"О творчестве Горького", сборник статей под ред. И.К.Кузьмичева Горьковское книжное издательство, 1956 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Г. В. КРАСНОВ. ГОРЬКИЙ О РЕАЛИЗМЕ ЧЕХОВА
Широко известна большая, теплая и по-своему необыкновенная дружба Горького и Чехова. Сравнительно недолго, около шести лет, продолжалась она. Но эти годы бурного общественного подъема в России в канун революции 1905 г. поставили рядом, сблизили двух великих художников слова, замечательных сынов русского народа. В дружеском общении Горького и Чехова выразилась и была закреплена живая связь реалистических традиций русской культуры, творческая близость писателя-демократа, раскрывающего в прекрасных художественных произведениях большую правду жизни, и писателя, связавшего свою судьбу с пролетариатом, ставшего зачинателем литературы социалистического реализма. Советское литературоведение многое сделало, чтобы разрушить барьер, воздвигнутый буржуазно-реакционной критикой и отделивший Горького от Чехова. Давно уже доказано, что Горький и Чехов — не антиподы, а соратники в борьбе за реалистическое искусство. Но до сих пор некоторые важнейшие моменты взаимоотношений Горького и Чехова удовлетворительно не объяснены, не изучены. И среди них — оценка молодым Горьким чеховского реализма, данная в одном из писем к Чехову в 1900 г. Напомним некоторые факты. В январе 1900 г. после просмотра на сцене Московского Художественного театра пьесы «Дядя Ваня» и чтения рассказа «Дама с собачкой» Горький писал из Нижнего Новгорода Чехову: «Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете Вы его скоро — насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время — факт! Дальше Вас — никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете. После незначительного Вашего рассказа — всё кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И — главное — всё кажется не простым, т. е. не правдивым. Это — верно... Да, так вот, — реализм Вы укокошите. Я этому чрезвычайно рад. Будет уж! Ну его к чорту! Право же — настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь, а было выше ее, лучше, красивее. Обязательно нужно, чтобы теперешняя литература немножко начала прикрашивать жизнь, и, как только она это начнет,— жизнь прикрасится, т. е. люди заживут быстрее, ярче. А теперь — Вы посмотрите-ка, какие у них дрянные глаза — скучные, мутные, замороженные. Огромное Вы дело делаете Вашими маленькими рассказиками — возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни — чорт бы ее побрал! На меня эта Ваша «дама» подействовала так, что мне сейчас же захотелось изменить жене, страдать, ругаться и прочее в этом духе». (1)
Это письмо впервые было полностью опубликовано в 1936 г. в «Материалах и исследованиях», посвященных жизни и творчеству А. М. Горького (том II), и сразу же попало в широкий научный обиход. Один из первых комментаторов переписки Горького с Чеховым Е. Лейтнеккер задал своеобразный тон в объяснении горьковского письма. На основании письма он пытался определить творческие расхождения между двумя писателями, доказать, что Горький сомневался «в возможности идти дальше в литературной работе путями, проложенными Чеховым». (2) Е. Лейтнеккер еще не отрешился от вульгарного взгляда на Чехова, как на «сумеречного» писателя, чуждого новым, прогрессивным общественным веяниям жизни. В конце концов, по Лейтнеккеру, оказывается, что Горький «атакует» Чехова, его основные темы и формы их раскрытия. -------------------------------------- 1. А. М. Горький, Собр. соч. в 30 томах, т. 28, ГИХЛ, М. 1953 (в дальнейшем ссылки на произведения М. Горького, опубликованные в этом издании, даются е тексте с обозначением тома и страницы). 2. «М. Горький, Материалы и исследования», т. II, АН СССР, Л. 1936, стр. 112. --------------------------------------- В 1938 году после выхода в свет сборника «М. Горький и А. Чехов» (переписка, статьи и высказывания) публикуются специальные работы на эту же тему. Статья Л. Поляк («Литературная учеба», 1938, № 6) совершенно обходит интересующую нас оценку Горьким реализма Чехова в 1900 году. Статья Л. Мышковской («Октябрь», 1938, № 6) продолжает развивать точку зрения Е. Лейтнеккера. У Горького, заявляет автор, «совершенно другая художественная позиция». Чехов в понимании Горького, по мнению Л. Мышковской, «дошел до той черты тонкости, за которой реализму уже больше нет дороги, и должна наступить героизация». Другой взгляд высказал позже И. Сергиевский («Литературный критик», 1939, № 10—11). В словах Горького («убиваете реализм») критик с некоторыми оговорками находит положительное суждение о методе Чехова. В творчестве Чехова, пишет он, Горький «отчетливо различает элементы того нового искусства, к которому была обращена творческая мечта Горького и за которое он боролся,— искусства целеустремленного, мужественного, бодрого». Однако И. Сергиевский не дает четкой, конкретной аргументации своего взгляда и не опровергает противоречащие ему мнения в статьях других литературоведов. В 1946 году в «Трудах» Ленинградского университета публикуется интересная работа Г. А. Вялого «К вопросу о русском реализме конца XIX в.». Внимание автора привлекают и горьковские слова о Чехове. «Что значит горьковское «убиваете реализм»? — пишет Г. А. Бялый.— Внутренний смысл этих слов заключается, очевидно, в том, во-первых, что чеховский реализм необычен, даже противоположен старому реализму по своему принципу..., во-вторых, Горький утверждает здесь скрытый, «подводный» оптимизм чеховского творчества, как нечто бесспорное, само собой разумеющееся, и намечает ту перспективу, которая раскрывается за ним. Чехов довел старый реализм до такой степени, когда «нереальность» всего строя жизненных отношений стала как бы арифметически доказанной при помощи узаконенного автором «Дамы с собачкой» молекулярного анализа всех простейших жизненных случаев, когда настало поэтому время перехода от реализма критического к реализму героическому».(1) Г. Бялый идет дальше ---------------------------------------- 1. «Труды юбилейной научной сессии», Секция филологических наук, ЛГУ, 1946, стр. 313.
