Г.Соболева "Жизнь в песне. Аркадий Островский" Издательство "Музыка", Москва, 1975 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
В ПОИСКАХ СЧАСТЬЯ
Дни бежали за днями. Занятия в техникуме шли с переменным успехом. Были взлеты с яркими выступлениями в студенческих концертах. Были и провалы с выяснением отношений в учебной части.
— Что же это вы, Островский? — говорили ему. — Такой способный, можно сказать, талантливый студент, а вот пропуски у вас частые и незачеты?
Аркадий молчал. Как объяснить, что ему трудно живется. Надо самому зарабатывать, да еще младшему брату помогать. Как рассказать, что после смерти матери им с Ромкой приходится туго. Вот откуда пропуски — Аркадий играет по вечерам в оркестрах. Вот откуда незачеты—он пишет днем и ночью различные оркестровые переложения. Этим зарабатывает на жизнь. Это-то и мешает его занятиям в техникуме. Временами Аркадию хотелось все бросить и уехать куда-нибудь.
Однажды он с Матильдой и еще несколько студентов Института сценических искусств организовали концертную бригаду и отправились на гастроли в Петрозаводск.
С Петрозаводска и началась концертная жизнь Аркадия Островского. Артистическая деятельность увлекла его. Было интересно выступать перед публикой, играть классические произведения и собственные импровизации на популярные в те годы мелодии и песий.
Очень любил Аркадий работу аккомпаниатора. Часто репетируя с певцами, он старался уловить те штрихи в песне, которые по-новому освещали бы ее содержание. Он всегда искал второй, скрытый план произведения. И, бывало, запетые и набившие оскомину сочинения после вдумчивой работы вдруг начинали звучать свежо и оригинально.
Он и сам, аккомпанируя другим, стал лучше разбираться в вокальных произведениях. Почувствовал большую эмоциональную силу песен, романсов. Он видел, как иногда после концерта публика уходила, напевая понравившуюся ей мелодию. И часто на другой день в маленьком городишке то тут, то там раздавался знакомый напев.
Жизнь в постоянных разъездах была интересна. Аркадий и Матильда почти всегда ездили вместе. Эти путешествия сблизили их, и вскоре они поженились.
Гастроли не всегда были удачными. Иногда артисты оказывались в плачевном положении из-за того, что концертные организации не выплачивали им гонорары вовремя..
Так случилось и на этот раз. Возвращаясь из Краснодара. Матильда и Аркадий ехали совершенно без денег. Соседи по купе заметили, что молодые люди тихо лежат на своих верхних полках и при каждой трапезе внизу либо уходят в коридор, либо в другой вагон «проведать знакомых».
На вторые сутки сосед с нижней полки, седовласый представительный мужчина, спросил:
— Дети, а почему это вы ничего не едите?
Матильда растерялась и, не найдя что сказать, расплакалась.
— Ну, ну, деточка, не надо плакать, я не хотел вас обидеть, всякое бывает в дороге. Я сам однажды остался без копейки, — стараясь разрядить обстановку, начал сосед веселым голосом. — Так знаете, меня буквально спас проводник: всю дорогу подкармливал, да еще на извозчика дал.
— Понимаете, — перебил его Аркадий, — с нами обещали расплатиться за концерты, а потом оказалось, что в кассе нет денег, и теперь нам эти деньги вышлют только в Ленинград. На билеты мы кое-как собрали, а на остальное... — Аркадий покраснел и замолчал.
- А ну слезайте с полок, марш вниз! — приказал мужчина. Он достал корзину и всю свою провизию вывалил на стол.
Уже потом, когда Матильда и Аркадий освоились и первая неловкость прошла, мужчина поинтересовался:
— А какие у вас концертные номера, что, собственно, вы умеете делать?
Аркадий вскочил:
- Как что?
Он достал с верхней полки аккордеон. Величественные звуки Баха поплыли по вагону. Люди выглядывали из других купе и справлялись у проводника, откуда это в поезде орган.
Мужчина слушал Аркадия с большим вниманием.
— Я не только играю на фортепиано и аккордеоне,— сказал Аркадий, складывая инструмент. — Я могу быть инструментовщиком. Вот уже несколько лет делаю инструментовки для многих оркестров Ленинграда. И сам играю в оркестрах, а иногда и сочиняю, — добавил он тихо.
