Доля рабочего в общественном продукте (относительная заработная плата)
Мы исследовали до сих пор вопрос о том, какой жизненный уровень обеспечивается капиталистическим товарным хозяйством рабочему классу и различным слоям его. Но пока мы еще не знаем ничего определенного об отношении этого жизненного уровня рабочих к общественному богатству в целом. Рабочие, например, могут иметь больше пищи, больше жизненных припасов, лучшую одежду, чем раньше, но если за то же время богатство других классов возросло в еще большей степени, то доля рабочего в общественном продукте уменьшилась. Жизненный уровень рабочих сам по себе абсолютно может, следовательно, повышаться, в то время как их доля в общественном продукте по сравнению с другими классами может падать.
Мы можем, однако, судить правильно о жизненном уровне человека или целого класса только тогда, когда мы сравниваем их с условиями жизни всей данной эпохи и других классов того же общества. Князь какого-нибудь первобытного, полудикого или варварского, негритянского племени в Африке имеет уровень жизни более низкий, т. е. он живет в более простом жилище, одевается хуже, принимает более грубую пищу, чем средний немецкий фабричный рабочий. Но этот князь живет, однако, по сравнению со средствами жизни и с требованиями, которые предъявляются к жизни его племенем, «по-княжески», в то время как фабричный рабочий в Германии, по сравнению с роскошью богатой буржуазии и потребностями современного культурного человека, живет довольно скудно.
Для того, следовательно, чтобы определить положение рабочего в современном обществе, необходимо исследовать не только его абсолютную заработную плату, т. е. величину этой заработной платы самое по себе, но необходимо определить и относительную заработную плату, т. о. ту долю, которую заработная плата рабочего составляет во всем продукте его труда. В одном из наших прежних примеро-в мы предположили, что рабочий, при 11-часовом рабочем дне, должен втечение первых шести часов отрабатывать свою заработную плату, т. е. необходимые для него жизненные припасы; втечение же остальных пяти часов он работает даром на капиталиста, создавая прибавочную ценность. В этом примере мы предположили, следовательно, что изготовление жизненных припасов для рабочего стоит шести часов труда. Мы видели также, что капиталист всеми силами старается понизить жизненный уровень рабочего для того, чтобы увеличить долю неоплаченного труда—прибавочную ценность. Предположим теперь, что жизненный уровень рабочего не изменяется, т. е. он имеет возможность доставлять себе постоянно одно и то же количество пищи, платья, белья, мебели и т. д.
Предположим, следовательно, что абсолютная заработная плата не уменьшается. Если же, однако, изготовление всех этих жизненных припасов, благодаря развитию производства, стало дешевле и в настоящее время требует, например, меньше времени, то рабочему нужно будет теперь меньше времени, чтобы отработать свою заработную плату. Предположим далее, что то количество пищи, одежды, мебели и т. д., в котором нуждается ежедневно рабочий, требует теперь для своего изготовления не шести часов труда, а только пяти. Тогда рабочий при своем 11-часовом рабочем дне будет работать для возмещения своей заработной платы не шесть, а всего лишь пять часов, и, таким образом, остаются еще целых шесть часов для неоплаченного труда, для создания прибавочной ценности для капиталиста. Доля рабочего в продукте его труда уменьшилась на одну шестую, доля капиталиста возросла на одну пятую. Абсолютная же заработная плата приэтом совершенно не уменьшилась. Может даже случиться так, что жизненный уровень рабочих повышается, т. е. абсолютная заработная плата возрастает, например, на десять процентов, и притом не только денежная заработная плата, но и реальные жизненные припаси, которые он может за нее приобрести.
Но, если в течение того же времени или непосредственно после этого производительность труда возросла на 15%, тогда доля рабочего в продукте его труда, т. е. относительная заработная плата, в действительности упала, несмотря на то, что абсолютная заработная плата возросла. Доля рабочего в продукте его труда зависит, следовательно, от производительности этого труда. С чем меньшей затратой труда изготовляются необходимые для него жизненные припасы, тем меньше его относительная заработная плата. Если рубахи, которые носит рабочий, а также сапоги, фуражки и т. п., благодаря прогрессу в производстве, изготовляются с меньшей затратой труда, чем раньше, то рабочий получает теперь меньшую долю общественного богатства, совокупного общественного труда, чем раньше, если даже он на свою заработную плату может купить прежнее количество рубах, caпог и фуражек.
