Чтобы определить ценность схемы Гроссе, обратимся непосредственно к фактам. Исследуем—хотя бы беглым образом—хозяйство народов, стоящих на самой низкой ступени. Кто эти народы?
Гроссе называет их «низшими охотниками» и говорит о них: «Низшие охотники образуют в настоящее время лишь ничтожную часть человечества. Благодаря своим несовершенным и жалким формам производства, обреченные на культурную нищету и численную слабость, они вынуждены отступать перед более многочисленными и сильными народами, так что теперь влачат свое жалкое существование только в непроходимых лесах и незаселенных пустынях. Большая часть этих убогих племен принадлежит к малорослым расам. Это—слабейшие, вытесняемые более сильными в общей борьбе за существование в страны, менее всего благоприятные для культуры, и, вытесняемые, они тем самым обрекаются на культурный застой. Однако и поныне внутри всех частей света, за исключением Европы, находят представителей древнейших форм хозяйства. Африка скрывает множество малорослых охотничьих народов; к сожалению, даже и теперь мы сколько-нибудь осведомлены лишь об одном из них, именно— бушменах степи Калахари; жизнь остальных племен, подобных пигмеям, скрыта еще в мраке первобытных лесов центральной Африки. Если от Африки мы обратимся на восток, то прежде всего находим внутри острова Цейлона малорослый охотничий народ вед да; далее на группе Андаманских островов—минкопи, внутри Суматры—кубу, а в горных трущобах Филиппинского архипелага—эта, три племени, принадлежащие к малорослым расам. До европейской иммиграции австралийский материк во всем своем объеме был заселен низшими охотничьими племенами; и если во вторую половину настоящего столетия туземцы были вытеснены колонистами из большей части прибрежной полосы, то все-таки они держатся еще в пустынях внутреннего материка. Наконец, в Америке можно проследить целый ряд очень мало культурных групп, рассеянных от крайнего юга до крайнего севера. В дождливых и бурных горных пустынях возле мыса Горн (южной, оконечности Южной Америки) живут обитатели Огненной Земли, которых многие наблюдатели считают самым жалкими и грубыми из всех людей. По лесам Бразилии, кроме пользующихся дурной славой ботокудов, бродят еще многие охотничьи орды, из которых, благодаря исследованиям ф.-д. Штейнена, по крайней мере, бороро стали нам более известны. Центральная Калифорния скрывает в себе различные племена, которые лишь немногим превосходят жалких австралийцев.
Покинем теперь Гроссе, который почему-то причисляет к низшим народам и эскимосов, и поищем следов общественной планомерной организации труда у некоторых из перечисленных племен.
Обратимся в первую очередь к австралийским людоедам, находящимся, пр мнению многих ученых, на самой низкой ступени человеческой культуры на земле. У австралийских негров мы находим уже упомянутое примитивное разделение труда между мужчинами и женщинами; последние заняты главным образом добыванием растительной пищи и доставкой дров и воды; на долю мужчины падает охота и снабжение животной пищей. Далее мы находим здесь картину общественного труда, которая прямо противоположна «индивидуальному добыванию пищи» и дает нам образец того, как в самых примитивных обществах обеспечивается достаточная степень прилежания всех работающих, например:
«У племени хепара предполагается, что все мужчины, поскольку ,они не больны, заняты поисками пищи. Если какой-либо мужчина ленится и остается в стане, то он подвергается насмешкам и оскорблениям со стороны других. Мужчины, женщины и дети покидают стан ранним утром и отправляются в поиски за пищей. По истечении достаточного времени мужчины и женщины сносят свою добычу к ближайшей яме, где раскладывается костер и зажаривается дичь. Мужчины, женщины и дети приступают. дружно к еде, после того как старики разделят пищу поровну между всеми едоками. После трапезы женщины уносят остатки в стан, а мужчины продолжают охотиться по пути».
