Нам толкуют о потребностях народа, об удовлетворении этих потребностей в сложном хозяйстве, другими словами, о хозяйстве целого народа. Согласно этому представлению, политическая экономия и является наукой, которая должна объяснить нам сущность этого народного хозяйства, т. е. законы, согласно которым народ создает себе своим трудом богатство, увеличивает его, распределяет его между отдельными членами, потребляет и вновь создает. Предметом исследования является, стало быть, хозяйственная жизнь целого народа, в отличие от частного или индивидуального хозяйства в обычном смысле этого слова. Как бы отвечая внешне этому представлению, знаменитый труд англичанина Адама Смита, прозванного «отцом политической экономии», труд, составивший эпоху и появившийся в 1776 году, озаглавлен: «Богатство народов». Существует ли однако в действительности, должны мы себя спросить, нечто вроде хозяйства отдельного народа? Ведут ли народы, каждый в отдельности, обособленное, самодовлеющее хозяйство? Такие выражения, как «народное хозяйство», «национальная экономия» («Hationaloeconomie»), являются особенно излюбленными в Германии; обратим поэтому наши взоры на последнюю.
Руками немецких рабочих и работниц производятся ежегодно в сельском хозяйстве и промышленности огромные количества различных предметов потребления; но разве все это производится для собственного потребления живущего в Германской империи населения? Мы знаем, что огромная, с каждым годом все увеличивающаяся часть этих немецких изделий вывозится в другие страны, для нужд других народов.
Германские железные изделия идут в различные соседние страны Европы, в Южную Америку и Австралию; кожа и кожевенные товары направляются из Германии во все европейские государства; стеклянные изделия, сахар, перчатки вывозятся в Англию; меха—во Францию, Англию и Австро-Венгрию, ализариновые краски—в Англию, Соед. Штаты и Индию; томасшлак, служащий удобрением, направляется во Францию; каменный уголь—в Австрию, Бельгию, Голландию и Швейцарию; электрические кабели вывозятся в Англию, Швецию, Бельгию; игрушки—в Соед. Штаты; немецкое пиво, индиго, анилин и другие красящие вещества, являющиеся побочными продуктами каменноугольной промышленности, немецкие лекарства, целлулоид, золотые изделия, чулки, хлопчатобумажные и шерстяные ткани и платья и, наконец, немецкие железнодорожные рельсы рассылаются по торговым странам почти всего мира.
Но и, с другой стороны, германский народ на каждом шагу как в производстве, так и в повседневном потреблении зависит от продуктов, производимых другими странами и народами. Мы едим хлеб из русской ржи и пшеницы, мясо венгерского, русского и датского скота; рис, который мы потребляем, приходит к нам из Ост-Индии и Сев. Америки, а табак из Голландской Индии и Бразилии; мы получаем какао из Западной Африки; перец из Индии; свиное сало из Соед. Штатов; чай из Китая; фрукты из Италии, Испании и Соед. Штатов; кофе из Бразилии, центральной Африки и Голландской Индии; мясной экстракт из Уругвая; яйца из России, Венгрии и Болгарии; сигары с острова Кубы; карманные часы из Швейцарии; шипучие вина из Франции; воловьи шкуры из Аргентины; пух и перья из Китая; шелк из Италии и Франции; лен и кожи из России; хлопок из Соед. Штатов, Индии и Египта; тонкую шерсть из Англии; джут из Индии; солод из Австро-Венгрии; льняное семя из Аргентины; определенные сорта каменного угля из Англии; бурый уголь из Австрии; селитру из Чили; квебраховое дерево для дубления кожи из Аргентины; поделочный и строительный лес из России; пробковое дерево из Португалии; медь из Соед. Штатов; свинец из Голландской Индии; цинк из Австралии; алюминий из Австро-Венгрии и Канады; асбест из Канады; асфальт и мрамор из Италии; камни для мостовых из Швеции; олово из Бельгии, Соед. Штатов и Австралии; графит из Цейлона; фосфористую известь из Америки и Алжира; иод из Чили...
Начиная с простейших предметов питания в нашем повседневном обиходе до самых изысканных предметов роскоши и необходимейшего сырья и орудий—все это мы получаем большей частью прямо или косвенно, целиком или в виде отдельных составных частей из других стран как продукты труда других народов.
Чтобы иметь возможность в Германии жить и заниматься трудом, мы заставляем почти все страны, народы и части света работать для нас; и, с своей стороны, мы работаем для всех стран.
Чтобы представить себе колоссальные размеры этого обмена, бросим взгляд на официальную статистику ввоза и вывоза. По данным «Статистического ежегодника Германской империи» за 1914 г., вся внешняя торговля Германии в 1913 г. (не считая товаров, проходящих через Германию транзитом) представлялась в следующем виде:
Ввоз:
сырье........ 5 262 милл. марок
полуфабрикаты .... 1246 » »
готовые изделия ... 1776 » »
жизненные припасы . 3 063 » »
живой скот...... 282 » »
Итого . . . 11 629 милл. марок, т. е. почти 12 миллиардов марок.
Вывоз:
сырье.............. 1 720 милл. марок
полуфабрикаты......... 1159 » »
готовые изделия......... 6 642 » »
жизненные припасы....... 1362 » »
живой скот...... ______7 » »
Итого ........ 10 890 милл. марок,
т. е. почти 11 миллиардов марок.
Весь внешний товарооборот Германии составлял таким образом более 22 миллиардов в год.
То же самое, что в Германии, имеет место в большей или меньшей степени и в других передовых странах, т. е. в тех самых странах, экономическую жизнь которых политическая экономия главным образом изучает. Все эти страны производят друг для друга, а отчасти и для самых отдаленных стран и частей мира, И, с своей стороны, на каждом шагу нуждаются как в области производства, так и в области потребления в изделиях, производимых во всех частях света.
