Формы отношений рабочей силы к средствам производства
Тот, кто приступает к изучению народного хозяйства, кто хочет ознакомиться с различными формами, какие принимают экономические отношения общества в своем историческом развитии, должен прежде всего уяснить себе, каким элементом экономических отношений он должен пользоваться как оселком и как масштабом этого развития. Для того чтобы разобраться во всей массе явлений в какой-либо определенной области, и, в особенности, чтобы установить их историческую последовательность, необходимо иметь ясное представление о том моменте, который является как бы внутренней осью, вокруг которой вращаются все другие явления. Так, Морган, в качестве масштаба для истории культуры и критерия для определения степени ее развития в каждый данный момент, взял вполне определенный признак: развитие техники производства. Он таким образом добрался, можно сказать, до корней культурного бытия человечества. Для наших целей, для изучения истории хозяйства, масштаб Моргана недостаточен. Техника общественного труда точно указывает нам достигнутую в данный момент ступень овладения человеком внешней природой. Каждый новый шаг по пути усовершенствования производственной техники есть в то же самое время шаг вперед по пути подчинения человеческому гению физической природы, и, следовательно, шаг вперед в развитии общей человеческой культуры. Но если мы хотим специально исследовать формы производства человеческого общества, то для нас недостаточно знать отношение человека к природе; в этом случае нас интересует в первую очередь другая сторона человеческого труда: отношения, в которые люди вступают в процессе труда между собой, т. е. нас интересует не техника производства, а его общественная организация.
Весьма характерно для уровня культуры какого-нибудь первобытного народа, когда мы узнаем, что этот народ знает гончарное ремесло и занимается им. Морган принимает этот крупный прогресс в технике как веху, знаменующую собой начало нового периода культуры, характеризующую переход от дикого состояния к варварству. Однако на основании указанного факта мы еще мало можем судить о формах производства данного народа. Для этого нам следовало бы еще выяснить целый ряд обстоятельств, как, напр., кто именно занимается в данном обществе гончарным ремеслом,—все ли его члены или только часть, например, один пол-женщины; производятся ли горшки только для собственного потребления данной общественной группы, например, деревни, или для обмена, поступают ли изготовленные изделия только в обиход самого работника, или же все изделия идут на пользу всех членов группы. Мы видим, что характер форм производства какого-либо общества определяется самыми разнообразными общественными отношениями: разделением труда, распределением продуктов между потребителями, обменом. Но все эти стороны хозяйственной жизни сами определяются другим решающим фактором — производством. Что распределение продуктов производства, как и их обмен сами являются следствием чего-то другого, ясно с первого взгляда. Для того, чтобы можно было распределить продукты между потребителями или обменять их, они прежде всего должны быть изготовлены. Следовательно, само производство является первым и важнейшим моментом хозяйственной жизни общества. В процессе же производства решающим является отношение работающих к средствам производства. Каждая работа нуждается в определенном сырье, определенном месте работы и затем в определенных орудиях. Мы уже знаем, какое большое значение в жизни человеческого общества имеют орудия труда и их изготовление. Для того, чтобы с помощью этих орудий и других мертвых средств производства выполнить определенную работу, и для того, чтобы изготовить необходимые для жизни общества предметы потребления в самом широком смысле, нужна еще человеческая рабочая сила. И именно отношение работающего человека к средствам производства является основным вопросом производства и решающим его фактором. Мы имеем в виду не техническое отношение, не большую или меньшую степень совершенства средств производства, которыми работает человек, и не приемы, к которым прибегает человек при работе. Мы имеем в виду общественное отношение человеческой рабочей силы к мертвым средствам производства, вопрос о том, кому принадлежат средства производства. На протяжении истории это отношение многократно менялось. Но всякий раз при этом менялся и весь характер производства, характер разделения труда и распределение продуктов, направление и размеры обмена, и, наконец, вся материальная и духовная жизнь общества, Все это находится в зависимости от того, владеют ли работающие коллективно или индивидуально своими средствами производства, или они лишены их вообще; являются ли они сами вместе со средствами производства таким же средством производства, собственностью неработающих, прикреплены ли они, как крепостные, к средствам производства, или же они являются свободными людьми, лишенными средств производства, вынужденными продавать свою рабочую силу как средство производства — в зависимости от того, живут ли они в условиях коммунистического, мелкокрестьянского и