Каков же производственный план австралийских негров? Он весьма сложен и разработан до мельчайших подробностей. Каждое австралийское племя распадается на ряд групп; каждая из них носит имя какого-нибудь животного или растения, которое почитается данной группой, владеющей определенной частью территории данного племени. Так, например, один район принадлежит группе Кенгуру, другой—людям Эму (большая птица вроде страуса) третий—группе Змеи (австралийцы едят и змей) и т. д. Этими «тотемами» являются, по последним научным изысканиям, о чем мы уже ранее говорили в другой связи, почти исключительно животные и растения, служащие пищей для австралийских негров. Каждая такая группа имеет своего вождя, который руководит охотой. Именование по определенному животному или растению и соответствующий культ являются не только бессодержательной формой: каждая такая группа австралийских негров действительно обязана раздобывать соответствующую животную или растительную пищу и заботиться о сохранении и возобновлении этого источника питания.
Приэтом каждая группа делает это не для себя, но главным образом для других групп племени. Так, напр., группа Кенгуру обязана раздобывать мясо кенгуру для других своих соплеменников, люди группы Змеи разыскивают змей, группа Гусеницы занята поисками одного сорта гусениц, представляющей собой большое лакомство, и т. д. Замечательно, что все эти порядки связаны со строгими религиозными обрядами и большими церемониями. Так, почти как общее правило, люди каждой группы не едят или почти не едят животных или растений, являющихся их собственным тотемом, и раздобывают их преимущественно для других. Например, мужчина группы Змеи, когда ему удастся убить змею, должен—кроме тех случаев, когда он очень голоден—воздержаться от вкушения ее мяса и принести ее в становище для других. Точно так же мужчина группы Эму только очень в редких случаях пользуется мясом этой птицы и никогда не прикоснется к ее яйцам или жиру, которые считаются целебным средством, и отдает все другим членам племени. Но, с другой стороны, члены других групп не имеют права охотиться за животными или собирать растения и есть их без разрешения .соответствующей группы. Ежегодно каждая группа устраивает торжественную церемонию, имеющую целью обеспечить сохранение животного или растения—тотема (посредством песнопений, трубных звуков и других религиозных церемоний), и только после этого другим группам дается право приступить к поеданию их. Время исполнения этих церемоний в каждой группе определяет ее старейшина, который и руководит церемонией. Этот момент непосредственно связан с условиями производства. В центральной Австралии вслед за длительным сухим периодом года, во время которого сильно страдают как животные, и растения, наступает короткий период дождей, вызывающий быстрый рост животного мира и пышный расцвет растительности. Почти все церемонии, связанные с тотемом, производятся в момент прихода, благоприятного времени года. Еще щель считал «смешным недоразумением» мнение, будто австралийцы именуют себя по главнейшим предметам питания.
В описанной в кратких чертах системе тотемных групп мы без труда усматриваем развитую организацию общественного производства. Отдельные тотемные группы являются ни чем иным, как членами одной широкой системы разделения труда. Все группы вместе образуют упорядоченное, планомерное целое, и каждая группа действует вполне организованно и планомерно под единым руководством. То обстоятельство, что эта система производства выступает в религиозной форме, в форме различных запретов вкушения пищи, церемоний и т. д., доказывает только, что этот производственный план весьма древнего происхождения и что эта организация существовала у австралийских негров уже столетия, а, может быть, даже тысячелетия тому назад, так что у ней было достаточно времени, чтобы окаменеть в жестких формулах; таким образом элементами таинственного культа стало то, что первоначально было вызвано простой целесообразностью с точки зрения производства и добывания пищи.