Как можно при наличности столь исключительно развитого обмена между странами провести границу между «хозяйством» одного и другого народа и говорить о многочисленных «народных хозяйствах», как будто бы это были экономически целостные, обособленные организмы? Понятно, все возрастающий международный товарообмен не является открытием, неизвестным буржуазным ученым. Публикуемые ежегодно официальные статистические отчеты давно сделали соответственные данные общим достоянием всех образованных людей; что же касается предпринимателей и фабричных рабочих, то им эти факты известны кроме того и из повседневной действительности. Факт чрезвычайно быстрого роста мировой торговли в настоящее время настолько общеизвестен и общепризнан, что он никем не может ни оспариваться, ни вызывать у кого бы то ни было сомнения. Спрашивается только, как этот факт истолковывается учеными-экономистами? Как чисто внешняя свободная связь, как вывоз так называемых «излишков» производства одной страны над ее потреблением и как ввоз в нее «недостающих» в собственном хозяйстве,—связь, не мешающая им попрежнему твердить о «народном хозяйстве» и «учении о народном хозяйстве». Так, например, профессор Бюхер, после обстоятельного поучения о том, что современное «народное хозяйство» является наивысшей и последней стадией развития в исторической цепи хозяйственных форм, возвещает нам следующее:
«Из того, что эпоха либерализма значительно облегчила международные сношения, нельзя еще заключать, что период народного хозяйства приближается к концу уступает место хозяйству мировому... Правда, в настоящее время мы находим в Европе целый ряд государств, которые в отношении удовлетворения своих потребностей в известной мере лишены национальной самостоятельности; ибо значительное количество пищевых продуктов ени вынуждены приобретать из-за границы, тогда как их промышленность далеко переросла потребности народа и дает постоянные избытки, которые должны сбываться на иностранных рынках. Но существование рядом промышленных и земледельческих стран, которые находятся во взаимной зависимости друг от друга,—это «международное разделение труда» не является признаком того, что человечество находится по пути к новой ступени развития, которая под названием мирового хозяйства могла бы быть противопоставлена трем прежним ступеням. Ибо, с одной стороны, ни один хозяйственный период не обеспечивал надолго абсолютной независимости в удовлетворении потребностей; каждый из них оставлял пробелы, которые так или иначе должны были быть заполнены. С другой стороны, так называемое мировое хозяйство не обнаружило пока еще никаких признаков, в существе своем отличных от явлений народного хозяйства, и можно сильно сомневаться в появлении таковых в ближайшем будущем».
Еще смелее младший коллега Бюхера—Зомбарт, просто заявляющий, что мы не врастаем в мировое хозяйство, а, наоборот, все более от него отдаляемся: «Я буду утверждать, что в настоящее время культурные народы (по отношению к совокупности их хозяйства) соединены друг с другом торговыми связями не значительно сильнее, а скорее слабее, чем прежде. В настоящее время отдельное народное хозяйство втянуто в мировой рынок не более, а скорее менее, чем сто или пятьдесят лет тому назад. И, по крайней мере, ошибочно предполагать, будто международные торговые связи получают относительно возрастающее значение для современного народного хозяйства. Правильно обратное утверждение. Профессор, Зомбарт убежден, что «частные народные хозяйства делаются все более и более совершенными микрокосмами (т. е. маленькими законченными мирами. Р. Л.), а роль внутреннего рынка по сравнению с внешним становится все, большей и большей».
Эта блестящая благоглупость, которая находится в вопиющем противоречии с повседневным опытом хозяйственной жизни, ярко подчеркивает упорное нежелание господ цеховых ученых признать мировое хозяйство одной из новых фаз развития человеческого общества,—нежелание, на которое мы должны обратить сугубое внимание и скрытых корней которого мы должны доискаться. Так как уже на «предыдущих стадиях хозяйства», напр., во времена царя Навуходоносора, «известные пробелы» в хозяйственной жизни людей должны были восполняться путем обмена, то современная мировая торговля ни о чем не свидетельствует, и мы попрежнему остаемся при «народном хозяйстве». Таково мнение проф. Бюхера.
Как характерно это для поверхностного исторического понимания ученого, слава которого основана именно на его будто бы проницательном и глубоком проникновении в историю хозяйственного быта. В угоду безвкусной схеме он, ничтоже сумняшеся, сваливает в одну кучу международную торговлю на самых различных, разделенных тысячелетиями, культурных и хозяйственных ступенях. Конечно, нет и не было, человеческого общества без обмена. Самые старинные археологические находки, самые грубые пещеры, служившие жилищем «допотопного» человечества, самые примитивные могилы доисторической эпохи,—все они уже свидетельствуют об обмене продуктами между отдаленнейшими областями. Обмен так же стар, как культурная история человечества, он с давних времен ей сопутствовал и был мощным двигателем прогресса. В этой общей и в своей общности расплывчатой истине наш ученый растворяет все особенности эпох, культурных ступеней и хозяйственных форм. Как ночью все кошки серы, так в тумане этой профессорской теории все, как небо от земли, отличные друг от друга формы обмена представляются чем-то совершенно одинаковым.
Примитивный обмен какой-нибудь орды ботокудов в Бразилии, которая случайно выменивает свои своеобразно сплетенные маски для танцев на искусно изготовленные луки и стрелы другой орды; пышные товарные склады Вавилона, где сосредоточивалась роскошь восточных дворов; античный рынок Коринфа, где в новолуние выставлялось на продажу восточное полотно, греческие глиняные изделия, бумага из Тира и рабы из Сирии и Анатолии для богатых рабовладельцев; средневековая морская торговля Венеции, доставлявшая предметы, роскоши для европейских феодальных дворов и семей патрициев, и современная капиталистическая мировая торговля, захватившая своей сетью восток и запад, север и юг, все океаны и все уголки земного пространства и перебрасывающая из года в год по разным направлениям в колоссальных количествах все, начиная от насущного хлеба и спичек для нищего, до самых изысканных предметов искусства для богатых любителей, от простых земледельческих продуктов до самой сложной машины, от рабочих рук, источника всякого богатства, до смертоносных орудий войны,—все это для нашего профессора политической экономии одно и то же: простое «заполнение» некоторых «пробелов» в самостоятельном экономическом организме.
