.

И это сильный пол? Яркие афоризмы и цитаты знаменитых людей о мужчинах


.

Вся правда о женщинах: гениальные афоризмы и цитаты мировых знаменитостей




В. В. Стасов и русская революционно-демократическая мысль 50-х—60-х годов XIX века


вернуться в оглавление книги...

Е. И. Суворова. "В. В. Стасов и русская передовая общественная мысль."
Лениздат, 1956 г.
OCR Biografia.Ru

продолжение работы...

Глава II
В. В. СТАСОВ И РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ 50-х — 60-х ГОДОВ XIX ВЕКА


Начало второй половины XIX века ознаменовалось дальнейшим углублением социально-экономического кризиса феодально-крепостной России. На помощь неудержимому стремлению крестьянских масс сбросить ненавистное крепостное право всё больше приходила сила экономического развития России, втягивавшего ее на путь капитализма. «Помещики-крепостники, — писал Ленин, — не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства». (1)
Узость внутреннего рынка, нехватка свободных рабочих рук стесняли развитие капиталистической промышленности и сельского хозяйства. Без отмены крепостного права был невозможен дальнейший прогресс страны.
В 1853 году началась Крымская война. Военными победами царизм надеялся заглушить протест крестьян против крепостного права и создать впечатление о могуществе самодержавно-крепостнического государства. Однако война показала гнилость и бессилие крепостной России, ее социальную, политическую, экономическую и военную отсталость по сравнению с передовыми капиталистическими странами Западной Европы. В результате поражения царизма в войне с еще большей остротой встала необходимость социально-политических перемен в стране. Мощный подъем
-----------------------------------------
1. В. И. Ленин. Соч., т. 17, стр. 95.
-----------------------------------------
освободительного движения крепостных крестьян стал основой революционной ситуации 1859—1861 годов. Все три элемента, характеризующие ее, — кризис правящих «верхов», обострение выше обычного нужды и бедствий угнетенных классов, повышенная революционная активность масс — были в это время налицо в России».
Правительство Александра II, ослабленное военным поражением и напуганное революционной обстановкой в стране, вынуждено было пойти на уступку в главном вопросе — в вопросе о крепостном праве. Царь вынужден был сделать свое известное заявление о том, что лучше освободить крепостных сверху, нежели дожидаться, пока они сами освободят себя снизу.
Так называемое «освобождение», которое, по словам Ленина, «было бессовестнейшим грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством над ними» (1) крестьяне встретили бурей протеста. По России прокатилась волна крестьянских восстаний. Однако революционная ситуация, достигшая наибольшей силы в 1861 году, не смогла перейти в революцию. Отсутствие революционного класса и революционной партии, разрозненность крестьянских восстаний и политическая отсталость крестьянства, наконец, соглашательство буржуазных либералов с правительством крепостников послужили главными причинами того, что революционная ситуация не перешла в революцию. Царизм отбил первый крупный натиск революционных сил. Реформа 1861 года, по выражению Ленина, была первым клапаном, отвратившим революционный взрыв. Но реформа не решила аграрный вопрос в России. 1861 год, указывал В. И. Ленин, породил 1905 год.
В. И. Ленин рассматривал острую классовую борьбу, развернувшуюся вокруг реформы 1861 года, как начало полного размежевания двух классово-враждебных сил — либералов и революционеров-демократов. Он писал в 1911 году: «19-ое февраля 1861 года знаменует собой начало новой, буржуазной, России, выраставшей из крепостнической эпохи. Либералы 1860-х годов и Чернышевский суть представители двух исторических тенденций, двух исторических сил, которые с тех пор и вплоть до нашею времени определяют исход борьбы за новую Россию». (2)
------------------------------------------
1. В. И. Ленин. Соч., т. 17, стр. 94—95.
2. Там же, стр. 96.
------------------------------------------
Буржуазно-дворянские либералы защищали основы самодержавного строя, боролись против революции, отстаивали такие рефромы, которые сочетали бы интересы буржуазного развития России с интересами крепостников-помещиков. Революционные демократы, во главе с Чернышевским, напротив, разоблачали царское правительство, крепостников-помещиков и буржуазных либералов, горячо отстаивали интересы народа, проводили в публицистике, литературе, искусстве идею крестьянской революции.
Революционный подъем 50—60-х годов и расцвет революционно-демократической мысли, в частности материалистической философии, оказали плодотворное влияние на развитие всей русской культуры. Это подтверждается изучением деятельности таких корифеев русской культуры второй половины XIX века, как Сеченов, Мечников, Менделеев, Тимирязев, Ковалевская, Островский, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Л. Толстой, композиторы «могучей кучки», художники-«передвижники» и многие другие. Революционный подъем в стране и успехи передовой общественно-политической мысли дали мощный толчок развитию демократических и социалистических элементов в русской национальной культуре.
