Среди некоторых ученых-сельскохозяйственников имеет распространение совершенно неправильная теория, что-де дарвинизм — это старина, которой следует кланяться, но которой можно не следовать, что-де дарвинизм или переработан по существу или отвергнут открытиями современной науки. Ввиду этого дело с изучением, развитием и популяризацией дарвинизма обстоит у нас неблагополучно. В частности со смертью Тимирязева в Тимирязевской академии перестали изучать Дарвина.
Если даже допустить, что «Происхождение видов» Дарвина устарело в той или иной части, в той или иной детали (что, конечно, не исключено, наука ведь движется вперед), то все же «Происхождение видов» или «Происхождение человека» по глубине применения теории эволюции к явлениям органического мира, по ширине охвата всего развития органического мира, по силе дарвиновской атаки против сторонников неизменности видов являются пока непревзойденными трудами в области естествознания.
Мы здесь целиком стоим на позиции, изложенной Энгельсом в 70—80-х годах прошлого столетия как в «Анти-Дюринге», так и в «Людвиге Фейербахе». Энгельс указывал тогда на величайшее значение переворота в естествознании, который произошел в девятнадцатом веке. Если раньше естествознание было преимущественно собирающей и систематизирующей наукой, наукой о готовых, раз навсегда законченных, неизменных предметах, то теперь естествознание стало наукой о происхождении, изменении и развитии предметов, о связи, соединяющей явления.
Среди трех великих открытий (открытие клетки, закон превращения энергии и теория Дарвина), которые сыграли решающую роль в этом превращении естествознания из науки, только собирающей факты, в науку, объясняющую изменение и развитие органического мира, Энгельс называет теорию развития, впервые систематизированную и обоснованную Дарвином. Как бы предвидя будущие наскоки различных антидарвинистов на теорию Дарвинга как теорию развития, Энгельс предупреждал еще в 1886 году о том, что теория Дарвина решает более чем удовлетворительно проблему развития органического мира и что она сохранит свою силу и свое значение, какие бы превращения ей ни предстояли в отдельных частностях.
Известно, какое крупное место среди современных ученых заняли специалисты, проповедующие неизменность генов в бесконечном ряду поколений. Вот почему мы сомневаемся в том, что Дарвин из наших сельскохозяйственных вузов и из нашей сельскохозяйственной литературы исчез случайно, по недосмотру. Не сыграл ли здесь большую роль, чем случайность, тот факт, что сторонники неизменности генов в бесконечном ряду поколений должны себя чувствовать задетыми беспощадной критикой Дарвина не меньше, чем сторонники неизменности видов, которых в свое время беспощадно бичевал Дарвин?
Кто же открыто выступает против дарвинизма? Никто, кроме явных мракобесов и неучей. Каждый ученый понимает, что выступать открыто против Дарвина — значит похоронить свое научное имя, и поэтому противники дарвинизма оспаривают по существу учение Дарвина о развитии, сохраняя на словах преданность дарвинизму. У таких ученых всегда есть в запасе десяток цитат из их произведений, насыщенных комплиментами Дарвину. Однако мы не можем судить о современных теориях только на основании того, что их авторы клянутся в верности дарвинизму.
В самом деле, можно ли примирить с теорией Дарвина теорию неизменности генов? Эта теория заключается в том, что будто бы в природе дан определенный запас неизменных генов, обреченных в бесконечном ряду сменяющихся поколений на полную неподвижность, на неизменяемость, на постоянную повторяемость. Эта теория, далее, рассматривает все изменения в природе лишь как результат перекомбинаций данных неизменных генов: сумма форм при этих перекомбинациях остается постоянной, неизменной, опять-таки строго ограниченной в бесконечном ряду нисходящих поколений, — исключения из этого правила, именуемые мутациями, происходят лишь случайно, внезапно, по неизвестным причинам раз в десятки или даже сотни тысяч лет. Вот что по этому вопросу пишет видный специалист проф. К. И. Пангало:
«Гомозиготный генотип самоопылителей представляет собой как бы совершенно замкнутую систему, генов, своей конструкцией и механизмом опыления обреченную в перспективе сменяющихся поколений на полную неподвижность, на неизменяемость, на постоянную повторяемость. Генотип гетерозиготный, правда, меняется, распадаясь, расщепляясь в своем потомстве, но этот распад является в сущности лишь перекомбинацией имеющихся в генотипе генов, не доставляя ничего нового, и сумма форм любой расщепляющейся гетерозиготы всегда оказывается постоянной, неизменной, строго ограниченной в бесконечном ряду нисходящих поколений» (К. И. Пангало — «Основы селекции», стр. 91).
