, помогая ему. Познакомившись с работой С. Н. Родионова, проводимой в лаборатории Будкера, и оценив ее роль в решении задач по удержанию частиц в магнитных ловушках, Игорь Васильевич придал ей темпы, свойственные всем работам Курчатова. У Родионова возникли трудности с выделением трития. Мгновенно Игорь Васильевич привлек лучших химиков, специалистов по тритию, и за несколько месяцев работа, продолжавшаяся более года, была успешно проведена. Будкер торжествовал — его теория адиабатического удержания заряженных частиц в магнитной ловушке подтверждена с большой точностью. Курчатов, довольный, поглаживал бороду и, казалось, забыв о своей болезни, уже обдумывал новые направления работ с Е. К. Завойским и И. К. Кикоиным. Помня о приближающейся Женевской конференции, Игорь Васильевич интенсивно готовился к ней. Он предложил опубликовать в виде четырехтомного сборника основные работы по термоядерным исследованиям, выполненным Институтом атомной энергии за семь лет, с первых дней возникновения проблемы, и, попросив М. А. Леонтовича возглавить редактирование, сам просматривал их. Одновременно Игорь Васильевич вел подготовку докладов по реакторам и физике атомного ядра. Работоспособность Игоря Васильевича этой весной в цветущем саду была удивительной. Если термоядерщикам казалось, что он непрерывно занят плазмой, то С. М. Фейнберг и В. В. Гончаров считали, что он всецело поглощен атомными реакторами, развитием атомной энергетики и подготовкой докладов к Женевской конференции. Также в постоянном напряжении, ни на минуту не выпуская из своего поля зрения, держал он Л. В. Трошева и теоретиков, изучавших уровни легких ядер. В конце марта 1958 г. в Москве проходила сессия Верховного Совета СССР. Игорь Васильевич, как депутат от Свердловска, участвовал в ее работе и в воскресенье, совпавшее с периодом работы сессии, собрал у себя руководителей промышленности, секретарей обкомов и горкомов Ленинграда, Москвы и Московской области. За праздничным обедом он рассказал собравшимся, как важно для будущей энергетики развитие термоядерных работ и просил их обратить внимание на выполнение в намеченный срок заказов для «Огры» и «Токамака». В последующие два года Игорь Васильевич установил дружеский контакт со многими руководителями государственного аппарата, привозил их в лаборатории, стараясь всеми силами популяризировать термоядерные исследования.
В мае Игорь Васильевич с волнением встречал своего старого друга великого французского физика Фредерика Жолио-Кюри. С ним его роднило единство взглядов, многолетние общие цели в науке, общие тревоги за судьбы мира. Он надеялся наладить плодотворное сотрудничество ученых Франции и СССР. Игорь Васильевич пригласил к себе Д. В. Скобельцына, Л. А. Арцимовича и А. И. Алиханова, с которыми он в далекие дни молодости мечтал о развитии физики, о счастье человечества. Но дни Жолио-Кюри были сочтены. Через три месяца его не стало, Игорь Васильевич с глубокой печалью переживал смерть своего великого современника. А через год с гордостью и грустью показывал серебряную медаль с профилем Жолио-Кюри, которой его наградил Всемирный Совет Мира как неустанного борца за атомное разоружение и мир. С наступлением лета Игорь Васильевич с Мариной Дмитриевной уехали под Москву на дачу, обычно пустовавшую. Теперь впервые он жил здесь неделями. Но работа от этого не ослабевала. На даче был телефон, и постоянно то сотрудники института, то сотрудники Управления получали приглашение приехать на лоно природы, чтобы решить неотложные дела. Редкую неделю Игорь Васильевич не появлялся в городе. Он обязательно заезжал в здание, строившееся для «Огры», беседовал с физиками и инженерами, строителями и администраторами, поддерживая высокий темп работы и воодушевляя всех. Возвращаясь на дачу, он часто брал с собой в машину кого-нибудь из физиков, чтобы