«В каждой национальной культуре есть, — писал В. И. Ленин, — хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую». (1)
В. И. Ленин указывал, что пролетариат в строительстве новой социалистической культуры должен брать из каждой национальной культуры только ее демократические и социалистические элементы. Вместе с тем В. И. Ленин в ряде случаев, в частности — в статьях о творчестве Л. Н. Толстого, отмечает прямую связь развития демократических и социалистических элементов в национальной культуре с остротой классовых противоречий в стране, подъемом массового революционного движения и его организацией. Он писал в 1905 году, что «долгое и безраздельное господство самодержавия накопило невиданное, пожалуй, в истории количество революционной энергии в народе», (2) что «в русских
------------------------------------------
1. В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 8.
2. В. И. Ленин. Соч., т. 8, стр. 414.
------------------------------------------
низших классах» «несравненно больший запас озлобления, революционности», чем в Германии 1848 г., (1) что «у нас развитие сознательно-революционных партий, литературы и организации их во много раз выше, чем в 1789, 1848 и 1871 годах». (2) Льва Толстого Ленин назвал «зеркалом русской революции», великое значение произведений которого видел в критике государства, церкви, частной поземельной собственности, капитализма.
Демократическое мировоззрение Стасова, как и многих других передовых деятелей русской культуры, окончательно сложилось под сильным влиянием революционного подъема 50—60-х годов, расцвета революционно-демократической мысли и острой борьбы революционного лагеря во главе с Чернышевским против крепостников и либералов. Именно с этого времени Стасов выступает в качестве одного из выдающихся борцов за передовую демократическую русскую культуру против реакционной культуры господствующих верхов общества.
Исключительно большое влияние на мировоззрение Стасова в эти годы оказали революционные демократы — Чернышевский, Добролюбов, Герцен, а также Писарев, как самые яркие и самые полные выразители сущности общественно-политического подъема 50—60-х годов, в основе которого лежало мощное крестьянское движение против крепостничества и всех его порождений.
В неразрывном единстве с развитием передовой русской общественной мысли крепло и углублялось демократическое мировоззрение Стасова. Он встречался и переписывался с Чернышевским. На протяжении всей своей жизни он тщательно изучал его эстетическую теорию, постоянно опирался на нее в своей деятельности, сравнивая, анализируя ее выводы и применяя их в области живописи, скульптуры и музыки.
Чернышевский был крупнейшим представителем домарксистской материалистической эстетики. Тезис Белинского о том, что искусство должно отражать действительность, природу и общество, был положен в основу эстетической теории Чернышевского. В своих трудах, особенно в знаменитой диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», Чернышевский развил и конкретизи-
-----------------------------------------
1. В. И. Ленин. Соч., т. 8, стр. 228.
2. Там же, стр. 229.
-----------------------------------------
ровал это положение Белинского. Он доказал, что художественное произведение не может ограничиваться одним воспроизведением жизни, оно вместе с тем является объяснением жизни и высказывает известный приговор относительно данной жизни.
Следовательно, Чернышевский рассматривал искусство не только как особую форму познания жизни, но и как особое средство борьбы за ее преобразование.
Диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» нанесла сильный удар по идеалистической эстетике. Она была восторженно встречена всеми передовыми деятелями русской культуры. Своей диссертацией Чернышевский дал программное направление борьбе за реализм и демократизм в искусстве. Об этом А. А. Жданов говорил так: «Боевое искусство, ведущее борьбу за лучшие идеалы народа, — так представляли себе литературу и искусство великие представители русской литературы. Чернышевский, который из всех утопических социалистов ближе всех подошел к научному социализму и от сочинений которого, как указывал Ленин, «веяло духом классовой борьбы», — учил тому, что задачей искусства является, кроме познания жизни, еще и задача научить людей правильно оценивать те или иные общественные явления». Воспроизведение жизни, объяснение ее, борьба за ее переделку — вот, по мнению Чернышевского, подлинное назначение художника. Художник, — учил Чернышевский, — сын своего времени и народа. Он не имеет права уклоняться от участия в общественной борьбе. Искусство должно служить общественным потребностям.
В определении задач художника Чернышевский исходил из того, что в основе всякого произведения должно лежать стремление к изображению жизненной правды. Он говорил, что подлинно прекрасное есть сама жизнь, какой она должна быть по представлениям лучших прогрессивных представителей народа. Это было глубоко материалистическое объяснение сущности искусства, ибо оно подчеркивает объективное существование прекрасного, независимо от человеческого сознания. Но Чернышевский был не только философом-материалистом, но и революционером. В понятие о прекрасном он включал не только объективную действительность, но и преобразующую деятельность человека. Его идеи о прекрасном — это проповедь революционной борьбы за изменение жизни, за свободу и счастье человека. На страницах своей диссертации Чернышевский воспроизводит представление крестьянина о счастливой жизни — о «жизни в довольстве, при большой работе, не доходящей, однако, до изнурения сил». Такая жизнь, дает он понять читателям, для крестьян могла наступить только в результате революционного переустройства общества. Эстетический идеал, сформулированный Чернышевским в его диссертации, был отражением идеи крестьянской революции.
