В плодородных степях Украины почти затерялось маленькое село со странным названием Новый Стародуб. И сейчас его найдешь далеко не на всякой карте, хотя в этом селе два богатых колхоза и шесть школ, а сто с лишним лет назад это было и вовсе небольшое поселение. Здесь тогда был расположен кавалерийский полк.
В семье главного лекаря ново-стародубовского военного госпиталя Михаила Кравчинского 1 (13) июля 1851 года родился мальчик. Назвали его Сергеем.
О детстве и юности Сергея Кравчинского известно очень мало. Какой он был — забияка и драчун или задумчивый и тихий,— мы не знаем. Учился он далеко от дома — в военной гимназии в Орле, потом в военном училище в Москве, а затем в артиллерийском училище в Петербурге. Но странный, однако, это был артиллерист. Об этом времени сохранились воспоминания его друзей.
Из всех предметов больше всего Сергея интересовала история. Превосходно успевал он и по иностранным языкам. Военные науки также изучал пристально и внимательно. Но все свободное время молодой артиллерист проводил за книгами. Ни веселые пирушки будущих офицеров, ни задорные игры молодежи не привлекали его. В комнате у него был только один стул, на котором сидел он сам, — чтобы никто с пустой болтовней и досужими сплетнями не задерживался здесь.
Но это не значит, что у Кравчинского не было товарищей. Были. Небольшой круг серьезных, мыслящих юношей. Только в комнате беседовать им было опасно, ибо, как говорят, «и у стен есть уши». Товарищи собирались на полянках в лесу или у кого-либо на частной квартире. Обсуждали прочитанные книги — произведения Чернышевского, Писарева, «Историю цивилизации в Англии» Бокля, «Исторические письма» П. Миртова, «Положение рабочего класса в России» Н. Флеровского, изучали революционное движение во Франции.
Кроме русских книг, Сергей усиленно штудировал толстую книгу, недавно вышедшую на немецком языке,— Karl Marx, «Das Kapital».
Окончив артиллерийское училище и прослужив год подпоручиком, Сергей вышел в отставку.
Народ! Благо народа! Борьба за это благо — вот отныне его цель в жизни. Он не может служить в армии, угнетающей народ, и поступает в Земледельческий институт. Решил изучить сельское хозяйство. В России — крестьянской стране — это самое важное.
Ему нет еще и двадцати лет, а он уже пылко агитирует за социализм среди учащихся артиллерийского училища, среди рабочих за Нарвской заставой.
В это время Кравчинский вошел в кружок, объединявший самую прекрасную молодежь того времени,— так называемый кружок «чайковцев».
Члены этого кружка — его друзья на всю жизнь, до самой смерти: Петр Кропоткин, Соня Перовская, Дмитрий Клеменц, Николай Морозов. Еще никто не знает, что первый из них станет крупным ученым, идеологом международного анархизма; что вторая героически осуществит организацию казни российского самодержца Александра II и сама трагически погибнет на эшафоте; что третий, насильственно оторванный от борьбы, загнанный в глухую Сибирь, не сломится и станет известным этнографом; а четвертый, после 25 лет заключения в Шлиссельбурге, доживет до Великой Октябрьской социалистической революции, будет почетным членом Академии наук СССР, станет свидетелем героизма советского народа во время Великой Отечественной войны, увидит День Победы...
И никто еще не знает, что он сам, Сергей Кравчинский, переменив десятки имен — С. Михайлов, Абрам Рублев, Владимир Джандиеров, Шарль Обер, С. Горский, Никола Феттер, С. Штейн и другие,— станет всемирно известным писателем под именем «Степняк»...
Друзья его очень любят. И он страстно любит друзей.
Он всегда один из первых. Решили, что надо немедленно, не откладывая, нести идеи социализма в народ. И Сергей бросает институт, переодевается пильщиком и идет «в народ» — ходит по деревням, призывая к бунту.
Конечно, его сразу арестовали. Но через сутки он уже был на свободе. Распропагандированные им крестьяне помогли ему бежать. И теперь — уже на всю жизнь — он нелегальный.
