А. Логинов, П. Лопатин. Москва на стройке
Издательство "Молодая гвардия", М., 1955 г. OCR Biografia.Ru
Велико, разнообразно, многоцветно зеленое хозяйство Москвы. Пояс лесов и загородных парков, правда с разрывами, окружает город: лесопарки Клязьминского водохранилища, Погонно-Лосиного острова, Кускова, Кузьминок, Царицына, Покровско-Стрешнева, Кунцева, Серебряного бора. Зеленое кольцо Москвы — резервуар чистого воздуха, барьер против резких ветров, фильтр для защиты от пыли и бактерий.
Внутри внешнего пояса — полоса городских парков: Измайловский и Центральный, парк имени Дзержинского, парк в Химках, парк имени Петра Алексеева, Зоологический и Ботанический сады, парк при Тимирязевской академии.
От лесов, опоясывающих Москву, в город врезаются три зеленых клина; от Измайлова и Сокольников — по берегам Яузы, от Ленинских гор — вдоль набережных Москвы-реки, от Останкина — по Самотеке и Неглинной.
Еще одно кольцо — кольцо бульваров у самого центра города.
Вдоль магистралей, по периметру площадей на сто с лишним километров стоят рядами многолетние деревья. И словно зеленые, островки среди камня и бетона, разбросаны по городу скверы — большие и малые.
Иначе обстояло в старой Москве.
Лет полтораста назад в окрестностях города располагались резиденции именитых вельмож с вековыми парками, фруктовыми садами, цветочными клумбами. Вдоль парковых оград ходили сторожа. Им было велено «смотреть накрепко, чтобы никого кроме знатных персон, в сад не пущать».
Фабричное строительство XIX столетия вытеснило живую природу на городских окраинах и на берегах рек. Застраивался центр, застраивался стихийно — и гибли сады. Пожалуй, в центре только и остался, что Александровский сад у кремлевской стены да зелень за решеткам« при учреждениях, больницах, особняках.
Среди парков наиболее популярными были Сокольнический и Петровский — единственные, где рабочий с семьей мог отдохнуть в воскресный день. Правда, в окрестностях Москвы лежали рощи Измайлова, Хорошева, Воробьевых гор, Погонно-Лосиного острова. Но к ним не подходил удобный дешевый транспорт, и москвичи сравнительно редко пользовались ими.
Подмосковные имения Кусково, Кузьминки, Останкино, Архангельское имели прекрасные парки — подлинные произведения садовой архитектуры. Однако, подобно прежним дворянским паркам, их отгородили от простого люда.
Оставались кольца московских бульваров, выросших в конце XVIII и начале XIX столетия на месте стен Белого и Земляного городов.
И это все. Площадь насаждений общественного пользования занимала лишь четверть общей зеленой площади города. В распоряжении москвичей было только двести гектаров парков, неблагоустроенных бульваров, пыльных скверов.
Основа нынешнего зеленого хозяйства столицы — ее загородный лесопарковый защитный пояс. Он тянется вокруг Москвы, раскинувшись чуть ли не на пятьдесят тысяч гектаров.
Нa севере и востоке — преимущественно хвойные леса, на юге - березовые рощи с ясенями и дубами-исполинами на ках. Среди леса расположились дома отдыха, санатории, школы, туристские базы, усадьбы-музеи, водные и лыжные станции. И когда летней порой старые москвичи бродят по лесному Подмосковью, они уже не найдут памятных делянок, где тридцать пять лет назад стучали их топоры и звенели пилы.
То было тяжелое время для Москвы. Враг отрезал топливные районы. Москвичи разбирали на дрова дома, заборы, сараи. В «буржуйках» горела разломанная мебель, доски-бумага — все, что могло гореть. Зимой в домах лопались водопроводные трубы. На столах работников правительственных учреждений застывали чернила.
Осенью 1919 года было решено заготовлять дрова в подмосковных лесах. Под вырубку отвели тридцативерстную полосу вокруг Окружной железной дороги — «тридцативерстку». Вскоре начали рубить лес в радиусе восьми верст — «восьми верстку». В середине ноября топоры застучали в березовых рощах Останкина.
Это была крайняя мера — город замерзал...
