Мне уже не раз приходилось говорить о менделизме и особенно об увлечениях мендельянцев, пытающихся придать этому учению, имеющему очень ограниченную область применения, какое-то чуть не универсальное значение. Особенно этим увлечением заражена небольшая кучка английских зоологов и ботаников — Бэтсон и его подголоски, разные Пунеты и Донкастеры, Локки и Кибли (1). Они, не стесняясь, величают
----------------------------------
1. Им в последнее время особенно повезло у нас. Московские зоологи стали их переводить и притом не самого главу — Бэтсона, а его сподручных. А между тем на русском языке уже десять лет тому назад появилось превосходное изложение исследований Менделя («Очерки по вопросам оплодотворения в растительном царстве» — академика И. П. Бородина. Спб., 1903 г.), когда они ещё были новинкой. Новое издание этой небольшой книжечки было бы несравненно полезнее переводов произведений бэтсониянцев, только знающих «jurare in verba magistri» [«клясться словами учителя». Ред.]. Критическое научное отношение нашего ботаника производит освежающее впечатление в сравнении с сектанством современных авторов не только английских, но и немецких. Стоит указать хотя бы на следующий факт. Один из наиболее модных писателей в этой области, проф. Бауэр, взял эпиграфом своей книги глупо-самонадеянные слова, которыми когда-то обмолвился Сакс: «Слушатели (а, значит, и читатели книги) хотят и должны только анать, как слагается наука в голове лектора; совершенно несущественно, так или иначе думают другие». Наука, как дело личного усмотрения, наука, не считающаяся с критикой,— куда может довести такое самодовольное одичание, а между тем нашёлся
критик, который усматривает в таком отношении автора к своей задаче какую-то «angenehme Subjecti vitаt» («приятную субъективность»).
-----------------------------------
сделавшего за всю жизнь небольшое, но хорошее исследование, скромного брюннского монаха — вторым Пастером, вторым Ньютоном, затмившим и заслонившим собою значение Дарвина. Каждый раз, когда мне приходилось касаться этого вопроса, я указывал на то, что учение Менделя не только смешно даже и сравнивать с таким действительно универсальным учением, как дарвинизм, но что оно даже не играет той роли, которую ему приписывают в более ограниченной области учения о наследственности. А главное, я каждый раз указывал, что менделизм сам по себе не в состоянии разрешать тех задач, за которые берётся, и в конце концов будет вынужден обратиться за помощью к физиологии и химии (1). Так и случилось. Речь, произнесённая на последнем собрании британской ассоциации (в Донди), является ярким тому доказательством.
Эта речь представляет две очень неравномерные части: первую, занимающую, примерно, три четверти, посвященную похвальбе этой фанатической кучке учёных, считающей себя самым выдающимся явлением во всей области современной биологии, и вторую часть, посвященную интересному фактическому рассказу о том, как мендельянцы попали в тупик и как химики их из него выручили.
Кибль начинает свою речь с облюбленной его учителем Бэтсоном темы о делении английских учёных на викторианцев и новых (должно быть, георгианцев, если выдерживать ту же номенклатуру) и доводит мысль учителя до конца, ставя точки на все i. Викторианцы — это, видите ли, Лайель, Дарвин, Уоллес, Гукер, Гёксли, Гальтон. Георгианцы это — но Кибль благоразумно воздерживается от перечисления ничего ни в отдельности, ни в совокупности не говорящих имён.
Все эти Пунеты, Донкастеры, Локки е tutti quanti* предпочитают разуметь себя под собирательным именем менделъянцев.
----------------------------------
1. См. ниже.
* и иже с ними. Ред.
----------------------------------
Главная особенность старого поколения, по мнению Кибля, заключалась в том, что оно бралось за широкие задачи и выражало свои мысли литературным языком. «Наше время, время специализации, во что бы то ни стало (a outrance) — время возделывания маленьких участочков науки (small holdings, small allotments). «Современное поколение приобрело искусство интенсивного добывания научных истин, но разучилось придавать им рыночную ценность. В погоне за специализацией мы забыли об искусстве выражать свои мысли. Мы обмениваемся отдельными оттисками, — что за ненавистное слово, — и только очень немногие из нас умеют объясняться о обыкновенной культурной публикой. Наши мысли, как и мысли иностранных классиков, переводятся на обыкновенный английский язык наёмными аматерами. Скромность современного поколения только вредит ему, потому что сегодняшняя наука заключает не менее, а гораздо более интерес-пого и удивительного, чем полвека тому назад (1). Пренебрегая искусством выражаться, мы забываем, что поговорка „кто ясно думает, тот ясно пишет" — верна и в обратном смысле». Но не будем, читатель, ломать себе голову над этой пёстрой смесью самоунижения и самохвальства, этим унижением паче гордости, и перейдём прямо к заключению самого Кибля, благо он его сводит к нескольким словам. «При всех своих изящных дарованиях, викторианцы, справедливую хвалу которым я воспел, проглядели, что между ними жил Мендель, указавший на способ разрешения задач, над которыми они ломали себе голову (2). Заслуга открытия всего величия дела Менделя принадлежит нашему поколению, и те из нас, которые не участвовали сами в этом открытии (3), имеют во
-----------------------------------
1. Оратор при этом забывает, что мендельянцы ведут своё летоисчисление с 1900 г., следовательно, 40 лет он прикидывает им в придачу.
