Это был замечательный подвиг, замечательное достижение, окончательно доказавшее, что в рабочем движении есть люди, способные в критических обстоятельствах найти способ увлечь за собой страну. Кто может забыть, какое впечатление производили автомобили с наклеенными на них пропусками «С разрешения Конгресса тред-юнионов». Правительство со своей «организацией по обеспечению снабжения» было совершенно деморализовано. Несмотря на то, что волонтеры, штрейкбрехеры и констебли вызывали большое раздражение, повсюду царили порядок, уверенность и спокойствие. Единство, проявляемое рабочими, было необычайно. Прекрасная дисциплина! Огромная преданность!
А. Док. Кук, Девять дней.
Невозможно подробно рассказать в одной главе всю историю огромного сражения, длившегося те девять дней, когда фактически происходила стачка.
Каждый промышленный город, каждый городок, каждая деревня и деревушка были охвачены стачкой: иногда влияние ее было только косвенным, но чаще жители принимали в ней непосредственное участие. Для тех, кто в наши дни иногда сомневается в боевом духе англичан, эти девять дней являются свидетельством того, какой бой они способны дать, когда их к этому побуждают. Равным образом, для тех, кто считает, что английская судебная практика и «царство закона» заключают в себе все, что есть хорошего в буржуазией демократии, период стачки является периодом познавания правды. Со всей жестокостью полицейского государства, со всей бесчеловечной злобностью фашизма английское правительство, использовав в то время закон о чрезвычайных полномочиях, прибегло к террору для устрашения рабочих. Людей арестовывали целыми группами, и после лицемерного короткого судебного разбирательства приговаривали к тюремному заключению. Для того чтобы привести рабочих к повиновению, беспрерывно прибегали к угрозам: вся прекрасно организованная машина государственной власти действовала беспощадно и эффективно; правительство твердо шло к намеченной цели. В этом и состояло все различие. Черчилль с его способностью хоропю разбираться в существующем положении, с его воинственным мышлением, направленным на проведение конкретных действий, необходимых в каждом отдельном случае, прекрасно знал, как распорядиться силами, отданными под его начало. Генеральный совет Конгресса тред-юнионов оказался на краю пропасти. Надо, правда, признать, что Генеральный совет прилагал все усилия - особенно Эрнест Бенин,- чтобы пустить в ход наскоро сколоченную машину, но было очевидно, что Генеральный совет был гораздо слабее правительства, заранее подготовившегося и спланировавшего свои действия.
Профессор Дж. Д. X. Кол пишет: «Призыв к стачке получил огромный отклик во всех отраслях промышленности, которые должны были в ней участвовать... [но] было ясно, что ни Генеральный совет, ни его Промышленный комитет не провели надлежащей подготовки к этой стачке: основная тяжесть организации стачки легла главным образом на местные советы профсоюзов или на поспешно созданные Советы действия. Большинство этих организаций проявило исключительную способность принимать быстрые решения и проводить их в жизнь».
Эти советы профсоюзов - их было более ста - во многих случаях являлись главным штабом районного командования. Там, где раньше были только остовы организации, они превратились в крепкие отделения профсоюзов; в других местах, где раньше совсем не было местных профсоюзов, они возникли в час, когда началась битва. В тот период, когда Генеральный совет выпустил свой призыв к стачке, советы профсоюзов в большинстве случаев были организациями, устраивающими собрания делегатов филиальных отделений союзов раз в месяц. Почти ни в одном совете не было оплачиваемых работников, и только у небольшого количества советов было »свое помещение. «Почти все советы профсоюзов проявляли такую энергию и инициативу, которая удивляла всех, кто их прежде знал. Советы, которые раньше нельзя было даже считать существующими, советы, которые, как считали, дышат на ладан, так же как и нормально работающие советы, - все, казалось, ощутили новый прилив сил, выработали новые формы организаций и деятельности, привлекли к себе огромное количество новых сторонников и впервые на протяжении всей своей истории... стали истинными представителями движения низов».
Регулярно выходившие раньше газеты исчезли, но правительство распорядилось занять помещение «Морнинг пост» и выпускало там под редакцией Уинстона Черчилля «Бритиш газетт», используя для этого штрейкбрехеров. Конгресс тред-юнионов разрешил издавать «Бритиш уоркер»; кроме этих двух, все крупные газеты национального масштаба перестали выходить. Некоторые из них, например «Таймс» и «Дейли экспресс», пытались выпускать листки, но они выходили нерегулярно и, конечно, распространялись только в больших городах. Из 1870 газет, насчитывавшихся в Англии, издавались только сорок. «Дейли мейл» пыталась выйти из положения путем ввоза своего парижского издания.
Возможно, что факт прекращения вьшуска газет больше чем что-либо другое заставил буржуазию и интеллигенцию уверовать в то, что «начинается революция». Для того чтобы убедить население в том, что всеобщая стачка не является революцией или попыткой изменить конституцию, некоторые лидеры профсоюзов доказывали, что печатники не должны участвовать в стачке. Но социалисты не даром всегда относились к хозяевам прессы с большим недоверием и подозрением. «Свобода печати сегодня, - писал Кингсли Мартин в своей книге «Британский народ и всеобщая стачка (1926 г.)», - означает неограниченное право лорда Бивербрука, лорда Ротермира и нескольких других частных лиц сообщать только то, что им угодно, и навязывать любые мнения такому количеству населения, какое им удается заставить покупать у них известия и мнения... при таких обстоятельствах приверженцы Труда считают, что довольно нелепо говорить о «свободе печати»...» Но перед закрытием газет был дан последний залп огромной силы: ничто так наглядно не показывало, что за последние несколько дней классовая борьба велась уже совершенно открыто. Например, газета «Дейли телеграф», трубившая все время о войне и печатавшая слово «ВОЙНА» огромными буквами, заявляла, что всеобщая стачка, в сущности, является «гражданской войной», поскольку она делит нацию на людей лояльных и нелояльных. Призыв к стачке со стороны Конгресса тред-юнионов, добавляла «Дейли телеграф», носит на себе печать «иностранного происхождения». Даже «Таймс» прибегала к подобным же фразам накануне стачки.
В распоряжении правительства находилась, конечно, и Британская радиовещательная корпорация (Би-би-си), которая была использована для того, чтобы пропагандировать такие же антипрофсоюзные взгляды, как и «Бритиш газетт». Теперь обе стороны выпускали тысячи листовок, распространявшихся как в тех районах, где они выходили, так и по всей стране.
Во вторник утром 4 мая работа была полностью прекращена. Индустриальное сердце страны почти совсем перестало биться. Огромные машины стояли тихо и неподвижно; дыхание легкого майского ветра вокруг фабрик создавало атмосферу воскресного утра. Трамваи не ходили; автобусы выстроились в ряд в своих гаражах. Газ и электричество горели неярко и мерцали. Но жизнь нации не замерла. Полиция устраивала стычки со стачечниками, фашисты нападали на пикеты, выставленные против штрейкбрехеров; и когда работа промышленности начала прекращаться во всей стране, классовая борьба приняла еще более ожесточенный характер. Переговоры были прерваны. Каждая сторона замкнулась в своей крепости и приготовилась к борьбе. Вечерние газеты не вышли - стачка началась с них. Не было пассажирских поездов; во всей стране курсировало очень мало автобусов; на лондонских улицах осталось всего несколько такси. Организованный рабочий класс широко включился в стачку; он удивил даже своих собственных лидеров. Сплошь и рядом неорганизованные рабочие также присоединялись к стачечникам. Несколько союзов еще не присоединилось к стачке, главным образом по организационным причинам; в основном же, по сведениям, получаемым из всех концов Англии, всеобщая стачка приняла очень широкий размах и явилась наиболее крупным событием в истории рабочего класса страны. Инициатива, изобретательность и вдохновляющая энергия нескольких миллионов рабочих если не полностью, то, во всяком случае, частично восполняли отсутствие подготовки со стороны верховного руководства. Не приходилось сомневаться в том, что многие лидеры, принадлежавшие к правому крылу рабочего движения, были «против стачки». Что могло быть более полным разоблачением, какие призывы могли быть более деморализующими, чем те, с какими выступил в своей речи лидер парламентской фракции лейбористской партии? Эту речь он произнес в то самое утро, когда началась борьба: «Как я понимаю, мы будем продолжать стачку. Вообще же я не сторонник всеобщих стачек. Я не изменил к ним своего отношения. Так я говорил и в палате общин. Мне не нравятся стачки: я прямо говорю, они мне не нравятся. Но, честно говоря, что можно сделать?» Таково было патетическое высказывание Джеймса Рамзея Макдональда, приведенное газетой «Дейли геральд» утром 4 мая. Хороший же тон он задал в самом начале этой грандиозной битвы!
Во многих районах страны именно коммунистической партии пришлось взять на себя руководство, которого теперь требовали рабочие. Центральный комитет партии выступил накануне стачки со следующими призывами:
«Ни пенса из заработной платы, ни секунды к рабочему дню».
«Создадим Советы действия в каждом городе».
«Приобретайте друзей среди солдат».
«Все на защиту горняков».
Не кто иной, как коммунисты, на протяжении девяти месяцев предупреждали рабочих о готовящемся наступлении на горняков, а затем на весь рабочий класс. Именно поэтому лидеры коммунистов томились теперь в тюрьмах. Уильям Галлахер в своей книге «Раскаты грома» говорит о том, что «повсюду под любым предлогом стачечников арестовывали и бросали в тюрьмы. Целые процессии арестованных направлялись в Уандсворт. Каждый день на прогулке арестованные видели новые лица и слышали все новые голоса, звучавшие через весь двор: «Здорово, старина Уол!» Уолтер Ханнингтон был наиболее популярным человеком в этот период в Уандсвортской тюрьме...» Галлахер рассказывает о том, сколько людей посещало коммунистических руководителей и как они узнавали о событиях, происходящих во «внешнем мире». Когда через массивные стены тюрьмы к ним просачивались известия о том, как горячо рабочие откликнулись на стачку, настроение у коммунистов улучшалось и вся тюрьма ликовала, к великому ужасу тюремных властей.
В первый день стачки было арестовано еще два лидера коммунистов. С. Саклатвала, член парламента, коммунист, представляющий Северную Баттерси, был арестован за речь, произнесенную им 1 мая в Гайд-парке. Его приговорили к двум месяцам тюремного заключения («уголок ораторов» в одном из углов Гайд-парка отнюдь не всегда был «образцом английской демократии»). Стокер, лидер коммунистов из Манчестера, был арестован и также приговорен к двум месяцам. Позже, на той же неделе, организатор лондонского районного комитета коммунистической партии Р. У. Робсон был приговорен к шести месяцам каторжных работ; Изабелла Браун, арестованная в Понтефракте за «мятежную речь», была приговорена к трем месяцам.