Сейчас и следа не осталось от старых порубок. Там, где торчали пни, шелестят взрослые деревья. Подмосковные леса под постоянным надзором, их стараются беречь: прореживают чащу, удаляют погибшие и лечат больные деревья. Все меньше малоценной осины на юге — ее сменяют ель, сосна, каштан; орех. Каждой весной и осенью под Москвой закладываются леса на сотнях гектаров. Только за годы первой послевоенной пятилетки в зеленом поясе посажено свыше семидесяти пяти миллионов деревьев и сто пятьдесят шесть миллионов декоративных кустарников.
Разнообразны леса зеленого пояса: исторические парки Кускова, Кузьминок, Царицына с их симметрично расчерченными дорожками, лесная глушь на берегу Клязьминского водохранилища, дендрологический заповедник у Бирюлева, звериный — в районе Мытищ.
Две тысячи гектаров занимает Клязьминский лесопарк. Не везде в окрестностях Москвы встретишь столь богатый сменами ландшафт.
Столетний лес прорезают бывшие просеки — «визири» —-и старые запущенные дороги. Они заросли молочаем, папоротником, метелками «кукушкиных слез». Осенью под ногами шуршит желтый лист, растут редкие кустики черники и среди них красные с белыми крапинками мухоморы. Изредка в давно не езженной колее поднимается молодая березка или елочка. И опять яркий осенний лист, брусника, грибы.
Неожиданно дорога обрывается, и впереди — Клязьминское озеро. Плывет теплоход, покачиваются на воде бакены, пологие волны мягко ударяют о берег.
Чуть отойдешь в сторону, и перед тобой поляна, вся заросшая синими колокольчиками и бело-желтыми ромашками. А там, в глубине леса, извилистая бухта, ее берега круто сбегают вниз, и сверху кажется — кусты можжевельника растут прямо из воды.
Дальше опять старая дорога, лесная гущина и далеко врезавшиеся в лес бухты Ключевая, Длинная, Радости...
В десяти километрах от города, за обочиной людного, шумного Ярославского шоссе раскинулся не совсем обычный лесопарк.
Когда сюда в 1946 году пришли лесоводы, почти на двухстах пятидесяти гектарах сиротливо торчали пни: вырубить лес потребовала война. Специалисты записали: «Площади сплошной рубки превратились в голое пространство. Если восстановительную работу удастся осуществить быстро, это будет равносильно трудовому подвигу».
Восстановительные работы были осуществлены. На оголенной площади высадили два миллиона берез, лип, дубов. Одновременно весь Мытищинский лесопарк, — он занимает тысячу двести семьдесят гектаров, - подвергся перепланировке. В ней приняли участие ученые-ботаники, лесоводы. Им предстояло не только сажать лес — надо было создать лесопарк разнообразного пейзажа. И сейчас здесь суровый хвойный бор чередуется с березовыми рощами, лужайками, поросшими цветами.
Не только эта живописность парка привлекает сюда москвичей. Идешь по дорожке, и вдруг впереди мелькает рыжая пушистохвостая лиса. На опушке, чутко насторожив уши, стоит быстроногая косуля. Из соседней чащи раздается трубный рев лося.
В этот подмосковный заповедник собрали большую звериную семью. Здесь Десятки лосей, пятнистые олени, уссурийские енотовидные собаки, зайцы, лисы, белки, выдры. Они прижились, хоть рядом Москва, шумное шоссе и в летние воскресные дни сюда приезжают тысячи москвичей.
Работники заповедника поместили зверей в естественную среду, дали им питание, укрытие. В отдаленных уголках парка созданы непроходимые для стороннего человека чащи — покой зверей хранят стеной вставшие густые ели, колючий кустарник, кусты шиповника. На «кормозащитных опушках» заповедных мест высажены рябина, смородина, крыжовник. Здесь Находят себе пищу звери и птицы.
Кстати, о птицах. Неумолчный гомон стоит летом в лесу. Это дело московских юннатов. Они шефствуют над пернатым царством парка и шлют сюда сколоченные своими руками скворечники, дуплянки и прочие птичьи домики.
В зеленом поясе города, между станциями Царицыно и Бирюлево, на небольшой площади всего лишь в семьдесят гектаров расположился дендрологический парк.