Сосед одобрительно кивнул и что-то записал в свой блокнот. В Москве он сошел, попросив у Аркадия его точный адрес и вскользь упомянув о каких-то возможностях для такого одаренного человека, как Островский.
Расстались очень тепло. Укладываясь спать, Аркадий обнаружил под подушкой немного денег и записку. Внизу было приписано: «До скорой встречи» и стояла подпись: «Рахлин Лазарь Петрович».
Ленинград встретил заботами и неустроенностью. Постоянной работы не было. Жизнь на случайных заработках тяготила Аркадия. Пора было серьезно подумать о своей судьбе.
Уже долгое время Островский добивался места в одном из ленинградских эстрадных оркестров. Переговоры затянулись, и Аркадий толком не знал, чем это кончится.
Как-то вечером Аркадий и Матильда решили побродить по Невскому проспекту. Невский пестрел нарядной толпой, светился огнями реклам, яркими витринами магазинов. Доброта теплого сентябрьского вечера успокоила их. Невзгоды отошли вдаль. Как в былые беззаботные времена, они шутили и дурачились.
Вдруг Матильда подбежала к большой афише, объявляющей о концертах знаменитого джаз-оркестра Леонида Утесова, и воскликнула:
— Аркаша, я уверена, ты обязательно будешь играть в этом оркестре!
Аркадий засмеялся:
— Чепуха! Ты даже не знаешь, какие замечательные музыканты стремятся попасть к Утесову.
- А я убеждена, ты будешь там!
Однако дела шли все хуже и хуже. Матильда усердно штопала единственный «приличный» костюм Аркадия. Перед тем, как выйти из дому, он подходил к ней и спрашивал:
— Взгляни, все ли у меня в порядке?
— Нет, Аркаша, вот тут надо закрасить эту штопку тушью. — И Матильда осторожно щеточкой закрашивала бросающееся в глаза место.
Наконец, Аркадию повезло. Долгожданное место в оркестре освободилось, и он мог рассчитывать на то, что именно его Аркадия Островского, пригласят на эту вакансию.
Накупив на последние деньги всякой снеди, Аркадий поспешил домой. На пороге его встретила сияющая Матильда. Аркадий удивился:
- Как, ты уже знаешь? Кто это тебе успел сообщить?
А как ты узнал? — недоумевала Матильда. — Как ты
мог узнать раньше меня? Ведь телеграмма только что пришла.
— Какая телеграмма? — Он ничего не понимал.
— Телеграмма из Москвы, в которой тебя приглашают в лучший эстрадный оркестр.
— Какой оркестр? — Аркадий схватил телеграмму и прочитал: «Аркадий Островский приглашается в штат Госоркестра Утесова аккордеонистом и пианистом. Срочно жду Москве директор Рахлин Лазарь Петрович».
— Так вот кто такой наш попутчик!.. — Аркадий был счастлив.
МОСКВА
Москву Островский полюбил сразу и навсегда. Он и раньше бывал здесь проездом. Но в спешке и сутолоке не мог разобраться в этом шумном городе. А теперь, живя в
самом центре, в большой и красивой гостинице «Москва», он вдруг глубоко почувствовал всю прелесть и неповторимость столицы. Пульс жизни, биение сердца Москвы, бурлящую суету улиц и площадей. В динамике города Аркадий узнавал себя. Они были чем-то похожи: Москва и молодой музыкант Аркадий Островский. Жизнь клокотала в нем — Москва кипела жизнью.
Первым в оркестре Аркадия встретил директор. Репетиция еще не начиналась, ждали Леонида Осиповича Утесова. Лазарь Петрович представил Островского музыкантам и ушел по делам.
Новичка всегда встречают настороженно. Кто он? Что за человек? Чего от него ждать? Что он умеет?
У музыкантов к новичку отношение и проще, и сложнее. Проще потому, что уже с первых звуков ясно, хорошо ли человек играет, поет или дирижирует. Сложнее узнать, какая за всем этим скрывается творческая и человеческая душа.
Островского разглядывали не стесняясь. Музыканты даже улыбались, хотя в глазах таилось какое-то недоверие. Уж очень молод. Аркадий тоже всматривался в лица. Многие казались знакомыми. Где-то он уже видел этих людей. Может быть, на фотографиях, афишах. Аркадий стал припоминать и вдруг вспомнил.