Чернышевский и его друг и соратник Добролюбов развили дальше мысль Белинского о пустоте и бессмысленности безидейного искусства. Горячо и непримиримо разоблачали они носителей безидейного искусства, справедливо усматривая в теории «чистого искусства» защиту реакции.
Чернышевский и Добролюбов горячо отстаивали принцип народности в искусстве, неотделимость искусства от жизни народа, его мировоззрения, его исторических судеб. Они глубоко решали проблему соединения в искусстве интересов национального и общечеловеческого прогресса.
В течение полувека с 40-х до 90-х годов прошлого века, писал Ленин, передовые представители русской общественной мысли, под страшным гнетом царизма, жадно искали ту революционную теорию, которая могла бы указать выход русскому народу из положения угнетения, рабства и бесправия. Великие революционные демократы дали замечательные примеры беззаветной борьбы за революционную теорию. Их материалистическая эстетика была неразрывной составной частью идей революционного демократизма, примером применения передовой для своего времени революционной теории к области искусства и литературы.
Стасов был пламенным пропагандистом и популяризатором важнейших положений эстетики революционных демократов. Многочисленные цитаты из работы Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» заполняют статьи Стасова. Он выписывал их для новых молодых художников, которые, по его словам, «быть может и не читали новых трактатов, перевернувших вверх дном эстетику, но осуществляли однако в своих созданиях те положения, которые составляли главную основу трактата Чернышевского». При всяком удобном случае он старался напоминать художникам, что в своих «чудных» «Эстетических отношениях искусства к действительности» Чернышевский говорит: «Произведения искусства имеют часто значение приговора о явлениях жизни».
В статье «После всемирной выставки» (1862 г.) Стасов выступает как пропагандист тех новых взглядов на содержание и задачи искусства, выразителем которых был журнал «Современник», возглавлявшийся Чернышевским.
«Искусство, — писал Стасов, — воспроизведение совершающегося в истории, в жизни, в природе», оно «не создает ничего своего, нового, из собственных материалов», «судьбы человеческие — его оригинал и вечный сюжет». Таковы позиции Стасова, в корне противостоящие идеалистической эстетике. Когда в 1863 году в России были переизданы сказки Андерсена, Стасов писал, что «такие сказки, как «Безобразный утенок», «Калоши счастья», «Старый дом» и другие, не только поэтические создания, но это еще художественные образы, затрагивающие самую глубину мысли и чувства и произносящие суд над жизнью, как того требовал Чернышевский от настоящего художественного произведения».
Следуя завету Чернышевского, Стасов считал, что научная критика не должна ограничивать себя только разбором произведений искусства, но обязана подняться до разбора и критики самого предмета, изображенного в искусстве, т. е. окружающей действительности. Художественная критика, писал он, оценивая достоинства и недостатки произведений искусства, степень их правдивости и идейности, должна, так же как и искусство, раскрывать нужды народа и выносить свои приговор явлениям жизни. Эта верность Стасова важнейшему завету Чернышевского нашла свое полное отражение в тех подготовительных материалах, которые он собирал более 40 лет своей жизни для книги «Разгром» (разгром антинародного, реакционного искусства).
Среди этих материалов не мало таких, которые подробно трактуют эстетическую теорию Чернышевского. Понимая, что вопросы искусства являются лишь частью огромной, многогранной деятельности великого русского ученого и революционера, Стасов отмечал, что «все лучшие критики искусства были вовсе не специалистами этого дела, а просто глубокие умы и реформаторы». Указывая на Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Дидро, Гейне, Стасов писал, что они «лучше всех цеховых профессиональных критиков понимали сущность и назначение искусства и осмеливались идти до самого корня сознания».
Стасов разъяснял эстетическую теорию Чернышевского Репину, Антокольскому, Гинубургу, читал статьи Белинского и Герцена Балакиреву, Мусоргскому, Крамскому.
В своей замечательной статье «Крамской и русские художники» Стасов прямо объясняет достижения Крамского в области критики и художественного творчества влиянием революционного подъема 60-х годов и идей Чернышевского и Добролюбова. В творчестве Крамского Стасов видел одно из наглядных подтверждений самостоятельности русского искусства и русской художественной критики. «Нас русских не держит в когтях никакая преемственность, никакое преувеличенное почтение к установленным когда-то вехам»,— писал он. С гордостью за талантливость и инициативу русского народа Стасов утверждал, что «русские смеют в деле художества свое собственное суждение иметь».
Стасов высоко поднимал приоритет эстетических взглядов Чернышевского. Он категорически возражает против заявления известного французского революционного художника Курбэ, сделанного им в 1861 году в Антверпене, о том, что он первым в Европе поднял знамя реализма и что до него ни один художник не осмелился «провозглашать» его. «Это не верно, — возмущенно писал Стасов, — у нас то же самое началось... и без заимствования откуда бы то ни было... Ни Курбэ, ни вся остальная Европа тогда не могла, конечно, и подозревать, что у нас, помимо всех Прудонов и Курбэ, был свой критик и философ искусства, могучий, смелый, самостоятельный и оригинальный не меньше их всех и пошедший, невзирая на иные заблуждения свои, еще дальше и последовательнее их. Это — тот неизвестный автор, который еще в 1855 году выпустил в свет юношескую, во многом заблуждающуюся, но полную силы мысли и энергической независимости книгу: „Эстетические отношения искусства к действительности"».
