В нашей учебной и научно-популярной литературе по политической экономии «Введение» Розы Люксембург, выходящее теперь вторым изданием, успело уже занять довольно прочное и вполне заслуженное место. «Введением» пользуются учащиеся вузов и комвузов, частично оно находит применение в совпартшколах, рабочих университетах и на рабфаках, мимо него не проходит экономист-марксист, работающий по общим вопросам теоретической экономии.
В лице покойной Розы мы имеем пламенную революционерку, крупнейшего теоретика марксизма, первоклассного литератора и лектора. «Введение» составлено из записи лекций, читанных нашим автором еще до империалистической войны в берлинской социал-демократической школе. И в первую очередь нам хочется остановиться на методике составления этих лекций, на том, как красная Роза преподносила теоретическую экономию своим слушателям, берлинским пролетариям.
Политическая экономия — наука абстрактная. Но отсюда совершенно не следует, что она должна и преподаваться абстрактно. Роза Люксембург дает поистине классические образцы конкретного, если можно так выразиться, изложения абстрактных положений — «увязки» конкретного с абстрактным, теории с историей. А для этого она пользуется тремя приемами: 1) она своему изложению придает блестящую полемическую форму, 2) говорят со своими слушателями на языке цифр и фактов, взятых из современной окружающей их действительности, 3) развертывает перед ними интереснейшие страницы давно минувших дней, еще ярче и рельефнее оттеняющие смысл и значение приводимых ею фактов современности. Все эти приемы находят мастерское применение уже в первой лекции, с которой начинается «Введение» — «Что такое политическая экономия».
Прежде всего наш автор приводит разные определения по политической экономии со стороны наиболее крупных буржуазных экономистов — и очень остроумно раскрывает не только теоретическую несостоятельность этих определений, но и их классовую подоплеку. Определяя политическую экономию как науку о богатстве, или о народном хозяйстве, или о хозяйственной деятельности вообще, буржуазные ученые смазывают специфические особенности этой науки, ее исторически обусловленный характер и историческую обусобленность самого объекта ее: товарно-капиталистического хозяйства. Последняя перестает быть исторически преходящей формой хозяйства или богатства ный способ производства выдается за способ производства вообще за нечто незыблемое и вечное.
В этой полемике, резкой по форме, но убедительной по аргументации, Роза Люксембург привлекает прежде всего большой статистический материал. Ею подвергается всестороннему анализу внешняя торговля Германии за 1913/14 г. и отчасти других стран, из чего нагляднейшим образом вытекает, что германское хозяйство, в том числе и другие «народные» хозяйства, — не что иное, как составные части мирового хозяйства. И пресловутое народное хозяйство, фигурирующее в ученых трудах немецких профессоров - Бюхера и др. - в качестве объекта изучения политической экономии, является по меньшей мере продуктом фантазии самих этих ученых. По мнению последних, товарообмен между отдельными странами преследует цель потребительского, так сказать, характера: одна страна отдает другой ненужные ей продукты, взамен которых получает то, в чем сама нуждается. Согласно такому пониманию «народное» хозяйство совершенно теряет свой капиталистический характер и представляется в таком невинном виде: «Совокупность учреждений, институтов и действий, направленных на удовлетворение потребностей целого народа, и составляет народное хозяйство». Но совсем другое о «народном» хозяйстве рассказывают статистика внешней торговли и статистика движения капиталов из одних стран в другие. Не об «удовлетворении потребности целого народа» говорят они, а об удовлетворении потребности капитала в самовозрастании. Капитал по природе своей интернационален, ареной его является весь мир, национальные же рамки, рамки «народного» хозяйства слишком узки для него. Меньше всего капитал может быть обвинен в национальной ограниченности, в заботе о «целом народе». И внутри страны и за пределами ее им преследуется всегда одна и та же цель: выжимать побольше прибавочной стоимости, которая, в свою очередь превращается во все новые и новые капиталы.
Опровергая ложные представления о народном хозяйстве, срывая национальный костюм, в который наряжают буржуазные профессора капитализм, Роза Люксембург представляет последний в истинном его свете.