Зима 1934 года. Бестолковая очередь за билетами в кино. Темный душный зал и солнечные кадры первой советской музыкальной кинокомедии «Веселые ребята».
Ну конечно, теперь Аркадий узнал их. Тогда с экрана улыбались эти же лица. Музыканты играли в фильме тоже музыкантов — приятелей Кости Потехина, незадачливого пастуха, ставшего в конце концов дирижером. Костю играл Леонид Утесов. Аркадий вспомнил и песни из этого фильма. Ни слова не говоря, он сел за рояль и заиграл марш из «Веселых ребят»:
Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда. И любят песню деревни и села, И любят песню большие города...
Музыканты переглянулись. Им понравилось, как новичок начал знакомство. За маршем последовали другие мелодии из «Веселых ребят», а затем и фантазия на темы песен популярного в те годы композитора Исаака Осиповича Дунаевского. Все свое умение, пыл, темперамент вложил Островский в эту фантазию. И музыканты подобрели к новичку, признав в нем равного себе по мастерству.
Вскоре пришел Леонид Утесов, и началась репетиция. Тщательно и подолгу отрабатывался каждый номер новой программы. Репетировались и старые произведения.
Аркадий сидел, смотрел, прислушивался ко всем замечаниям, репликам. Он знал, как трудно пришлось Утесову добиваться признания. За плечами у него были годы актерской работы, годы поисков. Лишь в 1928 году Утесов организовал джаз-оркестр и начал свой эксперимент в новом и необычном по тем временам жанре. Необычном потому, что только с начала 20-х годов у нас стали говорить и писать о джазе. А впервые Европа познакомилась с этим новым видом музыкального искусства примерно в 1918 году. Дитя американского континента, джаз впитал в себя песенные и танцевальные ритмы и интонации негров и латиноамериканцев.
Соединившись вместе, эти истоки со временем предстали в виде своеобразной, отличающейся огромной силой воздействия музыки. Всем был необычен джаз. Во-первых, в нем главенствовал ритм. И не просто танцевальный ритм, а особенный, имеющий различный характер: тут встречался и «рэг-тайм» (что в переводе означает рваный ритм), и «кекуок», и многие другие ритмы, появившиеся позже. Во-вторых, музыканты джаза играли не по нотам, а импровизировали по ходу пьесы. Вот этот импровизационный стиль отличал джаз 20-х годов, когда и началась его мировая слава. В-третьих, состав инструментов джаза тоже был особенным. Звучание опиралось на ударную группу, состоящую из барабанов, фортепиано, гитары, банджо и контрабасов. Группа деревянных духовых инструментов состояла из саксофонов и кларнетов, а медных — из труб, тромбонов и корнетов. Важнейшая мелодическая роль в джазе принадлежала саксофонам и тромбонам.
Неожиданные звуковые сочетания, острые ритмы, легкие для восприятия мелодии завоевали джазу массу поклонников. Особенно среди молодежи и студентов.
Приживаясь на новых землях, джаз впитывал ритмические и мелодические особенности музыки новых стран. Поэтому у разных народов джаз звучит по-разному. Вот и звучание оркестра Леонида Утесова сильно отличалось от своего американского предка. Душой этого джаза была песня. И не просто песня, а песня лирическая. И не только о любви. Лирическая песня о Родине, о народе, о своем городе. Даже военная лирическая, как, например, песня Льва Книппера на слова Виктора Гусева, которую начал репетировать оркестр.
...Издалека будто послышался цокот копыт, полилась напевная мелодия. Казалось, приближается лихой эскадрон кавалеристов. Все ближе и ближе мелодия, все громче цокот, и вот широко разлилась песня:
Полюшко, поле,
Полюшко широко, поле,
Едут по полю герои,
Эх да, Красной Армии герои...
Пел Утесов. Голос певца, несильный, с чуть заметной хрипотцой, проникал в душу, тревожил, волновал. А песня мужала, наливаясь силой. Гремели трубы, мощно звучал оркестр. Но вот промчался мимо лихой эскадрон, а вместе с ним и песня. Только затихающий цокот конских копыт да непрошеная грусть напоминают о ней...
И сразу другая песня, другое настроение.
...Гул артиллерийской канонады. Шум отдаленного боя. Жесткие, решительные аккорды:
В степи под Херсоном высокие травы, В степи под Херсоном курган. Лежит под курганом, заросшим бурьяном, Матрос — Железняк, партизан.
