«Теперь расскажу про мисс Marx и Buntig. К Энгельсу я пошел в 8 часов, в перчатках, но запросто. Не успел я позвонить и протянуть свою карточку, как на меня накинулась по-нигилистически высокая смуглая и лохматая (не стриженая, а почти как ты... лохматая) барышня: — Вы Степняк? Вы Степняк? Да? (По-французски, чего не сохраняю, во избежание ошибок, которые исказили бы ее прекрасный французский язык.)
Я кланяюсь почтительно и утвердительно.
Волокут к Энгельсу — совсем по-нигилистически. Знакомимся.
Через пять минут должен прийти Mr. Aveling... (Это — жених, демократический оратор,— это я, к счастью, узнал от Чайковского, иначе пропал бы.)
Разговоры ничего замечательного.
Мисс Marx сперва: она трещала больше других. Она очень живая, подвижная, даже вертлявая (не в худом смысле, а от живости характера). Довольно некрасива: крупные черты лица, но когда смеется и закидывает голову — очень мила. Вообще грациозна и довольно стройна. Лет 27.
Мне было очень забавно замечать в ней все родовые признаки... женщины, которых политическая экономия совсем не вытравила. После первых разговоров она рассказала мне все закулисные истории здешних социаль-демократов: одни оказывались ангелами, другие злодеями. Эти злодеи взяли верх и теперь они овладели To-Day. Она оттуда вышла и жениха своего увела, и меня подбивала не писать им ни строчки. Я рассмеялся, конечно, и сказал, что меня это не касается и моя политика — писать туда от времени до времени, пока журнал социалистический; что мне не хочется, чтобы имело вид, что я чураюсь социалистов и в одни буржуазные пишу. Что последнее было бы невыгодно мне и т. д., и стал смеяться над привычкой социалистов всегда друг другу хвосты кусать.— Это было, впрочем, в интимной беседе, когда мы с женихом шли к ней домой. Вообще очень приятно, что с ней безусловно запросто можно себя держать.
Жених меня в восторг не привел: фигура уж больно неказиста, но неглупый человек, хотя в талантливости сомневаюсь...
Энгельс очень умен и дьявольски образован. Как по-французски говорит! И, вообрази, понимает даже миланский диалект: тридцать лет тому назад был в Милане три месяца и диалекта не забыл. — Очень умен. Я как-нибудь напишу о нем еще. Очень интересные вещи он говорил.— Это все вчера. А сегодня я только что от Бантинга...»
Дальше Степняк рассказывает о торжественном обеде у влиятельного английского политического деятеля Перси Бантинга, редактора «Контемпорари Ревью».
Вот, значит, когда Степняк познакомился с Энгельсом — 16 июля 1884 года, через десять дней после своего приезда в Лондон...
К сожалению, других писем Степняка, где он рассказывал бы «еще» об Энгельсе, не сохранилось. И мы не знаем, какие «интересные вещи» говорил Энгельс Степняку. Можно только предполагать, что он расспрашивал Степняка о России, о его друзьях, — ведь среди них были люди, которых и Маркс и Энгельс хорошо знали: о Николае Морозове, о Германе Лопатине и о других...
Вероятно, расспрашивал Энгельс и о скитаниях Степняка по Европе, и тот рассказал Энгельсу о своем пребывании в Милане, и Энгельс вспомнил миланский диалект...
Очень возможно, что разговор у них шел и о выборе страны для жизни. Для Степняка Англия была единственной страной, где он мог жить, не опасаясь преследований царской полиции. Энгельс тоже не имел выбора. Еще не так давно он писал А. Бебелю: «...я не поеду ни в одну из стран, откуда меня могут выслать; застрахованным же от этого можно быть только в Англии и в Америке».
Горький опыт изгнанников...
Вероятно, разговор шел у них и о первых шагах группы «Освобождение труда», которая заявила себя последовательницей марксизма. Энгельс был очень рад, что Вера Засулич переводит его работу «Развитие социализма от утопии к науке», и, наверно, расспрашивал Степняка о самой Засулич и о других членах группы.
Может быть, коснулись они и коронации Александра III, которая откладывалась более двух лет из-за боязни активных действий русских революционеров. Может быть, немало посмеялись они над тем, что царское правительство заказало в Праге декорации с изображением коронации для показа в разных городах России. Заказ был дан мастерской, которая принадлежала отцу Карла Каутского, о чем последний сразу же сообщил Энгельсу, что вызвало у него и у его друзей «бурное веселье».
Несомненно, говорили они и о Лаврове, которого Степняк видел накануне своего отъезда из Парижа в Лондон. Лаврова ведь хорошо знали не только Маркс и Энгельс, но и Элеонора. Только этой весной Энгельс отправил Лаврову несколько ящиков русских книг, принадлежавших Марксу, Степняк, будучи у Лаврова в Париже, смотрел эти книги...
Степняку в день этой встречи было тридцать три года, Энгельсу через некоторое время должно было исполниться шестьдесять пять, он был вдвое старше своего нового русского знакомца...
А новый русский знакомец Энгельса, человек отнюдь не светский, был так рад, что в этом доме его приняли «запросто», как он говорит — «по-нигилистически», то есть без церемоний.
И с первой же встречи видно, что у него установятся дружеские отношения с дочерью Маркса — так оно и было...
Видно, что он очень настороженно отнесся к Эдуарду Эвелингу, который, как выяснилось впоследствии, оказался человеком недостойным и погубил жизнь Элеоноры... И конечно, характерно первое его впечатление об Энгельсе: «...очень умен и дьявольски образован»!