Но ежедневное потребление рабочего охватывает, правда, в незначительных количествах, различные продукты и сырье. Ведь не только удешевление производства рубах может удешевить жизнь рабочего, но то же влияние может оказать и изменение в производстве хлопка, из которого изготовляются рубахи, а также изменения в производстве швейных машин или в прядильной промышленности, поставляющей пряжу для бельевой ткани. Точно так же нужные рабочему продовольственные продукты удешевляются не только, благодаря прогрессу в хлебопечении, но также и благодаря успехам американского сельского хозяйства, которое массами поставляет зерно; такое же влияние на удешевление пищи рабочего может иметь и развитие железнодорожного и пароходного транспорта, доставляющего зерно из Америки в Европу и т. д.
Таким образом, всякий прогресс промышленности, всякое увеличение производительности человеческого труда приводит к тому, что содержание рабочего стоит все меньшего и меньшего труда. Рабочий, таким образом, употребляет все меньшую долю своего рабочего дня для возмещения своей заработной платы, и все больше становится та доля, втечение которой он дает неоплаченный труд, прибавочную ценность для капиталиста.
Но беспрерывный, непрекращающийся прогресс техники является необходимостью, жизненным условием для капиталистов. Конкуренция между отдельными предпринимателями заставляет каждого из них изготовлять свои товары возможно дешевле, т. е. с наименьшей затратой человеческого труда. И если какой-нибудь капиталист вводит на своей фабрике новые, улучшенные приемы работы, то та же конкуренция заставляет всех других предпринимателей той же отрасли точно так же улучшать свою технику для того, чтобы не быть вытесненным с поля битвы, т. е. с товарного рынка. Вовне это проявляется совершенно явственно во всеобщем распространении машинного производства вместо прежнего ручного, а также во все более ускоренном темпе введения новых, улучшенных машин вместо старых. Технические изобретения во всех отраслях производства стали в настоящее время чем-то совершенно обыденным.
Таким образом технические перевороты во всей промышленности, как в производстве в узком смысле слова, так и в транспортных средствах, стали постоянным явлением, жизненным законом капиталистического товарного производства. И каждый прогресс производительности труда сказывается в уменьшении того количества труда, которое необходимо для содержания самого рабочего. Другими словами, капиталиста-ческое производство не может сделать ни одного шага вперед баз того, чтобы не уменьшать доли рабочего в общественном продукте. С каждым новым техническим изобретением, с каждым улучшением машин, с каждым новым применением пара или электричества в производстве и транспорте доля рабочего в общественном продукте становится меньше, а доля капиталиста больше. Относительная заработная плата неудержимо и беспрерывно падает все ниже и ниже, прибавочная ценность, т. е. неоплаченное, выжатое из рабочего богатство капиталиста возрастает так же неудержимо и беспрерывно все больше и больше.
Тут перед нами тоже разительная разница между капиталистическим товарным производством и всеми прежними общественными формами хозяйства. В первобытном коммунистическом обществе, как мы знаем, продукт труда непосредственно после производства разделяется между всеми трудящимися, т. е. между всеми членами общины, так как нетрудящихся почти совершенно не имеется. При крепостнических отношениях решающим моментом является не равенство, а эксплоатация трудящихся нетрудящимися. Но при этом определяется не доля трудящегося, крепостного крестьянина в продукт его труда, а, наоборот, точно устанавливается доля эксплуататора, феодального помещика, ввиде определенной барщины и оброка, которые он может требовать с крестьянина. То, что сверх того остается крестьянину как в отношении рабочего времени, так и продукта труда, это—его доля, так что при нормальных условиях, до эпохи крайнего вырождения крепостничества, у крестьянина есть возможность путем напряжения своей рабочей силы увеличить свою долю.
Правда, эта доля крестьянина беспрерывно уменьшается, благодаря возрастающим требованиям барщины и оброка со стороны дворянства и духовенства. Но все же тут мы имеем дело хотя бы и с произвольными, но, во всяком случае, определенными, видимыми нормами, устанавливаемыми самими людьми,—пусть эти люди будут чудовищами,—и эти нормы совершенно определенным, ясным способом устанавливают как долю крепостного крестьянина, так и долю его феодального эксплоататора.