2. Мы далее увидим, насколько это верно.
3. Под открытием следует разуметь библиографическую находку забытого или, вернее, вовсе незамеченного при его появлении произведения Менделя. Причиной незаслуженного забвения было появление этого исследования в почти никому неизвестном журнальчике неизвестного общества в городке Брюнне, в Моравии. Незнакомство с этим произведением неизвестного автора, помещённым в неизвестном журнале, ставят в вину Дарвину и дарвинистам. Но справедливее было бы приписать её известному немецкому учёному Негели (в то время уже антидарвинисту), с которым Мендель был в переписке. Обратись он к Дарвину, тот, конечно, позаботился бы, чтобы отметить в своих трудах его заслуги, как он это делал в сотнях других случаев, и Мендель при жизни был бы признан остроумным, точным наблюдателем, превосходно изучившим один специальный случай гибридизации, вместо того, чтобы уже после смерти быть канонизированным в гении кучкой фанатиков-поклонников. Заслугу этого библиографического открытия, приурочиваемого в 1900 году, принято приписывать трём учёным - Корренсу, Чермаку и Де-Фризу, причём, обыкновенно упускается из впду, что исследование Менделя ещё за двадцать лет ранее упоминалось в очень хорошо известной ботаникам книге Фокке «Die Pflanzen - Mischlinge» [«Растения-гибриды». Ред.], 1881. Факт, который, как мы увидим далее, многое объясняет в истории возникновения мендельянства.
------------------------------------
всяком случае право приветствовать тех, кто его сделал, и зачесть это открытие себе в приход. Я могу подвести итог своему сравнению между викториан.цами и современными натуралистами в следующих словах: на их стороне заслуга более высокой культуры, на нашей — более глубокой проницательности» (1).
Здесь приходится сделать значительное отступление от речи Кибля и задаться вопросом: что же это, наконец, за произведение, одно открытие которого должно быть вменено новому поколению в заслугу, превышающую, как говорит, Кибль, все заслуги великих биологов XIX века, творцов современного эволюционного учения. Это сорок шесть страниц малого формата первого произведения Менделя (2). В нём Мендель исследовал помеси, получаемые между двумя сортами гороха (жёлтого и зелёного), и вывел из своих опытов любопытное правило, которое фанатические мендельянцы желали бы обратить в универсальный закон наследственности для всех живых существ. Должно заметить, что основной факт, от которого отправлялся Мендель, был известен ещё в 1720 г. и упоминался
-------------------------------
1. Курсив мой.
2. Значение второго, как увидим, мендельянцы отрицают.
-------------------------------
у Гертнера, у которого Мендель, вероятно, и почерпнул его. Скрещивание этих двух сортов гороха замечательно в том отношении, что продукт скрещивания не представляет средней желтовато-зелёной или пятнистой (жёлтой и зелёной) окраски, а в первом поколении —исключительно жёлтой, а в последующих или жёлтой, или зелёной и притом в известных постоянных численных отношениях. Установление этого численного отношения, а равно и его объяснение и составляет заслугу Менделя,— то, что по праву можно назвать менделизмом. Это не мешает подчеркнуть, так как мендельянцы, как увидим, готовы сказать: менделизм это то, чему учил Мендель, и ещё многое другое — чуть не вся биология. Ознакомимся с этим опытом над горохом, как наиболее обстоятельно изложенным самим Менделем (1). На страницах этого журнала* мы, конечно, можем это сделать в самой сжато-элементарной форме. Выразим символически результаты опытов скрещивания между жёлтым и зелёным горохом следующим образом. Обозначим жёлтую породу буквой Ж, а зелёную буквой З и станем опылять цветок породы Ж пыльцой породы З (2). Так как дознано, что цветы гороха не способны к самоопылению, а тщательный наблюдатель принимал меры, чтобы он не опылялся извне (ветром или насекомыми), то ясно, что во всех процессах оплодотворения произойдёт соединение различных организаций отца и матери. Все продукты будут одинаковыми помесями, что мы обозначаем так: Ж + З.
