Загадка денежной формы и основаные на ней заблуждения
После того как товарное хозяйство стало господствующей формой производства в Европе, по крайней мере в городах, в XVIII веке ученые приступают к исследованию того, на чем покоится эта система всеобщего обмена. Но обмен производится посредством денег, и ценность каждого товара при обмене выражается в деньгах. Что же означает это денежное выражение, и чем обусловливается ценность каждого товара в торговле? Вот первые вопросы, исследованием которых занялась политическая экономия. Во второй половине XVIII и в начале XIX века англичане Адам Смит и Давид Рикардо сделали крупное открытие, заключавшееся в том, что ценность каждого товара есть ни что иное, как заключенный в нем человеческий труд, и что, следовательно, при обмене товаров происходит взаимный обмен равных количеств различного труда. Деньги же являются приэтом посредником и выражают в цене лишь соответствующее количество труда, заключенное в каждом товаре. Может показаться, собственно говоря, Удивительным, что мы говорим о крупном открытие, когда казалось бы, само собой разумеется и нет ничего яснее того, что обмен товаров определяется заключенным в них трудом. Но ставшее общепринятым определение ценности товара в золоте затемняло это естественное положение вещей.
И действительно, когда я говорю, что сапожник и пекарь взаимно выменивают свои продукты, то из этого легко можно усмотреть, что, вопреки различным потребительным свойствам, обмен происходит потому, что один продукт точно так же стоил труда, как и другой, что они, следовательно, равноценны друг другу, поскольку на их изготовление требовалось одинаковое количество времени. Если же я говорю, что пара сапог стоит 10 марок, то это выражение, если вдуматься. в него, представляет нечто совсем загадочное. Что, собственно, общего между парой сапог и десятью марками, в чем они друг другу равны, чтобы обмениваться друг на друга? Как можно вообще сравнивать столь различные между собою вещи? И как можно в обмен на столь полезный продукт, как сапоги, брать столь бесполезный и бессмысленный предмет, как чеканный золотой пли серебряный кружок? И как это, наконец, случилось, что как раз эти ненужные металлические кружки обладают волшебной силой все в мире получать в обмен на себя?
И тут нужно сказать, что великим творцам политической экономии—Смиту и Рикардо — не удалось ответить на все эти вопросы. Открытие, что в меновой ценности всякого товара, как и в деньгах, заключается лишь человеческий труд и что, следовательно, ценность каждого товара тем больше, чем больше труда требуется на его производство и наоборот,—это открытие является лишь половиной истины. Вторая половина этой истины состоит в разъяснении того, каким образом я почему человеческий труд принимает своеобразную форму меновой ценности и даже загадочную денежную форму? Английские творцы политической экономии даже не задавались последним вопросом, так как они считали врожденным и естественным свойством человеческого труда создавать товары для обмена и деньги. Иными словами, они полагали, что для человека производить товары так же естественно, как то, что он должен есть и пить и что у него на голове растут волосы, а посредине лица помещается нос. Они так были убеждены в этом, что Адам Смит серьезно спрашивает себя, не занимаются ли уже и животные торговлей между собой, и дает на этот вопрос отрицательный ответ потому, что до сих пор не удалось установить у животных подобных примеров. Юн говорит:
«Разделение труда... было необходимым... последствием известного стремления, свойственного всем людям, помимо какой бы то ни было, заранее рассчитанной, общей выгоды, стремления, побуждающего их к торгу, к обмену одной вещи на другую вещь. В предмет наших исследований вовсе не входит рассмотрение вопроса, составляет ли это стремление одно из врожденных, неуловимых свойств человеческой природы, или, как это кажется более правдоподобным, оно составляет необходимое последствие рассудочной деятельности и дара слова. Оно свойственно всякому, человеку и не замечается ни в какой другой породе животных, которым этот род отношений остается неизвестен, подобно множеству других. Две борзые собаки, гонящиеся за зайцем, кажется нам, гонят его будто по какому-то соглашению. Одна собака направляет его на другую или старается схватить, когда он уходит в ее сторону от другой. Тем не менее тут нет никакого соглашения между обоими животными, и согласие между ними есть только случайная встреча страстей их на одном и том же предмете. Никто никогда не видел, чтобы животное давало разуметь другому животному голосом и телодвижениями: это—мое, а то—твое, я отдам тебе этоза то. Когда животному хочется что-нибудь от другого животного или от человека, то у него одно только средство—приласкаться к тому, в ком оно имеет нужду».
Это наивное представление означает ни что иное, как то, что великие творцы политической экономии были твердо убеждены, что современный капиталистический общественный строй, при котором все является товаром и все производится для обмена, является товаром и все производится для обмена, является единственно возможным и вечным общественным порядком, которому суждено существовать столько же времени, сколько и человеческому роду на земле. Лишь Карл Маркс, который, будучи социалистом, рассматривал капиталистический порядок не как вечную и единственно возможную, а лишь как исторически преходящую общественную форму, начал сравнивать современные отношения с отношениями предыдущих эпох.
При этом обнаружилось, что люди тысячелетиями жили и трудились, не имея понятия о деньгах и об обмене. Лишь по мере прекращения общего планомерного труда в обществе и превращения самого общества в анархическое скопище независимых и самостоятельных производителей с частной собственностью (на средства производства) обмен стал единственным средством объединения разрозненных индивидуумов и их работ в единое общественное хозяйство. Вместо общего хозяйственного плана, предшествовавшего производству, выступают деньги, ставшие единственной непосредственной общественной связью и именно потому, что они представляют собой то общее, что имеется между различными частными работами как известное количество человеческого труда, без особой потребительной ценности,—следовательно, именно потому, что они являются совершенно бессмысленным продуктом, непригодным для какого бы то ни было потребления в частной жизни людей. Это бессмысленное изобретение является, следовательно, необходимостью, без которой обмен, как и вообще вся история культуры человечества, со времени разложения первобытного коммунизма, были бы невозможны. Буржуазные экономисты признают, правда, все важное значение и необходимость денег, но лишь с точки зрения чисто внешних удобств товарообмена.
