Новый год не принес передышки рабочим. Было совершенно очевидно, что правительство не отступит ни на шаг от своих замыслов; предприниматели, собрав свои силы и убедившись, что за их спиной вся мощь государственной машины, перешли в наступление на жизненный уровень рабочих. Наступление велось не только на горняков: машиностроителей вынудили работать большее количество часов за ту же плату (что было равносильно снижению заработной платы), а железнодорожников пытались заставить согласиться на прямое снижение их заработной платы. Какие бы шаги ни предпринимали хозяева, они всегда ссылались на заявление Болдуина, что рабочим придется согласиться на снижение заработной платы, чтобы промышленность имела возможность стать на ноги. Это было достаточным оправданием любых действий предпринимателей.
Между тем Генеральный совет Конгресса тред-юнионов все еще не был готов к тому, чтобы дать отпор наступлению предпринимателей, и не провел «контрподготовки», весьма необходимой, если учесть воинственность правительства. В течение января и февраля Федерация горняков, сознавая, что затягивание событий невыгодно горнякам, побуждала Промышленный комитет Конгресса тред-юнионов предпринять какие-нибудь решительные действия. Наконец, после долгих разглагольствований, в конце февраля комитет согласился направить всем входящим в Конгресс профсоюзам циркуляр, в котором подтверждалось, что прежнюю политику следует считать правильной. «Позиция профсоюзного движения, - говорилось в циркуляре, - была четко изложена в июле прошлого года, а именно: профсоюзы твердо решили дать организованный отпор всем попыткам вновь понизить жизненный уровень горняков. Они решили не допустить снижения заработной платы, удлинения рабочего дня и нарушения принципа общенациональных соглашений. Профсоюзное движение считает такую позицию правильной и сегодня». Конечно, того, что говорилось в циркуляре, было недостаточно, но, во всяком случае, мысль, высказанная в нем, не допускала никаких кривотолков. Конгресс тред-юнионов заявил, что считает программу горняков правильной, и подтвердил (что особенно важно отметить в связи со всеми дальнейшими событиями) «недопустимость снижения заработной платы». На этом необходимо остановиться потому, что по мере приближения всеобщей стачки и даже после ее начала трусливые лидеры Генерального совета, всячески пытаясь оправдаться и ища козла отпущения, ухватились за спорный вопрос о заработной плате, чтобы как-то объяснить свою нерешительность и даже свое дальнейшее предательство.
10 марта появился отчет комиссии Сэмюэля. Мы бы очень упростили вопрос, если бы сказали, что правительственная комиссия потерпела полный крах или что ее работа была сплошной мистификацией. Когда самонадеянные и напыщенные члены этой комиссии представили свой отчет, то выяснилось, что не напрасны были все сомнения и страхи горняков, все их недоверие к деятельности этой комиссии, так как, хотя в своем отчете мудрейшая комиссия и использовала все тонкости юридического крючкотворства и составила его подозрительно многословно, по существу, все сводилось к одной безжалостной рекомендации: заработная плата должна быть снижена. С чрезвычайной торжественностью в отчете говорилось: «Угольная промышленность, которая более столетия была оплотом экономической мощи страны, переживает тяжелые времена. Такое изменение обстоятельств вызвано серьезными экономическими факторами. ..» Какая великая мысль: ценный вклад в политическую экономию! Но предложение о национализации шахт, которое, как было известно комиссии, горняки считали основой своих предложений, она безапелляционно отвергла, отделавшись пустой фразой: «Мы не убеждены, что предложенный нам план реален и что он явно выгоден для общества. Мы считаем, что в нем таится серьезная опасность для экономики, а преимуществ, которые он мог бы дать, можно легко добиться другими путями». Так было отвергнуто предложение о национализации шахт. Однако комиссия рекомендовала провести национализацию угля: «Нужно исправить ошибку, допущенную когда-то, и не разрешать, чтобы уголь попадал в частные руки. Уголь должен принадлежать государству...» В этом не было ничего революционного или нового: такое же предложение было сделано комиссией Сэнки семью годами раньше, но оно не было воплощено в жизнь. Комиссия Сэмюэля прекрасно понимала, что и впредь по этому предложению ничего не будет сделано. Комиссия совершенно правильно указала, что национализация шахт «невыгодна», но «невыгодна» она была не для горняков, а для лиц, чьи интересы эта комиссия защищала; также правильно и то, что в ней «таится серьезная опасность», - опасность для капиталистов.
Комиссия разделила свои рекомендации на две части. В первую часть попали так называемые реорганизационные вопросы, разрешение которых было рассчитано на долгий период времени. И вот на них-то комиссия и направила всю свою конструктивную энергию, хотя, правда, даже и здесь не было ничего особенно нового. Комиссия предлагала объединить мелкие копи для повышения эффективности; расширить связь между копями и другими смежными отраслями промышленности, такими, как добыча газа, электричества, нефти, производство химикалий, чугуна и кокса. Никаких рекомендаций о передаче копей в собственность государству не делалось, и это заставляло предполагать, что комиссия рекомендует создать частные промышленные картели. Комиссия предлагала рассмотреть весь вопрос об угольной промышленности с более научной точки зрения; она считала необходимым, чтобы государство оказывало помощь в проведении научных исследований в этой области, и предлагала пересмотреть всю систему распределения угля. Комиссия рекомендовала также в каком-то отдаленном будущем установить продолжительность рабочего дня в семь с половиной часов, создать на шахтах совместные комитеты предпринимателей и рабочих, выдавать премии за увеличение добычи, сделать рабочих участниками в прибылях. Комиссия сделала еще один благородный жест, заявив: «Мы считаем, что, когда в промышленности снова начнется процветание, необходимо будет предоставить горнякам право на ежегодный оплаченный отпуск». Все это было лишь подслащиванием пилюли, так как в отношении разрешения «задач ближайшего времени» предложения комиссии сводились к недвусмысленному заявлению: «По истечении срока соглашения (то есть 30 апреля) выдача субсидии должна быть прекращена, и в дальнейшем к ней никогда не следует больше прибегать».
Затем отчет выносил убийственный приговор: снижение заработной платы должно быть проведено. В отчете указывалось, что это «необходимо» осуществить в интересах промышленности. Комиссия сообщала, что в последнем квартале 1925 года, если не считать субсидии, 73 процента угля добывалось в убыток. Следовательно, стоимость добычи должна быть понижена; этого можно добиться, утверждала комиссия, только единственным способом - снижением заработной платы. В отчете комиссии был также пункт, гласивший, что если горняки предпочитают удлинить свой рабочий день, с тем чтобы в какой-то мере сократить снижение заработной платы, «парламент, бесспорно, не откажется санкционировать это». Таков был великодушный тон, присущий комиссии Сэмюэля. Яд подслащивался на каждом шагу, но, тем не менее, сила его действия от этого не уменьшалась. В отчете даже говорилось о том, что комиссией предусматриваются мероприятия, которые в некоторых местах лишат шахтовладельцев «нормальных прибылей», а в большинстве районов оставят их совсем без прибылей. Но с расширением торговли и поднятием цен прибыли шахтовладельцев должны были возрасти, в противном случае предпринимателям пришлось бы добиваться этого путем увеличения производительности копей. Это был заколдованный круг, так как для увеличения «производительности» шахтовладельцы заставляли горняков работать свыше всяких человеческих сил.
