"Очерки истории СССР. ХVIII век", под ред. Б. Б. Кафенгауза Москва, 1962 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ И СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА
Вторую четверть XVIII в. дореволюционные историки считали временем упадка России. Социально-экономические явления, в дореволюционные годы слабо изученные, были заслонены событиями, связанными с дворцовыми переворотами, царствованием бездарных императриц, деятельностью временщика Бирона, немецким засильем. В действительности резкой грани между временем Петра I и временем его преемников не было. Социальная структура феодальной России оставалась прежней: господствующее положение в стране занимали светские и духовные феодалы, благополучие которых основывалось на безжалостной эксплуатации крепостных и монастырских крестьян. Население городов, от чернорабочих до богатых купцов, относилось к «подлому народу». Впрочем, по мере развития промышленности и торговли роль купеческой верхушки повышалась не только в экономической жизни страны, но и в политической. Господству класса феодалов соответствовала политическая надстройка — абсолютистская монархия, оформившаяся при Петре I и сохранившаяся в течение последующих десятилетии. Продолжали углубляться социальные противоречия, свойственные феодальному обществу. Однако, признавая преемственность в развитии социально-экономических и политических процессов, все же не следует упускать некоторых особенностей истории России во второй четверти XVIII в. Напряжение экономики страны во время Северной войны сказывалось на протяжении многих последующих лет. Вместе с тем играли отрицательную роль и дворцовые перевороты, возводившие на престол бездеятельных императриц и ставившие у власти проходимцев и карьеристов, которым были чужды национальные интересы России. Все это если не изменило общего направления развития России, то несколько замедлило его. Некоторые успехи наблюдались в торговле и промышленности, в осуществлении внешнеполитических задач и в развитии науки и культуры, но эти успехи были менее значительными, чем в первой четверти XVIII в. По данным второй ревизии, проводившейся в 1743—1747 гг., численность податного населения России составляла 6,62 млн. душ мужского пола, что показывает увеличение по сравнению с итогами первой ревизии почти на 1 млн. душ мужского пола. По-прежнему подавляющее большинство населения занималось сельским хозяйством, хотя удельный вес городского населения по сравнению с данными первой ревизии несколько возрос, а крестьянского — соответственно понизился: по первой ревизии крестьян числилось 96,9% от общего количества податного населения, а вторая ревизия зарегистрировала их 95,2%. Больше половины крестьян — около 54% — принадлежало светским феодалам, следующим по численности разрядом крестьян были государственные (19%), затем шли монастырские (14,2%), дворцовые (7,7%) и, наконец, прочие (5,1%). Сельское хозяйство, составлявшее основу экономики страны, развивалось не столько за счет интенсификации, сколько путем освоения новых земель. В хозяйственный оборот вводились новые земли на юге, в Поволжье, Предуралье и Сибири. По стопам крестьян следовали светские и духовные феодалы, закрепощавшие новых поселенцев. Этим самым крепостничество развивалось вширь, насаждалось на юге и в Поволжье. В нечерноземных районах, где почва была малоплодородной и ощущалось малоземелье вследствие высокой плотности населения, феодалам было невыгодно иметь собственную запашку. В этих районах с издавна развитыми отхожими промыслами и домашней промышленностью помещики предпочитали взимать с крестьян оброк. Напротив, тучный чернозем юга и Поволжья обеспечивал получение более или менее высоких и устойчивых урожаев. Рост общественного разделения труда и увеличения населения, не связанного с сельским хозяйством, повышали спрос на сырье и продукты питания, которые владельцы могли без труда реализовать на рынке. Отсюда стремление светских и духовных феодалов в черноземных районах увеличить барскую запашку за счет крестьянских наделов. Помимо старых форм эксплуатации крестьян — взимание барщины и оброка — помещики, во второй четверти XVIII в., в целях повышения доходности своих имений, переходили к предпринимательству. Оно проявлялось в двух формах: помещик либо стремился усовершенствовать организацию сельскохозяйственного производства, либо организовать в вотчинах промышленные предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья. Вотчинные инструкции приказчикам включали разнообразные меры агро- и зоотехнического содержания. Поскольку «земля ни от чего так плодоносна не бывает, как от сочного и доброго навозу», владельцы в нечерноземной полосе уделяют большое внимание удобрению земель. В. Н. Татищев в своей инструкции рекомендовал возить навоз в солнечные дни. Разбросав его по ниве, тут же следовало распахать, чтобы он не выветрился. Опытом установлено, что свиной и овечий навоз не пригоден для удобрения и его надлежало зарывать в землю, а конский навоз рекомендовалось использовать только на огородах. Поле считалось хорошо удобренным, если телегу навоза разбрасывали на двух квадратных саженях земли. Инструкции указывают способы определения времени сева: «сунуть голую руку в закром в семена, и есть ли оне горячи, то время пришло-де сеять». Накануне сева семена надлежало просушить на солнце. Инструкции рекомендовали «в жнитве поспешать, дабы хлеб не высыпался». С этой целью предписывалось жать хлеб в ночные часы, «пока роса есть». Скот предписывалось кормить «помалу, только чаще», помещения для скота следовало содержать в чистоте и проветривать, «коров и овец выгонять зимою в хорошие дни в поле, чтобы они необходимо имели моцион, а паче овец, по их теплой шерсти, через то они минуют оспы». Татищев настоятельно рекомендует разводить овец и указывает, что от правильного ухода за ними «будет великая прибыль». Не оставались вне поля зрения составителей инструкций садоводство и разведение пчел.