и полчаса пути не пропали даром. Когда в цехах завода, изготовлявшего камеру и обмотки «Огры», производилось их испытание, Игорь Васильевич, пригласив с собой Д. В. Ефремова, поехал в Ленинград. Ходил по цехам, созвал своих старых товарищей, с кем начинал работать над атомной проблемой, просил их оценить качество сварки, обратился к рабочим и инженерам, строившим «Огру», с просьбой не задерживать испытания и поторопиться с отправкой оборудования в Москву. Монтажников, работавших не щадя своих сил, он окружил вниманием. Главного инженера завода Л. Н. Федулова, строившего «Огру», на время командировки в Москве он поселил в своем пустовавшем домике в роще, привозил на дачу, возил купаться и, сияя уже немного грустной улыбкой, говорил: «Поработайте, поработайте, а я пойду на солнышко, на лодке покатаюсь». И люди трудились самоотверженно и весело, а он наслаждался природой, наслаждался тем, что окружающим радостно работать с ним, что успехи продолжаются, что его замыслы не ради личной славы, а для развития науки его Родины подхватываются молодыми, сильными, активными, теми, в кого он верит, кто не подведет, кто будет жить и продолжать начатое им дело. «Хороша наука — физика! — воскликнул он однажды, — только жизнь коротка!» Начали поступать материалы Женевской конференции. Игорь Васильевич организовал их очень быстрый перевод, размножение и рассылку по всем институтам, где занимались или думали заниматься термоядерными исследованиями. Он сам прочитывал все приходившие материалы, требовал объяснения всего неясного, привлекал теоретиков и экспериментаторов, заставляя докладывать их все важное на всесоюзном семинаре по средам. Подготовкой докладов Игорь Васильевич занимался с большим вниманием. За месяц до конференции он призвал Будкера и Головина помочь ему написать статью «О некоторых работах, проводимых в Институте атомной энергии по управляемым термоядерным реакциям» для журнала «Атомная энергия». Статью писали в чудесные солнечные дни в саду под яблонями. Игорь Васильевич обсуждал, правил текст, радовался каждой удачной мысли и, прервав работу, ездил сам с фотографами, выбирал, что и как снимать на «Огре». За неделю статья написана, и в конце ее он с восторгом привел рассказанную как-то Будкером шутку о гегелевском софисте, который не хотел войти в воду, пока не научится плавать. Статья напечатана, доклады отосланы в Женеву, монтаж «Огры» идет полным ходом. Нововоронежская и Белоярская атомные электростанции строятся. А. П. Александров сообщает об успешных испытаниях судовых реакторов. Возбуждение спало. Опять начались головокружения. В Москве и под Москвой на даче силы не восстанавливаются. Игорь Васильевич, несмотря на недовольство врачей, в конце августа едет еще раз (в последний раз!) в любимый Крым, в Мисхор. Грустный дремлет в шезлонге на пляже, принимает гостей, бродит с А. Н. Туполевым по парку, жадно слушает вести из Женевы. В октябре Курчатов снова в Москве, но голова сильно кружится, хотя он не сознается: «Нет, нет, ничего...» — отвечает он на вопросы. Но почему он, раньше такой живой и энергичный, неподвижно сидит в лаборатории, опершись подбородком на мощную трость, рассеянно глядя, как монтируют ионный источник? Или почему он вдруг обрывает разговор и, взяв под руку секретаря, неожиданно уходит домой? В ту пору он как-то особенно тепло стал относиться к семьям своих ближайших сотрудников, к детям. Он стал незаметно для них близким другом, хотя ни к кому не ходил в гости. Звоня по делу и застав у телефона одного из членов семьи, мог теплым и всегда бодрым разговором задеть сокровенное в душах жен и детей (мальчиков больше, чем девочек). О звонке Игоря Васильевича радостно говорили в семьях. Но эта теплота не исключала его твердости и требовательности к себе и другим. Он по-прежнему в восемь утра готов к работе, в половине девятого уже принимает сотрудников, идущих по зову и без зова к нему, в «хижину лесника». Все записано в «Биографии Неру», и Игорь Васильевич никогда ничего не пропустит и строго спросит о выполнении. Самочувствие улучшилось. Равновесие, нарушенное поездкой в Крым, восстановлено. Игорь Васильевич начинает подводить итоги Женевской конференции. Задумывается о будущем института. Восторгается своим старым другом академиком Николаем Николаевичем Семеновым:
