Казанский губернатор в декабре 1887 года доносил министру внутренних дел: «Ввиду студенческих беспорядков в г. Москве я своевременно сделал должное распоряжение о принятии надлежащих мер к предотвращению противозаконных сборищ студентов Казанского университета».
Губернатор приказал усилить полицейские посты возле обычных мест студенческих собраний — кухмистерских, портерных и бывших на подозрении частных квартир. Командующий войсками Казанского военного округа на случай студенческих волнений держал в боевой готовности батальон 7-го пехотного Ревельского полка.
Но, несмотря на все эти меры, 4 декабря 1887 года в университете и Ветеринарном институте начались студенческие беспорядки.
В университете студенты, незаметно собравшиеся в курилке, с криком и свистом высыпали в коридор и побежали к актовому залу.
В первых рядах был студент I курса юридического факультета Владимир Ульянов. Впоследствии полицейский сыщик сообщал, что Ульянов «бросился в актовый зал в первой партии и вместе с Полянским первыми неслись с криками по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других...»
Актовый зал оказался предусмотрительно запертым, по под дружным напором студентов двери распахнулись. Началась сходка.
Зазвучали горячие, взволнованные речи.
Из рук в руки передавалась листовка:
«Товарищи!
...Казанские студенты! Неужели мы не встанем на защиту попранных прав наших университетов, неужели мы не выразим нашего протеста пред разыгравшейся во всю ширь реакцией? Мы верим в казанское студенчество, и мы зовем его на открытый протест в стенах университета».
В актовый зал быстрыми шагами вошел инспектор Потапов, ненавидимый студентами за организацию в университете полицейской слежки.
— Именем власти, мне предоставленной законом, — закричал он, — я приказываю вам разойтись!
Поднялся шум. Среди него еле слышался голос инспектора. В неистовстве он назвал студентов негодяями и пригрозил вызвать полицию. Кто-то крикнул: «Бей!» — и раздалась звонкая пощечина.
В актовый зал стекались все новые и новые группы студентов. Пришли студенты Ветеринарного института, только что подавшие директору своего института петицию «по предметам, — как характеризовали ее казанские жандармы, — не относящимся собственно до этого учебного заведения». Выступлением ветеринаров руководили К. А. Выгорницкий, А. Е. Скворцов, И. И. Воскресенский и Н. А. Мотовилов — товарищ Федосеева и руководитель гимназического революционного кружка.
К студентам вышел ректор университета. Он принял петицию, поданную студентами, в которой они требовали отмены существующего университетского устава и предоставления университетам самоуправления, отмены полицейской слежки за частной жизнью студентов, разрешения иметь студенческие библиотеки, кассы взаимопомощи, студенческий суд. Одновременно студенты требовали «уничтожения сословности и всякого рода препятствий, затрудняющих доступ в учебные заведения (например, высокая плата, форма и т. п.)».
Последнее требование было вызвано недавно перед этим изданный распоряжением министра просвещения, получившим печальную известность как «циркуляр о кухаркиных детях», которым запрещалось поступление в средние учебные заведения «детей кучеров, лакеев, поваров, мелких лавочников и т. п.»
Студенты также требовали возвратить в университеты всех исключенных за волнения и наказать виновников расправы над московскими студентами.
Вряд ли жандармы были бы так взволнованы, если бы студенческие волнения преследовали цель только изменения университетских порядков. Но студенческое движение было частью общего революционного движения. Недаром в петиции говорилось: «Собрало нас сюда не что-иное, как сознание невозможности всех условий, в которые поставлена русская жизнь вообще и студенческая в частности». Все чаще студенчество от вопросов только студенческой жизни обращалось к вопросам «русской жизни вообще». Из студентов Казанского университета вышли Д. Каракозов, стрелявший в Александра II, и В. Осипанов, участник покушения на Александра III.
Почти все речи студентов, выступавших 4 декабря 1887 года на продолжавшейся в течение четырех часов сходке, касались общеполитических проблем.
В соседнем с университетом дворе ожидали сигнала полицейские и батальон солдат с оружием, заряженным боевыми патронами. Попечитель учебного округа прислал ректору приказ очистить актовый зал от студентов с помощью полиции.
Когда ректор объявил о приказе попечителя, возмущенные студенты заявили, что если министерство народного просвещения отдает университет под контроль полиции, то они не признают возможным продолжать образование в нем.
На стол перед кафедрой, с которой выступал ректор, полетели студенческие билеты. Одним из первых бросил свой билет В. И. Ленин.