Однако инструкции дают представление всего лишь о намерениях их составителей. По ним трудно судить о том, в какой мере требования помещиков претворялись в жизнь. В этом отношении более наглядное представление о результатах дворянского предпринимательства дают сведения о помещичьих промышленных предприятиях. Отраслью промышленности, на которую дворяне ранее всего обратили свое внимание, было винокурение. Основное сырье, необходимое для производства вина,— зерно и дрова — помещик находил в собственном имении. Винокурение привлекало также дешевизной оборудования предприятий и простотой технологии производства. Это давало возможность организовать «сидку» вина даже в захудалом поместье. Редкий помещик не являлся обладателем хотя бы одного казана для выкуривания вина «про свой обиход», т. е. для личных потребностей. Но такого рода винокурни не характеризовали дворянского предпринимательства; речь идет о владельцах крупных заводов, перерабатывавших на вино десятки и сотни тысяч пудов зерна. Эти заводчики уже не могли довольствоваться собственным зерном, покупали его на рынке так же, как закупали и дрова. Винокурение было столь выгодным занятием, что правительство, идя навстречу пожеланиям помещиков, объявило данную отрасль промышленности дворянской монополией. В первой половине XVIII в. винокурением занимались не только дворяне, но и купцы. Специальным указом правительство в 1734 г. запретило купцам владеть винокуренными заводами. Правительство считало, что дворянские винокуренные заводы могли удовлетворить полностью спрос на вино. Достаточно назвать некоторых дворян-винокуров, чтобы представить себе, какую мощную поддержку нашло запрещение купеческого винокурения в Сенате, от имени которого был издан указ 19 июня 1754 г. Список винных подрядчиков в начале 50-х годов XVIII в. возглавлял фаворит императрицы Елизаветы Петровны сенатор П. И. Шувалов. Его завод в Пензенском уезде был оборудован 63 кубами объемом в 1756 ведер, а в Алаторском уезде — 73 кубами объемом 1345 ведер. Заводами средней руки владели сенаторы А. Л. Нарышкин, И. Ю. Трубецкой, А. Д. Голицын, И. В. Одоевский, а также генерал-рекетмейстер Дивов, президент Камер-коллегии князь Шаховской, вице-адмирал Головин, генерал-аншеф Салтыков и десятки других менее влиятельных, но тоже «знатных персон», как полномочный посол России при английском дворе граф Чернышев, вице-губернатор Кудрявцев и др. Во второй четверти XVIII в. наблюдается более повышенный интерес дворян и к легкой промышленности, чем в петровское время. В 1726 г. восемь воронежских дворян во главе с Фаддеем Beневитиновым получили от казны суконную мануфактуру в Тавровской крепости Воронежской губернии. В 40-х и начале 50-х годов возникает ряд дворянских мануфактур в полотняной npoмышленности. На базе крепостных рабочих рук и отчасти собственного сырья построил полотняную мануфактуру в Дмитровском уезде подполковник А. Дохтуров. Его мануфактура процветала: в 1742 г. на ней насчитывалось 113 станов, а в 1753 г. их стало 214. Две полотняные мануфактуры были основаны в 1749 г., а в 1751 г. еще девять помещиков получили разрешение на открытие таких же предприятий.
Значение дворянского предпринимательства не следует, однако, переоценивать. Сельскохозяйственными улучшениями, а также строительством винокуренных заводов и предприятий легкой промышленности занималась лишь небольшая группа дворян, преимущественно вельмож, знати. Основная масса дворян вела хозяйство по старинке и если и стремилась не отставать от вельмож в повышении доходности своих имений, то достигала этого путем более жестких форм эксплуатации крестьян.