На вторую ночь всеобщей стачки два сыщика из Скотланд Ярда и целая армия специальных констеблей устроили налет на главный штаб коммунистической партии в Ковент-гардене. Они принесли с собой ломы, отмычки и другие инструменты, чтобы взломать двери, ворвались в книжный магазин и разбросали всю литературу, обыскали и перерыли помещение сверху донизу. У них было с собой разрешение на конфискацию любого материала, приготовленного для стачечной газеты или листка (коммунистический «Уоркерз булетин» - ежедневный листок, рассылавшийся из Лондона, - беспокоил правительство больше, чем «Бритиш уоркер»).
Но в помещении коммунистической партии полиции удалось найти только мимеограф Ронео, которым не пользовались уже много лет. Арестовывать было не за что, и полицейским так и не удалось предъявить ордера на арест. Они ушли весьма разозленные.
Между тем в соответствии с требованиями обстановки было решено приступить к организации генерального штаба в помещении Конгресса на Экклестон-сквере. Тот факт, что планы создавались только через два дня после того, как битва уже началась, наглядно показывает, какой хаос царил в верхах. Организационному стачечному комитету потребовалось целых два дня, чтобы понять, что для решения огромной стоявшей перед ним задачи нужно создать ряд подкомитетов, которые занимались бы более мелкими вопросами. Генеральный совет создал пять комитетов: а) по транспорту и связи; б) по информации; в) по обеспечению продовольствием; г) по контролированию и инструктированию; д) по финансированию. Организационный стачечный комитет очень напряженно работал под энергичным руководством Эрнеста Бенина. Перед ним стояла огромная задача. Даже в том случае, если бы стачка была хорошо подготовлена, все же комитету пришлось бы столкнуться с очень большими трудностями. Необходимо учесть, что уже в самом начале нужно было координировать действия и политику восьмидесяти двух отдельных союзов, полностью или частично включившихся в стачку. Отдельным союзам, которые ревниво оберегали свои цеховые предрассудки, предложили связать их судьбу с судьбой промышленных союзов и союзов неквалифицированных рабочих. О соперничестве между отдельными лицами - а такого соперничества немало в профсоюзном мире - забыли или, во всяком случае, сделали вид, что забыли. «Старые цеховые настроения и предрассудки, все традиции групповщины, преданности главным образом своему союзу и повиновение распоряжениям только своих собственных руководителей и исполнительных комитетов - все это подрывало основы всеобщей солидарности. В отдельных случаях распоряжения стачечных комитетов разных союзов частично повторяли распоряжения советов профсоюзов. Чрезвычайно обособленно держались печатники, и иногда приходилось долго их убеждать и уговаривать, прежде чем они соглашались приступить к выпуску местных изданий органа Генерального совета...»
Таким образом, когда мы пытаемся определить, насколько успешно проходила стачка, ее огромные достижения становятся сразу очевидными, если учесть, что уже в первые несколько дней в нее включилось почти 3 миллиона рабочих, несмотря на то, что ее руководство, даже по самому мягкому определению, было не на высоте.
Мы уже указывали, что разногласия между Федерацией горняков и Генеральным советом Конгресса тред-юнионов с самого начала сильно ухудшили моральное состояние руководителей стачки. Дело приняло еще худший оборот после того, как были созданы препятствия для участия горняков в работе Генерального совета. С первого дня борьбы горняки были лишены представительства в Генеральном совете, который беспрерывно заседал на протяжении всех девяти дней. Произошло это следующим образом. Том Ричарде, один из представителей горняков, был слишком болен, чтобы присутствовать на заседаниях; другой - Боб Смилли, член парламента, - выехал в понедельник вечером в Шотландию, полагая, что его присутствие жизненно необходимо шотландским горнякам, и ожидая, что его коллеги в Конгрессе тред-юнионов будут продолжать вести борьбу «прямо и честно».
Герберту Смиту и Артуру Куку, а также и казначею Федерации горняков разрешили присутствовать на совещаниях Генерального совета, но только в качестве наблюдателей, что означало, что они не имели права участвовать в прениях или голосовать. Кук ходатайствовал перед советом, чтобы на некоторое время вместо отсутствовавших были кооптированы два других представителя Федерации горняков. Ему отказали в этой просьбе, причем особенно упорно противился этому Дж. X. Томас, доказывавший, что кооптация противоречит уставу Генерального совета и что такое разрешение могло бы быть использовано как прецедент.
Кажется почти невероятным, что на протяжении всего периода всеобщей стачки горняки, защита интересов которых была первопричиной всего конфликта, не имели своих представителей в Генеральном совете. Можно было бы пытаться доказывать, что это не имело решающего значения, поскольку, в случае если бы правительство или шахтовладельцы внесли какое-нибудь предложение для урегулирования вопроса, мнение горняков, бесспорно, было бы принято во внимание. Но, как показали события, это доказательство оказалось несостоятельным. При более углубленном изучении вопроса выяснилось, что когда велись реальные переговоры и принимались реальные решения, то мнения горняков не спросили. Все переговоры происходили при закрытых дверях, держались по большей части в тайне, и немалую роль при этом играли интриги и обман. По поводу совещаний Генерального совета, проводившихся в течение девяти дней, Кук пишет: «Если бы можно было напечатать стенографический отчет обо всем, что там происходило, это не только было бы поучительно для рабочих, но и явилось бы материалом, которым мы могли бы руководствоваться в наших будущих боях. К несчастью, там постановили ничего не стенографировать. Поэтому я опасаюсь, что никогда нельзя будет узнать всей правды...»
В первом вечернем выпуске, в среду 5 мая, в «Бритиш уоркер» было помещено обращение Генерального совета, усиленно подчеркивающее, что «стачка является конфликтом в промышленности». Это было ответом «Бритиш газетт», кричавшей об угрозе конституции и законному правительству. Генеральный совет, говорилось далее в обращении, «ожидает, что все участники стачки будут вести себя образцово и не дадут повода для вмешательства полиции. Любое нарушение порядка сильно повредило бы перспективам успешного разрешения конфликта. Совет обращается особо к пикетам с просьбой избегать стычек и не выходить за рамки своих непосредственных обязанностей». На протяжении всей стачки газета Конгресса тред-юнионов высказывалась весьма осторожно. На каждое нападение «Бритиш газетт» она отвечала тщательно сформулированными опровержениями, но сама ни разу не перешла в наступление. Она приводила случаи избиения рабочих полицией, но никогда не использовала этот материал для разоблачения правительства.
Много волнений было связано с организацией издания этой газеты. В среду вечером, в восемь часов, все было готово: была разрешена сотня проблем; последняя строчка была отредактирована и набрана; последняя печатная форма была готова и вложена в ротационную машину; печатный цех ожидал последних указаний. В это время от нового недостроенного здания «Дейли мейл» через Кармелит-стрит проследовал отряд пеших и конных полицейских. Они оттолкнули рабочих от машин и выставили кордон. Один из сыщиков вышел вперед и заявил, что они не разрешат пустить печатные машины. Ои также заявил, что министр внутренних дел снабдил его орденом на произведение обыска и конфискацию всего тиража «Дейли геральд» за 4 мая. Он сказал, что должен также конфисковать весь материал, использованный для этого номера газеты, и любой другой материал, который может быть использован при издании любого документа, рассчитанного на то, чтобы помешать мероприятиям по обеспечению населения основными видами обслуживания. Однако было совершенно очевидно, что полиция больше интересовалась «Бритиш уоркер» за 5 мая, чем «Дейли геральд» за 4 мая. Полицейский инспектор попросил оттиснуть дюжину экземпляров для комиссара города. Если тот одобрит материал, его можно будет печатать, если нет - он пожал плечами...
Инспектор ушел, забрав свою дюжину экземпляров, и оставил полицейских охранять печатные машины. Тем временем один из членов штаба отправился на Экклестон-сквер, и почти сейчас же Уолтер Ситрин, Бен Тернер и Бауэн пришли на место действия как представители Генерального совета. Немедленно была извещена парламентская фракция лейбористской партии, и Рамзей Макдональд и Артур Гендерсон тут же снеслись с правительством. Запрещение печатать номер было снято. Когда полицейские отошли и газета начала сходить с громадных ротационных машин, рабочие запели «Красное знамя». В первый же день выхода «Уоркер» разошелся в количестве 320 тысяч экземпляров.
История «Бритиш газетт» полностью отражает пристрастие Уинстона Черчилля к мелодраматизму. Мысль об издании этой газеты волновала его одаренный богатой фантазией ум. Много лет спустя он описал волнение, которое испытал при работе в крупной газете, когда «машины грохотали и, казалось, растирали все в порошок». Он признавался, что это напоминало ему комбинацию первоклассного боевого корабля и первоклассных всеобщих выборов. Для психоаналитика такое признание, бесспорно, является интересным отправным пунктом. Теперь Черчилль вторично выступал в роли редактора газеты - в школе он выпускал газету под названием «Критика». Но «Бритиш газетт» не только критиковала - она была арбитром для правительства. Эта правительственная штрейкбрехерская газета начала издаваться 5 мая 1926 года. Сначала она печаталась на одном листке, но затем, к 13 мая, она уже занимала четыре страницы и тираж ее увеличился с 230 тысяч до 2250 тысяч экземпляров. Такое необычайное увеличение тиража является, конечно, еще одним подтверждением того, что Черчилль и правительство использовали всю свою власть, чтобы помешать распространению «Бритиш уоркер» и способствовать распространению «Бритиш газетт». На столбцах этой газеты Черчилль не помещал никаких объективных сведений, он широко освещал в ней ход событий, но изображал их в угодном правительству свете. В связи с таким недобросовестным использованием в своих целях газеты Черчилль приобрел много-врагов среди разных слоев населения. Либералы, хотя с виду они полностью придерживались политики Болдуина, на самом деле, за кулисами, разделились на несколько групп. Начались серьезные разногласия между крылом Асквита и радикалами Ллойд Джорджа. Вероятно, именно это и заставило Ллойд Джорджа высказаться о редакторстве Черчилля следующим образом: «Первостатейная нескромность в мишурном наряде низкосортного журнализма».