Пятьдесят лет тому назад Шульце-Делич рассказывал немецким рабочим, что каждый современный человек прежде всего производит для себя самого, но те из полученных им продуктов, «которые ему самому не нужны», он отдает «в обмен на продукты других производителей». Ответ Лассаля на эту бессмыслицу незабываем:
«Господин Шульце! Патримониальный судья! Неужели же вы не имеете никакого представления о действительной организации современного общественного труда? Или вы никогда не выезжали из Биттерфельда и Делича? В каком, собственно, столетии средних веков живете вы со всеми вашими воззрениями?..
...Вы, стало быть, и не подозреваете, что современный общественный труд характеризуется именно тем, что каждый производит то, чего он сам не может потреблять. Вы не подозреваете того, что со времени водворения крупной промышленности так и быть должно, что в этом заключается форма и суть современного труда, и что, не уяснив себе совершенно отчетливо этого, пункта, невозможно понять ни одной стороны современных экономических явлений?
По-вашему, стало быть, господин Леонор Рейхенгейм в Вюсте-Гирсдорфе производит сначала ту хлопчатобумажную пряжу, которую потребляет сам. Избыток же ее, который его дочери не могут превратить в носки и ночные фуфайки, он обменивает.
Господин Борзиг производит сначала машины для надобностей собственной семьи. Избыток же их продает.
Владельцы магазинов траурных принадлежностей предусмотрительно работают прежде всего ради смертных случаев в собственных семьях. Но за немногочисленностью таких случаев остается избыток траурных материй, который они обменивают.
Господин Вольф, владелец здешнего телеграфного бюро, отправляет телеграммы прежде всего себе самому для собственного поучения и развлечения. А когда насытится ими, то обменивается остатком с биржевыми дельцами и газетными редакциями, которые услужливо предлагают ему в качестве излишка газетные корреспонденции и акции...
...Итак, отличительный, резко определенный признак труда более ранних хозяйственных формаций заключается в том, что в те времена производили прежде всего для собственного потребления, а отчуждали избыток, т. е. вели главным образом натуральное хозяйство. И, наоборот, отличительная черта, специфически определяющая труд в современном обществе,—та, что каждый производит только то, чего сам не потребляет, т. е. каждый производит меновые ценности, тогда как раньше производил главным образом потребительные ценности. И вы не понимаете, господин Шульце, что это необходимая и все более распространяющаяся «форма и способ осуществления труда» в обществе, где разделение труда развилось до такой степени, как в современном?».
То, что Лассаль пытался тут разъяснить Шульце в отношении к частнокапиталистическим предприятиям, с каждым днем все больше применимо к хозяйственной жизни столь развитых капиталистических стран, как Англия, Германия, Бельгия, Соед. Штаты, по следам которых одна за другою идут и другие страны. И то заблуждение, в которое прогрессивный патримониальный судья из Биттерфельда вводил тогда рабочих, было только более наивно, но не более грубо, чем нынешняя тенденциозная полемика какого-нибудь Бюхера или Зомбарта против понятия мирового хозяйства.
Немецкий профессор как аккуратный чиновник любит порядок в своем ведомстве. Ради порядка он имеет обыкновение весь мир аккуратненько устраивать на полочках своей научной схемы. И точно так же, как он расставляет по полкам свои книги, он все страны распределил по двум полкам: на одной—страны, производящие промышленные изделия и располагающие «излишком» оных, на другой—страны, занимающиеся земледелием и скотоводством и имеющие сырье, недостающее первым странам. Отсюда возникла и на этом покоится международная торговля.
Германия—одна из наиболее промышленных стран мира. Согласно этой схеме, она должна была бы состоять в самом оживленном обмене с крупным аграрным государством, как, напр., Россия. Каким же образом происходит однако то, что самыми крупными торговыми контрагентами Германии являются две другие наиболее индустриальные страны—Соед. Штаты и Англия? Товарообмен Германии с Соед. Штатами составлял в 1913 году 2,4 миллиарда марок, с Англией—2,3 миллиарда марок; Россия занимала в нем лишь третье место. А что касается вывоза из Германии, то как раз первая во всем мире промышленная страна 1) является главным покупателем продуктов германской промышленности: со своим годовым ввозом из Германии на сумму 1,4 миллиарда марок Англия стоит на первом месте, далеко оставляя за собой прочие страны, импортирующие из Германии. Вместе же с колониями Британская империя поглощает не менее одной пятой части всего германского вывоза. Что скажет профессорская схема по поводу этого замечательного явления?
Здесь промышленное государство, там аграрное государство,— вот та закостеневшая схема мирового товарообмена, которой оперирует проф. Бюхер и большинство его коллег. Допустим, Германия была в 60-х годах аграрным государством; она вывозила излишек сельскохозяйственных продуктов и должна была получать необходимые промышленные изделия из Англии. С тех пор Германия превратилась в индустриальное государство и могущественнейшую соперницу Англии. Соед. Штаты еще более ускоренным темцом проделывают то же развитие, которое Германия проделала в 70-е и 80-е годы; именно сейчас Соед. Штаты находятся в процессе этого превращения. Правда, Соед. Штаты пока еще являются, наряду с Россией, Канадой, Австралией и Румынией, самым крупным производителем пшеницы, и по последней переписи (правда, имевшей место еще в 1900 г.) целых 36% всего их населения было занято в сельском хозяйстве.
Одновременно с этим идет с небывалой быстротой индустриальное развитие штатов, и промышленность их становится опасным конкурентом английской и немецкой промышленности. Мы предлагаем на премию любому почтенному экономическому факультету определить, следует ли отнести Соед. Штаты, по схеме профессора Бюхера, в рубрику аграрных или индустриальных государств. Россия медленно следует по тому же пути, и как только она сбросит путы своего устарелого государственного строя, она, благодаря своему огромному населению и неистощимым естественным богатствам, семимильными шагами наверстает потерянное и возможно на наших еще глазах станет в качестве мощного индустриального государства рядом с Германией, Англией и Соед. Штатами, а то, быть может, и впереди их.