Жандармы нескольких губерний ищут убежавшего, во все концы империи идут шифрованные телеграммы. Арестовывают и допрашивают друзей Кравчинского. Друзья единодушны в восторженных отзывах о Кравчинском, хотя это может ухудшить их участь. Но это не удивительно. Удивительно, что жандармский полковник, ведущий следствие по делу Кравчинского, в докладной записке на имя Александра II восторженно отзывается о молодом пропагандисте, высказывая сожаление, что такие талантливые люди не служат царю и отечеству.
Но Кравчинский служит отечеству, хотя и не так, как желал бы жандармский полковник... Он пропагандирует социализм всеми возможными способами — ведет занятия в рабочих кружках и пишет брошюры, в которых в форме сказок повествует русским крестьянам и рабочим о Международном товариществе рабочих — Интернационале, о мудром Карле Марксе.
Кравчинскому нельзя жить в России — полиция следует за ним по пятам. И он уезжает за границу. Швейцария, Франция, Бельгия, Англия, Италия, западные славянские страны... Изучает революционные, национально-освободительные движения в этих странах, принимает в них участие.
Так же, как он сам, спасаясь от жандармов, принимает разные имена, так под различными названиями выходят в Лондоне его пропагандистские книжки. Например, «Сказка о Мудрице Наумовне» выходит под названием «Сказка-говоруха», а на другой обложке этой же сказки значится: «Похождения пошехонцев». И всюду указаны вымышленные данные, что книжка издана в Москве и дозволена цензурой...
Эти сказки читали в рабочих кружках в России. За этими сказками охотились жандармы.
Интересно отметить, что сам К. Маркс знал об этих брошюрах Кравчинского. В записной книжке 1881 года Маркс составил перечень своих русских книг и под номером 79 написал печатными русскими буквами: «Из огня да в полымя. 1876».
Это была брошюра Кравчинского, в которой он доказывал, что русский крестьянин из огня крепостной зависимости попал в полымя капиталистической кабалы.
В 1875 году Кравчинский поехал сражаться в южнославянские земли, помогать повстанцам против турецкого ига. А в 1877 году в Италии вместе с друзьями поднял знамя восстания в защиту крестьян. Там его арестовали. Девять месяцев просидел он в тюрьме. Но он не терял времени: много читал, изучал историю разных стран, штудировал Маркса. Тут умер итальянский король, и новый, взойдя на престол, амнистировал узников.
Заточение не истомило Сергея — он был здоров, бодр, полон энергии. Пешком — денег у него не было ни сантима — он пришел из Италии в Швейцарию, в Женеву, и встретил там товарищей, которые тоже вынуждены были бежать из России. Вместе с ними стал издавать журнал «Община». Это было начало 1878 года.
Из Петербурга пришла весть о покушении Веры Засулич на генерала Трепова. Этот Трепов приказал высечь одного политического заключенного, который якобы не так приветствовал генерала, как ему полагалось по чину. Вера Засулич стреляла в Трепова, чтоб неповадно было царским сатрапам издеваться над людьми.
Восторг охватил Кравчинского. Ему издалека казалось, что вся Россия пробуждается от сна, рвет цепи рабства, если уже девушки карают царских слуг за произвол и насилие!..
Перу Кравчинского принадлежит панегирик в честь этой неведомой ему девушки, который был напечатан в журнале «Община» за его полной подписью.
Одновременно Кравчинский писал статьи об итальянском освободительном движении, редактировал статьи друзей.
Но Кравчинский мечтал вернуться в Россию. Там настоящая борьба. И вот в мае 1878 года он в Петербурге. Его пьянит родной воздух, встреча с друзьями. Все действительно так, как он ожидал: все оживлены, деятельны. Это уже закаленные бойцы. Грезы их молодости исчезли, они не тешат себя несбыточными иллюзиями и готовятся к долгой, упорной борьбе с самодержавием.
Кравчинского встретили с радостью. Одно его присутствие сулило удачу. Одно его присутствие создавало особую атмосферу нравственной чистоты, правдивости, искренности, доверия. При нем невозможно было сфальшивить, при нем люди становились лучше, чище, сильнее.
Но скольких нет вокруг... Закончился процесс революционеров-пропагандистов, по которому судили 193 человека. Десятки самых близких, самых дорогих друзей Кравчинского заточены в казематы, сосланы в Сибирь.