— Смотрите-ка! Старик, а как за свой институт взялся. Весь мусор, все побочное из института вон. Четкую программу институту дает! Игорь Васильевич рассуждает: — Главная задача нашего института — получение атомной энергии. Реакторы для получения плутония мы научились делать. Здесь больше нет проблем. Теперь их пусть проектируют конструкторские бюро, а мы будем постепенно освобождаться от забот о них. Силовые реакторы и реакторы для электростанций идут у Анатолия Петровича, Савелия Фейнберга и других «ребят» успешно. Еще на много лет они займут важное место в нашем институте. По мере решения этих проблем мы будем передавать их конструкторам. У себя оставим лишь темы проблемные, передовые. Физика деления, физика легких атомных ядер? Это нам для энергетики нового ничего не даст. Но пусть украшают наш институт и мыслители. Грошев, Спивак, Певзнер, мой брат Борух сделают ценный вклад в классическую физику атомного ядра. Пусть этот раздел мирно развивается. Многозарядные ионы и трансураны мы отправили в Дубну. Это очень хорошо. Там Флёрову на международной арене работать легче. Линейный ускоритель протонов? Ему не место в нашем институте. Хорошо, что продали его Алиханову! Циклотроны? Нечего их у нас проектировать! Это задачи прошлого. Теперь без нас, физиков, их успешно строят инженеры. Высокие энергии, мезоны — это инородное тело в нашем институте. Это дело Дубны, которой мы дали дорогу в жизнь, и не зря ведь выделили ее из своего института. Но нужно быть человечным. Старик Исай заработал себе право тихо работать с мезонами. Кикоин? О! Как он работает! Больной, а любое дело решает блестяще! Ни у кого в институте так четко не поставлена работа, как у него. Его дела остаются важнейшими в институте. Будкер — блестящий Геде с новыми методами ускорения — едет в Новосибирск. Там ему будет хорошо. С реакторами РФТ, водо-водяными, поработаем еще несколько лет, затем их придется закрывать. Не годится работать на них в черте города, обступившего нашу площадку. — Термояд — великая проблема. На нее будем переключать все большие силы в институте. Ведь это и есть атомная энергия, которой еще не владеем. Антивещество? Нет, это еще далеко. Его время не наступило. На это отвлекаться не будем. Новые задачи — радиобиология, прямое преобразование энергии, плазменные двигатели? Будем обсуждать. Институт не лодка, быстро на новый курс не развернешь. Мы будем медленно, как линкор, не теряя скорости, разворачиваться без спешки, без истерики, но так, чтобы лечь на новый курс, а не кидаться из стороны в сторону. Правильно я говорю? Изо дня в день Игорь Васильевич принимает сотрудников, выслушивает их, знакомится с их планами. Расспрашивает всех, советует доброжелательно, но твердо. Беседует с Л. А. Арцимовичем. Разделяет его точку зрения: Институт атомной энергии должен быть ведущим по термрядерной проблеме, он несет основную ответственность за термоядерные исследования в Советском Союзе. Курчатов убеждает Арцимовича брать новые темы, строит для его лаборатории гигантский корпус. Получает ассигнования, оборудование. Проводит семинары, заслушивает радиобиологов. Беседует с И. Е. Таимом, последние годы увлекающимся проблемами живой материи, молекулярной биологией. Принимает решение: создать в Институте новый — радиобиологический — отдел. Обсуждает это в Управлении, добивается решения Правительства.