Несколько аллей лучами сходятся к центру. Каждая аллея не похожа на соседнюю — одна березовая, вторая лиственничная, третья каштановая, а дальше рябиновая, липовая, еловая. На месте их скрещения — цветочная клумба.
Деревья родные, близкие, привычные с детства.Ло приглядишься и среди знакомцев увидишь редкие, небывалые в Подмосковье.
Вот маньчжурская аралия, прозванная на родине «чортовым деревом», — ее темная кора густо усыпана острыми шипами. Орех маньчжурский, а рядом его неизменный спутник — клен с красноватой листвой: клен растет быстрее ореха и в первые годы защищает чувствительного соседа-саженца от ветра, холода и прочих невзгод.
Среди берез и ясеней растут китайский лимонник, белая шелковица, японская айва и таежная яблоня. Весной яблоня покрывается множеством крупных яркобелых цветов, и кажется, это не дерево, а огромный белый шар.
В рабочем журнале дендрария записаны названия республик, областей, городов, питомников, ботанических садов, откуда прибыли деревья. В парке собрано триста пятьдесят пород редких растений. Научные работники ведут наблюдения за движением соков, набуханием почек, цветением деревьев, вырабатывая условия, при которых эти растения уживутся на московской земле.
Из дендрария самые стойкие деревья и кустарники переселятся на московские бульвары, в скверы, сады.
Не похожи друг на друга и городские парки.
Измайловский парк — словно участок стародавнего густого бора, когда-то окружавшего Москву: могучие замшелые сосны, трава по пояс, осенью пахнет грибами и прелым листом.
Это действительно уголок древнего леса, переживший войны, пожары и купецкое хозяйничанье.
В XVII веке тут стояла загородная царская усадьба. Лес был охотничьим заповедником. Он так и назывался — «Измайловский зверинец». В нем водились кабаны, волки, олени, даже медведи. Наедут царь, бояре, и в Измайлове трубит охотничий рог, своры собак гонят дикого зверя. Среди сосен мелькают зеленые кафтаны сокольничьих, на рукавицах сидят хищные кречеты, позванивая бубенчиками, под бархатным клобучком, шитым золотом и разноцветными шелками. Молодой Петр построил в Измайлове «фортецию» и осаждал ее по всем правилам военного искусства.
Не многие города Европы и Америки располагают такими участками нетронутой природы. Измайловский парк простирается на тысячу сто восемьдесят гектаров.
Измайловский парк известен не только размерами, естественным лесным пейзажем, густой шапкой старых сосен. В парке работает крупнейший в Москве комбинат декоративного садоводства: его оранжереи — цехи под стеклянными крышами, соединенные таким же стеклянным стометровым коридором, — разместились на ста тысячах квадратных метров.
Об этой фабрике цветов интересно рассказывает писатель Валентин Катаев, побывавший в ней перед первомайским праздником:
«Влажный, теплый оранжерейный воздух охватывает сразу, как только переступаешь порог первого цеха — цеха гортензий. Зеленые, голубые, белые шары цветущих растений, выставленных вдоль широкого коридора, тянутся бесконечно. В этом роскошном однообразии есть что-то необыкновенно внушительное.
Вот цех роз, хризантем и сирени. Хризантем и сирени нет, не их сезон. Зато буйствуют розы. В особенности много так называемых полиантовых роз — новинка для Москвы. На длинных побегах целые кисти мелких изящных цветов, таких красных, как будто их кто-то обидел.
Целую оранжерею занимают белые лилии «регале». Карликовый лес диковинных деревьев с симметрично расположенными узкими листьями и длинными гранеными коробочками повисших бутонов. Вот-вот бутоны раскроются.. .
На длинных стеллажах, как войска в боевых порядках, выстроились роты, полки, дивизии цветистых цинерарий, глазастых примул, стоят с поднятыми саблями эскадроны еще не распустившихся гладиолусов. Часть стеллажей занята крошечными горшочками с молодыми цикламенами. Это еще малютки. Каждый из них состоит из одного-двух круглых, жирных листиков. Они расцветут лишь к декабрю, к новому году. Для того чтобы их вырастить из семян, нужно восемнадцать месяцев.
