А. Логинов, П. Лопатин. Москва на стройке
Издательство "Молодая гвардия", М., 1955 г. OCR Biografia.Ru
Все московские газеты 1 сентября 1953 года опубликовали постановление Совета Министров Союза ССР:
«Совет Министров СССР рассмотрел рапорт строителей новых зданий Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, заключение Правительственной комиссии, доклад министерства культуры СССР и установил, что задание Правительства по строительству и вводу в эксплуатацию основных зданий и сооружений университета на Ленинских горах выполнено...
Совет Министров СССР отметил, что с вводом в действие новых зданий Московского государственного университета создаются широкие возможности для дальнейшего развития науки и подготовки квалифицированных специалистов для народного хозяйства нашей страны.
Совет Министров СССР постановил:
1. Открыть новые здания Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова 1 сентября 1953 года...»
Еще утром этого дня тысяча пятьсот электрических часов во всех университетских корпусах, сданных строителями, стояли на цифре «12». В полдень, после многолюдного митинга, диспетчер дал ток, часы пошли, и университет начал в новых зданиях первый день первого учебного года.
Тысяча девятьсот сорок седьмой уже довольно далекий от нас год. Москва празднует 800-летие.
В этот день и на Ленинских горах большое стечение народа. Возле вишневого сада, ронявшего осенние листья, появилась только что сложенная кирпичная стена с бронзовой доской. На бронзе выбито:
«Здесь будет. сооружено 32-этажное здание».
... Не сразу лег на проектные листы рисунок дома на Ленинских горах, гигантского, трудного дома.
В памяти проектировщиков невольно возникали пирамиды Египта, храмы афинского Акрополя, римский Колизей, Кельнский собор...
Нет, это несозвучно сегодняшнему дню. Все это создано для своего времени и места.
Русское зодчество... Стрельчатые кремлевские башни, собор Василия Блаженного, колокольня Троице-Сергиевской лавры в Загорске, дом Пашкова в Москве...
Да, в архитектуре русских памятников кое-что может пригодиться проектировщикам.
Снова и снова продумывали они задание. Слов нет, памятники славны, но и это прошлое, далекое... Перед нами ведь другие задачи, выдвинутые сегодняшним днем и будущим.
Идеи, время, движение... Как выразить все это в камне, в который сама природа вложила понятие неподвижности, инертности, покоя?
Но все примечательные сооружения прошлого выполнены именно в камне. Какими же приемами, какими средствами пользовались зодчие?
Есть нечто общее в абрисе наших старых, казалось бы, таких отличных друг от друга, сооружений.
Массивная, широкая, прочно стоящая на земле нижняя часть здания несет на себе несколько ярусов. Каждый последующий ярус легче, стройнее своего основания. Радостная, светлая внешняя отделка. В целом создается впечатление взлета, стройности, живописности...
Этим приемом следует непременно воспользоваться.
Но это еще далеко не решение. Задача проектировщиков университета, повторяем, совсем иная, нежели у строителей старинных башен и храмов. Иная по идейному смыслу, по масштабам.
На листе ватмана начали проступать линии будущего дома. Они лишь смутно напоминали широко известный сегодня дворец. Однако в них уже были элементы того, что требовалось.
Еще одно - градостроительное обстоятельство. Высокий дом на горе будет видеть весь город. И над Ленинскими горами поднялись привязные аэростаты. Около часа висели они в воздухе и неторопливо опустились. За аэростатами, которые медленно покачивались под облаками, внимательно наблюдали проектировщики - из Замоскворечья и Дорогомилова, с Калужской и Крымской площадей, с мостов и набережных Москвы-реки.
Когда их спросили, почему они так заинтересованы воздушными шарами, архитекторы ответили:
- Это наши разведчики. Мы проверяем, как с разных точек Москвы будет видно новое здание.
Чертеж за чертежом появлялся на листах ватмана, сменялись модели и макеты. Это был очень сложный процесс.
Вот что рассказывает академик архитектуры Л. В. Руднев, возглавлявший проектирование:
«Правительственное задание гласило: создать в новых зданиях университета самые благоприятные условия для ведения в небывалых до сих пор масштабах учебной и научной работы и одновременно обеспечить наилучшую обстановку для жизни и культурного отдыха учащейся молодежи, профессоров и преподавателей. Следовательно, необходимо было соединить в одном комплексе разнородные по своему характеру научные и учебные учреждения, лаборатории со сверхчувствительным оборудованием, обсерваторию, музей, клуб с большим зрительным залом, общежитие для студентов и аспирантов, спортивные залы и бассейны для плавания, квартиры для профессоров и преподавателей.
Когда началась работа над эскизным проектом, коллектив архитекторов не раз становился в тупик, так как в ту пору еще было не вполне ясно, можно ли совместить жилье с учебными аудиториями в одном здании. И получались на первых эскизах то какие-то невообразимые памятники, то поднятые на высоту караван-сараи.
Наконец основной принцип был найден, вернее, был создан общий образ сооружения.
Если, рассуждали архитекторы, в основной высотной части по заданию должны быть размещены географический, механико-математический и геологический факультеты со своими библиотеками и музеями, а в самой непосредственной близости с их учебными помещениями должен быть актовый зал на тысячу пятьсот человек, две общеуниверситетские аудитории, на восемьсот человек каждая, клуб с большим залом, ректорат, гимнастические залы, водный бассейн и т. д., то корпуса с жилыми комнатами студентов и преподавателей надо разместить так, чтобы не создавать унылых внутренних дворов-колодцев. Надо было сделать так, чтобы из каждой точки здания открывался широкий вид вдаль. Этому требованию удовлетворяло размещение корпусов в плане в виде расходящихся от центра ступенчатых линий...
Если бы я тут жил, думал каждый из нас, я мог бы с полным правом сказать, что я живу в доме науки и вся жизнь моя приспособлена к овладению сокровищами человеческого знания, к новому его обогащению. Когда я в университете - я дома, а когда я дома - я учусь. Это слияние личного быта и науки мы и стремились воплотить в архитектуре здания. Нам хотелось, чтобы каждый, кто проведет несколько лет в его стенах, считал бы эти годы самыми лучшими в своей жизни.
Так родилось решение разместить студенческое и аспирантское общежития для шести тысяч человек и двести квартир для профессорско-преподавательского состава в боковых крыльях, примыкающих к основному высотному зданию и обращенных фасадом к Москве-реке».
Эскизы были созданы. Теперь архитекторы, инженеры, конструкторы, экономисты сели за один общий стол, и трудно сказать, кому в этом содружестве принадлежало первое место.
Слов нет, были вопросы, которые решал только архитектор. Иногда он мог спокойно отойти в сторону, предоставив распоряжаться инженеру и конструктору. Однако основные положения проекта вырабатывались совместно.
На столе лежал эскизный проект дома. В нем как будто все было хорошо: здание величавой осанки, светлый, теплый тон облицовки, соответствие плана и внешнего облика назначению будущего сооружения.
Из какого материала будет построено здание? Из камня?
- Нет, невозможно, - решительно возразили бы инженеры. - При запроектированной высоте нагрузка на нижние этажи громадна. Стены первых этажей придется выкладывать толщиной в несколько метров.
- Нет, невозможно, - вторили бы экономисты. - Строительство такого дома потребует слишком много камня. Здание придется возводить непозволительно долго, и стоимость его окажется непомерно высокой.
- Нет, невозможно, - подтвердили бы геологи. - Основание не выдержит такой нагрузки. Тем более, что Москва стоит на глине, песке, подчас на плывунах. Московская земля насыщена грунтовыми водами. В ее недрах подземные ручейки, реки, озера... Нет, невозможно.
- Значит, надо поставить здание на скалу, - ведь на скале стоят небоскребы Нью-Йорка.
Геологи раскрыли свои разноцветные чертежи. Они уже обследовали грунт в тех местах, где было намечено строительство, и теперь демонстрировали геологические разрезы.