ремесленного производства, рабовладельческого хозяйства, в условиях крепостного хозяйства, или, наконец, в условиях капиталистического хозяйства с системой наемного труда. Каждой из этих форм хозяйства присущи свои особые формы разделения труда, распределения продуктов, обмена, социальной, правовой и духовной жизни. Достаточно коренного изменения в отношениях между работниками и средствами производства, чтобы всякий раз радикально менялись и все другие стороны хозяйственной, политической и духовной жизни, чтобы возникало совершенно новое общество. Правда, между всеми этими сторонами хозяйственной жизни общества существует непрерывное взаимодействие. Не только отношение рабочей силы к средствам производства влияет на разделение труда, на распределение продуктов, на обмен, но и эти последние воздействуют, с своей стороны, на это отношение. Но характер влияний в обоих случаях различен. Господствующие на каждой ступени хозяйства формы разделения труда, распределения благ и в частности обмен могут до известной степени разрушающе действовать на отношение между рабочей силой и средствами производства, из которого они сами выросли. Их форма меняется лишь тогда, когда в изживших себя отношениях между рабочей силой и средствами производства произошел коренной переворот, разыгралась настоящая революция. Таким образом перевороты в отношениях между рабочей силой и средствами производства и являются основными вехами на пути истории хозяйственной жизни, они образуют естественные эпохи в экономическом развитии человеческого общества.
Насколько важно для понимания истории хозяйства выяснить в ней самое существенное, отделив его от второстепенного, показывает проверка того деления хозяйственной истории на периоды, которое является в настоящее время самой популярной и наиболее признанной схемой буржуазной политической экономии в Германии. Мы имеем в виду схему профессора Бюхера.
В своем «Возникновении народного хозяйства» Бюхер объясняет, насколько важно для понимания истории хозяйства правильное деление ее на эпохи. По своей привычке он не просто приступает к вопросу с тем, чтобы представить нам плоды своего положительного исследования, а предварительно подготовляет к достойной оценке своего труда, самодовольно объясняя, как ошибались все его предшественники.
«Первый вопрос, на который должен ответить экономист, желающий уяснить себе хозяйство народа в весьма отдаленную
эпоху, заключается в следующем: есть ли это хозяйство народное хозяйство? Однородны ли его явления с явлениями нашего современного менового хозяйства, или же они существенно различны? Вопрос этот может быть решен лишь в том случае, если к экономическим явлениям прошлого будут приложены те же методы исследования — расчленения понятий и психологически изолирующей дедукции, — которые так блестяще оправдали себя в приложении к современному хозяйству в руках представителей старой «абстрактной» экономической науки.
«Мы не можем не упрекнуть новую «историческую» школу в том, что она, вместо того, чтобы такого рода исследованиями проникнуть в сущность прошлых эпох хозяйственной жизни, не задумавшись, переносила на это прошлое обычные абстрактные категории, взятые из явлений современного народного хозяйства, либо делала понятия, относящиеся к меновому хозяйству, столь растяжимыми, что они, худо ли, хорошо ли, в конце концов казались применимыми ко всем хозяйственным эпохам. Этим она, несомненно, не раз закрывала себе путь к научному пониманию этих исторических явлений. Вследствие этого обильный, извлеченный на свет божий материал по истори хозяйства в большей своей части представляет и до сих пор мертвый клад, который еще ждет своего научного использования. Едва ли не наиболее ярко это выступает наружу в том, что отличает современное хозяйство культурных народов от хозяйства прошедших эпох или хозяйства нецивилизованных народов. Это делается установлением так называемых ступеней развит и я, в обозначении которых выражены основные черты хозяйственной эволюции... Все прежние попытки такого рода страдали тем недостатком, что они не углублялись в сущность вещей, а оставались на поверхности».
Какую же классификацию истории народного хозяйства предлагает сам профессор Бюхер? Послушаем.
«Объединяющей точкой зрения, которая дала бы нам возможность уразуметь все это развитие, как единое целое, только и может быть такая точка зрения, которая способна ввести нас в самое существо явлений народного хозяйства и в то же время раскрыть нам характерные особенности прошлых эпох хозяйственной жизни. Таким исходным положением является не что иное, как отношение между производством предметов и их потреблением, определяемое длиной того пути, который должен пройти предмет от производителя к потребителю. С этой точки зрения все экономическое развитие, —по крайней мере, народов Средней и Западной Европы, поскольку оно доступно историческому исследованию, — может быть разделено на три ступени:
1. Ступень замкнутого домашнего хозяйства (производство для собственного потребления в его чистой форме, хозяйство без обмена): предметы потребляются в том же хозяйстве, в каком они произведены.