Вечером 4 декабря инспектор Потапов представил попечителю учебного округа список студентов, наиболее активно участвовавших в волнениях. В списке значилось 153 фамилии.
В тот же день попечитель дал распоряжение об исключении этих студентов из университета и Ветеринарного института. Начальник Казанского губернского - жандармского управления предложил арестовать руководителей волнений. Попечитель на это согласился, и в ночь с 4 на 5 декабря полицейские арестовывали и свозили студентов в полицейскую часть и пересыльную тюрьму. Через несколько дней исключенные студенты были высланы из города, а занятия в университете прекращены на два месяца.
Проводы высылаемых превратились в демонстрацию солидарности с ними. Даже начальник жандармского управления в своем докладе отмечал, что «казанское общество отнеслось сочувственно к студентам».
Исключенные студенты покидали Казань с чувством выполненного долга. В эти дни в городе распространялась листовка, написанная ими:
«Прощай, Казань!.. Прощай, университет!..
Недалеко еще то время, когда мы въезжали сюда, полные веры и любви к университету и его жизни, мы думали, что здесь, в храме науки, мы найдем те знания, опираясь на которые, мы могли бы войти в жизнь борцами за счастье и благо нашей измученной родины! Мы страстно искали этих знаний!.. Но с чем же столкнулись мы здесь?.. Навстречу нам шла та «наука для науки», которую так яростно защищали некоторые из господ профессоров на сходке 4 декабря, та наука, благодаря которой, говорили они, мы, студенты, могли бы спокойно и бесстрастно смотреть на гнет и страдание дорогой родины... Мы не пошли ва нашими учителями...
Мы должны были протестовать, и наш протест вылился в активную форму — сходку... За наш протест нас исключают из университета и изгоняют из Казани!!!
Мы уезжаем из Казани с глубокой верой в правду нашего дела!..»
Официальное исключение Федосеева из гимназии состоялось 5 декабря — одновременно с исключениями, проведенными в университете и Ветеринарном институте. Директор гимназии потребовал, чтобы Федосеев до весны, то есть до времени сдачи экзаменов на аттестат зрелости, уехал из Казани к родителям. Но Федосеев остался в городе.
Он начал было готовиться к экзаменам, но вскоре книги были отложены в сторону. Если раньше ему была ясна ближайшая цель — надо было сдать экзамены на аттестат зрелости и поступить в университет, то теперь эта цель уже не казалась ему привлекательной. В феврале 1888 года он сообщает Н. А. Мотовилову: «Относительно университета, правду сказать, у меня нет определенного решения, особенно не тянет; что же касается сдавания нынче на аттестат зрелости, то я решил окончательно отложить до будущего года, а оставшееся время употребить на приобретение необходимейших знаний, что и стараюсь исполнить». Казань 1880-х — начала 90-х годов по праву считалась «гнездом» народничества. Этому способствовало еще и то, что Казань была местом ссылки «политических».
Наибольшей известностью в авторитетом у казанской учащейся молодежи пользовались кружки, руководимые народниками Березиным и Моравским. В издаваемых нелегальной народнической типографией сборниках помещали свои работы отбывавший в Казани ссылку публицист и статистик Н. Ф. Анненский, писатель В. Г. Короленко. В 1888 году из Верхоленска бежал известный народник М. В. Сабунаев и некоторое время скрывался в Казани. Он в течение нескольких лет, будучи нелегальным, жил по паспорту Федосеева.
Федосеев был знаком со многими казанскими народниками и глубоко уважал их. Но русское, и в частности казанское, народничество в конце 1880-х годов уже сознавало, что зашло в тупик. В 1888 году народники признавались: «Столкновения с многообразными проявлениями практической жизни одних и теоретическое изучение вопросов другими из нас привели к одному и тому же общему результату — к сознанию бессилия... ответить на вопросы, поставленные жизнью и теорией». В то же время власть обаяния народников была еще так сильна, что критика их взглядов многими воспринималась как измена революционным традициям.
В повести «Мои университеты» А. М. Горький описывает чтение казанской революционной молодежью брошюры Г. В. Плеханова «Наши разногласия», в которой содержалась критика народнической идеологии. Г. В. Плеханова чтец не без оттенка презрения характеризует! «бывший народоволец».
После окончания чтения «комната наполнилась возгласами возмущения:
— Ренегат!
— Медь звенящая!..
— Это — плевок в кровь, пролитую героями.
— После казни Генералова, Ульянова...»