Хлопотливые малютки...
А вот заросли обыкновенных ремонтантных роз. У них тоненькие длинные стебли и тугие острые бутоны — красные, шафранно-желтые, белые. Их красота еще только угадывается. Но не сегодня-завтра они развернутся и вспыхнут...
От обилия цветов и зелени устают глаза. Мы выходим из цехов и направляемся на участки открытого грунта. Они расположены на том самом острове, где происходили маневры и примерные баталии петровских потешных полков. Сейчас на валу растет сирень, а на многочисленных грядках снова начинается цветочная статистика: в открытом грунте выращиваются двести тысяч штук рассады анютиных глазок, они зацветут в мае; тринадцать тысяч кустов пионов; шестьдесят тысяч флоксов; целая плантация тюльпанов». В Измайлове не только выращиваются цветы — здесь проводится большая научная работа.
Ученые-цветоводы добиваются ускорения цветения раста--ний: пусть даже в зимние дни в домах, школах, клубах Москвы распускаются живые цветы.
В теплицах устанавливается «режим большого дня»: трехсотваттные лампы с отражателями и плафонами из молочно-белого стекла включаются в сумерки и выключаются глубокой ночью. На свету бутоны набухают и распускаются раньше обычного. Скажем, цинерарии в полном цвету появляются в декабре, тогда как в обычных оранжереях у них в это время только намечаются бутоны.
Эта работа требует каждодневных наблюдений, длительных опытов, специальной аппаратуры. Температура листьев измеряется особым прибором «термистором», фиксирующим изменения до сотых долей градуса. «Люксометр» определяет степень освещенности теплицы: ночью она должна быть точно такая, как и днем, при естественном свете.
На контрольном участке ежегодно испытываются около восьмисот сортов цветов, создаются новые улучшенные виды. К примеру, еще недавно цикламен был невзрачным растением с маленькими цветами скромной окраски. Теперь на кусте выведенного в Измайлове цикламена сто двадцать цветков, и каждый из них из двадцати лепестков.
Ежедневно фабрика отправляет грузовики, заставленные разами, лилиями, тюльпанами, гортензиями. Только к майским праздникам городские оранжереи приготовляют двадцать миллионов штук цветочной рассады...
Иное прошлое, иной облик у Центрального парка имени Горького.
Он сравнительно молод — его история начинается с 1923 года, когда на месте городской свалки у Крымского моста была организована первая Сельскохозяйственная-выставка, высажены первые деревья, разбиты первые клумбы. С тех пор из года в год расширялся парк, включая в себя зеленый массив Нескучного сада и Ленинских гор. Сейчас парк широко раскинулся вдоль правого берега Москвы-реки от Садового кольца до нового здания университета.
Разнообразен ландшафт Центрального парка.
Регулярная часть у главного входа — цветники, аллеи, фонтаны, выставочные павильоны, кинотеатр, эстрада, аттракционы, площадки для игр и спорта. Отсюда прямая центральная аллея ведет к набережной, где у пологого гранитного схода — лодочная станция и где на каменных трибунах у парапетов набережной в дни спортивных соревнований гребцов собираются тысячи москвичей. Чуть поодаль — открытый Зеленый театр со зрительным «залом», затененным ширококронными деревьями. А дальше обширная прогулочная часть парка свободно трассированные дорожки, овраги с журчащими ручьями, крутизна речных берегов, высокая трава и прохлада даже в летний полдень.
В Центральном парке обычно проходят многолюдные гулянья, шумные карнавалы, выставки, лекции, доклады.
В летние вечера над парком рвутся ракеты и рассыпаются разноцветными звездами. Вертится «чортово колесо». Не умолкает смех в комнате кривых зеркал. Бесшумно скользят лодки в круглом пруду. В библиотеке заняты все столики. В Зеленом театре на открытой сцене, где вокруг старые липы, а над головой звезды, двенадцать тысяч человек слушают концерт русской песни.
Оживленно здесь и зимой, особенно в школьные каникулы, когда парк полон ребят. Кружатся карусели, по льду Аллеи ландышей мчатся конькобежцы, веселится неугомонный Петрушка, и стоит громадная елка, до поры темная, запорошенная снегом.