Именно, при подходе к капитализму с мировым, так сказать, масштабом, при рассмотрении его как мировой системы хозяйства особенно наглядно и выпукло выступают основные его черты, резко отличающие его от других общественных формаций и тем самым об'ясняющие, почему товарно-капиталистическое хозяйство должно изучаться особой наукой, политической экономией.
Чтобы еще резче выявить особенности капиталистической системы, наш лектор развертывает перед своими слушателями картины средневекового хозяйства и древне-греческого «ойкоса». Эти сопоставления и сравнения точно показывают, что основное различие между капитализмом и названными системами хозяйства сводится к тому, что в первом господствуют анархия, рынок, цены, а в последнем - план, организация, регулирование. Отсюда также становится ясным, что ни феодальное хозяйство, ни рабское, ни другие планомерно организованные хозяйства не могут быть объектом изучения теоретической экономии: в таких общественных формациях отношения людей совершенно «прозрачные», видимость явлений совпадает с их сущностью — и теоретической науке здесь делать нечего. «Если бы форма проявления и сущность вещей, — говорит Маркс, — совпали, то всякая наука была бы излишней». Иное дело капиталистическое хозяйство: за стихийностью, за господством рынка, за отношениями вещей должны быть открыты закономерность, сущность явлений, внутренний регулятор. Это и есть задача политической экономии.
Таким, правда, довольно сложным, но методически вполне оправдывающим себя - путем Роза Люксембург решает поставленную ею задачу: «Что такое политическая экономия?» И свой взгляд на предмет, характер и задачу этой науки она подтверждает историей ее. Политическая экономия появляется лишь с появлением буржуазного способа производства — «и новая наука ... возникает как одно из важнейших идеологических орудий буржуазии в борьбе против средневекового феодального государства за современное классовое государство».
Пока буржуазия ведет революционную борьбу с феодализмом и ее исторической задачей является теоретическое обоснование и оправдание возникновения нового способа производства, ее идеологи экономисты высоко держат знамя политической экономии. Появляются такие крупные мыслители и добросовестные исследователи, как Адам Смит и Давид Рикардо. Но, победив старый строй, буржуазия очутилась лицом к лицу с новым классовым врагом, с врагом, возникшим с развитием самого новогообщества. Речь идет о современном пролетариате. В борьбе с этим врагом политическая экономия как наука оказывается не только бесполезной для буржуазии, но и в высшей степени опасной. «Если в задачи политической экономии, говорит Люксембург, — входит выяснение законов возникновения, развития и распространения капиталистического способа производства, то из этого неминуемо вытекает, что вслед за этим она должна вскрыть и тенденции, ведущие к гибели капитализма, который, как и предыдущие формы, не вечен, а представляет собой лишь преходящую историческую фазу, лишь одну ступень общественного развития. И учение о происхождении капитализма логически приводит к учению о его законе, наука о капиталистическом способе производства — к научному обоснованию социализма, а теоретическое орудие господства буржуазии - в орудие революционной классовой борьбы за освобождение пролетариата». Поэтому в руках буржуазии политическая экономия становится вульгарной, продолжать же развиваться как наука она может лишь у представителей пролетариата. Но так как и для последнего она является не чем иным, как наукой о возникновении, развитии и гибели капитализма, то в тот момент, когда пробьет последний час капитализма, пробьет и последний час политической экономии. «Победа современного рабочего класса и осуществление социализма означают, таким образом, конец политической экономии, как науки».
II.
Те же приемы, что в первой лекции, Роза Люксембург применяет и в остальных лекциях. «Введение» состоит из семи лекций или очерков. Но не все они отличаются одинаковой полнотой и законченностью, а последняя лекция — «Тенденции капиталистического хозяйства» - дошла до нас в виде небольшого наброска, дающего только представление об общем характере этой лекции, о том направлении, в. котором автор осветил данную тему. Само собою разумеется, что «Введение» не дает систематического курса политической экономии и такового заменить собой не может. Оно лишь вводит в политическую экономию, но как введение оно совершенно незаменимо.
Но именно потому, что оно незаменимо, что всячески следует рекомендовать его нашей учащейся молодежи, необходимо раскрыть и недочеты и ошибки, имеющиеся в работе всеми уважаемого и любимого покойного товарища.