- Да, нью-йоркские небоскребы стоят на скале. Скала под Нью-Йорком выходит почти на поверхность. Скала под Москвой лежит глубоко. На Ленинских горах наконечники буровых инструментов наткнулись на скалу, пройдя сто двадцать метров.
Тут же был произведен примерный подсчет. Если ставить здание на скальное основание, придется вынуть из котлована так много земли, что ее могли бы увезти лишь двести тысяч железнодорожных вагонов.
От скалы как основания отказались.
Какой же из фундаментов сможет удержать многомиллионно пудовое здание на мягкой, пропитанной влагой московской земле?
Значит, надо максимально облегчить вес будущего сооружения и разработать такую конструкцию фундамента, который бы наверняка выдержал груз дома-великана.
Здание, видимо, будет на каркасе.
Какой каркас? Такой, как строят в других странах? Металлический скелет и на нем легкие каменные стены?
Здание университета было единственным из высотных домов Москвы, где остановились на металлическом каркасе. Остальные дома возведены на железобетонном каркасе.
Проектировщики университетского здания знали недостатки стального каркаса американского небоскреба. Он не обеспечивает необходимой жесткости. Именно той жесткости, которая является основным требованием к каркасу высотного здания.
Мы обязаны постараться если не полностью уничтожить колебания, везде считавшиеся неизбежными для очень высокого дома, то уж во всяком случае довести их до практически неощутимого минимума.
Проектировщики решили разработать новую конструкцию: прочную, экономную, а главное, жесткую - жесткую до предела.
Так возникли первые неизвестные в том сложном уравнении, которое представляла собой проектировка здания.
- А как обстоит дело с «начинкой» дома - с его полами, потолками, стенами комнат? Сооружать их, как обычно делали в те годы, из кирпича, из бетона, штукатурить? Делать на каждом этаже опалубку для бетонных работ, тащить туда же вибраторы, выдерживать бетон положенные сроки, снимать опалубку? Укладывать паркет по дощечке?.. Но ведь в зданиях университета площадь одних полов исчисляется тридцатью гектарами. Это площадь тридцати футбольных полей. Какую же уйму труда и времени придется затратить на эти работы!
Снова расчеты и снова размышления...
- Во что будет одет дом? Какова его облицовка?
- Естественный камень, керамика.
- А где взять эту массу облицовочного материала? Вернее, какие сорта неисчерпаемых в нашей стране залежей гранита, мрамора, камня выбрать для одежды дома?
На высоте десятка, а то и двух сотен метров облицовка здания будет подвержена действию дождя, ветра, холода, резкой смены температур. Как выдержит она эти испытания? Не изменит ли своей расцветки? Не начнет ли разрушаться?
И кто скажет, как будут вести себя мрамор, гранит, керамика на высоте четверти километра над землей в континентальном и относительно суровом московском климате? Возникали все новые и новые вопросы. Как обеспечить дом-исполин водой? Как лучше отопить и осветить его? Как множество людей будет подниматься на верхние этажи? Как создать искусственный климат в Актовом зале, аудиториях, библиотеках? Как бороться с пылью? Куда девать мусор? Или, скажем, как предохранить лаборатории от влияния электромагнитных волн, от звуковых "и тепловых колебаний? Десятки, сотни неизвестных, и все их предстояло решить. Решить до того, как будет положен первый камень фундамента, чтобы потом не возвращаться, не ждать, не переделывать. В работу включились сотни специалистов, и неизвестные одно за другим превращались в формулы и расчеты.
Фундамент... Он получил совершенно необычное решение, какого до тех пор не знала строительная техника.
Оказалось, фундамент может стоять на песке, глине, даже в плывуне, даже в зоне грунтовых вод. В то же время, как бы ни был нагружен фундамент тяжестью стоящего на нем дома (повторяем, здание весит сотни тысяч тонн), фундамент не осядет, не даст трещины, даже если эта нагрузка окажется неравномерной.
На первый взгляд конструкция его проще простого: массивная железобетонная коробка с дном, крышкой и внутренними стенами. Невольно возникает вопрос: неужели эта немудрящая конструкция и есть последнее слово инженерного искусства?
Когда же начинаешь рассматривать чертеж «коробки», где красными стрелками показаны силы, действующие на фундамент, диву даешься, как остроумно распределены они, подчинены воле инженера.
В конструкции железобетонного тела фундамента нет ничего лишнего. Каждая внутренняя стенка, каждое сечение работает на главную задачу: равномерно распределить давление здания по всей нижней площади фундамента.
Теперь конструкция не разочаровывает своей простотой, а, наоборот, покоряет продуманностью.
Мало того. Инженеры,заставили фундамент не только поддерживать здание, но и выполнять дополнительные обязанности: в коробке фундамента размещаются подземные «технические» этажи дома, где располагаются важные центры управления его большим и сложным хозяйством.
Разработка нового типа фундамента сразу же продвинула проектирование, дала серьезный экономический эффект.
Взять хотя бы главное университетское здание. Инженеры опустили его фундамент не на сто двадцать метров, чтобы поставить на скалу, а всего лишь на шестнадцать метров. Они сберегли труд, время, деньги, создали в фундаменте два технических этажа и добились основного: здание будет стоять на глине так прочно, словно оно опирается на незыблемую скалу.
Столь же оригинально был решен вопрос и о каркасе.
За основу приняли стальную конструкцию, но в нее внесли много нового.
Надо сказать, что расчет каркаса высотного здания и теоретически и практически крайне сложен: слишком много силовых факторов действует на стены дома-великана, и требуется уйма труда и времени, чтобы в каждом отдельном случае определить эти силы.
Инженеры выработали приближенный метод расчета - быстрый и в то же время практически достаточно точный, он помог определить еще одно из самых трудных неизвестных.
Жесткость каркаса... Как достигнуть ее? Ведь даже рельсы, трубы из самой крепкой стали и те гнутся.
Долго бились проектировщики и, наконец, нашли решение: жесткость каркаса можно обеспечить планом. Яснее говоря: каркас будет жестким, если в плане он повторит очертание одной из «жестких» букв - Т, Н, П, X, Г, Ж.
Как соединить отдельные части каркаса? Клепкой? Но это способ далеко не совершенный и канительный: пришлось бы поставить восемь миллионов заклепок.
На этот раз решение пришло легко и быстро.
Наша страна - родина скоростной автосварки. Мы будем не клепать, а сваривать каркас. Это тоже повысит его жесткость, сократит сроки монтажа, удешевит работу. Одновременно отбирали сорта мрамора и гранита. Образцы камней поступали в лаборатории. Здесь в особых камерах их подвергали жесточайшим испытаниям. На них дул ледяной ветер, он стихал наступала палящая жара. Снова смена мороза, дождя, зноя. И опять стремительный вихрь. Так придирчив был экзамен строительным материалам. Гранит и мрамор лежали за сотни, за тысячи километров. Хотелось найти будущую одежду и где-то поближе. Пусть это будет не мрамор и не гранит, пусть простой известняк, был бы он только красив, прочен и находился недалеко от Москвы.
Такой камень должен быть: Москва давно одевала свои здания белым камнем.
Скоро десятки образцов такого камня были доставлены в лабораторию. Но они не выдержали строгого экзамена. Подчас их браковали художники - расцветка была недостаточно декоративна. Иногда инженеров не устраивала стойкость камня - они сомневались в его долговечности.
Наконец неподалеку от Москвы, в маленькой деревушке Старая Кашира, наткнулись на церковку. Она была построена полтораста лет назад, но камень ее стен сохранил теплый белый тон и ни единая щербинка не портила его поверхности.
Само собой разумеется, этот камень брали неподалеку: едва ли полтора века назад строители скромной деревенской церкви тащили камень за тридевять земель.