------------------------------------------ И. Сергиевского и высказывается вполне определенно. Но мысли Горького от этого не становятся более ясными. Автор подгоняет к своим суждениям о Чехове суждения Горького. Поэтому реализм Чехова в своей основе неожиданно оказывается лишь реализмом мелочей жизни, «простейшего случая», противоположным реализму его предшественников, а «реализм героический» (?) противопоставляется реализму критическому. Дальнейшие исследования этой темы не вносят чего-либо принципиально нового. Литературоведы продолжают доказывать, что Горький в письме 1900 г. показал свое отрицательное отношение к реализму Чехова. «В этом письме молодого, ищущего, еще не устоявшегося Горького, — пишет Е. Б. Тагер, — много неточного и неверного. Но глубоко справедливым в письме Горького было восприятие чеховского творчества, как последнего звена старого реализма, предельно развитого и совершенного, как бы исчерпавшего все возможности, в этом старом реализме таящиеся, и одновременно сознание того, что всякий действительно новый шаг есть выход за пределы этой завершившейся в Чехове традиции, есть закономерное — необходимое создание нового качества, нового «героического» искусства». (1) Так и остается непонятным, что в письме «неточное» и «неверное», но понятна мысль автора: Горький отходил от Чехова, считая его творчество лебединою песнью «старого реализма». Почти то же самое повторили Б. Бурсов и А. Волков. (2) А. Мясников верно отмечал, что «некоторые критики потратили немало усилий для того, чтобы противопоставить Горького Чехову, полемику между ними раздуть до непримиримого конфликта, то-есть в конечном счете попытаться доказать, что между социалистическим и критическим реализмом нет ничего общего». (3) Но А. Мясников фактически пошел тоже по стопам своих предшественников. Он продолжает: «Оценивая «Даму с собачкой», Горький писал о том, что Чехов до предела исчерпал все возможности того ---------------------------------------------- 1. Е. Б. Татар, «Горький и Чехов» в кн. «Горьковские чтения», АН СССР, М.—Л. 1949, стр. 379. 2. Б. Бурсов, «Мать» М. Горького и вопросы социалистического реализма, Гослитиздат, М.—Л. 1951, стр. 46—47. А. Волков, «М. Горький и литературное движение конца XIX и начала XX веков», «Советский писатель», М. 1951, стр. 64—66. 3. А. Мясников, «М. Горький», Гослитиздат, М. 1953, стр. 86.
--------------------------------------------- старого реализма, который Горький позже так метко назвал критическим». (1) Такое толкование письма Горького прочно утвердилось и в работах самого последнего времени. А. Волков под влиянием критики переработал в новом издании своей книги раздел, касающийся взаимоотношений Горького и Чехова, снял наиболее бросающиеся в глаза неверные оценки чеховского реализма и заодно с ними... и «беспокойные» строки горьковского письма («...Реализм Вы укокошите. Я этому чрезвычайно рад. Будет уж! Ну его к чорту!»). Но осталось в книге прежнее заключение к ним: «Чехов был для молодого Горького последним и великим представителем старого реализма. Горькому в те годы казалось, что этот метод уже не может удовлетворять в новых исторических условиях, требовавших утверждения нового, нарождавшегося. Чехов своим творчеством как бы закрывал определенную главу в истории русской литературы». (2)
Исследователи творчества А. П. Чехова или же избегают горьковских откликов на «Даму с собачкой» (видимо, считают их для Чехова «не выгодными»), или же повторяют приведенные нами выводы горьковедов. (3) Если заранее согласиться с установившимися суждениями по поводу существа интересующего нас письма Горького, то явно будет непонятно, почему Горький в то же самое время, когда «критиковал» Чехова, с восторгом отзывался об его произведениях, говорил (и без всяких оговорок, недомолвок) об огромном значении его таланта: «огромный талант у Вас», «Вы — талант разительно сильный», «Вы туз козырей» и т. п. В том же письме Горький восхваляет творчество Чехова, его многогранный реализм, охватывающий существеннейшие стороны русской жизни: «Рассказы Ваши — изящно ограненные флаконы со всеми запахами жизни в них, - и уж поверьте — чуткий нос всегда поймет среди них тот тонкий, едкий и здоровый запах «настоящего», действительно ценного и нужного, который всегда есть во всяком Вашем флаконе» (т. 28, стр. 113). Непонятно будет страстное желание молодого Горького
------------------------------------------------- 1. А. Мясников, цит. изд., стр. 89. 2. А. Волков, «М. Горький и литературное движение конца XIX и начала XX веков», «Советский писатель», М. 1954, стр. 67.