Прежде всего следует обратить внимание, на ряд неточных, неполных, по меньшей мере неудачных формулировок. Начнем с следующего резюме, которое дается в первой лекции. Роза Люксембург пишет: «Конечно, и в настоящее время над трудящимися массами господствует могучий владыка - капитал. Но его форма проявления — не деспотия, а анархия». Эта формулировка односторонняя: капитал господствует и при помощи деспотии и при помощи анархии. При помощи анархии он господствует на рынке, при помощи деспотии — на фабрике. Маркс именно этот «дуализм» подчеркивает, когда он, заканчивая анализ между разделением труда в обществе и разделением труда в мануфактуре, пишет: «Потому то же самое буржуазное сознание, которое прославляет, как организацию труда, повышающую его производительные силы, мануфактурное разделение труда, пожизненное прикрепление к одной какой-нибудь операции я безусловное подчинение частичного рабочего власти капитала, — это же самое буржуазное сознание с одинаковой горячностьюпоносит всякий сознательный общественный контроль и регулирование общественного процесса производства, как покушение на неприкосновенные права собственности, свободы и самоопределяющегося «гения» индивидуального капиталиста». А несколькими строками дальше Маркс прямо говорит: «... анархия общественного и деспотия мануфактурного разделения труда взаимно обусловливают друг друга в обществе с капиталистическим способом производства» («Капитал», т. I, стр. 347, изд. 1920 г.).
Есть основание полагать, что односторонняя формулировка Розы Люксембург не является случайной, а также не продиктована только желанием подчеркнуть в данном контексте одну из наиболее важных особенностей капиталистической системы — анархию. Дело в том, что у нашего автора замечается некоторый, мы бы сказали, перегиб в сторону обращения. Особенность буржуазного способа производства Люксембург в первую очередь видит в анархии, истинным царством которой является рынок. Ее внимание обострено и постоянно обращено туда, где разыгрывается борьба между товаропроизводителями, где слабые поглощаются сильными, где капитал одерживает свои победы над некапиталистическими хозяйствами. (Об этом в другой связи будем говорить дальше.) Что такой «перегиб» существует, свидетельствует целый ряд мест из ее лекции «Товарное производство». И эта лекция великолепно построена, но особенно страдает указанным недочетом. Вот некоторые места: «Таким образом, обмен создал новую связь между разрозненными, оторванными друг от друга частными производителями». Конечно, не обмен создал связь, а, наоборот, необходимость связи, обусловленной способом производства, создала обмен. Точнее — связь, обусловленная тем, что общественное производство распылено между разрозненными частными производителями, принимает форму и должна принять форму обмена. Дальше: «Теперь его сапоги представляют, в первую очередь, частный труд, который никого не касается. Затем лишь эти сапоги на товарном рынке просеиваются, и лишь поскольку их берут в обмен, затраченный на них труд сапожника признается общественным трудом. В противном случае они остаются продуктами его частного труда и не имеют ценности». Выходит, что и общественный характер труда сапожника и ценность его продукта зависят от того, найдет ли он покупателя на свой продукт или нет, Трудно допускать, чтобы таковой была точка зрения Розы Люксембург. Ведь это означает, что общественный труд, создающий ценность, и самая эта ценность возникает в обращении. Скорее всего мы имеем дело с ошибочными формулировками, вытекающими из того же «перегиба» в сторону обращения, желая с особой силой подчеркнуть зависимость товаропроизводителей от рынка, от стихии, она этой вполне правильной мысяи придает совсем неправильную форму. Труд сапожника является общественным в силу того, что он производит сапоги, как товары, а последние имеют ценность потому, что они как таковые, как товары, представляют «кристаллы общей им всем общественной субстанции» (Маркс), т. е. являются овеществлением абстрактного труда. Конечно, если сапоги не будут проданы, то сапожник пострадает, он станет жертвой рыночной анархии, но его труд не перестает быть общественным и его сапоги не лишились их ценности, последняя только осталась нереализованной, не превратилась из Т в Д.