Поэтому средневековый крепостной крестьянин сейчас же и весьма явственно замечает и чувствует, когда на него возлагаются более значительные тяготы и когда его собственная доля уменьшается. И поэтому борьба против такого уменьшения доли крестьянина возможна и там, где внешние условия это позволяют; эта борьба вспыхивает как открытая борьба эксплоатируемого крестьянина против уменьшения его доли в продукте его собственного труда. При известных условиях эта борьба приводит к успеху: свобода городской буржуазии возникла именно таким образом, что первоначально крепостные ремесленники постепенно освобождались от различных видов повинностей, всех этих прав на выгон, на лучшую голову скота и на лучший кусок полотна и всех прочих феодальных средств угнетения, а затем завоевывали себе остальное—политические права—уже в открытой борьбе.
При системе наемного труда не существует никаких законодательных постановлений или норм обычного права или хотя бы каких-либо совершенно произвольных правил относительно доли рабочего в продукте его труда. Эта доля определяется данной степенью производительности труда, уровнем техники; не какой-либо произвол эксплоататора, но именно развитие техники беспрерывно и безжалостно понижает долю рабочего. Тут перед нами совершенно невидимая сила, простое механическое следствие конкуренции и товарного производства, которое вырывает у рабочего все большую долю его продукта и оставляет ему все меньшую долю,—сила, которая действует тихо и незаметно за спинами рабочих и против которой поэтому борьба совершенно невозможна.
Можно еще установить личную роль эксплуататора там, где речь идет об абсолютной заработной плате, т. е. о реальном жизненном уровне. Уменьшение заработной, платы, приводящее к понижению реального жизненного уровня рабочих,—это явное покушение капиталистов на рабочих, и там, где существуют профессиональные союзы, такое покушение обычно влечет за собою открытую борьбу, а в лучшем случае удается и отразить его.
Напротив, падение относительной заработной платы происходит как будто без всякого личного участия капиталистов, и против такого падения в пределах системы наемного труда, т. е. на почве товарного производства, рабочий не имеет никакой возможности борьбы и самозащиты. Против технического прогресса производства, против изобретений, введения машин, против пара и электричества, против улучшения средств транспорта рабочие не могут бороться. Влияние всех этих улучшений в производстве на относительную заработную плату рабочих проявляется совершенно механически в результате товарного производства и товарного характера рабочей силы. Поэтому самые могущественные профессиональные союзы совершенно бессильны против этой тенденции относительной заработной платы к понижению. Борьба против понижения относительной заработной платы означает поэтому борьбу против товарного характера рабочей силы, т. е. против всего капиталистического производства в целом. Борьба против понижения относительной заработной платы является поэтому уже не борьбой на почве товарного хозяйства, а революционным нападением на самое существование этого хозяйства, направленным к его ниспровержению; это и есть социалистическое движение пролетариата.
Отсюда — симпатия класса капиталистов по отношению к профессиональным союзам, которые первоначально подвергались таким свирепым нападкам, — симпатии, обнаружившиеся после тош, как началась социалистическая борьба, и проявляющиеся постольку, поскольку можно противопоставить профессиональные союзы социализму. Во Франции вся борьба рабочего класса за право коалиции вплоть до 70-х годов была совершенно напрасна, и по отношению к профессиональным союзам применялись драконовские меры преследования.
Вскоре, однако же, после того как восстание Коммуны нагнало на всю буржуазию безумный страх перед красным призраком, начался внезапный резкий поворот общественного мнения. Лейб-орган президента Гамбетты, «Republique Francaise», и вся господствующая партия «сытых республиканцев» начинают покровительствовать и даже пропагандировать идеи профессионального движения. В начале XIX века английским рабочим указывалось в качестве примера на воздержных немецких рабочих. В настоящее время, наоборот, указывают немецкому рабочему, как на пример, достойный подражания, на английского рабочего и пряэтом не на скромного, а на «прожорливого», поедающего бифштексы тред-юниониста. Это показывает, насколько верно то, что даже самая ожесточенная борьба за повышение абсолютной заработной платы представляется буржуазии невинным пустяком по сравнению с покушением на святая святых —на механический закон капитализма, состоящий в постоянном понижении относительной заработной платы.