Георгий Валентинович Плеханов начал свой революционный путь как народник. Он был одним из организаторов и руководителей народнической организации «Земля и воля». Убедившись, что индивидуальным террором добиться победы над самодержавием нельзя, Плеханов организует новую народническую группу — «Черный передел», которая ставила своей задачей уже не террор, а пропаганду революционных идей среди крестьян.
Но неудачи народничества, несмотря на беззаветную преданность народников революционному делу, несмотря на их кипучую деятельность, заставили Г. В. Плеханова пересмотреть свои взгляды. Плеханов пришел к марксизму. «Теория Маркса... — писал он, — вывела нас из лабиринта противоречий».
В начале 1880-х годов в Швейцарии, куда он был вынужден эмигрировать, Плеханов с небольшой группой единомышленников, тоже бывших народников, создает первую русскую марксистскую группу «Освобождение труда». Группа начинает работу по пропаганде марксизма в России. Она издает марксистскую литературу: произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, работы Г. В. Плеханова.
Эти книги и брошюры тайно пересылались в Россию. Их переправляли заделанными в переплеты книг, альбомов, перевозили через границу русские студенты, учившиеся в заграничных университетах и возвращавшиеся домой на каникулы.
Особенно большое значение в распространении марксистских идей в России получила изданная в 1885 году книга Г. В. Плеханова «Наши разногласия». Подвергнув критике взгляды и программу народников, Плеханов в этой книге впервые исследовал экономику России с марксистских позиций и показал, что, вопреки утверждениям народников-экономистов, Россия уже вступила на путь капиталистического развития.
В «Наших разногласиях» Плеханов совершенно определенно утверждал, что в дальнейшем единственной силой в революционной борьбе будет рабочая социалистическая партия, опирающаяся на теорию марксизма.
Характеризуя молодежь, вступившую на путь революционной борьбы в 1890-е годы, В. И. Ленин писал: «Многие из них начинали революционно мыслить как народовольцы. Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы, сопровождался разрывом с людьми, которые во что бы то ни стало хотели остаться верными Народной воле и которых молодые социал-демократы высоко уважали». Но, как утверждал В. И. Ленин, революционные народники «исчерпали себя 1-ым марта».
В 1880-е годы народническое движение начинает перерождаться. Некоторые руководители народников, испуганные наступившей реакцией и репрессиями, поспешили объявить, что время «бунтов и заговоров» прошло и теперь необходимо добиваться от правительства реформ путем сотрудничества с ним. «Народничество, — писал В. И. Ленин, — расплывалось в либерализме; создавалось либерально-народническое направление».
Разочарование в успехе политической борьбы пробудило с новой силой среди склоняющейся к народнической идеологии интеллигенции теорию «малых дел».
«Наше время — не время широких задач, а время созидательной мелкой работы учителей, врачей, акушерок, опытных фельдшеров и пр., и пр.» — так формулировала эта интеллигенция свои задачи и самоотверженно шла работать сельскими учителями, врачами, волостными писарями, создавала библиотеки, кооперативы, учила, просвещала, лечила крестьян, зачастую деля с ними нужду и тяжелую работу.
Свою профессию члены народнических кружков стремились изучить самым добросовестным образом, и из них получались, как правило, замечательные специалисты.
Товарищи-народники убеждали Федосеева, что он первым делом должен получить профессиональное образование. «Деревне нужна громадная практическая непосредственная помощь — для этого нужны знания, — говорили они. — Крестьянин только тогда поймет в интеллигенте человека, а не барина, когда интеллигент докажет ему, что он относится к нему по-человечески, человек полезный, необходимый, а не субъект, у которого можно выманить подачки и вообще объегорить как барина».
Следующим этапом, по мысли сторонников теории «малых дел», станет революционная пропаганда: «Сблизившись с крестьянином на практической почве приложения специальных знаний, интеллигент может заняться выяснением крестьянину его собственного крестьянского мировоззрения и этим путем приготовить из него практического общественного деятеля».
Федосеев сомневался в практической целесообразности такой деятельности.
- Деревня мрет от голодного тифа, — говорил он, - ребята умирают от дурного питания и ухода, а я буду лечить их, когда есть нечего им и изба у них худа.
— Да вы занозу вынете во время летней страды, задержите распространение тифа, — убеждали его.
Но Федосеев отрицал сам принцип «малых дел». «Интеллигенция не жизнь выбрала по этому принципу, — писал он, — а, напротив, этот принцип явился в результате жизни. Этот принцип не более как рабское преклонение перед действительностью... Я весьма уважаю «хорошего» учителя, «хорошего» врача и акушерку. И отдаю полную справедливость их полезной деятельности. Но если самый наилучший учитель вздумает определить свою деятельность как самую необходимую, как самую разумную, как самую прогрессивную а утверждать, что в его деятельности — смысл настоящей эпохи, а все остальные деятели — так себе, «писачки», щелкоперы или глупые идеалисты, — о, тогда я не найду достаточно презрения, чтобы заклеймить это рассуждающее пресмыкающееся».