------------------------------------
1. Бэтсон, а с его голоса Пунет почему-то отправляются не от этого примера, а от горохов разного роста — примера, как это заметил сам Мендель и его издатель Чермак, гораздо менее удачного, так как в нём правило Менделя может сталкиваться с более общим правилом, установленным Дарвином (см. на нашей таблице дарвинизм с малым д) на основании его более обширных опытов. [Таблицу см. ниже, стр. 385. Эта же таблица приведена К. А. и в его статье «Мендель», которая помещена в Соч., том VI — стр. 255 — и в которой дана аналогичная характеристика работ Менделя. Ред.]
2. Или наоборот. В данном случае это безразлично, но в других случаях ЖЗ и ЗЖ могут быть различны.
* «Вестник Европы»; см. примечание редакции на стр. 355. Ред.
-------------------------------------
Но, как уже сказано, эти два цвета не совмещаются —» жёлтый всегда господствует. Мендель назвал такие побеждаю-; щие признаки доминантными, а побеждаемые, подчинённые, как зелёные, он назвал рецессивными. На основании этого, сложный характер помеси Ж + З не обнаруживается извне. Все будут одинаково жёлтыми. Но эта однородность только внешняя, кажущаяся; по существу они во всей организации двойственны, а следовательно двойственны и их половые продукты; яичко и пыльца. Эта двойственность и обнаруживается при их опылении (всё равно самоопылении или между различными экземплярами той же помеси Ж -+ З). Результат этого вторичного опыления выразится формулой, имеющей внешнее сходство со знакомой нам со школьной скамьи формулой квадрата двучлена (а+b)2= а2+2аb+b2. Так и здесь получим: (Ж+З)= Ж2+2ЖЗ+З2, где Ж2 будет чистокровная жёлтая форма, т. е. она произойдёт через слияние обоих половых элементов, имеющих характер только Ж; 2ЖЗ будут иметь смешанный характер (будут представлять слияние обоих половых элементов Ж и З), но с виду будут, как уже объяснено, жёлтого цвета; и, наконец, З2 будет чистокровная зелёная форма. А в сумме окажется 1 зелёная и 3 жёлтые. Но эта зелёная будет чистокровная; а из трёх жёлтых только одна будет чистокровная, остальные же две жёлтые будут жёлтыми только с виду, а в сущности — смешанными, жёлто-зелёными. Это правило, что из четырёх представителей второго поколения три будут в одного родителя, именно в доминанта, а один в другого, именно рецессива, и представляет то, что можно назвать законом или, вернее, правилом Менделя. Он очень остроумно объяснил, что эта закономерность только статистическая, зависящая от того, что одинаково вероятна встреча одинаковых и различных оплодотворяющих начал, почему и оправдывается его правило только при большом числе наблюдений. При ограниченном их числе может обнаружиться и отступление от этого отношения 1 : 3. В каждом последующем поколении с 2ЖЗ обнаруживается то же, что с Ж + З первого поколения, т. е. получатся две чистые (одна жёлтая, одна зелёная) и две смешанные формы, но жёлтого цвета, снова в отношении ЗЖ+1З и так далее будет повторяться. В результате первоначальное полное однообразие приводит к явлению, давно замеченному садоводами и агрономами, — к вырождению, к возвращению (реверсии) к чистым типам первой пары.
Это приводит нас к рассмотрению другого вопроса, также вызванного результатом, давно установленным и наукой и практикой.
Возникает вопрос, имеют ли эти факты значение универсального закона наследственности, какое желают ему придать мендельянцы, или рядом с тем случаем, который так тщательно изучил Мендель над горохом, возможны ещё другие. Оказывается, возможен и другой случай, при котором признаки а и Ь дают среднюю аЬ, в которой признаки а и b будут совмещаться, смешиваясь и даже сливаясь, причём эта новая средняя форма будет неизменно передаваться последующим поколениям. Основательно знакомый с литературой своего предмета, Мендель допускал и этот случай и во втором своём исследовании над ястребинкой (Hieracium) подтвердил его существование (1).
Этим он ещё раз доказал, что не превратился бы из серьёзного исследователя в фанатического мендельянца. Именно этому второму типу образования помеси некоторые ботаники (как, например, Кернер), не без основания придавали выдающееся значение. По этому же типу происходят и помеси между расами человека. Всякий знает, что помеси между белой расой и неграми, мулаты — представляют средние признаки и со второго поколения не распадаются на белых и чёрных (как у гороха). Таким образом, под менделизмом в смысле открытия Менделя мы должны разуметь изучение давно известного случая
------------------------------------
1. Исследование это стоило ему больших трудов (говорят даже, что он на нём расстроил себе зрение). Мендельянцы всячески стараются подорвать значение этой работы, уверяя, что это был случай партеногенезиса. Своеобразный партеногенезис, в котором обнаруживалось влияние несуществующего отца, так как Мендель не раз повторяет, что помесь имела общие признаки отца и матери.
