"О творчестве Горького", сборник статей под ред. И.К.Кузьмичева Горьковское книжное издательство, 1956 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
В. А. КУЗНЕЦОВ. САТИРА В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ ГОРЬКОГО
Сатира составляет значительную часть творчества А. М. Горького. Расцвету сатирического таланта пролетарского художника («Мои интервью», «Русские сказки») предшествовали недостаточно исследованные сатирические произведения 90-х годов. Мы рассмотрим ряд произведений, написанных в 1893 г., а именно «Мудрую редьку», «Разговор по душе», «Исключительный факт», «О комарах» и, наконец, сказку «О Чиже, который лгал, и Дятле — любителе истины». В 90-е годы в определенных кругах омещанившейся русской интеллигенции входило в «моду» реакционнейшее учение Ф. Ницше о «сверхчеловеке». М. Горький сразу почувствовал настоятельную необходимость разоблачения ницшеанства. В сатирических аллегориях «Мудрая редька» и «Разговор по душе» Горький развивает тему разоблачения буржуазно-мещанской философии, тему, начатую еще в сказке «Девушка и Смерть».
Сатирическая аллегория «Мудрая редька» была послана в казанскую газету «Волжский вестник», но так же, как и сказка «Девушка и Смерть», не была напечатана из-за цензурных соображений. Прямым поводом для создания сатирической аллегории «Мудрая редька» послужил не только выход в свет книги Ницше «Так говорил Заратустра», но и чтение Горьким в 1893 г. сочинений Е. Каро «Пессимизм в XIX веке» и Сёлли «Пессимизм». Буржуазные философы Сёлли и Каро считали, что пессимизм — это чисто умозрительное понятие, «вывод из размышлений», что пессимизм не типичен для всей европейской буржуазной идеологии. Горький испещрил поля книги Каро многочисленными пометками, которые говорят о его коренном несогласии с такой «критикой» пессимизма. (1) Не случайно поэтому Горький в сатирической аллегории «Мудрая редька» обращается к критике пессимизма.
Сюжет аллегории — фантастичен. На огороде среди обычных овощей выросла некая философствующая редька. Ей надоело сидеть в земле и она... «выдернула свой хвостик из земли, завернулась в свои листья, как в плащ, и покатила через отверстие в плетне — в поле, гордая своей решимостью» (2). Редька катилась и мудрствовала... Наконец, набравшись впечатлений, редька решила возвратиться на огород и приняться за сочинение, которое можно будет озаглавить: «Мир, как ошибка и нелепость» (3) (перефразировка названия книги Шопенгауэра «Мир, как воля и представление»). Но по дороге она была раздавлена телегой. «Так погибла эта мудрая редька!» — иронически восклицает автор. Горький ставит разоблачаемое явление — в данном случае омещанившуюся интеллигенцию, увлекающуюся Шопенгауэром и Ницше, — в остро сатирическую ситуацию. Сюжет достигает наибольшей остроты в сцене «гибели» «мудрой редьки». Эта сцена построена на комическом переосмыслении типично книжных оборотов. Тождественность фразеологического сочетания «раздавлена колесом истории» нарочито резко снижена (вместо «колес истории» — колеса телеги с мусором, сама «жертва истории» — подгнившая редька). Мудрая редька — образ сатирический. Он развивается от эпизода к эпизоду. Каждый из них — это превращенное в конкретную сатирическую ситуацию абстрактное положение реакционной пессимистической философии. Шопенгауэр и другие философы-пессимисты утверждали, что жизнь есть страдание. В рассказе «О первой любви», в котором описываются события, относящиеся к 1893 г., Алексей Максимович вспоминал: «Помню, когда я прочитал в книге Ольденбурга «Будда, его жизнь, учение и об- -------------------------------------- 1. Б. Валика, «Горький над страницами философских книг», «Новый мир», 1938 г., № 8. 2. «Архив Горького», т. III, Академия наук СССР, 1951 г., стр. 34. 3. Там же, стр. 42. -------------------------------------- щина»: «Всякое существование суть страдание» — это глубоко возмутило меня» (т. 15, стр. 114). Это реакционное положение Горький и разоблачает в ряде сатирических эпизодов, случившихся с редькой во время ее путешествия. Вот, например, перед редькой «на дороге валяется дынная корка и около нее — несколько объевшихся мух. Некоторые из них были еще живы, они ползали в пыли и делали попытки летать, но крылья не поднимали их больше и тогда они снова ели — все равно умирать же! так уж лучше умереть с полным желудком». (1) Такова мрачная картина жизни, которая вызывает у редьки поток пессимистических сентенций. «Вот одна из милых шуток жизни... Она создала