Мир не представляет собой таким образом закостеневшего остова, подобно профессорской мудрости,—он движется, живет, видоизменяется. Резкая противоположность между промышленностью и сельским хозяйством, из которой будто бы вытекает международный обмен, сама по себе явление преходящее; она все более вытесняется из круга современного культурного мира на его периферию. Что происходит тем временем с торговлею в рамках этого культурного круга? По теории Бюхера она должна была бы все более сжиматься. Вместо того она, о чудо как раз между промышленными государствами мощно возрастает.
Ничто так не поучительно, как картина развития современной хозяйственной жизни в последнюю четверть века. Несмотря на то, что мы, начиная с 80-х годов, наблюдаем во всех промышленных странах и крупных государствах подлинные оргии протекционизма, т. е. взаимного искусственного замыкания «народных хозяйств»,—развитие мировой торговли за тот же период не только не приостанавливается, но, наоборот, обнаруживает бешеный подъем. В какой мере рост индустриализации идет параллельно с ростом мировой торговли, может заметить даже слепой на примере трех руководящих стран: Англии, Германии и Соед. Штатов.
Уголь и железо составляют душу современной промышленности, и вот с 1885 до 1910 г. добыча угля возросла:
В Англии.......с 162 до 269 миллионов тонн
» Германии......» 74 » 222 » »
» Соед. Штатах .... » 101 » 455 » »
Выплавка чугуна возросла за то же время:
В Англии....... с 7,5 до 10,2 миллионов тонн
» Германии......» 3,7 » 14,8 » »
» Соед. Штатах . ...» 4,1 » 27,7 » »
Одновременно ежегодные обороты внешней торговли (ввоз и вывоз) возросли с 1885 до 1912 г.:
В Англии......с 13 до 27,4 миллионов марок
» Германии.....» 6,2 » 21,5 » »
» Соед. Штатах. . . » 5,5 » 16,2 » »
Если взять всю внешнюю торговлю (ввоз и вывоз) всех важнейших стран земного шара в последнее время, то ее обороты возросли со 105 миллиардов марок в 1904 г. до 165 миллиардов марок в 1912 г. Это означает увеличение на 5% в течение 8 лет. Поистине мировая история до сих пор и в отдаленной степени не давала нам примера столь головокружительного темпа экономического развития, «Die Toten reiten schnelle». Капиталистическое «народное хозяйство» как бы торопится исчерпать свою жизнеспособность, сократить отпущенный для его существования срок. Что говорит по этому поводу схема «некоторых пробелов», схема, построенная на неуклюжем танце между промышленным и аграрным государством?
Но в современной экономической действительности имеется еще много подобных загадок.
Два обстоятельства должны при этом тотчас же броситься в глаза и садому поверхностному наблюдателю. Вопервых, что один и тот же род товаров фигурирует в обеих рубриках, хоть и в разных количествах. Германия сбывает ежегодно за границу машины на огромные суммы, но одновременно получает ежегодно из-за границы машин на не менее крупную сумму в 80 милл. марок. Точно так же из Германии вывозится каменный уголь и одновременно ввозится иностранный каменный уголь. То же самое относится и к хлопчатобумажным изделиям, шерстяной пряже и шерстяным изделиям, к воловьим шкурам и мехам и многим другим, не перечисленным в таблице товарам. С точки зрения голого противопоставления промышленности сельскому хозяйству,—противопоставление, которое, словно волшебная лампа Аладина, помогает нашему профессору политической экономии осветить все тайны мировой торговли, эта странная двухсторонность совершенно непонятна; более того, она производит впечатление полного абсурда. Как же обстоит дело в действительности? Германия имеет, что ли, «излишек сверх собственного потребления» машин, или, наоборот, она испытывает «известный недостаток» в них? А как обстоит дело с каменным углем и хлопчатобумажными изделиями? С воловьими шкурами и тысячью других вещей? Как может какое-либо «народное хозяйство» одновременно обнаруживать постоянно «излишек» и «недостаток» одних и тех же продуктов? Лампа Аладина мерцает неуверенно. Очевидно, эти указанные выше факты можно объяснить лишь при предположении, что между Германией и прочими странами существует сложная и глубокая экономическая связь, широко разветвленное разделение труда, приводящее к тому, что Германия производит известные сорта продуктов для других стран, получая оттуда другие сорта тех же продуктов. Это разделение труда естественно создает непрерывное передвижение товаров и превращает отдельные страны лишь в органические части более крупного целого.
Далее, уже при беглом взгляде на вышеприведенную таблицу поражает то обстоятельство, что ввоз и вывоз фигурируют не как два обособленных 'явления, вызванных в одном случае «излишком», в другом—«недостатком», а что, наоборот, они тесно сплетены между собой причинной связью. Огромный германский ввоз хлопка совершенно очевидно измеряется вовсе не собственными потребностями населения, а скорее всего должен содействовать сильному вывозу хлопчатобумажных материй и платья из Германии. Такая же связь существует между ввозом шерсти и вывозом шерстяных изделий, точно так же между огромным ввозом чужой железной руды и огромным вывозом железных изделий всех сортов,—и так на каждом шагу. Германия таким образом ввозит, чтобы иметь возможность вывозить. Она создает себе искусственно «известные пробелы», чтобы затем превратить их в столько же «излишков». Германский «микрокосм» является, следовательно, во всех отношениях лишь осколком более крупного целого, лишь одной из мастерских мира.
Присмотримся однако ближе к этому «микрокосму» в его «все более совершенном» самодовлении. Представим себе, что вследствие какой-либо политической или социальной катастрофы германское «народное хозяйство» действительно было бы отрезано от всего остального мира и было бы предоставлено самому себе. Какая картина представилась бы нашим взорам?