В первый день стачки палата общин заседала несколько часов, и с общего согласия никакие спорные вопросы не обсуждались. Из-за прекращения работы типографий в кулуарах передавались из рук в руки только двадцать экземпляров официального отчета о заседаниях парламента. Члены парламента, казалось, рады были выбраться из палаты обшин. Но на второй день стачки положение в корне изменилось. Вспыхнула прежняя вражда: разгоревшиеся страсти и старое недовольство находили себе выход в резких словах. В этом было мало смысла, зато звучало это хорошо. Генеральный прокурор Дуглас Хогг потребовал от палаты общин предоставления ему большей свободы действий, сославшись на статью закона о чрезвычайных полномочиях. Он настаивал на том, чтобы правительству было предоставлено право - позже он добился этого - задерживать любого человека, препятствующего «поддержанию законности и порядка»... с учетом «установившейся за этим человеком репутации». Другими словами, если за человеком «установилась репутация» социалиста, тогда, в силу самого этого факта, его разрешалось арестовать. Для этого достаточно было застать этого человека в условиях, дававших властям основание полагать, что его присутствие угрожает поддержанию «законности и порядка». Это была, конечно, явно террористическая тактика полицейского государства. Члены лейбористской партии категорически ее осуждали. Генеральный прокурор отрицал очевидные факты, когда доказывал, что это не политическое законодательство; тут же он довольно нелепо опровергал свои собственные слова, когда говорил, что по отношению к пикетчикам, препятствующим работе на шахтах, можно будет применять положение «с учетом установившейся репутации». На это Марди Джонс, член парламента от горняков Южного Уэльса, ответил со всей присущей ему кельтской горячностью: «Я заявляю генеральному прокурору и правительству, что и я, и каждый другой представитель горняков в палате.сделаем все, что от нас зависит, и не допустим, чтобы на шахтах работали штрейкбрехеры. Поскольку дело касается горняков, все эти правила - пустые бумажки. Пусть генеральный прокурор учтет, что его слова не забудутся и в конце недели будут повторяться по всей стране. Достопочтенный джентльмен бросил нам вызов - мы принимаем его, и правительству придется об этом пожалеть». Джордж Д. Гарди, другой лейборист, сидящий на задних скамьях, страшно разгневанный, бросая сердитые взгляды на скамьи для правительства, битком набитые крупными джентри, принадлежавшими к партии тори, резко заговорил: «Хотел бы я вас всех до одного втиснуть в шахтерскую клеть и спустить в шахту на пару часов, а я был бы вашим хозяином... Вы потратили больше денег на сколачивание сил для подавления выступлений горняков, чем затратили бы на субсидии в течение двух лет... Каждый день горняки рискуют своей жизнью... А за что? .. В Ланкашире - за 36 шиллингов в неделю».
Но генеральный прокурор добился своего. Был утвержден еще один закон, согласно которому полиции разрешалось входить в любые помещения при подозрении, что они используются для печатания, выпуска, опубликования или распределения каких-либо документов, рассчитанных на то, чтобы вызвать мятеж, или могущих привести к мятежу, бунту или недовольству среди полиции, войск, пожарников или (и это главное) гражданского населения. Наряду с этими мероприятиями министр внутренних дел сэр Уильям Джойнсон-Хикс обратился к стране через «Бритиш газетт» и Британскую радиовещательную корпорацию с извещением о наборе добровольцев-констеблей. На это Генеральный совет, как всегда занимающий оборонительные позиции, ответил через «Бритиш уоркер». «Не поддавайтесь панике из-за провокационных выступлений министра внутренних дел,- увещевал он.- Из речи, с которой министр выступил по радио и в которой он объявлял о наборе констеблей, видно, что министр сделал совершенно неправильные выводы, поскольку он говорил, что профсоюзное движение нарушает законность и порядок. Фактически только в это самое утро Генеральный совет... официально призывал всех стачечников вести себя образцово и не давать повода для вмешательства полиции». Это было вполне в его стиле. Это был жалкий ответ на переданную по радио речь министра внутренних дел, полную классовой ненависти.
В своих наиболее важных решениях Генеральный совет придерживался той же политики. В среду днем Болдуин заявил в палате общин, что «ни одно правительство ни при каких обстоятельствах не может пойти на уступки всеобщей стачке. Правительство согласно возобновить переговоры, когда стачка будет прекращена без каких-либо предварительных условий со стороны стачечников». После такого заявления боевому руководству сразу стало бы ясно, как надо действовать: у него не было бы сомнений по поводу того, что на это нужно ответить очень резко. Но Генеральный совет покорно сказал: «Мы готовы в любую минуту возобновить переговоры, чтобы добиться почетного разрешения вопроса. Мы [Генеральный совет] не ставим никаких условий для возобновления предварительного обсуждения с правительством любого аспекта конфликта».
В отличие от Генерального совета коммунисты продолжали настаивать на принятии более решительных мер. В «Уоркерз булетин»- листке, который они продолжали выпускать, несмотря ни на какие полицейские преследования, коммунисты подчеркивали «политическое значение всеобщей стачки». Коммунистическая партия предупреждала рабочих о том, «что делаются попытки ввести борьбу в прежние рамки, то есть заставить их только обороняться от наступления капиталистов. На самом же деле, - говорили коммунисты, - поскольку они вступили в борьбу, единственный путь к победе - идти вперед и нанести сокрушительный удар». Коммунисты инструктировали членов союзов и побуждали рабочих немедленно создавать Советы действия там, где. их еще не было; создать из членов профсоюзов оборонные рабочие отряды для борьбы против «организации по обеспечению снабжения» и против фашистов; организовать снабжение питанием совместно с обществами кооператоров; организовать массовые митинги и знакомить войска с целями стачки. Коммунисты требовали также национализации шахт без компенсации, отставки правительства Болдуина и сформирования лейбористского правительства.
К 5 мая происходили уже типичные для стачек сцены. В Кемберуэлле совет лондонского графства пытался организовать курсирование шести трамваев, обслуживаемых волонтерами; во время работы водители и кондукторы охранялись полицией. Но толпы рабочих расправились с ними: разбили камнями стекла и захватили штрейкбрехеров - водителей и кондукторов. Полицейская охрана, ожесточенно молотившая дубинками, сильно поранила семерых стачечников, но трамваи вернулись в депо.
В Глазго, Эдинбурге и Лидсе толпы рабочих организовывали стычки с штрейкбрехерами, работавшими на автобусах: они поломали моторы и повредили бензоподачу. Некоторые районы, такие, как Гамильтон, были совершенно отрезаны: сообщение с ними по шоссе и по железной дороге было прервано. Когда были сделаны попытки пустить автобусы в Мансфильде, Шеффильде и Барнсли, то горняки стали на дорогах и загородили проезд. По всем магистралям страны рабочие собирались группами, чтобы помешать машинам, не имеющим специального разрешения, идти прямиком - без дороги. В районах угольных бассейнов не пропускали ни одной легковой машины без проверки. Шоферам, пытавшимся прорвать блокаду, подчас очень сильно влетало - пару машин даже сожгли.
Правительство пыталось убедить жителей Лондона, что железная дорога работает нормально, и организовало фиктивное «обслуживание пассажиров» на железной дороге, называвшейся тогда «Сазерн рэйлуэй», от вокзала Виктория до узловой станции Клапхем. Но обман был скоро открыт. Единый фронт рабочих и их солидарность были необычайно крепки.
К этому времени поддержку стачке оказывали уже рабочие всего мира. Даже из далекой Японии доходили приветствия и слова поддержки, посылаемые Всемирным движением профсоюзов. В Германии лидеры рабочих Рура заявили, что прекратят работу, если Конгресс тред-юнионов обратится к ним за активной поддержкой. Из Голландии, Ирландии, Америки и Канады приходили сообщения о горячей поддержке и предложения помочь довести конфликт до успешного разрешения. Международный союз транспортных рабочих обратился с призывом ко всем союзам не доставлять уголь в Англию и не грузить углем те суда, на которых он раньше доставлялся. Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов был одним из первых, кто не ограничился посылкой приветственных телеграмм, но и оказал вполне конкретную помощь. Он дал указания помочь английским рабочим, находившимся на судах, стоявших в советских портах, и призвал команды советских кораблей, направлявшихся в Англию, выразить свою солидарность со стачечниками. Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов выразил также пожелание внести миллиона рублей (около 100 тысяч фунтов стерлингов з тот период) в стачечный фонд Генерального совета. Но эти деньги не были приняты, так как лидеры Конгресса тред-юнионов боялись, что все их последующие действия будут приписывать влиянию «золота Москвы». Даже в Индии, где британское империалистическое правление осуществлялось в тот период особенно жестоко, члены Профсоюзов выражали свою солидарность со стачкой. Рабочий класс всего мира выступил в поддержку британских рабочих в трудный для них час: сказались великие традиции международной солидарности.
В самой Англии битва принимала все более ожесточенный, все более острый характер. В Каннингтауне и Попляре около 50 тысяч рабочих пикетировали дороги, ведущие с доков. Делалось это с целью помешать грузовикам, не имевшим на это разрешения, доставлять товары (Конгресс тред-юнионов разрешил доставлять только наиболее необходимые пищевые продукты). Сплошь и рядом полиция избивала дубинками безоружных рабочих. Несколько сот рабочих были ранены. В Ливерпуле правительство пополняло военные части. Товары доставлялись на военных судах. В Глазго уличные сражения закончились арестом 66 рабочих; было много раненых. В Эдинбурге было произведено 22 ареста. Ряды стачечников все пополнялись - к началу третьего дня стачки (четверг, 6 мая) в нее включилось еще огромное количество рабочих. Общее число стачечников достигло 4 миллионов.
В среду вечером Макдональд и Гендерсон попытались добиться встречи с Черчиллем: им это не удалось. Встречался ли с ним кто-нибудь из них в те дни, до сих пор не установлено. Но когда стало известно, что эти два лидера лейбористской партии просят аудиенции у человека, больше всех ответственного за создание правительством штрейкбрехерской машины, это вызвало большое возмущение. Теперь мы твердо знаем, что какие-то встречи, бесспорно, устраивались, частным образом и тайно. Читателю предоставляется самому судить, какое влияние оказали такие интриги на прекращение стачки как раз в тот период, когда с ней начали усиленно солидаризироваться. В то время и в течение многих лет в дальнейшем наличие секретных переговоров категорически отрицалось.