Интересно было бы здесь провести параллель с выводами комиссии Сэнки в 1919 году, которые, после того как Ллойд Джордж положил их под сукно, так никогда и не увидели света. В этих выводах было сказано: «Современная система владения копями и работы в угольной промышленности не выдерживает никакой критики; эта система должна быть заменена какой-нибудь другой: необходимо или провести национализацию, или найти какой-либо другой способ унификации, осуществляемый либо путем закупок угля государством и совместным контролем, либо только совместным контролем». Можно ли в таком случае сказать, что комиссия Сэмюэля больше способствовала разрешению спорного вопроса, чем комиссия Сэнки? Никак нельзя. В большинстве случаев правительственная комиссия, возглавляемая Гербертом Сэмюэлем, проявила себя менее способной к анализу событий, чем комиссия Сэнки, и ее рекомендации, бесспорно, менее прогрессивны. Комиссия Сэмюэля объявила: «Угольная промышленность стоит перед катастрофой», - но она не занялась обсуждением внешней политики правительства в отношении экспортной торговли. Она не осмелилась критиковать факт прекращения торговли с Россией (главным потребителем британского угля и продуктов, получаемых из угля); она не осмелилась также критиковать тот факт, что Германия, финансируемая по плану Дауэса, выплачивала свои репарации союзникам углем. Все эти жизненно важные вопросы комиссия обошла молчанием, случайно ли?
Чтобы понять, что означало для 1112 тысяч горняков снижение заработной платы, необходимо ознакомиться с финансовым положением, в котором они находились в то время. Средний дневной заработок горняка колебался от 8 шиллингов 5 пенсов до 10 шиллингов 4 пенсов. Если считать с июля 1914 года, то заработная плата повысилась примерно на 50-60 процентов, в то время как официальный индекс стоимости жизни был на 75 процентов выше уровня 1914 года. Секретарь Федерации горняков Артур Дж. Кук в марте 1926 года в своей статье в «Лейбор мансли» писал, что «средний реальный заработок горняка не превышает 48 шиллингов 6 пенсов в неделю». Отметим, что такая заработная плата выплачивалась рабочему, являвшемуся, выражаясь словами отчета комиссии Сэмюэля, «производственной единицей» в той промышленности, которая на протяжении более ста лет была «основой экономической мощи страны». Не может служить оправданием снижению заработной платы горняков и тот факт, что, как отмечала комиссия, заработная плата рабочих некоторых других категорий еще ниже, чем у них.
Однако, с другой стороны, шахтовладельцы кричали о своей бедности. Они утверждали, что угольная промышленность неприбыльна и что себе в убыток они затрачивают на нее значительную часть своих капиталов. Проанализируем это утверждение. Прежде всего надо отметить, что люди, владевшие угольной промышленностью (люди, подобные самому Болдуину), были также связаны с рядом других отраслей промышленности, тех отраслей, которые или сами потребляли большое количество угля, или были связаны с потребляющими отраслями. Поэтому даже приводимые ниже цифры, показывающие прибыли, полученные в самой угольной промышленности, не дают точного представления о том, какой же процент получали предприниматели на свой капитал. Помимо того, что угольная промышленность должна была обеспечить прибыли шахтовладельцам, она должна была также выплачивать огромные суммы в качестве арендной платы землевладельцам за разработку недр и за право проезда по земле, лежащей на пути к шахтам; по всей Великобритании эти суммы составляли приблизительно 6 миллионов фунтов стерлингов ежегодно. Среди лиц, получавших арендную плату за разработку недр, были и такие люди, как маркиз Бют, получавший после войны больше шести лет подряд в среднем по 115772 фунта стерлингов прибыли в год. Наибольшую прибыль получали религиозные организации - в среднем 370 тысяч фунтов стерлингов в год. Были и другие: герцог Гамияьтонский получал 113793 фунта стерлингов; лорд Тредгар - 83 827 фунтов стерлингов; герцог Нортумберлендский - 82 450 фунтов стерлингов. Таким образом, когда члены комиссии Сэмюэля говорили об ужасном положении в промышленности и рекомендовали принять решительные меры, которые должны были на долгий период снизить жизненный уровень горняков, они не учли некоторых основных, важнейших аспектов финансового положения угольной промышленности.
В таком же положении находятся и многие другие твердыни капитализма. Как только вы начинаете распутывать узел, сейчас же становится очевидным, что помочь могут только коренные изменения. Наглядным примером правильности этого положения явилась, в 1923 году угольная промышленность; никакая другая отрасль промышленности не нуждалась так сильно в коренном изменении социальных условий, а не в простых реформах. Несмотря на это, почти никто из участников рабочего движения не ожидал от комиссии Сэмюэля предложений об изменении социальных условий, и меньше всего ожидали этого горняки. И все же Генеральный совет Конгресса тред-юнионов все время твердил, что профессиональное движение не должно прибегать ни к каким «провокационным» мерам, пока не будут получены выводы комиссии Сэмюэля. Лидеры Конгресса профсоюзов ожидали их с показным благоговением. Позднее, несмотря на непримиримые позиции, занятые комиссией, настаивавшей на понижении жизненного уровня рабочих, руководство Генерального совета ссылалось на отчет комиссии, чтобы оправдать свою неподготовленность и свое, по существу, предательское поведение по отношению к горнякам. Отзыв Рамзея Макдональда об отчете комиссии типичен для настроений, царивших среди руководства лейбористской партии и Конгресса тред-юнионов. Он называл этот отчет «крупной вехой в истории политической мысли...» и говорил: «...звезды в своем движении борются за нас». Пусть это не удивит читателя, знакомого со следующим заявлением, сделанным лидером лейбористской партии Макдональдом в палате общин за двенадцать месяцев перед этим: «Страну не могло постичь большее несчастье, чем то, что появившийся крупный блок профсоюзов, с одной стороны, и капитал - с другой, ведут между собой в промышленности войну, равносильную самоубийству».
Вся деятельность комиссии Сэмюэля интересовала правительство лишь с одной точки зрения. Правительство, оценивая отчет комиссии Сэмюэля, считало существенным в нем лишь следующее предложение: горняки должны согласиться на снижение заработной платы. Это было все, чего добивался Болдуин. Горняки говорили: «Если отчет комиссии и привел к каким-нибудь результатам, так только к тем, что дал правительству и шахтовладельцам нужный им повод для вачала наступления на заработную плату горняков». Пэйдж Арнот еще резче отозвался о всем происходившем в своей книге «Всеобщая стачка». Он писал: «Составители отчета стремились расколоть рабочее движение, убедить тех, кто хотел быть убежденным, и тех, кто не очень этого хотел, в том, что горняки должны примириться со снижением заработной платы. Составители отчета доказывали также, что другие профсоюзы не должны повторять те действия, к каким они прибегли в июле прошлого года. Комиссии удалось ослабить своим отчетом боевой дух профсоюзов. И если бы новые предложения шахтовладельцев, сделанные в конце марта, не вызвали изменения стратегии, то глава из истории угольной промышленности, посвященная 1926 году, заканчивалась бы согласием профсоюзов с выводами отчета правительственной комиссии и отказом поддержать горняков в их борьбе против снижения заработной платы».
В Промышленный комитет Конгресса тред-юнионов, созданный для разбора июльского конфликта 1925 года, теперь входили: Артур (позже - сэр) Пью, председатель; Дж. Бромлей, член парламента; А. Хейдей, член парламента; Джордж Хикс; А. Б. Сузило; Дж. X. Томас, член парламента; Бен Тиллет; А. Дж. Уолкден и Уолтер М. Ситрин (позже - лорд), исполняющий обязанности секретаря. Этот комитет собрался через день после опубликования отчета комиссии Сэмюэля, но, по договоренности с горняками, постановил не высказывать своего окончательного мнения, пока не будет полностью изучен точный смысл отчета. На следующий день 12 марта, Федерация горняков созвала специальную конференцию, которая совершенно определенно высказалась против принятия выводов комиссии. Однако конференция не вынесла такого постановления и приняла решение выждать, пока делегаты на месте не выяснят мнения горняков; делегаты должны были сообщить о настроениях горняков на конференции делегатов 9 апреля.