Читатель, быть может, скажет, что автор «Введения» придерживается так называемой потребительской версии в трактовке общественно-необходимого труда. Согласно этой версии, товары продаются по стоимости лишь при условии, если они произведены в количестве, соответствующем размеру общественной потребности. Но допустим, скажем мы, что это так — ошибка не перестает быть ошибкой от того, что к ней приклеивается определенный ярлык. Потребительская версия подавляющим большинством марксистов отвергается. (Желающим познакомиться с этим вопросом можем рекомендовать следующие работы: «Теория стоимости у Маркса и Лассаля» Т. Григоровича, «Москов. раб.», 1923 г.; «Очерки по теории стоимости Маркса» И. И. Рубина; «Курс политической экономии», ч. I, А. Кона.
Правда, можно сказать, что Роза Люксембург в данном контексте имеет дело с гипотетическим случаем, с внезапным распадом предполагаемой коммунистической общины, вследствие чего все производители оказались разрозненными, без всякой связи. При таких условиях только обмен их связывает между собой, а до обмена труд каждого из них является только частным, общественным же становится только в обмене. Но, во-первых, если это было бы так, то отсюда следовало бы, что и сам пример взят неудачно, раз он ставит все, что называется, на голову, раз отношения между производством и обменом представляет в искаженном виде. Во-вторых, и в этом гипотетическом случае не обмен делает труд бывших коммунаров общественным, а он продолжает быть общественным, потому что каждый из них, как и раньше, продолжает работать на всех, только вследствие распада прежней формы связи создалось безвыходное положение: продуктов много, но они лежат без движения и, следовательно, не могут быть потреблены. В обмене, который и здесь обусловлен изменившимся характером производства, наши бывшие общинники получают форму связи. Лишь при одном условии их труд перестал бы быть общественным, если бы они превратились в Робинзонов, но тогда отпала бы и необходимость в обмене.
Еще более серьезные недочеты имеются в лекции «Закон заработной платы». Наиболее уязвимым местом лекции или отрывка «Закон заработной платы» является отсутствие строгого разграничения между стоимостью рабочей силы и ее превращенной формой — заработной платой. Часто даже трудно установить, о чем наш автор говорит: о стоимости рабочей силы или о заработной плате. А между тем законы той и другой разные. Далее читаем: «Вторым способом (первым было удлинение рабочего дня.) увеличения прибавочной ценности является для капиталиста понижение заработной платы. Заработная плата, так же как и рабочий день, сама по себе не имеет никаких определенных границ». В первом предложении Роза Люксембург, по-видимому, говорит об относительной прибавочной ценности, но она получается путем понижения стоимости рабочей силы, путем повышения производительности труда, если даже заработная плата и не понижается. Как известно, Маркс вторым методом увеличения прибавочной ценности считал именно уменьшение стоимости рабочей силы вследствие роста производительности труда. На этом построен весь четвертый отдел I тома «Капитала» — «Производство относительной прибавочной стоимости». Приходится предполагать, что под заработной платой наш автор понимает здесь стоимость рабочей силы. Но неясным является тогда второе положение, гласящее, что заработная плата, как и рабочий день, не имеет определенных границ. Стоимость рабочей силы в каждое данное время есть всегда величина данная: она определяется стоимостью средств существования рабочего и .его семьи, а что касается размера самих средств существования, то Маркс об этом пишет следующее: «С другой стороны размер так называемых необходимых потребностей, равно и способы их удовлетворения сами представляют продукт истории и зависят по большей части от культурного уровня страны... Итак, в противоположность другим товарам, определение стоимости рабочей силы включает в себя культурный и исторический момент. Однако для определенной, страны и для определенного периода среднее количество необходимых для рабочего средств существования есть величина данная» («Капитал», т. I, стр. 146—147, изд. 1920 г.).