3. См., например, работу М. Л. Семановой «Чехов в школе», Учпедгиз, Л. 1954, стр. 272.
------------------------------------------------- публично, в печати, по достоинству оценить талант Чехова, защитить его от унижающих суждений непонимающей или не желающей понять Чехова публики и критики. «Как ни много хвалят Вас — все-таки Вас недостаточно ценят и, кажется, плохо понимают. Не желал бы я лично служить доказательством последнего»,— замечал Горький в одном из писем к Чехову в конце 1898 г. и эту же мысль неоднократно повторял в последующее время. Горький, плененный мощью дарования Чехова, на рубеже 1900-х годов «сражается» с противниками любимого им писателя, не выносит тупоумных, легковесных, холодных заметок о нем, ждет выхода из печати чеховских книг, чтобы дать им «иную оценку», «глубже взять», чем это могли сделать критики Чехова. Свое желание Горький частично осуществляет в «Литературных заметках» о рассказе Чехова «В овраге», написанных и опубликованных в январе 1900 г. в «Нижегородском листке» (т. е. в то же время, когда Горький писал Чехову многозначительное письмо). «Литературные заметки» хорошо известны советскому читателю. В них Горький раскрывает суть «страшной силы» чеховского таланта. Он видит ее в идейно-художественном богатстве, совершенстве чеховских произведений, в их трезвом реализме, оптимизме, в глубоком знании писателем жизни и любви к ней. Статья Горького была апофеозом творчества Чехова, в котором молодой писатель увидел новые достижения литературы, почувствовал новую силу русского реализма. И позднее Горький продолжает вести страстную борьбу за Чехова. Например, он пишет в августе 1900 г. Л. В. Средину: «Чехова ругают? Это ничего! Я берусь раздавить всех его хулителей разом, пусть только выйдет собрание его сочинений. Тупорылые ценители искусства — просто плесень, а чтобы понимать Чехова, надо быть, по меньшей мере, порядочным человеком». Тут же, говоря о величии чеховских произведений, он добавляет: «О Чехове можно писать с громом, с треском, с визгом от злобы и наслаждения. Мы и будем писать. Теперь это моя сладкая мечта». (1) Мог ли Горький одновременно в одном месте (в «Литературных заметках») только восхищаться Чеховым, находить в его творчестве «меру высшей справедливости»,
----------------------------------------- 1 «М. Горький и А. Чехов», Сб. материалов, Гослитиздат 1951, стр. 147—148.
----------------------------------------- «высшую точку зрения» на жизнь, а в другом (в письме к Чехову) — полускептически смотреть на чеховский реализм, прочитать ему отходную, фактически отвернуться от него, как понимают это некоторые исследователи? Вряд ли кто с этим согласится. Чистота, предельная искренность в отношениях Горького к Чехову, глубокая заинтересованность в творчестве друга, собрата по перу совершенно исключают данное предположение. Может быть, Горький здесь был просто непостоянен, крайне противоречив? Чтобы ответить на этот вопрос, чтобы верно понять горьковские мнения о Чехове, надо верно понять самого Горького, его взгляды на жизнь, на литературу в то время. В конце прошлого и в самом начале XX века, в предгрозовое время, накануне революции 1905 г., быстро зрело, еще более четко, чем раньше, определялось пролетарское мировоззрение Горького. Горький страстно любил жизнь. Жить для него — это значило тогда бороться за интересы трудящегося народа, бороться за Человека с большой буквы, за его свободу, ум, талант. Проблема Человека особенно волнует Горького в 1898—1901 годы, в годы для писателя в известной степени переломные, когда он настойчиво думал о смысле бытия, искал правильные ответы на многие вопросы общественной жизни. «Я не знаю ничего лучше, сложнее, интереснее человека»,— заявлял в 1899 г. писатель И. Е. Репину (т. 28, стр. 101). А в феврале 1900 г.— еще более резко в письме к Л. Н. Толстому: «Глубоко верю, что лучше человека ничего нет на земле... Всегда был, есть и буду человекопоклонником...» (т. 28, стр. 121). Уже в те годы Человек Горького — личность активная, враждебная различным порождениям самодержавно-крепостнического режима. Только человек высокой нравственной чистоты, одухотворенный разумом, большой мыслью, непримиримый к мерзостям эксплуататорского строя, может, по мнению Горького, ускорить движение жизни, явиться ее творцом. Философия человека у молодого Горького все теснее и теснее связывалась с конкретной русской действительностью, с задачами революции. Человека с большой буквы писатель искал и находил в народе, в рабочем классе, в среде близкой к народу, преданной ему интеллигенции. Таким человеком из передовой интеллигенции был тогда для Горького и А. П. Чехов. Еще до встречи с ним Горький часто в письмах объяснялся в «искреннейшей горячей любви» к Чехову как писателю с «удивительным талантом..., тоскливым и за душу хватающим» (т. 28, стр. 41). Смутно еще представлял Горький во многом неведомого для себя писателя. И вот произошла первая встреча в Ялте, в марте 1899 г. Первое же письмо, отправленное Горьким к жене в