Песня Матвея Блантера на слова Михаила Голодного — рассказ о непреклонной воле людей, которые шли на смерть во имя будущего. Сдержанно исполнял Утесов эту песню. Однако и в ней он нашел задушевный тон, проложил невидимый мосток от своего сердца к сердцу слушателя.
Аркадий был покорен искусством этого талантливого человека. Возвращаясь после репетиции, он в который раз подивился своему счастью. Работать в таком оркестре. Окунуться, раствориться в песенном море. Разве это не счастье?
«СТОРОНКА РОДНАЯ»
Началась новая жизнь. Гастроли, гастроли. Города, села, воинские части, моря, острова. Север и Юг. Дальний Восток и дальний Запад. Где только ни побывал Аркадий Островский с оркестром. И
каждый раз, возвращаясь в Москву, он с восхищением думал: «Как огромна наша страна. И чего только в ней нет — океаны и пустыни, высочайшие горы и бескрайние степи, таежные дали и вечные льды. И повсюду строительство. Заводы, металлургические гиганты, шахты, рудники». Радостно было ощущать за всем этим крепость и мощь Родины.
Большую часть года оркестр проводил в гастрольных поездках, но летом обязательно приезжал в Москву. Здесь, как правило, готовилась новая программа. Специально приглашенные поэты и композиторы, художники и режиссеры трудились над ее созданием и оформлением.
Так было и на этот раз. Концерты в «Эрмитаже» совпали с подготовкой программы, которая называлась «Напевая, шутя, играя...». Это было веселое обозрение е песнями, танцами, шутками. Оркестр работал напряженно. Утром репетиция, вечером концерт. Так продолжалось около месяца. Премьера новой программы была назначена на конец июня 1941 года. В субботу 21 числа Аркадий пришел домой за полночь.
— Завтра не буди меня рано, — попросил он Матильду.— В воскресенье репетиции не будет, хоть немного посплю.
А утром, не успев как следует проснуться, он услышал:
— Началась война!
И сразу все изменилось в привычном течении городской жизни. Посуровели москвичи. Обычная суета наполнилась тревогой и озабоченностью. Люди куда-то спешили, что-то делали, все еще до конца не веря в подлинность случившегося. А война приближалась к столице.
Через Москву шли эшелоны на фронт. Вокзалы были переполнены военными. Отъезжающих провожали песнями.
Концерты дневные и ночные следовали один за другим. В первые дни войны прозвучала на Белорусском вокзале только что написанная руководителем Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии композитором Александром Васильевичем Александровым «Священная война»:
Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой... Замечательная песня, правдивые, суровые слова поэта Василия Лебедева-Кумача звали к оружию, к мести.
Включившись в общее настроение, оркестр Утесова в короткое время приготовил новую программу под названием «Бей врага!». Была в этой программе баллада «Партизан Морозко» Евгения Жарковского на слова Осипа Колычева, которая стала одним, из центральных номеров концерта: старый солдат Морозко глубоко убежден в том, что Россию невозможно победить.
После каждого куплета Морозко — Утесов речитативом произносил припев: «Ще той пули не зробили, щобы нас убили». Он старался не петь эти слова, а просто говорить их под музыку. Они легко запоминались. И люди, уходя с концерта, повторяли вслед за партизаном: «Ще той пули не зробили, щобы нас убили...»
Однажды оркестр выступал на Ярославском вокзале, провожая бойцов на передовую: фронт был недалеко. И вот после исполнения баллады «Партизан Морозко» к Утесову пробился сквозь толпу молодой красноармеец. Он протянул руку певцу и сказал: «С такой песней и в бой идти не страшно». Этот случай глубоко взволновал Островского. Он еще раз увидел, как нужна песня людям, как она поднимает настроение, будит гнев и решимость бороться.
Как и все творческие коллективы, оркестр Утесова часто вьгезжал с концертами на фронт. Особенно запомнились Аркадию Островскому выступления на Волховском фронте. Был там однажды такой случай. Недалеко от железнодорожной станции Мга концерт пришлось давать на почти открытой площадке. Редкий лес и кустарник плохо защищали эстраду, которую сделали на пригорке. Изредка где-то высоко с угрожающим свистом и воем пролетали снаряды. Артисты вздрагивали, а солдаты успокаивали их:
— Если свист слышен, — говорили они, — то бояться нечего. А вот если не слышен — тогда дело плохо.