2. Ступень городского хозяйства (производство на потребителя или ступень непосредственного обмена): предметы из производящего хозяйства непосредственно поступают в потребляющее хозяйство.
3. Ступень народного хозяйства (производство товаров, ступень товарного обмена): предметы проходят через целый ряд хозяйств, прежде чем они доходят до потребителя».
Эта схема истории хозяйства интересна раньше всего с точки зрения того, что в ней не заключается. У профессора Бюхера история хозяйства начинается с общины европейских культурных народов, т е. с эпохи высшего земледелия. Весь длившийся тысячелетия период первобытных производственных отношений, предшествовавший высшему земледелию, с господством условий, в которых и по сию пору живут многие племена, Бюхер, как мы знаем, характеризует как период «отсутствия хозяйства», как период его знаменитых «индивидуального искания пищи» и «отсутствия труда». Таким образом профессор Бюхер начинает историю хозяйства с той поздней формы первобытного коммунизма, в которой с переходом к оседлости и высшему земледелию начинаются уже неизбежное разложение и переход к неравенству, эксплоатации и классовому обществу. Гроссе отрицает существование коммунизма на протяжении всего периода развития, предшествовавшего земледельческой общине, Бюхер вообще вычеркивает этот период из истории хозяйства.
Вторая ступень—замкнутое «городское хозяйство»—является другим замечательным открытием, которым мы обязаны, как сказал бы Шурц, «гениальному взору» лейпцигского профессора. Если «замкнутое домашнее хозяйство», например, хозяйство какой-нибудь марки, характеризовалось тем, что оно включало в себя круг лиц, удовлетворявших все свои экономические потребности в пределах этого хозяйства, то в средневековом городе Центральной и Западной Европы,— ибо только их имеет в виду Бюхер, говоря о «городском хозяйстве», — дело обстояло как раз наоборот. В средневековом городе не существует какого-либо общего «хозяйства», но, — придерживаясь жаргона профессора Бюхера,— столько «хозяйств», сколько было мастерских и домашних хозяйств цеховых ремесленников, из которых каждый, — хотя и на основе общих цеховых и городских правил, — производил, продавал и потреблял самостоятельно. Да и вообще средневековый германский или французский цеховой город не представлял собою «замкнутого» хозяйственного района, так как все его существование основывалось как раз на взаимном обмене с деревней, от которой он получал средства питания и сырье и для которой он производил свои изделия. Бюхер конструирует вокруг каждого города замкнутое сельскохозяйственное кольцо, которое он включает в свое «городское хозяйство», в своих удобствах сводя обмен между городом и деревней к обмену с крестьянством только данной округи.
Усадьбы богатых феодалов, представлявшие собой лучшую клиентуру городской торговли и находившиеся частично вне города, частично же в нем самом, — в особенности в королевских и епископских городах, — и образовывавшие в последнем случае самостоятельную хозяйственную область, он оставляет без всякого внимания; точно так же он игнорирует внешнюю торговлю, оказывавшую громадное влияние на средневековые хозяйственные отношения и, в особенности, на судьбы городов. Что, действительно, характерно для средневековых городов то, что они были центрами товарного производства, которое здесь впервые стало господствующей формой производства, — хотя и на ограниченной территории, — этого профессор Бюхер не замечает. Наоборот, у него товарное производство начинается только в период «народного хозяйства». Как известно, буржуазная политическая экономия применяет эту фикцию для наименования современной капиталистической хозяйственной системы, т е. той «ступени» хозяйственной жизни, для которой характерно именно н е товарное производство, а капиталистическое. Гроссе называет товарное производство просто «индустрией»; зато профессор Бюхер превращает индустрию просто в «товарное производство» для того, чтобы доказать превосходство профессора политической экономии над простым социологом.