В приведенных словах Стасов отстаивает приоритет русской эстетической мысли и снова подчеркивает решающее значение в этом трактата Чернышевского. Но, вместе с тем, обращает на себя внимание его замечание о том, что эта книга «юношеская, во многом заблуждающаяся». Уже только это одно обязывает нас не отождествлять полностью эстетические позиции Стасова и Чернышевского.
Подтверждением такого вывода является также единственное сохранившееся письмо Стасова к Чернышевскому, написанное 2 января 1889 года, т. е. незадолго до смерти великого русского ученого и революционера.
Стасов писал Чернышевскому: «Я бы необыкновенно желал... поговорить с Вами снова о том предмете, который для меня всего важнее, и который наполняет мою жизнь: искусство. Мне бы очень хотелось знать, случалось ли Вам видеть «Вестник Европы» 1882 и 1885 года и там — ряд моих статей под заглавием, одни «25 лет русского искусства», другие — «Тормозы нового русского искусства». Как здесь, так и в других моих статьях, я ставлю выше всех русских книг об искусстве — «Эстетические отношения искусства к действительности», — хотя в ином тут и иначе думаю. Как бы я хотел поговорить с Вами обо всем этом, хоть письменно! Мне кажется, — я мог бы выслушать от Вас много такого по интересующему меня вопросу об искусстве, чего я больше не найду ни у одного писателя современного, не только у нас, но и где бы то ни было в Европе».
Таким образом, Стасов снова, по прошествии многих лет, выражает свое неугасавшее уважение к Чернышевскому и его эстетической теории, но, как прежде, оговаривает свое неполное согласие с ней.
Изучение литературного наследства Стасова убеждает в том, что между эстетическими позициями критика и его великого учителя действительно было существенное различие. Оно проистекало из различия их идейно-политических позиций. Чернышевский был величайшим русским революционным демократом, для которого вопросы искусства и литературы были подчинены главному вопросу — революции. Стасов, напротив, революционером никогда не был, в своих политических убеждениях он не поднимался выше осуждения самодержавия, крепостничества и всех его порождений. Он был несомненным демократом, горячим патриотом, способным подчас к резкому негодованию по поводу нещадного угнетения и бесправия своего родного народа и даже к сочувствию революционному движению, но вместе с тем был далек от понимания значения революционного переустройства общества. Вопросы искусства были для него главными, подчас самодовлеющими и заслонявшими его политические интересы.
Н. Г. Чернышевский конечно хорошо видел существо расхождений между ним и Стасовым в понимании и толковании его эстетической теории, но вместе с тем несомненно ценил прогрессивное значение той пропаганды демократических идей в искусстве, которую, хотя и не всегда последовательно, но неуклонно проводил Стасов. В этой связи характерно, что Чернышевский в ответ на приведенное выше письмо Стасова выразил через А. Н. Пыпина свою благодарность и уважение к критику за его доброе расположение, но от переписки с ним по вопросам эстетики уклонился.
Спустя много лет, оставаясь верным своему чувству глубокого преклонения перед Чернышевским, Стасов не побоялся пойти на конфликт с либерально-аристократической верхушкой петербургских литераторов и смело высказал свою горячую и искреннюю симпатию к нему. 8 апреля 1897 года, во время торжественного обеда в честь Пыпина, Стасов выступил с тостом и предложил последнему написать книгу о Чернышевском, ибо «Чернышевский, — говорил Стасов, — был великий воспитатель земли русской и про него, так же как и про Белинского, опять надо сказать: «Не будь его, Россия была бы совсем другая». Эта речь Стасова произвела на собравшихся впечатление разорвавшейся бомбы. «Все замолчали, — рассказывал Стасов брату, — и присмирели, и прижали хвосты, словно произнесено было что-то глупое, гадкое или того хуже — противозаконное и призывающее кары III отделения. Это было перепуганное стадо баранов предо мной». «Каковы хамы, — гневно восклицает Стасов,— каковы дураки, какие жалкие трусы!» И действительно, речь Стасова прозвучала тогда как вызов трусливо-враждебному замалчиванию либералами имен великих русских революционных демократов.
Таким образом, Стасов хотя и не во всей полноте и глубине воспринимал эстетическую теорию Чернышевского, являвшуюся составной частью революционно-демократических идей великого ученого и критика, тем не менее был ее несомненным последователем. В течение всей жизни он оставался верен основным эстетическим требованиям Чернышевского, по-своему, но с большой пользой пропагандировал и применял эти требования к художественной критике.