Когда начался концерт и Леонид Утесов запел популярные советские песни, на передовой, пролегающей где-то недалеко за пригорком, наступила тишина. Свист и вой прекратились. Музыканты даже не обратили на это внимания. Они, забыв об опасности, играли во всю мощь, без всякой «маскировки». Концерт удался на славу.
После выступления артистов благополучно отвели в блиндаж. И тут вдруг со стороны позиции противника раздался в громкоговорителе голос: — Рус, спасибо, хорошо играл!
И вслед за этим выстрелы возобновились.
Аркадий был поражен. На какое-то мгновение музыка, песни прекратили войну. Позже он часто вспоминал этот эпизод, все более убеждаясь в неодолимой силе музыкального искусства.
В оркестре Аркадий Островский выполнял несколько обязанностей — пианиста, аккордеониста и инструментовщика. Этой творческой работой он занимался с большой радостью. Вспоминая отдельные фрагменты произведений, которые нужно было инструментовать, он искал наилучшее звучание для них. Он был властен в выборе тех или иных тембров. Инструменты для него были подобны краскам в руках художника.
Часто ему приходилось что-нибудь дорабатывать, досочинять. Война разбросала по стране композиторов и поэтов. Многие из них воевали на фронте. С репертуаром было плохо. Музыканты оркестра во главе с руководителем искали новые песни, оркестровые произведения. Когда поиски не приводили к желанным результатам, приходилось сочинять самим. И уж тут не разбирали, кто сочинил музыку, а кто слова. Сочиняли и то и другое, лишь бы откликнуться новым произведением на волнующие страну события.
А события и вправду были волнующими. После разгрома под Москвой немецкие войска откатывались все дальше на Запад. Все дальше от Москвы уходил фронт. Один за другим освобождались советские города. Каждая новая победа приносила уверенность в скором окончании войны и торжественно отмечалась салютом.
Оркестр Утесова решил по-своему отметить победоносное движение Советской Армии новой джаз-фантазией «Салют». Эту фантазию поручили написать Аркадию Островскому. Нужно было более двадцати старых и новых песен, отрывки из Седьмой симфонии Д. Шостаковича и произведений других композиторов объединить и представить в виде цельного и разнообразного музыкального произведения. Опыт у Островского уже был. Импровизировать он мог сколько угодно, а нужное настроение и вдохновение диктовались самой жизнью. И родилась монументальная увертюра-фантазия. Она рассказывала о событиях мирной и военной жизни. Все, поздравляя Островского, отмечали достоинства фантазии. Аркадий Ильич впервые поверил в свои композиторские возможности.
Правда, еще до фантазии «Салют» Островский сочинял различные небольшие музыкальные произведения. Обычно они исполнялись в очередной эстрадной программе и по своим качествам не выделялись из общего потока подобной музыки. В суматохе гастрольных будней Аркадию Ильичу некогда было размышлять над их мелодическим своеобразием. И все же в глубине души Островский мечтал о хорошей песне, которая бы жила своей, не зависящей от программы жизнью.
Как-то на репетиции к Островскому подошел тромбонист оркестра Илья Фрадкин и протянул исписанный листок:
— Вот взгляни, я тут стихи сочинил.
— «Я — демобилизованный!» — прочел Островский. — Ну и название же ты придумал, Илья...
— А чем плохо? Ведь война кончилась, люди возвращаются домой. Какое слово ты чаще всего слышишь на улицах, на работе? Даже на наших концертах? Везде одно — «демобилизованный, демобилизованный»... Вот я и написал.
— Ну ладно, — примирительно сказал Островский, — давай лучше читать:
Заводили разговор Други фронтовые, Как один, вcе на подбор Парни боевые.
Все в медалях, в орденах,
Службу вспоминали,
Говорили о делах,
Песню запевали...
Аркадий остановился, хотел что-то сказать, но Фрадкин перебил его:
— Ты припев, припев читай! Островский продолжал:
Я — демобилизованный, Пришел домой с победою, Всегда организованный, Работаю как следует!