И если бы большинство русской интеллигенции не являлось сторонником теории «малых дел», то, — утверждал Федосеев, — «в России давно исчез бы деспотизм и мрак».
Все эти высказывания свидетельствуют о том, что выработка взглядов у Федосеева проходила, прежде всего, под знаком неприятия народнической идеологии. Было это неприятие кое в чем по-юношески резким и нетерпимым. В частности, позже он признал, что казанские народники были правы в своем стремлении быть хорошими специалистами. Но в 1888 году Федосеев отвергал всякие компромиссные решения. Придя к убеждению о бесполезности работы врача, он отказывается от университетского образования. Правда, тут еще присоединилось разочарование в самом университете. «Люди, которых я всей душой любил, взбунтовались, — рассуждал Федосеев. — Потому, что в университете учиться нельзя, что там мерзко, гадко».
Твердо решив не сдавать экзамены на аттестат зрелости, Федосеев сообщил об этом родителям. Родители потребовали, чтобы он продолжал образование, иначе грозили порвать с ним всякие отношения и прекратить материальную помощь. А жил Федосеев только на средства, получаемые из родительского дома. Но он стоял на своем.
Произошел разрыв. Федосеев болезнеино переживал его. Он очень любил мать, сестру... Но он не мог пожертвовать своими взглядами.
В те дни он часто повторял строки стихотворения:
Оставь отца и мать,
Будь одинок.
Не строй себе гнезда,
И пусть заглохнут навсегда
В твоей груди живые страсти...
Вскоре наступила нужда. Перебиваясь зимой кое-как грошовыми уроками, летом Федосеев буквально голодал. Тогда единственную его пищу составляла вобла и черный хлеб.
Встретивший его однажды на улице товарищ по гимназии был поражен. «Передо мной,— вспоминал он,— стояла чуть сгорбленная, бедно одетая фигура изгнанного гимназиста: сильно поношенное форменное пальто и почти без пуговиц, такая же форменная фуражка без гимназического герба... Он стоял передо мной, посинев и слегка дрожа от холода (стояла поздняя осень, кругом слякоть и ветер). Поговорив немного и обменявшись адресами, мы попрощались. Пройдя несколько шагов, я оглянулся: он быстро, опустив голову, шагал вперед по какому-то «делу».
Федосеев принадлежал к числу тех, особенно чутких к общественной несправедливости молодых людей, которые считали своим долгом восстать против этой несправедливости, какими бы печальными последствиями это ни грозило для них самих.
Писатель Е. Н. Чириков, старший товарищ Федосеева, связанный с ним по кружковой работе, в автобиографическом рассказе «Судьба» хорошо показывает психологию тогдашнего передового студенчества, вступающего на путь революционного протеста. Чириков сам был исключен из университета в декабре 1887 года и отправлен в ссылку. «Времена были тревожные, — пишет он. — Зрелые люди, отцы, трусливо поджали хвосты, а юные, дети, несли на плечах своих тяготы жертвы тому государственному Молоху, который особенно любит молодую кровь и молодое мясо... Однако мы весело пели, и среди нас не оскудевали жаждущие сразиться со Змием Горынычем... в честь прекрасной Королевны, которую мы никогда не видели, но все рыцарски любили. Единичные и групповые жертвы время от времени подкреплялись гекатомбами. Я говорю о студенческих беспорядках, которыми в то время называлось всякое проявление со стороны молодежи любви к родине, к народу, к справедливости и вообще всякое проявление враждебных чувств к наследию монгольского ига и крепостного права...»
Чириков в это время учился на последнем курсе университета, и мать возлагала на него надежды как на кормильца семьи, но, продолжает Чириков, «начавшиеся с Москвы студенческие беспорядки покатились волною по лицу родины и докатились до нашего провинциального университета, Вы поймете все рыцарство того далекого времени, если я вам скажу, что все студенчество взволновалось циркуляром какого-то попечителя, который имел смелость высказать, что гимназии существуют не для детей кухарок и прачек. В то же время молодежь была настолько чутка к общественной несправедливости, что не могла пройти мимо этого слишком откровенного циркуляра. И вот покатился горячий поток возмущенности, и тысячи юношей сломали свое благополучие в защиту неведомых кухаркиных детей. В числе этих юношей был и я... Жертва приносилась совершенно сознательно».