Но до того как можно было созвать эту конференцию, горняки дали ясно понять, что они прежде всего стремятся получить окончательное решение Конгресса тред-юнионов. Больше уже нельзя было отделываться пустыми обобщениями и бессмысленными банальностями. Что собирается делать Генеральный совет? - спрашивала Федерация горняков. Правительство настаивало, конечно, на том, чтобы горняки согласились с выводами комиссии Сэмюэля; вместе с шахтовладельцами оно пыталось убедить горняков в необходимости немедленного снижения заработной платы, утверждая, что в дальнейшем это принесет свои плоды. Некоторые из наиболее малодушных членов Генерального совета уже проявляли признаки беспокойства. Играя на былой розни между ними самими и лидерами горняков, они конфиденциально советовали, чтобы Федерация «отступила в полном боевом порядке». Но какой здравомыслящий человек мог представить себе, что какой-либо лидер горняков отправится в горняцкие поселки и города и будет рекомендовать горнякам согласиться на снижение заработной платы, даже если бы сама эта идея была хоть в малейшей степени приемлемой? Было бы бессмысленным считать, что профсоюзные лидеры горняков согласятся на такое предложение.
Через десять дней после появления отчета комиссии Сэмюэля Том Манн выступил на конференции «движения меньшинства», на которой присутствовало 883 делегата, представлявших почти миллион членов профсоюза. Эта конференция назвала себя Национальной конференцией действия. Делегатами на ней были люди, выражавшие мнение всех участников «движения меньшинства». Председательствующий Том Манн горячо заявил, что рабочее движение должно во что бы то ни стало поддержать горняков; его выступление было встречено бурными аплодисментами. Артур Хорнер, в прошлом рабочий-шахтер, который был тогда одним из лидеров Федерации горняков Южного Уэльса, сказал: «Необходимо, чтобы у всех участников рабочего движения было одно центральное руководство, способное отразить наступление и удовлетворить требования рабочих всех профессий». Предлагали также, чтобы каждый совет профсоюзов создал свой Совет действия, мобилизовав все силы рабочего движения в своем округе, и чтобы Генеральный совет Конгресса тред-юнионов создал Национальный конгресс действия. Эти предложения были трудно выполнимы, но вполне реальны. Только наиболее неисправимый лидер лейбористской партии мог назвать такие предложения провокационными. Это были призывы не к наступлению, а к обороне. Правительство давно себя разоблачило, а рабочие лишь теперь, в последнюю минуту, стремились мобилизовать все свои силы и сплотить их для того, чтобы до конца защищаться от капиталистического государства, переживающего глубокий кризис.
Надо напомнить, что конференция делегатов горняков была назначена на 9 апреля. Но вплоть до 8 апреля Генеральный совет не принял еще окончательного решения по этому вопросу. В период между опубликованием отчета комиссии Сэмюэля и 8 апреля в печати высказывались предположения, что Генеральный совет больше уже не поддерживает горняков и пытается добиться «соглашения». Если продумать, почему в прессе появились такие сообщения, то станет ясно, что хотя большая их часть являлась результатом досужих вымыслов, несомненно, некоторые из них были помещены преднамеренно, с целью создать впечатление, что они «просочились». Не приходится удивляться, что Федерация горняков стремилась выяснить истинную позицию Генерального совета. Наконец, 8 апреля Промышленный комитет состряпал следующую резолюцию:
«Обсудив с представителями Федерации горняков существующее в угольной промышленности положение и учитывая отношение горняков к высказываниям шахтовладельцев по поводу отчета комиссии по углю, Промышленный комитет вновь подтверждает свое прежнее заявление о поддержке горняков в их стремлении добиться справедливого разрешения основных спорных вопросов. Комитет придерживается того мнения, что переговоры между Ассоциацией горнопромышленников и Федерацией горняков Великобритании должны быть безотлагательно продолжены с целью достижения полного взаимопонимания по вопросу об отчете комиссии по углю и сближения точек зрения по спорным вопросам. Комитет обязуется всемерно способствовать достижению удовлетворительного соглашения».
К резолюции было приложено письмо Уолтера Ситрина, исполняющего обязанности секретаря Промышленного комитета, в котором говорилось:
«Промышленный комитет Генерального совета детально ознакомился с Вашей точкой зрения, изложенной ему Вашими представителями на сегодняшнем совещании (8 апреля). Вы просите, чтобы Комитет указал, какую поддержку он мог бы оказать Вашей Федерации при попытках шахтовладельцев заставить Вас согласиться на:
а) возврат к порайонным соглашениям;
б) удлинение рабочего дня;
в) сокращение заработной платы.
Комитет полностью сознает серьезность существующего положения, но считает, что события еще не настолько развернулись, чтобы Генеральный совет выступил с окончательным разъяснением своей политики». Дальше в письме повторялись пункты постановления комитета. Такой ответ никого не мог ввести в заблуждение, меньше всего горняков. Они не этого ожидали от Генерального совета. Это было совершенно явным отступлением, и к тому же чуть ли не полным отступлением от позиций, которые Генеральный совет занимал в конце февраля. Раскол стал очевидным, но неправильно было бы считать, что он только тогда начался. Письмо от 8 апреля играет огромную роль в истории всеобщей стачки, так как в нем впервые четко наметилось предательство некоторых лидеров Конгресса тред-юнионов. Невозможно точно установить, где и как появились первые трещины. Вероятно, они таились в провале Тройственного союза, или в мертворожденном Промышленном союзе, или в дюжине мелких стычек, происходивших из-за соперничества и недоверия, существовавших между отдельными союзами.
Но что представлял собой Генеральный совет? На конгрессе в Скарборо в 1925 году в выступлениях членов Генерального совета и в принимавшихся резолюциях высказывались наиболее левые взгляды со времени войны; но действия Генерального совета были явно менее боевыми. Например, по основному вопросу о полномочиях Генеральното совета конгресс высказался за расширение полномочий центрального органа и передал этот вопрос на рассмотрение вновь избранного состава Генерального совета. Это оказалось роковой ошибкой. Ошибкой это было потому, что в новый состав Совета вошел впервые Эрнест Бевин, а Дж. X. Томас был вновь переизбран от железнодорожников, после того как он в течение непродолжительного времени был членом лейбористского правительства в 1924 году. Хиксы, перселлы и тиллеты составляли меньшинство. Совет начал праветь.
Поражение всеобщей стачки было фактически провалом руководства в самом широком смысле слова; это был провал не просто какой-нибудь пары десятков лиц, входивших в Генеральный совет, но провал всей политики правого курса, проводимой этими людьми. Тот факт, что значительную часть членов Совета составляли масоны, отнюдь не способствовал его боеспособности; сама их принадлежность к масонству показывает, каковы были их склонности и образ мыслей. На протяжении многих месяцев, прошедших со времени «красной пятницы», наблюдалось значительное усиление правого крыла, и лица, принадлежавшие к нему, заняли все официальные посты в рабочем движении. В советах профсоюзов, филиальных отделениях союзов, в местных организациях лейбористской партии и в кооперативной партии - повсюду, вопреки обстоятельствам, появилась тенденция назначать на ответственные должности представителей правого крыла. И это способствовало такому развертыванию событий, которое привело к страшному предательству.
Конечно, было бы явным упрощением возложить ответственность за такую политику на какого-нибудь одного человека. Но, бесспорно, многое из того, что произошло в Генеральном совете, было инспирировано Дж. X. Томасом, и поэтому было бы так же неправильно при серьезном изучении всеобщей стачки придерживаться латинской пословицы: «Demortuis nil nisi bonum».
