Что же в конце концов совершенно выбросить хронометры?—спрашивают некоторые наивные люди. Ну, конечно, ни в коем случае не выбрасывать. Из того, что не годится метром измерять вес какого-либо тела или килограммом длину протяжения, нисколько не вытекает, что надо выбросить метры или килограммы, не надо только делать из них безграмотное употребление; то же и с хронометрами.
И необходимо тут же отметить, что совершенно грамотное, целесообразное употребление из хронометра не только можно, но и должно делать: в области рациональной организаций вообще и организации трудовых процессов в частности. Хронометр не годится для решения вопросов о степени рациональности того или иного использования физиологической энергии работающего человека. Но хронометр, как инструмент для точного измерения времени, очень, даже, годится для тех задач рационализации, в которых речь идет именно о времени. Так, например, весьма важную задачу рациональной организации трудовых процессов составляет их согласование во времени.
Допустим, вы приходите на табачную фабрику в отделение по изготовлению папирос. Тут стоит, скажем, 50 папиросонабивных машин. Каждая машина, обслуживаемая одной работницей, автоматически набивает папиросы. Когда машина набила их достаточное количество, их забирает «отставщица», переносящая их к приемщикам1. И вот вы наблюдаете картину беспорядочной сутолоки: у одной машины, еще не успевшей набить достаточное количество папирос, скопилось несколько отставщиц, зря простаивающих в ожидании переноски. У другой машины нет ни одной отставщицы, между тем этой машиной уже приготовлено, так много папирос, что они начинают падать на пол и портиться: приходится остановить эту машину. Отставщицы беспорядочно бросаются то к одной, то к другой машине, сшибаясь лбами друг с дружкой.
Тут для вас; возникает задача; внесения рациональной организации в хаотически поставленную работу. И для решения этой задачи не только можно, но и необходимо прибегнуть к хронометражу. Вы точным измерением установите, сколько времени в среднем тратит отставщица на перенесение папирос и на возвращение порожняком; таким же образом определите, сколько времени тратит в среднем одна машина на набивку достаточного количества папирос, подлежащих относке. Отсюда у вас получится вывод, что, допустим, одна отставщица успевает два раза отнести порцию палшроо в то время, за которое машина может изготовить одну такую порцию. Из этого будет вытекать, что вы должны каждую отставщицу прикрепить к определенным двум рядом стоящим станкам, которые только ею будут обслуживаться поочередно.
У вас таким образом получится своего рода график движения— только не поездов по рельсовому пути, a отставщиц по определенным путям. Как там каждый поезд будет иметь свое точное время и свободный путь для движения, так эта будет и здесь. Как там, при соблюдении этого точно рассчитанного графика или плана движения, исключена возможность каких-либо столкновений и задержек,—таким же плавным и целесообразным порядком пойдет и здесь работа отставщиц и работниц у машин. Практическая выгода в смысле повышения производительности труда будет здесь получена несомненная. И достигнута она будет разумным применением хронометража в целях приближения к оптимальной рациональной организации. Такое разумное применение возможно и во многих других случаях. Например, «на Никольской фабрике съемщицы ватеров по машине разделены на участки с обслуживанием определенного количества веретен, что вдвое сократило время съема!. Ha Лежневской фабрике такой же хороший результат достигнут прикреплением отдельных банкаброшей по снабжению ровницей к определенным ватерам». Тут применение хронометража было вполне уместно.
При таком решении задачи исходя из предположения, что фактически практикуемая—скажем, отставщицами—скорость движения по своим путям соответствует нормальной скорости этой их работы. Если же нет основания к такой уверенности и мы хотим определить, какова должна быть нормальная скорость передвижения отставщиц, то прибегать к хронометру для решения этой задачи, т. е. задачи нормирования интенсивности труда, было бы большой ошибкой, по соображениям, выше изложенным нами. Тут ведь уже вопрос не о времени только, а о рациональном использовании физиологической энергии отставщиц. Поэтому средством правильного решения вопроса будет не измерение времени хронометром, а исследование физиологических процессов с применением принципа оптимума.
Только что сказанное в полной мере относится к работе у конвейеров, о которых речь будет у нас ниже, о которых теперь даже в газетах пишут чуть не ежедневно. У конвейера приходится расставлять рабочих или рабочие группы таким образом, чтобы каждый рабочий успевал кончить свою долю операции над изделием как раз к тому моменту, когда конвейер доставит к нему для той же операции следующий экземпляр того же изделия, над которым кончил свою долю операции предыдущий рабочий или группа, рабочих. Как обеспечить такое точное согласование во времени? Конечно, тут без точных наблюдений во времени, т. е. без хронометража, не обойдешься. Но при этом нам придется исходить из фактической скорости работы наших рабочих, т. е. из фактической скорости движения конвейера. Если же ставится вопрос, нормальна ли эта скорость, не нужно ли ее увеличить или, наоборот, уменьшить, то тут хронометр ни при чем,—с ним придется распрощаться. Тут придется перейти к тем же способам физиологического исследования, в основу которых положен принцип оптимума.