дынную корку и мух, причем последних наделила страстью ко всему сладкому. Затем она бросила эту корку на дорогу, и вот мухи ели ее и умерли. Спрашивается: какой смысл создавать в одно и то же время корку и мух, для которых существование первой гибельно?.. А засим я считаю вправе вывести отсюда заключение: деятельность природы — бесцельна! Зачем создавать меня, редьку, раз я рано или поздно, но необходимо буду съедена с квасом?.. Смерть — удел всего живого». (2) Комизм этого положения в противопоставлении ничтожности причины и рассуждений с таким характерным для пессимистической философии заключением: «Смерть — удел всего живого!». В аллегории «Мудрая редька» гротескно разоблачен аморализм ницшеанства, показано его единство со всей буржуазной философией, несмотря на то, что Ницше упорно отмежевывался от нее. «Мудрая редька» доказывает бренность всего существующего и проповедует пассивное созерцание. Но в любую минуту она готова и доказать право сильного. Рассуждения редьки выливаются в целую идеалистическую философскую систему, остроумно осмеянную автором. Горький сатирически высмеивает тот «огород», в котором произрастала «мудрая редька» и вместе с нею «процветала» брюква, которая проповедовала очень удобную для всех «брюкв» теорию непротивленчества: «Двигаться куда бы то ни было — совершенно бесполезно, это одно беспокойство, от которого потеешь, и только». (3)
-------------------------------------------- 1. «Архив Горького», т. III, Академия наук СССР, 1951, стр. 37. 2. Там же. стр. 38. 3. Там же, стр. 39. ------------------------------------------- К сожалению, начало сказки утеряно. Очевидно, Горький давал более обширную зарисовку той «среды», в которой выросла пессимистическая редька. Именно от своих соседей по грядке воспринимает редька «истину истин» пессимизма: «Ценность существования равна нулю».
Такова, в общих чертах, «философия» редьки, которую А. М. Горький критиковал при помощи сатирических приемов. Образ «мудрой редьки» — это сатира не только на философию пессимизма, ницшеанства и непротивленчества. В ее образе Горький приемом сатирического иносказания изобразил ту часть русской интеллигенции, которая в начале 90-х годов перешла на службу буржуазии, высмеял ее проповедь реакционной идеалистической философии. Одним метким штрихом М. Горький раскрывает гнилость, слабосилие «философствующих» редек: у нее оказался «гнилой корень». Неоднократным повторением этой черты в образе редьки Горький подчеркивает внутреннюю гнилость всей буржуазной идеологии. Фраза редьки: «у меня гниет хвостик» — становится лейтмотивом всей сатирической аллегории. Так, уже в начале 90-х годов намечается характерная черта Горького-сатирика — использование в качестве лейтмотива какого-либо выражения, в котором заключается основная суть идейного содержания произведения. Сатирическая аллегория «Мудрая редька» очень близка по формальным признакам жанру сатирической сказки. Однако она имеет и значительные отличия от сатирической народной сказки: во-первых, по своему глубокому философскому содержанию с ориентацией на определенные объекты сатиры (Шопенгауэр, Гартман, Ницше), во-вторых, — по широкому использованию приема сатирической стилизации (пародии). Горький пародирует запутанность, метафизичность книги Шопенгауэра «Мир, как воля и представление». Часто Горький почти буквально «близко к тексту» передает высказывания Шопенгауэра, но всегда — в пародийном, ироническом смысле. Так, Шопенгауэр разглагольствует: «Человек окружен опасностями и все же существует... Сама жизнь есть море, исполненное скал и водоворотов, которых человек избегает с величайшей осторожностью и заботой, хотя и знает, что если ему и удастся, при всем напряжении и искусстве, проскользнуть, он именно тем самым с каждым шагом приближается к величайшему, окончательному, неизбежному и непоправимому кораблекрушению — смерти». Горький пародирует это положение Шопенгауэра: «О жизнь! Окруженная тысячами ежемгновенных угроз и опасностей со стороны судьбы, предвидеть удары которой не по силам и зоркому оку моего разума — ты не жизнь, а мучение, страдание ты сплошное и тягостное — или нет, ты жизнь за неимением определения, в которое я могла бы влить более презрения и негодования к тебе» (1). Смысл шопенгауэровского высказывания сохраняется, но дается в пародийном сатирическом плане. Пародийное звучание этого отрывка достигается не только тем, что его произносит редька, но и рядом средств самой сатирической стилизации.