Начнем с хлеба насущного. Урожайность германского сельского хозяйства вдвое больше, чем в Соед. Штатах. По развитию сельского хозяйства Германия занимает первое место между аграрными странами всего мира, уступая в смысле интенсивности сельского хозяйства лишь Бельгии, Ирландии и Голландии. Пятьдесят лет тому назад Германия при своем тогдашнем более отсталом сельском хозяйстве принадлежала к житницам Европы и питала другие страны излишками своего хлеба. А ныне, несмотря на возросшую урожайность, германское сельское хозяйство и в отдаленной степени не в состоянии прокормить собственное население и собственный скот: не менее одной шестой части продовольствия приходится ввозить из-за границы. Это означает, иными словами, что если вы отрежете германское «народное хозяйство» от остального мира, вы лишите шестую часть населения, более одиннадцати миллионов немцев, средств питания.
Немецкий народ потребляет ежегодно на 220 милл. мар. кофе, на 67 милл. мар. какао, на 8 милл. чаю, на 61 милл. рису, на 12 милл. различных пряностей и на 134 милл. мар. привозного табаку. Все эти продукты, без которых даже бедняк теперь существовать не может и которые принадлежат к предметам повседневного обихода, не произрастают в Германии (или,—как табак,— в недостаточном количестве), так как германский климат неблагоприятен для этого. Отрежьте Германию длительно от остального мира, и рушится уровень жизни, соответствующий нынешнему культурному состоянию немецкого народа.
Второе место после питания занимает одежда. Носильное белье, равно как и вся одежда широких масс, в настоящее время почти исключительно изготовляется из хлопка, белье состоятельной буржуазии—из полотна, а платья—из тонкой шерсти и шелка. Хлопок и шелк совершенно не производятся в Германии, так же мало производится весьма важное текстильное сырье—джут, равно как и тончайшая шерсть, монопольное производство которой во всем мире сосредоточено в Англии; в пеньке и льне Германия ощущает большой недостаток, отрежьте Германию на длительный период времени от всего мира, отнимите у нее заграничное сырье и заграничный сбыт, и все слои немецкого народа лишатся своей необходимейшей одежды. Германская текстильная промышленность, прокармливающая в данное время совместно с конфекционной промышленностью l 400 000 рабочих, работниц и подростков, рухнет.
Но пойдем дальше. Известно, что становым хребтом современной крупной промышленности является так называемая тяжелая промышленность: машиностроительная и металлообрабатывающая, а их фундаментом является добыча металлической руды. Германия потребляет ежегодно (1913) приблизительно 17 миллионов тонн чугуна. Ее собственная выплавка чугуна, в свою очередь, равняется 17 милл. тонн. На первый взгляд можно было бы подумать, что германское «народное хозяйство» великолепно покрывает свою потребность в железе. Но для выплавки чугуна необходима руда, и тут оказывается, что собственная добыча Германии составляет лишь 27 миллионов тонн, стоимостью в но милл. маро-к, между тем как ей приходится ввозить из Швеции, Франции и Испании 12 милл. тонн высококачественной железной руды, стоимостью в 200 милл. мар., без которой германская металлообрабатывающая промышленность не могла бы обойтись.
Приблизительно ту же картину мы наблюдаем и относительно других металлов. При годичном потреблении 220 000 тонн цинка Германия производит сама 270 000 тонн, из которых она 100 000 тонн вывозит, ввозя приэтом свыше 50 000 тонн извне. Потребная для этого цинковая руда лишь отчасти добывается в Германии, а именно—полмиллиона тонн, стоимостью в 50 милл. марок; 300 000 тонн высококачественной руды, стоимостью в 40 милл. марок, Германия должна ввозить извне. Что касается свинца, то Германия ввозит 94000 тонн готового металла и 123000 тонн руды. И, наконец, потребляя ежегодно 241000 тонн меди, Германия вынуждена целых 206000 тонн ввозить из-за границы. Олово целиком ввозится из-за границы.
Отрежьте Германию длительно от остального мира, и отпадет приток ценнейших металлов, исчезнет рынок сбыта для германских железных изделий и машин, т. е. исчезнет основная база существования германской металлообрабатывающей промышленности, в которой занято 662000 рабочих, и машиностроительной промышленности, которая дает пропитание 1130000 рабочих и работниц. Но с металлообрабатывающей и машиностроительной промышленностью должны были бы рухнуть и все те отрасли промышленности, которые получают от них сырье и машины, равно как и те, которые обслуживают их сырьем и вспомогательным материалом, как, например, угольная промышленность, и, наконец, те отрасли, которые производят предметы потребления для колоссальных рабочих армий, занятых в металлообрабатывающей и машиностроительной промышленности.
Упомянем еще о химической промышленности, которая со своими 168000 рабочих обслуживает весь мир. Напомним деревообделочную промышленность, в которой занято теперь 450000 рабочих и которая без иностранного строительного и поделочного леса вынуждена была бы, в большинстве случаев.., прекратить свою деятельность. Напомним о кожевенной промышленности, которая без ввоза иностранных шкур и без иностранных рынков сбыта очутилась бы со своими 117000 рабочих на улице. Вспомним благородные металлы,—золото и серебро,—являющиеся в качестве денежного материала незаменимым базисом всей современной хозяйственной жизни, которые в Германии почти не добываются. Представим себе все это живо и спросим себя: что же такое германское народное хозяйство? Если бы Германия действительно на долгий срок была отрезана от остального мира и должна была бы вести самостоятельно свое хозяйство, что стало бы с ее хозяйственной жизнью и со всей современной культурной Германией? Рухнули бы, увлекая за собой друг друга в пропасть, одна отрасль производства за другой, колоссальные пролетарские массы остались бы без заработка, все население было бы лишено самых необходимых средств пропитания и одежды, торговля лишилась бы своего базиса—металлических денег, все «народное хозяйство» превратилось бы в кучу развалин, в обломки разбитого корабля...
Так выглядят те «известные пробелы» в германской хозяйственной жизни и тот «вес более совершенствующийся микрокосм», который самодовольно парит в голубом эфире профессорской теории.
Но позвольте! А мировая война 1914 г., это великое испытание «народного хозяйства», не оправдала ли она блестяще все построения Бюхеров и Зомбартов? Не показала ли она завистливому, миру, несмотря на то, что она была герметически закупорена и отрезана от мирового оборота,—великолепную, здоровую, мощную жизнеспособность германского «микрокосма», которою он обязан своей крепкой государственной организацией и высокому уровню германской техники? Не хватило ли продовольствия для народа без помощи чужого сельского хозяйства и поддерживалось также бодро движение механизма промышленности и без ввоза из-за границы и вывоза?