Буквально через два-три дня после приезда в Петербург Кравчинский пишет прокламацию «По поводу нового приговора», обличая в ней «бесчеловечность, зверство, попрание всех человеческих прав, лицемерие и низость» царского правительства.
В этой прокламации Кравчинский призывал своих соратников отдать все силы, все помыслы, всю энергию на борьбу с самодержавием. Прокламация была тотчас же нелегально отпечатана в Петербурге.
Кравчинский устраивает большую подпольную типографию, вербует новых членов в партию «Земля и воля», названную так в знак продолжения борьбы революционеров шестидесятых годов, организация которых также называлась «Земля и воля».
На прожитье, так же как в студенческие годы, Кравчинский зарабатывает переводами с немецкого, английского, французского.
Знали друзья и минуты радости. В это лето совершено было немало удачных побегов. С ликованием встречал Кравчинский своих соратников, бежавших из тюрем и ссылок. Как смело, как дерзко, обманув жандармов, бежала его давняя приятельница по кружку «чайковцев» — Соня Перовская. Как ловко освободил троих друзей из киевской тюрьмы, нанявшись туда надзирателем, Михаил Фроленко.
И самая прекрасная девушка на свете, их соратница Фанни Личкус, любит Сергея, согласна стать его женой.
Но Кравчинский не может забыть товарищей, замурованных заживо, он слышит их предсмертные стенания. Это генерал-адъютант Мезенцев, шеф жандармов, начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии, виновен в их гибели. Это он препятствовал смягчению участи приговоренных по процессу 193-х. Это он приказал казнить Ивана Ковальского в Одессе.
Так пусть узнают царские слуги, что нет более покорной России, смиренно взирающей на гибель лучших сынов своих. Он сам, Сергей Кравчинский, который не тронет и дворняги, убьет шефа жандармов. Смерть за смерть!
Газетные шавки обвиняют революционеров в трусости,— мол, стреляют издалека, чтоб самим спастись. Нет, он встретит врага лицом к лицу — убьет его кинжалом. Итальянские партизаны научили Сергея владеть этим оружием храбрых. Он привез с собой такой кинжал.
И ясным августовским утром, простившись с невестой, он идет на Михайловскую площадь, где каждое утро прогуливается шеф жандармов.
Неслыханная удача! Палач убит. А Кравчинскому удалось скрыться.
Весь Петербург в смятении, столица будто на военном положении. Вся полиция — по личному распоряжению царя! — ищет смельчака. И он здесь, в столице, и пишет брошюру с объяснением мотивов покушения.
И любовь, единственная на всю жизнь,— Фанни — стала его женой.
Сколько вокруг Кравчинского прекрасных людей — красивых, смелых, мужественных. Они все живут под чужими именами, по фальшивым паспортам, они терпят всевозможные лишения, нередко голодают, разлучены с родными, каждую минуту их ждет арест и смерть, но они сильны своей идеей, своей борьбой за землю и волю, за благо парода. Их семья — друзья. Их символ веры — социализм. Они не признают ни бога, ни царя.
Престол, армия, чиновники, полиция,— кажется, вся Россия против них. Их преследуют, ловят, казнят.
Но нет, они — тоже Россия!
От имени вольной России они говорят нелегальными изданиями. Вышла брошюра Кравчинского об убийстве Мезенцева «Смерть за смерть!». Выходит первый номер их газеты «Земля и воля». Этот номер редактировал Кравчинский.
Царь и его подручные неистовствуют. Смельчак не пойман. Каждый день появляются новые крамольные издания. Преследования становятся все яростнее. Обшаривают каждый дом. Просматривают всю корреспонденцию столицы. Тщетно. Хватают направо и налево. Сначала все мимо...
Но вот арестован один из друзей Кравчинского, помогавших ему при покушении на Мезенцева. Все меньше квартир, где можно переночевать нелегальному.
Нельзя, нельзя, чтобы враги восторжествовали, поймав смельчака. Друзья умоляют Кравчинского скрыться. Но он верит в свою звезду. Тогда друзья поручают Кравчинскому испытать новые составы взрывчатых веществ. Это опасно. Это можно сделать только в горах Швейцарии.