Этот человек (в 1926 году Томасу был пятьдесят один год) родился на окраине Ньюпорта в октябре 1874 года. Когда ему было 9 лет, он подметал лавку аптекаря и выполнял поручения хозяина за 4 шиллинга в неделю. Потом был приказчиком в мануфактурном магазине, работал в паровозной бригаде и был профсоюзным работником. В возрасте двадцати девяти лет (в 1904 году) Джеймс X. Томас стал самым молодым председателем Объединенного общества железнодорожных служащих - организации, породившей Национальный союз железнодорожников. Он был честолюбив, решителен и хитер; в возрасте сорока двух лет Джеймс X. Томас стал генеральным секретарем Национального союза железнодорожников. В то время как рабочие готовились к всеобщей стачке, чтобы защитить свои права, Томас был занят приобретением друзей в высшем обществе, по примеру Макдональда. Даже Филлип Сноуден, у которого у самого рыльце было в пушку, говорил о Томасе: «Я подсчитал, что целые три недели в год он проводит на конференциях лейбористской партии; 150 дней он присутствует на завтраках и обедах, даваемых различными обществами. Я также высчитал, - добавлял Сноуден, - что там он выпивает девять галлонов шампанского и платит по счету прачке за накрахмаленные рубашки до 18 фунтов стерлингов в год».
Большинство биографов Томаса придерживается мнения, что он никогда не был социалистом и всегда был достаточно осторожен, чтобы не выдавать себя за социалиста. Его стихией были короли и принцы, миллионеры, герцоги и послы. Но не рабочие. Он любил хвастаться тем временем, которое провел «на подножке паровоза», но одна мысль о возвращении на паровоз приводила его в трепет. Он делал все, чтобы этого не случилось. Консерваторы ценили его, и лорд Биркенхед, его друг (!), сделал ему достаточно двусмысленный комплимент, когда отозвался о нем, как о самом умном политике социалистов. А кому же было лучше знать его, как не Биркенхеду? 9 апреля состоялась конференция Федерации горняков и вынесла следующую резолюцию, которую она рекомендовала принять всем районам: не соглашаться ни на какие предложения об удлинении рабочего дня, придерживаться принципа общенациональных соглашений и не соглашаться на снижение заработной платы.
13 апреля состоялось совещание горняков и шахтовладельцев, и стало уже совершенно очевидным, что наступает последняя стадия борьбы. На этом совещании Центральный комитет Ассоциации шахтовладельцев поставил горняков в известность, что в будущем он будет вести переговоры и заключать соглашения только с отдельными районами и откажется от общенациональных соглашений, которые были раньше заключены с Федерацией горняков. Совещание не привело ни к каким результатам, и когда представители обеих сторон покидали его, над всеми угольными копями начали собираться темные тучи, предвещавшие грозу. На следующий день представители горняков опять присутствовали на заседании Промышленного комитета Конгресса тред-юнионов; они сообщили там о результатах своего совещания с хозяевами, и комитет сделал более многообещающее заявление. В нем говорилось: «Комитет подтверждает, что он попрежнему готов оказать полную поддержку горнякам в их борьбе против снижения уровня жизни, за справедливое решение вопроса о заработной плате, о продолжительности рабочего дня и об общенациональных соглашениях». Эта позиция в корне отличалась от позиции, занятой всего шесть дней тому назад. Внешне это сообщение было повторением февральской декларации и соответствовало духу «красной пятницы». Во всяком случае, так толковали его сами горняки. Между тем и Международная федерация горняков подтвердила свое обязательство наложить эмбарго на перевозку угля, предназначавшегося для замены английского угля в случае прекращения работы. В тот самый день, когда Промышленный комитет объявил о своем решении поддержать горняков, Болдуин вызвал к себе представителей Конгресса тред-юнионов и горняков. Ходатайство о продлении субсидий было отвергнуто, но Болдуин все еще рядился в тогу миротворца; 22 апреля он опять председательствовал на совместном совещании шахтовладельцев и Федерации горняков, стараясь показать, что правительство в последний раз до начала всеобщей стачки пытается, убедить обе стороны прийти к соглашению. Но соглашение не было достигнуто, да и на самом деле трудно представить себе, как на этой стадии могло быть достигнуто какое-либо соглашение, поскольку обе стороны были непреклонны, а правительство, хотя и делало вид, что жаждет мирного урегулирования, было готово к борьбе.
Но члены Промышленного комитета, всячески пытаясь найти выход из тупика, вновь посетили премьер-министра ночью 22 апреля, после того как переговоры между горняками и шахтовладельцами были прерваны из-за невозможности достигнуть соглашения. Члены комитета просили личного вмешательства Болдуина и настаивали на том, чтобы он занял более «твердую позицию в деле разрешения спорных вопросов». Они просили его еще раз созвать обе стороны и возобновить переговоры под его личным руководством. Болдуин дал свое согласие и действительно снова вызвал обе стороны 23 апреля, но это ни к чему не привело, и положение попрежнему было безнадежным. Шахтовладельцы отказались вести переговоры об установлении минимума заработной платы на основе общенационального соглашения. Они даже отказались обсуждать в национальном масштабе вопрос о порайонных ставках заработной платы. После этого стало совершенно очевидным, что разрешить спорные вопросы не удастся.
Артур Пью сообщил позднее в своем отчете, что «обсуждение вопроса зашло в тупик». В это именно время Специальный промышленный комитет пригласил Рамзея Макдональда и Артура Гендерсона присутствовать на всех совещаниях Совместного совета, посвященных разбору конфликта в угольной промышленности. Премьер-министр, говоря позднее о происходивших в последнюю минуту переговорах, признал, что, по существу, все сводилось к вопросу о продлении субсидий - хотя бы на две недели, - тогда как мэжно было бы решительно попытаться достичь хотя бы временного мира. Только неделю спустя Дж. X. Томас заявил в палате общин, что Конгресс тред-юнионов умолял премьер-министра предпринять, пока не поздно, какие-нибудь меры. «В течение десяти дней мы вели переговоры, - говорил Томас, - в течение десяти дней мы убеждали правительство: заставьте шахтовладельцев сообщить нам свои условия, пусть даже самые жесткие. Они послужат отправной точкой для наших переговоров. Правительство ответило отказом». Болдуин признал, что если горняки не согласятся на общенациональное снижение заработной платы на 13 1/4 процента, то тогда не удастся также добиться и того, чтобы шахтовладельцы согласились на предложения комиссии Сэмюэля.
В последних числах апреля больше уже не приходилось сомневаться в том, каков будет выход из создавшегося положения. «Все знали, что кризис наступит 1 мая», - говорил Томас в палате общин после начала стачки. Горняки постановили назначить специальную конференцию делегатов на среду 28 апреля; было решено также, что Конгресс тред-юнионов созовет на следующий день экстренную конференцию исполнительных комитетов всех объединяемых им профсоюзов. Но до того как состоялись эти две важные конференции, мистер Болдуин встречался с Промышленным комитетом еще в понедельник, 26 апреля, и во вторник, 27 апреля были сделаны новые попытки возобновить переговоры между шахтовладельцами и горняками. Болдуин просил Конгресс тред-юнионов помочь ему возобновить непосредственные переговоры и предложить горнякам включить нескольких представителей Промышленного комитета в комиссию по переговорам. Эта комиссия состояла из девяти человек и уже проводила совещания с шахтовладельцами под председательством Болдуина. По поводу этого предложения Болдуина Пью говорит: «Конгресс тред-юнионов заверил премьер-министра в своем согласии и в том, чгго приветствует оба эти предложения». Но на следующий день (27 апреля) Болдуин сообщил Конгрессу тред-юнионов, что шахтовладельцы не хотят, чтобы при переговорах присутствовала «третья сторона». Но насколько Болдуин - или его кабинет - стремился к мирному разрешению вопроса, можно судить по событию, которое произошло 26 апреля, в тот самый день, когда премьер-министр вызвал к себе представителей Конгресса тред-юнионов. В тот день Центральный совет консервативной партии направил редакторам газет секретное письмо, в котором было сказано: «Бесспорно, Вы будете публиковать материалы о дебатах по бюджету. Будьте любезны вручить прилагаемый материал Вашему корреспонденту по вопросам труда. Правительство считает необходимым обратить внимание общества на серьезность экономического положения в угольной промышленности; статистические данные, представленные на прошлой неделе палате общин, показали, что на большей части шахт добыча угля приносит убыток. Было бы также хорошо затронуть вопрос о продолжительности рабочего дня; желательно привлечь внимание именно к этому вопросу, а не к вопросу о сокращении заработной платы».
