"Очерки истории СССР. ХVIII век", под ред. Б. Б. Кафенгауза Москва, 1962 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
ДВОРЦОВЫЕ ПЕРЕВОРОТЫ
В политической истории России второй четверти XVIII в. огромное значение приобрела обострившаяся борьба группировок господствующего класса за власть. Эта борьба проявлялась в виде заговоров и дворцовых переворотов, осуществлявшихся гвардией. Гвардейские полки, дворянские по своему составу, являлись не только надежной вооруженной опорой самодержавия, но и орудием борьбы за власть дворянских группировок. Опираясь на гвардию, Меншиков в 1725 г. посадил на престол Екатерину I. Двумя годами позже с помощью той же гвардии Долгорукие устранили с политической арены всесильного Меншикова. Гвардейским офицерам принадлежало решающее слово в февральские дни 1730 г., когда знать пыталась ограничить самодержавие Анны Ивановны. В 40-х годах XVIII в. регентство Бирона было уничтожено гвардией; гвардия же с Елизаветой Петровной во главе свергла Анну Леопольдовну. Борющиеся группировки дворянства стремились заручиться поддержкой гвардии. Гвардия, состоявшая из дворян, благодаря своей классовой однородности и сословной организации обеспечивала быстрый успех и легкость дворцовых переворотов, отмеченные В. И. Лениным. «Возьмите старое крепостническое дворянское общество, — писал он. — Там перевороты были до смешного легки, пока речь шла о том, чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать другой». Перевороты подготавливались в глубокой тайне. Даже верхи сановной бюрократии нередко оставались безучастными зрителями происходивших событий. Носители верховной власти добивались расположения гвардии. Популярность их среди гвардии обеспечивала сохранение короны или ее получение. Возведенная в императрицы Екатерина I немедленно распорядилась выдать гвардейцам двойное жалование. Участники заговора Елизаветы Петровны были повышены в чинах, награждены деревнями и образовали наиболее привилегированный отряд гвардии — лейб-кампанию. Накануне своего торжественного въезда в Москву Анна Ивановна не упускала ни одного случая, чтобы расположить к себе гвардейцев. Первые проявления противоречий внутри господствующего класса обнаружились сразу после смерти Петра I, когда пришлось решать вопрос о его преемнике. Опубликованный в 1722 г. «Устав о наследии престола» передавал вопрос о преемнике престола на рассмотрение "правительствующего государя, кому оной хочет,-тому и определит наследство". Но Петр I не успел воспользоваться этим правом. Вельможи, выдвинувшиеся при Петре I, хотели видеть на престоле супругу умершего императора — Екатерину. Родовитая знать прочила на престол своего кандидата — сына казненного царевича Алексея, Петра II. Кандидатура Екатерины встретила возражение со стороны князей Голицына, Долгорукого и Репнина. Спор в пользу Екатерины решили призванные ко дворцу гвардейские полки. Президент Военной коллегии князь Репнин спросил: «Кто осмелился привести их сюда без моего ведома, разве я не фельдмаршал?» На что подполковник И. Бутурлин ответил: «Я велел прийти сюда, по воле императрицы, которой всякий подданный должен повиноваться, не исключая и тебя». Став во главе Преображенского полка, Бутурлин вместе с однополчанами Юсуповым и Ушаковым явились в Сенат и устранили возможность сопротивления новой императрице со стороны высшего правительственного учреждения. Победа Екатерины и поддерживавшей ее новой знати не устранила недовольства аристократии. Иностранные наблюдатели отмечали, что «за кулисами множество людей тайно вздыхают и жадно ждут минуты, когда можно будет обнаружить свое недовольство», что их «сердце на стороне царевича». Екатерина I понимала, что корона попала в ее руки «чюдным образом», как об этом позже писал князь М. М. Щербатов, и принимала меры для укрепления своего положения. С этой целью гвардейским полкам было роздано 80 тыс. руб. Другим средством укрепления положения Екатерины являлось создание Верховного тайного совета. Вновь созданное учреждение носило компромиссный характер — в его состав был включен представитель родовой знати князь Д. М. Голицын (остальные члены Верховного тайного совета не принадлежали к аристократическим фамилиям: Меншиков, Апраксин, Головкин, Толстой и Остерман). Коалиционный характер правительства по идее его учредителей должен был несколько ослабить влияние всесильного Меншикова, а также до некоторой степени успокоить недовольных и побежденных аристократической группировки. Меншикову удалось не только сохранить, но и упрочить свое положение. Он добился согласия императрицы на брак Петра Алексеевича и своей дочери. Если два года назад, в 1725 г., Меншиков был противником кандидатуры царевича на престол, то теперь он его безоговорочно поддерживал. Столь резкое изменение ориентации временщика легко объяснимо: вступление на престол Петра II в 1725 г. сулило большие неприятности всем представителям новой знати, и прежде всего самому Меншикову, принимавшему активное участие в суде над царевичем Алексеем. Но в 1727 г., после смерти Екатерины, все эти опасения отпадали, так как Меншиков готовился стать тестем императора. Надменный временщик чувствовал себя настолько всесильным, что стал высокомерно относиться к своим единомышленникам, с помощью которых он возвел на престол Екатерину I. Его прежние союзники стали его врагами. Граф П. А. Толстой убеждал Екатерину изменить свое отношение к Меншикову, который представлял опасность как для императрицы, так и для ее «вернейших слуг». Екатерина осталась глухой к доводам Толстого, и тогда среди сановного дворянства был организован заговор против Меншикова. Заговорщики во главе с Толстым и Девиером намеревались лишить Меншикова прав регента и удалить его, предварительно расстроив брак его дочери с будущим императором. Заговор был раскрыт, и его участники были наказаны ссылкой. 