Эта связь фактов, раскрытая англичанами Спенсером и Гилленом, подтверждается также и другим ученым—Фрезером, который, например, определенно заявляет: «Мы должны помнить, что различные тотемные группы в тотемистском обществе не изолированы друг от друга; они перемешаны между собою и применяют силу своей магии на общую пользу. В первоначальной системе мужчины группы Кенгуру охотились, если мы не ошибаемся, за кенгуру в одинаковой степени в пользу других групп, как и своей, и то же самое наблюдалось у группы Гусениц, группы Сокола и остальных. При новой системе, принявшей уже религиозные формы, при которых было запрещено убивать и есть тотемных животных, мужчины группы Кенгуру продолжают разводить кенгуру, но уже не для собственного пользования. Группа Эму продолжает заниматься разведением эму, хотя уже сама не имеет больше права питаться этим мясом; мужчины группы Гусеницы продолжают кудесничать в целях прироста гусениц, хотя это лакомство предназначается для чужих желудков». Одним словом, то, что в настоящее время является системой культа, было в древнейшее время просто системой организованного общественного производства и самого широкого разделения труда.
Перейдем теперь к распределению продуктов у австралийских негров. Мы здесь наталкиваемся на, пожалуй, еще более детализированную и сложную систему. Каждый убитый на охоте зверь, каждое найденное яйцо, каждая горсть фруктов представляется для потребления по определенным правилам и по установленному плану тем или другим членам общества. Так, вся растительная пища, собранная женщинами, принадлежит им и их детям. Охотничья добыча мужчин распределяется по правилам, различным в каждом племени, но детально разработанным у каждого из них. Так, например, английский ученый Ховитт, изучавший быт племен, живущих в юго-восточной Австралии, главным образом в провинции Виктория, нашел у них следующий способ распределения:
«Какой-нибудь мужчина убивает кенгуру в некотором расстоянии от становища. Его сопровождают двое других мужчин, не успевших однако помочь ему в убиении этого зверя. Расстояние от становища довольно значительно, поэтому приходится, прежде чем отнести кенгуру к жилью, зажарить его. Первый мужчина разводит огонь, а двое других разрезают животное, все трое жарят внутренности и съедают их. Распределение производится следующим путем: мужчины №№ 2 и 3 получают одно бедро, хвост и второе бедро с боковым куском, потому что они присутствовали на охоте и помогали при свежевании. Мужчина № 1 оставляет себе все остальное и уносит его в становище. Голову и спину его жена относит к своим родителям, остальное получают родители мужа. Если у него самого нет мяса, он оставляет немного для себя, но если у него есть, например, оппосум, то он отдает все. Если его мать наловила рыбы, то она уделяет ему немного из своего улова; или ему дают что-либо родители жены; так же точно они уделяют ему кое-что и на следующее утро. Дети всегда снабжаются в достаточном количестве старшими».
В одном племени действуют следующие правила: охотник, убивший, например, кенгуру, получает кусок ребра, его отец-кусок спины, ребра и голову, мать—правое ребро, младший брат—левую переднюю ногу, старшая сестра—кусок вдоль спины, младшая сестра—правую переднюю ногу. Отец передает дальше своим родителям хвост и кусок спины, мать передает своим родителям часть бедра и ключицу. Из медведя сам охотник получает ребра левой стороны, отец—заднюю правую ногу, мать-левую, старший брат—правую переднюю ногу, а младший—левую. Старшая сестра получает спину, а младшая—печень. Пра вые ребра принадлежат брату отца, один бок—дяде со стороны матери, а голова идет в лагерь молодых людей.
У другого же племени собранная пища всегда распределяется между всеми присутствующими. Если, напр., убивается валлаби (мелкая разновидность кенгуру) и если, напр., при этом присутствуют 10 или 12 человек, то каждый получает по куску. Никто не осмеливается прикоснуться к животному или к части его, прежде чем охотник не вручит ему его часть. Если случайно охотник, убивший зверя, отсутствует во время варки, то никто не прикасается к нему, пока он не вернется и не распределит добычи. Женщины получают куски равной величины с мужчинами, о детях же заботятся одинаково мужчины и женщины.