Присмотримся ближе к фактам. Вопервых, что касается питания, то его потребности и в отдаленной степени не покрывались силами одного германского сельского хозяйства. Миллионы взрослого мужского населения, находившегося в армии, почти в течение всей войны прокармливались за счет других стран: Бельгии, Северной Франции и отчасти Польши и Литвы. Для прокормления населения площадь собственного «народного хозяйства» была увеличена площадью оккупированных местностей Бельгии, Северной Франции, а во втором году войны—западной частью Российской империи, которые своими сельскохозяйственными продуктами должны были в значительной мере восполнить недостаток ввоза. При этом дефицит в продовольствии коренных жителей оккупированных областей, как, например, в Бельгии, должен был покрываться в порядке благотворительности из продуктов американского сельского хозяйства. Вторым последствием явилось вздорожание всех предметов необходимости в Германии на 100— 200% и ужасающее недоедание широких слоев германского населения.
А как удавалось поддерживать в движении механизм промышленности без притока чужого сырья и прочих средств производства, в огромном значении которых мы убедились? Как могло совершиться такое чудо? Загадка эта разрешается очень просто и без всякого чуда. Дело в том, что германская промышленность только потому и могла продолжать функционировать, что она непрерывно снабжалась самым необходимым сырьем из-за границы. И это снабжение производилось трояким образом: во - первых, из тех крупных запасов хлопка, шерсти, меди в различных видах и т. п., которые уже имелись в Германии и которые нужно было только извлечь из всяких укромных местечек и пустить в ход; во-вторых, из тех запасов, которые германские военные власти реквизировали в оккупированных местностях: Бельгии, Северной Франции и отчасти Польши и Литвы, предоставив их в распоряжение германской промышленности; втретьих, наконец, благодаря непрерывному подвозу из-за границы при посредничестве нейтральных стран (и из Люксембурга),—подвозу, который не прекращался втечение всей войны.
Если принять далее во внимание, что необходимой предпосылкой всего этого «военного хозяйства» и бесперебойного функционирования его явились огромные запасы заграничных благородных металлов, накопленные германскими банками, то изоляция германской промышленности и торговли от внешнего мира окажется такой же легендой, как и полное прокормление немецкого населения силами германского сельского хозяйства, как и самодовлеющий характер германского «микрокосма» в период войны,—положения, представляющие из себя нянюшкины сказки.
Наконец, сбыт .изделий германской промышленности, огромное распространение которых во всех частях света мы выше констатировали, сменился -во время войны непосредственным удовлетворением военных потребностей государства. Иными словами, важнейшие отрасли промышленности,—металлообрабатывающая, текстильная, кожевенная, химическая,—превратились в поставщиков армии. Так как военные расходы покрывались из карманов германских плательщиков налогов, то милитаризация промышленности означала, что германское «народное хозяйство» вместо того, чтобы отправлять значительную часть своих продуктов за границу в обмен, отдавало их на непрерывное уничтожение на войне. Понесенные таким путем потери будут, благодаря системе государственного кредита, втечение десятилетий обременять германское хозяйство.
Если все это суммировать, то станет ясным, что чудесное процветание «микрокосма» во время войны во всех отношениях являлось лишь экспериментом, относительно которого возникал только один вопрос, как долго он сможет протянуться, пока все искусственное здание не рухнет, как карточный домик.
Обратим внимание еще на одно замечательное явление. Если мы рассмотрим общие цифры внешней торговли Германии, то нам бросится в глаза тот факт, что ввоз значительно превышает вывоз: первый составлял в 1913 г. 11,6, а второй—10,9 миллиардов марок; и это соотношение между ввозом и вывозом характерно не для одного лишь 1913 г., но и для целого ряда предшествовавших лет. То же самое относится и к Великобритании, которая в 1913 г. ввезла на 13, а вывезла на 10 миллиардов марок. Так же приблизительно обстоит дело и в Бельгии, Франции и Голландии. Как возможно подобное явление? Не соблаговолит ли проф. Бюхер просветить нас своей теорией «излишков сверх собственной надобности» и «известных пробелов»?
Если экономические взаимоотношения между различными «народными хозяйствами» исчерпываются, как учит нас профессор, тем, что отдельные «народные хозяйства», как во времена царя Навуходоносора, пересылают друг другу свои временные «излишки», т. е. если простой товарообмен является единственным мостом через голубое воздушное пространство, отделяющее один из этих «микрокосмов» от другого, то дсно, что одна страна может ввезти приблизительно на такую же сумму чужих товаров, на какую она вывозит своих товаров. Ведь при простом товарообмене деньги являются просто посредником, и в конечном счете чужой товар оплачивается собственным товаром. Как может в таком случае «народное хозяйство» свершить такой фокус и ввозить длительно из-за границы больше, чем оно вывозит из своих «излишков»? Быть может, профессор возразит нам иронически, что загадка разрешается весьма просто: импортирующая страна просто оплачивает излишек ввоза по сравнению с вывозом наличными деньгами.
Но простите, пожалуйста! Позволять себе из года в год такую роскошь, швырять в бездонную пропасть внешней торговли большие суммы наличных денег, которые никогда не вернутся, могла бы в лучшем случае страна с богатыми залежами золота и серебра, что не имеет места ни в Германии, ни во Франции, ни в Бельгии, ни в Голландии. Кроме того, мы наталкиваемся, о чудо! на следующий сюрприз: Германия не только ввозит ежегодно больше товаров, чем вывозит, но она и денег больше ввозит, чем вывозит! Так, напр., в 1913 г. Германия ввезла золота и серебра на сумму 441,3 милл. марок, а вывезла на 102,8 милл. марок, и приблизительно то же соотношение можно было бы наблюдать втечение ряда лет. Что скажет проф. Бюхер со своим «излишком» и своими «пробелами» по поводу этой загадки? Волшебная лампа уныло мерцает. В самом деле, мы начинаем догадываться, что за загадочными иероглифами мировой торговли между отдельными «народными хозяйствами» скрываются еще какие-то особые хозяйственные отношения, отнюдь непохожие на простой товарообмен. Длительно получать из других стран больше продуктов, чем отдавать им из собственных продуктов может, очевидно, лишь- такая страна, которая имеет по отношению к этим странам экономические притязания, весьма отличающиеся от обмена между равными контрагентами. И такого рода притязания и отношения зависимости в действительности существуют, и их можно наблюдать на каждом шагу, хотя профессорские теории ничего о них не знают.