6 мая 1727 г. умерла Екатерина I. Согласно ее завещанию «сукцессором» (наследником) становился царевич Петр Алексеевич. До его совершеннолетия создавалось коллегиальное регентство, осуществляемое Верховным тайным советом «из девяти персон». Хотя завещание предписывало решать вопросы «множеством голосов», фактическая власть принадлежала Меншикову; Верховный тайный совет был низведен до положения учреждения при Меншикове. Расправой со своими бывшими союзниками Меншиков усилил влияние родовитой знати, чем ускорил свое падение. Во время болезни Меншикова и его продолжительного отсутствия Долгорукие подготовили падение Меншикова. Петр II издал 6 сентября 1727 г. именной указ, объявленный не в Верховном тайном совете, а Верховному тайному совету, и тем самым вступал в права самодержца. Совету предназначалась более скромная роль, это уже не коллегиальный регент, как его определяло завещание Екатерины I, а всего лишь исполнительное учреждение «при боку нашем». Через день был издан новый указ, извещавший о том, что все распоряжения, подписанные Меншиковым, не подлежат исполнению. Временщик был сослан сначала в Раненбург, а затем в Березов, при этом у него были изъяты ценности на сумму свыше трех миллионов рублей, а также конфискованы поместья. Место Меншикова было занято князьями Долгорукими. На первом плане оказался двадцатилетний князь Иван Долгорукий — неизменный участник и организатор разгульных похождений Петра II. Дюк де Лириа, испанский посол при русском дворе, отмечал, что «эти Долгорукие идут по стопам Меншикова и со временем будут иметь тот же конец». Действительно, Долгорукие прибегали к тем же средствам усиления своего влияния на Петра II, которыми в свое время пользовался Меншиков: например, Долгорукие перевели императора из дворца Меншикова в собственный дворец, подобно Меншикову. Долгорукие мечтали породниться с царствующей династией и прочили в невесты Петру II дочь князя А. Г. Долгорукова Екатерину. Если Меншиков был способным государственным деятелем, выдвинувшимся еще при Петре I благодаря личным качествам, то князь Алексей Долгорукий, отец фаворита, по единодушному мнению всех близко его знавших, был человеком «весьма нехитрого разума», всецело поглощенным реализацией брачного проекта. "Князь Алексей — человек недальновидный, — писал де Лириа, — и его глупость простирается до того, что он завидует царской милости к сыну и желает его падения, чтобы в милость царя попал другой, который был по нраву Остерману" Фавор князя Ивана Долгорукова обеспечил приход к власти других Долгоруких, находившихся между собой в родственных связях. Членами Верховного тайного совета были назначены отец фаворита князь Алексей Григорьевич Долгорукий и известный дипломат петровского времени князь Василий Лукич Долгорукий. Это изменение состава Верховного тайного совета означало усиление его аристократической прослойки. В совет вошли двое Долгоруких, Голицын, Апраксин, Головкин и Остерман. Представители аристократических фамилий не довольствовались своим возросшим влиянием в Верховном тайном совете. События, разыгравшиеся в Москве в январе—феврале 1730 г., обнаружили наличие у них далеко идущих планов упрочения своего положения.
Брачный союз Долгоруких был близок к осуществлению. На 19 января 1730 г. намечалась свадьба Петра II с Екатериной Долгорукой. Вследствие этого в Москве, помимо сенаторов, членов Синода и генералитета, находились многочисленные представители шляхетства, прибывшие из провинции в столицу на предполагавшееся торжество. Однако вследствие скоропостижной смерти Петра от оспы свадьба не состоялась, и находившееся в Москве дворянство стало участником крупных политических событий. Как только стала очевидной безнадежность заболевшего оспой Петра II, члены Верховного тайного совета собрались на заседание для обсуждения вопроса о преемнике престола. Среди заседавших было три человека, не являвшихся его членами. Это были два фельдмаршала князья В. В. Долгорукий, М. М. Голицын и сибирский губернатор князь М. В. Долгорукий. Таким образом, шесть человек принадлежало к представителям двух знатных родов - Долгоруких и Голицыных, и только канцлер Головкин и вице-канцлер Остерман представляли новую знать. В обстановке обостренной борьбы за власть фигурировали различные кандидатуры на престол. Среди них назывались имена царицы-монахини Елены (Евдокии Лопухиной), первой жены Петра I, освобожденной внуком из монастырского заточения, младшей дочери Петра Елизаветы и трех дочерей царя Ивана.
Долгорукие мечтали о передаче престола обрученной с Петром II Екатерине Долгорукой. С этой целью они пытались обвенчать Екатерину со смертельно больным императором, а когда этот замысел не удался, то составили подложное завещание в пользу Екатерины, подписанное И. А. Долгоруким, умевшим ловко «под руку государеву подписываться». Эта затея князя Алексея Долгорукого не находила поддержки даже среди его родни, и на ночном заседании Верховного тайного совета наиболее умный из них, князь В. Л. Долгорукий, отверг ее. Председательствовавший на этом заседании князь Д. М. Голицын, аристократ по убеждению, не поддержал, как и другие представители знати, кандидатуру Елизаветы — дочери Петра I от его второго брака. Воцарение Елизаветы повлекло бы за собой приход к власти той группы дворянства, которая противостояла знати, что противоречило интересам верховников. Верховников больше устраивала кандидатура дочери царя Ивана, рано овдовевшей герцогини Курляндской Анны Ивановны. На заседании Верховного тайного совета был решен вопрос об ее избрании на престол. Вслед затем председательствовавший князь Д. М. Голицын закончил свою речь в пользу курляндской герцогини словами: «Только надо нам и себе полегчить». «Как так себе полегчить?» — спросил канцлер Головкин. «Так полегчить, чтобы воли себе прибавить»,— отвечал князь Голицын. «Хоть и зачнем, да не удержим», — возразил князь В. Д. Долгорукий. «Право, удержим», — настаивал на своем князь Д. М. Голицын. Разговор закончился словами князя Д. М. Голицына: «Будь ваша воля, — сказал он, — только надобно, написав, послать к ее величеству пункты». Вместе с В. Л. Долгоруким он наскоро набросал пункты, отредактированные Остерманом, «яко знающим лучше стиль». Основной идеей составленных «кондиций» было ограничение самодержавия в пользу Верховного тайного совета. Согласно кондициям Анна Ивановна лишалась права решать самостоятельно вопросы внешней политики, объявлять войну и заключать мир. Кондиции запрещали ей вводить новые налоги. По кондициям императрица не могла производить «в знатные чины, как в статские, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга» и назначать своей властью высших чиновников и в придворные чины. Гвардия и войска непосредственно подчинялись Верховному тайному совету, а не императрице. Императрица лишалась права конфисковать имения дворян и наказывать их без суда. Ограничивались возможности императрицы распоряжаться государственным имуществом и доходами, в частности ей было запрещено раздавать государственные земли. Вся полнота