Ребят встречают звери: переваливаясь с ноги на ногу, здоровается с ними лохматый бурый медведь, пушистые серые зайчата преподносят гостям красные шапочки. Появляется дед Мороз — седобородый, в длинной шубе, расшитых валенках, красных рукавицах. Он подает знак, и елка загорается огнями. Вокруг нее танцует детвора, а с ними и дед Мороз, держа на руках шестилетнюю девчушку, и то замирает, то снова вспыхивает новогодняя песня.
Среди бульваров первое место, бесспорно, принадлежит Бульварному кольцу. Его зеленая лента длиною в шесть километров огибает городской центр, и у каждого звена свои сочные краски.
Чистопрудный бульвар. Берега глубокого водоема выложены дерном и белым камнем. Посреди пруда бьет фонтан; десятки лодок бороздят воду.
Вдоль дорожек вначале нерешительно, а за последние годы уже несколько смелее появляется до сих пор неизвестная на московских бульварах новая флора: рядом с кленом, ясенем, тополем растут задумчивая рябина, каштаны, молодые ели, березы. С ранней весны до глубокой осени здесь не прекращается цветение. Начинают тюльпаны и виола. Их сменяют пышные пионы, уступая место табаку, флоксам, парковым розам. Посреди этого многоцветного ковра на мраморном постаменте стоит скульптура пионера. Высоко подняв горн, он словно сзывает сюда своих товарищей.
Иной вид у соседнего Сретенского бульвара. Круто спускается он к низине Трубной площади, и первое, что бросается в глаза, — цветы. Сто тысяч цветов ежегодно высаживается на этом, пожалуй, самом коротком из всех московских бульваров. Двумя полосами тянутся вдоль него посадки пахучего аллисума, обрамленные красочным бортиком из керамических плит.
Занимая центральную часть Пушкинской площади и входя в кольцо бульваров, расположился один из самых молодых московских скверов.
У входа в него со стороны улицы Горького стоит памятник великому поэту. Бордюр тёмнокрасного гранита и живая изгородь боярышника опоясывают сквер. Цветочные клумбы. Каменные лестницы. Вазы. И фонтан — один из самых больших фонтанов Москвы.
Об этом фонтане стоит рассказать.
Сотнями струй бьет он из центра гранитного бассейна, такого глубокого, что рабочие, очищая его донные решетки, надевают водолазные костюмы.
По вечерам струи загораются то зеленым, то красным, то желтым светом, отбрасывая разноцветные блики на водную поверхность бассейна, на листву деревьев. И никто не замечает маленькой двери в каменной чаше, ведущей в машинное отделение фонтана.
В просторном подземном помещении — компрессоры, вентиляторы, сильные электрические лампы с отражателями и цветным и стеклами.
Помещение заперто. Управляющий фонтанным хозяйством сидит в одном из домов на площади. Он включает моторы — и над чашей взмывает водяной каскад; он включает рубильник — и через каждые тридцать секунд струи меняют окраску.
По ту сторону улицы Горького уходит вдаль старейший в городе Тверской бульвар. Ему полтораста лет — на нем кое-где еще сохранились дубы и липы, под которыми гуляли Пушкин, Лермонтов, Гоголь.
Гладкая площадка, выложенная цветными бетонными плитами, открывает вход на бульвар. Бульвар замыкается у Никитских ворот памятником К. А. Тимирязеву. На сером пьедестале высечена тимирязевская «кривая физиологии растений» и краткая надпись: «Борцу и мыслителю». Перед памятником садоводы «выписали» причудливые рисунки из редких декоративных растений.
Этот самый людный и самый тенистый московский бульвар за последние годы заметно меняет свой привычный вид.
Тополевый заслон отгородил его аллеи от городского шума там, где бульвар вливается в улицу Горького. Высажены лиственницы, переселившиеся сюда из Подмосковья. Сменены скамьи, появились удобные решетчатые диваны четырехметровой длины.
Скоро вдоль всего бульвара высадят живые изгороди боярышника. На детских площадках весной распустятся сибирские яблони. Свыше полутора тысяч роз — вьющихся, штамбовых, полиантовых -- протянутся вдоль аллей. Центр бульвара украсит огромная клумба цветов-многолетников.