Над этим документом интересно поразмыслить не только потому, что он показывает, насколько пресса «свободна от внешних влияний», и не только потому, что он является наглядным примером всей иллюзорности мнения, что консерваторы как политическая партия не влияют на консерваторов в правительстве; самым примечательным фактом является то, что в тот самый момент, когда этот необычайный меморандум отправляли в редакции газет, Стэнли Болдуин, лидер консерваторов и премьер-министр, выступал в роли главного посредника между шахтовладельцами и горняками и лицемерно взывал к помощи Конгресса тред-юнионов. Такова была атмосфера, царившая на последнем этапе предварительных стычек.
Памятная Специальная конференция исполнительных комитетов всех профсоюзов в Мемориал-холле на улице Фаррингдон в Лондоне была кульминационным пунктом «апрельских дней». Но что же в действительности представляла собой эта конференция? Была ли она собранием военных стратегов, готовых доработать детали великого плана действий, который сразу мобилизовал бы организованный рабочий класс в случае стачки? Была ли она генеральным штабом рабочих, полных решимости сражаться и ожидающих боевого сигнала «обнажить мечи»? Как это ни трагично, но единственным ответом может быть печальное «нет». Рабочие были готовы к бою только в смысле их боевого настроения, но одной храбростью никогда не одолеть в бою организованную силу капиталистического государства. В Лондоне состоялась многолюдная конференция представителей исполнительных комитетов, которые были созваны сюда для того, чтобы они были в курсе переговоров - на их последней стадии - между горняками, шахтовладельцами и правительством и всех непоследовательных действий Конгресса тред-юнионов. Правда, в конце концов эта конференция вынесла историческую резолюцию - «бастовать». Но только много месяцев спустя обнаружилось, насколько руководство было неподготовлено к стачке. В январе 1927 года, отчитываясь перед конференцией исполнительных комитетов профсоюзов по вопросу о всеобщей стачке 1926 года, Эрнест Бевин от имени Генерального совета заявил следующее:
«До 27 апреля никакой подготовки к стачке не велось, и я не хочу, чтобы кто-нибудь ушел с этого совещания под впечатлением, что у Генерального совета был выработан какой-нибудь особый план руководства стачкой. Фактически Генеральный совет не приступал к составлению планов до своего заседания 27 апреля...» На этой конференции также выяснилось, что Уолтер Ситрин, исполнявший в то время обязанности секретаря Конгресса тред-юнионов, фактически подготовил «меморандум действия» после пресловутой речи Уинстона Черчилля, произнесенной в декабре 1925 года. Но Генеральный совет отказался от меморандума. Объяснял он это тем, «что в этот период нежелательно было к нему прибегать».
Об этих фактах, конечно, не сообщили исполнительным комитетам профсоюзов на конференции 29 апреля. Мы в этом отношении находимся в более выгодном положении, так как можем рассматривать события не в их хронологической последовательности, но как бы в перспективе панорамы. Это обязанность историка - и особенно историка-социалиста. Специальная конференция открылась 29 апреля и продолжалась до второй половины дня в субботу, 1 мая. За эти два с половиной дня было сказано много пустых слов. Крупнейшие ораторы движения, люди, подобные Бевину, Томасу и самому Рамзею Макдональду, разливались соловьями перед лидерами организованного рабочего класса. Это было время большой взволнованности. В день открытия конференции Артур Пью, председатель Генерального совета, изложил ход развития конфликта начиная от «красной пятницы» и до опубликования отчета Сэмюэля и последующих встреч с мистером Болдуином. Он подчеркнул позицию, занятую Генеральным советом по отношению к отчету комиссии, и даже привел выдержку из отчета: «Прежде чем требовать жертв от рабочих, занятых в этой отрасли промышленности, нужно, чтобы между сторонами установилось полное взаимопонимание по поводу того, что все реальные меры по улучшению организации промышленности и повышению ее эффективности будут предприняты немедленно, как только обстоятельства в каждом отдельном случае сделают это возможным». При этом Пью заметил: «Теперь ясно, что при обсуждении проблемы следовало руководствоваться этим положением. Оно должно было явиться отправной точкой для начала переговоров. Когда отчет был опубликован, многие из нас надеялись, что стороны, непосредственно заинтересованные в реализации выводов комиссии Сэмюэля, объединят свои усилия, для того чтобы добиться проведения в жизнь рекомендаций комиссии, сделанных в духе приведенной мной выдержки из отчета». Из всего сказанного ясно, что Генеральный совет действительно возлагал чуть ли не все свои надежды на то, что горняки согласятся с выводами комиссии, с предложением снизить заработную плату». В последней части своего выступления председатель, тославшись на свои беседы с Болдуином, заявил: «В настоящее время переговоры не привели еще ни к каким определенным результатам, но лично я считаю, что у нас есть основания надеяться на благоприятное разрешение вопроса». Но, несмотря на речь Пью, Генеральный совет сделал совершенно другие рекомендации (в параграфе 4): «Мы полагаем, что заработная плата горняков уже настолько низка и условия их труда так тяжелы, что необходимо искать других способов, а не продолжать ухудшать уровень их жизни...». Это положение было совершенно противоположно основному пункту отчета комиссии Сэмюэля.
Затем Генеральный совет предложил отложить обсуждение до утра пятницы, чтобы была возможность продолжать переговоры с Болдуином.
Предложение прервать работу конференции исходило от Дж. X. Томаса и было поддержано Эрнестом Бенином. Секретарь Федерации горняков Артур Дж. Кук, выступая по этому вопросу, заявил, что рассматривает его как «подтверждение заявления от 26 февраля». Затем он продолжал: «Когда мы обратились к вам, вы тогда сказали, что будете поддерживать нашу борьбу против удлинения рабочего дня, снижения заработной платы и за общенациональные соглашения». Помимо Томаса, Бевина и Кука, в этот день в прениях принял участие еще только один человек - У. Дж Браун. В то время он был генеральным секретарем Ассоциации конторских служащих государственных учреждений. Его речь была наиболее яркой и разоблачительной. Джимми Томас в основном подчеркивал пункт о прекращении локаута горняков. Бевин высказался более резко; он заявил конференции: «Положение принимает такой оборот, что, может быть, уже через двадцать четыре часа вы больше не будете представлять собой отдельные союзы. Вам придется слиться в один, лишенный автономии союз. Горнякам придется связать свою судьбу с судьбой всего рабочего движения. Рабочее движение должно будет взять на себя ответственность за доведение дела горняков до конца». Это высказывание было сильнее высказывания Томаса, но У. Дж. Брауну, занимавшему в тот период несколько более левые позиции, чем теперь, показалось, что этого недостаточно. Он высказал, к большому неудовольствию президиума, весьма неприятную истину, что эта конференция далеко не так полна энтузиазма, как конференция, состоявшаяся 30 июля 1925 года: «Я сравниваю атмосферу, царящую на этой конференции, с атмосферой, царившей девять месяцев тому назад. Все присутствующие здесь бесспорно чувствуют, что сейчас атмосфера довольно прохладная».