В действительности можно утверждать последнее относительно денег в том же смысле, как если бы сказать, что человечество, например, изобрело религию для удобства. Фактически деньги и религия являются двумя могущественными продуктами человеческой культуры, коренящимися в совершенно-определенных отношениях, которые однако, возникши, с течением времени становятся излишними. Огромные ежегодные расходы по добыче золота, как и расходы по религиозному культу, как расходы по содержанию тюрем, армии, по общественной благотворительности, столь обременяющие ныне общественное хозяйство и представляющие из себя необходимые затраты пока существует эта форма хозяйства, совершенно отпадут сами собой с исчезновением товарного хозяйства.
Насколько нам удалось ознакомиться с внутренним механизмом товарного хозяйства, оно оказывается удивительно гармоничным,, основанным на высших принципах морали хозяйственным порядком. Вопервых, господствует ведь полная индивидуальная свобода, каждый трудится над чем ему угодно и сколько ему угодно,, исключительно по личному усмотрению; каждый сам себе хозяин и может считаться лишь с собственной выгодой. Вовторых, одни обменивают свои товары, т. е. продукты своего труда, на продукты труда других, труд обменивается на труд и, в среднем, в равных количествах. Господствуют, следовательно, полное равенство и взаимность интересов. Втретьих, при товарном хозяйстве товар-обменивается лишь на товар, продукт на продукт. Кто, следовательно, не может предложить продукта своего труда, кто не трудится, тот и не получит средств существования. Таким образом царит и высшая справедливость. И в действительности философы и политики XVIII века, боровшиеся за полную победу промышленной свободы, за отмену всех остатков старых отношений господства, цеховой регламентации и феодального крепостничества, все они, как и деятели Великой французской революции, обещали человечеству рай земной, в котором будут господствовать свобода, равенство и братство.
Подобного же мнения придерживались еще некоторые видные социалисты первой половины XIX века. Когда возникла научная политическая экономия и сделано было открытие Смита-Рикардо, что ценность всех товаров основана на человеческом труде, некоторые друзья рабочего класса стали на ту точку зрения, что, при правильном проведении товарообмена, в обществе должны восторжествовать равенство и справедливость. Ибо, если всегда труд будет обмениваться на труд в равных количествах, имущественное неравенство никак не сможет иметь места, разве только заслуженное неравенство между трудолюбивым и ленивым, и все общественное богатство должно принадлежать тем, которые трудятся, т. е. рабочему классу. Если мы тем не менее наблюдаем в современном обществе большие различия в положении людей, если мы видим богатство рядом с нищетой и приэтом богатство у тех, которые не трудятся, а нищету у тех, которые своим трудом создают все ценности, то это очевидно вытекает из недобросовестного обмена, который возможен лишь потому, что тут впутываются , деньги как посредник обмена продуктов труда. Деньги затемняют истинное происхождение всех богатств из человеческого труда. Деньги вызывают постоянное колебание цен, дают возможность произвольно устанавливать цены, что ведет к надувательству и к накоплению богатств одними за счет других. Следовательно, долой деньги!
Этот социализм, направленный к устранению денег, впервые появился в Англии, где эту точку зрения уже в 20-х и 30-х годах предыдущего столетия отстаивал ряд талантливых писателей, как Томпсон Брей и др. Впоследствии этого же рода социализм был изобретен вторично в Пруссии консервативным померанским помещиком, блестящим писателем-экономистом Родбертусом, и в третий раз, уже во Франции, Прудоном в 1849 году. В этом направлении делались даже практические попытки.
Под влиянием вышеназванного Брея в Лондоне и целом ряде других английских городов были устроены так называемые «базары для справедливого трудового обмена», куда приносились товары для обмена без посредства денег в строгом соответствии с рабочим временем, потраченным на их изготовление. С этой же целью и Прудон предложил устройство своего так называемого «народного банка». Эти попытки, как и сама теория, очень скоро обанкротились. Товарообмен немыслим без денег, и колебания цен, которые вышеназванные авторы стремились устранить, являются в действительности единственным средством, указывающим производителям товаров, достаточно или недостаточно товаров они изготовляют, больше или меньше труда, чем требуется, они употребили. на производство, производят ли они требуемые товары или нет. Если устранить это единственное средство взаимного осведомления между изолированными товаропроизводителями в анархическом, хозяйстве, то они совсем потеряются и будут не только глухонемыми, но и слепыми. Тогда производство должно остановиться, а капиталистическая вавилонская башня—развалиться. Социалистические проекты, стремящиеся превратить капиталистическое товарное производство в социалистическое путем одного лишь уничтожения денег, являются, следовательно, по существу, чистейшей утопией.
Как же в действительности обстоит дело со свободой, равенством и братством при товарном производстве? Как возможно при всеобщем товарном производстве, когда каждый может получить что-нибудь лишь в обмен на продукт труда и где лишь равные-ценности обмениваются на равные,—как возможно приэтом возникновение имущественного неравенства? А ведь современное капиталистическое хозяйство больше всего как раз и характеризуется, поскольку известно, именно вопиющим неравенством в материальном положении людей, колоссальным накоплением богатств в руках немногих, с одной стороны, и все возрастающей массовой нищетой—с другой стороны. Дальнейший вопрос, логически вытекающий для нас из всего вышеизложенного, сводится таким; образом к следующему: как возможен капитализм при товарном хозяйстве и обмене товаров по их ценности?