Так разнообразны звенья Бульварного кольца, взявшего у камня и сутолоки центральных улиц двадцать гектаров для тени, зелени и цветов.
Не похожи друг на друга и московские скверы.
Площадь Свердлова. Ее два сквера, разделенные мостовой, композиционно едины: четкие прямоугольные контуры, диагональные дорожки, и в каждом — фигурный фонтан.
Больше чем на каком-либо другом сквере, здесь достигнуто продуманное сочетание деревьев: яблони с шарообразными кронами, кусты сирени и жасмина, высаженные по периметру многолетние липы и двухъярусная живая изгородь из золотистой смородины.
Парадные, как и должно быть центральным скверам, расположенные на одной оси со зданием Большого театра, они подчеркивают его главенствующее положение на площади.
А вот совсем иной сквер. Когда-то тут была недоброй памяти «Антропова яма» — грязная лужа, куда зимой свозили снег с мостовых, и соседняя фабричка считала ее своим мусорным двором.
Пруд опустили, спланировали береговые откосы, наполнили чистой водой, вокруг посадили деревья, кустарники, цветы. И пусть нет на молодом сквере полированного гранита, редких декоративных растений, фонтанов, пусть здесь простая, обычная, уже примелькавшаяся липа, желтая акация и немудрящая цветочная клумба. Но и тут привольно ребятам.
С первых теплых дней на берегу пруда неизменно рассаживаются маленькие рыболовы, изредка вытаскивая какую-то невообразимую мелочь или самодельными сачками добывая для своих аквариумов дафний и циклопов. Летними вечерами на скамейках отдыхают пожилые люди. Иногда кому-то из них не терпится и, вспомнив молодость, он спускается к пруду, чтобы подсечь пескаря.
Такие же уголки тишины, совсем уж неожиданные, —- два сквера на Кузнецком мосту, в самой, пожалуй, тесной части Москвы.
Эдин из скверов вырос на фундаменте снесенного ветхого пассажа. Его прямоугольный цветник отгораживают от улиц два ряда деревьев и заросль кустарника. Второй сквер, наискосок, возник на месте разобранных старых домов. Сидишь в этих скверах и забываешь, что кругом многолюдные универсальные магазины и рядом переполненный автомобилями городской перекресток.
И еще упомянем один сквер — на Болотной площади.
Столетиями это место против Кремля, за рекой, так и называлось — Болото. Весенние паводки часто заливали его, и все лето оно дышало сыростью и плесенью.
Эту городскую топь правители России превратили в место публичных казней. Здесь казнили участников антифеодального восстания 1771 года — «Чумного бунта». На болоте четвертовали Емельяна Ивановича Пугачева. Тут горели на кострах преданные сожжению императрицей Екатериной восемнадцать тысяч «крамольных» книг, напечатанных в типографии Новикова, брошенного в казематы Шлиссельбургской крепости.
Потом Болото заселилось лабазами и лавками. Вокруг лабазов валялись груды гниющих овощей, стояли непросыхающие лужи.
И новые хозяева Москвы взялись за Болото не сразу — не доходили руки. Когда сухо — здесь играли самодеятельные футбольные команды; по Болоту проторили тропки рабочие «Красного факела» и «Красного Октября».
Вот этим-то рабочим и пришла первым мысль — к 800-летнему юбилею Москвы превратить Болото в зеленый сад. Бригадами, целыми коллективами шла сюда с лопатами и кирками молодежь Ленинского района.
Много было вложено труда. Приходилось ломом, а то и отбойным молотком выкорчевывать из земли камни лабазных подвалов, просеивать засоренную землю для посадки деревьев. Семьдесят тысяч человеко-дней отдали молодые рабочие строительству сквера. И не стало старого Болота.
От каменной чаши фонтана, от огромной клумбы разбегаются аккуратно расчерченные дорожки. Зеленеет трава газонов. Осенью желтыми листьями горят клены. Вдоль гранитной ограды тесно прижались друг к другу яблоневые ветви.
В кабинете главного инженера управления озеленения Москвы висит карта. На ней густой штриховкой отмечены десятки участков в Московской, Тульской, Смоленской, Горьковской областях. Это леса, откуда везут деревья в столицу.