Делегаты ответили на это заявление Брауна криками «нет». Но он затронул больное место. Он продолжал критиковать медлительность Генерального совета, не возглавившего движение: «Я хочу сказать конференции, что самое главное в наших переговорах - это то, чтобы Генеральный совет разъяснил точку зрения рабочего движения ... По моему мнению, мы допустили ошибку, - заявил он. - Мне кажется, что мы должны объявить свой план действий именно теперь, а не после начала бурных событий». Никто не мог бы обвинить У. Дж. Брауна в стремлении ускорить развязку. Он совершенно недвусмысленно оказал, что он, так же как и все, стремится к приемлемому разрешению вопроса. Но в то же время он видел, что творится на совещаниях руководителей. Он видел, что Генеральный совет пагубно влияет на целеустремленность всего рабочего движения своим упорным нежеланием занять ясную и четкую позицию. Наиболее ярким подтверждением того факта, что Браун затронул больное место Генерального совета, является раздраженное замечание Дж. X. Томаса: «Мистеру Брауну, хотя бы из приличия, не следовало бросать такие обвинения». Браун критиковал парламентскую фракцию лейбористской партии, и это также злило Томаса. Основным было то, что руководитель профсоюза служащих государственных учреждений затронул самое уязвимое место Генерального совета: отсутствие решительности. Поэтому Томас и сделал свой напыщенный упрек.
На протяжении всей той ночи, после перерыва в работе конференции, и весь следующий день - в пятницу 30 апреля - Промышленный комитет, лидеры горняков и премьер-министр в течение долгих мучительных часов пытались найти хоть какую-нибудь возможность договориться с шахтовладельцами. Разбирали одно предложение за другим. Отпадали одна за другой разные формулировки, раскритикованные какой-либо из сторон. После внесения огромного количества предложений и контрпредложений выяснились два важных момента. Во-первых, Болдуин стал открыто поддерживать шахтовладельцев, и это было весьма важным фактом; и, во-вторых, Промышленный комитет, стремясь во что бы то ни стало избежать окончательного разрыва, убедил себя в том, что горняки согласны рассмотреть вопрос о снижении заработной платы, в случае если все предложения комиссии Сэмюэля будут выполнены. Это и послужило причиной крупных разногласий между лидерами горняков и Генеральным советом, причем представители горняков заявили, что горняки и в мыслях не имели соглашаться на снижение заработной платы. Но психологическое состояние Промышленного комитета было уже таково, что он готов был цепляться за любые иллюзии, лишь бы они помогли ему найти возможность спастись от Немезиды. О маневрах Болдуина профессор Ласки писал в тот период: «Он убеждал горняков согласиться на удлинение рабочего дня, хотя даже в выводах комиссии Сэмюэля указывалось, что это неприемлемо; согласиться на снижение заработной платы без гарантии, что положение промышленности улучшится в следующие три или четыре года; согласиться, даже не будучи уверенными в том, что скромные обещания комиссии будут полностью выполнены; согласиться, зная, что снижение заработной платы горняков будет началом общего наступления на жизненный уровень рабочих».
В ту пятницу, в последний день апреля, Промышленный комитет Конгресса тред-юнионов был занят напряженными переговорами с Болдуином, длившимися более двенадцати часов. Между тем конференция исполнительных комитетов терпеливо ждала сообщений, которые делались с трибуны почти каждый час А. А. Перселлом, членом парламента и членом Генерального совета. Так, в 7 часов 15 минут вечера Перселл взошел на трибуну и сказал при драматическом безмолвии присутствующий: «Я только что вернулся из конференц-зала палаты общин, и я не могу точно указать время, когда специальный комитет прибудет сюда. Совещания, проводившиеся долгое время между комитетом по переговорам, премьер-министром, лордом Биркенхедом и сэром Остином Чемберленом, теперь возобновлены, и в них участвуют представители горняков. Я не уполномочен излагать вам ход переговоров, но считаю своим долгом сообщить, что положение чрезвычайно серьезно, и совершенно необходимо, чтобы мы все оставались здесь или находились где-нибудь поблизости».
Время тянулось, и поздно вечером все собравшиеся лидеры профсоюзов запели хором, чтобы хоть немного отвлечься. Наконец, в 11 часов 25 минут вечера комитет по переговорам вернулся на улицу Фаррингдон и сообщил, что положение безвыходное.
Артур Пью, председатель Конгресса тред-юнионов, зачитал конференции письмо, посланное премьер-министром Герберту Смиту, председателю Федерации горняков. Значение их переписки настолько велико для последних нескольких часов переговоров перед началом всеобщей стачки, что необходимо привести здесь их письма полностью; они дадут нам возможность понять, чего же добивался Стэнли Болдуин. Премьер-министр обратился к председателю Федерации горняков со следующим письмом:
«Дорогой мистер Смит!
Обращаюсь к Вам с письмом, так как важно сэкономить время. Я получил от шахтовладельцев нижеследующее предложение, которое, как я говорил Вам вчера вечером, они составили вместе со своими районными представителями. Предложение сводится к следующему: единый общенациональный минимум заработной платы, превышающий индекс заработной платы 1914 года на 20 процентов, при восьмичасовом рабочем дне, с соответствующей продолжительностью рабочего дня для рабочих, работающих на поверхности земли. (Представители Северного Уэльса хотят, чтобы их также включили в общенациональное соглашение, но в то же время считают, что при намечаемых размерах минимума заработной платы шахты этого района не смогут работать.) Излагая Вам предложение шахтовладельцев, прошу Вас обратить внимание на то, что, как я разъяснил Вам вчера, предполагается оставить в своде законов только закон 1919 года (о семичасовом рабочем дне); новым законодательством будет предусмотрено временное удлинение рабочего дня. Не позднее 31 декабря 1929 года правительство создаст комиссию, которая должна будет решить, улучшилось ли положение в угольной промышленности (в результате ли реорганизации или улучшения торговли или в связи с обоими этими факторами) настолько, что можно вернуться к прежней продолжительности рабочего дня. Будет, конечно, достигнуто общенациональное соглашение на основе проекта шахтовладельцев, который уже представлен Вам, но в него будут внесены поправки, предусматривающие общенациональный минимум. Я хотел бы, чтобы Вы мне сообщили, как будет встречено это предложение. Следует обратить внимание на то, что единый общенациональный минимум может быть установлен только в том случае, если на некоторое время будет изменена существующая теперь продолжительность рабочего дня. Если горняки не согласятся на удлинение рабочего дня, то хозяева будут настаивать на принятии их старых предложений. Однако они готовы обсудить этот вопрос с Вами, прежде всего в национальном масштабе, в соответствии с предложениями отчета комиссии Сэмюэля. Как уже указывалось, шахтовладельцы не откажутся от общенациональных соглашений. Правительство, по существу, уже дало свое согласие принять предложения комиссии Сэмюэля при условии, что они будут приняты также шахтовладельцами и горняками; и хотя, к несчастью, шахтовладельцы и горняки еще не выразили своего полного согласия, правительство, тем не менее, хочет подтвердить свою готовность провести в жизнь те предложения комиссии, которые, по нашему мнению, будут способствовать улучшению положения в угольной промышленности. В частности, правительство предлагает в любом случае сразу же приступить к тщательному изысканию лучших методов осуществления предложений комиссии, касающихся торгующих организаций и объединений. Если эти предложения для Вас неприемлемы, буду рад получить от Вас Ваши пожелания. Готов снова встретиться с Вами, как только Вы дадите мне знать, что желаете продолжить обсуждение. Посылаю копию этого письма мистеру Пью.
Искренне Ваш, Стэнли Болдуин».
Горняки рассмотрели новое предложение премьер-министра и шахтовладельцев, и Герберт Смит немедленно ответил правительству: «Дорогой премьер-министр!
