Уже с осени 1888 года Энгельс и его друзья начали деятельно готовиться к созыву Международного социалистического конгресса трудящихся, который намечено было провести летом 1889 года в Париже.
Дело в том, что французское правительство решило к столетию Великой французской революции, исполняющемуся летом 1889 года, устроить в Париже всемирную выставку (к этой выставке и была построена инженером Александром Эйфелем знаменитая башня в Париже, ставшая эмблемой столицы Франции). Социалисты решили приурочить к этому событию и Международный конгресс трудящихся.
Энгельс отдавал организации конгресса почти все свои силы. А трудностей было немало. Руководители оппортунистического крыла рабочего движения решили сорвать этот конгресс и с этой целью постановили созвать свой, второй конгресс одновременно с марксистским и тоже в Париже, распыляя силы и внося еще больший раскол в рабочее движение.
Энгельс и его друзья были прежде всего озабочены тем, чтобы созываемый ими конгресс имел подлинно международный характер и отразил интересы трудящихся всего мира. К маю 1889 года было получено согласие участвовать в конгрессе от большинства передовых рабочих партий почти всех стран Европы. Решено было выпустить извещение о созыве конгресса, обращенное к рабочим и социалистам Европы и Америки, за подписями представителей всех партий, давших согласие участвовать в конгрессе. И тут оказалось, что одна из самых больших стран мира — Россия — не имеет на конгрессе своих представителей.
Более того, организационная комиссия в Париже, секретарем которой был Поль Лафарг, даже и не знала, кого пригласить от России на этот конгресс.
Тогда, вероятно не без совета с Энгельсом, решено было обратиться к Степняку.
Эдуард Эвелинг писал ему 26 мая 1889 года — по-английски:
«Дорогой друг,
Согласитесь ли Вы присоединить свою подпись к Извещению о Конгрессе, которое будет приложено к Циркуляру? В дополнение к французам, присоединившимся к Циркуляру, дали согласие присоединиться и немцы (Бебель, Либкнехт, Бернштейн, Энгельс), голландцы... бельгийцы... испанцы, венгры, австрийцы, англичане (Каннингем-Грехем, Парнелл, Том Манн, Вильям Моррис), американцы.
Теперь необходима Ваша подпись и подпись Веры Засулич также — не согласитесь ли Вы переговорить с нею об этом?
Пошлите, пожалуйста, Вашу подпись незамедлительно Лафаргу в Лё-Перрё, Париж-пригород. Каждая минута дорога.
Всегда Ваш — Эдуард Эвелинг».
На следующий день — 27 мая 1889 года — об этом же писала Степняку и Элеонора Маркс-Эвелинг (тоже по-английски), сообщая, что извещение о созыве конгресса одновременно будет печататься и на английском языке и дело это не терпит ни малейшего промедления.
Очевидно, Степняк сразу же написал Полю Лафаргу о своем согласии подписать извещение о созыве конгресса — письмо это нам неизвестно,— но, оказалось, уже поздно, и Поль Лафарг сообщил об этом Степняку 30 мая 1889 года:
«Дорогой гражданин Степняк,
Мы получили Ваше согласие слишком поздно и не успеем поместить Вашу подпись в первом издании международного воззвания — мы опубликуем ее во втором издании...
Будьте так добры сообщить нам, от имени какой группы нужно обозначить Ваше имя?..
До встречи в Париже.
Сердечно жму Вашу руку от имени социалистов Парижа, которые счастливы Вашим присоединением.
Поль Лафарг».
Можно себе представить, как был смущен Степняк этим письмом!
Какую же группу, какую партию мог он представлять?
«Народная воля» прекратила свое существование, да он и не взялся бы представлять эту партию теперь... Да, по его мнению, никто из русских политических эмигрантов ни в Лондоне, ни в Париже не мог выступать от имени какой-либо группы. Понятно, что никто из живущих в России не мог быть делегатом на таком конгрессе... По сто мнению, пожалуй, только члены марксистской группы «Освобождение труда» могли выступать как организация.
В таком духе, вероятно, он и написал Лафаргу.
Одновременно он написал друзьям в Швейцарию. Он так писал Вере Засулич 31 мая 1889 года:
«...Получили ли Вы и ваша группа приглашение от Лафарга на марксистский конгресс в Париже? Если нет, то, вероятно, получите завтра или вместе с этим письмом. Они было меня пригласили через одного общего знакомого, который не объяснил мне, что только представители групп приглашаются. Я послал им, недолго думая, свою подписи и получил в ответ чисто французскую благодарность и изъявление всякого удовольствия с приложением вопроса: «от какой группы меня записать?» Конечно, я извинился, мне ни в конгрессе, ни в призывном циркуляре места, очевидно, нет. А между тем очень желательно было бы, чтобы русский социалист был на таком конгрессе. Это произвело бы очень хорошее впечатление в России, да и здесь было бы недурно выяснить солидарность русских социалистов с течением известного рода. Нас либо политиками-головорезами, либо анархистами считают.
Если бы здоровье позволило Жоржу (Жорж - Г. В. Плеханов.- Е. Т.), было бы чрезвычайно хорошо, если бы он поехал. Что он произвел бы очень хорошее впечатление и не посрамил бы русского имени, это вы сами знаете. Я помню, как еще в мое студенческое время мы зачитывались отчетами интернациональных конгрессов. Теперешняя молодежь будет читать с двойным интересом речи русского, особенно, если видно будет, что они производят впечатление и были не из последних. Патриотизм, что будешь делать? Я, вы знаете, во многом не согласен с вашей группою, но это несущественно. Агитационное значение будет отличное, и затем пусть люди рассортировываются как хотят...
Я писал Лафаргу, объясняя, почему я лично не могу соваться в этот конгресс, что ваша группа единственная из мне известных, которая удовлетворяет требованиям... Если нет препятствий со стороны здоровья Жоржа,— что самое существенное,— то следовало бы, мне кажется, сделать все возможное, чтобы не упустить такого хорошего случая...»
Пусть не посетует читатель на столь длинную выписку из письма Степняка, опубликованного еще в 1924 году.
Мне кажется, в этом письме ярко сказалась эпоха, ярко сказался характер Степняка, который всегда умел общие интересы ставить выше личных, для которого общий успех революционного движения был несравненно дороже личного, для которого общее достижение в борьбе с самодержавием было несравненно выше всяких разногласий. Художник по натуре, он, однако, умел давать трезвую и объективную оценку событиям и личностям...
Ярко сказалась в этом письме и драматическая обстановка организации первого Международного социалистического рабочего конгресса, созываемого после столь долгого перерыва после расформирования I Интернационала,— конгресса, который был, можно сказать, детищем Энгельса и его последователей. Дальше мы увидим, что борьба вокруг созыва этого конгресса приняла очень острые формы и имя Степняка стало предметом бурной полемики, в которой принял самое близкое участие и Энгельс.
