Происхождение денег и их необходимость. Функции денег
Однако обмен, в качестве единственного экономического связующего звена между членами общества, связан с большими трудностями и происходит далеко не так гладко, как мы это предположили в нашей гипотезе. Присмотримся к делу ближе.
Пока мы рассматривали обмен лишь между двумя производителями, обмен между сапожником и пекарем, дело было весьма просто. Сапожник не может жить одними сапогами, ему нужен хлеб. А пекарь, как говорит уже священное писание, не может быть жив единым хлебом и нуждается, правда, не в слове божьем, а в данном случае в сапогах. Так. как тут имеется полная взаимность, то обмен протекает гладко; хлеб из рук пекаря, которому он не нужен, переходит в руки сапожника, а сапоги направляются из мастерской сапожника в булочную. Оба удовлетворяют свои потребности, и частный труд обоих оказывается общественно-необходимым. Но то же самое происходит не только между сапожником и пекарем, а между всеми членами общества, т. е. одновременно между всеми товаропроизводителями.
Мы имеем основание предположить это, мы даже обязаны это сделать. Ведь все члены общества должны жить, должны удовлетворять свои различные потребности. Общественное производство, как мы указали раньше, не может прекратиться ни на один миг, потому что и потребление не может прекратиться. Теперь мы должны прибавить еще следующее: так как производство теперь разбито па ряд отдельных самостоятельных частных работ, из которых каждая в отдельности не может удовлетворить всех потребностей человека, то и обмен не может ни на миг прекратиться без вреда для потребления общества. Все таким образом непрерывно выменивают свои продукты между собою. Как это происходит? Вернемся назад к нашему примеру. Сапожник не только нуждается в продукте труда пекаря, но он хотел бы приобрести известное количество и других товаров. Кроме хлеба, он нуждается в мясе от мясника, в одежде от портного, в бельевом материале от ткача, в шапке от шапочника и т. д. Все эти товары он может получить лишь путем обмена. Он же, с своей стороны, может поставлять лишь сапоги. Для сапожника поэтому все нужные ему для жизни продукты представляются, в первую очередь, в форме сапог. Если он нуждается в хлебе, он изготовляет пару сапог; если ему нужна рубаха, он опять-таки изготовляет сапоги; если он хочет приобрести шапку, папиросы—он всегда и прежде всего изготовляет сапоги. Для него лично, занятого в специальной отрасли труда, доступное для него общественное богатство выступает лишь в форме сапог.
Лишь посредством обмена на товарном рынке его труд, выступающий в форме сапог, превращается в разнообразные формы нужных ему жизненных припасов. Но для того, чтобы это превращение действительно произошло, для того, чтобы прилежный труд сапожника, от которого он ждет всяких радостей жизни, не застрял бы в форме сапог, для этого необходимо одно важное условие, которое нам уже известно, а именно, необходимо, чтобы все прочие производители, в продуктах труда которых сапожник нуждается, в свою очередь согласились бы взять его сапоги в обмен. Сапожник лишь тогда получал бы все другие товары, если бы его продукт, сапоги, являлись всегда желанным товаром для всех прочих производителей. Он получал бы постоянно столько других товаров, сколько он мог бы выменять на свой труд, если бы его сапоги представляли во всякое время и для всякого желанный товар.,-т. е. безгранично требуемый товар. Было бы, однако, большим самомнением и необоснованным оптимизмом со стороны сапожника предположить, что его специальный товар является столь абсолютной и неограниченной необходимостью для всего человеческого рода. Но дело осложняется тем, что в точно таком же положении, как сапожник, находится и всякий другой индивидуальный производитель: пекарь, слесарь, ткач, мясник, шапочник, сельский хозяин и т. д. Каждый из них стремится и нуждается в самых разнообразных продуктах и может, с своей стороны, поставлять лишь один продукт. Каждый мог бы удовлетворять свои потребности полностью, если бы его специальный товар во всякое время находил бы сбыт в обществе. Но стоит лишь немного подумать, чтобы понять, что это абсолютно невозможно. Никто не может во всякое время и в одинаковой мере желать всех продуктов.