Таковы же были настроения и мысли Федосеева. Совершенно сознательно он ступал на трудный путь революционера, на путь нужды и лишений. «Забота о хлебе меня никогда не занимала», — признавался он.
Но, определив своей жизненный путь как путь революционера-борца, Федосеев еще не совсем ясно представлял себе теоретические и практические основы своей революционной деятельности.
Ясно было одно: народническая идеология и народническая тактика борьбы исчерпали себя.
Выработка мировоззрения становится главным содержанием жизни Федосеева. «Надо было во что бы то ни стало выработать взгляды, а выработка эта не давалась, — писал об этом времени Федосеев. — Читал я тогда много и жадно. Успенского читать не мог, тошно было: и без того тяжело, а он те же раны растравляет, углубляет те же вопросы и, выставив их во всей логической ясности, так и оставляет нерешенными... Я мучился... выработкой взглядов (ой, как это трудно достается — выработка убеждений без разумной педагогики, при противодействии всего окружающего!)».
Круг чтения Федосеева составляла обычная для прогрессивно настроенного студенчества литература: журналы «Современник» и «Отечественные записки», произведения Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. Г. Чернышевского, публицистика Н. К. Михайловского, землевольческие и народовольческие брошюры. Но очень рано в круг чтения Федосеева стали входить марксистские работы: сочинения Г. В. Плеханова, произведения К. Маркса, Ф. Энгельса, К. Каутского. С марксизмом Федосеева познакомил Н. А. Мотовилов.
Мотовилов в те годы был студентом Ветеринарного института и активным участником студенческих революционных кружков. К тому времени он уже имел большой, по тогдашним понятиям, революционный опыт, а под его руководством гимназический кружок, организованный Федосеевым, получил марксистское направление.
Встреча с Мотовиловым сыграла важную роль в жизни Федосеева. «Вы зашли ко мне, — писал Федосеев Мотовилову, вспоминая их знакомство, — это был важный день, незначительный разговор с Вами о естествознании, кажется, потом о необходимости подготовки для практической деятельности, а главное, искренность Ваша положительно расположила меня к Вам».
Марксизм открывал новые перспективы для революционного движения. В отличие от народнической идеологии он не только «растравлял раны» и «углублял вопросы», оставляя их нерешенными, но и указывал практическое разрешение главнейших социальных проблем современности.
Писатели-народники в своих произведениях показывали, как в русской деревне идет разорение беднейших крестьян и в то же время обогащение за их счет более зажиточных, они показывали расслоение крестьянства, переход русской деревни на капиталистический путь развития. Немало писалось о возникновении в России нового класса — пролетариата, неизбежного порождения капитализма. Пролетариат уже заявил о себе как об общественной силе рабочим движением — забастовками, стачками. Уже московский рабочий — ткач Петр Алексеев сказал свои прогремевшие на всю Россию слова о том, что «подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!».
Но народники упорно отказывались признать, что Россия, как и более развитые страны Запада, вступила на путь капиталистического развития, и строили свою теорию и практику борьбы против самодержавия, совершенно не учитывая изменившихся социальных условий.
Еще в 1872 году был переведен на русский язык и издан первый том «Капитала» Карла Маркса. Это был первый перевод «Капитала» на иностранный язык. «Первой иностранной нацией, которая переводит «Капитал», оказывается русская, — отмечает сам Карл Маркс и дает высокую оценку переводу: - Перевод сделан мастерски». Еще ранее, в 1860-х годах был переведен «Манифест Коммунистической партии».
Несмотря на то что в русском революционном движении подавляющее большинство деятелей придерживалось народнической идеологии, марксизм все же нашел себе сторонников среди молодежи.
Организовавшаяся как народническая в 1886 году в Петербурге революционная студенческая группа А. И. Ульянова, осуществляя на практике программу действий народников, являясь сторонницей террора, в то же время глубоко изучала марксизм и уже вступила на путь перехода от народничества к марксизму.
В 1883 году независимо от заграничной группы Г. В. Плеханова «Освобождение труда» в Петербурге студенты образовали первую в России социал-демократическую группу. Главную роль в ней играл студент-болгарин Д. Благоев — участник национально-освободительного движения болгар против турецкого ига, впоследствии основатель Болгарской коммунистической партии.