Если природа владеет известным запасом неизменных генов и все происходящее в природе может быть объяснено исходя из этого запаса, то естественно предположить наличие каких-то первичных центров происхождения, где может быть по тем или иным причинам сконцентрирован весь запас этих генов.
В географических центрах происхождения «заключаются все гены, все возможности наблюдающегося сортового разнообразия в скрытом, криптомерном состоянии» (К. И. Пангало — «Основы селекции», стр. 80).
«Тот запас генов, который имеется сейчас во всех гражданах СССР, имеет тенденцию, как показывает теория, длительно сохраняться без заметных изменений...» (А. С. Серебровский — «Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе», стр. 7).
Ясно совершенно, что теория концентрации всего запаса ныне существующих генов культурных растений в диких растениях, в каких-то центрах происхождения, теория о том, что в центрах происхождения концентрируется вся наследственная система форм вида, что там представлено все богатство сортов, так же как и идея неизменности запаса генов, присущего тем или иным народам, или родственная этой идее идея особой ценности генов, присущих народам арийской расы, — несовместимы с учением Дарвина о развитии. Ибо величайшая заслуга Дарвина в том и заключается, что он объяснил теорию образования всего многообразия ныне существующих форм из нескольких форм путем тех изменений, которые воспроизводятся в потомстве, и путем отбора.
Ясно, что теория неизменности генов в корне противоречит дарвиновской теории развития и представляет собой возврат к теориям, господствовавшим в естествознании до Дарвина.
Известно, что до Дарвина господствовал догмат постоянства, неизменности видов. Известно, что до Дарвина природа не представлялась чем-то исторически развивающимся, природа считалась, раз она уже возникла, неизменной. Этот догмат Дарвин разгромил, установив историческую преемственность всего жившего и живущего.
Современные же сторонники неизменности генов делают шаг назад, даже по сравнению со сторонниками неизменности видов, объявляя неизменным в бесконечном ряду поколений даже не вид, а заложенную в половой клетке хромозому и ее отдельную частицу (ген). Говорят, будто бы сторонниками неизменности генов в бесконечном ряду поколений являются только второстепенные ученые и что поэтому будто бы не стоит их критиковать. Говорят также, будто бы теория неизменности генов есть устарелая точка зрения, не встречающая будто бы поддержки среди крупных современных ученых. Однако это возражение нам кажется недостаточно серьезным. Если бы дело обстояло так, то почему некоторые виднейшие генетики до последних лет не критиковали эту точку зрения, а, наоборот, своими формулировками ее поддерживали? Наконец, если это так, если у некоторых крупных современных ученых антидарвинистские ошибки являются в их теории лишь случайностью, не характеризующей их научных позиций, то почему бы не поступить им в отношении отдельных своих ошибок так, как этого требует достоинство серьезного ученого, т. е. подвергнуть эти ошибки суровой самокритике?
Идет ли по дарвинистскому пути так называемая теория гомологических рядов? В самом деле, одна из величайших заслуг Дарвина заключается в том, что вместо линнеевской классификации на основании только отличий в органах размножения он выдвинул идею классификации организмов на основании происхождения. Именно Дарвин опрокинул раз навсегда закрепленные границы классов, родов и видов, связал с их происхождением и тем самым преодолел ограниченный метафизический характер додарвинистского естествознания.
Как известно, согласно выдвинутой некоторыми современными учеными «теории гомологических рядов», и рожь, и пшеница, и ячмень, и просо, и сорго, и кукуруза, и пырей оказываются в одной системе, характеризующейся параллельными рядами изменчивости, потому что у каждого из этих сельскохозяйственных растений имеется зерно и крупное, и мелкое, и среднее; колоски — и остистые, и безостые; зерна — и круглые, и удлиненные; у каждого из этих растений оказываются виды и высокие, и средние, и низкие. На основании той же «теории гомологических рядов» и яблоня, и груша, и алыча, и томаты, и дыня, и виноград фигурируют в одной системе, поскольку представители этих самых различных семейств обладают параллельным гомологическим рядом форм, поскольку, например, плоды или шарообразные, или эллипсоидальные, или яйцевидные имеются и у яблони, и у груши, и у алычи, и у дыни, и у винограда.