Нижний Новгород, начинается с характеристики Чехова: «Живу. Чехов — человек на редкость. Добрый, мягкий, вдумчивый. Публика страшно любит его и надоедает ему. Знакомых у него здесь — конца нет. Говорить с ним в высокой степени приятно, и давно уже я не говорил с таким удовольствием, с каким говорю с ним» (т. 28, стр. 69). И дальше в разных местах письма еще несколько раз о Чехове: «Чехов говорит, что не видал еще ребенка с такими глазками» (о сыне Горького — Максимке), «Чехов ругается за то, что мне мало платит «Жизнь»...», «Чехов стоит большего» (в сравнении Л. Толстым) и др... Как будто Горький специально поехал в Крым к Чехову, чтобы поговорить с ним, узнать его лучше, рассказать о нем родным и знакомым! В Ялте Горький живет около месяца, ежедневно видится с Чеховым. Они много и откровенно беседуют на разные темы, и перед отъездом из Ялты Горький делает бесспорный для себя вывод о громадном значении Чехова в России: «...Талант огромный и оригинальный, писатель из тех, что делают эпохи в истории литературы и в настроениях общества...» (т. 28, стр. 71). В письмах после Ялты Горький везде с восхищением говорит о Чехове — замечательном писателе и человеке. Любовь Горького к Чехову безгранична. «Я Вас, батюшка, люблю, люблю очень, горячо, любил, когда еще не знал, узнав — люблю еще больше. Мне дорого каждое Ваше слово, и Вашим отношением ко мне — горжусь, будучи уверен, что оно лучшая мне похвала и самый ценный подарок от судьбы» (т. 28, стр. 88),— такие признания Горького постоянны в его письмах той поры. «У меня всегда есть желание делать что-нибудь приятное для этого великолепного человека,— писал он в 1900 г. Пятницкому.— Какой благородный человек, если б Вы знали! Ужасно его люблю» (т. 28, стр. 124). Горький в одном из писем того же времени говорил, что ему «надо видеть примерных людей, примерную жизнь» (т. 28, стр. 116). Таким примерным человеком для Горького и был А. П. Чехов. Почему? Да потому, что много было общего между Горьким и Чеховым в их творческих исканиях, во взглядах на литературу, на ее место в жизни. Задачу литературы молодой Горький видел в служении трудящемуся человеку. Она должна, говорил он, «поведать людям о неустройстве жизни и о страданиях человеческих, о том, что надо уважать человека, и о необходимости для всех людей — свободы! свободы! свободы» (т. 23, стр. 298). Горький считал, что литература должна выражать освободительные, революционные стремления народа, она должна еще ярче, сильнее, чем раньше, показать величие человека, несовместимость его рабского положения с правом на полноценную жизнь, с могуществом человеческой созидательной мысли. Горький призывал усилить критическое направление в литературе, усилить борьбу с мещанством, с «публикой», олицетворяющей буржуазную Россию, чтобы литература «колотила по пустым башкам, как молот» (т. 28, стр. 9). «Публика — это большая скотина, это наш враг,— говорил он писателю-рабочему А. Я. Шабленко.— Бейте ее в рожу, в сердце, по башке, бейте крепкими, твердыми словами! Пусть ей будет больно, пусть ей будет беспокойно!» (т. 28, стр. 149). Основной девиз Горького тех лет — быть писателем, «неприятным публике». Раздражать буржуазную интеллигенцию можно разными книгами — и такими, в которых со всей правдой показаны заскорузлые людишки, подлое мещанство, и такими, которые поднимают человека, подчеркивают самое ценное в нем. Искусство,— писал Горький,— изображает «пошлое и грубое для посмеяния, для уничтожения и делает это, ставя рядом с пошлым — красивое, рядом с низким — благородное, рядом с грубым — нежное» (т. 28, стр. 216). С точки зрения этих задач Горького не удовлетворяла бескрылая, пессимистическая литература незадачливых бытописателей, натуралистов и декадентов, потрафляющих вкусам «ванек» и «публики». Натуралисты не видели подлинного человека, они показывали жалких покорных людей, рабов с животными инстинктами. Литератор, по Горькому, не должен ползать по земле, копаясь в ее нечистотах, не видя существа жизни. Он должен глубоко знать ее, вносить в сердце и сознание читателей понятия о подлинной красоте в жизни, заставить людей жить ярче, интереснее, «делать всё для того, чтобы люди стали благородно сильными» («Читатель»). Поэтому так естественна в творчестве молодого Горького революционная романтика, естественны его мысли о «прикрашивании» действительности. Горький всегда подчеркивал реалистическую основу этого «прикрашивания»: «Жизнь не так плоха, какой ее любят изображать в книгах, она ярче. И человек в жизни — лучше, чем в книге, даже и талантливой. Он сложнее. По-моему, писатели обижают человека» (т. 28, стр. 101). Горький говорил о новых задачах литературы в изображении человеческого и Человека. «Прикрасить» человека — показать не одни его отрицательные стороны, а всю реальную сложность его характера, его здоровую основу, положительные, прекрасные черты, делающие его Человеком с большой буквы. И когда это литература сделает,— «жизнь прикрасится, т. е. люди заживут быстрее и ярче»,— поясняет Горький