«Фотография рабочего дня» и «техническое нормирование»
Мы рассмотрели отдельно два вида применения хронометража—для нормирования и рационализации. Необходимо еще остановиться на соединении обоих этих видов. Ho прежде два слова о «фотографии рабочего дня».
Под этим именем фигурирует хронометражное наблюдение и запись времен, потраченных рабочим и на отдельные элементы его основной рабочей операции, и на вспомогательные его операции, и на перерывы в его работе. Получается ряд последовательных отрезков времени. Затем эти отрезки группируют по категориям: все рабочее время делится на время работы и время перерывов; работа делится на подготовительную, основную и вспомогательную; перерывы тоже делятся на перерывы для отдыха, перерывы из-за организационных условий, и т. д.
Вся эта «фотография рабочего дня» дает картину действительности в отрезках времени. Полезна ли такая картина? Вреда она во всяком случае не принесет. А пользу принести может, если только не опьянять себя туманом пышных слов термина «фотография рабочего дня», не создавать себе из него нового фетиша.
В отдельных отрезках этой «фотографии» могут содержаться дефекты организации, устранение которых даст рационализацию трудовых процессов. Но откуда получается вывод о том, что та или иная особенность работы есть организационный недостаток? Из тех данных, которые получены путем хронометража, т. е. из того, сколько времени продолжается дефектная часть операций? Очевидно, нет. Такой вывод получается, благодаря применению принципов рационализации, сознательно усвоенных, либо чутьем улавливаемых.
Не анализ хрономегражных цифр вскрывает причины организационных дефектов, а вскрытые иным путем дефекты эти облекаются в форму отрезков во времени, при использовании хронометра. Самая рубрика, скажем, перерывов, вызванных организационными недостатками, предшествует хронометрированию, а не извлекается из его цифровых записей.
Тут мы имеем дело с недоразумением вроде упомянутого выше, когда причина задержки паровоза заносится одновременно с измерением продолжительности этой задержки, а потом именно этому измерению курьезным образом приписывается выяснение причины задержки и способа ее устранения.
Иногда возражают: надо же выяснить размер вреда, причиняемого той или иной задержкой, а этот размер и определяется количеством времени, которое занимает задержка. Но мы уже указали, что само понятие о вреде того или иного организационного дефекта или вызываемых им лишних движений, затрат—понятие не количественного, а качественного порядка. Всякий такой организационный недостаток надо устранить и в том случае, когда он занимает мало времени. И—обратно—его устранение может быть невозможным или даже недопустимым, хотя бы он занимал много времени (если это - только кажущийся недостаток).
Но, может быть, при помощи хрономегражной фотографии хотят выяснить, какие организационные недостатки поглощают больше времени и приносят больше вреда, чтоб их то устранить раньше всего? В этом случае фотография рабочего дня не только вреда не принесет, но, как мы выше сказали, может и пользу принести. Точно так же может она принести пользу, если орган, от которого зависит разрешение на проведение рационализации, весьма консервативен и в этот консерватизм можно пробить брешь только ошарашив его большими цифрами, таким путем оказав психологическое воздействие на консервативный орган.
Но и в этих случаях, не годится и вредно фетишистски преклоняться перед ролью хронометражной «фотографии рабочего дня», приписывать ей то значение, которого она иметь не может. Вредно потому, что польза от этого психологического воздействия и пр. будет во много раз превзойдена вредом от того, что такие фетишисты, в чаянии благ от хронометража, будут спокойно,—быть может, под самым носом своим—терпеть целые годы такие явления, что рабочие стоят в очередях для сдачи законченной работы, что вагоны часами стоят без работы над ними и т. п.
Устранение таких и других дефектов организации, т. е. рационализация условий производства —вещь крайне важная. Рациональное нормирование труда—вещь не менее важная. Тем вреднее беспринципное спутывание в одно этих двух важных вещей. Мы этим затрагиваем тот запутанный клубок, который у нас носит название «технического нормирования труда».
В производстве действуют в общем категории факторов: с одной стороны, труд живых людей, о другой—технические средства производства, т. е. материалы, орудия труда, оборудование, к которым и прилагается живая энергия людей. Действий первого фактора подчиняется законам физиологии; действие второй категории—предмет изучения техники. Очевидно, стало быть, что нормирование труда людей может быть только физиологическое, а нормирование действия машин и пр.—
задача техническая.
Конечно обе категории сочетаются в производственных процессах и поэтому должны быть между собою согласованы по принципу положительного подбора. Но. чтобы было что сочетать, что согласовывать, надо, чтобы каждый из этих факторов вошел в процесс производства, нормируемый на основе регулирующих его законов. В таком случае можно ли всерьез говорить о техническом нормировании живого труда человека? Или, быть может, кто нибудь еще будет говорить о физиологическим нормировании работы мертвых станков, машин и т. п.?
Ясно, что термин «техническое нормирование труда» отличается, по меньшей мере, большой неточностью.
Но дело не только в словесном выражении, сколько в степени целесообразности и выдержанности действий, своим содержанием наполняющих этот термин. Тут кроется еще больше недоразумений.
Сторонники технического нормирования труда выставляют обыкновенно такое положение: норма выработки рабочего—функция всех технических условий его работы. Это несомненно верно, притом в одном определенном смысле: при одной и той же степени напряженности труда размер дневной выработки рабочего зависит от того, каковы материалы и орудия его труда, как организованы их подача, расположение, как устроено его рабочее место, какова обстановка его работы и т. д.
Но это относится к размеру дневной выработки: от окружающих условий зависит величина нормы выработки, но не необходимость определения этой нормы. Само определение нормы уже покажет ведь, как на ее размере' отразилось влияние всех условий технической среды. Между тем нормировщики рассматриваемого типа твердят, что их непосредственная функция состоит в рационализации условий работы.