К. И. Пангало с восхищением указывает, что на основании учения о гомологических рядах акад. Н. И. Вавилов предсказал существование в природе розового и лилового ландышей (Пангало — «Основы селекции», стр. 50). Даже не отрицая всей важности этого открытия, мы можем, как совершенно бесспорный факт, установить, что подобной в высшей степени упрощенной классификацией некоторые современные ученые придают чрезмерно большое значение делу библиотечного коллекционирования, в то время как на нынешнем этапе развития естествознания главная задача состоит в объяснении явлений, в установлении их связей и опыте.
Не случайно автор и горячий сторонник этой теории полемизирует с Дарвином по вопросу о том, чем объяснить подражание одних видов и родов другим в форме окраски. В то время как Дарвин объяснял эти явления так называемой «мимикрией», отбором, автор «теории гомологических рядов» приписывает их тому, что различные семейства и роды подвержены тождественной изменчивости: явления мимикрии иллюстрируют не роль «отбора в создании форм, как это склонны были предполагать дарвинисты, а общую организованному миру повторность форм изменчивости» (Труды 2-го Всероссийского съезда по селекции, стр. 53).
Можно ли примирить с дарвинизмом, противопоставление генотипа фенотипу, противопоставление генотипа, якобы неизменного в бесконечном ряду поколений, якобы составляющего основу живущего, — фенотипу, как его изменчивой, непостоянной внешности? Можно ли примирить с дарвинизмом излюбленное современными генетиками вульгарное сравнение германского профессора Бауэра, уподобляющего фенотип платью, в которое одевается, в зависимости от условий среды, прирожденный, неизменный генотип?
Известно, с какой страстностью бичевал Тимирязев теорию так называемой бессмертной зародышевой плазмы Вейсмана, теорию, которая противопоставляла якобы вечную и бессмертную зародышевую плазму, являющуюся монопольной носительницей наследственности, телесной смертной плазме, не имеющей якобы отношения к наследственности. Эта теория, опрокинутая успехами современного естествознания, не встречает, однако, отпора у некоторых современных ученых, которые, занявшись очень полезным делом изучения строения половой клетки, обоготворяют ее отдельные, может быть и наиболее существенные, элементы, как неизменную в бесконечном ряду поколений основу живущего, и противопоставляют генотип фенотипу, как церкви всего мира противопоставляют тело духу.
Эта теория подкупает некоторых неразборчивых коммунистов простотой своих будто бы материалистических, а на деле вульгарно-механистических представлений о живом. Бессмертный дух и смертное тело большинства религий, бессмертная зародышевая плазма и смертная телесная плазма Вейсмана, бессмертный генотип растения, животного или человека и смертная одежда этого генотипа (фенотип), теория фенотипа, якобы ничем не влияющего на генотип, — разве все эти «теории», при всей разности внешних выражений, не являются выражением одной и той же поповщины, в то время, когда вся органическая природа доказывает неразрывность формы и содержания?
Когда Пангало («Основы селекции», стр. 61) пишет о том, что все без исключения модификационные изменения фенотипа исчезают нацело, не наследуются в потомстве, полученном половым путем, — он с головой выдает тех современных антидарвинистов, которые используют достижения современной науки в области структуры половой клетки не для того, чтобы итти дальше по дарвинистскому пути, а для того, чтобы обоготворить эти материальные элементы, как вечную, неизменную основу живущего.
Можно ли, наконец, примирить с учением Дарвина присущую некоторым современным ученым подмену дарвинизма менделизмом?
Известно, с какой энергией в начале XX века ряд противников Дарвина выдвинул теорию Менделя, противопоставляя факты, открытые Менделем, Дарвину и дарвинизму. Остроумнейшие расчеты Менделя, давшие на основе теории вероятностей расчетную таблицу для некоторых соотношений признаков предков и потомков и сослужившие безусловно большую службу делу изучения наследственности, превращаются и поныне некоторыми крупнейшими учеными в теоретическую основу всей биологии.
В то время как учение Дарвина дало теорию эволюции органического мира, основываясь и на изменчивости, и на наследственности, и на отборе, современные неоменделисты, отбрасывая изменчивость или низводя ее до степени исключения (мутации), сводят все дело к одному только наследованию по статистической схеме Менделя.