И действительно, рядом с деревушкой, на левом берегу реки Каширки, в том месте, что зовется Целым бродом, геологи нашли богатые залежи камня. Он выдержал экспериментальные испытания, и хотя не потребовался на строительстве университета, но был принят для облицовки высотного дома у Красных ворот.
Для университета продолжали поиски различных пород камня. Строители хотели иметь камень, который бы не старел, был бы наряден, особо прочен и в то же время податлив в обработке.
Существует ли вообще такой камень?
Природа не имеет такого камня.
Строители знали это и обратились к химикам: нельзя ли создать камень, который сочетал бы вроде как исключающие друг друга качества: был одновременно сверхпрочным и податливым резцу, красивым и дешевым.
Химики согласились попробовать. Они рассуждали так.
Когда-то, на заре жизни нашей земли, любой теперешний камень был огненно-жидкой массой. Потом порода остывала, постепенно твердела, приобретала прочность и превращалась, наконец, в те камни, какие мы знаем сегодня.
Химики решили: повторим все это в лаборатории! Расплавим какой-нибудь камень или несколько разных камней, и пусть они затвердеют. Только твердеть они должны не тысячелетия, а часы, в крайнем случае - дни. Может быть, подбором, сплавом пород удастся получить камень, которого ждут строители?
Начались опыты. Вначале шли сплошные неудачи: камень вообще не получался или получался грязносерый или ломкий, как стекло. Но химики не отступались и продолжали комбинировать. И добились успеха. Расплавив доломит, мел и песок, а затем заставив их затвердеть, химики дали новый, до тех пор невиданный камень. Он был белее известняка. Он был прочнее гранита. Он был действительно вечно молодым.
Этого мало. На заводе, когда искусственный камень еще не был камнем, а, расплавленный, походил на густую сметану, его вливали в формы, как льют чугун, бронзу, гипс, - и получалась готовая деталь любого, самого сложного профиля.
Химики назвали новый камень «диапсидитом». Строители прозвали его «московским камнем», и это второе имя прочно укрепилось за ним...
Так один за другим решались большие и малые вопросы проекта.
Уже усовершенствована технология заводского изготовления полов, потолков, стен. Сконструированы новые типы строительных и подъемных механизмов. Найдены способы подачи жидкого бетона и порошкообразного алебастра на любой этаж насосами, силой сжатого воздуха. Разработаны системы отопления, водоснабжения, канализации: Испытаны установки «искусственного климата». Спроектированы вместительные быстроходные лифты...
Пришел день, когда ученые, инженеры, художники, производственники, научные институты, лаборатории подытожили результаты своих работ.
Но и это еще не конец. Это были лишь добротные материалы, из которых предстояло создать окончательный проект, так сказать, смонтировать отдельные разрозненные части в единое целое.
Однако отдельные части порой «не желали» монтироваться друг с другом.
Взять хотя бы архитектурный эскиз: художники недоумевали, как придать ему в плане очертание «жесткой буквы»! Здание, созданное их фантазией, никак не вписывалось в инженерную схему.
Снова споры и, наконец, проект готов: десятки тысяч чертежей, планов, схем, обстоятельные объяснительные записки и стоящая на столе модель здания, до мельчайшей детали воспроизводящая будущий дом.
Проектировка была закончена. Началась стройка.
Первый день ее выглядел так:
«Осенью 1948 года, - пишет начальник строительства А. В. Воронков, - первая партия рабочих высадилась из автомобилей среди деревьев вишневого сада, как первый десант будущей многотысячной армии строителей.
Сюда, на участок, который раньше принадлежал плодоовощному и ягодному совхозу «Ленинские горы», пришли созидатели. Они не могли, по природе своей, принести гибель деревьям. Ни один удар топора не нарушил жизни и тишины вишневого сада. Ему пришлось только переменить место давнишнего жительства.
Вишни были заботливо вывезены на территорию будущего университетского агроботанического сада...»
Прошли месяцы, и там, где стоял сад и где москвичи читали лишь надпись на бронзе, вовсю развернулись земляные работы: экскаваторы рыли котлованы для фундаментов.
Когда фундаменты были возведены, строители укутали железобетонные коробы изоляционными материалами, чтобы грунтовая вода не проникла в «технические» этажи здания, и начали монтаж каркаса.
Словно из-под земли, начал выпирать стальной остов исполинского дома. Вот обозначились в металлической решетке первые пять этажей, потом одиннадцать, восемнадцать - уже трудно и счесть.
Рабочих почти не видно было. Только кое-где блеснут и рассыплются голубые звездочки из-под электрода сварщика и быстро погаснут.
Движется в небе стрела башенного крана, словно сама по себе. Кто управляет ею - не разглядишь. Неожиданно наверху раздается отрывистая звучная команда - голос человека, усиленный микрофоном. Кому она отдана, кем, где микрофон и где репродуктор?
А дом растет, растет.
Кто-то назвал строительство московского университета «электростройкой». Верное определение: здесь поистине властвовало электричество.
Оно двигало стрелы кранов, которые каждую минуту поднимали то стальную балку, то контейнер кирпича, то потолок комнаты. Оно сваривало части стального остова. В сильные морозы подогревало раствор для кладки. Помогало монтажникам, сварщикам, облицовщикам переговариваться друг с другом. Даже пилы, даже плотничные рубанки и сверла работали от электрических моторов.
Вся территория стройки была густо оплетена электропроводами. Десятки километров высоковольтных линий и линий низкого напряжения давали энергию и свет строительству. Каждые сутки оно потребляло-электрический рацион крупного города.
Строительные площадки были густо насыщены механизмами, машинами, транспортом.
Машины и моторы, сосредоточенные здесь, условно заменяли тридцать тысяч рабочих. По новой сорокакилометровой железнодорожной ветке на станцию «Ленинские горы» с ее двумя десятками запасных путей в разгар работ каждые сутки приходили триста, а то и четыреста вагонов с материалами и оборудованием.
Движение и работа механической армии, двинутой на сооружение здания, были подчинены строгому графику. Монтаж каркаса был выверен по расписанию поездов, доставлявших конструкции.
Многие механизмы были специально рассчитаны и впервые применены на монтаже университетского здания.
К примеру, «ползучий кран», изобретенный советскими инженерами.
По внешности - это вертикальная опорная рама, укрепленная на стене строящегося дома, и стрела длиною около сорока метров. По стреле ходит грузовая тележка с подвешенным к ней подъемным тросом.
Кран как кран. Но вот каркас здания вырос. Стрела уже не в силах дотянуться до верхнего этажа. Как быть? Размонтировать кран, поднять его части и снова собирать?
Нет. Крановщик нажимает кнопку. Особая обойма поднимается по опорной раме на два этажа, закрепляется на новой высоте и подтягивает весь кран.
Или кран-лифт. Возле каркаса первых этажей устанавливают шахту лифта, в которой ходит грузовая каретка. По мере роста этажей шахту кран-лифта наращивают заранее изготовленными секциями.
Краны подняли груз на нужный этаж. По рольгангу он передается на платформу электрокара и через несколько секунд доставляется к рабочему месту. Так кирпич, металл, детали пе- -ремещаются внутри здания по горизонтали.
Конструкции, блоки, части университетского здания по весу измерялись тоннами, а когда их ставили на место, счет переходил на миллиметры.
Так на стройке возникла новая профессия - выверщики.
Монтаж, грубо, выглядел следующим образом.
Кран поднимал на двадцать пятый этаж стальную колонну и подводил ее к месту.
Начинали работу выверщики. С помощью геодезических инструментов они определяли положение колонны.
- Вправо на пять миллиметров! - раздавалась в репродукторе команда выверщика.
К колонне был привязан трос. С помощью специального механизма монтажники выравнивали колонну.
- Еще на два миллиметра!
- Влево на один!
- Стоп!
Нет, еще не все.