В производственной практике встречается много организационных задач, где дело сводится к регулированию процессов во времени,— особенно там, где идет речь о сотрудничестве ряда работающих. Во всех таких случаях применение хронометража весьма целесообразно. При том порядок работы рационализатора тут будет такой: сначала путем физиологического эксперимента установить оптимальную скорость каждого рабочего, выполняющего данную часть работы; затем только путем хронометража обеспечить согласованность во времени всех этих работ, прибегая, при надобности, к перераспределению, т. е. к иному, чем прежде, разделению труда между участниками общей цепи работ.
Ясно, что такое применение хронометража будет весьма целесообразно и необходимо. Нам это тем важнее здесь подчеркнуть, что можно без преувеличения констатировать такой печальный факт: наши фетишисты хронометража применяют его там, где это не имеет смысла, и нередко забывают о его применении там, где хронометраж был бы вполне целесообразен. Могут сказать, что в тех случаях, в каких практикуется хронометраж, он все же кое для чего может быть пригоден. Да, конечно, может быть пригоден кое для чего, но не для той цели, с какой ведут хронометраж. Он может быть, например, на бесполезен для получения общего представления о распределении элементов работы во времени; он может быть даже полезен иногда (уже после установления норм выработки) для подробной калькуляции изделий. Он может быть необходим для того, чтобы точными и бьющими цифрами произвести кое нa кого психологическое воздействие, пробить брешь в плотине косности и рутины, задерживающей иногда попытку внесения действительно рациональной организации.
Все это возможно и иногда действительно имеет место. Но всегда и везде вредно при этом фетишистское преклонение перед хронометражем. Не надо создавать себе из него фетиш, не надо обманывать ни себя ни других насчет того, что хронометраж может дать и чего он дать никак не может. Пора положить предел той нечистоплотной иногда; игре, которая ведется о хронометражем и у нас и в западных странах.*
* На Западе первая брешь в плотине хронометражных предрассудков была пробита в октябре 1924 г. на докладе в Союзе германских инженеров в Бардине. Тут позволено будет сказать два слова pro domo sua. Доклад имел большой успех, как это было засвидетельствовано и председателем собрания, известным доктором Гельмихом, в особом письме, содержавшем также предложение издать от имени этого Союза мою русскую книгу в немецком переводе. Конечно, успех был моральный — точнее, идейный, — а не практический. И прав мои русский критик, когда говорит, что мои доводы не убедили Союза германских инженеров, ибо они продолжают хронометрировать по Михелю. Ну, как же им, подлинным буржуа, не продолжать быть фетишистами хронометража, когда этот критик, считающий себя социалистом, является таким же фетишистом? Хотя здесь надо все-таки отметить такое заявление в письме Гельмиха: многие члены Союза письменно и устно заявляют, что после моего доклада больше нельзя вести нормирование так, как прежде, что необходимо обратиться к физиологии, и пр. Что практика их расходится с этими заявлениями, — это, конечно, верно; но это уже другое дело.
Важно, однако, то, что германские фетишисты хронометража втайне готовили выходку. Пригласив меня на заседание более узкого круга германских инженеров-рационализаторов, они в дополнительной беседе со мной воздержались от одного хотя бы возражения против моей аргументации о хронометраже, но зато потом кто-то из них напечатал на задворках журнала «Maschinenbau» мелким шрифтом анонимную заметку с утверждением, будто я отказался от отрицания хронометража как метода рационализации (о нормировании они и тут даже стеснялись заикнуться). Это был, очевидно, реванш за поражение хронометражистов на большом общем собрании. Между прочим за эту единственную возможность реванша ухватились и наши отечественные хронометражисты: переведя заметку на русский язык, они ее размножили и, как нелегальную прокламацию, распространили среди студенчества.
По отношению к выходке германских хронометражистов я сделал попытку понудить их указать те аргументы, которыми они якобы заставили меня отказаться от своих взглядов. Этого я не добился. Но затем вышла в конце 1925 г. в немецком издании моя книга о системе Тэйлора, в которой развернута та же моя аргументация против ходячего хронометража. Тут уже его безусловные защитники в Германии обязаны были откликнуться на мой новый вызов. И вот теперь можно констатировать факт: на книгу мою напечатано в германских газетах и журналах больше сотни рецензий, а хронометражисты из Союза германских инженеров долго хранили красноречивое молчание, пока, наконец, не поместили в своем органе небольшую, притом благоприятную, рецензию, а о моей критике хронометража ни звука, как будто ничего и не было. Больше того. В конце 1928 г. в Берлине вышел на немецком языке и настоящий первый том книги о рационализации (по 1-му изданию). В немецком издании я, конечно, выдвинул (также в примечании) рассказ об этом эпизоде, заострив его в виде прямого личного вызова по адресу сторонников хронометража. И здесь ответом опять-таки было молчание, — по крайней мере до сих пор,—хотя имеется уже больше 40 статей и рецензий о моей новой книге. Зато бросается в глаза, что все немецкие рецензенты мои — без исключения— не только необычайно благоприятно оценивают эту книгу, но—в частности—солидаризируются с моей критикой хронометража. И это делают не только коммунисты и социалисты, но и буржуазные инженеры и профессора.
Я излагаю здесь этот эпизод, как характерную иллюстрацию тех общественных нравов и условий, при которых иногда идет борьба за научную истину в области рационализации.