власти, таким образом, сосредоточивалась в руках Верховного тайного совета, который императрица должна была «в восьми персонах всегда содержать». Кондиции обязывали Анну Ивановну в супружество «не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять». В случае нарушения перечисленных обязательств Анна Ивановна лишалась «короны российской». Составленные кондиции держались в тайне, точно так же как и сами переговоры с герцогиней Курляндской. В Митаву для вручения ей кондиций была отправлена специальная комиссия в составе В. Л. Долгорукова, М. М. Голицына и генерала Леонтьева. Несмотря на то что Москва была оцеплена войсками и заставам было велено никого не выпускать из столицы, Анна Ивановна не была застигнута врасплох гонцами верховников. Одновременно с курьерами от Верховного тайного совета в Митаву мчались агенты противников ограничения самодержавия. Послы верховников передвигались столь быстро, что, «казалось, летели они паче, нежели ехали». Тем не менее курьер Левенвольда сумел их обогнать и, вероятно, предупредить Анну Ивановну, чтобы она не всему верила, «что станут представлять князь Василий Лукич Долгорукий и которые с ним посланы до того времени, пока сама изволит прибыть в Москву». Таким образом, верховникам не удалось изолировать курляндскую герцогиню. Слухи о готовящейся «затейке» проникали в среду собравшихся в Москве дворян. Феофан Прокопович, сторонник самодержавия, писал: «Жалостное же везде по городу видение стало и слышание: куда ни прийдешь, к какому собранию не пристанешь, не ино что было слышать, только горестныя нарекания на осьмичных оных затейщиков; все их жестоко порицали, все проклинали необычное их дерзновение, несытое лакомство и властолюбие». 1 февраля генерал Леонтьев привез в Москву подписанные Анной Ивановной кондиции: «По сему обещаю все без всякого изъятия содержать». На следующий день, 2 февраля, было назначено заседание Верховного тайного совета, на которое были приглашены члены Синода, Сената, генералитет, президенты коллегий и прочие штатские всех рангов», т. е. в заседании участвовали представители дворянства. Собравшимся было зачитано письмо Анны Ивановны, в котором она подписала условия, «какими способы мы правление вести хощем». Присутствовавшие встретили согласие Анны Ивановны ограничить свою власть без энтузиазма; они, по образному выражению Прокоповича, «опустили уши, как бедные ослики». Князь Д. М. Голицын старался вызвать прения. Он говорил: «Видите... как милостива государыня, и какого мы от нея надеялись, таковое она показала отечеству нашему благодеяние!» Но разговор не оживился. Князь А. М. Черкасский внес предложение о том, чтобы «ему и прочей братии дано было время порассудить о том свободнее». Расширенное заседание Верховного тайного совета показало верховникам, что их «затейка» не пользуется поддержкой дворян. «Затейщикам» ничего не оставалось, как согласиться с предложением князя Черкасского о предоставлении шляхетству времени для изложения своего мнения. В Верховный тайный совет стали поступать проекты от дворянства. Первыми представили свой проект дворяне, группировавшиеся около князя А. М. Черкасского. Этот проект, разработанный В. Н. Татищевым, был подписан 39 дворянами. В последующие дни поступило 12 других проектов — от И. И. Дмитриева-Мамонова, М. А, Матюшкина и др. Проект Татищева, наиболее разработанный, исходил из того, что в больших государствах единственной приемлемой формой правления могло быть только самодержавие. Этот вывод Татищев аргументирует примерами из русской и всемирной истории. Рост мощи Русского государства, освобождение его от татарского ига Татищев связывает с установлением самодержавия и поражением аристократии: «Иоанн Великий осмелился ту аристократию истребить», «Петр Великий все оное усугубил, и большую, нежели его предки, себе и государству самовластием честь, славу и пользу принес». Защищая самодержавие, Татищев в то же время считал необходимым ввести некоторые изменения в государственное устройство, которые, по его словам, были вызваны тем, что императрица «есть персона женская», «ей знания законов не достает». Вместо Верховного тайного совета «в помощь ее величества» должно быть учреждено так называемое «Вышнее правительство». Им должен был стать Сенат расширенного состава (21 человек), включавший также наличных членов Верховного тайного совета. Кроме того, для управления «делами внутренней экономии» должно быть организовано низшее правительство в составе 100 человек. В полном составе члены этого правительства собираются три раза в год «для рассмотрения важных дел» или при чрезвычайной обстановке, связанной с объявлением войны, с заключением мира или смертью императора. Замещение должностей в обоих правительствах, а также назначение президентов и вице-президентов коллегий, губернаторов и вице-губернаторов, высших военачальников должно происходить путем выборов трех кандидатов, один из которых утверждается императрицей. При этом в «Вышнем правительстве» не разрешено быть двум членам одной фамилии, в нижнем правительстве и коллегиях запрещено присутствовать «ближним сродникам». Тайная канцелярия не упраздняется, но реорганизуется так, чтобы она могла лучше обеспечить интересы дворян. Для этого Сенат назначает в Тайную канцелярию сменяющихся через месяц двух представителей, «чтоб смотрели на справедливость». Аресты должны были производиться в присутствии члена Сената, обязанного следить за сохранностью имущества арестованного. Издание законов находится в компетенции императорской власти, однако, во избежание ошибок, к законодательству должны быть привлечены в качестве законосовещательных органов не только «Вышнее правительство», но и коллегии. Законопроект утверждается верховной властью только после предварительного обсуждения его всеми центральными учреждениями. Остальную часть проекта автор отвел изложению прав различных сословий, среди которых на первом месте стоит дворянство. Татищев намечает лучшие способы «произвождения шляхетства в войске и гражданстве»: организацию во всех городах училищ, замену пожизненной службы срочной, в пределах 18—20 лет, отмену практики набора дворян для обучения ремеслу и службы в матросах. Проект требовал отмены указа о единонаследии и замены его «достаточным законом», основанным на Уложении 1649 г. О купечестве сказано, что его следовало «колико можно от постоев уволить, от утеснения избавить, а подать способ к размножению мануфактур и торгов».