Перейдем однако от этих второстепенных вещей к основному вопросу. Профессор Бюхер устанавливает в качестве первой «ступени» своей истории хозяйства «замкнутое домашнее хозяйство». Что понимает он под этим? Мы уже упомянули, что этот период берет свое начало в земледельческой деревенской общине. Но профессор Бюхер причисляет к ступени «замкнутого домашнего хозяйства» еще другие исторические формации, в частности античное рабовладельческое хозяйство греков и римлян и средневековое феодальное поместье. Вся история хозяйства культурного человечества от седой старины, включая классическую древность и все средневековье, до самого порога нового времени оказывается объединенной в одну «ступень» производства, за которой следуют средневековый европейский цеховой город в качестве второй ступени и современное капиталистическое хозяйство в качестве третьей. В истории хозяйства профессора Бюхера выстроены в одну линию, в качестве одной и той же «ступени хозяйства», коммунистическая деревенская община, влачащая свое тихое существование в какой-нибудь горной долине Пенджаба в Индии, домашний быт Перикла в период блестящего расцвета афинской культуры и феодальное поместье епископа бамбергского в эпоху средневековья. Но любой ребенок, усвоивший себе некоторые поверхностные сведения из школьных учебников истории, поймет, что здесь в одну кучу свалены различные отношения, коренным образом друг от друга отличающиеся. Там, в коммунистических аграрных, общинах, господствует всеобщее имущественное и правовое равенство крестьянской массы; сословные различия либо отсутствуют, либо находятся в самом зачаточном виде; здесь, в древней Греции и Риме, — резко выраженное разделение общества на сословия, на свободных и рабов, господ и подневольных, привилегированных и бесправных, богатых и бедных или нищих. Там — всеобщая трудовая повинность, здесь — резкий контраст между порабощенной массой трудящихся и господствующим меньшинством неработающих.
С другой стороны, между древним рабовладельческим хозяйством греков и римлян и средневековым феодальным хозяйством существовало такое громадное различие, что древнее рабство в последнем счете вызвало закат греко-римской культуры, в то время как средневековый феодализм породил из себя городское цеховое ремесло с городской торговлей и таким образом в последнем счете современный капитализм. Таким образом тот, кто пытается все эти, как небо от земли отличающиеся друг от друга, экономические и социальные формации и исторические эпохи охватить одним понятием, одной схемой, — тот должен применить совсем оригинальный масштаб к хозяйственным эпохам. Какой масштаб применяет профессор Брюхер, конструируя свое «замкнутое домашнее хозяйство», покрытое мраком ночи, когда все кошки серы, — это он нам сам разъясняет, приходя самым любезнейшим образом навстречу нашим недоумениям. «Хозяйством без обмена» называется та, простирающаяся с начала писаной истории до нового времени, первая «ступень», к которой примыкает средневековый город в качестве «ступени непосредственного обмена» и современная хозяйственная система в качестве «ступени товарного обмена».
Итак, отсутствие обмена, простой обмен и сложный обмен или проще: отсутствие торговли, простая торговля, развитая мировая торговля — вот тот масштаб, который применяет профессор Брюхер в отношении хозяйственных эпох. Существует ли уже на свете купец или нет, составляет ли он с производителем одно и тоже лицо или другое - это главная, основная проблема истории хозяйства. Подарим на один момент профессору его «хозяйство без обмена», которое представляет собою не что иное, как профессорскую химеру, нигде еще на грешной земле не открытую и являющуюся в отношении древней Греции и Рима, так же как в отношении феодального средневековья, начиная с X столетия, исторической фантазией поразительной смелости. Но вообще взять в качестве масштаба хозяйственного развития не производственные отношения, а отношения обмена, и в купце видеть центр хозяйственной системы и меру всех вещей, даже там, где он еще не существовал, — какие блестящие результаты «расчленения понятий и психологически изолирующей дедукции» и, прежде всего, какое «проникновение в сущность вещей», которое пренебрегает всяким «барахтаньем на поверхности»! Но не является ли в таком случае старая непритязательная схема «исторической школы» — разделение всей истории хозяйства на три эпохи: «натуральное хозяйство, денежное хозяйство и кредитное хозяйство» — значительно лучшей и более близкой к истине, чем претенциозное изделие проф. Бюхера, который морщит нос по поводу «всех прежних попыток такого рода», чтобы затем предпринять им же обруганное «барахтанье на поверхности» обмена и при помощи своего педантичного мудрствования извратить его в абсолютно неверную схему?