Положение крестьян начало беспокоить даже правительство. Вскоре после смерти Петра I Екатерина велела уменьшить подушную подать с 74 до 70 коп. с мужской души. Эту меру генерал-прокурор Сената Ягужинский считал недостаточной, так как в стране несколько лет подряд был недород хлебов. Также неудовлетворительным, по его мнению, был и порядок обложения подушным налогом податного населения, так как подать взималась не только с взрослых работников, но и с престарелых, увечных и младенцев. Взыскание из года в год накопившихся недоимок вызывало увеличение потока беглых. Ягужинский писал, что «рассуждать надлежит, дабы тем так славного государства нерадивым смотрением не допустить в какую гибель и бедство». Вопрос был передан на обсуждение Верховного тайного совета. Его члены должны были изложить свои мнения о том, как уменьшить подушную подать, какими новыми источниками дохода компенсировать предполагаемое уменьшение суммы сбора подушной подати, как исправить денежное дело, расширить торговлю и т. д. В «мнении», поданном от имени Меншикова, Остермана, Макарова и Волкова, сказано, что «крестьяне не от одного хлебного недорода, но и от подати подушной разоряются и бегают» Авторы «мнения» считали, что о крестьянах надобно иметь попечение, потому что солдат с крестьянством связан как душа с телом и когда крестьянина не будет, тогда не будет и солдата. Над крестьянами, писали они, стало много начальников, «из которых оные не пастырями, но волками, в стадо ворвавшимися, называться могут». Более всего вельмож смущало то обстоятельство, что изменился характер бегства крестьян: ранее бежали от одного помещика к другому, теперь стали уходить в Башкирию, Запорожье или в Польшу. «Верховники» намечали ряд мер, которые, по их мнению, должны были облегчить положение крестьян. В частности, они рекомендовали платить подушную подать лишь наполовину деньгами, а вторую половину взимать натурой, «так как крестьяне ничем так не скудны, как деньгами». Часть офицеров и рядовые из дворян должны были получить увольнение, в результате чего ожидалась двоякая польза: уменьшатся расходы на жалованье и вернувшиеся в деревню помещики наведут порядок в вотчинах. Предложения вельмож касались не только крестьянского вопроса, они затронули вопрос о расквартировании полков, улучшении администрации, а также торговли и промышленности. Некоторые из предложений верховников были тотчас осуществлены. Например, была организована комиссия о коммерции, которую обязали ускорить развитие промышленности и торговли, были упразднены полковые дворы в деревнях и реорганизована областная администрация, сокращены штаты центральных учреждений и т. д. Что касается предложений по крестьянскому вопросу, то практическое значение их было невелико. Напротив, законодательство Верховного тайного совета и его преемников ограничивало права крестьян. В 1727 г. правительство запретило крестьянам поступать в военную службу без согласия помещиков, тогда как в предшествующие годы добровольная запись на военную службу была одним из средств освобождения их от крепостной неволи. Помещики были объявлены ответственными за сбор подушной подати, даже верноподданическую присягу приносили не сами крестьяне, а их помещики. В 1747 г. помещикам было разрешено продавать крестьян в рекруты. С каждым десятилетием надзор помещиков за жизнью крестьянина становился строже. По мере расширения привилегий дворяне оставляли службу, оседали в деревне и пытались личным вмешательством в хозяйственную жизнь имения повысить его доходность. Помещики проявляли большую изобретательность, чтобы жизнь крестьянина уложить в прокрустово ложе вотчинных инструкций, предусматривавших разнообразные формы поведения как при осуществлении хозяйственных функций, так и в духовной и семейной жизни. Упоминавшийся выше известный историк и администратор второй четверти XVIII в. В. Н. Татищев предписывал производить сперва работы на помещика, «а потом принуждать крестьян свою, а не давать им на то волю». Инструкция Татищева предусматривала, что каждая крестьянская семья должна располагать двумя рабочими лошадьми, парой быков, 7 свиньями, 10 овцами, 10 курами и двумя гусями. Не все крестьяне в его имениях могли быть обеспечены для нормального существования. Обедневших крестьян предписывали отдавать в батраки богатым мужикам. Богатейший помещик середины XVIII столетия граф Б. П. Шереметев в инструкции 1740 г. предписывал приказчику, чтобы вся крестьянская земля была возделана, «а ежели у кого по тяглу явится недопашка, чинить наказание». Забота о крестьянском благополучии отнюдь не являлась актом человеколюбия помещика, а исходила из самой природы феодальной эксплуатации. Крестьянин не мог выполнять барщинные повинности, если не располагал собственным скотом и инвентарем. У помещика было мало надежды взыскать с такого крестьянина денежный или натуральный оброк. Отсюда предписания помещиков, чтобы приказчики не допускали среди крестьян «лености», отсюда