-------------------------------------
помеси двух разновидностей, признаки которых между собою не совмещаются, и определение числовых отношений между доминантными и рецессивными формами. Чермак так и определяет открытие Менделя: «Это учение о неравнозначности признаков по отношению их унаследования» (1).
На основании сказанного мы можем определить положение менделизма в общей схеме учения об органической эволюции и одного из её основных трёх факторов — наследственности. Мы это сделаем в форме прилагаемой таблицы. Она прежде всего показывает, может ли быть речь о сравнении таких двух величин совершенно различного порядка, как дарвинизм и менделизм: одного, охватывающего почти всё поле биологии, и другого, касающегося только специального случая наследственности. Мы видим, что дарвинизм опирается на три фактора. Один из трёх — наследственность — представляет две основные категории явления и так далее. Перемножая последовательно эти подчинённые категории фактов, как мы перемножили бы число томов на число глав в одном томе, на число параграфов в одной главе, мы получим среднее значение одного параграфа по отношению к целому труду. Перемножив все эти подразделения, мы приходим к заключению, что менделизм по своему значению покрывает какую-нибудь тысячную долю (2) того обширного поля фактов, которое охватывает дарвинизм (3).
-------------------------------------
1. Бэтсон, наоборот, старался доказать, что главное значение Менделя не в том, что он изучал случай скрещивания признаков взаимно исключающихся, [а] в том, что он будто бы открыл явления расщепления признаков (Segregation). Но это не верно уже из того, что Бэтсону пе удалось вклеить это слово в перевод Менделя; значит, в нём не нашлось соответственного немецкого названия. Не только слово Segregation, но и основноо понятие и самые разительные примеры расщепления признаков помесей Бэтсон мог найти у Дарвина.
2. 3 Х 2 Х 2 Х 2 Х 2 Х 2 Х 2 Х 3 Х 2= 1152.
3. Ставить ему в укор, что он не сосредоточился именно на этой 1/1000 своей необъятной задачи, нет никакого основания. А что он не упустил из внимания и этого явления, доказал Уоллес. См. мой перевод его статьи «Современное положение дарвинизма» в приложении к последнему тому собрания сочинений Дарвина, изд. Лепковского. Москва, 1909 г. [Соч., том VII, стр. 521. Ред.] Мендельянцы, ставящие в укор дарвинистам их позднее знакомство с попавшей в захолустное издание статьёй Менделя, сами как будто и не слыхали об этой блестящей критике Уоллеса.
--------------------------------------
Далее, если мы сравним значение двух типов образования помесей, того, который принято называть менДелевским (тип гороха), и другого (также изученного им у ястребинки и характеризующегося образованием наследственной средней формы), то убедимся, что этот второй тип и с научной (эволюционной) и с практической (селекционной) точки зрения представляется более важным. Менделевский процесс, в конце концов, приводит к возврату, к расщеплению на типы первоначальных производителей и, следовательно, никакого интереса с точки зрения эволюции, т. е. образования новых форм, не представляет. Напротив того, наследственные средние типы дают начало новым формам, почему, как мы сказали, многие учёные видят в них источник образования новых видов (Кернер). К такому же выводу приходят и самые выдающиеся практики-селекционисты, как Анри Вильморен (1) и пользующийся такой заслуженной славой Бербанк (2).
Наконец, последнее и самое важное соображение: в состоянии ли сам менделизм дать какое-нибудь объяснение для своего основного факта — господства и подчинённости признаков? Каждый раз, когда на этих страницах мне приходилось говорить о менделизме, я указывал, что сам по себе он не в состоянии этого сделать, и будет вынужден обратиться за помощью к физиологии (3).
------------------------------------
1. Его лекция была в своё время переведена под моей редакцией: «Наследственность у растений». Лекция А. Впльморена, с предисловием К. Тимирязева. Москва, 1894 г. [Предисловие К. А. к названной книге А. Вильморена см. в Соч., том VI, стр. 281. Ред.]
2. См. Гарвуд. — Обновлённая земля. Перевод Тимирязева, Москва, 1909; второе издание Государственного Издательства, 1919. [Соч., том X. Ред.]