Вскоре песня Островского на слова Фрадкина «Я — демобилизованный» разнеслась по стране. Каждый солдат, вернувшийся из армии, считал, что песня написана именно о нем. Редко кто из них не пел этой песни. А если, случалось, бывшие фронтовики собирались вместе, песня «Я — демобилизованный» не смолкала. Людям нравилась ее напевная мелодия в сочетании с четким ритмом походных песен. Она стала необычайно популярной.
Этот успех вызвал у Островского желание сочинять и сочинять. На него вдруг разом нахлынуло множество мелодий. Сколько бы различных песен получилось, если бы найти к этим мелодиям верные по характеру стихи. Аркадий Ильич просматривал журналы, листал томики стихов и не мог остановиться на каком-нибудь тексте. Что-то в этих стихах его не устраивало. Видно, у песенных слов были свои законы.
Однажды в газете он увидел стихотворение:
С неразлучным своим автоматом Не в одной побывал я стране, Но везде и повсюду, ребята, Я скучал по родной стороне.
Сторонка, сторонка родная,
Ты солдатскому сердцу мила!
Эх, дорога моя фронтовая.
Далеко ты меня завела!
Как хорошо знакомо ему чувство дороги, разлуки и тоски по родному краю, по дому! Стихи Сергея Михалкова своей простотой и музыкальностью тронули Островского.
Начались поиски мелодии. Трехдольное строение стиха подсказало композитору вальсообразный ритм песни; задушевное раздумье припева — общий лирический характер ее. Пробуя звучание на аккордеоне, Аркадий Ильич почувствовал, что песня близка по мелодии простым солдатским песням, исполняемым под баян. Она во многом отличалась от эстрадных сочинений. Только припев почему-то не ладился.
Долго мучился с припевом Островский, перепробовал множество вариантов. Наконец однажды песня зазвучала так, как хотелось композитору. И только тогда он показал ее Сергею Михалкову. «Сторонка родная» понравилась автору слав. Поэт посоветовал композитору отдать песню Леониду Утесову, напомнив Островскому о том, что хорошее исполнение порой решает судьбу произведения. Леонид Осипович обрадовался новой песне и в ближайшем же концерте исполнил ее. Чуть позже «Сторонка родная» прозвучала по радио и скоро обрела широкую известность.
Окончание войны застало многих людей вдали от родных мест, от дома. Близость желанного возвращения на родину заставляла их чаще вспоминать все связанное с прошлой мирной жизнью. В песне «Сторонка родная» они находили лирическую мягкость, задушевность и, главное, созвучное их переживаниям настроение. Это и определило популярность песни — сделало ее нужной людям.
«БЕСПОКОЙНЫЕ СЕРДЦА»
Разные судьбы у песен. Бывает, напишут авторы песню. И кажется, удалась она им. И слова и музыка хорошие. А вот не живет эта песня долго. Прозвучит несколько раз с эстрады, по радио. Иногда даже на грампластинку ее запишут. Но на этом, собственно, и кончается биография песни. Не поют ее люди.
Как предугадать песенную судьбу? Вот уже долгое время этот вопрос занимал Островского. Случилось так, что многие его песни, написанные после 1945 года, большого успеха не имели. Аркадий Ильич огорчался и упорно старался разобраться в причине неудач.
Наступила осень 1947 года. К 30-летию комсомола ЦК ВЛКСМ и Союз композиторов СССР объявили открытый конкурс на лучшую песню о комсомоле. Многие композиторы и поэты включились в это соревнование. Попробовал писать и Островский. Сначала не все получалось. Он знал, что комсомол — это и радость, и подвиг, и героизм. Но это и большое раздумье, и сосредоточенность, и возможные жертвы. Не хотелось ему всю песню писать в мажорных тонах, почему-то в припеве его мелодия окрашивалась минором.
— Минорные интонации — это не характерно для теперешних комсомольских песен, — раздумывал он. — Но как же быть, если я не могу, не хочу писать иначе?
Каждая песня рождается по-разному. Бывает, что композитор, пленившись поэтической глубиной стихотворения, создает свое произведение на уже готовый текст. Часто наоборот, сначала возникают музыкальные образы, отражающие какие-то события, переживания, чувства, а затем к ним пишутся соответствующие стихи. Есть и третий путь: рождение слов и музыки происходит одновременно. Это самая органичная, эффективная форма творчества, так сочиняют песни в народе.
