Уже после русско-японской войны и в период первой революции московские фабриканты, как и вся русская буржуазия, убедились в неспособности правительства разрешить назревающий внутренний общественно-политический конфликт. Либеральное крыло буржуазии приходит к заключению о необходимости, для правильного течения экономической жизни и развития промышленности, «конституционных свобод». «Несомненно, - писали в своей записке правительству московские фабриканты и заводчики, - что промышленность находится в теснейшей связи с устойчивостью правовой организации страны, с обеспечением свободы личности, её инициативы, свободы науки». От этого же зависит и разрешение рабочего вопроса, так как «общее неустроение государственной жизни, отсутствие политических прав - вот где следует искать главнейшие причины периодических рабочих волнений», которые при других условиях «могли бы вылиться в спокойные и законные формы борьбы».
Однако эти робкие «конституционные мечтания» испарились под влиянием революции, попыток рабочих внести явочным порядком 8-часовой рабочий день, создать рабочие советы. Московская буржуазия вновь отступила. На московском съезде торгово-промышленной партии она отвергла «конституционную» программу, подтвердив, что «мы - противники нормирования труда рабочих», и пошла за дворянско-бюрократической реакцией. Наиболее активные элементы московской буржуазии сорганизовались в реакционный Торгово-промышленный союз во главе с Крестовниковым, Кнопом, Коншиным.
Однако политическая реакция царизма пошла дальше. Самодержавие сделало ещё шаг по пути отступления от превращения в буржуазную монархию. Государственный переворот 3 июня и Государственная дума закрепили союз царизма с черносотенными помещиками и верхами торгово-промышленной буржуазии. С 1909-1913 гг. начинается новый промышленный подъём, усиленное промышленное строительство, а вместе с ним и оживление попыток буржуазии занять руководящую роль в политической жизни страны. На VI съезде представителей промышленности и торговли деятельность III Государственной думы была подвергнута резкой критике со стороны промышленников за то, что она «своей неподготовленностью в этой области нанесла торговле и промышленности чувствительный вред, сделавшись не центром инициативы, а новой задерживающей инстанцией и новым препятствием столь изобилующей всякими препонами жизни русского промышленника». Съездовский лидер московских мануфактуристов Крестовников, по выражениям газетных отчётов, «высоко поднял в Москве знамя промышленности и торговли» и предсказывал в своей речи, что «наступает новая эра развития экономической жизни страны». Московский орган Рябушинского «Утро России» писал, что русские промышленники и торговцы «гордятся своим прилавком, как военные своим мундиром», добавляя, что торгово-промышленному классу «одинаково не по душе и диктатура бюрократии и диктатура объединённого дворянского сословия». Этот же орган крупной московской буржуазии - «Утро России» - устами своего лидера Рябушинского свой новогодний тост обращал «к крепнущей и мощно развивающейся силе» - буржуазии, которая «далеко оставила за собой вырождающееся дворянство и правящую судьбами страны бюрократию». «Мы, прозревающие высокую историческую миссию этой крепнущей ныне буржуазии, приветствуем здоровый, творческий эгоизм, стремление к личному, материальному совершенствованию». Но из этого оживления оппозиционных настроений буржуазии, из этой уверенности её в своей политической сила ничего ие вышло. Московская, как и вся русская буржуазия, предпочла променять свою словесную оппозицию на выгодные казённые заказы, на военные поставки, на военные сверхприбыли своих работающих на войну предприятий. Она стала особенно усиленно развивать свои монополистические объединения финансового капитала для получения ещё больших сверхприбылей от новой войны. Социально-политическое бессилие и «дряблость» буржуазии, слабость её промышленного, технического и финансового аппарата особенно проявились во время первой мировой войны. Русская и в том числе московская буржуазия не могла обеспечить достаточно прочной почвы ни для войны, ни для изживания внутреннего социально-политического кризиса. Русский царизм оказался наиболее слабым звеном в цепи борющихся империалистических держав. Но и русская буржуазия, придя к власти после свержения царизма в феврале 1917 г., не смогла удержать власти и была сметена победоносной пролетарской революцией. Московская буржуазия и московская промышленность по своему генезису и эволюции, по экономическому и политическому облику и значению дают типичные черты национальной системы русского капитализма. Эти черты показывают значительную мощь русского капитализма, его ведущее значение среди других национальных групп в многонациональной системе российского капитализма. Они вскрывают его культурно-экономическую отсталость, его политическую недоразвитость, но вместе с тем показывают и самостоятельные пути его развития, на которых в народном хозяйстве в течение нескольких веков закладывались экономические связи хозяйственного и политического объединения необъятной территории, населённой многочисленными народностями, в единое целое. В то же время они помогают вскрыть и причины того, почему именно в России мог сложиться передовой революционный пролетариат, поставивший перед собой и первым разрешивший задачу свержения капитализма. В этом и заключалась прогрессивная историческая роль национального русского капитализма.