Инженер-геодезист производил последнюю, так называемую контрольно-инженерную, проверку. Он работал с высокоточным теодолитом, и тогда снова по радио летела команда:
- Вправо на миллиметр!
- Еще!
- Так держать!
Только теперь могли приступить к работе сварщики.
А кран уже подавал новую колонну, новую железобетонную балку или марш лестницы, и опять та же обязательная, придирчивая, скрупулезная точность.
Установка высокого громоздкого каркаса требовала умения, изобретательности, смелости.
Издали интересно смотреть, как между небом и электрическими огнями земли пробегают по каркасу голубые искры, но со стороны не виден напряженный труд сварщика, струей пламени соединяющего части дома.
Красиво смотреть, как в синем небе бесшумно движется стрела крана, неся, словно гигантская птица в клюве, белую колонну. Снизу колонна кажется игрушечной, и не верится, что она весит десять тонн...
Но колонна только выглядит игрушечной, весит действительно десять тонн и не сама собой становится в свое точно размеренное гнездо.
Когда над городом идет липкий мокрый снег или моросит дождь, низко бегут рваные серые тучи или опускается туман, все заволакивая мутной пеленой, тогда монтажникам приходится смотреть в оба.
В такие часы в кабину крана подсаживается инженер. День ли, ночь ли, включают прожекторы.
- Внимание! Подъем!
Стрела крана неподвижна: именно в этот момент вершину каркаса совсем заволакивает туманом, да таким, что прожектор не в силах пробить его.
- Поднять все прожекторы!
Несколько мощных электрических лучей скрещиваются там, где должна быть стрела крана, но крановщик попрежнему плохо видит ее.
Нет, он не может, не смеет работать вслепую.
Значит, прекратить монтаж? Ждать, когда рассеется этот проклятый туман?..
Однажды, когда инженер еще не успел принять решение, его предупредил молодой электромонтер. Он взобрался на стрелу крана, привязал себя и там, на высоте почти полутораста метров, в тумане, стал глазами крановщика: он подавал ему сигналы.
- Подъем!
Медленнее, чем обычно, уходила в туман тяжелая балка. Глухо звучали радиоприказы. Прожекторы все еще бессильны пробить густую пелену. Но человек, привязавший себя к стреле, зорко следил за движениями крана, и крановщик повиновался его сигналам.
Монтаж продолжался. Балки одна за другой вставали на место. И только когда кончилась смена, рабочие оставили машины, погасли прожекторы.
С каждым днем менялся вид строительной площадки.
Как будто еще недавно за забором торчал ковш экскаватора, и машины отвозили на свалку груды земли.
А сейчас готовый каркас начал одеваться в каменную одежду, обрастать стенами, полами, сетью проводов, труб.
Издавна считалось, что наружные стены несут на себе основную нагрузку здания. В университетском доме наоборот: нагрузку принимает на себя каркас, а наружные стены - только одежда дома и, как всякая одежда, лишь предохраняют от атмосферных влияний.
Новое назначение стен определяет их конструкцию.
Основной внутренний слой стены - дырчатый кирпич. Он легок, его заполненные воздухом отверстия - надежная изоляция.
Нашим кирпичным заводам пришлось поработать, чтобы снабдить строителей. В стены здания легло сто семьдесят миллионов кирпичей.
Внешний слой - тёмнокрасный гранит цоколя, а выше, до самого верха - керамика или белый камень.
Здесь снова удивляют масштабы: площадь наружной облицовки - пятьсот двадцать тысяч квадратных метров.
Как пол выстилают паркетными блоками, так и стены облицовывают не маленькими плитками керамики, а керамическими блоками площадью до десяти квадратных метров.
Есть что-то общее между монтажем каркаса и облицовки: работа требует той же смелости, выдержки, сноровки и той же суховатой обязательной точности.
В люльке, выкрашенной в зеленый цвет, на огромной высоте сидит Сергей Соломинцев, один из лучших облицовщиков Москвы.
Он потомственный мастер. Вместе с отцом он строил Большой Каменный мост над Москвой-рекой, воздвигал гостиницу «Москва», строил дома на Калужской, выкладывал мрамором станции метрополитена.
Подъемный кран подает его бригаде керамические блоки. Умелые и ловкие-руки облицовщиков устанавливают их, скрепляют особыми скрепками - «нашлепками», - и тогда начинается придирчивая проверка Соломинцева.
Он действует отвесом, уровнем, шаблоном, то и дело сверяется с «красной линией» на чертеже. Потом осторожно, медленно гладит зеркальный ряд - словно не инструменты, а его чуткие руки ощутят малейший изъян в облицовке. И только после этого отдает приказ залить цементным раствором воздушную прослойку между дырчатым кирпичом и внешним керамическим слоем.
А зеленоватые люльки поднимаются выше, и подъемный кран несет облицовщикам новую партию блоков.
Гранитные плиты цоколя подаются на стройку уже отполированными, - надо только отработать грани, подобрать плиты по цвету.
В руках у гранитчика скальпель с победитовым наконечником и молоток. Верный, найденный практикой удар молотка по скальпелю - и в стороны летят мелкие осколки камня.
Плиты придвигаются к стене, и начинается основное, главное, для чего требуется не только навык и практика, но и чувство художника: подбор их по линиям жилок, по тем еле уловимым признакам, верное сочетание которых и придает каменной стене живые переливы.
Строительные работы заканчиваются. Красный вымпел, врученный передовой бригаде облицовщиков, полощется на ветру уже на одном из верхних этажей.
Гул стройки затихает. Еще там, в вышине, висят люльки облицовщиков, а в нижних этажах тишина и безлюдье.
Здесь все закончено - стены, потолки, полы. Уже подвешены люстры. Уже краснодеревщики отделали панели полированным орехом и грушей. Комнаты закрыты на ключ. Ключи вручены «ключнице» - пока единственной хозяйке готовых этажей.
Отправимся, товарищ читатель, на Ленинские горы в гости к студентам.
Широко и привольно стоит университет среди зелени парков, - центральная тридцатидвухэтажная башня со звездой, уступами уходящая ввысь, примыкающие к ней боковые корпуса в восемнадцать и девять этажей и еще тридцать с лишним больших зданий.
Только здесь, подходя вплотную, по-настоящему чувствуешь, что значит, если новый университет по объему своему подобен городу из трехсот четырех-шестиэтажных домов с населением в пятьдесят тысяч человек.
Перед нами высшее учебное заведение, которое занимает триста двадцать гектаров.
Две прямые, широкие, гладкие дороги-аллеи ведут от Москвы-реки к главному подъезду университета. Вдоль дорог - белые стволы берез и седая хвоя сибирских елей, газоны, цветники.
Среди цветов - широкий бассейн с берегами в полированном камне. Здесь, пожалуй, в самом красивом месте университетского парка, вблизи водоема, где негромко переговариваются струи фонтанов, стоят гранитные фигуры ученых, прославивших русскую науку. Им дышится легко и свободно у подножья Дворца науки, творимой народом во имя счастья народа.
Среди студентов, идущих рядом с нами и навстречу, есть недавние строители всего, что мы сейчас здесь видим.
Завидна и не совсем обычна их судьба.
Они хорошо помнят тот знаменательный в их жизни мартовский день 1948 года, когда появилось сообщение о начале строительства новых зданий Московского университета.
...Десятки аудиторий. Сотни лабораторий. Тысячи комнат студенческих общежитий. Актовый зал на тысячу пятьсот человек. Библиотека на миллион двести тысяч томов. Музеи. Обсерватория. Ботанический сад...
Они помнят, как быстро оживали Ленинские горы. Как прогрохотал взрыв, взметнувший комья мерзлой земли и возвестивший начало работ.
Крепко запомнился сегодняшним студентам тот день, когда у строительной конторы появился плакат:
«Подавайте заявления о приеме в будущий университет!».