предписание Татищева обучить крестьянских мальчиков грамоте и разнообразным ремеслам (кузнечному, колесному, бочарному, гончарному, сапожному и т. д.), «дабы ни один без рукоделья не был, а особливо зимою они могут без тяжелой работы получить свои интересы». «Крестьянских баб» надлежало обучать умению ткать тонкие холсты и делать сукна. Кабинет-министр А. П. Волынский предписывал приказчику отпускать крестьянина на рынок лишь в определенное время и только под надзором старост, десятских и сотских. Татищев считал даже необходимым совсем изолировать крестьянина от внешнего мира и лишить его возможности лично продавать продукты своего труда: «Крестьянин не должен продавать хлеб, скот и птиц лишних, кроме своей деревни, а когда купца нет, то должен купить помещик по вольной цене, а когда помещик купить не захочет, тогда вольно продавать постороннему». Помещик регулировал семейные отношения крестьян, принуждал своих крепостных жениться и выходить замуж, ибо от одинокой жизни «домы пустуют и меньше душ становится и, следственно, все поборы как государевы, так и госпоцкие тягостнее крестьянам бывают». Приказчик должен был следить, чтобы «девки не более семнадцати лет сидели в девках», а парни женились в 20-летнем возрасте. Инструкции предусматривали разнообразные меры наказания за нарушение вотчинного правопорядка. Татищев, например, рекомендовал две меры наказания: денежный штраф и содержание в вотчинной тюрьме до трех дней с выдачей только хлеба и воды или даже одного хлеба, «смотря по вине». Известный публицист и историк второй половины XVIII в. князь М. М. Щербатов в инструкции, составленной в 1758 г., требовал от приказчика, чтобы он, помимо денежного штрафа, применял меры физического воздействия. Князь Щербатов, слывший образованнейшим человеком своего времени, педантично описал порядок экзекуции. Во-первых, наказание надлежало чинить публично, «дабы другие, видя наказание одному, сами от того остерегались». Во-вторых, во избежание «смертного убивства» и увечья рекомендовалось провинившегося не бить палкой по голове, рукам и ногам, а «велев его, наклоня, бить по спине, а лутче сечь батогами по спине и ниже, ибо наказание чувствительнее будет». Палкой, однако, вряд ли удавалось повысить производительность труда. Орудия же сельскохозяйственного производства совершенствовались едва заметным образом, система земледелия, способы обработки почвы тоже не подвергались сколько-нибудь существенным изменениям. На полях и огородах возделывались те же традиционные культуры, что и в предшествующем столетии. Из этого следует, что дополнительные ценности создавались за пределами сельского хозяйства, в промыслах. Если сельское хозяйство требовало от крестьянина производственных затрат лишь в течение полугодия, то с развитием неземледельческих занятий крестьянин мог создавать ценности в течение всех 12 месяцев в году. Во-вторых, в промышленности и в крестьянских промыслах применялись более совершенные орудия, чем в сельском хозяйстве, что давало большой производственный эффект. Вывоз миллионов аршин полотна за границу обеспечивался в значительной мере за счет производства его долгими зимними вечерами в деревенских избах. Крестьяне делали грубые сукна, обрабатывали кожу, изготовляли кирпич, в зимние месяцы занимались извозом. Жители некоторых сел хотя и считались крестьянами, но уже порвали с сельским хозяйством и занимались промыслами. Современник писал о селе Павлове в 1730 г.: «Жители этого города все суть замошники или кузнецы, делают очень чистую работу и известны по всей России». Однако дополнительные доходы, полученные крестьянами, чаще всего шли помещику в виде непрерывно повышавшейся феодальной ренты. Так, крестьяне Калязина монастыря в середине 20-х годов XVIII в. платили оброк в размере 11,5 коп. с души мужского пола, а в начале 50-х годов — 73 коп. В Галичской вотчине Мещериковых денежный оброк за 40 лет, с 1713 по 1753 г., вырос с 30 до 200 руб. Даже если учесть падение курса рубля, то нельзя не заметить значительного роста эксплуатации крестьян. В отличие от крестьян, права которых из года в год урезывались, права и привилегии дворян расширялись. Правительство шаг за шагом удовлетворяло требования, выдвинутые дворянами во время «затейки» верховников в 1730 г. В поданных проектах государственного устройства дворяне потребовали отмены неугодных им пунктов указа о единонаследии. Анна Ивановна поспешила удовлетворить это требование в том же 1730 г. Отмена единонаследия мотивировалась тем, что передача недвижимого имения только одному наследнику, а движимого имущества — всем остальным разоряли вотчины. «У наследника без хлеба и без скота,— говорилось в одном из проектов, — деревни в состоянии быть не могут, а у меньших братьев без деревень скот и хлеб пропадают, и как наследники, так и кадеты от того в разорение приходят». Указ о единонаследии запрещал отдачу деревень в приданое за дочерьми под тем предлогом, чтобы предотвратить переход