Так он уехал из Петербурга в ноябре 1878 года. На несколько дней. Оказалось — навсегда...
Начались тяжкие годы изгнания. Фанни также приехала из Петербурга. Каждый день их томила тоска по родине, невозможность возвращения, горькая нужда.
Кравчинский жил мечтой о возвращении на родину. Но поездка в Россию была для него крайне опасной. Приметы его были разосланы по всей империи. Внешность его столь незаурядна, что замаскироваться ему невозможно. Конечно, он мог сбрить маленькую курчавую бородку и буйную шевелюру, мог так изменить одежду, чтобы в ней не осталось ничего крамольного,— недаром же летом 1878 года он, живя по паспорту грузинского князя, вполне удачно разыгрывал его роль, расхаживая в элегантном цилиндре и изысканном костюме.
Но как спрятать этот высокий, огромный лоб благородных очертаний, как притушить эти карие глаза, глубоко сидящие под крутыми бровями, что делать с этими полными яркими губами, куда девать эти могучие плечи? Как изменить весь этот характерный, неповторимый облик? Как уничтожить осанку, полную достоинства?
Арест означал для Кравчинского неминуемую смерть. Друзья это понимали и всячески оттягивали срок его возвращения на родину. А без их содействия это было невозможно. Но вот однажды Кравчинскому сообщили, что без него не могут обойтись и чтобы он готовился к поездке в Россию.
И все же друзья решили не рисковать жизнью Кравчинского — поездка была отложена. А между тем пребывание в Швейцарии было небезопасным. Царское правительство пустило шпионов по его следу в Швейцарии. Ему приходилось и здесь скрываться, менять имена.
Несмотря на тяжкую нужду, Кравчинский и здесь не складывал оружия. Пока ему оставалось только одно — печатное слово. Он стал переводить для русских журналов произведения европейских писателей. Он выбрал для перевода роман итальянского писателя, соратника Гарибальди в борьбе за свободу Италии,— Рафаэлло Джованьоли,— «Спартак». Этот роман появился в русском журнале «Дело» в 1880 и 1881 годах, а потом вскоре вышел отдельным изданием.
Так Сергей Кравчииский дал в друзья русскому читателю отважного вождя гладиаторов.
В России борьба продолжалась. Революционеры искали новых путей. Мирная пропаганда была невозможна. Партия «Земля и воля» раскололась на две партии: «Народная воля» и «Черный передел». Исполнительный комитет партии «Народная воля» вынес смертный приговор русскому самодержцу, и все ее силы были направлены на исполнение этого приговора. «Черный передел» стоял за продолжение пропаганды.
К началу 1881 года стало очевидно, что инициативу революционной борьбы в России держит «Народная воля». Создав сильную, строго законспирированную организацию, она регулярно выпускала свою газету и принимала всевозможные меры для уничтожения Александра II.
Кравчинский считал себя народовольцем, хотя формально к партии не принадлежал, так как не был в России, и во многом расходился с нею во взглядах.
Теперь, как и раньше, он не особенно вникал в теории, ему чужды были стремления к точности формулировок, бесконечные споры о тех или иных суждениях, пунктах и т. п. Он жаждал действия.
Многие друзья уезжали в Россию. Всем сердцем, всеми помыслами Кравчинский был там, на родине, а вместо этого ему приходилось заниматься переводами, скрываться от преследования шпионов.
Весной 1881 года весь мир узнал о событиях в России. 1 марта — в Западной Европе было уже 13 марта — народовольцы убили Александра II. Приговор деспоту приведен в исполнение!
Но как дорого заплатили революционеры за свою призрачную победу! Аресты, аресты, аресты. Гибель лучших из лучших.
Уцелевшие товарищи поняли, что теперь без Кравчинского им не обойтись, и, каков бы ни был риск, его вызвали в Россию.
Однако неделя проходила за неделей. Из России поступали только страшные вести. Никакого переворота, на который надеялись народовольцы, не совершилось. На место убитого взошел новый царь — Александр III.
А рано утром 3 апреля на Семеновском плацу в Петербурге веревка палача оборвала жизнь отважных народовольцев, участвовавших в покушении. Среди казненных были близкие друзья Кравчинского — Желябов, Перовская, Кибальчич.