Никто, следовательно, не может во всякое время в неограниченной мере брать в обмен сапоги, хлеб, платья и замки, пряжу и рубахи, шляпы и бинты для усов и т. д., и т. д. Но если этого нет, то не все продукты могут во всякое время обмениваться друг на друга. А если обмен невозможен как постоянное всестороннее явление, тогда невозможно и удовлетворение всех потребностей в обществе, невозможен в нем и всесторонний труд, тогда невозможно и самое существование общества. Но тогда мы опять оказались бы в тупике и не могли бы разрешить задачу, которую мы себе поставили,—уяснить каким образом возможно хозяйство и общественное сотрудничество, когда между отдельными разрозненными частными производителями не существует никакой организации, никакого общественного трудового плана, когда они ничем между собою не связаны. Правда, мы видели, что обмен является средством, регулирующим все это, хотя и своеобразным путем. Но для этого обмен должен вообще зерва возникнуть и получить возможность функционировать как правильный механизм. Теперь же мы натыкаемся уже на первых шагах на такие трудности в самом обмене, что становится ясным, возможен ли вообще обмен как всесторопнео постоянное явление.
Оказывается, однако, что давно уже было найдено средство для того, чтобы преодолеть эти трудности и сделать возможным общественный обмен. Правда, это открытие было сделано не каким-нибудь Колумбом, а общественный опыт и привычка сами незаметно изобрели средства обмена, «сама жизнь», как говорится, разрешила эту задачу. Вообще, общественная жизнь вместе с затруднениями создает и средства их преодоления. Конечно, в каждый данный момент не все товары могут для всех и всегда, т. е. в неограниченной степени, обладать притягательной силой. Но во всякое время и во всяком обществе был налицо один товар, который представлялся важным как основа существования, который был необходим и полезен и который поэтому был желанным для всякого. Правда, меньше всего таким свойством могли обладать сапоги,—человечество не столь уж суетно. Но таким продуктом мог являться, например, скот. Одними сапогами не просуществуешь, как и не сделаешь этого одними платьями, шапками или одним зерном. Но скот, как основа хозяйства, во всяком случае обеспечивает существование общества: он дает мясо, молоко, шкуры, рабочую силу и т. д. Ведь все богатство многочисленных кочевых народов заключается преимущественно в стадах. И до сих пор еще, или, во всяком случае, до недавнего времени, негритянские племена в Африке почти исключительно жили скотоводством.
Предположим теперь, что и в нашей общине скот является весьма желанным видом богатства, если ц< не единственным, то все-таки предпочтительным по сравнению с другими продуктами, которые производятся обществом. Скотовод прилагает тут свой частный труд для разведения скота, как сапожник для шитья сапог, ткач для производства полотна и т. д. Разница лишь та, что продукт скотоводства, согласно нашему предположению, является излюбленным всеми продуктом, потому что он кажется всем наиболее необходимым и важным. Каждый видит в скоте желанную форму богатства. Так как мы остаемся при предположении, что никто в нашем обществе не может ничего приобрести иначе, как в порядке обмена, то очевидно, что и всем желанный скот нельзя иначе получить от скотовода, как путем обмена на другой продукт труда. Тот факт, что, как мы предположили, каждый охотно берет в обмен скот, означает, что каждый во всякое время готов отдать продукты своего труда в обмен на скот. Иными словами, за скот можно в любое время получить любой продукт. Кто владеет скотом, тому остается лишь выбирать, так как все к его услугам.
И именно поэтому каждый стремится к тому, чтобы обменять свой продукт труда на скот и только на него, так как, обладая скотом, он во всякое время может получить все, что ему угодно. Когда это с течением времени всеми осознается и превращается в привычку, то скот постепенно становится всеобщим товаром, т. е. единственным товаром, который обладает неограниченной притягательной силой для всех. В качестве такого всеобщего товара скот способствует обмену между всеми прочими специальными товарами. Сапожник берет теперь от пекаря в обмен на свои сапоги не непосредственно хлеб, а скот, так как ,при посредстве его он может в любое время купить хлеб и все, что ему нужно. В свою, о(чередь пекарь может оплатить сапоги скотом, потому что и он за свой собственный продукт, за хлеб, также получил скот от других, например, от слесаря, скотовода, мясника и т. д. Каждый берет за свой собственный продукт скот и расплачивается им, когда он приобретает продукты других. Таким образом, скот переходит из рук в руки и служит средством обмена, являясь как бы духовной связью между отдельными товаропроизводителями. (И чем больше, чем чаще скот в качестве посредника обмена переходит из рук в руки, тем излюбленнее он становится, в качестве товара, как единственный, легко вымениваемый, всеобщий товар).