Но это «барахтанье на поверхности» истории хозяйства отнюдь не является случайностью для буржуазной науки. Одни буржуазные ученые, вроде Фридриха Листа, производят классификацию сообразно с внешним характером главнейших источников пропитания и устанавливают эпохи охоты, скотоводства, земледелия и ремесла, — классификацию, недостаточную даже для истории внешнего быта. Другие, как проф. Гильдебранд, делят историю хозяйства на основании внешних форм обмена на натуральное, денежное и кредитное хозяйство, или, как Бюхер, на хозяйство без обмена, на хозяйство с непосредственным обменом и на хозяйство с товарным обменом. Еще другие, как Гроссе, берут в качестве исходного пункта при рассмотрении форм хозяйства распределение благ. Одним словом, буржуазные ученые кладут в основу исторического исследования обмен, распределение, потребление, одним словом, все, но только не общественные формы производства, т. е. именно то, что как раз является решающим в каждую историческую эпоху и что определяет собою каждый раз с логической необходимостью обмен и его формы, распределение и потребление в их конкретных проявлениях.
Почему же это так происходит? По той же самой причине, которая побуждает их объявлять «народное хозяйство», т. е. капиталистический способ производства, высшей и последней ступенью истории человечества и ставить под сомнение дальнейшее его развитие как мирового хозяйства с таящимися в нем революционными тенденциями. Общественная форма производства, т. е. вопрос об отношении трудящихся к средствам производства, есть коренной пункт всякой хозяйственной эпохи, но он же является и самым уязвимым пунктом всякого классового общества.
Отчуждение средств производства из рук трудящихся в той или иной форме является общей основой всякого классового общества, потому что оно является главным условием эксплоатации и классового господства. Стремление отклонить внимание от этого чувствительного места, сконцентрировать его на внешнем и второстепенном всегда обусловливается не столько сознательным желанием буржуазных ученых, сколько инстинктивным отвращением класса, духовно ими представляемого, к опасным плодам с древа познания. И такой весьма прославленный современный профессор, как Бюхер, с его «гениальным взором», обнаруживает этот классовый инстинкт, когда он целые грандиозные эпохи, как первобытный коммунизм, рабство, крепостное хозяйстве с совершенно различными типами отношений рабочей силы к средствам производства, не обинуясь, собирает в маленький ящичек своей схемы, в то же время прибегая к обильной казуистике в отношении истории промысла, где он с важным видом педанта разъясняет и рассматривает на свету «домашний труд» (вернее: «домашний пот»), «труд за заработную плату», «ручной труд», «работу на отход» («Stohrarbeit») и прочий пошлый хлам. И идеологи эксплуатируемых народных масс, первые коммунисты, первые представители социализма, также блуждали впотьмах со своей проповедью равенства людей и висели в воздухе до тех пор, пока они направляли обвинения и свою борьбу главным образом против несправедливого распределения, или, — как это делали некоторые социалисты в XIX столетии, — против современных форм обмена.
Лишь после того, как лучшие вожди рабочего класса уяснили себе, что формы распределения и обмена непосредственно зависят от организации производства и что в этой организации решающими являются отношения трудящихся к средствам производства, — только тогда социалистические стремления были поставлены на прочное научное основание. И на основе этого целостного понимания истории хозяйства научный подход пролетариата к истории хозяйства отделился от буржуазного подхода, подобно тому как он оторвался от него у порога политической экономии. Если в классовых интересах буржуазии затушевывать коренной пункт истории хозяйства—формы отношений рабочей силы к средствам производства в их историческом развитии, то, наоборот, в интересах пролетариата — выдвигать эти отношения на первый план, делать их масштабом для сравнения экономических структур общества. И для рабочих необходимо не только учитывать исторические вехи, отделяющие первобытное коммунистическое общество от позднейшего классового общества, но также и отличительные признаки различных исторических форм классового общества.
Лишь тот, кто отдаст себе ясный отчет в специфических экономических особенностях первобытно-коммунистического общества, а также и особенностях античного рабовладельческого хозяйства и средневекового барщинного хозяйства, тот сможет с полной отчетливостью понять, почему современное капиталистическое классовое общество впервые открывает историческую возможность осуществления социализма и в чем заключается существенное отличие социалистического мирового хозяйства будущего от примитивных коммунистических групп первобытных времен.