Творческая мысль Игоря Васильевича не угасает ни на минуту. Пишет письма ученым за границу, аккуратно отвечает на все письма. В середине ноября 1958 г. принимает у себя Джона Кокрофта, главу Харуэллского атомного центра Англии — института того же масштаба, что и Институт атомной энергии. Водит его по лабораториям, показывает «Огру», атомные реакторы знакомит с работами по атомному ядру. Дружески угощает в своем домике, вспоминая молодость, первые шаги на пути изучения ядра, рассказывает ему о планах создания радиобиологического отдела в институте. Ко дню рождения 12 января 1959 г. молодой коллектив «Огры» преподносит Курчатову подарок — первые пять миллиампер молекулярных ионов введены в магнитную ловушку. Игорь Васильевич воодушевляется. Он ежедневно ходит на установку. Проводит часы за пультом управления, среди диагностической аппаратуры. Обсуждает первые наблюдаемые зависимости. Чертит вместе с молодежью кривые. Направляет эксперимент. Окунувшись в загадочность новых закономерностей, требует не проводить опытов на стандартных режимах, ибо они ничего не обещают. Запрещает работать при плохом вакууме: новое можно получить только на предельных режимах. Требует разработки и представления развернутого плана опытов. Молодой коллектив принес в «хижину» огромный лист ватмана, на котором в клетках были записаны десятки задач, последовательность их решения — плод бурных обсуждений нескольких дней, Игорь Васильевич посмотрел на клетки, весело взглянул на присмиревшую взволнованную молодежь, посвистел...
- Шорох орехов, шорох орехов, — сказал он нараспев, - а не план! Знаете, что такое шорох орехов? Нет? Молодой грузин торгует орехами на базаре за ту же цену что покупал их. Зачем торгуешь? Люблю шорох орехов! Так и вы. Десятки задач, видимость большой работы. А где цель? Где этапы пути к горячей плотной плазме? — Что вы, Игорь Васильевич, все это нужно, здесь нет ничего лишнего... - Делайте в работе, в жизни только самое главное. Иначе второстепенное, хотя и нужное, легко заполнит всю вашу жизнь, возьмет все силы, и до главного не дойдете. Какой сейчас самый важный этап? Измерение плотности и времени жизни плазмы в условиях, самых близких к тем, какие будут в горячей плазме. Так не работайте при легко получаемых режимах. Это будут студенческие опыты. Исследуйте то, что ведет вас к цели. Устойчивость, вы говорите, самое главное — так исследуйте ее, но не вообще, а в тех условиях, которые, как вы предполагаете, необходимы для достижения цели. Поняли? Прав старый дед? Идите, подумайте над планом, завтра приду к вам, посмотрю, поняли ли вы, что такое шорох орехов. Назавтра Игорь Васильевич, конечно, пришел точно в назначенный час. Убедился, что «шороха» почти не осталось. Подправил, посмотрел, как идут измерения. Ушел с «Огры». Куда? Отдыхать? Пошел по дорожке сада, опираясь на здоровенную трость, взяв под руку Переверзева, несущего «Биографию Неру». — Пойдем к Трошеву, посмотрим его уровни легких ядер!
Проведя час у Трошева, бородатый великан направляется к Гончарову на реактор, пересекая весь институтский сад. Надо обсудить пуск реакторов, поставляемых Советским Союзом в страны народной демократии. К двум часам дня оба путника, один широкоплечий бородатый, с загорелым лицом, опирающийся на трость и слегка переваливающийся с ноги на ногу, другой помоложе с мягкими чертами лица, с фотоаппаратом и серой книгой в руках, направляются в сторону рощи. Дома обед, полчаса сна, и остаток дня Игорь Васильевич проводит у себя за телефоном. Он работает, он мыслит. Его слышат в Управлении, в Академии наук, в Совете Министров, к нему звонят из редакций газет, из Центрального Комитета партии. Да, да, он обязательно напишет статью. Самочувствие его хорошее, он обязательно будет на съезде партии. И будет, и выступит. Сказать надо о многом...