Пока еще законность стачки не стала предметом парламентских дебатов. Правда, правительство заявило, что прекращение работы противоречит конституции и интересам нации. Но как только сэр Джон Саймон (теперь виконт) выступил в палате общин в четверг 6 мая с заявлением, что стачка «совершенно противозаконна», все начали усиленно кричать об этом. Сэр Джон, крупный адвокат, пытался убедить палату общин, ссылаясь на закон, изданный в 1066 году Вильгельмом Завоевателем, и утверждая, что, согласно этому закону, стачечников следует заключать в тюрьму. Почти в то же время судья Астбэри вынес решение о временном запрещении деятельности отделения союза моряков в Тауэр-Хилле. Но перспектива посадить в тюрьму почти 4 миллиона человек не привлекала даже Болдуина и Черчилля. Они решили, что разглагольствования Джона Саймона о законе - вполне подходящее занятие для либерально-консервативного юриста такого типа, но сами предпочли разрешать конфликт другим путем. И пока доблестный рыцарь перелистывал страницы сводов старинных законов в поисках прецедента, Болдуин сам создавал прецедент: в этот день премьер-министр сообщил через «Бритиш газетт», что «конституционное правительство подверглось нападению» (в дальнейшем Конгресс тред-юнионов, весьма оскорбившись, категорически отверг такое обвинение). На следующий день, в пятницу 7 мая, правительство выступило с погромным обращением. «Все королевские вооруженные силы, - гласило оно, - извещаются, что любые действия, к которым они сочтут нужным прибегнуть, честно стремясь оказать помощь государственным властям, встретят как теперь, так и в дальнейшем полную поддержку правительства его величества». Вполне вероятно, что если бы Джон Саймон, большой охотник находить в законах прецеденты, поискал бы и такой, возможно, он его обнаружил бы в обращении Карла I к своим упавшим духом роялистам. Однако в современной истории не было случая, чтобы вооруженным силам предоставлялась такая неограниченная власть.
Министр внутренних дел подкрепил обращение правительства сообщением, что к понедельнику должен быть закончен набор еще 50 тысяч специальных констеблей. «Дело не терпит отлагательства, - взывал он по радио к населению, - чем скорее в нашем распоряжении будут огромные силы, тем скорее я смогу обеспечить защиту людей, в особенности в Лондоне». Этот набор проводился с целью разгрома пикетчиков; в слова «обеспечить защиту» министр внутренних дел вкладывал именно этот смысл, и сам признавал это. Но со всех сторон страны поступали сведения о том, что, несмотря на все угрозы правительства и действия полиции, в стачку включалось все большее количество рабочих и работа стачечных организаций улучшалась. Доменные печи в Мидленде были погашены, все рабочие лондонской электростанции бастовали, Лондонский стачечный комитет снял рабочих, обеспечивавших электричеством палату общин; стачка охватила почти всю текстильную промышленность; в Глазго печатники отказались стать штрейкбрехерами и прекратили работу. Специальный газетный листок этого времени выпускался старшими мастерами, начальниками цехов и корректорами, но некоторые газетные агенты отказывались иметь с ним дело, а водители грузовиков не соглашались его развозить. По всему северо-восточному и йоркширскому побережью механики и кораблестроители включились в стачку «все как один». В разных районах организационные формы стачки были разными. В небольших районах и в местах, где преобладала какая-нибудь одна отрасль промышленности, стачкой руководил комитет профсоюза какой-нибудь одной организации; в других местах, где существовало много разных отраслей промышленности и торговли, деятельность стачечников координировалась Советом действия, имевшим довольно сложную структуру и осуществлявшим свои функции при помощи местного совета профсоюзов. У Советов действия были своя подкомитеты и организационная надстройка, созданная по образцу высших инстанций; иногда исполнительная власть находилась в руках даже более обширных организаций, так, например, в Нортумберленде и Дургаме был создан общий стачечный комитет для координации деятельности рабочих во всей этой огромной промышленной области. Его деятельность оказалась настолько успешной, что в Ньюкасле «организация по обеспечению снабжения» потерпела полный крах. Успех движения на северо-востоке, движения, которое можно было сравнить с формой советского руководства, был так велик, что Кингсли Вуд - представитель правительственной администрации в этой области - обратился к стачечному комитету за помощью при распределении предметов первой необходимости. Вуд предложил отказаться от услуги «организации по обеспечению снабжения» и установить систему двойного контроля. Но комитет от этого предложения отказался, поскольку он уже создал свою собственную организацию для доставки гражданскому населению предметов первой необходимости. «Уоркерз кроникл», выпускаемая Советом действия профсоюзов Ньюкасла, была одной из наиболее популярных листовок среди стачечников. Руководство на северо-востоке было прекрасное, и настроение рядовых стачечников - боевое. Это был исключительно яркий пример боевого руководства, по сравнению с которым руководство на Экклестон-сквере выглядело довольно неприглядно.
Сами выражения «всеобщая стачка» и «всеобщее прекращение работы» считались на Экклестон-сквере опасными и «провокационными». Обычно говорили: «Общенациональное прекращение работы», - считалось, что это более достойное и менее опасное название для конфликта. Подобно «золоту Москвы», термин «всеобщая стачка» пробуждал ужас в сердцах Макдональда и Томаса.
Знали ли «эти люди», какими силами они руководили? Понимали ли они огромные массы рабочих, с трудом встающих на ноги, пытающихся отбросить наследие социального неравенства, увеличившегося с годами, по мере того как с каждой новой фазой промышленной революции увеличивался разрыв между техническим и социальным прогрессом? Политический багаж их был весьма неприглядным: мошеннический характер и глупость их трусливых действий, а также их предательство были чудовищны. Однако в тот период «эти люди» номинально стояли во главе рабочего движения - люди без принципов и совести. Вопреки им всеобщая стачка перерастала в ожесточенную классовую борьбу. На улицах и даже в домах - повсюду в Англии наблюдался огромный социальный подъем. Именно потому, что они боялись этого подъема, «эти люди» бросились спасаться, проявляя раболепный страх перед справедливым гневом рабочих масс, вызванным их медлительностью.
В Лондоне волонтеры-полицейские свирепствовали особенно сильно. Они пускали в ход все имеющиеся у них средства и это было настолько же типичным для их классовой сущности, насколько солидарность была типична для рабочего класса. Полиция охраняла автобусы и поезда метро. Окна автобусов или были забиты досками, или затянуты проволочной решеткой; капоты на моторах были обмотаны колючей проволокой. Тот факт, что Лондон был... ну, просто, обычным Лондоном... означал, что в огромной столице все было к услугам правительства и все было направлено на то, чтобы разработать тактику борьбы со стачкой намного лучше, чем в провинции.
Пикеты безжалостно избивались толпами волонтеров-полицейских - молодых джентльменов, тори, уже превращавшихся в фашистов. Их перебрасывали в «места беспорядков» на грузовиках, и, высадившись из машин, размахивая своими дубинками, они набрасывались на невооруженных стачечников. Избиения - происходили в Кемберуэлле, страшные сцены можно было наблюдать в Степни. Благодаря такой тактике правительства даже та часть населения Лондона, которая одно время относилась к стачечникам неодобрительно, перешла на сторону рабочих. Бастующим стали симпатизировать даже те люди, от которых этого никак нельзя было ожидать.
Городские ратуши во всей стране временно использовались как помещения для набора волонтеров, но волонтеров было гораздо меньше, чем рассчитывало правительство. На всем протяжении Норд-род грузовикам со штрейкбрехерами, пытавшимся прорваться без пропусков, группы стачечников преграждали дорогу и, забрасывая их камнями, заставляли остановиться. Дж. Т. Мэрфи писал, что во время его поездки из Шеффилда в Лондон, через Лестер и Дерби, он видел по дороге только шесть автобусов; трамваи использовались для перевозки продовольствия, о чем сообщалось в наклеенных на них пропусках. Он встретил также всего два поезда, да и то почти без пассажиров. Провинция - особенно крупные промышленные области - была полна решимости продолжать борьбу.
Все население было потрясено быстрым развитием событий. В связи с отсутствием информации (даже крупные области не получали почти никаких известий, или, в лучшем случае, до них доходили какие-то отрывочные сведения) резко повысился спрос на радиоприемники, а затем и на примитивные телевизоры. Много недобросовестных агентов решило на этом «нажиться», и в течение нескольких дней в некоторых районах радиоприемники продавались по спекулятивным ценам.
В пятницу, 7 мая, архиепископ кентерберийский, с полного одобрения англиканской церкви, вмешался в стачку и призвал обе стороны начать вести переговоры «в духе товарищества и сотрудничества на общее благо...» После детального обсуждения вопроса со служителями христианской церкви архиепископ предложил базу для соглашения: а) прекращение всеобщей стачки Конгрессом тред-юнионов; б) возобновление правительством своего предложения об оказании угольной промышленности помощи на определенный (короткий) срок и в) отказ шахтовладельцев от недавно предложенных ставок заработной платы (то есть от извещений, о локаутах). К удивлению самого архиепископа, «Бритиш газетт» отказалась напечатать его обращение, а Британская радиовещательная корпорация хранила полное молчание. Полностью высказала свое мнение только «Бритиш уоркер». Генеральный совет в предисловии к публикации (8 мая 1926 г.) писал: «Генеральный совет, хотя он и не считает обязательным принятие предложенных пунктов соглашения, обращает внимание народа страны на то, как правительство относится к усилиям, направленным на мирное урегулирование вопроса».
Когда в палате общин Черчилля осуждали за то, что он не опубликовал обращения архиепископа, Черчилль, пытаясь оправдаться, сказал, что оно было получено слишком поздно и поэтому не могло попасть в печать.
Профсоюзные массы так и не знали точно, велись ли какие-нибудь переговоры. Заявление, сделанное Макдональдом в пятницу, так и не разъяснило этого вопроса. Он сказал: «Я напрягаю все усилия для того, чтобы каждый момент был использован для обеспечения мирного разрешения конфликта и достижения соглашения». Возможно, что это высказывание самого лидера лейбористской партии и побудило «Бритиш уоркер» напечатать в тот же самый день материал, озаглавленный. «Каково же наше положение». В газете говорилось:
«Нас усиленно убеждают в том, что Рамзей Макдональд, Герберт Смит, Артур Кук и другие лидеры профсоюзов пытаются возобновить переговоры с целью прекращения всеобщей стачки. Генеральный совет заявляет, что такие утверждения совершенно ложны. Никакие официальные и неофициальные предложения правительству не делались ни каким-либо отдельным лицом, ни группой лиц и ни с санкции Генерального совета, ни без нее. Генеральный совет не вступал ни в какие переговоры с правительством с того самого времени, как послал свое письмо с категорическим протестом против неспровоцированных действий кабинета - прекращения происходивших тогда мирных переговоров.