Переданные нам сегодня предложения шахтовладельцев были рассмотрены нашим Исполнительным комитетом, а также конференцией, которая, как Вам известно, происходит в Лондоне начиная со среды. Мы уполномочены направить Вам нижеследующий ответ: горняки с сожалением отмечают, что, хотя отчет комиссии по углю был представлен 6 марта 1926 года, шахтовладельцы заговорили об общенациональном соглашении и общенациональном едином минимуме заработной платы только в 1 час 15 минут 30 апреля. К этому времени, по крайней мере, две трети горняков уже подверглись шахтовладельцами локауту в угольных бассейнах. Предложения шахтовладельцев, по существу, предусматривают возврат к минимуму заработной платы 1921 года, то есть только 20-процентную надбавку к минимуму 1914 года, что означает повсеместное снижение заработной платы горняков на 13 1/3 процента. Кроме того, шахтовладельцы указывают, что они согласятся на установление минимума лишь при условии удлинения рабочего дня на срок свыше трех лет, причем это соглашение должно быть пересмотрено по истечении декабря 1929 года.
Рассмотрев предложения в свете сложившейся обстановки, горняки сообщают: они единогласно высказываются за то, что указанные предложения не могут быть приняты. С другой стороны, они считают, что предложения, представленные Конгрессом тред-юнионов (при сем прилагаемые), являются разумной базой для переговоров и разрешения спорных вопросов. Наша точка зрения по вопросу об удлинении рабочего дня Вам хорошо известна. Необходимо только сказать:
а) что в настоящее время продолжительность рабочего дня достаточно велика, чтобы полностью удовлетворить спрос на уголь;
б) что она велика настолько, насколько она может быть велика для людей, занятых таким опасным и тяжелым трудом;
в) что удлинение рабочего дня при существующих условиях просто пополнило бы ряды безработных;
г) что удлинение рабочего дня побудило бы наших иностранных конкурентов прибегнуть к таким же мерам;
д) что такие мероприятия противоречат предложениям правительственной комиссии.
Что касается наших контрпредложений, то можно сказать следующее: мы стремимся активно сотрудничать с правительством и хозяевами, чтобы можно было провести реорганизацию, рекомендуемую комиссией Сэмюэля. И впредь, до того как такая реорганизация улучшит состояние промышленности, не следует требовать от горняков согласия на снижение их заработной платы и понижать их жизненный уровень, и без того уже достаточно низкий. От имени Федерации горняков преданные вам Герберт Смит (председатель), Т. Ричардс (заместитель председателя), У. П. Ричардсон (казначей), А. Дж. Кук (секретарь)».
С трибуны Мемориал-холла Артур Пью разъяснял, что переговоры прерваны не из-за каких-либо серьезных разногласий, а в связи с тем, что правительство уклонилось от сути вопроса, неправильно истолковав ответ горняков. Однако фактически дело было в том, что обсуждение совершенно зашло в тупик и уже начались объявленные ранее локауты горняков. По всей стране в шахтах прекратилась работа. После полуночи, вернее уже ранним утром 1 мая, Джимми Томас внес заключительный вклад в работу специальной конференции исполнительных комитетов. Он торжественно заявил: «Никогда не было, и я надеюсь, что никогда больше не будет, такого серьезного кризиса, который сейчас переживает не только рабочее движение, но и вся страна». Но Томас, несмотря на всю торжественность, не забыл свою роль. В глубине души он оставался руководителем, боявшимся руководить. «Друзья мои, - сказал он, - когда появится стенографический отчет моего выступления, я думаю, мои всегдашние критики скажут, что Томас чуть ли не пресмыкался, и это верно. На протяжении всего моего долгого опыта - а я вел много переговоров - я никогда не просил и не молил так, как в течение всего сегодняшнего дня. Я молил не только потому, что верю в дело горняков, но также и потому, чгго я до глубины души уверен, что в этом мой долг перед страной».
В заключение Томас сказал: «Завтра Вам предложат вновь продумать создавшееся положение. Вам, как исполнительным комитетам, предложат принять решение, наиболее важное из всех, которые когда-либо принимались какой-нибудь профсоюзной организацией. Не принимайте решения поспешно или сгоряча. Не думайте, что с таким положением можно шутить. Существующее положение не допускает пустых фраз и опрометчивости, так как, каковы бы ни были результаты, в дальнейшем придется столкнуться с холодными, безжалостными фактами экономики. Не теряйте голову. Мы прилагали все усилия, мы умоляли, мы просили мира, так как хотели мира. Мы и теперь хотим мира. Нация хочет мира. Те, кто хочет войны, должны взять на себя всю ответственность». Это был почти патетический финал слишком затянувшихся переговоров. Джимми Томас, один из главных участников переговоров, лидер крупного союза, лидер объединенной огромной силы, - он чуть не корчился от страха перед предстоящими массовыми выступлениями рабочих. Томаса беспокоило не прекращение переговоров, а мысль о том, какими последствиями чревата всеобщая стачка для профсоюзных руководителей. Вот почему он боялся стачки.
На следующий день - 1 мая 1926 года - вскоре после полудня конференция снова начала свою работу. В предыдущую ночь, после того как комитет по переговорам вернулся из Вестминстера, всем профсоюзам был разослан печатный документ, в котором излагалась политика координирования стачки. По существу, это был приказ Генерального совета о мобилизации. В этом документе перечислялись все отрасли хозяйства, которым надлежало прекратить работу, например: транспорт (все виды); печать (включая газеты); производящие отрасли промышленности (например, металлургическая, основная химическая и машиностроительная); строительство (за исключением строительства жилых домов и больниц). Профсоюзам рабочих газовой промышленности и электропромышленности было предложено «примкнуть к стачке с целью прекращения подачи энергии». Но при этом профсоюзам были даны указания, что население должно быть обеспечено медицинской помощью, продуктами и санитарным обслуживанием. Отдельные профсоюзы должны были сами, по своему усмотрению, объявлять стачку в каждой отдельной отрасли хозяйства, хотя всем им рекомендовалось «предоставить себя в распоряжение Генерального совета». К советам профсоюзов обратились с призывом помочь в работе стачечных организаций. Было выпущено обращение к стачечникам, в котором им рекомендовали остерегаться провокаторов, которых, как предполагалось, правительство, несомненно, использует. И, наконец, Генеральный совет требовал, «чтобы исполнительные комитеты заинтересованных союзов ясно заявили, что, в случае если будут предприняты какие-нибудь действия и соглашения профсоюзов с предпринимателями окажутся под ударом, они будут бороться против решения о возвращении на работу до тех пор, пока эти соглашения не будут окончательно утверждены».
Когда конференция, на которой присутствовало 884 делегата, вновь собралась в субботу утром, председатель Артур Пью попросил присутствующих разрешить Генеральному совету удалиться на некоторое время, для того чтобы «обсудить план действий в свете принятого постановления», а также чтобы дать возможность союзам проголосовать меморандум Генерального совета. Час спустя, когда Генеральный совет вернулся, были сообщены результаты: за политику Генерального совета проголосовало 3 653 527 человек, против - 49 911.
Это был очень волнующий момент. Эрнест Бевин сообщил, что отрасли хозяйства, перечисленные в меморандуме, прекратят работу с полночи в понедельник 3 мая. Фактически всеобщая стачка уже началась в этот самый момент в Мемориал-холле. Все присутствовавшие там навсегда запомнили эту сцену - целые ряды напряженных лиц лидеров профсоюзов, хранивших молчание и ловивших каждое слово, доносившееся до них с трибуны. Целые ряды людей, которым вскоре предстояло возглавить организованных рабочих Англии в их борьбе с промышленниками. Размеры этой борьбы были так велики, что никто из присутствующих не мог тогда полностью осознать всю важность назревающих событий. Но никто из тех, кто даже сегодня ознакомится с речами, произносившимися тогда с трибуны, не станет сомневаться в том, что все присутствующие все же сознавали, что наступил исторический момент в жизни страны. Генеральный совет решился на всеобщую стачку частично под влиянием провокационных действий правительства. Эрнест Бевин заявил с трибуны, после того как Пью огласил результаты голосования, что меморандум о стачке был составлен только накануне ночью (в пятницу), когда Промышленный комитет узнал об опрометчивых действиях правительства: о подписании разрешений на применение закона о чрезвычайных полномочиях и о сдаче в печать объявлений, призывающих вступать в «организацию по обеспечению снабжения». Местные власти уже получили приказ принять чрезвычайные меры, ранее предусмотренные циркуляром 636, выпущенным министерством здравоохранения. Бевин резко заявил: «Когда наши люди были там и мы не знали, что, собственно, происходит, мы сочли это, и я думаю, что вполне основательно, показателем того, что правительство мобилизует все силы для войны. Иногда говорят, что поднявший меч от меча и погибнет; мы думаем, что действия правительства по своей глупости равны действиям крепко нам запомнившихся лорда Норса и Георга III, вместе взятых. В результате действия правительства могут привести к таким же серьезным последствиям, к каким некогда привели действия Георга III.