Один из заштрихованных участков лежит в восьмидесяти километрах от Москвы, на берегу заросшей осокой реки Лопасни. Сюда в осеннюю пору на маленькие полустанки Луч и Шарапова охота обычно съезжаются любители-грибники. Они бродят по густому лопасненскому ельнику и встречают лесовода. Рукояткой садового ножа он выстукивает, выслушивает ствол: нет ли под корой больной древесины? По нескольку раз проводит лесовод этот «медицинский осмотр», срезает поврежденную кору, дезинфицирует «раны». И только удостоверившись, что дерево здорово, долговечно, красиво, ставит на нем цветную пометку, означающую: «Годно для Москвы».
Переселение в столицу взрослых деревьев началось в октябре 1947 года, когда у гостиницы «Москва» посадили первые многолетние липы. В ту осень октябрь выдался ветреным, холодным, временами выпадал снег, по вечерам подмораживало. Садоводы волновались: выживут ли? Весной все липы зазеленели, словно всегда росли здесь, в Охотном ряду.
С тех пор каждую весну и осень, — а в последнее время круглый год, — идет великое перемещение деревьев. Иногда в Москву переезжают целые липовые рощи. На колоннах грузовиков едут полувековые деревья, и кажется, они «обуты» в огромные деревянные ящики — это вместе с деревьями, окружая корни, едет их родная почва.
На улицах переселенцев встречают подъемные краны. Они осторожно устанавливают деревья в приготовленные котлованы, куда заранее засыпана компостная земля, богатая питательными веществами.
За саженцами тридцати-сорокалетнего и более почтенного возраста ведется заботливый уход. Еще до пересадки обломанные концы тонких корней смазываются особым веществом, чтобы сохранить их жизнедеятельность. Летом деревья регулярно поливаются: подъезжает цистерна, и по шлангу течет вода на-землю, окружающую ствол. Время от времени рыхлят эту землю и тут же покрывают ее чугунными решетками, чтобы прохожие не затоптали ее, не нарушили нормального питания дерева. В конце лета на деревьях появляются парусиновые кольца. Это ловчие пояски: сюда прячутся на зимовку насекомые—вредители зелени. К зиме садовники снимают эти пояски вместе с насекомыми.
Теперь можно уверенно сказать: лесные жители освоились в городе. Только за 1951 — 1954 годы вдоль тротуаров выстроились миллион двести тридцать пять тысяч деревьев; они украсили своей зеленью свыше двухсот улиц и площадей, и только некоторые — их буквально единицы — пришлось заменить новыми. За те же годы в столице посажено почти семь миллионов кустов.
Зелень, правда еще очень нерешительно, проникает и во внутренние дворы зданий. Впереди идут московские школы — почти все они обзавелись зелеными участками, где уже плодоносят яблоневые, вишневые, грушевые деревья, кусты смородины, крыжовника, малины. Каждое дерево, каждЪ1и~~куст~ имеет своих шефов, которые не только посадили их, но и продолжают ухаживать за ними. И пусть молодежь, закончив школу, выберет себе специальность, далекую от ботаники, — любовь к садоводству, знания и практический опыт, приобретенные в ученической «зеленой лаборатории», не пропадут. Вчерашние садоводы-школьники заложат сады там, где будут жить и работать.
Смело шагнула зелень в заводские дворы. На территории многих заводов рассажены густые аллеи, разбиты газоны. Нередко и в цехах встретишь кадки с декоративными растениями, насыпные клумбы или просто цветы в горшках.
Особенно богат зеленый убор завода «Калибр». Дорога, обставленная тополями, подводит к ограде, за которой разросся парк. Здесь высажены тысячи деревьев, десятки тысяч кустов. Стены заводских корпусов до самой крыши увиты диким виноградом.
Как появилась зелень у цехов? Что это: добрая инициатива дирекции, естественное желание украсить свой завод?
Не только это.
Взять тот же «Калибр». Он имеет дело с изделиями микронной точности. Эта точность требует в цехах ровной температуры, колеблющейся в пределах семнадцати-двадцати градусов. Густая зелень, плотно окружающая заводские корпуса, помогает в жаркие дни поддерживать в них нужную температуру. «Наш зеленый заслон работает на план», — говорят рабочие.