Но врачи недовольны. Что-то неладно. Около ключицы обнаружено новообразование. Нужна операция. Операция проходит тяжело. Врачи взволнованы. Но и на этот раз организм справляется. Через десять дней, в начале марта, его отправляют в санаторий под Москву. Игорь Васильевич скучает, считает дни, когда он сможет вернуться к делу. Приезд Марины Дмитриевны избавляет от одиночества. Но без работы так пуста жизнь! Джон Кокрофт пригласил нашу делегацию посетить английские атомные лаборатории. Игорь Васильевич отвечает: «Сожалею, болен, приехать не могу, направляю академика Леонтовича и других термоядерщиков». Игорь Васильевич оживает: надо готовить делегацию, подготовить доклад. Зовет в санаторий Будкера и Головина, излагает свои мысли, отправляет писать доклад. Через два дня критикует представленный текст, многие страницы пишет заново сам со стенографической скоростью, обрывками слов, чтобы не задерживать логичный ход мысли. Затем вместе с приехавшими расшифровывает свои каракули. Получается, как и прежде у молодого Курчатова, стройно, ясно! — Что, ведь лучше получилось, чем у вас! А вы не довольны! Еще не выжил из ума старик! Ах, довольны? Довольны! Отдыхайте! И привезите мне перед размножением готовый экземпляр. Я прочту, все ли хорошо. К Первому мая Игорь Васильевич возвращается в Москву. Лечение после операции прошло как будто успешно. Все лето, живя то в домике в роще, то на даче под Москвой, Игорь Васильевич продолжает работать, всегда на людях, веселый, оживленный. То появляется в лабораториях, то приглашает к себе на дачу. Там у него побывали все: и научные работники, и руководители Управления, и инженеры с заводов, и работники Центрального Комитета партии. В тот год, казалось, Игорь Васильевич наслаждается жизнью, наслаждается работой, природой, встречами с людьми, жадный до всех событий и в то же время спокойный и удовлетворенный. Осенью, продолжая вести всесоюзный термоядерный семинар, он с особым удовольствием проводит время на «Огре», регулярно участвуя в измерениях, обсуждая результаты, обдумывая новые опыты. - Хорошо, — говорит он, — эти исследования успешно идут. На установке с энтузиазмом трудится молодежь. Ее подталкивать не надо. Но на всех ли участках термоядерного фронта такое оживление? Игорь Васильевич внимательно следит за всеми работами. — Арцимович делает все, что может. Ему мы много помогли. Завойский успешно развивает свои исследования, а вот на Украине что-то не ладится, надо им помочь! 24 января 1960 г. Игорь Васильевич выезжает в Харьков к своему другу — Кириллу Дмитриевичу Синельникову, директору Физико-технического института Украины. У него он проводит четыре дня. Осматривает все лаборатории, хлопочет в ЦК Украины о помощи институту, пишет текст доклада, который он собирается прочесть во французском ядерном центре в Сакле. Из Харькова выезжает в Киев. Встречается с президентом Украинской Академии наук А. В. Палладиным, с директором Института физики М. В. Пасечником. В ЦК КП Украины он обсуждает вопросы о развитии физики в Киеве и Харькове. Оживленный, полный идей, возвращается в Москву 30 января. В тот же день едет в Центральный Комитет, докладывает о намеченных планах развития работ по ядерной физике и термоядерной проблеме. Следующая неделя полна бурных событий, больших планов. В среду, 3 февраля, он приглашает к себе академика П. Л. Капицу, знакомит его с работами в области термоядерных исследований, созывает большое совещание, где обсуждаются результаты, полученные на «Огре». Сразу после совещания обсуждает с харьковчанами проект создания крупнейшего стелларатора «Украина». В четверг приглашает из Киева Б. Е. Патона, чтобы организовать безупречную сварку вакуумной камеры этой сложной и дорогой машины. В пятницу докладывает в Управлении о результатах поездки на Украину и планах развития работ в Харькове и Киеве. Вечером — Большой зал Консерватории, слушает «Реквием» Моцарта: возвращается домой взволнованный, торжественно настроенный. — В этой музыке,— говорит он Марине Дмитриевне,— есть моменты надежды и мечтаний, она не вся похоронная. В ней вдохновение!... Марина! Теперь буду посвободнее, следи за афишами Консерватории. Хочу ездить с тобой в концерты. Пойдем в Большой театр. Надо обязательно послушать «Войну и мир» Прокофьева!