Древность происхождения этих разнообразных способов распределения, различных в каждом племени, сказывается в том, что им свойственен ритуальный характер и что они сопровождаются определенными заклинаниями. В этом находит свое выражение традиция, насчитывающая, может быть, тысячелетия, которая воспринимается как завет, как нерушимое правило и исполняется весьма строго. Эта система обнаруживает вполне ясно два обстоятельства. Она показывает прежде всего, что у австралийских негров, у этой, вероятно, самой отсталой части человеческого рода, не только производство, но и потребление организовано как общественное дело и, вовторых, что этот план отчетливо предусматривает снабжение и обеспечение всех членов общества в соответствии с потребностью в пище и работоспособностью: во всех случаях на первом плане стоит забота о стариках, которые вместе с матерями в свою очередь заботятся о малых детях. Таким образом хозяйственная жизнь австралийцев— производство, разделение труда, распределение предметов питания—строжайшим образом планомерно организована и уложена в твердые правила с древнейших времен.
От Австралии перейдем к Северной Америке. Здесь на западе, на острове Тибурон в Калифорнийском заливе и на узкой прибрежной полосе материка, живут немногочисленные остатки индейцев, представляющие особый интерес, благодаря их полной оторванности от остального мира, с которым они находятся во враждебных отношениях. Благодаря этому, их древние обычаи сохранились в полной неприкосновенности и по настоящее время.
В 1895 г. североамериканские ученые предприняли экспедицию для изучения этого племени, и результаты этого исследования опубликованы американцем Мак Ги (Mac Gee). Племя индейцев сери (Seri),—так называется этот немногочисленный народец,—распадается на 4 группы; каждая из них именуется по какому-нибудь животному. Наиболее значительными являются группы Пеликана и Черепахи. Обычаи, нравы и правила этих групп в отношении к их животным—тотемам—сохраняются ими в строгой тайне, так что выяснить их было очень трудно. Но когда мы затем узнаем, что пища этих индейцев состоит главным образом из мяса пеликанов, черепах, рыбы и других морских животных, и если мы приэтом вспомним об изложенной нами системе тотемных групп у австралийских негров, то мы вправе с достаточным основанием принять, что и у индейских соседей Калифорнии таинственный культ тотема и деление племени на соответствующие группы есть ни что иное, как пережиток древнего, строго организованного способа производства с разделением труда, застывшего в религиозных символах. В этом убеждении нас подкрепляет, например, то обстоятельство, что высшим духом-хранителем индейцев сери является пеликан; но эта птица в то же время является и основой хозяйственной жизни названного племени. Пеликанье мясо является основной пищей; кожа пеликана применяется для изготовления платья, постели, для выделки щитов и является главнейшим предметом обмена с чужими племенами. Основной вид труда племени сери—охота— регламентирован д по сей день самым строгим образом. Так, напр., охота на пеликана является хорошо организованным общественным предприятием, имеющим, «по меньшей мере, полуцеремониальный характер». Охота на пеликана разрешается лишь в определенные периоды, с тем, чтобы щадить эту птицу во время высиживания яиц, в целях сохранения молодняка. «За убоем (массовый убой этих неуклюжих животных не представляет никаких затруднений) следует массовое пожирание их, во время которого еле живые от голода семьи в шумном пире поглощают во тьме более мягкие части, пока их не охватывает сон. На следующий день женщины разыскивают трупы тех птиц, оперение которых пострадало менее значительно, и осторожно снимают с них кожу».