Но и это не все. Мастера «Калибра» — представители нового рабочего класса, которому нужны не только технические профессиональные знания, — ему свойствен высокий художественный вкус. Цветы развивают эстетические потребности. Вкусы индивидуальны, но ведь и цветов много. И смотришь: у одного цехового окна растет сирень, у другого — флоксы, у третьего — какие-то редкостные цветы, именно те, что по душе мастеру, работающему у этого окна.
Рабочие не одиноки в своей инициативе — над зеленым хозяйством «Калибра» шефствуют ученые-растениеводы, а заводской народ называет это хозяйство своим «зеленым цехом».
Как же суммарно выглядят работы, проведенные в советское время по озеленению столицы?
В 1913 году площадь зеленых насаждений в городской черте, включая недоступные народу сады и парки частных владельцев, не превышала восьмисот гектаров. Зелень нашей Москвы, исключая загородный лесопарковый пояс, занимает около шести тысяч гектаров. Помимо парков, в городе сорок бульваров, около двухсот пятидесяти общественных садов и скверов и много внутриквартальных зеленых уголков.
Внушительный итог.
Однако Москва велика, и в ней все еще мало зелени. На иной улице нет ни одного дерева. Тысячи дворов не обзавелись даже кустиком, даже цветочной грядкой.
Практика показала, что посадка очень молодых деревьев, с тонким, неокрепшим стволом почти безрезультатна, половина, а то и все деревца гибнут от тех или иных причин. Во дворах не хватает общественного и административного глаза, — ведь не все мальчики состоят в обществе друзей зеленых насаждений.
Плохо еще охраняются леса Подмосковного пояса. Не перевелись еще эгоисты-дачники, которые по-кулацки, правдами и неправдами сводят столетнего лесного богатыря, чтобы поставить именно на этом месте какой-нибудь сарай. Есть еще нерадивые лесники, забывающие о своих государственных обязанностях.
Срубить без крайней на то нужды хотя бы одно живое дерево — преступление перед всем городом, перед обществом.
Существенный недостаток «зеленой архитектуры» столицы — ее однообразие: липа, клен, тополь, реже сирень, еще реже боярышник. Где же то богатство флоры, которым так славна среднерусская полоса? Где представители растительного мира Украины, Дальнего Востока, Кавказа, которые, несомненно, могли бы привиться в Москве?
Однообразие зеленого убора, все еще скромная по своим размерам посадка цветов-многолетников приводит к тому, что некоторые бульвары и скверы слишком поздно начинают зеленеть и расцветать весной. Лишь короткие месяцы в году стоят они в своей пышной красе. Когда же первые морозы снимут листву с деревьев, всю зиму бульвары остаются голыми, неуютными: до последнего времени в городе почти не было хвойных насаждений.
Со временем все это останется в прошлом: Москва серьезно занялась своим зеленым нарядом.
В работу включились сотрудники Главного ботанического сада Академии наук СССР, Всесоюзного научно-исследовательского института лесного хозяйства, Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Крепнет содружество строителей с ботаниками, садоводами, почвоведами.
Ученые уже создали новые красивые декоративные растения для Москвы. Среди них интересные гибридные формы сирени, жасмина, оригинальный вид северного пирамидального тополя, плакучая ива.
На столичные аэродромы, на московские вокзалы приходит бережно укрытый соломенными матами нежный груз из хозяйств Московского Совета на Северном Кавказе, у Красного маяка в Сухуми, в Ахали-Афони, на Зеленом мысу близ Батуми. Юг шлет Москве не только охапки срезанных цветов — в посылках вечнозеленые туи, лавровишни, буксусы, юкки для садов и скверов, килограммы семян для цветочных клумб.
Кое-что из присланного уже прочно заняло свое место. Скажем, сухумские яркокрасные канны украсили подходы к университетскому зданию на Ленинских горах, индийские азалии из Батуми — сквер на площади Свердлова.
Все ярче, разнообразнее, многоцветней становится растительный наряд Москвы, все шире разрастается ее городской сад.
Московскому саду цвести и цвести.