Тут же было сказано, что строители принимаются в первую очередь.
Сотни, тысячи юношей и девушек строили и учились. Учились в вечернем строительном техникуме, школе мастеров, кружках по изучению истории партии, на курсах по подготовке в университет.
К ним приезжали университетские профессора и читали лекции. Для них открылись богатства Московского университета на Моховой - и молодые строители занимались в его лабораториях. Университет шефствовал над школой рабочей молодежи, оборудовал ее физический, химический, биологический кабинеты. Студенты университета подготовляли к вступительным экзаменам своих будущих товарищей.
На Ленинских горах молодые строители одновременно возводили этажи университета и кончали классы вечерней школы. Строя будущие аудитории, мечтали о том, как будут слушать лекции в этих аудиториях. Полируя мрамор колонн Актового зала, были уверены, что вот здесь, в этом зале, им торжественно вручат дипломы об окончании университета.
До диплома им еще далеко. Но студентами многие из них уже стали.
«Работая на стройке, - пишет бывший гранитчик, а ныне студент В. Козлов, - я окончил десятый класс. 14 августа сдал последний экзамен. А через несколько дней в деканате мне сообщили, что я зачислен студентом геологического факультета.
Еще вчера я обтесывал последние глыбы гранита, а сегодня у меня в руках студенческий билет. Прощай, стройка, здравствуй, университет!».
...Мы все ближе и ближе подходим к центральному корпусу. И вот он рядом.
На верхних угловых выступах башни высятся четыре огромные фигуры рабочих и колхозниц. Они отчетливо видны с земли.
На северной и южной сторонах башни - Государственный герб Советского Союза.
Чуть ниже, на специальных площадках - снова скульптуры. На боковых восемнадцатиэтажных корпусах - самые большие городские часы.
- Я устанавливал эти часы, - с гордостью говорит наш спутник, студент механико-математического факультета. - Они изготовлены в Москве, на Малой Пионерской улице...
Но что это?
В центре циферблата открывается окошко. Из него высовывается человек, он значительно меньше даже часовой стрелки этих часов
- Механизм смазывает, - улыбается наш спутник. Действительно, у человека, показавшегося из циферблата,
в руках то ли небольшое ведерко, то ли детская лейка - снизу не разберешь.
- Вы были когда-нибудь в обычной часовой мастерской?- спрашивает наш собеседник. - Там за столиками сидят люди с окулярами у глаз. Перед ними крохотные винтики, пружинки, волоски. Кажется, дохни, и слетит со стола какое-нибудь колесико. А в мастерской, что на Малой Пионерской, гудят станки и бьют молоты, как на любом механическом заводе...
Человек в циферблате попрежнему возится у основания стрелок.
- Да и как же иначе? - продолжает наш спутник.- Ведь на изготовление этих часов пошло девять тонн нержавеющей стали.
Длина минутной стрелки - четыре метра, а высота часов - с трехэтажный дом. В этой машине двадцать пять тысяч винтов, гаек, шайб.
Часовщик, очевидно, кончил работу, скрылся в окошке и захлопнул дверцу...
Мы подходим к широкой гранитной лестнице. По бокам подъезда - громадные скульптуры девушки и юноши с раскрытыми книгами в руках.
Входим в главное здание.
Здесь, на Ленинских горах, разместились шесть факультетов: механико-математический, геологический, географический, физический, химический, биолого-почвенный. Первые три - в центральном здании, три последних - в соседних, специально для них построенных корпусах.
Восемь тысяч студентов учатся в новых зданиях университета. Семьсот аспирантов готовятся здесь к научной деятельности.
Если мы захотели хотя бы бегло осмотреть все сорок тысяч помещений университетского комплекса, то, не задерживаясь нигде дольше пяти-шести минут, мы потратили бы полгода.
В университете двадцать три больших и сто двадцать пять малых аудиторий. Войдем в одну из больших аудиторий.
Залитый светом, просторный зал. Он вмещает шестьсот человек. Места для студентов расположены амфитеатром: слушатели, сидящие впереди, не мешают своим товарищам, занимающим задние ряды.
Профессор читает лекцию по математике. Ни одно его слово не пропадает для слушателей: аудитория построена так, что звуки в ней приобретают редкую отчетливость.
Лектор исписал всю доску, нажал маленькую кнопку, и специальное приспособление чисто-начисто стерло формулы.
Снова исписана доска. Профессор не хотел бы стирать написанное - оно понадобится ему в конце лекции. Но ему нужна вторая доска. Профессор еще раз нажимает кнопку. Исписанная доска до поры до времени исчезает, а на ее месте появляется чистая...
Входим во вторую аудиторию. Идет лекция по географии.
Сложно сейчас с географическими картами Советского Союза - быстро стареют.
На последней, недавно выпущенной карте здесь, скажем, обозначен лес. А теперь в лесу вырос город и железная дорога пересекает глухомань.
На карте тонкой синей змейкой обозначена река. А сейчас реку перегородила плотина, и море образовалось там, где на карте черной тушью и светлокоричневой краской помечены населенные пункты и пахотные поля.
Для университета изготовили тысячи карт, отражающих, казалось бы, самые последние события нашей жизни. Но и они неизбежно стареют. И вот в аудитории географического фа--культета висит карта нового типа. В отличие от обычных она сделана на линолеуме, и профессор тут же, на лекции, исправляет ее «ошибки»: черным мелом он прочерчивает по сплошной зеленой краске лесов направление только что законченной железнодорожной магистрали и прямоугольником отмечает место рождения нового города.
Так карты на Ленинских горах перестают отставать от жизни.
Входим в третью аудиторию и на этот раз попадаем к биологам.
Профессор рассказывает о болезнетворных бактериях, живущих в капле воды. Нажимает Кнопку, и через несколько секунд вместо доски - белый экран; одновременно непроницаемые шторы задергивают окна, а возле студенческих пюпитров зажигаются небольшие лампочки: можно продолжать записи.
Водяная капля превращается на экране в прозрачный пруд. Его поверхность слегка колышется, и в нем шныряет множество юрких созданий.
Пока это лишь безобидные амебы, корненожки, безвредные бактерии. Но вот появляются маленькие палочки с округлыми концами, подвижные, покрытые мерцательными жгутиками бактерии брюшного тифа...
Профессор снова нажимает кнопку. Экран тускнеет, раздвигаются тяжелые темные шторы. Аудитория залита солнечным светом.
Лектор показывает большую странную окаменелость. Оказывается, это та самая палочка брюшного тифа, которую минутой раньше видели на экране. Только она, тоже увеличенная в десятки тысяч раз, сделана из пластмассы, стекла, картона.
Так проходят лекции на Ленинских горах...
В новых зданиях МГУ- свыше тысячи различных научно-учебных лабораторий.
Воздвигая здание, строители добились небывалой жесткости: даже в верхних этажах человек не ощущает колебаний.
Однако университет населен точнейшими приборами. Они гораздо чувствительнее человека, не выносят малейшего колебания. И строители позаботились о том, чтобы факультеты, имеющие дело с такими приборами, расположились в нижних этажах или в отдельных, сравнительно невысоких, корпусах, уступив верхние этажи для менее требовательных в этом отношении географического и геологического факультетов.
Но в университете есть приборы, которые беспокоит не только вибрация самого здания, но и электромагнитные волны. Поэтому некоторые лаборатории прочно защищены и от этой помехи. В их стенах установлены экраны в виде особых металлических листов, через которые не проникают электромагнитные излучения.
Иные приборы не выносят изменения наружной температуры. И на Ленинских горах построена лаборатория с двойными стенами - словно одна комната вложена в другую. В наружной комнате приборы поддерживают заданную температуру с точностью до одной десятой, а во внутренней - в пределах одной сотой градуса.
Входим в лабораторию химического факультета.
Студент не ищет здесь свободного стола, как частенько бывает еще в некоторых вузах.