Празднество длится много дней, сопровождаемое различными Церемониями. Это «массовое пожирание» и «поглощение пищи во тьме», да еще сопровождаемое шумом, которое профессор Бюхер, наверно, заклеймил бы как «животность», протекает в действительности—и церемониальный характер этих обычаев служит тому подтверждением—вполне организованно. С планомерностью охоты связаны строгие правила распределения и потребления. Совместная еда и питье совершаются в определенной последовательности: впереди шествует вождь (он же и руководитель охоты), затем остальные охотники по возрасту, затем выступает самая старшая женщина, за ней ее дочери по возрасту, наконец, все дети следуют по возрасту, причем девушки пользуются, особенно, если они приближаются к периоду зрелости, известными преимуществами, благодаря снисходительности со стороны женщин. «Каждый член семьи или рода имеет право на нужную ему пищу и платье, и каждый другой член этой группы обязан заботиться, чтобы эти нужды были удовлетворяемы. Размеры этих обязанностей зависят часто от соседства, начинаясь у ближайших соседей, главным же образом они определяются рангом и ответственностью, которую несет в группе данное лицо (что обычно соответствует возрасту). Лицо, занимающее в трапезе первое место, обязано позаботиться о том, чтобы стоящие ниже его не были обделены, и эта обязанность передается дальше с таким расчетом, чтобы не остались без внимания беспомощные дети». В отношении Южной Америки мы имеем свидетельство проф. Штейнена о диком индейском племени бороро в Бразилии. И здесь господствует прежде всего типичное разделение труда: женщины добывают растительную пищу, разыскивают при помощи заостренной палки корни, взлезают с большой ловкостью на пальмы, собирают орехи, срезают с верхушек деревьев молодую зелень, ищут фрукты и т. п. Они приготовляют растительную пищу и выделывают горшки. Вернувшись домой, они отдают мужчинам плоды и получают от них то, что остается от мяса. Распределение и потребление строго урегулированы.
«Если этикет не разрешал бороро устраивать общие трапезы, то у них, —говорит Штейнен,—зато существовали другие своеобразные обычаи, ясно показывающие, что племена, у которых охотничья добыча ограничена, изыскивают пути и способы для устранения споров и раздоров при распределении. Так, мы встречаемся раньше всего с замечательным правилом : «никто не
зажаривает сам той дичи, которую он убил, а передает ее для жарения другим». Такие же мудрые правила существуют для дорогих шкур и зубов. Если удается убить ягуара, то устраивается большое празднество; мясо съедается, но шкура и зубы достаются не самому охотнику, а ближайшему родственнику того индейца или индианки, которые умерли последними до этого события. Охотнику оказывают почести, каждый подносит ему перья арара (самое ценное украшение этого племени), и ему дарится разукрашенный лук. Важнейшие же обряды, предупреждающие недовольство и ссоры, проводятся теми, кто исполняет обязанности «врача» (знахаря), или, как в таких случаях говорят европейцы, колдуна или жреца». Он должен присутствовать при всяком убиении какого-либо животного; всякое разделение и потребление пищи, животной или растительной, разрешается лишь после выполнения им известных церемоний. Охота производится по указаниям и под руководством вождя. Юноши и неженатые мужчины живут коллективно в «мужском доме», где они совместно работают, мастерят оружие, инструменты и украшения, прядут, устраивают борьбу и едят все вместе, соблюдая очень строгий порядок, как мы уже упомянули выше. «Большим несчастьем является для семьи,—сообщает ф.-д. Штейнен,—если кто-либо из ее членов умирает, ибо все то, чем пользовался умерший, сжигается, бросается в реку или убирается в корзины для костей, для того, чтобы покойник ни в коем случае не захотел вернуться. Хижина таким образом совершенно опустошается. Оставшиеся получают в подарок обновы, для них изготовляются лук и стрелы, и, кроме того, обычай требует, что если после этого будет убит ягуар, шкура переходит к брату последней умершей до этого женщины или к дяде последнего умершего до этого мужчины». Таким образом в производстве, как и в распределении, существует вполне определенный план и общественная организация.