в цитированном нами письме к Чехову. И здесь Горький направляет внимание художника не на выдумки, а на правду, освещающую дорогу к новой человеческой жизни ярким, зовущим вперед светом. Не следует извиняться за Горького, смущенно говорить о романтических исканиях писателя, что характерно для некоторых последних литературоведческих работ, в которых, по верному замечанию Б. Бялика, «защищается» «реализм Горького от его же романтизма». (1) Горький всегда стоял за реалистическое искусство. И его романтизм связан с реализмом. Горький не терпел сочинителей не «из жизни», а «из головы». С иронией писатель говорил о «публике», ищущей в книге беспочвенной фантазии, добродетельных героев. В этом плане особенно интересен рассказ Горького «Еще о чорте» (1899), в котором высмеиваются писатели-костюмеры, смешивающие призвание художника с ремеслом портного: «...Они шьют из тканей вымысла костюмы для Правды, с целью скрыть ее наготу». Горький объясняет: «Существование таких писателей — необходимо, ибо для многих читателей Правда есть именно та единственная женщина, которую они не желают видеть голой, полагая, что Правда непременно стара и некрасива». В этом же рассказе он выдвинул важное требование ---------------------------------------------- 1. Б. Бялик, Вопросы творческого метода Горького, «Лит. газета», 19 июня 1954. ---------------------------------------------- перед литературой: «фантазии» должны «совпадать с действительностью». В цикле рассказов «Публика» (1899— 1900) Горький отвергает наглые претензии самодовольной толпы пошляков («поднимите нас выше, выше над землей, дайте отдохнуть глазам и сердцу на чем-нибудь светлом») и не позволяет ей издеваться над священным именем человека. Ненавидел молодой Горький обманщиков, лжецов от искусства! Он расчищал дорогу Правде, способной вытравить в жизни мелочное, мещанское, губящее человека, обличать античеловеческое, способной воспеть героическое в жизни — честного, смелого, по-революционному активного, сильного Человека. Он звал литературу к новым вершинам реалистического искусства. Творчество молодого Горького нераздельно связано с его взглядами на литературу. Две генеральные темы четко определились в его произведениях накануне 1900-х годов: в одной изобличаются «подлость человеческой души», людишки, которых сваливают с ног разные мелочи, в другой — утверждается герой, которому «тесно в рамках современности», и буревестник новой жизни — борец за нее. С одной темой, например, связаны образы Ивана Ивановича Иванова («Еще о чорте»), Промтова («Проходимец»), Анания Щурова («Фома Гордеев»), с другой — образы людей, «выламывающихся» из своей среды, ставшей им чуждой и противной,— Коновалов, Фома Гордеев, Илья Лунев, образы пролетариев — Петра Грачева, Нила, а также Сокола, Буревестника. Горький искал и в искусстве своего времени то, что было близко ему по духу. Громадное впечатление на молодого писателя произвела героическая комедия Э. Ростана «Сирано де Бержерак», поставленная в зимний сезон 1899-1900 г. на сцене нижегородского театра. В начале января 1900 г. Горький откликнулся на спектакль специальной рецензией. Его покорил образ Сирано де Бержерака — поэта-храбреца, знающего себе цену человека. Такой герой, писал Горький,— «может ускорить движение жизни», возбудить «жажду жизни». Многое прощает Горький Ростану за изображение «славного воина» «с солнцем в крови». Надолго останется в памяти писателя образ Сирано — мужественного и смелого бойца. Из всех русских литераторов, своих современников, Горький особенно выделил А. П. Чехова, писателя, искавшего новые пути, новое направление в литературе. Отмечая заслуги Чехова перед родиной, Горький писал: «Он обладал искусством всюду находить и оттенять пошлость, — искусством, которое доступно только человеку высоких требований к жизни, которое создается лишь горячим желанием видеть людей простыми, красивыми, гармоничными» (т. 5, стр. 424). Горький сказал здесь самое главное. Чехов, как и Горький, верил в Человека, выступал против мерзостей самодержавно-буржуазного строя, верил в настоящую жизнь. «Какое наслаждение уважать людей!» — восклицал он. Чехов, как и Горький, ненавидел раболепие, забитость, холопство перед угнетателями. Он стремился сделать людей лучшими и был беспощаден к их недостаткам. Он говорил: «Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть» (2). Чехов, как и Горький, жил для народа, преклонялся перед его могуществом и силой, вместе с Горьким искал выход из противоречий русской действительности. Всей душой он верил в грядущие перемены. Конечно, нельзя за общим не видеть индивидуальное, отличающее двух писателей. Чехов не стал представителем пролетарской литературы, он не мог последовательно до конца решить многие волновавшие его вопросы, он остался художником критического реализма. Человек Горького и человек Чехова не тождественны друг другу. Но обоих писателей объединяли верность реализму в литературе, «правде безусловной и честной» (Чехов), поиски новых форм искусства.