Точка зрения Генерального совета может быть изложена коротко и ясно. Генеральный совет готов в любое время приступить к предварительному обсуждению вопросов: о снятии извещений о локауте, об окончании всеобщего прекращения работы и о возобновлении переговоров, с тем чтобы достичь разумного разрешения конфликта в угольной промышленности. Это обсуждение должно начаться без каких-либо предварительных условий». Дальше в этом заявлении повторялось, что никто не собирался нападать на конституцию.
Болдуин ответил на это по радио в субботу вечером. Его выступление сводилось к тому, что стачка должна быть прекращена до того, как правительство возобновит переговоры. Но хотя выход из тупика все еще не был найден, все же заявление Генерального совета давало основание полагать, что рабочее руководство заняло более непримиримую позицию. Четкое заявление лидеров о том, что обсуждение должно начаться «без каких-либо предварительных условий», повидимому, свидетельствовало, что Генеральный совет не собирался больше принимать отчет комиссии за базу для переговоров: он знал, что согласие с отчетом, как Томас сказал Куку, «может повлечь за собой снижение заработной платы».
Нажим со стороны правительства ежедневно усиливался. Не сумев закрыть «Бритиш уоркер» или решив из благоразумия отказаться от этого намерения, в пятницу вечером кабинет дал указания прекратить отпуск бумаги для печатания газеты. Реквизировав все запасы газетной бумаги, правительство получило возможность диктовать свою волю нескольким еще выходившим газетам.
Конечно, это поставило в чрезвычайно выгодное положение любимую игрушку Черчилля - «Бритиш газетт». Но хотя газетная бумага находилась в доках или на бумажной фабрике, в распоряжении правительства, газета «Бритиш уоркер» обходилась своими ранее сделанными запасами; правда, это привело к тому, что размер газеты сократился с восьми до четырех страниц.
Усиливающийся правительственный нажим почти не повлиял на позиции Генерального совета. Высказывания его лидеров все еще не носили категорического характера ни когда они отвечали Болдуину, ни когда опровергали обвинения в «революции» (а такие обвинения ежедневно бросались им со столбцов черчиллевекой «Бритиш газетт»). Болдуин в своей субботней речи по радио заявил, что стачка носит политический характер. Произнес он эту речь вскоре после того, как стачечники заставили грузовики с продовольствием, шедшие из доков под вооруженной охраной - в сопровождении броневиков, солдат в боевых касках и полицейских, - свернуть в Гайд-парк, к месту хранения правительственных запасов. Каковы бы ни были взгляды на стачку как на политическое оружие, очень немногие разумные лидеры профсоюзов могли бы честно сказать, что положение в промышленности и политику можно отделить друг от друга. Они неразрывно связаны, и, защищая выступления в промышленности, такие, как стачка, вряд ли стоит отрицать, что она имеет определенную политическую окраску; следовало бы лучше установить, насколько стачка политически оправдана экономической политикой, проводимой правительством. Но Генеральный совет не придерживался такой точки зрения. В воскресенье, 9 мая, «Бритиш уоркер» опубликовала ответ Генерального совета на вызывающее выступление по радио премьер-министра. Ответ начинался со следующего совершенно противоречивого указания: «Рабочие не должны быть введены в заблуждение тем, что мистер Болдуин возобновил вчера вечером свои попытки изобразить проводимую сейчас стачку как политическое выступление. Профсоюзы борются за одно, только за одно - они борются за то, чтобы защитить жизненный уровень горняков».
В ответе повторялось, что Генеральный совет готов «в любой момент» возобновить с правительством переговоры с того пункта, на котором они были прерваны.
Не было и речи о том, чтобы бросить вызов конституции, возмущенно протестовал Генеральный совет. «Генеральный совет не ставит под сомнение ни одно правило, закон или обычай, установленные конституцией: он хочет только оградить интересы горняков...» В этом ответе Генерального совета сказалось раздражение и стремление доказать, что обвинения правительства необоснованны. Тон ответа был явно умиротворительным. Генеральный совет чуть ли не упрекал правительство: как оно могло даже предположить, что у Конгресса тред-юнионов могли возникнуть такие безумные идеи! Рядовые члены профсоюзов резко критиковали это заявление Генерального совета. Коммунистический «Уоркерз булетин», отмечая раздражение, вызванное этим выступлением, заявил: «Стремление «Бритиш уоркер» всех заверить, что стачка является только «конфликтом в промышленности», просто наивно. Такое высказывание Генерального совета совершенно правильно определяет его собственное отношение к стачке, но правительство с каждым часом все больше приписывает ей политический характер. То, что правительство захватило запасы газетной бумаги, не только доказывает, что оно дошло до крайности, но свидетельствует также и том, что при существовании закона о чрезвычайных мерах «конституция» такова, какой правительству угодно было ее сделать. Правительство уже произвело сотни арестов; каждый час приносит все новые сведения о налетах и арестах, а также о переброске войск ...»
Но если официальные заявления Генерального совета не обеспечивали энергичного боевого руководства 4 миллионам бастующих рабочих, то высказывания отдельных его членов были еще менее вдохновляющими. Дж. X. Томас, выступая на собрании стачечников в Хаммерсмите в то же воскресенье, заявил: «Я никогда не скрывал, что не одобряю принципа всеобщей стачки». Томас имел, конечно, полное право придерживаться собственных взглядов на принцип всеобщей стачки, но он их высказал в исключительно неблагоприятный момент: он их высказал тогда, когда историческое стачечное движение достигло своего кульминационного пункта и когда Гарри Гослинг, старый президент Союза транспортных и неквалифицированных рабочих, сказал: «Я рад, что дожил до этого чудесного проявления солидарности -солидарности, какой не знала мировая история» (эти его слова вызвали необычайный подъем). А в то же время Томас, один из наиболее крупных руководителей профсоюзов, выступил с таким заявлением, которое могли приветствовать только враги стачки и враги организованного рабочего класса.
Заявление Генерального совета, сделанное в понедельник 10 мая, в котором сообщалось, что «все в порядке», звучало более чем иронически. В начале второй недели стачки совет отмечал, что «из всех мелких и крупных городов и графств в Генеральный совет поступают сведения, что стачечники держатся очень стойко... задание на начало второй недели стачки: «Держитесь крепко... Выполняйте инструкции и доверяйте вашим лидерам». Рабочие держались стойко, совершенно верно; колебались не они, а их лидеры и, как показывает дальнейший ход событий, колебались уже давно.
Во всей стране рабочие держались мужественно и были полны радужных надежд. В книге «История рабочего движения в период великой стачки» начало второй недели описывалось как стадия, на которой рабочие «стремились к новым достижениям. Согласно многочисленным сведениям, борьба только развертывалась, и вся сила наступления рабочих только начинала ощущаться. Массовое пикетирование, отряды обороны, пропаганда, комиссариат, объединение в более крупные районы - все это только вступало в игру».
Такие настроения вызывали большую тревогу у лидеров. Они прекрасно понимали, что стачка начинает принимать политический характер и что, если к ней присоединится еще большее число рабочих - на второй неделе прекратили работу машиностроители и судостроители, - ее политическая сущность проявится еще сильнее. К каким же «страшным» результатам это может привести? Какой кровавый мятеж таит в себе будущее? Не сорвут ли рабочие в приливе революционного энтузиазма не только невидимые оковы дисциплины, но и не сметут ли они также и своих лидеров? Эти «страшные» вопросы волновали умы многих членов Генерального совета в самом начале второй недели. Они считали, что нельзя ослаблять крепкую узду, в которой удавалось удерживать стачку. Нужно во что бы то ни стало придерживаться примирительного тона. Нужно было использовать все возможности, для того чтобы вступить в переговоры с правительством и прекратить конфликт - пусть даже на невыгодных условиях, - только бы обуздать неистовство этих «диких людей». Такова была их философия и путеводная звезда, которая по прошествии трех дней привела их в тихую пристань безоговорочной капитуляции перед правительством, а профсоюзное движение - на подводные скалы, причинившие ему непоправимый вред.
Начиная с субботы, 8 мая, Генеральный совет был занят почти исключительно «закулисными» переговорами, направленными на окончание стачки. Как это часто случается, правду все-таки узнали, и узнали ее из американской газеты. В ту субботу «Нью-Йорк уорлд» поместила сообщение своего лондонского корреспондента о том, что Рамзей Макдональд дал неофициальное интервью репортерам в палате общин. Во время этого интервью лидер лейбористской партии сообщил, что он беспрестанно встречается с Болдуином и «ежечасно совещается с ним» по поводу окончания стачки. Американская газета добавляла, что это известие вызвало «немедленный отклик и такое глубокое негодование» в редакции «Бритиш уоркер», что мудрые головы запретили его опубликование.
Человек, выступавший в роли главного полномочного представителя правительства, был не кто иной, как Герберт Сэмюэль - председатель знаменитой комиссии по углю. Сэру Герберту, человеку, обладающему чувством большого внутреннего достоинства, выдающемуся государственному деятелю, было, несомненно, дано поручение найти выход из тупика за счет горняков. Правительство понимало все значение стачки. Оно понимало, что нужно сделать какой-нибудь эффектный ход, чтобы подорвать растущую мощь стачечного движения. О возвращении Сэмюэля в Англию из-за границы - он отдыхал в Италии - и о том, как он снова включился в разбор конфликта, А. Дж. Кук писал: «Я не знаю, был ли он вызван или вернулся по собственному желанию.
Важно то, что немедленно после своего возвращения в Англию у него произошли встречи с досточтимым Дж. X. Томасом и другими и началось неофициальное обсуждение вопросов стачки. Все те, кто колебался и неохотно включался в стачку, все время искали возможности покончить с ней».
Пока профсоюзные лидеры вели весьма секретные переговоры с правительством - часто в уединенных особняках каких-нибудь магнатов, вдали от неприятной реальности и даже от психологической атмосферы стачки, - борьба рабочих не только не ослабевала, а даже усиливалась. Страх перед выступлениями воинственно настроенных рабочих заставил правительство создать военный кордон вокруг лондонских доков. Прямое или 'косвенное влияние стачки сказалось на всей промышленности, и корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн» писал в конце той недели о том, что в промышленности совершенно четко начинает ощущаться «сжимание тисков стачки». «Одно за другим закрываются промышленные предприятия, рабочие которых не получали приказа включаться в стачку, но которые не могут продолжать работу без топлива и сырья, а доставка их невозможна из-за отсутствия транспорта... Вообще пульс жизни нации начинает заметно ослабевать. Уличное движение теперь уменьшилось настолько, что лишь слабо напоминает тот огромный поток, который обычно заливал главные городские артерии...» При том положении, когда пульс промышленности обслуживания населения ослабевал, а возбуждение обеих сторон усиливалось, значительно увеличилась возможность того, что из тлеющих углей первой недели вспыхнет и распространится огромный пожар.