Через несколько лет группа Благоева была разгромлена, сам Благоев арестован и выслан из России. Но в Петербурге уже действовала новая социал-демократическая группа. Руководил ею П. В. Точисский — сын полковника, порвавший с семьей и работавший простым рабочим на одном из петербургских заводов. Группа Точисского организовывала революционные кружки среди рабочих, вела пропаганду марксизма на заводах. Три года жандармы не могли напасть на след этой группы, но в конце концов в 1888 году Точисский и его ближайшие друзья были арестованы.
Однако часть оставшихся на воле товарищей впоследствии установила связь с марксистским кружком М. И. Бруснева, состоявшем в основном из студентов. Этому кружку члены группы Точисского передали оборудование тайной типографии, которое из-за арестов они не могли использовать сами.
В это же время, в 1888—1889 годах в Казани особенно интенсивно начинает изучать Маркса Федосеев.
Пока еще марксисты в русском революционном движении насчитываются единицами, но это была необычайно одаренная молодежь, которая вскоре становится в авангарде русской революции.
В эти же годы и В. И. Ленин, по свидетельству его сестры Анны Ильиничны, начал изучать первый том «Капитала».
А в Петербурге, в кружке студентов-технологов, руководимом М. И. Брусневым и Р. Э. Классоном, с марксизмом знакомилась Н. К. Крупская. Много лет спустя она вспоминала об этом: «Это были времена, когда можно было ухитриться дожить до двадцати с лишком лет и никогда не слыхать слова «марксизм», не слыхать имени Маркса. И вот в то время сестра моей гимназической подруги ввела меня в кружок технологов-марксистов. Вся жизнь показалась мне совсем в другом свете, и особенно сильное впечатление произвели на меня тогда речи Бруснева и Роберта Эдуардовича (Классона. — В. М. ). Они заставили меня понять, что вне марксизма я не найду ответов на те вопросы, которые в то время волновали меня, заставляли искать цельного миросозерцания, ответов на то, что я должна делать в жизни».
В. И. Ленин, Н. К. Крупская, Н. Е. Федосеев принадлежали к одному поколению и делали одно общее дело.
В 1923 году Комиссия по истории Октябрьской революции и РКП (большевиков) при ЦК РКП (б) издала сборник воспоминаний о Н. Е. Федосееве, включавший в себя статью В. И. Ленина. В редакционном предисловии к сборнику говорилось: «Он был ровесником Владимира Ильича, их миросозерцание складывалось в одни и те же годы; они были оба инициаторами нового революционного направления, с ранних молодых лет смело пошедшие по новому пути, импонируя людям более старшего возраста и увлекая за собою многих. Они оба вышли, так сказать, с утра одновременно на дорогу».
С первых же шагов в революционной деятельности Федосеев связывает выработку своих взглядов с практической деятельностью.
В декабре 1887 года были арестованы или высланы из Казани самые активные участники студенческого революционного движения, руководители кружков. Одним из наиболее заметных преемников арестованных оказался Федосеев.
Не будучи студентом, он вступает в Верхне-Волжсков землячество, как назывались тогда студенческие объединения, и вскоре начинает играть в нем ведущую роль.
В январе 1888 года Федосеев пишет Н. А. Мотовилову: «...наиболее важный переворот произошел среди
студенческих землячеств, и поворот к лучшему. Землячества пополняются. Цели их значительно расширились, уже теперь не будут ограничиваться чисто студенческими делами. Одной из видных перемен в организациях студенчества — это введение кружковых чтений с целью саморазвития».
В письме к ссыльному другу Федосеев должен был быть осторожным и мог только намеками дать ему понять, что землячества превращаются в политические организации.
Начальник Казанского губернского жандармского управления полковник Гарпгардт описывал эволюцию студенческих землячеств в более определенных выражениях. Он сетовал на то, что большое количество студентов университета и Ветеринарного института, «несмотря на категорическое воспрещение со стороны учебного начальства, не вышло из состава так называемых студенческих землячеств... причем землячества эти, организованные под видом доставления взаимопомощи нуждающимся товарищам, в действительности обратились в тесно связанные между собой тайные кружки, поставившие себе задачею не только систематическое противодействие мероприятиям учебного начальства, но и достижение прямо революционных целей преимущественно путем распространения гектографированных в этих же землячествах противоправительственных изданий среди прочих студентов...»
Федосеев первым делом берется за восстановление кружков. Но декабрьский разгром научил его многому, и прежде всего более серьезному, профессиональному отношению к кружковой работе.
Он начинает со своего гимназического кружка.