недвижимого имения в чужой род. Но так как деревни составляли единственное богатство дворянина, то он, чтобы удовлетворить дочь приданым, должен был продать деревню и отдать ей деньги. Такая операция вела к переходу деревень в чужой род. Напротив, передача деревень в приданое в конечном счете не уменьшала земельного фонда, числившегося за тем или иным родом, ибо то, что уходило с дочерью, возвращалось с невесткой в качестве того же приданого. Но зато сохранялось слияние вотчин и поместьев по указу о единонаследии, что было выгодно помещикам. Дворяне превратились в безусловных собственников земли и крестьян. Год спустя, в 1731 г., было удовлетворено еще одно требование дворян, выдвинутое в их проектах. Указ 29 июля 1731 г. признавал «весьма нужным», чтобы шляхетство обучалось воинскому делу «от младых лет», ддя чего учреждался скорпус кадетов, состоящий из 200 человек шляхетских детей». Программа кадетского корпуса предусматривала обучение арифметике, геометрии, рисованию, артиллерии, фехтованию, езде на лошадях. Предполагалось, что кадетский корпус будет выпускать не только офицеров, но и чиновников для гражданских ведомств. Поэтому кадетам преподавали историю, географию, иностранные языки, музыку и т. д. Это значительно облегчало условия службы дворянина, ибо теперь уже не было надобности в том, чтобы он до получения офицерского звания в течение многих лет отправлял тяжелую солдатскую службу в гвардейских полках. Впрочем, в эти же годы получил распространение еще более легкий способ приобретения офицерских званий; малолетнего дворянина, иногда даже в грудном возрасте, записывали рядовым в гвардейский полк. Ко времени совершеннолетия такой дворянин, продвигаясь по служебной лестнице, приобретал офицерский чин, не имея ни малейшего представления о военном деле. Наконец, правительство Анны Ивановны удовлетворило требование дворян о сокращении срока их службы. Бессрочная служба дворян, по мнению автора анонимной записки, поданной в Кабинет министров, пагубно отражалась на всем укладе деревенской жизни. В отсутствие помещиков действительными распорядителями в деревне были приказчики и старосты, «которые непорядками своими помещиков и крестьян разоряют» и допускают недоимки. Анонимный автор предлагал попеременно одной половине дворян служить в течение трех лет в полках, а другой в это время находиться в деревне, с тем чтобы по истечении трех лет поменяться ролями. Автор, кроме того, считал необходимым сократить срок службы дворянина «в такой надежде», что ежели бог веку его продолжит, будет иметь время деревнями своими довольствоваться и веселиться». Манифест, обнародованный 31 декабря 1736 г., ограничивал срок службы дворянина 25 годами. Если при прежнем порядке прохождения службы дворяне возвращались в деревню дряхлыми и «экономию домашнюю как надлежит смотреть уже в состоянии не находятся», то с изданием манифеста дворян мог, получив отставку, прибыть в вотчину в 45-летнем возрасте. Манифест, кроме того, предоставлял право одному из сыновей, «кому отец заблагорассудит, оставаться в доме для содержания экономии». Манифест был опубликован в начале русско-турецкой войны. Чтобы не лишиться офицерского корпуса в военное время, реализацию указа намечалось провести после окончания войны. Стремление дворян скорее вернуться в деревни было столь сильно, что правительство поручило Сенату наблюдать, чтобы «для одной праздности от службы никто освобожден не был». 25-летний срок службы исчислялся с 20-летнего возраста. Дворяне, послужившие в гражданских учреждениях, получали отставку только после достижения 55 лет. Сокращение срока службы следует отнести к важнейшим привилегиям, предоставленным дворянству во второй четверти XVIII в. Экономическим следствием этой меры явились рост дворянского предпринимательства и усиление феодального гнета. Развитие промышленности шло быстрее, чем сельского хозяйства. С такой же интенсивностью, как и в первой четверти XVIII в., продолжалось строительство металлургических заводов. Значительно расширилась территория освоения горнорудных богатств на Урале. В петровское время усилия казны и Демидова были сосредоточены на строительстве заводов на Среднем Урале. Во второй четверти XVIII в. границы горнорудного Урала раздвинулись на север и на юг. На Северном Урале на базе богатейших руд горы Благодать в 30-х годах казна построила крупные доменные и передельные заводы. Несколько позже, в 40-х годах, металлургические заводы возникли и на Южном Урале, «в пустых и диких местах» Башкирии. В отличие от Среднего Урала, где на средства казны были построены предприятия черной металлургии, Южный Урал развивался как район преимущественно медеплавильный и исключительно частновладельческий. Список уральских промышленников пополнился новыми фамилиями. Помимо представителей казны и Демидова, металлургические заводы стали строить бароны Строгановы, купцы Осокины, «симбиряне» Твердышев с Мясниковым, тульский оружейник Красильников и др.