Боясь этого, лидеры профсоюзов рекомендовали рабочим не проводить время на улицах, заниматься играми или своими огородами. Весьма характерным в этом отношении был совет Центрального стачечного-комитета Кардиффского района. Он призывал членов профсоюзов сохранять спокойствие. «Не унывайте! - взывал он. - Не поддавайтесь провокациям. Идите к себе в сад. Ухаживайте за женой и ребятишками. Если у Вас нет своего сада, поезжайте за город, в парк и на спортивные площадки. Не задерживайтесь в центре города. Отправляйтесь в деревню, нет более здорового занятия, чем прогулки». В городе было открыто восемь мест развлечений для стачечников; и хотя войска Чеширского полка маршировали по городу, между ними и стачечниками сохранялись чудесные отношения. Дисциплинированность рабочих в основном была отличная. Они редко поддавались на провокации и почти не организовывали выступлений.
Эрнест Бевин и Гарри Гослинг в качестве генерального секретаря и председателя Союза транспортных и неквалифицированных рабочих разослали в начале второй недели стачки всем членам своего союза обращение, в котором говорилось, что первая неделя потребовала много мужества и что было принесено много жертв. «Но сегодня, - говорилось дальше, - мы так же тверды и сильны, как и раньше. Если понадобится, мы должны принести еще большие жертвы. Не допустим разгрома горняков. Никаких беспорядков! Сохраняйте верность <и спокойствие. Не отступайте!» Это короткое, но полное призывов послание не давало ни малейшего представления о том, что в действительности происходило среди лидеров. «Бритиш уоркер» ничего не сообщала не только о переговорах Герберта Сэмюэля, но даже и о его поспешном возвращении из-за границы. Очень краткие намеки на то, что" готовится нечто новое, промелькнули в «Бритиш газетт», да и то разобраться в чем-нибудь на основании этих заметок мог бы лишь весьма вдумчивый читатель. Черчилль вдруг перестал кричать о «революции» и о том, что нации угрожает гражданская война. Но предательство Генерального совета было так фантастически велико, что еще в самый канун прекращения стачки на первой странице «Бритиш уоркер» огромными буквами было напечатано требование: «НЕ ОТСТУПАЙТЕ! Число стачечников не уменьшилось: оно растет. Сегодня в стачке участвует большее количество рабочих, чем когда-либо до сих пор». Еще в одном обращении к членам своего союза Союз транспортных и неквалифицированных рабочих заявлял: «Мы не перестанем защищать справедливость и правое дело». Это обращение также было одобрено Эрнестом Бенином, который, конечно, был руководителем стачечного организационного комитета.
Но, несмотря на тот факт, что - сведения о шагах, предпринимаемых Сэмюэлем для достижения мира, распространились в понедельник, «Бритиш уоркер» еще ничего не сообщала. К этому времени переговоры о мирном урегулировании конфликта шли уже весьма успешно. Сэр Герберт составил проект заявления, обсуждавшийся Промышленным комитетом Конгресса тред-юнионов совместно с Исполнительным комитетом Федерации горняков в воскресенье 9 мая. Горняки отвергли его, упорно не соглашаясь на снижение заработной платы, которое, как было известно, предусматривалось меморандумом Сэмюэля. Сам Сэмюэль неоднократно отрицал, что он действует по указаниям правительства ил« даже хотя бы с санкции правительства. Он заявлял Промышленному комитету: «Я выступаю исключительно по своей собственной инициативе». Но как бы ни объяснял Сэмюэль свое вмешательство, нельзя было отрицать, что его предложения ничуть не отличались от предложений, которые уже делал раньше Болдуин.
9, 10 и 11 мая были днями многочисленных совещаний. Представители комитета по переговорам Конгресса тред-юнионов имели продолжительные беседы с Гербертом Сэмюэлем, и изредка сведения о ходе переговоров доходили до Федерации горняков. Однако горнякам всего только один раз предложили принять участие в переговорах - в понедельник, 10 мая, - и тогда Герберт Смит (председатель), А. Дж. Кук (секретарь) и Ричардсон (казначей) категорически отказались от предложения прекратить стачку и тем самым дать возможность продолжать переговоры на основе сокращения заработной платы. «Было совершенно очевидно, - писал А. Дж. Кук,- что эти переговоры и совещания достигли той стадии, когда комитет по переговорам и лидеры лейбористской партии почувствовали, что добились чего-то вполне ощутимого, что дает им возможность предложить прекратить всеобщую стачку».
Кук указывает, что переговоры с Томасом и Бромлеем навели его на мысль о том, что некоторые члены Генерального совета использовали переговоры с Сэмюэлем только как предлог, чтобы оправдать прекращение стачки. «Некоторые лица» опять начали оказывать нажим на горняков, с тем чтобы заставить их рассмотреть предложения о снижении заработной платы; комитет по переговорам Конгресса тред-юнионов опять предпринимал попытки составить проект с новыми формулировками. «Ужасно то, - пишет Кук, - что нам приходилось бороться не только с правительством и шахтовладельцами, но также и с некоторыми лейбористскими лидерами...»
Борьба продолжала носить все такой же ожесточенный характер, и пока, прикрываясь лозунгами и обращениями, Промышленный комитет Конгресса тред-юнионов готовил путь к отступлению, по всей стране рабочих арестовывали и бросали в тюрьмы. К тому времени как во вторник, 11 мая, переговоры с Сэмюэлем достигли своего кульминационного пункта, число арестов, произведенных за последние несколько дней до этого, достигло 374; в одном только Глазго общее количество арестованных со дня начала стачки было больше 200; в Бирмингеме шесть коммунистов были арестованы за опубликование стачечного бюллетеня; даже Ной Аблетт, член Исполнительного комитета Федерации горняков, был арестован: его судили и приговорили к уплате 10 фунтов стерлингов судебных издержек.
За день до прекращения стачки Марджери Поллит, жена Гарри Поллита, уже находившегося в Уандсворст-ской тюрьме вместе с другими лидерами коммунистов, была арестована за выпуск коммунистического листка «Уоркерз булетин». Но полиции не удалось найти место, где этот листок печатался, и он продолжал выходить. «Дейли мейл» в передовой статье своего листка, который ей удавалось выпускать, требовала ареста Генерального совета Конгресса тред-юнионов. С каждым часом репрессии усиливались. Верховный суд признал всеобщую стачку незаконной; такое решение им было вынесено в связи с тем, что Хейвлок Уилсон - председатель Национального союза моряков и кочегаров - обратился в суд с требованием, чтобы отделениям союза было запрещено выплачивать стачечные деньги членам союза. Некоторые отделения союза моряков и кочегаров забастовали без разрешения исполнительного комитета, и Уилсон обратился по этому поводу в суд. Решение судьи мистера Астбери по этому делу гласило: «Так называемая всеобщая стачка, объявленная Комитетом Конгресса тред-юнионов, незаконна; лица, подстрекающие других принять в ней участие или сами участвующие в ней, не охраняются законом 1906 года о конфликтах в промышленности...» После этого Джон Саймон заявил в палате общин, что характер этой стачки «совершенно антиконституционен и незаконен... каждый лидер профсоюза, рекомендовавший стачечникам нарушить контракт или подстрекавший их к этому, обязан полностью расплатиться за причиненные убытки из своих личных средств...»
Следует отметить, что даже «Солиситор джорнэл», весьма популярный юридический еженедельник, выразил в тот период свое полное несогласие с точкой зрения Джона Саймона. В журнале говорилось: «Ученый королевский советник не дает объяснений и не указывает, какие у его основания для такого огульного утверждения; несмотря на все наше к нему почтение, мы вынуждены заявить, что таких оснований не существует». Несмотря на все возрастающее наступление со стороны правительства, стачечники держались очень стойко. «Второй линии» - машиностроителям - предложили включиться в стачку (следует отметить, что это сделал Генеральный совет), а накануне официального ее прекращения Конгрессом тред-юнионов Британская радиовещательная корпорация сообщила: «Прекращения стачки пока еще не предвидится».
О начальной стадии переговоров с Гербертом Сэмюэлем «Бритиш уоркер» не упомянула ни единым словом. И даже, как уже отмечалось выше, во вторник вечером, когда переговоры были уже почти закончены, в готовившейся к печати «Бритиш уоркер» на первой странице был помещен призыв: «Не отступайте!» - набранный огромными буквами. Такая осторожность, бесспорно, объясняется тем, что ни одно верховное командование не захотело бы, чтобы его непобежденная армия знала, что ведутся переговоры о перемирии. Унижение было бы слишком велико, и, как бы ни было хорошо моральное состояние армии, все же ему был бы нанесен сокрушительный удар. Дело не только в том, что рабочим ничего не сообщили, важно было то, что лидеры выразили желание вступить в переговоры с врагом в самый разгар борьбы, в тот период, когда правительство начало проявлять признаки беспокойства перед лицом небывалого единства организованных рабочих и когда стремительный натиск смелого и решительного руководства мог бы привести стачку к победе. Правительство Болдуина было бы свергнуто не какими-нибудь неконституционными методами, не путем революции - кровавой или еще какой-либо, - а чисто парламентскими методами. Общественное мнение - это довольно туманное отражение происходивших событий - проявляло все признаки сочувствия стачечникам и было полно антипатии к холодному макиавеллизму правительства Болдуина.