В распоряжении студента университета свое, только ему принадлежащее рабочее место. Здесь любые колбы, пробирки, любая химическая посуда, которая может понадобиться для опытов. У каждого рабочего стола электропроводка, и студент имеет под рукой все виды электрического тока. Повернув маленький кран, студент получает дистиллированную воду: здесь действует единственный на земном шаре водопровод дистиллированной воды.
Когда ходишь по студенческим лабораториям, подчас не понять, где кончается учеба и где начинается научная работа. Они слились воедино.
Президент Академии наук СССР академик А. Н. Несмеянов подчеркивал:
«Тесное сочетание теории с практикой, с опытом, активное участие в разрешении основных проблем хозяйства нашей страны - ведущий принцип организации всей работы университета».
Тут свыше миллиона аппаратов, приборов, установок и триста пятьдесят тысяч таблиц, диапозитивов, карт, моделей, чучел животных и птиц. Более пятисот предприятий восемнадцати министерств и ведомств под руководством профессоров и академиков изготовили университету аппаратуру, которой в учебных заведениях до сих пор не бывало.
Вот стоят электрические печи. В них приготовляются сплавы металлов. Молодые студенты познают скрытые свойства металлов и в то же время вместе со своими преподавателями участвуют в рождении новых сплавов, рецепты которых, может быть, из университетской лаборатории попадут на заводы.
Стоит аэродинамическая труба. В ней продуваются модели самолетов, автомобилей, паровозов, заводских корпусов, ветровых двигателей.
Есть приборы, которые измеряют одну пятидесятитысячную долюсекунды. Соединив такой прибор с киноаппаратом, можно заснять явление, происходящее почти мгновенно. Затем кинопленку показывают с обычной скоростью - двадцать четыре кадра в секунду. И то, что в жизни совершается в единый миг, на экране продолжается полчаса. Если механизм, части которого движутся столь быстро, что невозможно подметить неточности в их работе, сфотографировать таким образом, то при замедленной демонстрации фильма дефекты легко выявляются.
Обычные микроскопы позволяют видеть предмет размером в одну тысячную миллиметра. Скажем, толщина человеческого волоса (она в действительности равна одной пятидесятой доле миллиметра) под линзами, микроскопа увеличивается до пяти сантиметров, и волос становится похожим на корабельный канат. В лаборатории Московского университета есть электронные микроскопы. Вместо луча света - поток электронов: им безостановочно «стреляет» «электронная пушка», заключенная в трубу. И этот микроскоп увеличивает не в тысячу - в двести тысяч раз. Человеческий волос уже невозможно рассмотреть в такой микроскоп: толщина его выросла бы до четырех метров.
На Ленинских горах учатся и учат без малого десять тысяч человек. Однако здесь нет особо больших читальных залов. Их, правда, много: восемнадцать для студентов и пятнадцать для профессоров и преподавателей, но каждый из них по своим размерам сравнительно скромен, и все вместе могут одновременно вместить лишь тысячу сто читателей.
И это понятно. Тут занимаются главным образом студенты-естествоиспытатели. Чаще всего книга нужна им непосредственно в лаборатории, на рабочем столе, рядом с минералами, микроскопами, растениями, пробирками.
К тому же из каждых восьми студентов шесть живут рядом с библиотекой.
Зачем итти в читальный зал, когда удобнее иметь книгу в лаборатории, дома, на письменном столе?
Поэтому заботились не о том, чтобы соорудить громадные читальные залы, а чтобы образцово наладить выдачу книг: читатель должен затратить как можно меньше времени на хождение в библиотеку, быстро выбрать нужную ему книгу и так же быстро получить ее.
В библиотеках университета свыше миллиона книг. Но они не скучены в одном месте, а рассредоточены по этажам и корпусам именно так, чтобы книга в любой момент была под рукой у читателя.
При каждой кафедре, - а кафедр здесь больше ста двадцати, - есть своя небольшая библиотека, где на полках стоит примерно по тысяче самых ходовых книг, которые каждый день нужны студентам и преподавателям.
Рядом с общежитиями расположены крупные студенческие библиотеки. В них находятся учебники, художественная литература, справочники - все, что может потребоваться студенту дома.
Как основной нерв университета, проходит через десять этажей глазного корпуса его фундаментальная библиотека. Вся работа книгохранилища подчинена одному: сэкономить студенту, молодому ученому, профессору каждую минуту времени.
Мы входим на этаж, занятый литературой географического факультета, и заказываем книгу, которой здесь нет, - книгу по математике.
Библиотекарь передает наш заказ по телефону на этаж математического факультета. Там затребованную книгу кладут на вертикальный конвейер, движущийся через все десять этажей библиотеки, и автоматический прибор сбрасывает ее на приемный стол нашего библиотекаря.
С момента передачи заказа до получения книги проходит не более десяти минут.
Проделаем еще один опыт: запросим очень редкую книгу, которая имеется в единственном экземпляре. К тому же нам известно, что она находится сейчас у профессора в его университетской квартире.
Проходят минуты - и нам предлагают пройти в особое помещение при библиотеке. Здесь нас ждет микрофильм, заранее снятый с редкой книги. И мы читаем «фотокнигу» через специальный прибор.
Наконец мы отправляемся в один из читальных залов. Они расположены так же, как и книгохранилища: поближе к своим читателям, и в них действует тот же принцип: помочь студенту учиться.
Библиотека быстро доставит в любой читальный зал любую книгу из любого книгохранилища. На открытых полках в залах стоят основные учебники, справочники, словари, журналы. Здесь студент может получить отпечатанную в типографии лекцию, даже если она была прочитана совсем недавно, а в специальной комнате прослушать доклад профессора, в свое время записанный на пленку...
Над фундаментальной библиотекой расположился Музей землеведения. Он занимает шесть верхних этажей центрального корпуса. Музей призван показать природные богатства страны, историю развития науки.
Велико и разнообразно хозяйство университетского здания. Оно почти целиком подчинено автоматике.
Университет отапливается издалека. Его «печи» - Фрунзенская и Калужская теплоэлектроцентрали - посылают кипяток, нагретый под давлением до ста пятидесяти градусов. Горячая вода попадает в радиаторы и нагревает комнату. А маленький кран в диспетчерской управляет издалека пришедшим теплом, то пропуская большой поток, то почти прекращая его подачу.
Насущная задача хозяйственной части - поддерживать в тысячах комнат чистый воздух. Мощные вентиляторы подают его свыше миллиона кубометров в час. Предварительно воздух очищают особые фильтры, промывает холодная артезианская вода, и только после этого он поступает в аудитории, комнаты.
Летом воздух входит в помещения с температурой до восемнадцати градусов тепла. Зимой его подогревают в калориферах, и он поступает нагретым до двадцати градусов.
Так обстоит дело с вентиляцией обычных помещений. Но в здании есть большие залы, где собираются сотни людей. В этих залах создается искусственный климат.
Климатом управляет неприметная коробочка на стене. В ней небольшой стержень. Он обмотан тонкой медной проволочной спиралью. По спирали течет электрический ток .
Если зимой неожиданно грянул мороз, подул холодный ветер и в зале стало прохладно, сопротивление спирали уменьшается и сила тока увеличивается. Это изменение силы тока немедленно передается прибору, расположенному в техническом этаже здания - в «водяном зале». Прибор командует механизмами, которые тотчас же автоматически увеличивают подачу горячей воды в калориферы вентиляционной системы, и в зале становится теплее.
Если же летом солнечные лучи бьют прямо в окна и в зале жарко, та же система понижает температуру, отправляя массы холодной воды в камеры промывки, через которые проходит воздух, прежде чем войти в комнаты.
За этим искусственным климатом тоже следит диспетчер. Он не только командует температурой в залах. Он управляет влажностью воздуха, меняя ее по своему усмотрению. И даже если в этом возникнет необходимость, он может подмешать в воздух ароматические вещества, и в зале запахнет цветущим садом или хвойным лесом.