Как выражаются в этой сатирической аллегории положительные идеалы Горького? Они не введены в образную структуру произведения непосредственно. Правда, необходимо указать, что Горький не мог еще в те годы четко противопоставить буржуазной идеалистической философии стройную материалистическую систему. Некоторая неопределенность горьковского мировоззрения тех лет сказалась в недостаточно четкой обрисовке отдельных сатирических образов. Мотивы сатирической аллегории «Мудрая редька» мы встречаем и в дальнейшем творчестве Горького. В начале 900-х годов, когда Горький стал художественным идеологом революционного пролетариата, он написал сатирическую аллегорию «Мудрец», во многом перекликающуюся с аллегорией «Мудрая редька». Старый мудрец, подобно редьке, путешествует, внушая людям пессимистические мысли. Аллегория о редьке кончается символически: редька раздавлена колесом телеги с мусором. В сказке «Мудрец» положительные идеалы выражены реалистически: рабочие выслушали старика, и один из них сказал товарищу: «Матвей! У меня рука болит,— дай ты в шею этой старой обезьяне» (т. 5, стр. 464). Сатира Горького — по мере развития пролетарского движения — приобретала все большую политическую заостренность. По своим идейным и художественным особенностям сатирическая аллегория «Разговор по душе» примыкает к сказке «Мудрая редька». Обе они были по- ----------------------------------------- 1. «Архив Горького», т. III, Академия наук СССР, 1951г., стр.37. ------------------------------------------ сланы в 1893 г. в «Волжский Вестник», но напечатан был только «Разговор по душе». Серия горьковских сатирических произведений, присланных в «Волжский Вестник», привлекла к себе внимание сотрудников газеты, а затем и всей передовой казанской общественности. Об этом вспоминает П. Перцев, сотрудничавший в то время в казанской газете: «... Среди довольно обильного беллетристического материала, скопившегося в редакции «Волжский Вестник», несколько раз промелькнули выделявшиеся своей яркостью, странноватого типа рассказы, присылавшиеся из Нижнего и подписанные совершенно ничего не говорящим именем: М. Горький. Помню, что некоторые из них пришлось изрядно сокращать, без чего они никак не лезли в «подвал» (1). Однако, как сейчас установлено, большая часть сокращений носила чисто цензурный характер (2). В сатирической аллегории «Разговор по душе» Горький продолжает борьбу против буржуазной философии, в частности — против ницшеанства. Сама аллегорическая ситуация произведения — слияние мещанских добродетелей и пороков, — это сатирическая конкретизация призыва Ницше уничтожить понятие добра и зла, провозгласить основой человеческой морали желания «сверхчеловека». Носителем ницшеанских идей здесь является Порок. Порок распевает: Жизнь — мгновенье... Ощущение — Суть и смысл жизни всей. Всего менее
Преступление Порицать нужно в ней...