Проекты были близки по содержанию: расхождения относились к частным вопросам. Это объясняется тем, что авторы проектов являлись представителями одного класса, и поэтому расхождения имели место лишь постольку, поскольку они отражали интересы различных его прослоек. Можно предположить, что проект Татищева, подготовленный раньше других, был распространен в списках и служил прототипом для прочих. Сословные требования дворянства разработаны в проектах подробнее других вопросов. Часть проектов формулирует эти требования конкретнее, чем это сделал, например, Татищев. Так, в одном из проектов предложено передать вопрос о наследовании имущества «на волю родителям». Этот же проект в отличие от общего пожелания Татищева — дворян «в матросы и ремесла не писать» — рекомендует «сочинить для оных особливые роты шляхетские, а для морских — гардемарины». Много подписей собрал так называемый проект Секпотова, вследствие того что в этом проекте было выражено требование увеличить жалованье офицерам. Интересы купечества нашли отражение только в двух проектах (Татищева и Дмитриева-Мамонова), причем они изложены настолько туманно, что нельзя понять, какими же средствами авторы проектов намеревались купцов «от утеснения избавить». О самом многочисленном классе — крестьянстве — проекты, за исключением одного, не говорят ни слова. И знать и рядовое дворянство считали крепостнические отношения незыблемой основой своего господства. В проекте Дмитриева-Мамонова выражено пожелание «учинить... крестьянству в податях рассмотрение и надлежащее облегчение», но эти требования следует рассматривать как стремление дворянства увеличить собственные доходы за счет уменьшения размера подушной подати. Призыв князя Д. М. Голицына о том, что «надобно себе полегчить», принимался не только верховниками, но и остальным дворянством. Однако верховники под этим понимали расширение привилегий узкого круга знати и предлагали ограничение самодержавия, тогда как в дворянских проектах получение новых льгот связывалось с укреплением самодержавия. В представлении дворянства основная вина верховников состояла в том, что они игнорировали «достоинство и преимущество всего шляхетства», «общенародия», как называл В. Н. Татищев дворянство, и заботились об интересах «приватных осьми человек». Исходным положением идеологов дворянства является теория самодержавия, изложенная Прокоповичем в «Правде воли монаршей», в основе которой лежит теория общественного договора. «Когда же скудеет вся ближайшая фамилия, а последней в ней государь никого в наследники не определял и без завета преставился, тогда воля, бывши монархом отданная, возвращается к народу». Следовательно, замещение престола после смерти Петра II должно производиться не произвольным актом никем на то не уполномоченных 4—5 человек, а «всенародьем», т. е. при участии всего дворянства. Верховники же действовали «весьма тайно», чем «ни во что всех поставили». «Великая дерзость» верховников, далее, состояла в том, что они самовольно увеличили число членов Верховного тайного совета. Между тем теория самодержавия в интерпретации В. Н. Татищева не давала им на это никакого права. Дворянские публицисты обвиняли верховников не только в превышении своей власти, но и в прямом обмане. Верховники представили составленные ими кондиции, «будто весь народ того требует» (т. е. дворянство), а в действительности дворяне не привлекались к их составлению. Среднее и мелкое дворянство в случае осуществления намерений верховников наверняка лишилось бы преимуществ, которые обеспечивала им Табель о рангах. Автор записок о России этого времени Манштейн правильно отметил, что «никто из среды этого дворянства не удостоится мало-мальски значительной должности, потому что каждый член совета норовит, как бы раздать лучшие места своим родственникам да прихвостням». В то время как дворяне «ночною порою собирались» для составления своих проектов, Анна Ивановна спешила из Митавы в Москву. 10 февраля, в ожидании подготовки к торжественному въезду в столицу, она остановилась под Москвой, в селе Всесвятском, где пробыла 5 дней. Несмотря на попытку верховников изолировать Анну Ивановну от общения с дворянами, Курляндская герцогиня была хорошо осведомлена о том, что «затейка» верховников не пользуется поддержкой всего дворянства. Это дало ей возможность нарушить подписанные условия в первые же дни после своего приезда. Вопреки кондициям она провозгласила себя полковником Преображенского полка. Кроме того, она нарушила обещание, данное депутатам Верховного тайного совета о том, чтобы ее фаворит Бирон не ехал в Москву. Наконец, 25 февраля Анна Ивановна совершила решающий шаг, объявив себя императрицей. Следует отметить, что решающее слово и здесь принадлежало гвардии. Дворянство обратилось к Анне Ивановне с просьбой разрешить «собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилии, чтобы определить форму правления». Между тем гвардейцы действовали более решительно. Без всяких околичностей они заявили: «Мы не желаем, чтобы предписывали государыне законы; она должна быть такою же самодержицею, как были ее предки». И здесь же они многозначительно добавляли: «Повелите, — обращались гвардейцы к царице, — и мы сложим к вашим ногам их головы», подразумевая под этим головы верховников. Решительность гвардейцев изменила и поведение дворянства, и оно в новой челобитной просило Анну Ивановну принять «самодержавие». Когда эта челобитная была зачитана в присутствии Верховного тайного совета и Сената, Анна Ивановна спросила с притворным удивлением: «Как, разве не по желанию всего народа я подписала поднесенный мне в Митаве акт?» Получив утвердительный ответ собравшихся, она обратилась к князю Долгорукому: «Так ты меня обманул, князь Василий Лукич?» В журнале Верховного тайного совета отмечено, что поднесенные пункты Анна Ивановна «при всем народе изволила, приняв, изодрать». Это был завершающий этап поражения верховников. Крах замыслов крупной знати объясняется тем, что масса дворянства считала, что абсолютизм лучше обеспечивал ее сословные привилегии. В свою очередь абсолютизм в борьбе с политическими притязаниями знати опирался на дворянство. Вскоре после восстановления самодержавия началась расправа с его противниками — Долгорукими и Голицыными. 28 апреля должна была совершиться коронация императрицы, и поэтому решено было удалить из столицы князей Долгоруких, по слухам, что-то замышлявших против императрицы. Сенатским указом в первой половине апреля 1730 г. князь В. Л. Долгорукий назначался в Сибирь, князь М. В. Долгорукий — в Астрахань, князь И. Г. Долгорукий — в Вологду, князь Александр Григорьевич назначен был воеводой в город, который в указе не отмечен. Отец фаворита Алексей Григорьевич и его брат Сергей Григорьевич Долгорукие вместе с семьями были сосланы в свои деревни.