Все происшедшее в Казани и с ним лично заставило его взглянуть на кружок новыми глазами, и он увидел, как еще много детского, несерьезного в его товарищах но гимназии. Один попал в кружок совершенно случайно и не чаял, как выйти из опасного положения. Другой, бравируя своей революционностью, демонстрировал ее в каждом разговоре и даже на уроках шпиона Кулагина. У третьего явно была слаба подготовка. Федосеев перестраивает работу кружка, делая ее более конспиративной. Случайные люди выходят из кружка.
Одновременно Федосеев устанавливает связи с известными ему революционно мыслящими студентами и интеллигенцией. Необычайно одаренный, обаятельный, до конца преданный делу, Федосеев неизменно привлекал к себе окружающих.
Федосееву удалось организовать в Казани зимой 1888/89 года большое количество кружков, которые в те времена были единственной возможностью пропаганды марксизма и выявления его сторонников.
В кружок обычно входило 10—15 человек, которые собирались один-два раза в неделю. На собраниях читали книгу, статью или реферат кого-либо из членов кружка, затем обсуждали прочитанное.
Кружки пробуждали интерес к общественным вопросам, приучали ориентироваться в литературе и, конечно, снособствовали выработке мировоззрения в марксистском духе.
В. И. Ленин, вернувшись осенью 1888 года из Кокушкино в Казань, нашел в ней единомышленников — «молодых людей, изучавших также марксизм и революционно настроенных», как вспоминает Анна Ильинична Ульянова. Владимир Ильич вошел в один из кружков, организованных Федосеевым. Кружки были двух типов.
В одних, куда входили наименее подготовленные члены, Федосеев только наблюдал за занятиями, а сами занятия по разработанной Федосеевым программе вел другой руководитель. Это были кружки как бы подготовительного типа.
Наряду с ними существовали кружки высшего типа. В них проводил занятия сам Федосеев. «Это были действительно очень интересные кружки в смысле научной, теоретической подготовки и развития их членов, — вспоминает один из их участников. — Занятия в них благодаря умелому и талантливому ведению дела самим Федосеевым шли очень оживленно, дружно и свободно».
В кружках изучали политическую экономию и историю, особое внимание было обращено на изучение положения рабочих и крестьян в России.
Участники этих кружков изучали также теоретические основы марксизма. Они читали первый том «Капитала», работу К. Каутского «Экономическое учение К. Маркса» и Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
Кружки Федосеева из конспиративных соображений не были связаны друг с другом. Члены одного кружка не знали состава другого, но, конечно, они постоянно ощущали, что рядом с ними работают товарищи, занятые тем же общим делом. Все нити сходились в руках Федосеева. Он поддерживал связи, знакомился с людьми, привлекал их в кружки.
В те годы в Казани жил молодой Горький, он работал в булочной Деренкова и задумывался над смыслом жизни. Горький был знаком со многими казанскими народниками, но они не относились к нему всерьез и считали лишь «материалом, подлежащим обработке». Федосеев увидел в беспокойном, думающем юном булочнике гораздо большее и при первой же встрече, произошедшей на нелегальном чтении брошюры Г. В. Плеханова «Наши разногласия», сказал: «Вы Пешков, булочник? Я — Федосеев. Нам надо бы познакомиться». Горький тоже уже слышал о Федосееве, знал о его роли в работе кружков. «Мне, — пишет Горький, — понравилось его бледное, нервное лицо с глубокими глазами».
К сожалению, знакомство Горького с Федосеевым сказалось кратковременным и поверхностным.
Основной своей задачей федосеевские кружки ставили распространение и пропаганду марксизма и тем самым подготовку почвы для перехода к практической борьбе против самодержавия.
Для этого прежде всего была необходима марксистская литература. Но ее было мало. Издания группы «Освобождение труда», с большими трудностями проникавшие в Россию, не могли удовлетворить все растущую потребность в революционной литературе.
Федосеев и его товарищи организуют перевод нужных книг на русский язык и издание их.
Студент Ветеринарного института К. К. Ягодкин, один из ближайших друзей Федосеева, наладил гектографирование литературы. Другого своего товарища, студента Казанского университета А. А. Санина, хорошо знающего немецкий язык и склонного к научной работе, Федосеев привлек к переводу марксистских сочинений. Санин перевел книгу К. Каутского «Экономическое учение К. Маркса» и собирался перевести «Нищету философии» К. Маркса и «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса.
Кружковцы отгектографировали полтора десятка экземпляров брошюры «Политическая Россия», несколько экземпляров книги Ф. Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» и начали гектографирование перевода А. А. Санина.
Но техника гектографирования не позволяла получить достаточно большого количества литературы, кроме того, это было довольно трудоемкое дело. Участники кружка решают организовать нелегальную типографию.