3. Вот что я говорил ещё в 1909 г.: «В приведённых скрещиваниях гороха не получается средней окраски, но есть случаи, когда скрещивание жёлтых и синих цветов даёт зелёную окраску. Конечно, всё дело в том, чтобы объяснить в частности все эти случаи, и в последнем случае объяснение не представит даже затруднения. Мендельянцы гордятся тем, что они углубились в факты наследственности, найдя крайне любопытные числовые законы, но, конечно, будущему предстоит проникнуть ещ8 глубже в этом анализе и показать, когда возможны слияния признаков, когда это невозможно и, наконец, когда в результате скрещивания появляются даже новые признаки» («В. Е.», 1909, февраль- «Чарлз Дарвин»).. Позднее, в 1911 («В. Е.», «Сезон научных съездов»): «Вообще мендельянцы, как не физиологи, не углубляются в анализ явления, не ищут объяснения, почему в одних случаях признаки не смешиваются, в других смешиваются, в третьих оказывают взаимное действие, - а пока это не разъяснено, ни о каких общих законах наследственности не может быть и речи»; далее: «они-то именно не ставят вопроса, почему зелёный и жёлтый горохи не дают жёлто-зелёного, а синие и жёлтые цветы дают зелёные - вопрос, ответ на который физиология, вероятно, не затруднилась бы дать». [Статья К. А. «Чарлз Дарвин» перепечатана в этом томе под изменённым самим автором названием «Чарлз Дарвин и полувековые итоги дарвинизма» - см. стр. 233. Статью «Сезон научных съездов» см. в Соч., том VIII. Ред.]
------------------------------------
Остановимся снова на самом удачном примере, изученном Менделем, — на горохе. Почему жёлтый цвет подавляет зелёный? Хотя до сих пор нет прямого исследования, но не подлежит сомнению, что не жёлтая окраска уничтожает зелёную, а жёлтая сама происходит из первоначальной зелёной, вследствие присутствия третьего тела (вероятно, кислоты). Вот это-то третье тело, не предусмотренное теорией аллеломорфных пар, унаследованное при скрещивании, и не допускает сохранения зелёной окраски у помеси. Но, как я указывал, существует и обратный случай, — когда две краски дают третью среднюю: жёлтая и синяя дают зелёную. Я имею в виду интересную среднюю помесь двух люцерн: посевной и серповидной (Medicago sativa + Medicago falcata = Medicago media) (1). У первой цветы
-----------------------------------
1. Эту интересную среднюю форму, принимаемую ботаниками даже за особый вид, я имел случай наблюдать ещё в 1867 г. в Симбирском уезде и с 1870 г. постоянно упоминал о ней на лекциях. Кроме окраски, она представляет и среднюю форму плода: у посевной он имеет форму пробочника с плотно сжатыми оборотами, у серповидной он имеет форму серпа; а у средней формы — несколько (2—3) развернувшихся оборотов спирали. В ней обнаруживаются и ценные для практиков средние свойства — сочетание урожайности первой с климатической и почвенной нетребовательностью второй.
-----------------------------------
синие, а у второй — жёлтые. У средней формы совершенно не обычная для цветов зелёная окраска. Почему здесь вто оказывается возможным? Потому что пигменты не оказывают здесь взаимного действия — они смешаны, как краски на палитре художника. Нет здесь и третьего тела, которое вызывает жёлтую окраску гороха и с присутствием которой несовместима зелёная окраска помеси. Эти два примера показывают, что вопрос о причине совместимости и несовместимости признаков может быть разрешён не мендельянцами с их хитросплетёнными словами вроде аллеломорфа (1) или бумажными теориями (вроде теории присутствия — отсутствия), а тщательными в каждом отдельном случае физиологическими исследованиями.
После этого необходимого отступления о менделизме Менделя и мендельянцев, возвратимся к речи Кибля, в которой (согласно излюбленной формуле 3:1) три четверти посвящено самохвальству и только последняя четверть делу, т. е. изложению новых и действительно интересных фактов.
То, выходящее за границы приличия, самохвальство, которое проявляет Кибль в своём вступлении, представляется ещё более поразительным (хотя с известной точки зрения, может быть, и более понятным), когда узнаем его истинный повод. Повод этот заключается в том, что мендельянцы зашли в тупик, должны
------------------------------------
1. Эта особенность мендельянцев ещё десять лет тому назад была подмечена И. П. Бородиным. Он говорил: «я нарочно употребляю русские и притом сами собой понятные термины. В последние годы научная литература, особенно благодаря немцам, наводнена в учении о помесях вереницею новых, неудобоваримых терминов, из которых можно уже составить порядочный лексикон: гетеродинамные, гомодинамные, анизогонные, аллеломорфные, гомеогонные, генеоклинные и т. п. прелести сыпятся как из рога изобилия». Придуман даже особый глагол — mendeln, который успешно рифмуют с pendeln. [Pendeln — качаться, как маятник. Ред.] Но англичане ещё превзошли немцев. Дело дошло до того, что редакция лучшего английского словаря (Webster's New International) была вынуждена пригласить в сотрудники Бэтсона для разъяснения пущенных им в оборот новых слов.