Но неопределенной является заработная плата, так как она под влиянием целого ряда факторов может быть выше и ниже стоимости рабочей силы (обычно бывает ниже). Выходит, что в двух предложениях, следующих одно за другим, заработная плата понимается разно: то. в смысле стоимости рабочей силы, то как форма выражения последней. Впрочем, в дальнейшем наш автор смешение заработной платы со стоимостью рабочей силы еще более усугубляет и неопределенность первой уже прямо переносит на вторую. «Но что такое, — спрашивает Люксембург, — «необходимые жизненные припасы»?», она отвечает: «Не говоря уже об индивидуальных различиях между тем и другим рабочим, различиях, не играющих никакой роли уже различный уровень жизни рабочего в различных странах и различные времена доказывает, что понятие «необходимые жизненные припасы» является чем-то весьма изменчивым и растяжимым». По Марксу понятие это весьма определенное, а автор «Введения» считает его «изменчивым и растяжимым», но хуже всего еще то, что борьбу между рабочим и капиталистом из-за заработной платы Роза Люксембург превращает в борьбу из-за стоимости рабочей силы: капиталист, — объясняет она, под необходимыми средствами существования понимает физиологический минимум, а рабочий - культурный. Оба, как заявляет наш автор, с своих точек зрения правы. Выходит, что мы здесь имеем борьбу двух прав — Люксембург так и сравнивает борьбу за заработную плату с борьбой за рабочий день, а последнюю Маркс, как известно, рассматривает как борьбу двух прав («антиномию»), которая решается и может решаться лишь силою, т. е. соотношением классовых сил.
Если и стоимость рабочей силы тоже величина неопределенная и определяется каждый раз как результат борьбы между рабочим классом и капиталистами, то читатель, знакомый, с так называемой социальной теорией заработной платы Туган-Барановского, скажет, что приблизительно так трактует вопрос о зарплате Туган. И последний считает, что «необходимые средства существования», поскольку учитывается и культурный уровень рабочего класса, — понятие изменчивое и растяжимое (он выражается более решительно: считает понятие это бессодержательным). А заработная плата, согласно названной «социальной» теории, определяется, с одной стороны, борьбой классов, а с другой -ростом производительности труда. Конечно, точка зрения Розы Люксембург далека от точки зрения Туган-Барановского: последний совсем отказывается от категории стоимости рабочей силы, для него существует только заработная плата. Но именно потому, что у автора «Введения» отсутствует, как мы сказали, четкое разграничение между стоимостью рабочей силы и заработной платой, и получается своего рода окатывание к социальной теории заработной платы Туган-Барановского.
III.
Теперь перейдем к тому вопросу, по которому Роза Люксембург радикально расходится с Марксом. Мы говорим о ее теории воспроизводства и накопления. Теория эта изложена в ее работе «Накопление капитала» и подверглась всестороннему анализу и критике в нашей периодической и непериодической печати. Критическую оценку теория накопления Розы Люксембург нашла в работе тов. Бухарина «Империализм и накопление капитала» («теоретический этюд»), Гиз, 1925 г. Нас же интересует лишь то, в какой мере указанная теория нашла отражение в «Введении».
Прежде всего ею, так сказать, пропитана последняя лекция (вернее, отрывок этой лекции) - «Тенденция капиталистического хозяйства». В этой же лекции дана и формулировка основного тезиса этой теории. «Все это станет совершенно ясным — так наш автор как бы резюмирует свою лекцию, — если мы на один момент представим себе, что развитие капитализма зашло так далеко, что на всем земном шаре все, что производится человеком, производится им капиталистически, т. е. производится частными капиталистическими предпринимателями в крупных предприятиях трудом современных наемных рабочих. Тогда невозможность существования капитализма обнаруживается с полной ясностью». Основной тезис теории накопления Розы Люксембург формулирован в подчеркнутой нами фразе, но он здесь не обоснован, не аргументирован. Обоснование и аргументация его даны в названной книге «Накопление». Но это, мы бы сказали, тем хуже для «Введения». Впрочем, быть может, отсутствие аргументации объясняется лишь тем, что на данном месте запись лекций обрывается, т. е. до нас, быть может, аргументация не дошла. Это как будто подтверждается одной заметкой, которая имеется в «Приложении» к концу книги. Она гласит: «Производство не ради потребления, а ради прибыли - исчерпание мирового рынка». «Невозможность капитализма (крушение). В первом предложении «Производство» уже намечена аргументация. Ведь невовможность чистого капитализма, т. е. капитализма без некапиталистической среды, без «третьих» лиц, аргументируется нашим автором именно невозможностью реализации прибавочной стоимости, превращения ее в прибыль.