Федосеев налаживает связи с рабочими казанских фабрик и заводов, но дальше личных знакомств дело не идет. Казанские рабочие 80-x годов представляли собой совершенно несплоченную массу, свято верившую в «божеское и царское величество» и считавшую революционеров проклятыми безбожниками и убийцами. Среди рабочих Казани преобладали крестьяне-сезонники, и собственно рабочие только еще начинали выделяться из их массы. Для восприятия марксизма они были еще не готовы.
Но Федосеева и его товарищей не обескураживало такое положение, они уже начинали понимать, что с развитием капитализма основным революционным классом становится пролетариат.
Некоторые из рабочих, с которыми свел знакомство Федосеев, впоследствии, когда изменились условия и среди казанских рабочих возникли революционные кружки, стали пропагандистами марксизма среди своих товарищей. Если в кружках начального типа Федосеев ограничивался пропагандой марксистских взглядов, то перед кружками высшего типа он ставил другие задачи. Они, по мысли Николая Евграфовича, должны были стать той основой, на которой вырастет марксистская организация, способная объединить все марксистские кружки. То есть Федосеев поставил вопрос о создании марксистской политической партии.
Прежде всего для объединения кружков необходимо было выработать программу будущей организации. Составлению программы в кружке Федосеева уделяли первостепенное значение. Вначале Федосеев ознакомил товарищей с программами различных народнических организаций, с программами первых русских социал-демократических групп, а также с проектом программы группы «Освобождение труда», составленной Г. В. Плехановым.
Кружок сразу же, по свидетельству самого Федосеева, отверг некоторые главные положения народнических организаций, и прежде всего террор.
Начинался проект программы федосеевского кружка с общетеоретических положений и характеристики экономического строя России. Этот раздел назывался «Сущность капитализма».
Десять лет спустя В. И. Ленин, работая над проектом программы партии, писал: «Характеристику основных яерт современного экономического строя России и его развития следовало бы поставить во главу угла программы».
Теоретические положения программы, федосеевского кружка, в частности отрицание террора, признание руководящей роли пролетариата в революционной борьбе, положение о том, что в ходе революции пролетариат поведет за собой крестьянство, и крестьянство будет его союзником в борьбе против самодержавия, свидетельствовали о том, что федосеевский кружок являлся большим шагом вперед по сравнению со всеми прежде существовавшими в Казани кружками.
Одновременно с напряженными теоретическими исканиями федосеевские кружки проводили большую практическую работу.
Организация и руководство кружками низшего типа, установление связи с революционерами других городов, сбор материалов о революционном движении в России, помощь ссыльным и нелегальным, доставание и распространение революционной литературы — таковы были заботы Федосеева, целиком поглощавшие его.
Весной 1889 года он познакомился с курсисткой Анной Григорьевной Соловьевой, по словам современников, очень симпатичной, энергичной, неглупой и развитой девушкой. Соловьева входила в один из федосеевских марксистских кружков. Федосеев и Соловьева полюбили друг друга и собирались жениться.
Этой же весной Федосеев достал через типографских рабочих шрифт для нелегальной типографии. Шрифт переправили в деревню Ключищи под Казанью и спрятали у работавшей в этой деревне фельдшерицы Каменской, которая сочувствовала революционерам и согласилась предоставить свой дом под тайную типографию.
С наступлением лета Федосеев и Соловьева под видом дачников сняли у Каменской комнаты якобы для летнего отдыха. Их появление в Ключищах не привлекло ничьего внимания, потому что дачники селились здесь и прежде.
Федосеев, Соловьева, Каменская и приезжавшие к ним из Казани «гости» — несколько кружковцев — принялись налаживать типографию.
Но этой же весной Федосеев и его кружок попали под пристальное наблюдение жандармов. О существовании
кружков охранке было известно, но чем занимаются эти кружки и кто в них входит — этого жандармы точно не знали. Они ожидали более определенных сведений, чтобы можно было произвести аресты.
В июне, когда Федосеев, Соловьева и несколько кружковцев налаживали в Ключищах нелегальную типографию, в Казанском жандармском управлении получили из Петербурга сообщение, что при аресте бывшего студента Казанского университета Матвеева у него обнаружено письмо Соловьевой, из которого следовало, что в Казани существует революционный кружок и автор письма является его участницей. Жандармы принимают решение произвести у Соловьевой обыск. Тринадцатого июля 1889 года наряд жандармов под командой известного всей революционной Казани специалиста по обыскам и арестам жандармского ротмистра Лемана помчался на тройках в Ключищи.