В начале 60-х годов Стасов встречался и переписывался также с другим выдающимся представителем передовой русской общественной мысли — А. И. Герценом. Стасов пропагандировал его идеи, называя Герцена воспитателем и будителем мысли, чувства и сознания русского народа. Стасов с интересом читал издававшийся Герценом альманах «Полярную звезду», где печатались политические статьи, материалы, характеризующие развитие русского освободительного движения, запрещенные цензурой стихи Пушкина, Лермонтова, Рылеева. Он чрезвычайно интересовался и газетой Герцена «Колоколом», которая была мощным оружием русской революционной демократии в борьбе против самодержавия и крепостничества. Широким потоком лились корреспонденции из России в редакцию «Колокола» в Лондон. Редакция да и сам дом Герцена в Лондоне были своеобразным центром русской культуры. Здесь бывали Лев Толстой, художники А. Иванов и Н. Ге и многие другие. В 1862 году во время пребывания в Лондоне Стасов встречался и беседовал с Герценом. «Я все вечера проводил у Герцена, — писал Стасов В. Д. Стасовой, — я был тогда в него всё равно, что влюблен... Герцен тоже меня очень любил и, говорил он, ценил высоко» (подчеркнуто Стасовым — Е. С.).
Для Стасова, как и для всех других посещавших Герцена в его эмиграции, эти встречи и беседы являлись источником новых идейных исканий и творческого вдохновения. После возвращения в Петербург Стасов продолжал переписываться с Герценом. Из письма Герцена к Стасову от 5 сентября 1862 года видно, что он стремился помочь последнему в уяснении той важной истины, что успехи искусства зависят от социальных условий, в которых оно развивается, и что условия буржуазного развития стран Западной Европы становятся тормозом европейского искусства. Вместе с тем, в этом письме Герцен выражал свое согласие с мнением критика о творчестве Брюллова в статье «О значении Брюллова и Иванова в русском искусстве», в которой он с позиций демократизма «шестидесятников» развенчивает художника.
В середине 60-х годов, в связи с усилением реакции подпольное распространение «Колокола» в России встретило чрезвычайно большие трудности. Тем, кто поддерживал связи с Герценом и распространял его издания, угрожали теперь более серьезные репрессии, чем раньше. Круг корреспондентов «Колокола» суживался. В 1865 году издание «Колокола» было перенесено в Женеву, а в 1867 году прекращено. Стасов писал об этом времени жизни Герцена: едь это было трагическое время в его жизни, самые печальные минуты всего его существования... Далекая, отрезанная от него Россия представлялась ему всего дороже, всего милее». В это трудное для Герцена время художник Н. Ге встретился с ним в Италии в 1866 году, а затем по возвращении в Россию сказал Стасову, что в Герцене он не нашел художника, что «политика разъела его талант».
Страстно и с возмущением обрушивается Стасов на Ге, и ясная, верная мысль демократа сквозит в его гневных словах, когда он насмешливо — иронически замечает, что Ге «уразумел только литературную понятливость Герцена, только блеск его речи, картинность выражения, а положение народов, их жизнь, страдания и радости, угнетения и светлые надежды, т. е. всё то, чем жил великий мыслитель и борец, — всё это представлялось Ге какой-то «политикой», чем-то затхлым и мертвенным, чем-то разъедающим талант». Одно только ставит Стасов в заслугу Ге, — это написанный им тогда замечательный портрет Герцена. «Портрет такого исторического человека, как Герцен, — это важно, — утверждал Стасов, — не только для России, но и для целого мира».
Это превосходное создание русской живописи было доставлено в Россию контрабандно, так как в то время имя Герцена даже не позволялось упоминать в печати. Стасов сообщает, что его провезли через границу, наклеив на живопись тонкий лист бумаги, на котором был слегка нарисован красками пророк Моисей.
Любовь к Герцену неослабно жила в сердце Стасова до конца дней его. Когда в 1905 году вышло в свет первое собрание сочинений Герцена, Стасов писал Толстому: «Вышел наконец в свет — Герцен, и мне сделалось возможно снова увидеть солнце и греться на нем. Я как будто совсем ожил с тех пор, и всякий день выглядываю из душной квартиры на какую-то широкую, светлую и горячую летнюю улицу». Герцен, по словам Стасова, был «истинный пророк и вождь России».
Важное значение в окончательном оформлении демократизма Стасова имели также идеи Д. И. Писарева. «Белинский, Чернышевский и Писарев — мои руководители», (1) — писал Стасов. Писарев был выдающимся русским революционером-демократом. Он наряду с Герценом,- Чернышевским
--------------------------------------
1. ИРЛИ, ф. 294 (Архив Стасовых), д. 976, л. 2 (материалы для автобиографии В. В. Стасова).
--------------------------------------
и Добролюбовым был предшественником революционного марксизма в России. Именно этим объясняется высокая оценка Писарева Лениным. Н. К. Крупская писала, что Владимир Ильич зачитывался Писаревым, расхваливая смелость его мысли, что в сибирскую ссылку он привез среди нескольких фотографий любимых писателей и портрет Писарева.
Известно, что Писарев уделял большое внимание вопросам эстетики. Вслед за Чернышевским он утверждал, что жизнь выше искусства. Он высоко ценил те произведения, которые реалистически отображали действительность и звали на борьбу за лучшее будущее. Художник, по мнению Писарева, должен эстетическими средствами приводить человеческое сознание к необходимости борьбы с общественным злом, и в этом он видел главную роль искусства.