Трудно сказать, когда впервые и с какими произведениями Чехова познакомился Горький. Но к 1898 г., к началу переписки двух писателей, автор «Макара Чудры», «Коновалова» был знаком со многими чеховскими книгами, затронувшими самые сокровенные его мысли: «Сколько дивных минут прожил я над Вашими книгами, сколько раз плакал над ними и злился, как волк в капкане, и грустно смеялся подолгу»,— говорил Горький в первом письме к Чехову (т. 28, стр. 41). Осенью 1898 г. Горький на сцене нижегородского театра увидел пьесу «Дядя Ваня». Она поразила, потрясла его, заставила думать «о жизни, принесенной в жертву идолу, ---------------------------------------------- 1. А. П. Чехов, Полное собрание сочинений и писем, т. XII, стр. 228. 2. Там же, стр. 270. --------------------------------------------- о вторжении красоты в нищенскую жизнь людей и о многом другом, коренном и важном» (т. 28, стр. 52). Коренные вопросы жизни человека предстали перед Горьким в пьесе Чехова. Это — «молот, которым Вы бьете по пустым башкам публики» (т. 28, стр. 46). Горький не только восхищается, он делает вывод о новизне реализма Чехова: «...Это совершенно новый вид драматического искусства»; «Дядя Ваня» и «Чайка» — новый род драматического искусства, в котором реализм возвышается до одухотворенного и глубоко продуманного символа» (т. 28, стр. 46, 52). Новое Горький уловил в многозначительности, в «философских обобщениях» чеховских пьес, в их «подводном течении», в призывах к новой жизни. Высоко оценивается им всё творчество Чехова. Рядом с характеристикой «Дяди Вани» дается восторженная характеристика прозы Чехова. Горький не находит в русской литературе новеллиста, подобного Чехову, ставит его выше всеми признанного Мопассана, смотрит на Чехова как на революционера в искусстве, как на новатора, обогатившего традиции русской реалистической литературы. Важные дополнительные свидетельства, поясняющие суждения Горького о реализме Чехова, мы находим в воспоминаниях А. Е. Богдановича. Рассказывая о впечатлении, произведенном на Горького постановкой «Дяди Вани» в нижегородском театре, А. Е. Богданович пишет: «...Несколько дней он был болезненно взвинчен, приподнят, говорил об этой пьесе, как о драме бесконечно огромного значения, потрясающей своей удивительной простотой, реализмом особого, высшего порядка, сверхреализмом, который упраздняет реализм обыденщины». «Именно в это время в беседах и спорах Алексей Максимович утверждал, что Чехов «убил реализм». (1) В этих мыслях Горького, которые не расходятся с его собственными признаниями, нужно искать ключ к верному пониманию «темных» мест горьковского письма, отправленного Чехову в начале января 1900 г. В дальнейшем общий тон рассуждений Горького по поводу Чехова не меняется. Но Горький всё больше и больше задумывается над особенностями дарования Чехова, пытается конкретно раскрыть их. В письме от ян- ----------------------------------------------- 1. А. Е. Богданович, Из жизни Алексея Максимовича Пешкова, Сб. «М. Горький на родине», Горьковское изд-во 1937, стр. 91, 92. ------------------------------------------- варя 1899 г. Горький отмечает выдающееся мастерство Чехова, умение писателя в «дивных рассказах» отражать самую «суть жизни». У Горького рассеиваются первоначальные представления о холодном отношении Чехова к людям, всё явственнее вырисовывается перед ним смысл, «сердце» чеховских произведений. Летом 1899 г. Горький прочитал в журнале «Жизнь» большую статью Е. А. Соловьева (Андреевича) «Антон Павлович Чехов» и остался ею недоволен. «...Всё это не то, что надо,— писал он Чехову,— Соловьев неправ там, где говорит о Вашем счастье. В общем — он легковесен» (т. 28, стр. 92). Е. А. Соловьев не увидел ничего светлого, радостного в будущем мире, в который Чехов звал своих героев, не нашел у Чехова идеалов. Воспроизведя в другом, расширенном варианте статьи последнюю сцену из «Дамы с собачкой», где показаны искания Гурова и Анны Сергеевны, их горячая вера в честную, чистую жизнь, Е. Соловьев вдруг заключал: последние строки рассказа «только наводят на мысль о какой-то предстоящей жестокой драме жизни», связанной с «ироническим образом таинственной и непонятной судьбы, зло смеющейся над усилиями и расчетами людей» (1). Так иронизировал критик над идеалами чеховских героев, по существу — издевался над ними. Не мог понять он и счастья Чехова, большого человеческого счастья! Зимой, после поездки в Петербург, после встреч с