Общая длина всех трубопроводов, смонтированных в университетских зданиях, - две тысячи четыреста километров.
В корпусах действует сто двенадцать лифтов.
В лифтовом зале перед нами откроется кабина одного из лифтов, обслуживающих дом. Она просторна, эта кабина, в ней свободно помещаются двадцать человек. В ней не душно - кабина снабжена вентиляционной установкой.
- На какие этажи? - справляется лифтер.
- Десятый... Пятнадцатый... Двадцатый...
Лифтер нажимает три кнопки, захлопывает дверь - и мы мчимся вверх.
Именно мчимся: лифт-экспресс проносится первые девять этажей без остановки и движется со скоростью три с половиной метра в секунду - гораздо скорее обычных лифтов. Однако мы не чувствуем рывков: особое устройство следит за равномерным нарастанием скорости.
Мы одни в кабине: лифтер остался внизу. Нажав кнопки, он отдал лифт в распоряжение диспетчера, управляющего всем лифтным хозяйством.
Повинуясь диспетчеру, наша кабина задержалась только на заказанных десятом, пятнадцатом и двадцатом этажах и немедленно отправилась обратно.
Отпущенный нами лифт может остановить по дороге диспетчер - скажем, в тот момент, когда кабина идет вниз, на седьмом этаже вошла в свой этажный лифтовый зал группа студентов, кончивших занятия.
В распоряжении пассажира единственная кнопка вызова, хотя лифтовый зал обслуживает несколько подъемников. Нажимаете кнопку, сигнал мгновенно достигает диспетчера, который «перехватывает» и посылает на седьмой этаж ближайший лифт.
Автоматизировано и противопожарное оборудование.
В ряде помещений университета стоят извещатели - красные коробочки со стеклышками внутри. Они бдительно следят за избыточным повышением температуры в комнате и докладывают об этом в главный машинный зал. Больше того: они реагируют не только на повышение температуры, но и на дым. Они так чувствительны, что могут поднять тревогу даже в том случае, если в комнате уж слишком накурено.
Лишь только будет установлено, что где-то вспыхнул огонь, немедленно по тревожному сигналу придут в действие могучие пожарные насосы. Они могут на любой этаж за один час бросить сотни кубометров воды.
Все эти автоматические устройства, управляющие хозяйством дома, сосредоточены в машинных залах.
Это сердце здания. Отсюда выходят и сюда возвращаются трубы и электропровода, пронизывающие все этажи дома.
Внешне машинный зал походит на цех большого завода. Вот красные трубы, - по ним поступает в дом кипяток из ТЭЦ. По голубым - холодная вода. По желтым - уже остывший кипяток, сделавший свое дело в доме и направляющийся на ТЭЦ.
Чуть поодаль стоят пожарные насосы, моторы для подачи воздуха, устройства для регулировки температуры, для управления искусственным климатом, контролеры «станции часофикации».
И самое главное - центральный пульт автоматического надзора и диспетчерского управления.
Этот щит с сотнями разноцветных глазков, прикрытых выпуклыми стеклами. Глазки видят все в доме: и работу вентиляционных устройств, и сложное энергетическое хозяйство, и температуру.
Оператор-диспетчер сидит перед щитом.
Вот вспыхнул один из глазков -и оператор знает: в баке № 5 понизился уровень воды. Сейчас автоматическое реле отдало приказ мотору, и он подкачивает воду. Глазок потух. Эта значит - бак наполнен.
Вот загорелся еще один глазок - аппарат из конференц-зала докладывает, что в зале увеличилась влажность, что установка искусственного климата сейчас выправляет положение.
Так вспыхивают и снова гаснут крохотные глазки-лампочки на центральном щите, рассказывая диспетчеру обо всем, что ему нужно знать.
Оставим на время главное здание и пройдемся по Ботаническому саду.
Оговоримся: нашу экскурсию следует отнести к тому времени, когда в этом молодом саду будет расти и цвести все, чему там назначено цвести и расти.
...Сад раскинулся почти на сорок гектаров. Зеленая полоса деревьев шириною в пятнадцать метров густыми кронами защищает его от ветров и пыли.
В саду стоит здание биолого-почвенного факультета, и Ботанический сад -его научная лаборатория под открытым небом.
Ботанические сады всегда создавались исподволь, десятилетиями. Сад на Ленинских горах вырос гораздо быстрее.
Ранней весной 1949 года, когда на месте сада валялся битый кирпич и тянулись какие-то рвы, в Москву, на Ленинский горы, уже начали приходить необычные посылки. Это были тщательно упакованные семена редких растений, укутанные в вату и стружки нежные саженцы. Иногда многотонные грузовики привозили взрослые деревья. Их корни, окруженные землей, в которой они росли на своей родине, лежали в громадных деревянных ящиках .
Посылки прибывали отовсюду.
Их отправляла московская Тимирязевская сельскохозяйственная академия и город Мичуринск. Посылки шли из Сибири и с Кавказа, из южных степей и с Тихого океана.
Иногда на посылках были приклеены разноцветные почтовые марки Болгарии, Венгрии, Румынии, Польши, Чехословакии или далекого Китая. Это наши друзья посылали будущему Московскому университету образцы своей флоры.
Их встречали заботливые умелые руки. За ними ухаживали, как за малыми ребятами, подкармливали питательными удобрениями, укутывали от морсзов, защищали от горячего летнего ветра. И когда рядом поднимались этажи университетского здания, здесь, на пустыре, пышно разрастались деревья, кустарники, цветы - переселенцы из далеких краев, республик, зарубежных стран.
Когда студенты впервые вошли в университет, чуть поодаль от него уже шелестел листвой не очень тенистый, но научно-содержательный сад-лаборатория.
Так одновременно на Ленинских горах верхолазы сращивали стальные балки и садоводы выращивали на сырой взрыхленной земле нежные зеленые побеги растений.
И те и другие строили университет.
Мы медленно проходим по дорожкам сада и, кажется, совершаем путешествие по всему Советскому Союзу, видим богатство и разнообразие растительного мира нашей Большой земли.
Вот стелющаяся по земле полярная береза, привыкшая к суровым морозам, ледяным ветрам, долгой северной ночи. Таежные гости - пихта, лиственница, голубые ели, густая шапка «амурского бархата»; «железная береза» уссурийских лесов с ее крепкой, как металл, древесиной.
Дальше леса нашей центральной полосы: сосна, береза, густая заросль орешника, старый дуб, черемуха, красные гроздья рябины.
Проходим несколько шагов - и мы на юге.
В розовом уборе стоят акации. Вздымается пирамидаль--ный тополь. Широко раскинули ветви грецкий орех и тенистый карагач. Словно белые свечи, цветы каштанов.
Еще несколько шагов, и стоят в кадках вынесенные на лето из оранжерей колючие кактусы, агавы, пальмы, мандариновые и лимонные деревья, чадные кусты, магнолии, гибкий бамбук .
В центре Ботанического сада расположилась горная страна - «альпинарий».
В причудливом нагромождении известковых и гранитных скал здесь сошлись вместе горы Кавказа, Крыма, Средней Азии, хребты Китая, Южной и Центральной Америки.
По сравнению с настоящими горы здесь почти игрушечные - самый высокий хребет не превышает трехэтажного дома, но они точно повторяют рельефы Гималаев, Алтая, Тянь-Шаня и на них растут те же растения, цветут/те же цветы, что и на Эльбрусе, Эвересте, Аи-Петри.
Здесь распускаются альпийские маки, подснежники, тюльпаны, рододендроны, эремурусы... Не счесть^ не перечислить этих горных растений.
Между горками сердито шумят маленькие водопады, а у подножья одного из хребтов раскинулось горное.озеро, и пенистый поток падает в него с вершины «Казбека».