Новые заводы, правда более мелкие и менее устойчивые, возникали и в центральном металлургическом районе. Наряду со старыми промышленниками, как Демидовы, Баташовы и Мосоловы, строительством предприятий в этом районе занимались новые представители купечества — Гончаров, Митрофановы и др. Преимущественным источником накопления средств, вкладывавшихся в металлургию, были винные откупа и подряды, приносившие купцам большие доходы. Разбогатев на спаивании народа, купцы стремились проникнуть в ряды привилегированных мануфактуристов, которым правительство разрешало покупать крепостных крестьян, освобождало их от службы, постоев и подводной повинности. Однако не всем новичкам удавалось упрочить свое положение среди мануфактуристов. У одних из них недоставало оборотных средств, громадные размеры страны, отдаленность рынков сбыта от места изготовления продукции, необходимость заготавливать впрок сырье требовали наличия крупных оборотных сумм. Многие заводовладельцы не располагали крупными накоплениями, занимали деньги под высокие проценты и вконец разорялись. Стоило недостаточно окрепшему промышленнику оказаться перед необходимостью дважды подряд восстанавливать размытую плотину, как он разорялся настолько, что навсегда выбывал из числа мануфактуристов. Такой была судьба Вяземского, Шевкунова, Неручевых и других промышленников, вынужденных продать заводы. Несмотря на эти неудачи, металлургическая промышленность России под влиянием растущего спроса не только со стороны внутреннего, но и внешнего рынка продолжала быстро развиваться. К 1750 г. в России насчитывалось около сотни металлургических заводов вместо 51, существовавшего к 1730 г. Соответственно увеличилась и выплавка чугуна: в 1725 г. она составляла около 800 тыс. пудов, а в 1750 г. поднялась до 1 млн. пудов. О концентрации производства свидетельствует тот факт, что на долю Демидовых в 1750 г. приходилось 61,5% чугуна, выплавленного частными заводчиками, на долю Баташовых и Мосоловых — 13,7%, а на долю остальных промышленников, вместе взятых,— около 25%.
Столь же значительных успехов достигла медеплавильная промышленность, развитие которой находилось под бдительным надзором правительства. Если большую часть продукции черной металлургии казна и частные промышленники продавали внутри страны и за границей, то почти вся медь казенных заводов и не менее 2/3 с частных поступала на монетные дворы. От денежного передела казна получала большой доход. Так, казна покупала медь у частных промышленников по принудительной цене, ею же установленной, а именно по 5 руб. 50 коп. за пуд. Из пуда меди монетные дворы выпускали 16 руб. денег. Если вычесть производственные расходы, связанные с чеканкой денег, то казна от каждого пуда меди получала около 10 руб. чистой прибыли. Выгодность этой операции прекрасно учитывало правительство и всячески способствовало развитию медеплавильного производства, безотказно приписывая к заводам государственных крестьян. Не в обиде оказывались и владельцы медеплавильных заводов, в особенности те из них, которым посчастливилось найти богатые руды. Примером быстрого обогащения владельцев металлургических заводов могут служить симбирские купцы Твердышев и Мясников. В 1745 г. они пустили свой первый завод Воскресенский, а через 10 лет они владели уже четырьмя заводами, превратившись в крупнейших в России производителей меди. В итоге медеплавильная промышленность России в 1750 г. утроила выплавку меди по сравнению с 1725 г., когда ее было произведено лишь около 6 тыс. пудов. Не менее существенные успехи были достигнуты в развитии легкой промышленности, в особенности парусно-полотняной и суконной. Парусно-полотняное производство, подобно металлургическому, было тесно связано с внешним рынком, который в значительной мере стимулировал его развитие. Превосходного качества русская парусина пользовалась неизменным спросом морских держав, потреблявших ее для оснастки кораблей. В 1725 г. в России действовало 14 парусно-полотняных мануфактур, а к 1750 г. их стало 38. Своеобразное положение в текстильной промышленности занимало производство сукна. Продукцию суконных мануфактур почти полностью потребляла казна, нуждавшаяся в сукне для солдатских и офицерских мундиров. Успехи в развитии суконной промышленности были налицо, и тем не менее сукна в стране недоставало. В известной мере это объяснялось отношениями, сложившимися между владельцами суконных мануфактур и потребителями их продукции — правительственными учреждениями. Цены, установленные казной на покупаемое сукно, нередко были ниже его себестоимости. Такой порядок тормозил приток новых капиталов в суконную промышленность. В прочих отраслях легкой промышленности — бумажной, стекольной, кожевенной, химической и других — также были построены новые мануфактуры, но в целом успехи в развитии этих отраслей были значительно скромнее, чем, например, в металлургии и парусно-полотняном производстве. Во второй четверти XVIII в. происходило значительное расширение территории, где размещались предприятия легкой промышленности. Если в петровское время