Страстно ненавидел Писарев так называемое «чистое искусство» и решительно не признавал безидейного и бесцельного творчества. Писарев требовал от критика, художника, писателя, прежде всего, высокой идейности, в противном случае, утверждал он, они теряют способность приносить людям пользу и «превращаются в паразита».
Только тот истинный писатель, учил Писарев, который показывает общественное зло, царящее в жизни, который будит в читателе ненависть к эксплуататорскому общественному строю. Всякая попытка увести читателя от проблем современности в мир «абсолютной красоты» решительно осуждалась Писаревым. Писарев утверждал, что деятель искусства, для того чтобы объяснять жизнь и, как говорил Чернышевский, вынести ей свой приговор, должен активно к ней относиться.
Но, признавая принципы революционно-демократической эстетики, Писарев, увлеченный своей ненавистью ко всему «барскому», делал шаг назад в сравнении с Белинским, Чернышевским и Добролюбовым, допуская некоторое упрощенчество в оценках явлений литературы и искусства. В тесной связи с этим стоит его отрицательная оценка творчества Рафаэля, Брюллова, Бетховена, Пушкина, Островского и других.
Однако слабые стороны и прямые ошибки в эстетических воззрениях Писарева не умаляют значения его борьбы за передовое демократическое русское искусство. Демократическая направленность, горячая любовь к своему народу и жгучая ненависть к его поработителям освещают всё его творчество. Писарев требовал, чтобы русские писатели и художники не преклонялись рабски перед зарубежными авторитетами. Статьи Писарева по вопросам эстетики, написанные с темпераментом пламенного революционера-демократа, полные самых неожиданных и смелых мыслей, были предметом жарких споров среди молодежи. На этих спорах молодежь росла, училась мыслить политически, разбираться в сложных вопросах мировоззрения, так как споры эти всегда выходили за рамки эстетики и превращались в споры о политике.
Писарев был одним из выдающихся русских просветителей и революционных демократов, властителем дум передового общества своего времени. Его идейное влияние испытали сотни крупнейших русских писателей, художников и деятелей науки. Стасов считал Писарева своим руководителем и воспитателем, так же как Белинского, Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Он изучал его статьи, пропагандировал его идеи, настойчиво советовал своим друзьям читать и читать Писарева. Стасов был увлечен его смелыми идеями и стал горой на его защиту от яростных нападок враждебного буржуазно-либерального лагеря.
Положительное влияние Писарева сказалось прежде всего в обострении критического отношения Стасова к «старому барскому», антинародному, реакционному искусству и в более глубоком осознании необходимости расчистки почвы для нового «мужицкого, простолюдинского, сердечного, правдивого искусства».
Стремлением к созданию социально-значимого искусства жило всё передовое русское общество 60-х годов XIX века. Именно это настроение отражал Писарев, разоблачая тех, кто укрывался от запросов эпохи под сень мелкотравчатого «искусства ради искусства». Стасов, отстаивая единый фронт революционных демократов в борьбе с безидейным искусством, писал, что «Писарев, как и Чернышевский... оба только добру учили, они только старались разбудить русских людей и отвратить их от бесцельного, безидейного, пустого, ничтожного, виртуозного искусства. Они пробовали показать вдали, на горизонте, занимающуюся зарю истинной правды и света». Писарев считал, что подлинный поэт не может «миновать тот громадный мир неподдельного человеческого страдания, который со всех сторон окружает нас сплошной, темной стеной». Однако это несколько упрощенное однобокое требование Писарева к искусству и литературе привело его к крупным ошибкам, в частности, в оценке Пушкина.
Идеалистическая критика 60-х годов пыталась превратить Пушкина в жреца «чистого искусства». Его имя стремились использовать в качестве оружия в борьбе против революционно-демократической литературы. И чем больше эстетики-идеалисты выдвигали Пушкина как свое знамя, тем резче Писарев в пылу полемики обрушивался на Пушкина.
Стасов всегда горячо любил Пушкина. Горячими и вдохновенными статьями о Пушкине высказывал он свою любовь к великому поэту, неоднократно говорил о «чудных стихах Пушкина, о красоте и художественности их», о поэтичности и народности всех его произведений, говорил о целой плеяде композиторов, художников, скульпторов, положивших пушкинские сюжеты в основу своих романсов, опер, картин, памятников.
И тем не менее, Стасов не избег некоторого влияния Писарева в оценке творчества Пушкина. Так, например, в письме к Буренину в 1877 году он писал, что «нужно снова перебрать, снова перетрусить весь старый наш литературный материал... наших писателей Пушкина и Лермонтова... Можно ли сравнить этих господ даже издали с Гоголем и даже с Грибоедовым».
Глубокая ошибочность этих суждений Стасова о творчестве Пушкина и Лермонтова, составляющих гордость великой русской нации, настолько очевидна, что не нуждается в опровержении.