В этой лекции Роза Люксембург хочет, как она сама заявляет, «проследить собственные внутренние законы капиталистического господства в их дальнейшем развитии». А прослеживание этих законов начинает она с следующего заявления: «Что в особенности отличает капиталистический способ производства от всех предыдущих, это то обстоятельство, что мы наблюдаем в нем внутреннее стремление механически распространиться по всему земному шару и вытеснить все другие, более старые общественные формы» (там же). В дальнейшем ею исследуются те результаты, к которым приводит распространение капитализма по всему земному шару. Результаты эти двоякого рода: 1) там, куда только проникает капитализм, повторяется процесс «первоначального накопления со всеми его «прелестями», известными 2) но по мере того как капитализм разрушает некапиталистические формы хозяйства, темп его развития замедляется и, как мы уже знаем, совсем приостановится (т. е. капитализм станет невозможным), когда овладеет он окончательно всем миром.
Первый тезис верен: капитализм в колониях и полуколониях, т. е. в странах, где господствует еще натуральное и полунатуральное хозяйство, поистине совершает страшнейшие опустошения и дело кончается тем, что на развалинах старых форм хозяйства, путем отчуждения средств производства от производителей (в первую очередь путем обезземеления крестьян), внедряются капиталистические отношения. Также верно и то, что еахват колоний и расширение внешних рынков в сильнейшей мере обогащают захватчиков и ускоряют накопление капитала. Поэтому значительная доля правды имеется и в утверждении, что победоносным распространением капитализма на все новые страны замедляется темп его развития, так как уменьшаются возможности получения сверхприбыли и увеличивается число конкурентов на мировом рынке. Но уже совсем не верен вывод, будто без некапиталистического окружения капитализм невозможен. Невозможность получения сверхприбыли выдается за невозможность получения прибыли вообще. Этот вывод нельзя обосновать фактически, так как из фактов, приводимых самим нашим автором (в «Накоплении» этих фактов еще гораздо больше), вытекают лишь те выводы, которые мы только что перечислили. Его нельзя обосновать и теоретически. Хотя Роза Люксембург пытается это делать в «Накоплении», но в нашей печати вполне убедительно доказана неудача этих попыток.
Что касается следов, так сказать, этой теории в других лекциях, то их обнаружить не особенно трудно, но заняться этими «раскопками» никакой надобности нет. Отметим лишь то, что уже особенно бросается в глаза. Накопление — центральная проблема в политической экономии. И теория накопления Маркса, как и теория накопления Розы Люксембург - центральные теории, раскрывающие тенденции капитализма и устанавливающие предел его существования. Но в теории накопления Маркса гвоздем является рост обострения противоречий между трудом -и капиталом, гвоздем же теории накопления Люксембург является борьба с некапиталистической средой, уничтожение «третьих» лиц, иссякание мирового рынка. Поэтому у Маркса «Всеобщий-закон капиталистического накопления» дан в первом томе «Капитала», где он еще абстрагируется от обращения — проблемы обращения им даны во втором томе «Капитала», а от «третьих» лиц он абстрагируется во всем «Капитале». Основанием и исходным пунктом этого закона является рост органического строения капитала; отсюда Марксом выводится капиталистический закон населения и обосновывается крушение капитализма. У нашего автора иная, так сказать, перестановка фактов: перечисленные моменты освещаются в лекции «Закон заработной платы». Эта лекция есть изложение значительной части седьмого отдела I тома «Капитала», т. е. отдела «Процесс накопления капитала», где и дан закон накопления. А «Тенденции капиталистического хозяйства», где автором обоснована неизбежность крушения капитализма, в первую очередь увязаны с стремлением капитала «механически распространяться по всему земному шару и вытеснить все другие, более старые общественные формы». Теория накопления Розы Люксембург есть, как известно, и ее теория империализма. Она в своей книге «Накопление» пишет: «Что объяснение экономического корня империализма должно быть выведено специально из закона накопления капитала и приведено с ним в соответствии, — это не подлежит никакому сомнению, - так как империализм в целом, уже по всеобщему признанию, является не чем иным, как специфическим методом накопления» (т. II, стр. 