Вот почему мы взяли для своего монографического изучения генезиса и эволюции русского капитала и русской буржуазии именно Москву и московский промышленный район. По этому типу шли генезис и развитие русского капитала и русской буржуазии в преобладающем числе собственно великороссийских районов и местностей - Поволжья и Заволжья, земледельческого центра, юго-востока, севера, Сибири. Во всех этих районах формирование русского национального капитала и русской национальной буржуазии происходило в преобладающей мере под непосредственным влиянием московского капитала и московской торгово-промышленной буржуазии, которая быстро осваивала расширяющийся «всероссийский рынок» и создавала в метрополии промышленность для его обслуживания. Из районов и центров с руководящим значением русского национального капитала и русской национальной буржуазии, но отличающихся по своему генезису и эволюции от описанного генезиса и эволюции московского капитала и московской торгово-промышленной буржуазии, мы должны выделить некоторые районы с особым типом развития и прежде всего, с одной стороны, Урал, с другой - Петербург и петербургский район. Как мы указывали выше, Урал представлял собой один из районов наиболее раннего формирования крупного национального русского промышленного капитала и русской промышленной буржуазии. Но они не прошли здесь того органического пути развития из мелкой домашней промышленности, капиталистического объединения её и превращения в крупную мануфактуру и фабрику, как это было в московской промышленности. Хотя и уральская металлургическая промышленность частично возникала на базе мелких крестьянских «домашних» промыслов (об этом см. т. I, гл. XVII, стр. 396-399), то основной её массив был создан в XVIII в. в виде организации крупных предприятий, казённых металлургических заводов или крупных частных горнопромышленных предприятий, принадлежавших землевладельческой знати и основанных на крепостном труде и на её феодально-крепостнических привилегиях и латифундиях (Шуваловы, Строгановы, Воронцовы, Лазаревы и др.). С начала XVIII в. к ним примыкали выходцы из нового промышленного класса, как Демидовы, Яковлевы, Турчаниновы, Твердышевы и др. Все эти промышленники Урала шли ие столько по пути капиталистического предпринимательства, применения наёмного труда, повышения техники, сколько по пути использования феодально-крепостнических владельческих привилегий. Они стремились приобрести (и приобретали) дворянство и связанные с ним владельческие привилегии в обладании крепостным трудом, строили заводы, но мало заботились о повышении техники, вели феодально-крепостническую колониальную политику, грабили «инородцев»-башкир и разоряли богатейший край.
Только в эпоху капитализма, к концу XIX в., здесь стали находить распространение капиталистические формы организации предприятий на базе вложения крупного акционерного капитала, в значительной степени иностранного, но с сохранением прежних землевладельческих привилегий и прежнего низкого уровня техники. Таким образом, на Урале, в силу отсталости его социально-экономических условий и сохранения феодально-крепостнических пережитков, русской буржуазии не удалось создать прочной и прогрессивной промышленной базы, которой требовал развивающийся капитализм. Тем более настоятельно Урал - этот пасынок царской России и её феодально-крепостнического класса - требовал для своего расцвета коренных изменений в социально-экономических условиях народного хозяйства.
Русская буржуазия не мосла справиться с этой задачей. Только Октябрьская революция вскрыла все неисчерпаемые потенциальные производительные силы Урала и создала условия для их развития. Другим районом, где формирование и развитие русского национального капитала и русской буржуазии значительно отличалось от Москвы, был Петербург и его промышленный район. Возникновение промышленной буржуазии Петербурга относится к тому же времени, как и Москвы, к началу XVIII в., но и генезис и дальнейшее развитие её шли иными путями, чем в Москве. Промышленный капитал не мог здесь «органически» возникнуть из недр народного хозяйства и из мелкой домашней промышленности (которой и не было в пустынных окрестностях новой столицы). Он не проходил трансформацию из торгового капитала в промышленный, а был «привнесён извне», притом в преобладающей степени в виде крупного государственного промышленного капитала, казённых металлургических, металлообрабатывающих, пушечных, судостроительных, пороховых и прочих заводов военной промышленности, а также кирпичных, стеклянных, обойных и др. (Петербургские, Сестрорецкие, Олонецкие, Петрозаводские, Повенецкие и др. заводы). С XVIII в. здесь стали возникать и частные предприятия лёгкой промышленности, преимущественно местного значения и часто основанные иностранным капиталом.