Иногда Стасов по-писаревски предъявлял узко-утилитарные требования к искусству, заявляя, что «искусство нужно только самое превосходное, здоровое и неиспорченное, всё равно, как вода, как фрукты, как мясо». До абсурда доводил его идеи, когда говорил, что необходима «артиллерия» в искусстве, что «разрушать надо почти всё... чем заменить разрушенное — не мое дело. Время покажет». Однако всё это было нехарактерно для Стасова, для его общей многосторонней и плодотворной деятельности.
Стасов находился под явным влиянием ошибочных суждений Писарева и в оценке творчества великого русского писателя-демократа М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Известно, что Писарев одно время резко выступал против Салтыкова-Щедрина, обвиняя его в «примиряющем изображении тяжелой безотрадной жизни», в политической беспринципности. Но выступление Писарева против Салтыкова-Щедрина отнюдь не было враждебным выпадом. Это была дискуссия единомышленников — представителей одного и того же демократического лагеря. Стасов, однако, упрощенно воспринял позицию Писарева и позволил себе ряд резких выпадов против великого писателя. Но, подобно Писареву, Стасов, по мере того как перед ним раскрывалось подлинное глубоко прогрессивное содержание творчества Щедрина, отказался от своего первоначального отрицательного отношения к великому сатирику.
Влияние ошибочных взглядов Писарева можно проследить также на временном отрицательном отношении Стасова к творчеству А. Н. Островского, особенно к его драме «Гроза», которую он, как и Писарев, считал «плохой и бессвязной пьесой».
Противоречивость оценок Стасовым творчества ряда выдающихся русских писателей демократического лагеря ярко выступает и в его отношении к Н. А. Некрасову. В 70-х годах XIX века Стасов в своих письмах неоднократно давал отрицательную оценку творчества Некрасова, не скупясь на самые резкие высказывания против него. Так, в одном из них он характеризовал Некрасова, как «вечно притворяющегося, лжехнычащего и причитающего, как наемная плакальщица». Однако и здесь мнение Стасова не было определившимся и последовательным. Несколько позднее в ряде своих статей он писал о Некрасове и Островском как о народных писателях, называя их «учителями и колонновожатыми русского народа».
Противоречивость и непоследовательность Стасова в оценке писателей революционно-демократического лагеря — Салтыкова-Щедрина, Некрасова и других — отражали не только влияние некоторых ошибочных взглядов Писарева, но и непоследовательность политических позиций, которых придерживался Стасов по отношению к происходившей в то время борьбе между двумя лагерями — революционно-демократическим и либерально-буржуазным.
Мировоззрение Стасова формировалось в сложный переломный период — пореформенный и дореволюционный, когда в обстановке развертывающейся острой классовой борьбы определялись передовые идеалы русского искусства, пути его развития и перспективы. Противоречия этой эпохи, эпохи острой ломки в России, «когда старое бесповоротно, у всех на глазах рушилось, а новое только укладывалось», (1) не могли не повлиять на творческую деятельность Стасова и на его мировоззрение.
По своим социально-политическим взглядам Стасов был просветителем-демократом. Ленин указывает на три характерные черты просветительства: горячая вражда к крепостному праву и всем его порождениям, горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни, отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян. (2)
Все эти характерные черты просветителя нашли свое выражение в мировоззрении Стасова.
Стасов страстно ненавидел крепостничество, считая его главным злом, препятствующим развитию России. Повторяя слова Герцена, он называл крепостное право «могильной плитой», которая придавила общественную жизнь России. Он глубоко ненавидел угнетателей и поработителей трудящихся масс, его симпатии были целиком на стороне угнетенных. Еще в начале своей художественно-критической деятельности Стасов в письме из Рима 5 декабря 1851 года писал, что любит «средний класс» больше, чем «высший», которого «терпеть не может», и что любит низший класс» еще больше, чем средний. Низший класс, — пояснял он, — это мой любезный класс народа, сам народ». В последующие десятилетия жизни и деятельности критика отстаивание интересов народных масс стало одной из главных тем его литературного наследства.
В политических воззрениях Стасова самой положительной стороной была его ненависть к самодержавию. По свидетельству композитора Б. В. Асафьева, близко знавшего критика, Стасов был «ужален самодержавием в сердце до конца дней своих». «Дядя никогда не был революционером, — вспоминает Е. Д. Стасова, — но он презирал царский режим, глубоко ненавидел самодержавие и его преступления». И. Е. Репин отмечал горячую приверженность Стасова к республиканскому строю, при котором, по его мнению, возможны демократические свободы и условия для расцвета искусства. В сочинениях Стасова отчетливо выступает как его острая ненависть к «тунеядцам», «мерзавцам», «притеснителям народа», «поганой аристократии», так и смутная, неоформившаяся мечта о создании нового
-----------------------------------
1. В. И. Ленин. Соч., т. 17, стр. 31.
2. В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 472.
-----------------------------------
общественного порядка без бедности, нищеты и угнетения народа, с широким развитием просвещения, науки, литературы и искусства.