«Мы не объявляем войны народу, - продолжал Бевин. - Война была объявлена правительством, подстрекаемым подлым капитализмом...»
Когда филиальные отделения профсоюзов живо откликнулись на его выступление, единственное, что Бевин счел нужным сказать, было: «Мы считаем, что Ваше, «да» означает, что Вы возложили всё на алтарь этого великого Движения, и так как Вы это сделали, то если Вы и потеряете все до последнего пенни, все до последней нитки, история когда-нибудь отметит, что это было великолепное поколение, готовое скорее от всего отказаться, чем согласиться на то, чтобы горняков превратили в рабов». Это выступление вызвало у делегатов огромный энтузиазм. Несколько минут не умолкали рукоплескания. Эрнест Бевин уже тогда умел глубоко взволновать своих слушателей и заставить их почти автоматически вскакивать с места. В заключение Бевин сказал: «От имени Генерального совета я выражаю уверенность, что каждый рабочий и каждая работница будут бороться за сущность Труда и за спасение горняков». Джон Бромлей, член парламента, выступая от Объединенного общества паровозных машинистов и кочегаров, заявил, что паровозные машинисты выполнят роль «ударных отрядов». Герберт Смит, председатель Федерации горняков, в прочувствованной речи сказал, что он удовлетворен тем, что его собственный союз и Генеральный совет сделали все, что только возможно для того, чтобы спасти положение. Затем был сделан последний вклад - Джеймсу Рамзею Макдональду предложили выступить с речью. Ни одному лидеру-социалисту в Англии не представлялось лучшего случая, и Рамзей как истый оппортунист ухватился за него обеими руками и произнес напыщенную речь. Конечно, она пестрила характерными для стиля его речей фразами, и особенно типичным было одно многозначительное высказывание в конце речи. «В понедельник, - сказал он,- мы начнем дебаты в палате общин, но я надеюсь, я все еще надеюсь, я верю, я не могу не верить, что до этого произойдет что-нибудь такое, что даст нам возможность на следующей неделе заниматься своей работой весело, искренне и быть преисполненными надежд». Да, Рамзей все еще надеялся, все еще молился о том, чтобы «подвернулось» что-нибудь такое, что помешает рабочему движению приступить к действиям; эти действия не радовали его сердце, энтузиазм, звучавший в его словах, был фальшивым, и в его «социалистической» душе не было убежденности. И все же, когда делегаты покинули Мемориал-холл 1 мая 1926 года под пение «Красного знамени», первая всеобщая стачка в истории английских профсоюзов была объявлена. Но ни один из присутствовавших в зале лидеров профсоюзов, загипнотизированных ораторскими чарами Макдональда, и не подозревал о том, что таилось в душе Рамзея, когда он, стоя на трибуне, посылал их в бой. Один из его биографов пишет: «Присутствующие не знали, что он был чуть ли не единственным человеком из всего огромного количества собравшихся там людей, категорически не соглашавшимся не только с задачами конференции, но и с решением, принятым с таким огромным воодушевлением. Казалось, что среди присутствующих не было ни одного человека, которого либо какая-нибудь форма интуитивного внушения, либо телепатическая проницательность предупредили бы о том, что всех их ввели в заблуждение, что оратор настроен совсем не так, как они думали. Только значительно позже они поняли, что их обманули, а некоторые и до сих пор не уяснили себе, ни как их обманули, ни всю глубину обмана... Некоторые ожидали, что речь Макдональда вдохновит присутствующих и они поддержат предложение об объявлении стачки солидарности, но ни на этой конференции, ни позже в палате общин он не обмолвился ни словом о такой стачке». Почему же в таком случае, если он был таким ярым противником стачки, Макдональд согласился выступить с речью? Его биограф объясняет это следующим образом: «Он не мог поступить иначе. Все рабочее движение стало на сторону горняков. Томас также был противником стачки, но Национальный союз железнодорожников полностью ее одобрял. Если Томас хотел сохранить свой пост, он вынужден был согласиться на политику союза. Если бы он этого не сделал, то он лишился бы поста генерального секретаря уже в 1926 году, а не пятью годами позже, когда он вошел в национальное правительство».
Положение было совершенно необычайным, феноменальным. Все рабочее движение приготовилось к бою; это был период глубочайшего кризиса на протяжении всей истории движения; этот кризис не был вызван желанием ускорить наступление революции, он был результатом самого хода событий и кратко изложенных нами обстоятельств. И все же, несмотря ни на что, это было невозглавленное массовое движение, или возглавленное людьми, которые сами отнюдь ему не сочувствовали. «Конгресс профессиональных союзов выступал в роли борца, - пишет Кингсли Мартин, - которому борьба навязана и который боится оказаться победителем. Силами рабочего движения руководили социал-реформаторы, а силами правительства - люди, обладавшие чувством классового сознания и верившие в неизбежность конфликта».
Правительство провело весьма тщательную подготовку во всей стране. На всех постах стояли бдительные часовые. Запасы угля были сделаны такие, что их хватило бы, даже если бы стачка длилась пять месяцев. По всей стране до самого начала стачки полиция пополнялась новыми людьми. А Конгресс тред-юнионов не сделал совершенно никаких приготовлений, помимо того, что ночью 30 апреля вручил меморандум профсоюзным лидерам и отпечатал уведомления о начале стачки. «Коммунисты предупреждали всех участников рабочего движения о необходимости подготовиться к борьбе, - добавляет Кингсли Мартин. - Они настаивали на формировании рабочих отрядов обороны, на расширении пропаганды, особенно в армии и флоте, на создании комитетов на фабриках и в мастерских, на частных соглашениях между кооперативными обществами и профсоюзами. Они считали, что Конгрессу тред-юнионов надлежит противопоставить себя правительству».
Ощущение, что громогласные призывы к действию со стороны лидеров Конгресса тред-юнионов являются блефом, породило у горняков недоверие еще до того, как был сделан первый «выстрел». Они знали, что для того, чтобы чего-нибудь добиться, горнякам начиная с 1889 года приходилось вести с хозяевами или с правительством (или с обоими вместе) ожесточенную и длительную стачечную борьбу. Но Конгресс тред-юнионов, хотя бы даже тем, что он не подготовился к борьбе, создал непоколебимое убеждение, что с самого начала он был против даже самой идеи всеобщей стачки солидарности с горняками. Когда же, в конце концов, Конгресс осознал, что события сильнее его, единственным его стремлением стало найти компромисс - как бы он ни был невыгоден для горняков, - прежде чем массы выйдут из повиновения и движение превратится в нечто действительно опасное... то есть действительно опасное для общественного статус-кво. Такова была ситуация с самого начала, почти невыносимо тяжелая для организованного рабочего класса. Когда Лондон отмечал 1 мая 1926 года одной из самых крупных в истории английского рабочего движения демонстраций, Гайд-парк представлял собой как бы огромное море марширующих рабочих, причем моральное состояние рабочей «армии» было великолепным. Но за кулисами «фельдмаршалы» Томас и Макдональд уже готовили безоговорочную капитуляцию.