Неужели их подвиг был напрасен? Неужели их имена исчезнут бесследно?
Теперь мы знаем, что теория и практика их были ошибочны, но их действия были продиктованы горячей любовью к родине, а сами они были героическими личностями. Не умея постичь законы развития общества, они вступили в единоборство с самодержавием, полные решимости отдать жизнь за свободу и счастье родного народа. И погибли.
...Отъезд Кравчинского в Россию опять был отложен. Это было мучительно. А тут шпионы снова утроили преследования. В Швейцарии ему больше оставаться невозможно. Объявив всем знакомым, что он уезжает в Англию, Кравчинский ушел пешком (денег по-прежнему не было) из Швейцарии в Италию. Так он очутился в двойном изгнании — эмигрант в эмиграции...
В Милане, где поселился Кравчинский,— конечно же, под чужим именем! — он собирался написать для русских журналов статьи об итальянской литературе: хоть немного денег заработает, а тем временем придут долгожданные документы для поездки в Россию. Пока он целые дни просиживал в библиотеке, его новые итальянские друзья — где бы он ни жил, у него всегда были друзья! — рассказали о нем издателю одной миланской газеты, и тот заказал Кравчинскому серию статей о русском революционном движении.
Кравчинский был чрезвычайно увлечен этой работой. «Постараюсь дать характеристику движения в лицах и образах»,— писал он жене. (Как он тосковал по ней! Но Фанни вынуждена была оставаться в Швейцарии, так как денег на дорогу не было, да и жизнь в Италии была гораздо дороже, чем в Швейцарии...) На следующий день он снова сообщал ей: «Пишу с величайшим удовольствием, как еще никогда ничего не писал».
Так в ноябре 1881 года читатели миланской газеты «Пунголо» («Жало») начали знакомиться с серией статей о русском революционном движении, озаглавленной «Подпольная Россия».
Удивительное название дал своей работе Кравчинский.
Действительно, кроме царской России, кроме рабской России, кроме страны жандармов, палачей, чиновников, преуспевающих газетчиков-блюдолизов, кроме страны нищих крестьян, голодных рабочих, кроме страны людей, сочувствующих народу и обуреваемых иногда «благими порывами», есть еще, утверждал он, Россия благородных, мужественных, честных борцов за счастье народа, Россия героев, Россия революционная, подпольная!
Эти очерки он подписал псевдонимом «Степняк».
Они вызвали большой интерес у читателей, и издатель вскоре решил выпустить их отдельной книгой.
Весной 1882 года в Милане вышла книга Степняка «Подпольная Россия». В короткий срок она была переведена почти на все языки мира: португальский, английский, французский, немецкий, датский, голландский, шведский, испанский, польский, болгарский и другие.
Яркими, сильными штрихами рисовал автор историю революционного движения в России. Но книга эта меньше всего походила на историю. Скорее всего, это была вдохновенная ода героям и жертвам революционного движения.
Основную часть издания составляли очерки о Вере Засулич, Софье Перовской, Петре Кропоткине и других русских революционерах-народниках.
Трудно точно определить, что же это за книга. Читатель найдет в ней рассказы, мемуары, очерки, литературные портреты, приключения, исторические экскурсы, пропагандистскую прокламацию, политический трактат. Достоинства подлинно художественного произведения сочетаются в ней с исторической достоверностью.
Эту книгу очень любили и высоко ценили Лев Толстой и Эмиль Золя, Марк Твен и Этель Лилиан Войнич.
В. И. Ленин рекомендовал «Подпольную Россию» для изучения русского революционного движения. Многие большевики в своих воспоминаниях рассказывают, что именно «Подпольная Россия» послужила для них толчком в выборе революционного пути.
Всю жажду деятельности, любовь к товарищам-соратникам, стремление привлечь симпатии прогрессивных читателей во всем мире к русскому революционному движению вложил Степняк (отныне он стал известен под этим именем) в свою книгу. «Для меня литература — то же поле битвы»,— говорил он. Однако вскоре и в Италии шпионы стали преследовать Кравчинского, и он переехал в Швейцарию, а летом 1884 года вынужден был перебраться в Англию, в Лондон.