К чорту проповедь любви! Разве вам она понятна? Жизнь — минута — и живи Тем, что просто и приятно. (т. I, стр. 133.) В этой циничной песенке Горький пародирует основные положения идеалистической философии Ницше. ------------------------------------------- 1. П. Перцев, «Литературные воспоминания», АН СССР, 1933 г., стр. 30. 2. Е. А. Колесникова, К вопросу об истории ранних произведений Горького, опубликованных в «Волжском вестнике» в 1893 г, «Ученые записки Казанского университета», т. III, кн. 3. Казань, 1951 г. ---------------------------------------- С другой стороны, в ней заключена пародия на русских декадентов, которые начали уже в своих стихах воспевать «дерзость преступления». Горький не раз намекает на то, что Порок — это декадент. Однако тема разоблачения декадентства в этой сатирической аллегории еще не получила глубокого, развернутого разрешения. Главный сатирический удар Горький наносит здесь по носителю реакционных идей — мещанству. Серая, лишенная всяких идеалов и героических порывов жизнь русской омещанившейся интеллигенции конца 80-х — начала 90-х годов, послужила основной темой для данной сатирической аллегории. В 80-е годы Салтыков-Щедрин в сатирической сказке «Добродетели и Пороки» подверг резкой критике пошлую серую жизнь российского обывателя. В творчестве Чехова, Мамина-Сибиряка, Короленко тема обличения ренегатствующей интеллигенции 80-х годов занимает значительное место. Сатирическая аллегория Горького «Разговор по душе» была неразрывно связана с обличительными традициями современной ему передовой русской литературы.
По разным берегам реки Времени бродят Порок и Добродетель. Как и полагается, они враждуют друг с другом, причем явно побеждает Порок, так как он — действует, а Добродетель — лишь созерцает. Вначале перед нами — традиционные фигуры Порока и Добродетели, хотя и обрисованные иронически. Но постепенно они приобретают современное звучание, наполняясь определенным политическим содержанием. Это «осовременивание» начинается с песенки Порока, в которой открыто звучат модные в то время ницшеанские идейки в их декадентской обработке. Добродетель — это символ бесцветной мещанской «добродетельности» русской буржуазно-либеральной интеллигенции конца 80-х и начала 90-х годов. Остро сатирически Горький рисует примирение Порока и Добродетели. Если традиционное представление о Пороке Горький во многом сохраняет, усиливая его политический смысл, то от Добродетели он не оставляет ничего традиционного. Она олицетворяет собой полное духовное ничтожество мещанства. Реальной почвой для союза между Добродетелью и Пороком являлось духовное банкротство русского буржуазно-дворянского общества конца 80-х—начала 90-х годов, отход определенной части интеллигенции от бодительного движения. Они, эти «мудрые редьки», наложили на Добродетель и Порок свою печать серости и безликости. В аллегории «Разговор по душе» степень сатирического преувеличения доходит до фантастического гротеска. Сатирическая фантастика в «Разговоре по душе» имеет под собой реальную основу, она выросла из реальных жизненных отношений, которые в художественных образах резко преувеличены и заострены. Значителен и подзаголовок «Разговор по душе»: «История мало вероятная, но вполне возможная». Сатирические мотивы «Разговора по душе» мы находим в творчестве Горького и во второй половине 90-х годов, например, в аллегориях «Еще о чорте», «Фарфоровая свинья», «Пузыри», «Читатель», «Старый год» и др. Той же теме, что и аллегория «Разговор по душе», посвящен сатирический рассказ Горького «Исключительный факт». Рассказ был опубликован в 1893 году в нижегородской газете «Волгарь».
От аллегорических образов «Смерти», «Мудрой редьки», «Порока» и других Горький переходит здесь к сатирическому, жизненно-реальному образу интеллигента-пессимиста. В очерке «Время Короленко» Горький писал о начале 90-х годов: «Порою — и все чаще молодежь грубовато высмеивала «хранителей заветов героической эпохи...». Новым в этих людях было резко выраженное устремление к индивидуализму. Эта новенькая тенденция очень нравилась, и юношество стремительно вносило ее в практику жизни, высмеивая и жарко критикуя «обязанности интеллигенции» решать вопросы социального бытия» (т. 15, стр. 25).