Наипростейшую форму такого рода зависимости представляет собой зависимость колоний от так называемой метрополии. Великобритания получает ежегодно из своей самой крупной колонии, Британской Индии, свыше одного миллиарда марок дани в самых различных формах. И соответственно этому мы видим, что товарный вывоз Индии ежегодно на 1,2 миллиарда марок превышает ее ввоз. Этот «излишек» есть не что иное, как экономическое выражение колониальной эксплуатации Индии английским капитализмом,—имеет ли это место в форме непосредственного вывоза товаров из Индии в Великобританию или в том, что Индия вынуждена ежегодно вывозить товары в разные страны на сумму в 1,2 миллиардов специально с той целью, чтобы уплатить дань британским эксплуататорам. Немые цифры ввоза и вывоза красноречиво повествуют об этом.
Но имеются и другие формы экономической зависимости, которые не обусловлены политическим порабощением.
Россия вывозит ежегодно на один миллиард больше товаров, чем ввозит. Не имеем ли мы тут дело с крупным «излишком» сельскохозяйственных продуктов сверх собственных нужд, и не поэтому ли огромный товарный поток ежегодно устремляется из Российской империи? Но русский мужик, производитель вывозимого таким образом из страны зерна, как известно, болеет цынгой на почве недоедания и часто потребляет хлеб с обильной примесью древесной коры. При финансовой и налоговой системе России массовый вывоз крестьянского зерна является жизненной необходимостью для Российского государства, вынужденного покрывать свои обязательства по иностранным займам. Государственный аппарат России, со времени знаменитого провала Крымской войны, преобразованный на современный лад, благодаря реформам Александра II, покрывает свои расходы главным образом при помощи займов, заключенных в Западной Европе, преимущественно во Франции. Чтобы быть в состоянии уплачивать проценты по займам во Франции, Россия вынуждена ежегодно вывозить огромные количества пшеницы, леса, льна, пеньки, скота и птицы в Англию, Германию и Голландию. Огромный перевес русского вывоза представляет собой лишь дань должника кредитору; на стороне Франции этому соответствует огромный перевес ввоза над вывозом, представляющий собой не что иное, как проценты, получаемые ростовщическим капиталом от должника. Но и в самой России звенья этой экономической цепи идут дальше. Уже десятилетиями капиталы, занятые во Франции, служат в России двум целям: гарантированному государством железнодорожному строительству и вооружениям. Для обслуживания этих обеих отраслей «народного хозяйства» возникла в России с 70-х годов под защитой высоких протекционистских пошлин крупная промышленность. Занятый в старой капиталистической стране, Франции, капитал вызвал к жизни в России молодой капитализм, который в свою очередь нуждается на продолжительный период времени в поддержке технически передовых промышленных стран, Англии и Германии, в виде значительного ввоза машин и других средств производства. Таким образом между Россией, Францией, Германией и Англией протянута нить экономических связей, среди которых товарообмен занимает далеко не первое место.
Но разнообразие экономических связей не исчерпывается вышеприведенными примерами. Такие страны, как Турция и Китай, задают профессорской схеме новую загадку: они, в противоположность России и подобно Германии и Франции, ввозят гораздо больше, нежели вывозят, и в иные годы ввоз вдвое превышает вывоз. Как могут такие страны, как Турция и Китай, позволить себе роскошь столь основательного пополнения «пробелов» в собственном «народном хозяйстве», когда последнее далеко не в состоянии вернуть соответствующих «излишков»? Неужели западноевропейские страны из года в год, из христианской любви к ближнему делают стране полумесяца и «небесной империи» ценный подарок в несколько сот миллионов марок в виде всевозможных полезных товаров? Но каждый ребенок знает, что как Турция, так и Китай по уши залезли в лапы европейского ростовщического капитала и вынуждены платить колоссальную дань в виде процентов английским, немецким и французским банкам. Если судить по примеру России, то Турция и Китай должны были бы обнаружить перевес вывоза собственных продуктов над ввозом чужих, чтобы иметь возможность уплачивать проценты своим западно-европейским благодетелям. Но в Турции, как и в Китае так называемое «народное хозяйство» коренным образом отличается от русского. Внешние займы, правда, главным образом идут, как и в России, на железнодорожные и портовые сооружения и на вооружение. Но Турция до сих пор не располагает собственной промышленностью в сколько-нибудь значительных размерах и не может сразу вызвать ее к жизни, перейдя мгновенно от своего средневекового крестьянского натурального хозяйства с его примитивным способом обработки земли и с десятинным налогом к развитию промышленности.
То же самое, с некоторыми отклонениями, имеет место в Китае. Поэтому не только промышленные изделия, в которых нуждается население, но и все необходимое для транспортных сооружений, а также для военного флота и для вооружения армии, должно в готовом виде ввозиться из Западной Европы, а необходимые работы должны выполняться на месте европейскими предпринимателями, техниками и инженерами. Более того, внешние займы в большинстве случаев обусловлены такого рода поставками. Китай, например, получает у немецкого или австрийского банковского капитала заем лишь при условии сдачи заказа на определенную сумму на вооружения у Шкоды или Круппа; другие займы заранее ставятся в зависимость от предоставления концессий на постройку железных дорог. Таким образом европейский капитал направляется в Турцию и в Китай большей частью сразу в виде товаров (военное снаряжение) или как промышленный капитал in natura (в вещественной форме), т. е. в виде машин, железа и т. д. Эти последние товары направляются туда не для обмена, а для извлечения прибыли. Проценты на этот капитал вкупе с прочими барышами выколачиваются европейскими капиталистами на месте из турецких или китайских крестьян при помощи соответствующей налоговой системы под европейским финансовым контролем. За скромными цифрами турецкого или китайского ввоза, превышающего их вывоз, и соответствующими цифрами вывоза из Европы кроются таким образом своеобразные отношения между богатым крупно-капиталистическим Западом и эксплуатируемым им бедным отсталым Востоком, который снабжается первым самыми современными и грандиозными транспортными сооружениями и военным снаряжением, и которому, с другой стороны, Запад несет разрушение его старого крестьянского «народного хозяйства».