петербургской «знаменитой» «публикой», с людьми, «загнанными жизнью в хлевушки самомнения, в темные уголки человеконенавистничества» (т. 28, стр. 92), Горький в декабрьской книжке «Русской мысли» за 1899 г. прочитал рассказ Чехова «Дама с собачкой», а в январе 1900 г. на сцене Московского Художественного театра вновь увидел пьесу «Дядя Ваня». И то и другое были непосредственным поводом письма, которое вызвало столько кривотолков, противоречивых комментариев. Вернемся вновь к нему, рассмотрим его особенности, его внутреннюю логику, его связь с эстетическими взглядами Горького. Бросается в глаза необычное начало письма: «Живу я — нелепо, как всегда, чувствую себя отчаянно-взвинченным, в Ялту поеду в конце марта, в апреле, если не захвораю раньше». Это признание повторяется ниже еще раз:
-------------------------------------------------- 1. Е. А. Андреевич, Книга о Максиме Горьком и А. П. Чехове, СПБ 1900, стр. 240 --------------------------------------------------- «Престранное впечатление производят на меня Ваши письма — не теперь, когда я ужасно развинтился, а вообще». В чем дело? Чем Горький «взвинчен»? Жизнью, жизнью, неустроенной для многих и многих людей. Перед отъездом в Москву Горький 4 января 1900 г. устроил нижегородским детям бедняков новогоднюю елку. «Елка взбудоражила меня весьма неважно»,— писал он на другой день Л. В. Средину. Горький был поражен видом несчастных детей, «уродливых, грязных, порочных, с ногами, искривленными рахитом, крошечных, но уже старчески опытных» (т. 28, стр. 108). Он думал о том, что из пятисот ребятишек, приглашенных на елку, быть может «всего один будет читать», другие погибнут от болезней, сделаются «вьючными животными», пойдут на дно жизни. Горький сознаёт, как много еще нужно сделать для людей, сколько еще на земле есть людишек, живущих бесцельно, как позорно поведение буржуазной интеллигенции, продажных литераторов. С ненавистью он вспоминает литературную «публику» Петербурга. «Я всё еще не могу развязаться с питерскими впечатлениями, — делился Горький с Чеховым накануне нового года. — Они были какими-то сырыми, липкими и как бы облепили мне душу. Вы можете себе представить душу одетой в сырую, тяжелую, грязную тряпку? Из таких тряпок, которыми протирают грязь на полу?» (т. 28, стр. 108) Горький обеспокоен пассивностью многих литераторов, пессимизмом бытописателей и некоторой части русской интеллигенции. Поэтому и Чехову он поясняет причину своих волнений: «Ужасно хочется жить как-нибудь иначе — ярче, скорее, главное скорее». Далее Горький сравнивает два спектакля: «Дядю Ваню» в Художественном театре и «Власть тьмы» в Малом театре. Предпочтение отдается пьесе Чехова. Она давно уже отвечала настроениям Горького. В пьесе Л. Толстого Горький не находил огромного «символического» содержания», какое видел в «Дяде Ване». Молодой Горький считал (и, конечно, неверно), что предшественники Чехова в русской литературе не возвышали реализм «до одухотворенного, глубоко продуманного символа», «до философских обобщений». «Как странно,— писал он Чехову в 1899 г.,— что в могучей русской литературе нет символизма...», — «символизма» особого рода, какой писатель видел в «Буре» Шекспира, в лучших произведениях Гёте, Байрона, Ибсена. «Да разве мы реалисты, если подумать?» (1) — задавал он риторический вопрос. Следовательно, реализм, по его мнению, должен включать «символическое», социально-философское, должен давать читателю более высокую точку зрения на события современности, на жизнь. Чехов, по убеждению Горького, решал эту проблему, его метод особенный, более совершенный. Это — «сверхреализм». В этом смысл горьковских слов: «Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм...» Горький своеобразно толкует термин «реализм». В данном случае «реализм» — форма раскрытия существа, содержания жизни. Горький не выступал против реализма как метода, предполагающего правдивое изображение действительности, а выступал за новые формы реализма, за развитие принципов реалистического искусства. Не случайно Горький в «Литературных заметках» по поводу рассказа Чехова «В овраге» писал: «В рассказах Чехова нет ничего такого, чего бы не было бы в действительности. Страшная сила его таланта именно в том, что он никогда ничего не выдумывает от себя...» Горький говорил о Чехове как новаторе в искусстве, связанном с законами реализма. Горький, растущий вместе с пролетариатом и революцией, требовал в литературе «героического».