-------------------------------------
были признаться, что столкнулись с фактом, их теориями необъяснимым, и за действительными, фактическими объяснениями должны были обратиться к тем самым физиологам и химикам, к которым их глава, Бэтсон, в своей прошлогодней речи-манифесте отнёсся с таким пренебрежением (1).
В этом и заключается весь интерес речи Кибля.
При изучении одной садовой примулы (Primula sinensis) представился такой неожиданный случай. Растение это известно садоводам в двух совершенно постоянных разновидностях— цветной и белой. Казалось бы, это типический случай пары взаимноисключающихся признаков, бэтсоновских аллеломорф, и притом подходящий под его излюбленную теорию отсутствия — присутствия (absence — presence), т. е. наличности одного положительного признака — окраски и его отрицания — белизны. При этом цветная оказывается господствующей (доминантной), а белая подчинённой (рецессивной) формой. Но вдруг оказалось, что этот случай не укладывается в рамки мендельянской схемы. Оказалось, что рецессивная белая может превращаться в доминантную, отсутствие может быть в то же время присутствием. Рухнули разом и аллеломорфная пара и теория отсутствия — присутствия. Правда, наши мендельянцы не смущаясь придумывают ad hoc* новую бумажную гипотезу.
«Мендельянцы объясняют себе такое поведение доминантных белых тем, что они одновременно обладают и признаком цветности и признаком, подавляющим цветность — гипотезой совершенно новой для биологию. Но оставим в покое биологию, скажем только, что гипотеза эта равносильна отречению от менделизма, потому что куда же денутся аллеломорфные пары, когда один из членов пары снова парный, совмещающий и свои свойства и свойства своего партнёра, когда отсутствие, в свою очередь, заключает второе присутствие?
---------------------------------
1. См. мою статью «Сезон научных съездов». «В. Е.», 1911. [Соч., том VIII. Ред.]
2. для Данного случая. Ред.
----------------------------------
Факты ясно доказывают, что мендельянцы бессильны объяснить их, отправляясь от своих собственных посылок, и должны обратиться за объяснением к физиологии в химии (1).
Переходим, наконец, к тем интересным фактам, которые получились благодаря своевременной помощи химии. Вопрос о происхождении и судьбе пигментов в растении связан с более общим вопросом об окислительных пигментах, вопросом, берущим начало не от мендельянцев, а, как вынужден сознаться и сам Кибль, от ботаников — физиологов и химиков, — Шода, Баха и нашего петербургского ботаника, профессора Палладина (2). Профессор Палладии выработал теорию, по которой окислительные ферменты действуют на бесцветное начало пигментов (хромоген), которое или, попеременно окисляясь и раскисляясь при содействии фермента, участвует в процессах дыхания, или же при окончательном окислении может давать начало постоянным цветным телам — пигментам. Мисс Уелдэль первая пыталась применить идеи Палладина к вопросу о
-------------------------------------
1. Дело ещё усложнилось одним обстоятельством, уже окончательно переводящим его из ведения мендельянцев в область экспериментальной физиологии. Оказалось, что белые цветы могут превращаться в цветные — под влиянием высокой температуры. Но и это подало Киблю повод только к выходящей за все пределы приличия выходке против целой области биологии, во всяком случае не менее обширной, чем всё учение о наследственности, и более богатой опытными данными, к области, изучающей явления изменчивости. Вот его слова, по своему неприличию не имеющие себе подобного в научной литературе:
«В домендельянекие времена это влияние температуры послужило бы только новым украшением на окне той лавки старьёвщика, на котором нагромождена масса беспорядочных и бессвязных предметов, украшенных общим ярлыком "явления изменчивости"».
Эта фраза только доказывает, до какого состояния невменяемости доведены мендельянды тем положением, в котором они очутились.
2. К которым он мог бы прибавить Бертрана и японского химика Иошиду. О» наследственности же химических явлений, первый, в начале восьмидесятых годов, заговорил Арман Готье, и, помнится, Д. И. Менделеев, реферируя его работу в Пет. хим. обществе, называл её одной из интереснейших за рассматриваемый период.
--------------------------------------
происхождении цветочных пигментов. Шода и Бах установили такое представление о действии окислительных ферментов, получивших общее название оксидаз. Оксидаза не однородна, а состоит из пары тел — пероксидазы и оксигеназы, имеющей характер химических тел, называемых перекисями, почему, при её отсутствии, она может быть заменена перекисью водорода для получения реакции, свойственной оксидазе. Если в организме находится только пероксидаза, а оксигеназа отсутствует, то прямо не получится характеристической реакции оксидазы, но она тотчас появляется, если прибавить к исследуемому телу перекиси водорода.