Мы видели раньше, что в обществе, состоящем из разрозненных, не связанных общим планом труда частных производителей, каждый продукт труда представляет собой сперва лишь продукт частного труда. Был ли этот труд общественно-необходимым. и представляет ли этот продукт ценность, обеспечивающую трудящемуся известную долю в продуктах всего общества, не был ли он просто выброшенным, лишним трудом, это обнаруживается лишь тогда, когда продукт принимается в обмен. Теперь же все продукты обмениваются лишь на скот. Теперь продукт лишь постольку является общественно-необходимым, поскольку его можно обменять на скот. Способность того или иного продукта быть Смененным на скот, равноценность этого продукта со скотом алагает теперь на этот частный продукт печать общественно-необходимого труда. Мы видели далее, что лишь путем товарного обмена и лишь через него отдельные изолированные производители становятся членами общества, теперь мы должны выразиться точнее, сказав,—лишь путем обмена на скот. Скот является теперь воплощением общественного труда, и таким образом скот является теперь единственной общественной связью между людьми.
Теперь-то у вас, наверное, появилось уже такое чувство, будто мы запутались. До сих пор все было более или менее ясно и приемлемо. Но скот в виде всеобщего товара, скот как олицетворение общественного труда и даже как единственная связь человеческого общества—это заключение является уже слишком сумасбродной фантазией, к тому же весьма оскорбительной для человеческого рода! Но вы совершенно напрасно будете считать себя оскорбленными. Как бы презрительно мы ни взирали на бедный скот, во всяком случае ясно, что он ближе человеку и в известной степени на него похож, во всяком случае бесконечно более, чем комок глины, поднятый с земли, чем кремень или кусочек железа. Вы должны согласиться, что скот во всяком случае более достоин того, чтобы представлять собой живую общественную связь между людьми, чем мертвый кусок металла. И все же человечество в этом случае отдало предпочтение металлу. В вышеописанном значении и роли скота в обмене скот был ни чем иным, как деньгами. Если вы себе никак не можете представить денег в ином виде, чем в виде золотых или серебряных монет, или хотя бы бумажных банкнот, и если вы приэтом находите, что эти: металлические или бумажные деньги в качестве всеобщего средства обращения между людьми, в качестве общественной силы .являются чем-то само собою разумеющимся, между тем как мое изложение, в котором эту роль играет скот, кажется вам сумасбродством,—то вы этим только покажете, насколько вы с головой ушли в круг представлений современного капиталистического мира. И таким образом картина общественных отношений, не лишенных еще в известной степени разумности, кажется вам бредом, а само собой- разумеющимся кажется вам то, что по существу является полной нелепостью.
В действительности деньги в образе скота выполняют точно те же функции, как и металлические деньги, к употреблению которых нас толкнули лишь соображения удобства. Само собой разумеется, что скот не поддается так легко размену и измерению его ценности, как одинаковые металлические кружочки; точно так же для сохранения денег в образе скота требуется слишком большое портмоне, напоминающее скотный двор. Но пока человечество додумалось до того, чтобы изготовлять деньги из металла, деньги как необходимый посредник оборота давно уже были в ходу. Ведь деньги, этот всеобщий товар, и являются тем необходимым средством, без которого не может развиться всеобщий обмен, без которого не может существовать общественное хозяйство, лишенное плана и состоящее из отдельных производителей.
Присмотримся теперь на деле к той многосторонней роли, которую скот играл в обмене. Что превратило скот в деньги в рассматриваемом нами обществе? Тот факт, что он был всегда и повсюду желанным продуктом труда. Но почему скот был таковым? Мы сказали,—потому что он представлял весьма полезный продукт, обеспечивавший существование путем получавшихся от него различных жизненных припасов. Да, так это и было вначале. С течением же времени, чем больше скот функционировал в качестве посредника всеобщего обмена, тем больше отступало на задний план непосредственное потребление скота как средства существования. Кто получает теперь в обмен на свой продукт скот, будет воздерживаться от того, чтобы его зарезать, съесть или впрячь в плуг, так как скот представляет для него теперь большую ценность в качестве средства, с помощью которого он в любой момент может купить любой товар. Обладатель скота не будет его теперь применять в качестве средства потребления, а сохранит его в качестве средства обмена для дальнейших меновых операций. Вы поймете также, что непосредственное применение скота при высоко развитом разделении труда, которое мы предположили в обществе, было бы неуместным. Что станет, напр., делать со скотом как таковым сапожник, или слесарь, ткач, шапочник,— все, не занимающиеся сельским хозяйством?