Если мы спустимся по американскому материку к самой южной его окраине, то мы найдем здесь первобытный народ, обитателей Огненной Земли, жителей неприветливых островов, лежащих у южной части Южной Америки, первые сведения о которых впервые проникли к нам в XVII столетии. В 1698 г., по инициативе французских пиратов, долгие годы занимавшихся своим ремеслом в южном океане, французским правительством была отправлена туда экспедиция. Один из участников экспедиции, инженер, оставил после себя дневник, в котором мы читаем следующие скудные данные о жизни обитателей Огненной 3емли:
«Каждая семья, т. е. отец, мать и неженатые дети, имеет свою пирогу (лодку из древесной коры), в которой они сохраняют все им необходимое. Они' укладываются спать там, где их застает ночь. Если нет готового шалаша, они тут же его изготовляют. Посреди шалаша они разводят небольшой огонь и укладываются вокруг вперемежку на траве. Почувствовав голод, они жарят раковины, которые старшина распределяет между всеми поровну. Главное занятие мужчины и его обязанность состоит в изготовлении шалаша, в охоте и в рыбной ловле, женщины же заботятся о лодках и собирают раковины. За китом они охотятся таким образом: идут в море на пяти или шести лодках, и, набредши на его след, преследуют его, мечут в него гарпуны, острия которых весьма искусно изготовлены из костей или камней... Если им удается убить зверя или птицу, наловить рыбы или собрать раковины, что составляет их обычную пищу, они делят добычу между всеми семьями, ибо почти все их пищевые продукты являются общей собственностью.
От Америки перейдем к Азии. Английский исследователь Э. Мэн (E. H. Man), проведший 11 лет на группе Андаманских островов (в Бенгальском заливе), сообщает о карликовых племенах минкопи, на основании собранного им солидного материала, следующее:
Минкопи распадаются на девять племен, а каждое племя— на большое число мелких групп—от 30 до 50, а иногда и до 300 человек. Каждая такая группа имеет своего вождя. Все племя также имеет вождя, которому, подчинены вожди отдельных групп. Но его власть весьма ограничена: она сводится главным образом к организации собраний из всех групп, принадлежащих к его племени; он руководит охотой, рыбной ловлей и передвижением и разбирает споры. Работа в пределах каждой группы ведется коллективно на основе разделения труда между мужчинами и женщинами. Мужчины заняты охотой, рыболовством, добывают мед, изготовляют лодки, луки и стрелы и другие орудия; женщины запасают дрова, воду и растительную пищу, выделывают украшения, готовят пищу. Мужчины и женщины, остающиеся дома, обязаны смотреть за детьми, стариками и больными и поддерживать огонь в шалашах. Каждый трудоспособный человек обязан работать для себя и для группы. Кроме того, все заботятся о том, чтобы всегда имелся некоторый запас пищи для того, чтобы можно было угостить пришедших откуда-нибудь друзей. Малые дети, слабые и старики являются предметом всеобщего внимания, и их повседневные потребности удовлетворяются еще лучше, чем потребности других членов группы.
Для принятия пищи существуют определенные правила. Женатый мужчина вправе кушать только вместе с другими женатыми мужчинами или с холостяками и ни в коем случае с женщинами, не входящими в его хозяйство, разве только, если он достиг преклонного возраста. Неженатые имеют свои особые трапезы—юноши отдельно от девушек.
Приготовление пищи является обычно обязанностью женщин, которую они выполняют в отсутствии мужчин. Но если они чрезмерно заняты по раздобыванию дров и воды, как, например, во время праздников или большой охоты, то приготовлением пищи занят кто-либо из мужчин, который распределяет ее среди присутствующих, когда еда готова наполовину, предоставляя им дальнейшее приготовление на отдельных кострах. Если приэтом присутствует вождь, то он получает первую, львиную долю, затем идут мужчины, за ними женщины и дети. То, что остается, принадлежит распределяющему.
При изготовлении оружия, утвари и других предметов минкопи обнаруживают замечательное усердие и большую настойчивость; так, они могут часами тщательно обрабатывать каменным топором кусок железа, чтобы сделать из него острие стрелы или копья, или проводят много времени за исправлением формы лука. Они предаются этим занятиям даже тогда, когда ни в данное время, ни ,в близком будущем в этом нет никакой надобности, которая заставляла ,бы их трудиться. Чувства стяжания у них не заметно, так как они часто дарят (конечно, это только европейское, могущее ввести в заблуждение, выражение для «распределения») лучшее из того, чем они обладают, и отнюдь не оставляют для собственного пользования лучшие вещи и меньше всего изготовляют их для себя.