Благодаря содействию Эдуарда Армстронга (1) удалось выработать приём микроскопического исследования растительных тканей для обнаружения присутствия и распределения в них, главным образом, в лепестках, оксидаз и пероксидаз, вызывающих образование пигментов. Для этого употреблялись два реактива (2). Спиртовой раствор первого сначала обесцвечивает окрашенные лепестки этой Primula sinensis и, в случае присутствия оксидазы, окрашивал бы их в фиолетовый цвет. В случае присутствия одной пероксидазы то же фиолетовое окрашивание получается дишь после обработки перекисью водорода. Так как реакция обнаруживалась только после обработки перекисью, то, значит, в цветных лепестках находится пероксидаза: ей обязаны они своей окраской.
Что же наблюдается в белых лепестках? Сначала были исследованы белые цветы, у которых белизна — признак рецессивный, т. е. такие белые примулы, которые при скрещи-
---------------------------------
1. Молодого английского химика, если не ошибаюсь, сына более известного химика Генри Армстронга. Оба известны своими исследованиями над растительными ферментами и распределением синильной кислоты в растениях (цианофорных растениях) — обстоятельство, как увидим, существенное в настоящем вопросе.
2. Спиртовой раствор а-нафтола и бензоидина. Первый даёт с оксидазой или пероксидазой с перекисью водорода фиолетовуй» окраску, второй — бурую. Первоначально пробуют реакцию на оксидазу, а, если её не оказывается, прибавляют перекиси водорода и пробуют реакцию на пероксидазу.
----------------------------------
вании с цветными дают помесь цветную. Исследование этих рецессивных белых, как и окрашенных, обнаружило присут» ствие пероксидазы. И однако цветы — белые; значит, отсутствие, окраски зависит от отсутствия другого фактора — бесцветного хромогена, который в нормальных растениях при действии пероксидазы превращается в красящее вещество.
Исследование белых цветов с доминирующим характеров, т. е. у тех растений, которые при скрещивании с окрашенными дают белые цветы, обнаружило совершенно обратный результат. Реакции на пероксидазу нельзя было обнаружить. Этот результат допускает два толкования: или пероксидазы нет вовсе, или она есть, но рядом с нею есть тормозителъ (inhibitor), который препятствует ей обнаружить своё действие. Такие факты известны; Армстронг и Кибль нашли, что синильная кислота (слабый раствор в 0,4%) обладает способностью уничтожать задерживающее действие (1) тормозителя.
Это предположение было проверено и вполне подтвердилось. Белые лепестки доминантных белых (как только что сказано, не обнаруживающие реакции на пероксидазу) были вымочены в течение суток в слабом растворе синильной кислоты, тщательно обмыты водой и тогда только исследованы реактивом на пероксидазу. На этот раз результат получился положительный: реакция на пероксидазу ясно обнаружилась там, где её раньше не было. Синильная кислота растормозила тормозителя пероксидазы, и её присутствие обнаружилось.
Самое изящное подтверждение верности этого толкования получилось в следующем опыте. Взят был цветок примулы синего цвета с белыми пятнами на каждом лепестке. Когда над таким цветком проделывали реакцию на пероксидазу, все цветные части сначала обесцвечивались, а затем снова окрашивались в фиолетовый цвет (цвет реакции). Белые части оставались белыми. Тогда, исходя все из того же предположения, что белизна пятен зависит не от отсутствия пероксидазы, а от совместного с нею присутствия тормозителя, был сделан
-------------------------------
1. Сходное, но менее энергичное действие оказывает и углекислота.
-------------------------------
следующий опыт. Цветок был сначала обработан, как сказано, синильной кислотой, а затем уже подвергнут действию реактива . на пероксидазу. На этот раз всё сплошь — и синие места и белые пятна — окрасились в фиолетовый цвет, цвет реакции. Таким образом, физиология распутала сложную задачу, перед которой мендельянцы стали в тупик. Не мендельянский анализ (1) с его хитросплетёнными словами и бумажными теориями, а анализ химика разрешил вопрос, подчинив явление воле экспериментатора. Если в менделевском опыте с горохом результат просто объясняется не борьбой между жёлтой и зелёной аллеломорфной парой, а присутствием третьего тела (кислоты, с которой несовместима зелёная окраска), то здесь дело опять идёт не о присутствии и отсутствии аллеломорфной пары цветности и бесцветности, а о гораздо более сложном процессе, в котором участвуют по меньшей мере четыре тела: хромоген (может быть, ещё со своим протохромогеном), пероксидаза, океигеназа и тормозитель, определяющие окраску и два различных случая бесцветности цветка. Как бы то ни было, упрощая или усложняя задачу, разрешает её физиология, а не мендельянство со своими словесными гипотезами. Физиологическая химия, а не менделизм, раскрывает новую главу, обещающую много интересного (2). И, тем не менее, Кибль
-----------------------------------
1. Кибля и здесь не покидает его самохвальство; он уверяет, что исследование этого явления было возможно только благодаря тому, что породы были чистые, благодаря тому, что ему предшествовал «мендельянский анализ породы». Но это«неверно. Как сам Мендель ставит первым условием своего опыта (с горохом), чтобы взятые для опыта растения «обладали постоянно отличающимися признаками», так и Кибль взялся за опыт над примулами только потому, что их можно получить от садоводов, «в чистых породах (in a pure strain), постоянных в своих цветочных признаках». Мендельянцы не хуже поваров знают, что pour faire un civet de lievre il faut prendre un lievre [чтобы приготовить заячье рагу, надо иметь зайца. Ред.].