мануфактуры сосредоточивались преимущественно в Москве, то в дальнейшем они возникают в провинциальных центрах. Тем самым облегчалось снабжение мануфактур сырьем; например, парусно-полотняные предприятия размещались в давних льноводческих районах, как Вязники, Вологда, Ярославль, производство пеньки — в Калуге, Бровске и др. Наличие здесь издавна развитых крестьянских промыслов позволяло мануфактуристам организовывать работу ткачей на дому. Развитие капиталистических отношений нашло отражение в изменении состава мануфактуристов. В конце первой половины XVIII в. среди владельцев мануфактур встречаются разбогатевшие крестьяне, что связано с начавшимся в деревне расслоением. Крепостные графа Шереметева Бугримов, Грачев и другие владели полотняными мануфактурами в Иваново-Вознесенском районе. Развитие товарных и капиталистических отношений сопровождалось усилением крепостного права. Старых форм принуждения и зависимости было недостаточно, чтобы отнимать у крестьянина в пользу помещика все большую долю прибавочного продукта. Отсюда расширение прав помещика на труд и личность крестьянина. Этот же процесс охватил и промышленность. Изделиям русских мануфактур приходилось конкурировать и на внутреннем и на внешнем рынке с произведениями западноевропейских предприятий, развивавшихся в более благоприятных социально-экономических условиях. Успех в этой конкуренции достигался путем усиления внеэкономического принуждения на мануфактурах. Не случайно принудительный труд получил наибольшее распространение в двух отраслях промышленности, теснее прочих связанных с внешним рынком: металлургии и парусно-полотняном производстве. Промышленников привлекала относительная дешевизна оплаты труда подневольных работников и возможность располагать постоянным контингентом рабочих, что освобождало владельцев мануфактур от влияния весьма неустойчивого рынка рабочей силы. Начало массовому применению принудительного труда на мануфактурах положил указ 1721 г., разрешавший промышленникам покупать крепостных крестьян. В петровское время реализация этого указа не получила широкого распространения, но в последующую четверть века большинство промышленников обзавелось «крещеной» собственностью и широко использовало труд крепостных крестьян на мануфактурах, особенно металлургических. Крестьяне, купленные к мануфактурам, хотя и продолжали называться крестьянами, но фактически они в большинстве случаев теряли связь с сельским хозяйством и превращались промышленником в работных людей. Не менее важное значение в обеспечении мануфактур принудительным трудом имела приписка государственных крестьян к заводам, особенно металлургическим. Практика приписки государственных и дворцовых крестьян к заводам была известна еще в XVII в., но широкое распространение она получила в 30-х годах XVIII в., когда на Урал для управления казенными заводами был направлен В. Н. Татищев. Инструкция Татищеву, утвержденная в 1734 г. императрицей Анной Ивановной, разрешала приписывать государственных крестьян к частным заводам из расчета 100—150 дворов к доменной печи, 30 дворов — к молоту и 50 дворов — к медеплавильной печи. Эксплуатация труда приписных крестьян, используемых преимущественно на внезаводских работах (заготовка руды, угля, доставка их на завод), была весьма выгодна заводовладельцам, ибо этот труд оплачивался по низким расценкам, установленным правительством. Шкала оплаты труда приписных крестьян была в два-три раза ниже той, которую получали наемные рабочие.
Наконец, третьим источником пополнения мануфактур принудительной рабочей силой было закрепощение квалифицированных рабочих. Правительство Петра I суровыми мерами боролось с бегством крестьян, и тем не менее оно терпимо относилось к пребыванию беглых на мануфактурах. Перед отправлением в поход на Персию Петр I в 1722 г. издал указ, разрешавший оставить, правда временно, на мануфактурах всех рабочих, «чьи бы они ни были», в том числе и беглых крестьян, если их пребывание на мануфактуре было необходимо. Эта временная мера была еще раз повторена через несколько лет, а в январе 1736 г. по ходатайству владельцев парусно-полотняных мануфактур Затрапезного, Гребенщикова, Подсевалыцикова и других правительство издало указ, навечно закреплявший квалифицированных рабочих и их семьи за крупными предприятиями. «Всех, которые поныне при фабрике обретаются и обучились какому-нибудь мастерству, принадлежащему к тем фабрикам и мануфактурам, а не в простых работах обретались, — говорилось в указе, — тем быть вечно при фабриках». Владельцы таких рабочих, т. е. помещики, монастыри и дворовое ведомство, получали от мануфактуристов денежную компенсацию. Таким образом, на мануфактурах, основанных до 1736 г., были оставлены навечно беглые крестьяне, не помнящие родства, незаконнорожденные и другие люди, считавшиеся наемными. Вслед за тем наемные из беглых, незаконнорожденных и не помнящих родства были записаны за мануфактурами во время проведения ревизии 1743—1747 гг. Лишь со второй половины XVIII в. в связи с ростом дворянского предпринимательства практика пополнения