560, третье изд.). Да сама названная книга имеет еще такой подзаголовок: «К вопросу об экономическом объяснении империализма». А последний наш автор определяет так: «его (империализма. — Д. Р.) сущность состоит именно в распространении господства капитала из старых капиталистических стран на новые области и в хозяйственной и в политической конкурентной борьбе этих стран из-за подобных областей» (там же, стр. 561). Зная это, мы можем объяснить себе странный, на первый взгляд, факт: в «Введении» нигде не анализируется последняя фаза капитализма — империализм, хотя автор ставит себе задачу раскрыть тенденции капиталистического хозяйства и обосновать неизбежность гибели капитализма. Правда, Роза Люксембург в своих лекциях дает только введение в политическую экономию, а от введения требовать изложения всего курса нашей дисциплины нельзя, и мы этого не требуем. Но от лектора, который так много внимания уделяет истории хозяйства, который всячески старается изобразить капитализм в наиболее конкретных его проявлениях и которого меньше всего можно заподозрить в пристрастии к абстракциям, в стремлении дать только наиболее общие понятия о капитализме, - - от такого лектора, говорим мы, мы вправе ожидать, что он своим слушателям (даже в первую очередь) расскажет, что капитализм уже вступил в новую фазу, что современный капитализм уже значительно отличается от того капитализма, который исследовался классиками и Марксом. Ведь Люксембург еще в первой лекции прекрасно излагает и историю самой политической экономии в связи с историей развития капитализма, начиная с меркантилистов и кончая Марксом. Казалось бы, что тут-то и нужно было сообщить, что политическая экономия обогащается новой главой — главой об империализме. Но ларчик, как говорится, просто открывается: согласно теории империализма Розы Люксембург, последний, действительно, никакой особой фазы капитализма не представляет. Ибо стремление капитализма к экспансии, к распространению своего господства на новые области, присуще ему на всех стадиях своего развития. В наше время это стремление лишь усилилось, обострилось, но об этом в вводных лекциях можно, действительно, не говорить, раз в достаточной мере охарактеризовано указанное общее свойство капитализма.
На ошибочности теории империализма нашего автора мы останавливаться не будем — теория эта подвергнута всесторонней критике в названной выше книге тов. Бухарина. Мы хотели только показать, как влияние и этой теории чувствуется в «Введении», и рассеять могущие возникнуть недоумения при чтении этой книги, которая, при всех своих недочетах, все же является великолепным и в своем роде незаменимым пособием по политической экономии. Раз читатель заранее ориентирован в имеющихся недочетах ив том, в чем кардинальнейшим образом автор «Введения» расходится с Марксом и с ортодоксальным марксизмом, то из чтения этой книги извлечет он только одну пользу.
Если развить, что называется, до конца все выводы, которые логически вытекают из ревизии Маркса по такой решающей проблеме, как накопление капитала, то расхождение с Марксом у Розы Люксембург окажется гораздо более значительным, чем она сама, нужно думать, предполагала. Тезис о невозможности чистого капитализма есть по существу, во-первых, отказ от Марксова метода, давшего столь плодотворные результаты для понимания именно конкретного капитализма; во-вторых, переносит центр тяжести анализа капитализма из классовых отношений пролетариата с буржуазией на отношения между капиталистическим и некапиталистическим хозяйствами. В этом мы видим одну из причин того «перегиба» в сторону обращения, про который мы говорили выше. Но марксистка Роза никогда так далеко не шла и итти не могла — ведь она была настоящей революционеркой. И всю свою сознательную жизнь была она в первых рядах революционного пролетариата и пала она в неравном бою не только с буржуазией, но с изменившей рабочему классу социал-демократией.
Разбор допущенных недочетов и даже ошибок совершенно не .умаляет значения этой светлой личности и оставленного ею поистине богатейшего литературного наследия. Вполне прав тов. Бухарин, который в предисловии к вышеназванной его работе пишет: «Филистеры могут увидеть в критике покойного товарища нечто неравномерное». У коммунистов иной подход, иная мерка: они, и критикуя красную Розу, не перестают чтить память этой «великой и пламенной революционерки, одного из самых светлых умов в нашем движении».