Почти' у самого входа в Ботанический сад на специальном участке собрано около полутора тысяч различных кндов_ лекарственных, дубильных, пищевых, масличных, витаминных растений.
Человек не только использует то, чем богато растение, - его плоды, ткань, соки, расцветку. Он по-своему меняет и плоды, и ткань, и расцветку.
Этой покоряющей силе науки преобразования растительного мира посвящен Мичуринский участок.
Здесь собраны все сорта растений, выведенных И. В. Мичуриным и его последователями, - четыреста пятьдесят разновидностей. Новые сорта разместились бок о бок с их родительскими формами.
Вот виноградные лозы «русского конкорда». Родители этого винограда никогда не были соседями и, пожалуй, ничем не походят друг на друга. Один - дикий, непритязательный, но очень стойкий виноград уссурийской тайги. Второй - нежная, южная «шасла», растущая в Испании. Их «ребенок» взял у одного из родителей вкусные, нежные грозди, а у второго - выносливость, позволяющую ему зимовать на открытом воздухе даже в относительно холодной Тамбовской области .
А вот «краса Севера». Ее крупные ягоды сочны, вкусны, и сразу не разберешь, что это -- вишня или черешня. Рядом исполинская малина, выращенная от малины и ежевики: каждая ягода весит около десяти граммов, и каждый куст дает урожай в семь-восемь килограммов. Вот странная ягоДау имеющая вкус крыжовника, но без его волосков, созданная из крыжовника и смородины...
Все дальше и дальше идем мы по дорожкам Ботанического сада.
Небольшой домик-лаборатория. Сюда даже в ясный полдень не проникают солнечные лучи, но здесь круглые сутки горят мощные люминесцентные лампы и студенты наблюдают, как ведут себя растения, когда ночи нет, когда день длится все двадцать четыре часа.
Мы входим во второй домик, где в любое время года может быть создана любая погода для подопытного растения. Здесь, на климатологической станции в летний день по воле лаборанта температура падает до шестидесяти градусов мороза, а зимой поднимается до семидесяти градусов жары, и студенты, никуда не выезжая, наблюдают, как чувствуют себя растения на экваторе и в Арктике.
Заходим в виварий, где изучают жизнь животных. Стоим на берегах прудов и водоемов - их около тридцати в Ботаническом саду, - где трудятся ихтиологи и гидробиологи. Заглядываем в оранжереи, на метеорологическую станцию, в питомник. Долго бродим по экспериментальному участку, где ставят свои опыты студенты.
И, наконец, - розарий.
В нем семь, с половиной тысяч кустов роз - красные, белые, кофейные, черные. И тут же дикий скромный шиповник. Это из него наука создала ароматную многоцветную розу.
Покидаем Ботанический сад и отправляемся на участок астрономической обсерватории.
В парке стоит трехэтажное здание. Над ним - четыре боковые башни с вращающимися куполами.
Каждый купол имеет свою раздвижную смотровую щель.
Через одну из них студенты изучают спектры звезд. В другой башне установлен телескоп для наблюдений луны, планет, комет, туманностей. В третьей - сложная система зеркал ловит солнечный луч. Поймав, его передают по трубе, проходящей сквозь все здание, в подвальный этаж - в лабораторию службы солнца, где при помощи уникальных приборов, установленных на массивных каменных столбах, ученые изучают физические процессы, происходящие на солнце.
Здесь же оборудована глубокая и просторная камера, где работают часы времени - часы высшего класса точности.
Вот кварцевые часы. В них время отсчитывается не колебанием маятника, а вибрацией кристалла, кварца. Автоматическая аппаратура хранит тепловой режим кристалла с точностью до сотой градуса. И сигналы времени решено передавать по радио с Ленинских гор, из обсерватории Московского университета.
Спускается вечер. В университете вспыхивают девяносто тысяч ламп, освещаются все разом двадцать тысяч окон.
Нас приглашают в Актовый зал.
Светлые и просторные фойе. На стенах - мозаичные портреты великих ученых мира: Ломоносов, Менделеев, Тимирязев, Павлов, Мичурин, Попов, Архимед, Коперник, Дзу Чун-чжи, Ли Ши-чжен, Дарвин, Фарадей...
На массивных дубовых дверях, ведущих в зал, - орнаменты из бронзы и надписи: «Физика», «Математика», «Химия», «География», «Геология»...
Актовый зал университета с его просторно расставленными рядами кресел, высоко поднятым белым потолком в полтора раза больше Колонного зала Дома союзов.
С потолка спускаются восемь главных люстр, в каждой горит по сто сорок четыре люминесцентные лампы. Они освещают белую колоннаду, с четырех сторон опоясывающую зал, цветной штоф, которым покрыты звукопоглощающие стены.
Вдоль стен стоят бюсты ученых, воспитанников старейшего русского университета, - МГУ отмечает в 1955 году свой двухсотлетний юбилей.
Над президиумом декоративная мозаика: на фоне красных знамен - барельефы Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.
Друзья приглашают нас в клубный корпус - пять этажей главного здания, предоставленные студентам для отдыха и спорта.
Зрительный зал клуба вмещает восемьсот человек, а всего здесь около двухсот пятидесяти различных помещений: аудитории, студии, комнаты кружков студенческой самодеятельности.
Мы в спортивной части клубного здания. В светлом зале тренируются тяжелоатлеты. Рядом соревнуются боксеры. В специальной комнате скрестили рапиры фехтовальщики.
Здесь же плавательный бассейн глубиною четыре метра. Даже зимой его вода тепла, как в Сухуми. Вокруг широкие, во всю стену, окна. Трибуны на двести пятьдесят зрителей. Пятиметровая вышка для прыжков. Трамплины. И небольшие оконца в стенах бассейна, через которые тренер может наблюдать, как ведет себя пловец под водой.
Но этим не исчерпываются спортивные сооружения университета. Неподалеку от клуба стоит зимний павильон для гимнастики и павильон баскетбола, волейбола и тенниса. Тут же футбольное поле и снова баскетбольные, волейбольные и теннисные площадки.
Мы покидаем клубный корпус как раз в тот момент, когда распахнулись двери всех спортивных залов, образовался большой замкнутый круг и по этой гладкой беговой дорожке мчатся бегуны.
- А теперь зайдите в Дом студента, - приглашают нас.
Мы ошиблись бы, ожидая увидеть большие, густонаселенные, тесноватые, шумные комнаты студенческого общежития.
Дверь из коридора ведет в аккуратную прихожую. Справа - вешалка. Чуть дальше - душевая кабина, облицованная светлыми плитками и отделенная водонепроницаемой занавеской, умывальник, зеркало.
Из прихожей вход в две смежные комнаты. Каждая комната, площадью восемь квадратных метров, принадлежит одному студенту.
Высокий потолок. Стены, оклеенные линкрустом. Паркетный пол.
В комнате ничего лишнего и в то же время все под рукой.
Кровать, которая днем легко может превратиться в диван. Вделанный в стену шкаф для одежды. Столик, два стула, книжный шкаф, рабочий стол и радиоприемник.
Здесь обычно тихо: это рабочая комната студента.
Если же явились гости и хозяин не хочет мешать работе своего соседа, он приглашает их в гостиную. Она на каждом этаже общежития - двусветная зала, с картинами, мягкой мебелью, роялем, телевизором.
Шестьдесят четыре тысячи квадратных метров площади отдал университет для жилья.
Ночь спустилась на землю... Подходим к окну и раздвигаем шторы.
Перед нами, отделенная рекой, лежит ночная Москва. Она вся в электрических огнях. Они горят в высоком темном небе, светятся в миллионах окон, заливают магистрали, дробятся на глади Москвы-реки.
Земля залита светом. И кажется, раздвигается горизонт, нечеловечески зоркими становятся глаза и видна из этого высокого окна вся страна в огнях строек.