Таким образом непосредственная польза скота как предмета потребления все более отступает на задний план, и все желают иметь скот не потому, что он нужен для получения мяса, молока или потому, что он тянет плуг, а лишь потому, что наличность скота дает возможность получить в обмен любой другой товар. Специфическим назначением скота все более становится посредничество при обмене, т.е. он содействует во всякое время превращению частных продуктов в общественные, частного труда в общественный труд. Так как скот все больше лишается своих непосредственных функций
—доставлять человеку жизненные припасы—и все больше принимает на себя исключительно функции посредничества между отдельными членами общества, то постепенно он перестает быть частным продуктом, как все прочие, и становится с самого начала, так сказать, еще в хлеве, общественным продуктом, а труд скотовода, в отличие от всякого другого труда в обществе, становится единственным непосредственно-общественным трудом. И тогда скот начинает разводиться уже не только для удовлетворения человеческих потребностей, а наряду с этим в качестве общественного продукта всеобщего товара, функционирующего как деньги. Правда, скот, конечно, хотя и в меньшей мере, употребляется еще на мясо и для полевых работ. Но этот как бы частный характер скота все более уступает место его официальному характеру—денежному, и в качестве денег скот играет теперь видающуюся и многостороннюю роль в жизни общества.
1. Он окончательно становится общим и официально признанным средством обмена. Теперь никто не выменивает сапоги на хлеб или рубахи на подковы. Тому, кто захотел бы это сделать, ответили бы лишь пожиманием плечами: лишь, на скот можно что-нибудь получить. Этим самым прежний двусторонний обмен распадается на две отдельные сделки: на продажу и куплю. Раньше, когда слесарь и пекарь выменивали взаимно свои продукты, каждый из них путем простого перемещения товаров из одних рук в другие одновременно продавал свой товар и покупал товар другого. Купля и продажа объединялись в одной сделке. Теперь же, когда сапожник продает свои сапоги, он получает и берет за них лишь скот. Он сперва продал лишь свой собственный продукт. Когда он купит что-нибудь, что он купит и купит ли он вообще, это—особый вопрос. Важно только, что сапожник избавился от своего продукта и что его труд из формы сапог превратился в форму скота. Но форма скота, это, как мы знаем,— официальная общественная форма труда, и в этом виде сапожник, может сохранять ее сколько ему угодно, так как он знает, что в его руках имеется возможность превратить в любой момент свой продукт труда вновь из формы скота в любую другую форму, т. е. совершить покупку.
2. Этим самым скот становится теперь средством накопления и сбережения богатства, средством накопления сокровищ. Пока сапожник непосредственно выменивал свои продукты на жизненные припасы, он работал лишь столько, сколько ему нужно было, чтобы удовлетворить свои ежедневные потребности. Какая была бы ему польза от того, если бы он делал
сапоги в запас, или накоплял бы запасы хлеба, мяса, рубах, шляп и т. д.? Предметы повседневного обихода большею частью портятся или же становятся совсем непригодными, если их сохранять длительное время. Теперь же сапожник может сохранять скот, который он получил в обмен на продукт своего труда как сбережение для будущего. Теперь в нашем сапожнике просыпается бережливость, он стремится возможно больше продать, но избегает тратить полученный скот, — наоборот, он стремится его накоплять, и так как теперь скот всегда пригодится, то он сберегает и накопляет его и оставляет плоды своего труда в наследство своим детям.
3. Одновременно скот становится мерилом всех ценностей и всех работ. Когда сапожник желает знать, что он получит в обмен на пару сапог, какова ценность его продукта, он говорит себе к примеру: «я получу половину вола за пару, моя пара сапог стоит полвола».
4. Наконец, скот таким образом становится синонимом б о-гатства. Теперь не говорят больше, — тот или иной богат, потому что он имеет много зерна, стад, платьев, украшений, слуг, а говорят просто: «он имеет много скота». Теперь говорят еще: «шапку долой перед этим человеком, он владеет 10 000 волов», или же: «бедный человек, он совсем не имеет скота!».
Как вы видите, с распространением скота в качестве универсального средства обмена общество может мыслить лишь образами скота. Говорят и мечтают все время о скоте. Создается форменное обожание скота и преклонение перед ним: девушка легче всего находит мужа, если к ее привлекательности в виде приданого прибавляются крупные стада скота, и это даже в тех случаях, когда женихом является не свиновод, а профессор, священник или поэт. Скот является синонимом человеческого счастья. Скот и его сказочное могущество воспеваются в стихах. Из-за скота совершаются преступления и убийства. И люди, покачивая головой, повторяют: «скот правит миром». Если вам эта пословица покажется незнакомой, то переведите ее на латинский язык: древне-римское слово pecunia — деньги происходит от слова pecus — скот.