Другой пример показывают нам Соед. Штаты. Здесь, как и в России, вывоз значительно превышает ввоз—последний составлял в 1913 г. 7,4, а первый—10,2 миллиардов марок, но причины этого явления опять-таки коренным образом отличаются от русских условий. Правда, и Соед. Штаты поглощают колоссальные количества европейского капитала. Уже с начала XIX в. лондонская биржа всасывает целые потоки американских ценных бумаг (облигаций и акций); спекуляция на американском учредительстве и американских бумагах вплоть до 60-х годов, с точностью термометра, служила каждый раз показателем приближающегося нового взрыва крупного промышленного и торгового кризиса в Англии. С тех пор приток английского капитала в Соед. Штаты не прекращался. Капиталы эти направляются в Соед. Штаты отчасти в виде займов городам и частным обществам, большей частью однако как промышленный капитал: либо покупались американские железнодорожные и промышленные акции на лондонской бирже, либо английские промышленные картели учреждали в Соед. Штатах собственные отделения с целью обхода высоких таможенных тарифов или с целью скупки акций местных предприятий, дабы избавиться от их конкуренции на мировом рынке. Соед. Штаты в настоящее время уже располагают собственной, высокоразвитой и все растущей крупной промышленностью; в то время как в эту промышленность непрерывно притекает капитал из Европы, она, с своей стороны, в виде машин и угля снабжает промышленным капиталом Канаду, Мексику и другие страны Центральной и Южной Америки. Соед. Штаты объединяют таким образом колоссальный вывоз сырья, как-то: хлопка, меди, пшеницы, леса и нефти, в старокапиталиетические страны со все возрастающим промышленным экспортом в молодые страны, индустриализация которых лишь начинается. В крупном перевесе экспорта Соед. Штатов над их импортом отражается своеобразный переход от аграрного государства, впитывающего чужой капитал, к индустриальному государству, экспортирующему капитал. Соед. Штаты приэтом играют роль посреднического звена между старой капиталистической Европой и юным, отсталым американским континентом.
Если проследить весь процесс широкой эмиграции капиталов из старых промышленных стран в молодые и соответствующей ему реэмиграции извлекаемых из этих капиталов доходов, которые молодые страны в виде дани уплачивают ежегодно старым
странам, то мы увидим главным образом три мощных потока. По приблизительной оценке Англия уже в 1906 г. имела вложенными в своих колониях и за границей 54 миллиарда марок, что приносило ей ежегодный доход в 2,8 миллиарда марок. Вложенный за границей французский капитал составлял в то же время 32 миллиарда, с ежегодным доходом минимум в 1,3 миллиарда марок. И, наконец, Германия уже десять лет назад имела вложенными за границей 26 миллардов марок, которые приносили ей ежегодно приблизительно 1,24 миллиарда. С тех пор как вложения, так и доходы возрастали. Но главные потоки к концу разбиваются на более мелкие побочные ручейки. Как Соед. Штаты распространяют капитализм на американском континенте, так даже Россия, сама еще целиком питающаяся французским капиталом и продуктами английской и немецкой промышленности, предоставляет капитал взаймы и сбывает промышленные изделия своему азиатскому гинтерланду: Китаю, Персии, Центральной Азии, участвует в постройке железных дорог в Китае и т. д.
Так за сухими иероглифами международной торговли открылась нам сложная сеть экономических сплетений, ничего общего не имеющих с обыкновенным товарообменом, который один царит в системе профессорской мудрости.
Мы видим, что разделение на страны, производящие промышленные изделия, и страны, производящие сырье—разделение, которое проводит ученый господин Бюхер, умещая на этих неуклюжих подмостках весь международный обмен,—есть ни что иное, как сырой продукт профессорской схематики. Парфюмерия, хлопчатобумажные ткани д машины являются в равной мере фабрикатами. Но вывоз парфюмерных изделий из Франции показывает, что последняя является страной, производящей предметы роскоши для легкомысленных слоев богатой буржуазии во всем мире; вывоз хлопчатобумажных тканей из Японии показывает, что Япония, соперничая с Западной Европой, подрывает во всей Восточной Азии старинные формы крестьянского и домашнего производства и вытесняет его путем создания рынка; вывоз же машин из Англии, Германии и Соед. Штатов показывает, что эти три страны пересаживают самое крупную промышленность во все части света.
Мы узнаем таким образом, что в настоящее время вывозится и ввозится «товар», который был неизвестен как во времена Наву ходоносора, так и на протяжении всей античной и средневековой истории, а именно—«капитал». И этот товар не содействует заполнению известных «пробелов» в чужих «народных хозяйствах», он, наоборот, сам образует пробелы, создает трещины и щели в. стенах старых народно-хозяйственных организмов, проникает в них и, подобно динамиту, раньше или позже превращает эти «народные хозяйства» в груду развалин. Вместе с «товаром», именуемым капиталом, распространяются из нескольких старых стран по всему миру еще более удивительные «товары»: современные пути сообщения, средства истребления целых туземных народностей, денежное хозяйство и закабаление крестьянства, богатство и бедность, пролетариат и эксплуатация, необеспеченность существования и кризисы, анархия и революция. Европейские «народные хозяйства» протягивают свои щупальца во все страны и ко всем народам земли для того, чтобы удушить их в одной большой сети капиталистической эксплуатации.