Вышеприведенные примеры мы закончим картинкой из жизни дикарей в Африке. Здесь малорослые бушмены пустыни Калахари представляют из себя, как принято думать, образец максимальной отсталости и наиболее низкого состояния человеческой культуры. О бушменах сообщают нам единогласно немецкие, французские и английские исследователи, что они живут группами (ордами), в которых хозяйственная жизнь ведется сообща. В их небольших союзах господствует полное равенство и до отношению к съестным припасам, оружию и т. п. Средства питания, которые они находят в своих странствованиях, собираются в мешки, опоражниваемые в становищах.
«Здесь,—рассказывает немецкий путешественник Пассарг,—выясняются результаты дневной добычи: корни, клубни, фрукты, гусеницы, птица-носорог, гигантские лягушки, черепахи, кузнечики, даже змеи и игуаны». Добыча делится затем между всеми. «Систематический сбор растительной пищи, как, например, фруктов, корней, клубней и т. д., а также охота за мелкими зверями лежат на обязанности женщин. Они должны снабжать орду пищей этого рода, в чем им помогают дети. Мужчины также приносят кое-что из того, что им попадается на пути; однако эта работа является для них побочной. Обязанностью мужчин является раньше всего охота». Охотничья добыча съедается ордой сообща. Забредшим бушменам из дружественных орд оказывается гостеприимство, и им предоставляется место у огня. Пассарг—в качестве доброго европейца, вооруженного духовными очками буржуазного общества,—усматривает даже в «чрезмерной добродетельности», с которой бушмены делятся между собой даже последними остатками, причину их невосприимчивости к культуре!
Таким образом оказывается, что первобытные народы и как раз наиболее далекие от оседлости и земледелия, находящиеся в самом начале длинной цепи хозяйственного развития, представляют собой,—поскольку они нам известны на основании непосредственных наблюдений,—совершенно иную картину, чем та, которая дана в схеме господина Гроссе. Не «раздробленность» и не «отдельное хозяйство», а строго регулируемые хозяйственные союзы с типичными чертами коммунистической организации—вот что мы находим повсюду. Это относится к «низшим охотникам». Что же касается «высших охотников», то вполне достаточно картины родового хозяйства у ирокезов, подробно описанной Морганом. Но и скотоводы дают достаточно материала для того, чтобы установить ложность смелых утверждений Гроссе.
Земледельческие общинные союзы являются таким образом не единственной, но только самой развитой, не первой, но последней по времени, первобытно-коммунистической организацией, с которой приходится иметь дело истории хозяйства. Они сами являются продуктом не сельского хозяйства, а неизмеримо долго существовавших коммунистических традиций, возникших в обстановке родовых организаций и приспособленных затем к сельскому хозяйству; здесь коммунизм достиг своего апогея, который и ускорил его падение. Мы видим, что факты отнюдь не подтверждают схемы г. Гроссе. На вопрос, как объяснить этот замечательный феномен коммунизма, неожиданно появляющийся в истории хозяйства, чтобы сейчас же снова исчезнуть, г. Гроссе отвечает одним из своих глубокомысленных «материалистических» объяснений: «Мы видели, что род у низших земледельцев потому главным образом получил значительно большую прочность и силу, чем у народов других форм культуры, что здесь он выступает прежде всего как общинная организация жилищ, имуществ и хозяйств. Но то обстоятельство, что он здесь развился именно в такую форму, объясняется опять-таки характером низшего земледельческого хозяйства, которое соединяет людей, в то время как охота и скотоводство их разъединяют». Итак, пространственное «объединение» или «разъединение» людей в работе определяют, господствует ли коммунизм или частная собственность. Жаль, что Гроссе позабыл объяснить, почему леса и поля, в которых легче всего «разъединиться», дольше всего в целом ряде мест остались и по настоящий день коллективной собственностью, в то р.ремя как пахотные нивы, на которых происходит «объединение», раньше всего перешли в частную собственность. И далее, почему та форма производства, которая по сравнению со всей историей хозяйства больше всего способствует «объединению» людей,— современная крупная промышленность,—вызвала не коллективизм владения, а самую яркую форму частной собственности—капиталистическую? «Материализм» Гроссе снова доказывает здесь, что для материалистического понимания истории недостаточно разговоров о «производстве» и его значении для всего общества; что без своей второй стороны,—идеи революционного развития,—исторический материализм становится весьма примитивным, неуклюжим костылем, в то время как у Маркса он явился гениальным взлетом исследовательского ума.