2. Уже обещана в Лондоне интересная лекция Э. Армстронга «Об окраске цветов», в которой факты будут, вероятно, изложены более обстоятельно, чем в речи его мендельянского партнёра. В ожидании её выхода я было даже отложил печатание этой статьи на месяц, но далее откладывать уже неудобно.
------------------------------------
счёл возможным закончить высокомерной фразой: "смею думать, мне удалось доказать, как своевременно было бы entente cordiale * между физиологией и менделизмом". Точно действительно разговор идёт de puissance a puissance**, а не между фанатической кучкой, топчущейся на протяжении одного небольшого параграфа обширной главы о наследственности, которую физиология только начинает включать во всеобъемлющую область своих исследований. А мысль о том, что мендельянцам нужно искать объяснений у физиологов, ещё до Кибля (в 1910 г.) высказала мисс Уельдэль.
Во всяком случае менделизм, не Менделя, а мендельянцев, потерпел очевидное поражение. Никакое высокомерие формы не уменьшит внутреннего значения этого воззвания к помощи физиологов и химиков через год после прошлогодней речи-манифеста их главы Бэтсона (1), в которой он советовал всего ждать от "мендельянского анализа" и даже не упоминал о химиках и физиологах и их «параферналияхь, как он некогда пренебрежительно называл экспериментальную обстановку лабораторных исследований.
Ещё последний вопрос: откуда могло возникнуть это преувеличенное восхваление научной теории, к которой сам её автор относился с уравновешенной, строго научной критикой, не помышляя придавать ей не соответствовавшего ей значения. Оно объясняется целой совокупностью общих условий, совершенно чуждых самой науке и, главным образом, тем пробуждением национализма и клерикализма, которыми отмечено последнее десятилетие истекшего столетия. Спрашивается, почему рядом с менделизмом не возникло мильярдеизма (20 на таблице), этого любопытного учения о гибридизации без скрещивания! Почему прошёл почти незамеченным дарвинизм (с маленьким д, 11 на нашей таблице для отличия от Дарвинизма) — это играющее такую громадную роль в природе (и даже, как мы видели, в менделизме) явление благотворного действия скре-
---------------------------------
1. «В. Е.», 1911. «Сезон научных съездов». [Соч., том VIII. Ред.]
* дружественное согласие. Ред.
** между двумя державами. Ред.
----------------------------------
щивания, подтверждаемого целым томом специальных исследований Дарвина; почему, наконец, в восьмидесятых годах указание на деятельность Менделя (в книге Фока) не произвело никакого впечатления?
Ответ может быть один: для этого искусственно раздутого, почти фанатического превознесения труда Менделя не было подходящей почвы. Эту почву создал расцвет в последние годы истекшего столетия немецкого шовинизма и общеевропейского клерикализма. В Германии всеми средствами раздувалась вражда к Англии, ко всему английскому, превознесение всего немецкого, а клерикалы всех стран и оттенков подняли свой клич о «банкротстве науки», о «смертном одре дарвинизма» (1).
Для немцев с этим двойным настроением Мендель был сущей находкой. "Ein Deutscher von echtem Schrotund Коrn"*,— так рекомендует его своим читателям его первый немецкий издатель. "И всему этому положил основание монах — Грегор Мендель", — так заключает свою книгу о наследственности Корренс. В Англии, конечно, не шовинизм, а клерикальная реакция против дарвинизма, после долгого молчания вновь поднявшая голову, нашла в Бэтсоне одного из своих верных слуг.
Мендельянство (ещё раз повторяю, не Мендель) только небольшой эпизод на фоне той новой борьбы, которую так верно предсказал историк, а ранее физик-физиолог Дрэпер — борьбы между почуявшим вновь свою силу клерикальным обскурантизмом и наукой.
---------------------------------
1. «Vom Sterbelager des Darwinismus» [«Дарвинизм на смертном одре». Ред.]. Заглавие памфлета Денерта, одного из глав известного клерикально-реакционного Keplerkund'a.
* «Настоящий, подлинный немец». Ред.
---------------------------------