В то время как неоменделизм, говоря словами Тимирязева, покрывает какую-нибудь тысячную долю того обширного поля фактов, которое охватывается дарвинизмом, Мендель канонизируется некоторой группой современных генетиков в качестве автора «евангелия» современной биологии, якобы опрокинувшего дарвинистскую теорию развития.
В то время как неоменделизм рассматривает наследственность только как сохранение неизменного, дарвинизм рассматривает наследственность как фактор и сохраняющий неизменное и закрепляющий некоторую часть того, что накоплено изменчивостью.
В то время как задача науки — открыть в условиях контролируемого опыта причину изменчивости и создать условия, ее вызывающие, некоторые выдающиеся ученые-неоменделисты тратят талант и энергию для доказательства того, что доказано быть не может, что опровергнуто всей историей природы, — неизменность гена в бесконечном ряду поколений.
В то время как учение Дарвина дает, объяснение прогрессу, наблюдаемому в развитии органического мира, так называемый неоменделизм, сводящий изменчивость к перекомбинации различных заданных бесконечное количество поколений назад признаков, прерываемых лишь мутационными скачками, — представляет собой теоретический фундамент для столь модной в некоторых странах теории преимущества той или иной расы, будто бы владеющей наилучшим запасом генов, или богатых классов, будто бы являющихся также монопольными «владельцами» этих особо ценных генов.
Нам также трудно и ныне найти научное объяснение факту успехов неоменделизма, в противовес дарвинизму; во всяком случае ясно, что причины этому не столько научного, сколько политического характера. Оценивая успехи менделизма в начале двадцатого столетия, Тимирязев видел в них «вторжение клерикального и националистического элемента в самую светлую область человеческой деятельности...» (К. А. Тимирязев— «Мендель», Энциклопедический словарь Граната, т. 28, стр. 454).
Фашистское использование неоменделизма для своих политических целей целиком подтверждает эту тимирязевскую оценку менделизма.
Когда дарвинисты критикуют позицию неизменности генов, противники дарвинизма вместо того, чтобы вступить с открытым забралом в бой, подымают крик: «вы отрицаете существование родов и видов».
Когда дарвинисты критикуют чрезмерное увлечение классификацией и неправильности в классификационных таблицах гомологических рядов, противники дарвинизма подымают крик: «вы против классификации».
Когда дарвинисты критикуют теорию, противопоставляющую генотип фенотипу и исключающую влияние фенотипа на генотип, противники дарвинизма подымают крик: «вы ламаркисты, вы проповедуете передачу по наследству любого изменения фенотипа».
Когда дарвинисты критикуют антидарвинистское направление в генетике, противники дарвинизма подымают крик: «вы ликвидируете генетику».
Нечего говорить о том, что такие несерьезные доводы ничем не подкрепят позиции антидарвинистов. Речь идет о том, чтобы обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития, обеспечить развитие генетики как науки, вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса. Только это даст возможность перевести эту науку, находящуюся пока на самых первых этапах своего развития, на высшую ступень. Только это даст возможность нашим генетикам заслужить уважение всех прогрессивных ученых во всем мире. Такое развитие генетики, идущее по дарвинистскому пути, необходимо современному, человечеству.
Для ясности повторяем:
дарвинисты не против генетики, дарвинисты — за генетику;
дарвинисты не против генетики, но дарвинисты против фашистского извращения генетики и фашистского использования генетики в политических целях, враждебных прогрессу человечества;
дарвинисты не против генетики, но дарвинисты против превращения генетики в науку, имеющую своей задачей доказать недоказуемое — неизменность генов;
дарвинисты не против генетики, но дарвинисты против легкомысленных попыток использовать лжегенетику для низвержения теории развития Дарвина.
Коротко говоря, дарвинисты — за успешное развитие генетики, как науки, работающей над объяснением явлений наследственности и изменчивости и идущей по дарвинистскому пути.