От понимания революции, как средства переустройства общества, Стасов был далек. Основную идею великих революционных демократов — идею крестьянской революции — он не воспринял. В силу этого его общественно-политические взгляды были ограниченными, порождавшими его отдельные серьезные политические ошибки, срывы в сторону либерализма. Так, например, Стасов не понял грабительского характера реформы 1861 года, что проявилось, в частности, в его оценке картины Мясоедова «Чтение манифеста». В статье «Двадцать пять лет русского искусства» (1883 г.) он писал, что в этой картине «представлен один из важнейших современных моментов—изображение того, как русский народ по сараям и овинам читал великий манифест о своем освобождении от векового невольничества». Стасов не заметил фальши этой картины и утверждал, что «ничего до тех пор Мясоедов не писал так колоритно и изящно, как эту картину; здесь художник на высоте своей задачи».
Нельзя не отметить также вопиющее противоречие с собственными демократическими принципами, в которое впадает Стасов в своих археологических и исторических трудах. В исследовании народного орнамента Стасов отстаивал лженаучную теорию об азиатских первоисточниках русского народного творчества, что вызвало справедливые протесты со стороны некоторых его современников.
Салтыков-Щедрин, великий русский патриот, гневно бичевал приверженцев реакционной «теории заимствования». Глубокое и справедливое возмущение у Щедрина вызывали и ошибочные статьи Стасова о происхождении русских былин, написанные им в 1868 году. В этом обширном исследовании Стасов пытался доказать, что русские былины происхождения вовсе не русского, а монгольского или тюркского. С убийственной иронией, зло и метко высмеял Щедрин эти заблуждения Стасова в «Дневнике провинциала», где Стасов выведен «пенкоснимателем Неуважай-Корыто». Эта едкая сатира Щедрина была заслуженной карой ученому, изменившему исторической правде.
Работы Стасова в области исследования былинного эпоса, а также славянского и восточного орнамента глубоко ошибочны и не имеют никакого научного значения.
В тесной связи с непоследовательностью Стасова в отстаивании интересов демократического лагеря в 70-х годах XIX века находилось его непоследовательное отношение к некоторым представителям либерализма. Одним из примеров этого может служить его полное противоречий отношение к И. С. Тургеневу. Известно, что В. И. Ленин, высоко оценивая Тургенева как писателя, вместе с тем видел в нем одного из представителей дворянского либерализма. В. И. Ленин писал, что «Тургенева... тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции... ему претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского». (1) В 1860 году Тургенев демонстративно отказался сотрудничать в «Современнике». Он отрицательно относился к эстетической теории Чернышевского и в этой связи не понимал новое реалистическое, национальное направление русского искусства. Он резко отрицательно относился к Стасову как первому глашатаю и защитнику этого искусства. В романе «Новь» (1877 г.) под прозвищем «Скоропихин» Тургенев зло высмеивал Стасова. Однако критик не мог распознать барски-враждебную позицию Тургенева по отношению к новому русскому национальному искусству. Он колебался, в горячих спорах о путях развития нового русского искусства искал примирения с писателем. Стасов был далек от той принципиальной позиции по отношению к Тургеневу, которую заняли Чернышевский, Добролюбов, Некрасов и другие, убедившись, что в лице великого русского писателя они имеют своего идейного противника.
Ограниченность политических взглядов Стасова еще в большей мере проявилась в его дружественном отношении в конце 60-х и начале 70-х годов к известному реакционному критику и публицисту В. П. Буренину. В это время последний уже в значительной мере расстался с тем легким налетом либерализма, который окрашивал его критические статьи и стихотворения середины 60-х годов. Буренин шаг за шагом скатывался на позиции крайней реакции. Между тем Стасов не сумел распознать слегка прикрытую враждебность Буренина к демократизму. Он называл его единственным настоящим критиком, а в одном из писем 1870 года писал ему: «со смертью Писарева у нас нет больше другой критики, кроме Вашей».
-----------------------------
1. В. И. Ленин. Соч., т. 27, стр. 244.
-----------------------------
Только в конце 70-х годов, после открытого перехода Буренина на позиции крайней реакции и его участия на страницах «Нового времени» в клеветнической кампании против ряда прогрессивных деятелей, Стасов порвал с ним и затем не прекращал борьбы до конца свой жизни.
Итак, в 50-е—60-е годы XIX века в основном определились общественно-политические и эстетические взгляды Стасова. Он выступил в эти годы в качестве крупнейшего в России профессионального художественно-музыкального критика, последователя эстетической теории великих русских революционных демократов. Решающее влияние оказали на него эстетические взгляды Чернышевского, отличавшиеся наибольшей цельностью, последовательностью, глубиной мысли.
Однако нельзя отождествлять общественно-политические и эстетические воззрения Стасова с воззрениями революционных демократов. Он определился в эти годы как просветитель-демократ. Революционером он не стал, и отсюда проистекала известная ограниченность его общественно-политических и эстетических взглядов и отдельные колебания между демократизмом и либерализмом. Но последнее не исключало глубоко прогрессивного значения его борьбы за передовое русское искусство.

продолжение книги...