Это было начало репрессий. Никто из Долгоруких не прибыл к месту своего назначения. Отправлявшегося в Сибирь князя В. Л. Долгорукого догнал курьер с указом, в котором сообщалось, что он за «бессовестные и противные поступки» лишался всех чинов, наград и ссылался в свою дальнюю деревню; позже он был сослан в Соловецкий монастырь. Семья Алексея Григорьевича Долгорукова в июне 1730 г. была сослана в Березов. Дело Долгоруких вновь всплыло спустя несколько лет, когда допрашиваемый в другой связи бывший фаворит Иван Долгорукий выдал подробности составления подложного завещания. В 1739 г. Долгорукие были свезены в Шлиссельбург, где и были осуждены. Князь Иван Алексеевич, Василий Лукич, Сергей Григорьевич и Иван Григорьевич Долгорукие были казнены, а прочие оставшиеся в живых Долгорукие были приговорены к пожизненному заключению в крепости. Опале подвергся также род Голицыных. Князь Дмитрий Михайлович в 1737 г. был осужден на заточение в Шлиссельбург, остальные Голицыны сошли с политической сцены. Князь Михаил Михайлович, ездивший в Митаву с «пунктами», был сослан в Тавровскую крепость к «строению судов», князь П. М. Голицын отправлен «управителем» в сибирский город Нарым, сын Дмитрия Михайловича Голицына Алексей был лишен чина действительного статского, советника и «написан прапорщиком в Кизлярский гарнизон». Изменившееся положение знати выразилось также в том, что при дворе Анны Ивановны роли шутов исполнялись графом Aпраксиным, князем Н. Ф. Волконским, князем А. М. Голицыным. «Ее высший знак деспотичества, — возмущался идеолог родовитого дворянства князь М. М. Щербатов, — что благороднейших родов люди в толь подлую должность были определены». Союзниками аристократии были духовные феодалы. Укрепление абсолютизма, сопровождавшееся подчинением духовной власти светской, вызывало у консервативной части духовенства такое же отношение к абсолютизму, как и у светской знати. Судьбы духовной знати тесно переплетались с участью светской аристократии. Она протестовала против превращения духовной администрации в бюрократический придаток светского государства. В Синоде на первое место выдвинулся архиепископ ростовский Георгий Дашков, которого Долгорукие прочили патриархом в намечаемое к восстановлению патриаршество. Феофан Прокопович и возглавляемая им группа сторонников абсолютизма не встречали должной поддержки со стороны высшей
светской власти. Поражение верховников принесло победу группе Феофана Прокоповича, и его политические противники среди духовенства подверглись такому уже террору, как и противники самодержавия. Реакционное духовенство не скрывало своих симпатий к царице Евдокии, выдвигало ее в качестве претендента на престол. По имевшимся в распоряжении правительства сведениям, много лиц духовного звания не принесли присягу Анне. Это было достаточным основанием, чтобы возбудить преследование находившегося в оппозиции духовенства, организовать против него ряд политических процессов. Первый из них был связан с делом воронежского епископа Льва Юрлова. Члены Синода Георгий Дашков, Игнатий Смола пытались замять дело Юрлова, помянувшего во время литургии 15 февраля 1730 г. не Анну, а царицу Евдокию. Этим воспользовался Прокопович, делу была придана политическая окраска, и оба архиепископа были выведены из состава Синода, лишены сана и отправлены в отдаленные монастыри, где содержались «под крепким караулом». Такой же расправе подвергся идейный враг Прокоповича, ревнитель старины тверской архиепископ Феофилакт Лопатинский. В 1735 г. он был арестован, через три года разжалован и отправлен в Выборг. Разгром противников самодержавия среди церковной иерархии явился продолжением борьбы самодержавия с олигархическими тенденциями светской знати. Восстановление самодержавия не устранило противоречий внутри правящего класса, борьба за власть продолжалась, приняв иные формы. При Анне Ивановне существенным образом изменился состав двора. Места фаворитов из русских заняли немцы, временщиком стал Бирон, человек, о котором имперский посланник Остеин отзывался: «Когда граф Бирон говорит о лошадях( он говорит как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он выражается как лошадь». Близость Бирона к императрице, по свидетельству многочисленных современников, обеспечивала ему такую же обширную власть, которой пользовались предшествующие временщики — Меншиков и Долгорукие. Немцы, которым Бирон покровительствовал, заняли высшие придворные должности и оказались фактическими правителями России. «Ни одна ее милость {Анны Ивановны. — Н. П.) не дается помимо них, что бесит русских; даже ближайшие родственники ее величества едва ли имеют значение», — доносил английский резидент К. Рондо своему правительству. Засилье немцев придало борьбе за власть национальный колорит.
Значительное число иностранцев, и в частности немцев, было привлечено на русскую службу еще во время Петра I. Тогда они использовались в качестве специалистов, причем как в государственных учреждениях, так и в армии руководящие посты занимали дворяне. Руководствуясь внешнеполитическими соображениями, Петр I выдал замуж своих племянниц за немецких герцогов: Анна Ивановна стала герцогиней Курляндской, Екатерина Ивановна — герцогиней Мекленбургской; вскоре после смерти Петра дочь его Анна Петровна была обручена с герцогом Голштинским. Эти брачные союзы, которым в свое время придавалось внешнеполитическое значение, после смерти Петра I приобрели значительный внутриполитический вес. Положение немцев в России изменилось, иным стал их состав. Если при Петре I в Россию на непродолжительный срок приглашались специалисты, то при его преемниках, особенно начиная с Анны Ивановны, иностранцы заполонили двор. Немцы пользовались безграничным доверием Анны Ивановны: командование русскими войсками в двух войнах 30-х годов XVIII в. было доверено графу Миниху, управление горной промышленностью — Шембергу, руководство Коммерц-коллегией — Менгдену и т. д. Вслед за Биронами, Левенвельдами, Шембергами в Россию потянулись их родственники и знакомые — Лилиенфельды, Кохиусы, пристраиваемые на менее важные, но также доходные должности. Особенно много немцев было в управлении дворцовым ведомством и горным делом, где существовали благоприятные условия для наживы и казнокрадства. Предпочтительное отношение к немцам со стороны представителей самодержавной власти наносило ущерб интересам русского дворянства; вместе с высшими придворными должностями, чинами в армии, гражданской администрацией немцы получали высокие оклады, пожалования деревнями и просто доходные места. Таким образом, русское дворянство лишалось существенных источников дохода, попадавших немцам, высокомерно относившимся к русским. Поэтому борьба русского дворянства за власть носила отчетливо выраженный национальный, антинемецкий характер, причем она становилась тем острее, чем большее влияние приобретали немцы на экономическую и политическую жизнь страны. Протест русского дворянства против немецкого засилья нашел отражение в так называемом деле кабинет-министра А. П. Волынского.