А. Е. Богданович рассказывал о Горьком: «Он находил, что надо в литературу вносить элементы героического, красивого, чтобы путем внушения, подражательности поднимать над обыденностью строй чувств у читателей и тем самым вносить эти чувства в жизнь, в свою очередь, приподнимать выше строй жизни. Надо писать так, чтобы читатель не опускал рук, а чувствовал, читая, что у него прибавляются силы и вырастают крылья... По его тогдашним взглядам, героика и романтизм должны входить в литературу, чтобы путем подъема настроения в людях сама жизнь становилась героичнее» (2). Об этом же Горький писал Чехову в начале 1900 г. Он призывал к активности, к вторжению в «сонную, полу- ---------------------------------------
1. «М. Горький и А. П. Чехов», Сб. материалов, Гослитиздат, М. 1951, стр. 42. 2. А. Е. Богданович, Из жизни Алексея Максимовича Пешкова, Сб. «М. Горький на родине», Горьковское изд-во 1937, стр. 92
------------------------------------------ мертвую жизнь», к изображению положительных героев, способных создать новую жизнь. Такие герои, естественно, должны быть выше, красивее, лучше, чем дядя Ваня, супруги Орловы и им подобные. Они должны обладать волей, героическим характером, решительностью, твердой верой в грядущее. В творчестве Чехова Горький увидел элементы, некоторые черты «героического». Произведения Чехова требовали вторжения красоты новой жизни в нищенское существование людей, они показывали «героическое», подлинно человеческое, благородное в простом, внешне обыкновенном, заурядном, они воскрешали человека. Лейтмотив чеховского творчества — «Больше так жить невозможно!», демократическая Россия находится «накануне величайшего торжества». Положительные герои Чехова еще не знают, как сделать, чтобы наступила «настоящая, самая интересная жизнь», но они уверены в будущем: «И казалось, что еще немного — и решение будет найдено, и тогла начнется новая, прекрасная жизнь...» («Дама с собачкой») . Это и есть по-своему «героическое», возбуждающее, зовущее вперед. Чехов, по словам Горького, «поднявшись выше» «хаоса нашего бытия», внес в литературу «ноту болоости и любви к жизни», полноценной и прекрасной (т. 23, стр. 318). Горькому казалось в то время, что дальше Чехова едва ли кто может пойти в современной русской литературе. Чехов для него — писатель почти идеальный. Поэтому он пишет ему: «Дальше Вас никто не может идти по этой стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете». Эти слова — не похоронная, выданная Чехову, а преклонение Горького перед его талантом. Горький, очарованный новизной творчества Чехова, не думал в тот момент, что он сам пойдет дальше Чехова, по пути социалистического реализма, принципы которого в зачаточном виде он уже наметил в том же письме. Именно так, по нашему мнению, следует объяснить смысл горьковского письма к Чехову, оценку Горьким особенностей чеховского реализма. Ничего в ней не было противоречивого или разделяющего Горького и Чехова, но было много идущего от самого сердца, от беспредельной любви Горького к Чехову. Горький принял чеховские светлые думы, чеховскую заботу о человеке, «Чехов, — говорил он,— это силища и наш общий учитель». (1) В Чехове он хотел видеть единомышленника. Все последующие суждения Горького не противоречат вышесказанному. Попрежнему Горький восторгается пьесой «Дядя Ваня», считает ее «совершенно оригинальной, бесподобной вещью» а «Чайку» называет пьесой, «полною огромного значения» (т. 28, стр. 118, 140). Рассказ «В овраге» вызывает у Горького много новых мыслей о большом значении Чехова для русской жизни и новые лестные слова: «И Вы всё лучше пишете, всё сильнее, всё красивее. Уж как хотите,— не сказать Вам этого не могу» (т. 28, стр. 119). «Огромный Вы талантище». (2) Долго еще будет Горький смотреть на чеховские произведения, как на критерий для оценки других писателей. Долго будет думать о Чехове — замечательном спутнике и друге. «Хорошо вспомнить о таком человеке,— писал Горький после кончины Чехова,— тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл» (т. 5, стр. 435). Когда мы подвергаем сомнению и критике некоторые литературоведческие заблуждения, то тем самым совсем не хотим смазать различие идейно-творческих программ Горького и Чехова, представить их как выразителей одних и тех же взглядов и настроений. Горьковское «героическое» с каждым годом, с каждым новым историческим событием наполнялось всё более и более конкретным революционным содержанием, отвечающим задачам дня, задачам пролетариата. Пройдет совсем немного времени после письма Горького 1900 г., и пролетарский художник покажет героическое в образах рабочего машиниста Нила, Ниловны, Павла Власова и других могильщиков ненавистного Горькому старого мира, борцов за социалистическое общество, он поймет ограниченность идеалов Чехова. Но в свое время реализм Чехова помогал Горькому осознать великую роль литературы для русской жизни, помогал искать новый художественный метод. Чехов учил Горького реалистическому искусству.
--------------------------------------------- 1. В. Поссе, Мой жизденный путь, СПБ 1929, стр. 159. 2. «М. Горький и А. Чехов», Сб. материалов, Гослитиздат, М, 1951, стр. 75