По-разному создавал свои песни и Аркадий Островский. Однако чаще всего они начинались с музыкальных эскизов. И даже не с мелодии, а с ритмической формулы, с движения, пульса. Начинало биться сердце будущей песни. Затем появлялась мелодия. Иногда она вмешивалась в движение и кое-что меняла в ритме. Цельности замысла способствовало яркое, развитое сопровождение.
Так было и на этот раз. После долгих усилий музыка песни, вышла и светлой и мужественной. Нужны были слова. И тут помог случай.
Островский позвонил по делам в ЦК комсомола и неожиданно застал там поэта Льва Ошанина. Несколько раньше они уже написали вместе одну песню — «Там, где ветер гуляет с партизанами», но она оказалась не особенно удачной.
Аркадий Ильич сразу заговорил о новой песне:
— Лев Иванович, я работаю над песней о комсомоле. Мне очень, очень нужны слова.
— Нет, дорогой Аркадий Ильич, у меня уже есть три или четыре комсомольские песни, больше не могу.
— А вы послушайте, я уже написал музыку.
И Островский заиграл, положив телефонную трубку рядом с инструментом. Ошанин слушал. Музыка была интересной, свежей, с новыми интонациями и необычной для таких песен распевностью.
Островский запел припев:
— «Комсомольцы — удивительный народ!» Ошанин перебил его:
— А по-моему, лучше — «беспокойные сердца!»
— Вы так думаете?
Островский повторил припев с новыми словами: — «Комсомольцы — беспокойные сердца!»
Ошанин подсказывал в трубку только что родившиеся строчки:
— «Комсомольцы все доводят до конца!» Давайте еще раз припев.
И они запели вместе в разных концах Москвы: Комсомольцы — беспокойные сердца! Комсомольцы все доводят до конца!
Работа над новой песней началась.
В сентябре лучшие произведения, представленные на конкурс, прослушивались в секретариате Союза советских композиторов. Островский очень волновался. Впервые он выходил со своей песней на суд высоких мастеров-профессионалов. Что-то они скажут?
То, что сказали крупнейшие композиторы, он прочел в «Литературной газете» 22 сентября 1948 года в статье «Творческие подарки композиторов»:
«...На днях секретариат Союза советских композиторов прослушал и обсудил ряд новых песен о комсомоле. Наиболее удачными из них признаны песни: А. Новикова «Комсомол» на слова С. Михалкова, М. Фрадкина «Комсомольская слава» на слова М. Матусовского, К. Листова «Комсомольский марш» и А. Островского «Комсомольцы — беспокойные сердца» на слова Л. Ошанина.
Солнцу и ветру навстречу, На битву и доблестный труд, Расправив упрямые плечи, Вперед комсомольцы идут!
Комсомольцы — беспокойные сердца!
Комсомольцы все доводят до конца!
Друзья, вперед!
Нас жизнь зовет,
Наша Родина кругом цветет!
В этой песне не было назидательности. Она была проста и искренна и обращалась к сердцу комсомольца. Да и музыка ее, окрашенная в минорные тона, во многом отличалась от песен, бытовавших в те годы.
Через четыре дня, 26 сентября 1948 года, песня «Комсомольцы — беспокойные сердца» была напечатана в газете «Комсомольская правда». Этому сочинению Островского предстояла долгая жизнь.
«ШКОЛЬНАЯ ПОЛЬКА»
Песня Аркадия Ильича «Комсомольцы — беспокойные сердца» была красочно издана музыкальным издательством. Ее быстро распродали, и Островский едва успел купить себе несколько экземпляров, чтобы подарить на память друзьям и знакомым.
Молодежь запела новую песню. Ею начинались и заканчивались комсомольские собрания. Она звучала на субботниках и воскресниках, которых в первые годы после войны было много. С этой песней комсомольцы уезжали по путевкам на стройки Сибири и Средней Азии. За Островским укрепилась слава молодежного композитора.
Писать о молодых и для молодых было интересно. Дела у них смелые, дружба крепкая, а любовь верная. Композитор хорошо знал и понимал молодежь. Со школьниками, студентами и даже малышами ему всегда было легко и просто. Он моментально находил с ними общий язык.
И ребята, в свою очередь, верили ему, воспринимали его как равного, делились с ним мечтами, планами и даже секретами.
К этому времени у Островского завязалась дружба с Ансамблем песни и пляски Московского городского Дома пионеров.