Нечего говорить о том, что переход генетики на эти рельсы ничего общего не имеет с «ликвидацией генетики» и разгромом генетики, в чем дарвинистов не прочь обвинить в ответ на критику их ошибочных положений именно те «генетики», которые пытаются превратить генетику в орудие реакционной политической игры. Факт, во всяком случае, что лидером генетиков, спасающих генетику от дарвинизма, не прочь выступить тот самый академик Кольцов, который до сих пор не нашел, например, времени для того, чтобы разделаться со своими теоретическими положениями следующего рода:
«...было бы достаточно предположить, что законы Менделя были бы открыты всего веком ранее: русские помещики и американские рабовладельцы, имевшие власть над браками своих крепостных и рабов, могли бы достигнуть, применяя учение о наследственности, очень крупных результатов по выведению специальных желательных пород людей...»
Единственным методом улучшения человеческой породы «может служить лишь подбор производителей, а отнюдь не воспитание людей в тех или иных условиях, или те или иные социальные реформы или перевороты».
«Благодаря подъему культуры и распространению идеи равенства борьба за существование в человеческом обществе потеряла свою остроту и благодетельный естественный подбор почти прекратился».
«...сохранение представителей активного типа имеет абсолютную генетическую ценность вне зависимости от их временного фенотипного образа мыслей...»
«После революции, в особенности длительной, раса беднеет активными элементами...»
Дарвинизм представляет собой в области естествознания такую вершину человеческой мысли, такое достижение буржуазного общества, которое наше социалистическое общество должно принять, использовать и развить дальше. Принять не в том смысле, чтобы каждое слово Дарвина превращать в канон, но в том, чтобы овладеть учением Дарвина, как единственным пока научным обоснованием теории развития органического мира.
Задача советских ученых состоит в том, чтобы овладеть с одинаковой силой как суммой всех фактов, вскрытых современным естествознанием, так и методом диалектического материализма и научиться применять метод диалектического материализма к фактам, данным современным естествознанием, и к результатам собственных экспериментов. Такие ученые смогут на более высоком уровне фактов, с помощью теории диалектического материализма, сделать в новом обществе для понимания теории эволюции то, что Дарвин сделал в обществе капиталистическом. Тем более мы должны ценить и изучать Дарвина.
Мы должны добиться того, чтобы студенты начали изучать Дарвина и чтобы его изучение состояло не в том, чтобы доказать, что такое-то насекомое у Дарвина описано неточно, а в том, чтобы научить эволюционной теории молодежь, чтобы научить молодежь пользоваться в своей работе дарвиновской теорией развития. Вот почему издание настоящих классиков и в особенности быстрое высококачественное издание сочинений Дарвина и Тимирязева является первейшей задачей сельскохозяйственного издательства.
Несколько слов в связи с этим о Тимирязеве. «Жизнь растений» Тимирязева до сих пор служит учебным пособием в Англии. А у нас, к стыду нашему, этот замечательный труд Тимирязева не используется как учебник. Между тем Тимирязев был образованнейшим человеком своего времени, блестящим знатоком Дарвина. Тимирязев, в отличие от некоторых современных дарвинистов в кавычках, для которых имя Дарвина служит зачастую щитом, прикрывающим от критики теорию неизменности генов, — развивал учение Дарвина, как теорию эволюции органического мира. Будучи блестящим физиологом, он умел, так же как это делал Дарвин, эмпирические открытия современной ему науки и свои эмпирические открытия освещать под углом зрения теории развития, рассматривать их во взаимной связи, вскрывать на их основе законы развития природы.
Недавно мы слышали, как один из крупных ученых нашей страны, защищаясь от удара Тимирязева по менделистам, бросил Тимирязеву упрек: он-де был прежде всего полемистом, который ради красного словца не жалел и отца, и потому-де не всякое его слово надо принимать всерьез. Нечего и говорить о том, что этот упрек Тимирязеву совершенно не обоснован. Тимирязев был действительно блестящим полемистом и популяризатором, но он был таковым не в ущерб научности, а, наоборот, именно потому, что он был настоящим ученым-материалистом и диалектиком, он умел популярно и, где нужно, остро полемически (полемически против антидарвинистов) излагать свои мысли. Вспомните хотя бы известные в свое время статьи Тимирязева о Дарвине, наследственности, изменчивости, отборе и против попыток заменить дарвинизм менделизмом, помещенные в словаре Граната. Они до сих пор остаются таким же образцом краткого, научного и точного изложения сути дарвинизма, как помещенное в том же словаре Граната ленинское изложение учения Маркса остается образцом краткого, научного и вместе с тем абсолютно популярного изложения сути марксизма.