купеческих мануфактур принудительными рабочими постепенно сокращалась, пока в 60-х годах не исчезла совсем. Этим самым правительство удовлетворило требование дворян-предпринимателей восстановить дворянскую монополию на эксплуатацию крепостных, частично нарушенную указами 1721 и 1736 гг. В итоге законодательных мер правительства мануфактуры России располагали разнородным и сложным составом рабочей силы. Наряду с наемными мануфактуры обслуживали покупные и приписные крестьяне, а также отданные по указу 1736 г. Удельный вес перечисленных групп рабочих зависел от отрасли промышленности, особенностей производства местонахождения предприятий, времени их основания. Принудительный труд был более всего распространен в металлургии, причем на Урале шире, чем в Европейской России. В легкой промышленности удельный вес наемных рабочих был выше, чем в металлургии. Сдвиги в общественном разделении труда способствовали оживлению обмена. Товарные потоки отражали особенности экономического развития отдельных районов страны. Центральный нечерноземный район поставлял преимущественно промышленные изделия, в то время как черноземный центр и Поволжье давали излишки сельскохозяйственных продуктов. В Москву, являвшуюся давним центром всероссийского рынка, стекались товары со всей страны. В сибирском привозе основное место занимали китайские товары, различных сортов бумажные ткани, в то время как привоз сибирской пушнины отошел на второй план. Огромное количество рыбы и рыбопродуктов привозили с Волги, Яика и Дона. Кожу и овчину поставляла преимущественно Украина, а также Казань, железо поступало из подмосковных и уральских заводов, деревянная посуда — из Белозерского и Костромского уездов. Хлеб шел в Москву по Оке и Москве-реке из южных районов. В продаже преобладал крестьянский хлеб, доставляемый как самими крестьянами, так и скупщиками, но регулярным привозом зерна и муки занимались и дворяне. Кроме Москвы, крупное торговое значение имели Петербург, Архангельск, Калуга, а также города Поволжья: Казань, Симбирск, Нижний Новгород, Астрахань. Наряду с крупнейшими и давно известными ярмарками всероссийского значения, такими как Макарьевская, Ирбитская, Свенская, Тихвинская, все большее значение приобретали сельские торжки и местные ярмарки. Известных успехов достигла и внешняя торговля. Если внешнеторговый оборот России в 1726 г. составлял 6,4 млн. руб., то к 1749 г. он почти удвоился и равнялся 12,6 млн. руб. Структура ввоза и вывоза оставалась прежней: во ввозе преобладали сукна, предметы роскоши, колониальные товары, вина. Львиную долю русского вывоза составляло сельскохозяйственное сырье: кожа, пенька, лен, сало и т. д. Но из года в год в вывозе повышался удельный вес промышленных изделий — железа и полотна. Основное изменение во внешнеторговом обороте состояло в том, что к середине XVIII в значительно снизилась активность торгового баланса. В 1726 г. вывоз из России превышал ввоз в два раза, а в 1749 г, хотя баланс и оставался активным, но ввоз занимал уже около 83% вывоза. Это изменение было следствием отступления от основ внешнеторговой политики Петра I. Вместо покровительственного для русской промышленности торгового тарифа 1724 г. правительство в 1731 г. снизило пошлины. Наиболее высокая пошлина по тарифу 1724 г. равнялась 75% от цены товара, в то время как по тарифу 1731 г. она была снижена до 20%. Таможенный тариф 1731 г. был издан прежде всего в интересах русского дворянства, являвшегося основным потребителем импортных товаров. Снижение пошлин сопровождалось снижением продажных цен на эти товары. Новый тариф был выгоден и купечеству, получившему возможность в большом количестве продавать иностранные товары на внутреннем рынке. В то же время тариф 1731 г. наносил явный ущерб национальной промышленности, еще недостаточно окрепшей, чтобы успешно конкурировать с некоторыми изделиями западноевропейских мануфактур. Русско-английский торговый договор, заключенный правительством Анны Ивановны в 1734 г., также был весьма выгоден англичанам. Английским купцам разрешалось ввозить в Россию не только свои, но и чужие товары, в то время как русские купцы могли продавать в Англии только русские товары. Английские купцы получили право обзаводиться недвижимой собственностью в Петербурге, Архангельске и Москве. Важнейшей привилегией англичан по договору 1734 г. было то, что они могли вести транзитную торговлю через Россию с Ираном. Этим самым русские купцы лишились посреднической прибыли, которую они ранее получали, отвозя в Иран промышленные изделия европейских мануфактур и доставляя оттуда сырье для шелковой промышленности. Итак, во второй четверти XVIII в. в социально-экономической истории России продолжали развиваться процессы, наметившиеся в петровское время: крепло крупное производство и торговля, усиливались ростки капиталистических отношений в деревне: началось расслоение крестьян, дворянского предпринимательства, увеличился отход крестьян на неземледельческие заработки. Вместе с тем усиливалась крепостная неволя как в сельском хозяйстве, так и в промышленности.