Служебная карьера А. П. Волынского — одного из видных деятелей второй четверти XVIII в. — началась еще в петровские времена, когда он был направлен в Персию с дипломатическим поручением. После смерти Петра Волынский был губернатором в Астрахани и Казани. При Анне Ивановне он быстро продвинулся по лестнице придворных чинов и в 1738 г. стал кабинет-министром. На этом посту он пробыл год с небольшим, а затем вместе со своими "конфидентами" и «согласниками» «за важные и клятвопреступнические, возмутительные и изменнические вины» казнен. «Злодейские преступления» Волынского состояли в разработке и представлении Анне Ивановне ряда проектов о некоторых улучшениях государственного устройства
России. Начало падения Волынского было связано с увольнения им из конюшенного ведомства двух немцев, Кишкеля и Людвига, обжаловавших это действие императрице. Волынский написал объяснение, к которому приложил записку, «какие притворства и вымыслы употребляемы бывают при ваших монарших дворах, и в чем вся такая закрытая бессовестная политика состоит». Отрешаясь от частного случая, которому обязана записка своим появлением, и не называя имен, Волынский писал, что при дворе есть люди, чья деятельность сводится к тому, чтобы: 1) «сколько возможно, столько на совестных людей вымышленно затевать и вредить... дабы тем кураж и охоту к службе у всех отнять»; 2) «приводить государей в сомнение, чтобы никому верить не изволили». Средствами достижения этой цели являются интриги и обман, подчеркивание собственных заслуг, «хотя б и ничего того не было»; 3) в «результате подобных вымыслов оных обманщиков» все, кто видят непорядки, теряют «охоту и ревность к службе государя своего» из боязни попасть в немилость. Немцам, и особенно Остерману, против которого главным образом была направлена записка, нетрудно было усмотреть в ней опасные для себя последствия. Обычными для тех времен интригами Бирон и его клевреты добились ареста Волынского. Несколько позже были заключены в тюрьму участники кружка Волынского: советник экипаж-мейстерской конторы и горный офицер А. Ф. Хрущов, президент Коммерц-коллегии Мусин-Пушкин, архитектор П. М. Еропкин, обер-прокурор Сената Ф. И. Соймонов и другие, всего 6 человек. Из донесений иностранных агентов следует, что число единомышленников Волынского не исчерпывается кругом лично знакомых ему лиц, присутствовавших на отдельных заседаниях кружка. Э. Финг доносил в Лондон, что "в каждой семье, в каждой провинции арестован кто-нибудь". Об этом же сообщал французскому двору маркиз Шетарди. Хотя следствие не обнаружило организационных связей кружка Волынского с лицами, подвергнувшимися репрессиям в провинции, можно, однако, утверждать о наличии идейной связи между ними. Источником ее является рост национального самосознания русского дворянства и как следствие этого возмущение немецким засильем.
Враждебное отношение к иностранцам, выраженное Волынским в завуалированной форме в письме к императрице, открыто
высказывалось им в беседах с друзьями: «Государыня сама государством не правит, а все-де правит герцог Курляндский, и от него может государство в разорение прийти». Или: иностранцы «встают как великие доброхоты и пополнители интереса е. и. в., а на самом деле делают великий ущерб, они вникли в народ яко ядовитые змии, гонящие народ к великой нищете и вечной погибели». Не менее резкие суждения высказывал Волынский и об императрице: «Государыня у нас дура, и как докладываешь, резолюции от нее никакой не добьешься». Изгнание немцев является одним из важных условий проекта Волынского «поправления государственных дел». Программа Волынского, как она улавливается из следственного дела, представляется в следующем виде, Волынский является сторонником самодержавия. «Боже сохрани, — писал он, — чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий, и так мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать... Одни будут миловать, а другие, на то яряся, вредить и губить станут». Вместе с тем Волынский намечал более широкое привлечение дворянства к управлению государством, для чего следовало «Сенат приумножить членами» и передать в его ведение часть дел, которыми занимался Кабинет министров. Это усилит ревность дворянства к государственной службе. В местной администрации, по мнению Волынского, следовало восстановить несменяемость воевод, что обеспечило бы своевременный сбор налогов. Центральное место в проекте Волынского занимают пункты о сословных привилегиях дворянства. Все должности в государственном аппарате, в том числе и канцелярские, должны быть заняты исключительно шляхетством, так как от «подлых» людей «надежды нет в делах». Для подготовки дворянства на высшие должности следует посылать его представителей для обучения за границу, «чтоб свои природные министры со временем были». Руководящая роль шляхетства распространяется не только на светскую жизнь, но и на церковную — священники должны назначаться только из дворян, «чтобы неученых в попы не поставлять». В проект входило также требование предоставить дворянам еще одну существенную привилегию, именно сохранение за ними винокуренной монополии, «чтоб винным заводом у купцов не быть».
Для усиления торговли и купечества Волынский предлагал восстановить магистраты, запретить вступать русским купцам в иностранные компании. Кроме того, автор проекта намечал мероприятия по «размножению фабрик и заводов».
Сравнивая «Проект о поправлении государственных дел» с шляхетскими проектами 1730 г., нетрудно заметить общность содержания их основных требований. Сословные требования дворянства занимают центральное место как в проектах 1730 г., так и в проекте Волынского. Последний глубже, нежели авторы шляхетских проектов, разработал вопрос о бюджете России и «экономии» вообще. Объясняется это тем, что проект Волынского разрабатывался продолжительное время, автор, занимая высокий государственный пост, имел возможность изучить материалы о торговле и промышленности России. Немаловажное влияние на разработку этой стороны проекта оказало все более обнаруживавшееся «всеконечное разорение и оскудение» крестьянства, рост недоимок и дефицит государственного бюджета. Поэтому в проекте Волынского не только выражено пожелание «иметь умеренность, дабы расходы доходов не превосходили»; Волынский было предложил сокращение расходов на армию на 1 800 000 руб. в год.