С первой половины XIX в. и особенно с капиталистической эпохи частное промышленное строительство Петербурга и его района значительно усилилось и стало направляться не только на лёгкую промышленность (особенно текстильную, приобретшую общеимперское значение), но и на тяжёлую, металлообрабатывающую, химическую и прочую промышленность, с всё возрастающей долей иностранного капитала. Притом в петербургской промышленности наиболее рано, уже с половины XIX в., единоличные предприятия стали перерастать не в «семейные» паевые товарищества, с сохранением предприятий из поколения в поколение в одной и той же промышленной «династии», как в Москве, а стали сразу перерастать в крупные акционерные промышленные предприятия, часто с преобладающим влиянием иностранного капитала.
Таким образом, формирование промышленного капитала и промышленной буржуазии Петербурга проходило более быстрыми темпами, чем в Москве, и привело к более высокой степени развития и концентрации, особенно в металлообрабатывающей промышленности. Иное значение имела в Петербурге и торгово-купеческая буржуазия. Торговый капитал не являлся здесь промышленным организатором в деле превращения мелких домашних промыслов и мелких раздаточных мануфактур в крупные и централизованные капиталистические предприятия, как это было в Москве. Главным направлением торгового капитала Петербурга был не внутренний торговый оборот сырьём и промышленными товарами, а внешняя торговля. Торгово-купеческому капиталу петербургской буржуазии принадлежала решающая роль, так как он являлся почти монопольным посредником для торгового капитала внутренних районов, особенно Поволжья, юго-востока, Западной Сибири, в сбыте на внешний рынок сырья этих районов через петербургский, главный в империи, торговый порт. Но и во внешнеторговых оборотах, как и в петербургской промышленности, иностранный капитал и иностранная буржуазия занимали видное и всё возрастающее место. Ещё более резкие сдвиги в развитии национального капитала и в положении национальной русской буржуазии Петербурга стали происходить со времени наступления империалистической эпохи и развития банковского и финансового монополистического капитала. Если московский банковский капитал и в этот период сохранил свой национальный характер в обслуживании банками текстильной промышленности центрального района, то в Петербурге развитие банков и банкового финансирования особенно значительно способствовало концентрации и монополизации ведущих отраслей тяжёлой промышленности, всё большему подчинению их иностранному капиталу. Тогда как в Москве почти все банки были основаны национальным русским «текстильным» торгово-промышленным капиталом и обслуживали его кредитными операциями, из петербургских банков лишь один Волжско-Камский банк полностью сохранял свой национальный характер, независимость от иностранного капитала и свои чисто банковские, кредито-сбытовые функции, обслуживая товарооборот тех же московских, волжских, юго-восточных и сибирских торгово-промышленных фирм и не занимаясь грюндерством и финансированием. Остальные петербургские банки более или менее полностью выходили из рамок прежней банковской деятельности кредитно-торговых операций, занимались финансированием и грюндерством, превращались в органы финансового капитала, притом со значительной долей иностранного капитала, и обслуживая разнообразные отрасли преимущественно тяжёлой промышленности и их монополистические объединения имперского значения. Как высший руководящий правительственный центр в сфере общей экономики и политики, банковский центр для финансирования промышленности и проведения всякого рода реорганизаций, санирований и т. п., Петербург уже в 90-900 годах в наиболее полной степени «интернационализировался». Он объединял в руководящих петербургских группах промышленной и банково-финансовой буржуазии, во главе с русским капиталом, все разнообразные национальные группы отечественного капитала (польского, еврейского, украинского, армяно-татарского и др.) и различные же национальные группы иностранного капитала (немецкого, французского, английского и др.), распространяя своё значение на все отрасли промышленности и на все промышленные районы, независимо от их «национального» характера.
При высокой степени концентрации капитала в петербургской промышленности и при ведущем, общеимперском значении петербургской промышленной и банково-финансовой буржуазии, по сравнению с «провинциальным» характером Москвы и московской буржуазии, значение Петербурга и его место в социально-экономической структуре и в политических движениях царской России отличались от Москвы ещё в одном отношении. Антипод буржуазии, русский промышленный пролетариат Петербурга и Москвы, стоял в первых рядах революционного пролетариата, но петербургский пролетариат играл ведущую роль в политической борьбе пролетариата с царизмом и капитализмом. В Петербурге Лениным был создан первый зачаток революционной партии, опирающейся на рабочее движение, петербургский пролетариат шёл во главе рабочего класса в период буржуазной и социалистической революций. Пример борьбы петербургских рабочих оказывал решающее влияние и на пролетариат более отсталых национальных районов, объединяя их общей целью-свержения царизма и капитализма.
Этими краткими замечаниями об особенностях развития русского национального капитала и русской буржуазии в различных её районах и центрах мы должны, за недостатком места, ограничиться сравнительно с несколько более подробным изложением генезиса и развития московского капитала и московской буржуазии.