В субботу утром приезжает на «Огру» с академиком Л. И. Седовым, просит его задуматься над турбулентностью плазмы. Успевает побывать в других лабораториях, побеседовать с теоретиками. В воскресенье, 7 февраля 1960 г., Игорь Васильевич едет в загородный санаторий, где лечится Ю. Б. Харитон, его старый друг еще по Ленинградскому физико-техническому институту. Приехал веселый. — Самочувствие отличное! Теперь обойдусь без врачей! Звонит из санатория еще раз в Киев, на два часа дня приглашает на дачу В. С. Емельянова и Д. В. Ефремова. Взяв Ю. Б. Харитона под руку, идет прогуляться в сад. — Давайте поговорим о последних результатах ваших работ, а я расскажу об идеях, которые надо осуществить. Сядем на скамейку. Смахнув со скамейки снег, сели. Курчатов молчит, опершись на спинку скамьи. Голова его склонилась на грудь. Слабый стон. Он мертв.
* * * В Колонном зале Дома Союзов с Игорем Васильевичем Курчатовым прощались тысячи его соратников, съехавшихся со всех концов страны, москвичи, руководители Партии, Правительства, армии и флота.
О его героической жизни напоминает краткая надпись золотом по черному у Кремлевской стены на Красной площади в Москве, где захоронена урна с его прахом
Игорь Васильевич Курчатов 19 12/I 03 — 19 7/II 60
Вся жизнь Курчатова отдана Родине, ее могуществу, ее славе. В юности его беспокоил вопрос: не перевелись ли богатыри науки на Руси? А кому из богатырей науки уступал он сам? Он в числе сильнейших из них!
* * * В первые послевоенные годы, когда народы Советского Союза, понеся неисчислимые потери в кровопролитнейшей войне, жаждали мира, рассчитывали на радостный созидательный труд, американские милитаристы, потрясая полученным от физиков новым страшным оружием, строили военные базы, угрожали независимости нашей страны. Американские политики пытались диктовать нам свои условия. В этой обстановке был только один выход: создать свое атомное оружие. Забыв об отдыхе и личной жизни, Курчатов в эти годы говорил: «Я солдат!» И без колебаний шел на любые лишения, не считаясь ни с чем. Выиграть время, успеть обеспечить безопасность Родины, успеть защитить мир от непоправимой катастрофы — вот главная задача его и всех, кто работал с ним. Когда при подготовке очередного испытания атомного оружия темп работы достиг особенно большого напряжения, один из маршалов Советской армии воскликнул: — Слишком пережимаете, Игорь Васильевич! Поберегите здоровье. И услышал в ответ: — Не та задача, чтобы беречь себя! Если бы жил второй раз, то заставил бы всех еще быстрее крутиться! Среди многих тысяч людей, решавших атомную проблему, на заводах, в институтах, на полигонах, не было в те годы человека более популярного, более уважаемого, чем великан с медленной походкой вечно лучистыми тыми глазами и с теплым кратким именем Борода. Борода был всегда внимательным, активным, бесстрашным в действиях, неудержимо веселым в минуты успехов и передышек, неизменно доброжелательным к людям. Смерть Игоря Васильевича Курчатова - невосполнимая утрата для тысяч его соратников и последователей. Но его замыслы - атомные электростанции, управляемые термоядерные реакции и международное сотрудничество ученых ради мира на земле - продолжают коллективы, созданные и воспитанные им. Коллективы эти растут и крепнут.