Таким образом, проект Волынского, так же как и шляхетские проекты, предусматривал усиление политической роли дворянства посредством одворянивания снизу доверху светского и духовного аппарата государства. Проекты 1730 г. сближает также с проектом Волынского одинаковое отношение к крестьянскому вопросу. Как подавляющее большинство шляхетских проектов, так и проект Волынского молчаливо обходят нужды крестьян и не предполагают вносить каких-нибудь изменений в их крепостное состояние. Волынский и участники его дела подверглись жестоким карам. В обвинительном заключении Волынскому вменялось в вину составление «Проекта об уменьшении численности войск», поношение царствующей фамилии, а также то, что он «сочинял разные злодейские рассуждения и проект с явным предосуждением и укоризною прошедшего и настоящего в государстве управления», обращение к императрице с письмом, чем «дерзнул обеспокоить государыню в самонужнейшее военное время». Наконец, отмечено было, что он нарушил безопасность государевых палат — во дворце избил поэта Тредиаковского.
27 июля 1739 г. Волынский, Хрущов и Еропкин были обезглавлены, Соймонов и Эйхлер — наказаны кнутом и отправлены в ссылку, Мусин-Пушкин был сослан в Соловецкий монастырь, предварительно ему был урезан язык. Итак, в 30-х годах самодержавная власть «искоренила» остатки враждебных ей группировок знати. Однако борьба за власть внутри господствующего класса от этого не прекратилась, она приняла иные формы. На некоторое время первенствующее значение приобрели противоречия между оказавшимися у власти немцами и основной массой русского дворянства. Анна Ивановна умерла 17 октября 1740 г. Незадолго до этого, 5 октября 1740 г., был опубликован манифест, назначавший наследником сына ее племянницы Анны Леопольдовны и герцога Брауншвейг-Мекленбургского — двухмесячного Ивана Антоновича. Манифест, кроме того, определял порядок дальнейшего наследования престола, причем все наследники назначались из потомства Анны Леопольдовны и герцога Брауншвейгского. Таким образом, дочь Петра I Елизавета Петровна была лишена права на престол, устанавливалась новая династия, «никакой уже ко всероссийскому престолу принадлежащей претензии, линии и права не имеющей». При дворе было проведено якобы «избрание» Бирона регентом младенца-императора. Внешне отказываясь от регентства, отдавая себе отчет, «что не бесстранно будет и в других государствах, ежели обойти отца и матерь», Бирон и его сторонники проявили лихорадочную закулисную деятельность, чтобы придать своему регентству видимость исполнения воли дворянства. Кабинет-министры по предложению Бестужева подали Анне Ивановне челобитную о назначении Бирона регентом. Брат Бирона предложил, что «хорошо б было, ежели бы еще Синод и Сенат о том же челобитную е. и. в. подали». В Кабинет были призваны представители духовенства, генералитета, Сената для подписания адреса герцогу Курляндскому с просьбой принять регентство. Так был подготовлен указ Анны Ивановны, предоставлявший Бирону «полную мочь и власть» управлять внутри- и внешнеполитическими делами России сроком на 17 лет, после чего эта власть должна быть передана Ивану Антоновичу. Зная о враждебном к себе отношении русского дворянства, Бирон решает ослабить его опору — гвардию. Он намеревался изменить социальный и национальный состав двух старых гвардейских полков, изгнать из их рядов дворянский элемент. В обвинительном заключении о преступлениях Бирона позднее, когда уже он был сослан, по этому поводу сказано: «Лейб-гвардии Преображенский и Семеновский полки, в которых большая часть знатного шляхетства имеется, и всегда оные в верности находились и службами своими России великую славу доставили, желал он, Бирон, те полки в бессилие привесть, все имеющиеся в оных полках шляхетство выключить, а на их места других из самых простых людей ввесть хотел».
Одновременно с этим Бирон пытался усилить полицейский аппарат столицы. Герцог опасался, что его регентство вызовет волнения в столице и с целью их предупреждения вызвал в Петербург «некоторые полевые полки, почитая их себе надежными». Опасения оказались напрасными, в «народе (было) тихо», как гласил один официальный документ. Это создавало условия для нового переворота. 9 ноября 1740 г., т, е. через три недели после того, как Бирон стал регентом, был совершен дворцовый переворот в пользу Анны Леопольдовны. Его возглавил фельдмаршал Миних, отличавшийся необычайным честолюбием, стремившийся занять место свергнутого им Бирона. Современников и участников ноябрьских событий 1740 г. поражала необычайная легкость переворота. Канун переворота, вечер 8 ноября, Миних, с которым временщик «особливое приятство имел», провел в обществе Бирона, а рано утром вельможи были приглашены во дворец для присяги правительнице Анне Леопольдовне. Насколько узким был круг заговорщиков и неожиданны результаты заговора, свидетельствует поведение кабинет-министра князя Черкасского, пытавшегося проникнуть в апартаменты Бирона после того, как последний был уже арестован. В ночь на 9 ноября 1740 г. Миних во главе 80 солдат направился в летний дворец. Действуя от имени Анны Леопольдовны, он не встретил сопротивления со стороны дворцового караула. Отряд в 20 человек под руководством адъютанта Миниха, полковника Манштейна, без труда арестовал Бирона. В ту же ночь были арестованы брат регента Густав Бирон, кабинет-министр А. П. Бестужев-Рюмин. Через некоторое время были заключены в тюрьму близкий родственник герцога Бисмарк, занимавший должность генерал-губернатора в Риге, и другой брат Бирона — Карл Бирон. Свержение Бирона принесло победу Брауншвейгской династии, правительницей была назначена мать Ивана Антоновича Анна Леопольдовна. Принцу Антону пожаловали генералиссимуса, Миних получил чин «первого министра в наших консилиях», Остерману было присвоено звание генерал-адмирала. Таким образом, в результате произведенного переворота место одних немцев заняли другие. Поддерживавшие немцев русские вельможи также получили повышение или денежные награды, среди них князь Черкасский и граф Головкин. Провозглашение Анны Леопольдовны правительницей было проведено такими же приемами, как и избрание Бирона регентом. Действиям, совершенным небольшой группой немцев, стремились придать значение, будто они исходили от массы дворянства и отражали его интересы. Вице-канцлер граф Головкин свидетельствовал, что манифест о вступлении Анны Леопольдовны правительницей оформлялся так, «дабы к тому делу больше определено было людей, а особливо больше русских». Часть членов Сената и представителей генералитета сознательно поддерживала Брауншвейгскую династию, так как ей была обязана своим повышением, большинство же дворянства еще не рисковало открыто выступить против немцев