В сатирическом образе Дудочки как раз и отражается этот крайний индивидуализм, пассивное отношение к жизни у определенной части русской интеллигенции, порвавшей с освободительным движением. Интеллигенты, подобные Дудочке, охотно пользуются затасканными положениями пессимистической философии, оправдывая при помощи их свое бессилие, пассивность и духовную нищету. В «Исключительном факте» М. Горький конкретизирует абстрактные положения идеалистической философии, но здесь эта конкретизация носит не фантастико-аллегорический характер, — как в «Мудрой редьке» или «Разговоре по душе», — но гротескно-реалистический. Дудочка — это воинствующий мещанин, для которого пессимизм служит удобной защитой от всех социальных вопросов и в то же время позволяет ему думать о себе, как о сложном человеке. В образах Дудочки и его учителя Двоеточия Горький сконцентрировал основные черты интеллигенции начала 90-х годов, мечущейся между «белым и красным». Эти типические образы глубоко соответствуют сущности той среды, которую они представляют. Действие рассказа происходит на кладбище. Этим Горький ярко подчеркивает «кладбищенский» характер всего мировоззрения Дудочки как типичного представителя омещанившейся интеллигенции конца 80-х и начала 90-х годов. Однако обличительная сила рассказа несколько ослабевает, когда Дудочка сталкивается с реальными выразителями положительных идеалов автора, которые носят еще общедемократический характер. Положительным героем оказывается либеральный общественный деятель, на могиле которого, как позже отмечал сам писатель, происходит довольно «натянутый» разговор двух мужиков, который Дудочка назвал «Исключительным фактом». Горький в те годы еще не нашел действительно реальной силы, противостоящей «дудочкам». Но он стоял на верном пути. Его мировоззрение с каждым годом становилось все определенней по мере развития рабочего движения и соединения его с социалистической теорией. Крепли положительные идеалы Горького и закономерно усиливалась его сатира. У сказки «О Чиже, который лгал, и Дятле — любителе истины» более счастливая судьба, чем у других сатирических произведений Горького 1892—1893 годов. Эта сатирическая сказка вошла в первое же трехтомное собрание сочинений Горького (1898—1899 гг.). В сказке «О Чиже» Горький аллегорически отразил тогдашнюю политическую и идеологическую обстановку. Впервые именно в этом произведении он начинает борьбу против натурализма как течения, глубоко родственного декадентству. Одновременно клеймит сатирик и продажную буржуазную прессу России тех лет, вновь разоблачает различные течения реакционной буржуазной философии. Аллегорические образы Дятла, щеглов, соловьев, ворон, сов не только выражают существо различных течений буржуазной идеологии, но являются сатирически изображенными представителями реакционных политических групп и классов. Сатира в аллегории «О Чиже, который лгал, и Дятле — любителе истины» носит ярко выраженный политический характер. В 1893—94 годах Горький жил в Нижнем Новгороде и часто посещал собрания различных политических кружков. На его глазах происходил позорный процесс перерождения либеральных интеллигентов в лакеев буржуазии. В кружках громко раздавалась «воронья» песня о неумолимости судьбы и ничтожности существования. Если в философии модным течением становится метафизический детерминизм, то в литературе — символизм. Опираясь на пессимистическую философию, декаденты открыто выражали отказ от всякой политической борьбы. Ноты скорби и неуверенности в завтрашнем дне буржуазии все громче звучат в их стихах. «Пессимизм и полное безучастие к действительности, — писал Горький о декадентах в 1896 г. — страстный порыв куда-то вверх, в небо, и сознание своего бессилия, ясно ощущаемое отсутствие крыльев у поэтов, отсутствие святого духа в сердцах их — вот основные ноты и темы нашей новой поэзии» (т. 23, стр. 80). Таким образом, сказка «О Чиже, который лгал...», где Горький выступает против «вороньих» пессимистических песен, была очень злободневна. В сатирических образах «ворон» и «соловьев», которые — на первый взгляд — даются в сказке мимоходом, заключено богатое идейное содержание... Песня «мудрых» ворон о том, что В борьбе с суровым роком Нам, ничтожным, нет спасенья. Все, на что ни взглянешь оком,— Боль и горе, прах и тленье...—
старая знакомая песня. Ее распевала Смерть в поэме Горького «Девушка и Смерть», хором подтягивали ей «мудрая редька», Порок, Дудочка и Двоеточие... Рядом с воронами в сказке «О Чиже...» распевают ее и «жрецы чистого искусства» — соловьи.