Но все свелось к тому, что во вторник вечером, 11 мая, Герберт Сэмюэль окончил составление еще одного проекта меморандума и вручил его Генеральному совету. Встреча состоялась в доме одного южноафриканского архимиллионера Эйба Бейли (личного друга Дж. X. Томаса), любезно предоставившего свой дом Генеральному совету для таких важных переговоров. После непродолжительного обсуждения меморандум был единогласно принят за основу для переговоров о прекращении стачки. Затем вызвали горняков. Еще до этого днем Исполнительный комитет Федерации горняков собрался и обсудил положение в разных районах. Члены Исполнительного комитета при обсуждении сложившейся обстановки уже знали, что за спиной у них ведутся переговоры о прекращении стачки. Тем не менее горняки были настроены решительно: нельзя допускать отступления, унизительной сдачи. В 8 часов Исполнительный комитет Федерации горняков был вызван в полном составе в Генеральный совет. Атмосфера была очень напряженной. Когда председатель Генерального совета Артур Пью начал обрисовывать положение, он понял, что горняки уже в курсе происходящих событий. Огромное состязание умов, попытки каждой стороны запугать другую, борьба между людьми решительными и малодушными приближались к концу. Председатель Пью сообщил горнякам, что Генеральный совет принял определенное решение по поводу стачки. Он заявил, что Герберт Сэмюэль внес определенные предложения и они приняты комитетом по переговорам.
Лучшее описание этих минут мы находим в книге А. Дж. Кука «Девять дней»:
«В длинной речи Пью торжественно и серьезно излагал точку зрения Генерального совета: эти предложения должны быть приняты представителями горняков за основу для переговоров. Стачку Генеральный совет прекращает. У него есть гарантии, что правительство согласится на эти предложения и что, когда стачка будет прекращена, будет также прекращен и локаут. Горняки должны вернуться на работу при статус-кво (но, конечно, за возобновлением работы последует снижение заработной платы). Нам заявили, что никакие изменения в эти предложения внесены не будут, к ним нельзя также сделать никаких добавлений, что мы должны принять их полностью и что таково единогласное решение Конгресса тред-юнионов. Герберт Смит, я и мои товарищи неоднократно обращались к мистеру Пью с вопросами: в чем состоят упомянутые гарантии к кто их дал. Ответа мы не получили. Но Дж. X. Томас, когда я лично спросил его, примет ли правительство предложения Сэмюэля и какие у него есть гарантии, ответил мне: «Вы можете не верить мне, как человеку, но неужели Вы возьмете под сомнение слово, которое Вам дает английский джентльмен, бывший губернатор Палестины?»
Наш председатель, я и мои товарищи задали еще несколько вопросов.. Мы спрашивали: какова точка зрения других рабочих? Ведь раньше было единогласно принято решение о том, что мы вернемся на работу только все вместе, не дадим увольнять своих товарищей за участие в стачке и добьемся того, чтобы все рабочие были вновь приняты на работу на тех же условиях, на которых они работали до стачки. Нам ответили: «Все будет улажено». Мы неоднократно возвращались к этому вопросу, и Дж. X. Томас, наконец, ответил: «Я позаботился о защите членов союза железнодорожников» - из этого следовало сделать вывод, что нам нечего вмешиваться в дела других союзов».
Кук с большим искренним чувством пишет о «пропасти», разверзшейся перед ним и его товарищами. В этот мрачный момент им казалось, что все, к чему они стремились, исчезло в зияющей бездне. Он описывает это так: «Это было кульминацией бесконечных дней малодушия». Горняки просили Генеральный совет устроить перерыв в переговорах и удалились в помещение лейбористской партии, примыкавшее к дому Конгресса тред-юнионов на Экклестон-сквере.
Вскоре после полуночи они вернулись в Конгресс тред-юнионов. Предложения Генерального совета были отвергнуты. В резолюции, вынесенной горняками, говорилось, что, в лучшем случае, предложения предусматривают сокращение заработной платы большому количеству горняков, а это идет вразрез с неоднократными высказываниями по этому поводу Федерации горняков. Дальше в резолюции говорилось, что горняки сожалеют о том, что их представители не имели возможности раньше ознакомиться с содержащимися в проекте предложениями. «Кроме того, - гласила резолюция, - если такие предложения вносятся с целью прекратить всеобщую стачку, то в случае принятия их вся ответственность целиком ложится только на Генеральный совет».
Вся низость капитуляции Генерального совета стала еще более очевидной, когда выяснилось, что комитет по переговорам уже договорился о встрече с премьер-министром в ту же самую ночь. Но упорная оппозиция горняков сорвала этот план. Потом даже выяснилось, что, пока горняки знакомились с меморандумом Сэмюэля, из Даунинг-стрит звонили Уолтеру Ситрину и справлялись: «Когда же комитет по переговорам покончит с этим вопросом».
Горйяки ушли из помещения Генерального совета на Экклестон-сквере в среду рано утром. «Мы устали, были измучены и удручены; мы почти потеряли надежду, - говорил Кук, - но были твердо уверены, что поступили правильно и честно и оправдали доверие, оказанное нам миллионами горняков и членами их семей; мы также были убеждены, что рядовые участники нашего движения готовы защищать жизненный уровень горняков».
На следующий день дело было улажено. В полдень в среду, 12 мая, члены Генерального совета встретились с Болдуином и сообщили ему, что решили прекратить всеобщую стачку. Перед встречей с премьер-министром комитет по переговорам опять совещался с горняками и просил их способствовать прекращению стачки. На этот раз горняки ответили почти незамедлительно. Их ответ сводился к следующему: «Выслушав отчет представителей Конгресса тред-юнионов, мы снова подтверждаем наше решение от 11 мая. Мы выражаем свое глубокое восхищение огромной солидарностью всех рабочих, немедленно прекративших работу в целях защиты жизненного уровня горняков. Мы готовы полностью отчитаться в своих действиях перед конференцией, которую следовало бы назначить как можно скорее». На этот раз горняки не упоминали о своем разочаровании, но Кук писал: «Еще бы несколько дней - и правительство, капиталисты, финансисты и другие паразиты и эксплуататоры были бы вынуждены пойти на соглашение с горняками. Мы добились бы такого разрешения конфликта в угольной промышленности, которое оказало бы честь английскому рабочему движению и явилось бы должным вознаграждением за солидарность, проявленную рабочими. Они [лидеры] отказались от возможности добиться победы, наиболее крупной из всех, какие когда-либо одерживал британский рабочий класс».
Болдуин принял сообщение о том, что Генеральный совет прекращает стачку, с подчеркнутой холодностью. После того как Пью выступил от имени Конгресса тред-юнионов, премьер-министр заявил, что не хочет сейчас делать подробных сообщений, но немедленно назначит совещание кабинета. Томас и Бевин попросили, чтобы Болдуин обещал им повлиять на предпринимателей и не допустил бы никаких осложнений. Томас выразил это следующим образом: «У нас ни в коем случае не должно быть гражданской войны». Болдуин резко ответил, что должен «рассмотреть» этот вопрос. Томас и Бевин продолжали уговаривать Болдуина, и стало совершенно ясно, что они никогда и не получали никаких гарантий по вопросу о том, что не будут допущены «увольнения рабочих, участвовавших в стачке»; во вторник вечером они просто лгали горнякам.
Бевин продолжал свои попытки добиться хоть каких-нибудь мелких уступок от Болдуина, по это ни к чему не привело. В конце концов Болдуин своим презрительным отношением вылил на комитет Конгресса тред-юнионов ушат холодной воды. «Теперь, мистер Пью, - сказал премьер-министр, - как я уже раньше указывал, нам с Вами предстоит много беспокойной и трудной работы; я полагаю, что чем скорее Вы займетесь Вашей работой и чем скорее я приступлю к своей - тем лучше». Получив под конец такую оскорбительную пощечину, члены комитета поплелись по Даунинг-стрит, угрюмые и подавленные. Говорят, что Томас выглядел «совершенно растерявшимся и угнетенным», - этому не приходится удивляться. Но все же Дж. X. Томас был человеком весьма гибким, и уничтожающего презрения премьер-министра было далеко недостаточно, чтобы его сразить. Томас считал, что в своей области оа все еще будет очень влиятельным человеком, и он не ошибся. Он был и влиятельным и опасным.
Болдуин назначил совещание кабинета и затем отправился в палату общин сообщить о своем триумфе как о «победе здравого смысла». За этот день вышло три номера «Бритиш уоркер». В каждом новом номере ход событий описывался все более подробно. Но ни в одном из этих номеров газета Конгресса тред-юнионов даже не упоминала о факте - решающем факте, - что Федерация горняков заявила о том, что она «ни в коей мере не причастна» к прекращению стачки. В среду вечером, в последнем номере «Бритиш уоркер», были помещены сообщения с заголовками на всю ширину полосы: «Сегодня закончилась стачка»; «Генеральный совет Конгресса тред-юнионов уверен, что вопрос о горняках будет разрешен справедливо». Впервые газета упоминала о переговорах с Сэмюэлем и частично опубликовала переписку Конгресса тред-юнионов и Герберта Сэмюэля. В письме Сэмюэля, датированном 12 мая, содержался такой абзац: «С самого начала я разъяснил вашему комитету, что действую исключительно по собственной инициативе; правительство не уполномочивало меня давать от его имени какие-либо обязательства». Таким образом, правительство оказалось в наиболее выгодном положении. Оно необычайно успешно «воспользовалось услугами» Герберта, не предоставив ему в то же время права идти на уступки. Официальным поводом для прекращения стачки послужил меморандум Сэмюэля, и хотя бы на основании одного этого факта он является историческим документом. Состоял он из следующих пунктов:
1. Переговоры относительно условий труда в угольной промышленности должны быть возобновлены, причем следует также возобновить субсидию на срок, необходимый для ведения переговоров.
2. Нельзя рассчитывать на успех переговоров, если не будут предусмотрены какие-либо другие способы разрешения конфликта, помимо совещаний, проводимых только между шахтовладельцами и горняками. Необходимо создать Национальный совет по вопросам заработной платы, в который должны войти представители обеих сторон и нейтральные лица. Председатель недолжен быть связан ни с одной из сторон.
3. Стороны должны иметь право вносить на рассмотрение совета любые вопросы, которые, по их мнению, могут иметь значение для разрешения конфликта. Совет должен будет рассматривать эти вопросы.
4. Прежние ставки заработной платы не подлежат пересмотру до тех пор, пока не будет иметься достаточных гарантий того, что меры по реорганизации, предлагаемые комиссией по углю, будут действительно приняты. В соответствии с предложением премьер-министра надлежит создать комитет, в который должны войти представители рабочих; на его обязанности будет лежать сотрудничество с правительством в деле подготовки необходимых законодательных и административных мероприятий. Этот комитет или Национальный совет по вопросам заработной платы должен внимательно относиться ко всем мероприятиям, направленным на улучшение положения в угольной промышленности, и не затягивать проведение их в жизнь.