из опасения попасть в руки Тайной канцелярии. Организатор переворота Миних намеревался исполнять роль регента при безвольной и неспособной заниматься государственными деламу Анне Леопольдовне, обленившейся настолько, что большую часть суток она проводила неумытой в спальне, где и принимала с докладом вельмож. На эту же роль регента рассчитывал и Остерман. Борьба между ними закончилась победой Остермана. Позиции Миниха были сначала ослаблены разделением Кабинета министров на три департамента, что лишило Миниха его монопольных прав на доклад правительнице. Недовольный Миних подал в отставку, надеясь использовать ее в качестве средства давления на правительницу. Но 3 марта 1741 г. последовал указ об удовлетворении просьбы Миниха — фельдмаршал был уволен «от военных и статских дел». Анна Леопольдовна как правительница находилась у власти до 25 ноября 1741 г., когда новый дворцовый переворот в пользу Елизаветы Петровны удалил Брауншвейгскую династию и вместе с нею клику немцев. О существовании заговора правительство располагало некоторыми данными: 22 ноября 1741 г. правительница Анна имела бурное объяснение с Елизаветой Петровной, последней было сказано, что при дворе известно об интригах против Брауншвейгской династии французского посланника Шетарди, шведского посланника Нолькена и медика Елизаветы Лестока. Хотя Елизавете и удалось рассеять подозрения, однако правительство приняло меры предосторожности. 24 ноября участвовавшие в заговоре гренадеры донесли Елизавете, что их полк велено отправить в действующую армию. Опасность раскрытия заговора, а также намечавшееся отправление гвардии на театр военных действий ускорили события. В ночь на 25 ноября Елизавета направилась в Преображенский полк, гренадерская рота которого была предупреждена о ее прибытии. В течение получаса были арестованы Брауншвейгская фамилия, Миних, Остерман, Левенвольде, Менгден и граф Головкин. Утром вельможи и гвардия присягнули Елизавете. Участники переворота получили повышение в чинах, им было раздано свыше 12 тыс. крестьян. Рота Преображенского полка стала называться лейб-компанией. В обвинительном заключении, составленном после переворота, было сказано, что Миних «некоторых российских полковников, ругаясь, под ружье ставил» и в то же время оказывал милости иностранным офицерам. Остерману были предъявлены обвинения в том, что он «к некоторым важным делам, которые до целости всего государства касались, употреблял чужих наций людей, а не российских природных, и тех первых награждать старался, через что российским интересам последовал вред». Кроме того, Миниху и Остерману были предъявлены обвинения в должностных преступлениях, связанных с ведением русско-турецкой и русско-польских войн. Следствием переворота в пользу Елизаветы Петровны была ссылка лишь небольшой группы немцев. Свергнутую правительницу и ее семью Елизавета намеревалась «с надлежащею им честью» отправить на родину, однако в пути они были задержаны, заключены в Динаминдскую крепость, откуда их перевезли сначала в Ранненбург, а затем в Холмогоры. Из Холмогор Иван Антонович был потом перевезен в Шлиссельбургскую крепость.
Миних, Бирон, Остерман, Левенвольде и Менгден были сосланы в Сибирь. Что касается представителей мелкой и средней бюрократии из немцев, проникших в государственный аппарат России при Анне Ивановне и регентах, то они остались на своих местах. Это создавало условия для продолжения борьбы между русскими и немецкими дворянами. Весной 1742 г. в Петербурге избили немецких офицеров, а в следующем году произошли волнения солдат Семеновского полка, находившегося в это время на русско-шведском театре военных действий. Солдаты гвардейских полков заподозрили иностранцев, командовавших русскими войсками (фельдмаршал Ласси, генерал-майор Ливен), в тайных сношениях с шведской армией и в заговоре против России. Выступление солдат Преображенского полка, впрочем, быстро усмиренного, происходило под лозунгом изгнания из армии иностранных офицеров. Правительство Елизаветы вынуждено было считаться с гвардией и поэтому ограничилось сравнительно мягким наказанием — лишь немногие участники этого движения были сосланы в Сибирь. Отстраненная от власти группировка немцев и их сторонников из русского дворянства в свою очередь пыталась организовать движение в пользу свергнутой Брауншвейгской династии. К числу таких попыток следует отнести так называемые заговоры А. Турчанинова и Н. Лопухиной.
Камер-лакей Турчанинов, прапорщик Преображенского полка, П. Квашнин и другие искали сообщников для возвращения престола Ивану Антоновичу. В конце 1742 г. разговоры о том, что «Елизавета Петровна не наследница сделала-де ее наследницей лейб-компания за чарку водки», стали известны Тайной канцелярии, и участники организовывавшегося заговора были наказаны и сосланы в Сибирь. Через год, в 1743 г., специальная следственная комиссия разбирала дело Н. Лопухиной. Предметом разбора были салонные разговоры против Елизаветы Петровны людей, близких к Брауншвейгской династии и к отправленным в ссылку немцам. Борьба между группировками внутри правящего класса и победа одной из них влекла за собой изменение во внешнеполитическом курсе России, в связи с чем в этой борьбе принимали участие представители иностранных государств. Французский посланник Шетарди оказывал поддержку заговору Елизаветы Петровны, надеясь, что ее вступление на престол приведет к выгодному для Франции внешнеполитическому курсу России. Напротив, в сохранении власти за Брауншвейгской династией была заинтересована австрийская дипломатия, и поэтому к делу Лопухиной оказался причастным австрийский посланник Ботта. Но попытки немецкой группировки вернуть власть были обречены на провал, так как орудие переворотов — гвардия — более не находилась в ее руках. Поэтому дело ограничилось бесплодной затеей придворных лиц, лишенных поддержки со стороны дворянства. Дворцовые перевороты показывают, как менялись формы и методы борьбы за укрепление позиций дворянства в системе абсолютной монархии. На первом этапе (начало второй четверти — конец 30-х годов XVIII в.) в основе борьбы лежали противоречия между шляхетством и аристократическими фамилиями. Этот этап закончился победой дворянства и «изничтожением» руководителей враждебных ему группировок из среды остатков боярства и высшего духовенства. На втором этапе (конец 30 — начало 40-х годов) основу противоречий составляли противоречия между русским и немецким дворянством. В итоге трехлетней борьбы, сопровождавшейся двумя дворцовыми переворотами, немцы были отстранены от власти. Смена одной правящей группы другой приводила лишь к перераспределению власти между группами одного класса. Государствениый аппарат в его средних и низших звеньях оставался без изменений.