Ярко обрисован в аллегории образ доморощенного философа Дятла, выступающего здесь в качестве защитника интересов мещанства. «Все мы, — утверждает Дятел, - не более, как только крошечные факты, подтверждающие грандиозный факт мудрости и мощи природы, которой мы должны подчиняться, как дети подчиняются матери» (т. 1, стр. 130). Перед нами знакомая идея фатализма, за которую с готовностью ухватилась омещанившаяся интеллигенция. Особенно упорно распространяла эти идейки гайдебуровская «Неделя», которую еще Салтыков-Щедрин заклеймил прозвищем «Куриное эхо». В «Неделе», например, печатался целый цикл статей «К чему способна интеллигенция?», в которых интеллигенцию звали отказаться от «мужичьих» идеалов, сбросить их, как «узкий сапог». «Искать хорошее место» — вот какова цель интеллигентного человека 80—90 годов,— вещала «Неделя», защищая стремление «новых птиц» к сытой жизни. Дятел разглагольствует совсем в духе «Недели». Речи Дятла оказались сильнее пламенных, но неопределенных призывов Чижа «вперед!». В своей аллегории Горький убедительно показывал, что различия между воронами-пессимистами, совами-реакционерами, щеглами-журналистами, дятлом-фаталистом, соловьями-декадентами оказываются внешними. Все они составляют единый лагерь. Их всех объединяет страх перед «весной» — нарастающим освободительным движением. Однако образ Дятла заключает в себе не только политическое содержание. Он сатирически заострен и против бескрылого натурализма, как одного из течений буржуазной литературы. Факт сам по себе — вот что провозглашали писатели-натуралисты типа Боборыкина и Потапенко. В 1893 г., например, появился рассказ Потапенко «Семейная история», где с точностью фотографического аппарата изображается жизнь средней буржуазной семьи. Рассказ кончается всеобщим обывательским самоварным благополучием: герой-студент «с идеалами» преклоняется перед мудростью отцов, наживших себе капиталец на разных «доходных местах». «Такова жизнь»,— заканчивает рассказ Потапенко. Русская классическая литература в лице ее лучших представителей всегда была враждебна натурализму. М. Е. Салтыков-Щедрин в очерках «За рубежом» с гениальным мастерством разоблачил антинародность натурализма, показал его враждебность подлинному искусству. А. П. Чехов, Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко решительно выступают в эти годы против бесцветности и безидейности натуралистической литературы. В сатирической повести «Чортовы куклы» Н. С. Лесков в образе художника Фебуфиса высмеял натурализм с его стремлением к порнографии. Марксистская литература в лице В. И. Ленина и Г. В. Плеханова уже в начале 90-х годов дала полную и четкую критику натурализма. В. И. Ленин в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» (1894 г.) вскрыл существо буржуазного объективизма с его слепым преклонением перед фактами. Натуралисты по существу были буржуазными объективистами в искусстве. Своей борьбой против буржуазной идеологии, в частности, против натурализма, Горький уже в первой половине 90-х годов приносит немалую пользу русскому освободительному движению и помогает формированию боевого, глубоко идейного пролетарского искусства. Он показывал и как художник, и как критик, что натурализм — враждебен подлинному искусству, что своей безидейностью, отрицанием типического он близок к декадентству, составляет с ним единый фронт антиреалистической литературы. Эти мысли находят воплощение и в сказке «О Чиже...». Знаменательно, что «Дятел» — представитель буржуазной интеллигенции, является защитником натурализма. Он выступает против Чижа не только как определенной политической силы, но и против героического искусства, которое проповедует тот. Горький показывает, что именно песня Чижа есть подлинное, зовущее вперед, вдохновляющее искусство. И уже сам автор, продолжая развивать мысли Чижа, говорит о необходимости героического искусства. Образ Чижа нельзя назвать сатирическим. В этой аллегорической сказке Горького Чиж — положительный герой. В его образе писатель выражает настроения и взгляды части демократической русской интеллигенции, продолжавшей в трудных условиях реакции 80-х годов славные традиции