5. После согласования всех этих пунктов и после того, как Национальный совет по вопросам заработной платы горняков рассмотрит все имеющиеся возможности разрешить существующие финансовые затруднения, совет может, если он сочтет это необходимым, приступить к выработке соглашения относительно заработной платы.
6. Любое такое соглашение должно предусмотреть следующие моменты:
а) по возможности придерживаться более простой, чем раньше, схемы;
б) не снижать заработной платы низкооплачиваемым рабочим;
в) установить разумный предел, ниже которого никакой категории рабочих ни при каких обстоятельствах нельзя снижать заработную плату за их нормальную, обычную еженедельную работу;
г) в случае внесения каких-нибудь поправок совет по вопросам заработной платы должен периодически пересматривать их, если необходимость этого будет доказана.
7. Необходимо принять соответствующие меры, для того чтобы при наличии безработных горняков не допускать набора в угольную промышленность новых рабочих старше восемнадцати лет.
8. Горняков, уволенных в результате закрытия убыточных копей, следует обеспечивать:
а) правительственной помощью, которая может понадобиться, в соответствии с рекомендациями отчета правительственной комиссии при переводе на другую работу тех горняков, которые могут переехать на новое место;
б) пособием в течение какого-нибудь установленного периода тем горнякам, которые не могут переехать на работу на новое место и для которых не удается подыскать другой соответствующей работы; такое пособие должно выразиться в выдаче определенных оговоренных сумм сверх норм, предусматриваемых законом об установлении пособий безработным; министерство финансов должно сделать соответствующие ассигнования для выплаты этих дополнительных сумм;
в) быстрым строительством новых домов для размещения переведенных на новую работу рабочих. Конгрессу тред-юнионов надлежит облегчить все эти задачи путем консультации и сотрудничества со всеми заинтересованными лицами и учреждениями.
В основном между предложениями меморандума и предложениями правительственной комиссии никакой разницы не было. Как бы ее ни прикрывали красивыми фразами, сущность была одна - снижение заработной платы. Сделанное в ходе переговоров предложение о восстановлении субсидии вовсе не было новой уступкой: Болдуин согласился на это еще до начала стачки. Главной особенностью меморандума было не его содержание, а то, когда он был вручен. Вручен же он был в момент, когда взаимное недоверие между Генеральным советом и горняками достигло предела. Меморандум натравил обе стороны друг на друга. После усиленных убеждений Томаса, Бромлея и других члены Генерального совета начали проникаться мыслью, что горняки ведут себя слишком неуступчиво и слишком многого требуют от своих сотоварищей. «Призыв Кука "ни пенса из заработной платы, ни секунды к рабочему дню" начал уже раздражать, а не вдохновлять его союзников, - отмечал Роберт М. Рейнер. - Кроме того, далеко не в пользу горняков говорил тот факт, что этот лозунг был очень охотно подхвачен коммунистами, а от них-то высокопочтенные члены Генерального совета особенно стремились изолировать и себя и профсоюзное движение».
Когда во все районы поступили предписания прекратить стачку, наступили полный хаос и растерянность. Неожиданность такого предписания была ударом грома среди ясного неба для людей, приготовившихся не к отступлению, а к нападению. Король обратился к своему народу из Букингемского дворца. Он говорил, что теперь, по окончании борьбы, и после того как страна пережила «необычайные волнения», пора отказаться от озлобления и затаенной вражды. Британская радиовещательная корпорация, оповещая всю страну о «радостном» событии, возносила по радио свою благодарность к богу. Мистер Болдуин закончил свое выступление эпилогом из Блейка: он говорил о построении Иерусалима в цветущей и радостной стране - Англии.
Однако сердца рабочих были полны отчаяния и гнева; рабочие были одновременно ожесточены и разочарованы. Коммунистическая партия прилагала все усилия к тому, чтобы не допустить прекращения стачки и поднять дух организованных рабочих. «Уоркерз булетин» обращался к рабочим с призывом: «Поддерживайте горняков». Коммунисты настаивали на немедленном созыве всех стачечных комитетов и Советов действия, для того чтобы продолжать борьбу и заставить продолжать ее также и лидеров. Они требовали созыва общенациональной конференции делегатов стачечных комитетов совместно с исполнительными комитетами для руководства борьбой, которая должна была продолжаться. «Отказывайтесь возвращаться на работу, - призывал «Уоркерз булетин». - Не принимайте меморандума Сэмюэля».
Но отлив уже начался. Болдуин говорил об обязанности нации «забыть все взаимные обвинения». Он говорил, что предприниматели должны быть великодушны, а рабочие должны отдаться работе всем сердцем. «Необычайно важно, - говорил он, - чтобы весь британский народ смотрел не назад, а вперед и взялся за работу, проникшись духом сотрудничества и доброй воли, отказавшись от чувства злобы и жажды мести». Но премьер-министр упустил из виду некоторые характерные черты, присущие классу капиталистов. Теперь, когда рабочие отступили, предприниматели по всей стране старались безжалостно рассчитаться с ними. Миллионам рабочих предложили вернуться на работу, но работать за более низкую заработную плату. Некоторым совсем отказали в работе. Такая расправа с рабочими производилась не только частными предпринимателями, - государственные учреждения поступали точно таким же образом. Адмиралтейство заявило, что впредь до особого распоряжения рабочие предприятий, находящихся в ведении адмиралтейства, будут временно уволены. Военное министерство уведомляло, что людям, не покидавшим работу или вернувшимся на работу до среды, в отношении найма будет оказано предпочтение, вне зависимости от их прежнего срока службы или их характеристики. В палате общин Дж. X. Томас - человек, уверявший горняков, что они не будут подвергнуты репрессиям за участие в стачке и что ему даны гарантии в этом, - рассказал, что 4 миллиона рабочих все еще не прекратили стачку, так как предприниматели ставят им неприемлемые условия для возвращения на работу. Он рассказал, как одна крупная транспортная компания (компания Патерсона) заявила, что разрешит своим рабочим возобновить работу, только если они согласятся на снижение заработной платы.
На железных дорогах, в доках, на пассажирском транспорте, в печати - повсюду предприниматели использовали создавшееся положение. Рабочим давали подписывать унизительные «документы». Над ними, как дамоклов меч, нависла угроза - сокращение заработной платы и удлинение рабочего дня. В результате всего этого стачка неофициально продолжалась еще в течение нескольких дней. Фактически всеобщая стачка была прекращена только к следующему понедельнику, и только к этому времени союзы и предприниматели составили новые соглашения. Болдуин притворялся весьма огорчённым всем, что произошло, и говорил об этом с прискорбием. Генеральный совет возмущался и заявлял, что есть основания сомневаться в добросовестности премьер-министра. Национальный союз железнодорожников (союз Томаса), Союз транспортников и Национальный союз неквалифицированных рабочих и коммунальников дали указания членам своих союзов не прекращать стачки до урегулирования всех вопросов. «Нью-Йорк геральд трибюн» описывала положение следующим образом: «Британские предприниматели ведут войну с союзами... Стачка окончилась, но начались локауты... теперь очередь предпринимателей объявить стачку». Содержание каблограммы лондонского корреспондента «Нью-Йорк тайме» было аналогичным. Рабочие, оказавшиеся «между небом и землей», по признанию председателя Национального союза железнодорожников С. Т. Крэмпа, категорически отвергали условия, предложенные железнодорожными компаниями. В конце концов союзы железнодорожников все же вынуждены были подписать соглашения, которые, хотя и не предусматривали снижение заработной платы, были чрезвычайно унизительными. Представители союзов поставили свои подписи под соглашениями, в которых стачка называлась «преступным актом», направленным против компаний. В этих соглашениях были также пункты, согласно которым в будущем союзы лишались права включать в стачку рабочих некоторых профессий. Немногого, следовательно, стоило заявление, сделанное Томасом горнякам во вторник вечером: «Я позаботился о защите членов союза железнодорожников...»
Известие о том, что горняки не приняли меморандума Сэмюэля, - этот факт «Бритиш уоркер» предусмотрительно не упоминала в выпусках, посвященных «окончанию стачки», - вызвало еще больший гнев рабочих всей страны. В Генеральный совет посыпались телеграммы с требованием официального возобновления стачки. Члены Генерального совета весьма своеобразно реагировали на критику их действий. В четверг вечером «Бритиш уоркер» опубликовала следующее сообщение: «Всеобщая стачка окончилась. Она не потерпела поражения. Она способствовала возобновлению переговоров в угольной промышленности и тому, что правительство продолжало оказывать финансовую помощь на протяжении всего периода ведения переговоров». Конец сообщения был таким же интриганским и бесчестным, как и начало; в нем содержалось предупреждение: «Не подписывайте никаких индивидуальных соглашений»; «Советуйтесь с лидерами ваших союзов и следуйте их указаниям. Ваш союз защитит вас и будет настаивать, чтобы все ранее действовавшие соглашения сохранили свою силу...»
«Бритиш уоркер» снова выполняла ту же самую роль, как и в последние дни стачки. Она публиковала «боевые» послания Генерального совета, но забывала публиковать то, что действительно происходило за кулисами. И это делалось в то время, когда рабочие всей страны оказались перед лицом предпринимателей, чувствовавших себя победителями и выставлявших требования, в которых сказывалось их желание отомстить рабочим. В субботу, 15 мая, Конгресс тред-юнионов напал на своих критиков, использовав для этого столбцы своей газеты. Он старался оправдаться и заявлял, что «Генеральный совет поступил весьма мужественно, прекратив стачку». Но Конгрессу пришлось все же признать, что никакие официальные меры еще не предприняты и еще нет официальных гарантий. Однако существующее положение, заявляли члены Генерального совета, удовлетворяет «честных людей, стремящихся к миру».
Только в понедельник утром, 17 мая, в последнем номере «Бритиш уоркер» сообщалось на первой странице о том, что локаут горняков еще не прекращен. Введенные в заблуждение, упавшие духом рабочие начали постепенно осознавать всю серьезность последствий недавних событий. Они все вернулись на работу, а горняки? Горняки снова остались одни.
Правительство предложило горнякам новые условия - слегка подправленный меморандум Сэмюэля, - но 20 мая на конференции делегатов горняки отклонили компромисс и обратились к своим старым товарищам - союзам железнодорожников и транспортников - с призывом оказать им поддержку и наложить эмбарго на уголь. Но они не откликнулись на призыв горняков. Как кроты, эти союзы зарылись в свои норы и не желали видеть, что делается вокруг них. Их не волновало, что единство рабочих, проявившееся в самый славный период истории английского рабочего класса, было превращено в смятение, растерянность и разгром.