Спрашивается: разве без рационализации этих условий нельзя или нет надобности нормировать труд? А что если обстоятельства таковы, что нет возможности (хотя бы за отсутствием финансовых средств) провести эту рационализацию? Или если рационализация возможна, но требует весьма много времени? Что же, в этих столь обычных случаях отказываться от всякого нормирования труда?
Ясно ведь, что держаться такой линии нормировщики не могут. Ясно, что задача нормирования труда стоит так: определить нормы выработки при данных технических условиях.
Конечно, если эти условия изменятся, то должны быть изменены и нормы выработки. Но отсюда; следует только одно: если есть возможность- быстро провести техническую рационализацию, то целесообразнее отложить, если это возможно, установление норм выработки до окончания рационализации, чтобы не иметь надобности делать это дважды. Но, так или иначе, нормирование труда проводится на почве данного уровня рационализации.
Но непременно соединять в одно и нормирование труда; и техническую рационализацию, ставить знак равенства между этими двумя задачами (как это сказывается уже в самом термине «техническое нормирование труда»)—это, казалось бы, не имеет никакого смысла. А между тем это практикуют очень многие нормировщики.
Выходит, таким образом, что они как бы спешат, кроме своей области, захватить еще и область рационализации технических условий. Чем же объясняются такие «империалистические» стремления многих ТНБ? Конечно, дело не в («империализме». Дело все-таки в нормировании труда, вернее—в направлении и характере этого нормирования.
Достаточно напомнить об излюбленной формуле этих нормировщиков: «максимальная технически возможная норма выработки». С этой сакраментальной формулой настолько свыклось большинство нормировщиков, что не замечает ее противоречивости и туманности. Техническая, а не физиологическая норма для труда человека. Возможная и максимальная норма. Казалось бы, ни к чему говорить о возможной норме, нельзя же подумать, что кто-либо выберет невозможную норму.
При всем том тенденция этой формулы и ее сторонников ясна. Ha нормирование живого труда накладывают печать «техники»—в смысле использования человека не по его возможностям, а в меру технических средств производства, мертвых машин. Смешение этих двух областей есть отказ от физиологического, т. е. от единственно мыслимого нормирования труда человека. В то же время, начинаясь словом «максимальная», формула вскрывает, что речь идет о принципе максимума, а не оптимума.
Тут сказывается и прямое бессилие защитить и обосновать свой метод «нормирования без нормы»,—бессилие, заставляющее искать защиты в рационализации там, где надо нормировать. Такие ТНБ проявляют неожиданно рационализаторское усердие в деле нормирования и, наоборот, ждут хронометражного нормирования там, где требуется рационализировать (устранить стояние в очередях для получения новой работы и т. п., как мы видели уже). Очевидно, что от этого страдают и нормирование, и рационализация условий работы.
Вот что можно разглядеть, если рассеять туман указанной сакраментальной формулы. А туман тут затушевать нельзя. Когда весною 1928 г. MГСПС устроило совещание представителей ТНБ трестов, то «из обмена мнений по докладу выяснилась вся туманность формулировки наших колдоговоров о «максимальных технически возможных нормах выработки». «Туман этот, по признанию самих ТНБ'истов, не рассеивается никакими методами технико-нормировочной работы» («Труд» от 3 (апреля 1928 г.)..
Еще меньше туман рассеивается, если прислушаться к бесконечным дискуссиям представителей ТНБ, когда они разговаривают в своей собственной среде, на своих съездах. Какие нудные и беспомощные разговоры ведутся тут о различии между формулами «максимальные технически возможные нормы» и «технически возможные нормы», об установлении норм по «среднему» рабочему, по «хорошему» рабочему и т.д.!
Лишь в виде исключения изредка встречается просвет в этом тумане. Вот, напр., какое любопытное место неожиданно встречается в решениях 2-й сессии Совета по техническому нормированию (26—31 окт. 1927 г.) А отделе, озаглавленном «Пути нормирования и научного обоснования норм». В подотделе 2-м («Норма как функция оборудования инструмента, материала и производственной обстановки») п. 9 правильно говорит, что «для нормирования не менее важным, чем учет оборудования и пр., является учет факторов, характеризующих человеческий труд, каковой представляет ведущее начало всякого производственного процесса». И вслед за этим, после правильного определения интенсивности труда, говорится : «Одной из важнейших задач в организации человеческого труда на производстве является создание такой обстановки работы, при которой, в условиях интенсивности труда, находящейся на уровне «физиологического оптимума», обеспечивалась бы наивысшая производительность труда».
Эта яркая формулировка, как будто взятая из предшествующих страниц нашей книги, дополняется в п. 11-м след, словами: «Таким образом необходимой предпосылкой для правильной организации человеческого труда, а вместе с тем и правильного его нормирования, является изучение рабочих процессов не только в технико-экономическом, но и в психофизиологическом разрезе».
Казалось бы ясно, что рационализация «обстановки» должна вестись в технико-экономическом, а рациональное нормирование человеческого труда—в психофизиологическом «разрезе». Однако наряду с этим идут бесконечные прения о «максимальной технически возможной норме труда человека», и участники прений, равно как их же остальные все решения, стараются обойти вопрос об интенсивности и совершенно игнорируют только что формулированное ими же положение, совпадающее с нашей формулой, гласящей: «Оптимальная интенсивность труда является условием его максимальной производительности». И опять наши теоретики хронометражного нормирования оказываются окутанными густым туманом «технического нормирования» труда.
Во всем этом тумане можно различить только один определенный пункт: речь идет в той или иной мере о максимальных нормах, а не о рациональных, оптимальных. Да другие и нельзя определять методом хронометража.