Становится ясно, что г. Гроссе, так много говорящий о производстве и его формах, не разбирается в основном понятии—в понятии производственных отношений. Мы уже видели, что под формами производства он понимает такие чисто внешние категории, как охота, скотоводство и земледелие. И вот для того, чтобы разрешить в пределах каждой такой «формы производства» вопрос о форме собственности, т. е. вопрос, существует ли в ней коллективная, семейная или частная собственность и кому эта собственность принадлежит, он устанавливает различие между такими категориями, как земельная собственность, с одной стороны, и «движимое имущество»—с другой. Если он находит, что они принадлежат различным собственникам, то он ставит вопрос, что «значительнее»: «движимое имущество» или недвижимое—земельная собственность. То, что г. Гроссе кажется более «значительным», то он признает решающим для формы собственности данного общества. Так он, например, решает, что у высших охотников движимое имущество «приобрело уже такое большое значение», что оно стало важнее, чем земельная собственность, и так как движимое имущество, как и предметы питания, являются частной собственностью, то г. Гроссе здесь не усматривает коммунистического хозяйства, несмотря на ясно выраженное коллективное владение землей.
Это различение, основывающееся на таких чисто внешних признаках, как движимое и недвижимое имущество, не имеет никакого смысла с точки зрения определения формы производства; оно столь же легковесно, как и различение у Гроссе форм семьи по господству мужчины или женщины, или форм производства— по признаку разъединения или объединения. Так, «движимое имущество» может состоять из предметов питания или из сырья.
из украшений или из предметов культа, или из орудий. Оно может предназначаться для собственного потребления или для обмена. В зависимости от всего этого его значение будет совершенно различным для производственных отношений. Вообще же Гроссе судит об отношениях производства и собственности у народов,—и в этом отношении он является типичным представителем современной буржуазной науки,—по предметам питания и вообще потребления в широком смысле слова. И если он находит, что предметы потребления переходят к отдельным индивидуумам и ими потребляются, то для него является доказанным господство у данного народа частной собственности. Это есть типичный способ современного «научного» опровержения первобытного коммунизма! Если положить в основу этот глубокомысленный критерий, то распространенные на Востоке общины нищих, складывающие полученную членами общины милостыню в общий котел для совместного прокормления, или шайка воров, коллективно наслаждающихся награбленным добром, являются коммунистическим хозяйственным «сообществом» чистейшей воды. Наоборот, марка, община, владеющая коллективно землей и коллективно ее обрабатывающая, но распределяющая урожай по семьям—каждой семье в соответствии с обработанным ею участком—будет считаться «хозяйственным сообществом в весьма условном смысле». Одним словом, решающим моментом при определении характера производства будет, согласно этому пониманию, право собственности на средства потребления, а не на средства производства, т. е. условия потребления, а не производства. Здесь мы подошли к самому основному пункту экономического познания, имеющему решающее значение для понимания всей истории хозяйства. Предоставим г. Гроссе его судьбе и перейдем к рассмотрению этого вопроса в общем виде.