Руководитель Ансамбля Владимир Сергеевич Локтев, сам композитор и дирижер, создал в коллективе исключительно творческую обстановку. Многие авторы, в том числе и Островский, доверяли Ансамблю первое исполнение своих новых сочинений.
Аркадий Ильич часто бывал на репетициях Ансамбля, слушал, смотрел. Иногда он сам садился за рояль и, проигрывая ребятам кое-что из новых сочинений, с пристрастием расспрашивал, нравится ли им эта музыка. Мнением юных артистов композитор дорожил.
Однажды под самый Новый год Островский приехал к пионерам не один, а с поэтом Ошаниным. Как настоящие Деды Морозы, они привезли ребятам подарок. Обычно, если композитор и поэт приезжали вместе, все уже знали — будет новая песня. Поэтому, как только закончилась репетиция, ребята окружили Аркадия Ильича и Льва Ивановича и повели их к инструменту, приговаривая:
— Знаем, знаем ваш подарок, лучше спойте нам поскорее.
Аркадий Ильич заиграл вступление, и все почувствовали, что новогодний сюрприз не обманул ожиданий ребят. Ошанин и Островский запели, и разнеслась по залу веселая песня:
Хороша сегодня школа, Зал горит огнем! Мы на праздник наш веселый Всех друзей зовем!..
К концу первого же куплета песню подпевал хор, а танцоры не долго думая закружились парами. Все были довольны. Но, пожалуй, больше других радовался руководитель Ансамбля. Сколько времени он потратил на поиски подобной песни, к кому только ни обращался. И вот мечта сбылась: задорная песня-танец у него в руках. Локтев горячо благодарил авторов и пообещал быстро выучить «Школьную польку».
Песню не просто выучили, а сделали из нее большое и красочное представление. Играл оркестр, пел хор, танцоры — девочки в нарядных платьях и мальчики в школьных костюмах и в форме суворовцев — лихо отплясывали польку. Ансамбль выступал повсюду. Приглашали его и на торжественные концерты в Большой театр. «Школьная полька» всегда исполнялась на «бис».
- Знаете, Аркадий Ильич, почему ваша песня так нравится ребятам? — сказал как-то после концерта Владимир Сергеевич Локтев. — В ней, помимо хорошей мелодии, — упругий танцевальный ритм. Она будоражит, заставляет двигаться и никого не оставляет равнодушным. К сожалению, не всегда в детских песнях встречается эта свойственная возрасту моторность, энергия. Мне кажется, вы нашли верный ход, верный и естественный путь создания песен для юных.
Возвращаясь домой на Фурманный, Островский часть пути обычно проделывал пешком. Он шел не торопясь, каждый раз выискивая новый маршрут. Любил наблюдать повседневную жизнь города. Где-то в этих домах жили герои его песен. Он вглядывался в прохожих, стараясь определить их профессию, угадать их склонности, симпатии и увлечения.
Однажды, проходя мимо большого дома на Сретенке, он услышал знакомый мотив. Играли на аккордеоне его «Студенческую застольную». Аркадий Ильич остановился, прислушался и хотел было продолжить свой путь, как вдруг рядом с ним возникла фигура дворника в белом фартуке.
— Вам кого, гражданин? — строго спросил он.
— Да так, никого, просто я вот песню слушаю. Дворник подобрел.
— Любитель, значит, музыку уважаете?
— Да как сказать... Я, понимаете, сам иногда...
— Поете? С кем не бывает, особливо если компания. B это время из окон грянул веселый хор:
Пусть дни нашей жизни как волны бегут, Мы знаем, что счастье нас ждет впереди. Порукой в том юность и радостный труд, И жаркое сердце в груди...
Островский улыбнулся, дворник тоже.
— Хороша песня, — крякнул он. — Студенты собрались, гуляют, институт окончили, вот и поют свои старинные студенческие песни. Эх, хорошо раньше складывали песни, душевно!
Островский рассмеялся. Он представил себе, как удивился бы дворник, если бы узнал, что автор песни стоит перед ним и что песня написана недавно, по просьбе известной эстрадной певицы Клавдии Ивановны Шульженко, и только произнес:
— Да, душевно раньше складывали песни, вот и поют их студенты.
— Вот, вот и я говорю, — поддакнул дворник.
На том и расстались. А над затихшей улицей плыла мелодия студенческого вальса.