революционеров-демократов. К ней относились такие люди, как Короленко и многие другие общественные деятели, которых можно было назвать чижами в семье мудрых воронов. Многое в Чиже нравится Горькому: его жажда деятельности, стремление к борьбе, ненависть к «серым совам» и тьме. Однако ограниченность его протеста, недостаточная четкость положительных идеалов, незнание той социальной силы, которая могла бы уничтожить существующий строй и построить новый — все это было, в известной степени, свойственно в начале 90-х годов и самому Горькому. И это писатель сознавал. В аллегория он прямо говорит об ограниченности протеста Чижа, показывает аморфность его положительной программы. Редактируя в 1923 г. текст сказки «О Чиже...» для нового издания, писатель усиливает не только революционно-романтические мотивы в песнях Чижа, но и мысль об ограниченности его революционных порывов. Развитие русского освободительного движения уже через два года после создания сказки о Чиже привело Горького к новой оценке расстановки классовых сил в стране. Отсутствие четких положительных идеалов отразилось на степени резкости сатиры Горького. Некоторые образы сказки не нашли четкой политической характеристики («соловьи», «сойки», «щегленок»). В целом, аллегории «О Чиже, который лгал, и Дятле — любителе истины» еще недостает той политической остроты, которой отличаются более поздние сатирические произведения Горького, например «Мои интервью». Тем не менее, сказка «О Чиже...» явилась важным шагом в развитии горьковской сатиры. По своим идейным и художественным особенностям сказка «О Чиже...» связана с рядом последующих произведений Горького — и, прежде всего, с «Песней о Соколе» (1895 г.) и аллегорией «Весенние мелодии» (1901 г.). Развитию линии Чиж—Сокол—Буревестник, — вернее Чиж, поющий песню о Буревестнике («Весенние мелодии»), соответствовало углубление сатирической линии Дятел— Уж—сатирические персонажи аллегории «Весенние мелодии». В сказке «О Чиже, который лгал...» реакционные силы представлены рядом образов (Дятел, Щегол, вороны и др.). В «Песне о Соколе» Горький сконцентрировал основные черты русского мещанства в одном сатирическом типе, создав образ Ужа. Политическая острота обличения в «Песне о Соколе» по сравнению со сказкой «О чиже...» значительно усилилась. В аллегории 1901 г. «Весенние мелодии» Горький во многом продолжил сатирические мотивы сказки «О Чиже, который лгал, и Дятле — любителе истины». Характерно, что Чиж, который поет песню о Буревестнике, уже выразитель настроений не демократической части русской интеллигенции, но широких рабочих масс накануне революции 1905 г. Враги Чижа также значительно изменились. Вороны стали «либеральными», и кое-кто из них служит в охранке. Появились шустрые воробьи-либералы, которые мечтают о «конституции», но «в рамках». «Филины, «снегири» — представители самодержавия — пользуются у этих любителей буржуазной «свободы» почетом и уважением. В «Песне о Соколе» и «Весенних мелодиях» получили дальнейшее развитие некоторые особенности художественной формы сказки «О Чиже» (своеобразное сочетание романтических и сатирических образов, аллегоричность и т. д.). Так, уже в начале 90 х годов складывались основные идейные и художественные особенности горьковской сатиры. * * *
Горький-сатирик живо откликается на самые важные общественные вопросы своего времени. В острой идейно-политической и литературной борьбе 90-х годов горьковская сатира звучала в полный голос. Уже в эти годы творчество М. Горького, в частности, его сатира, выражало настроения и чаяния широких народных масс, поднимающихся на борьбу с царизмом. Своей сатирой Горький объективно помогал развитию русского освободительного движения, сатирически разоблачая реакционную буржуазную идеологию, мещанство, защищая передовое реалистическое искусство. Сатирические произведения Горького, в которых развивались эти темы, вызывали открытое сочувствие демократической интеллигенции и читателей из народа. Горький-сатирик в идейно-политической и литературной борьбе 90-х годов стоял в революционном лагере. Его сатира отвечала запросам русского освободительного движения и носила боевой, злободневный характер.
