(События 4—5 апреля 1920 года в Приморье)
Казалось, гражданская война окончилась, ставка интервенции бита, и наступила пора мирного социалистического строительства.
Трудящиеся требовали передачи власти из рук временного правительства — Приморской земской управы — в руки единого краевого советского органа.
Рабочие и крестьяне мечтали о воссоединении с советской Россией.
Но мешали интервенты. Они ушли еще не все. Канадцы, американцы, итальянцы, чехи и прочие, испытав на себе силу партизан и Красной армии, не рисковали более оставаться у негостеприимных хозяев. Погрузившись на корабли, они уплыли домой, захватив с собой награбленное имущество. В крае оставались японцы и небольшое количество чехо-словаков и китайцев.
Более чем стотысячная армия японского империализма сосредоточилась в Приморье. И хотя японское командование, только что эвакуировавшее Амурскую область, уверяло, что оно вскоре совсем очистит наши берега, однако дела их показывали обратное: они стремились укрепиться прочнее на русском Дальнем Востоке.
Партийная организация прилагала всю энергию по приведению в должный вид вооруженных сил революции, с тем чтобы противопоставить их хищникам из «Страны восходящего солнца». Но наши военные части были незначительны, слабо обучены и не имели достаточно подготовленного командного состава. А между тем предстоял новый этап вынужденной борьбы, борьбы неравной с многочисленным и прекрасно вооруженным врагом.
Но несмотря ни на что «ни один солдат, ни один партизан нашей Дальневосточной армии, — предупреждала партия, — не имеет права уйти из рядов войск, ни одна винтовка не должна быть положена до тех пор, пока интервенция не будет прекращена и Дальний Восток не воссоединится с советской Россией» (1).
Молодой, но уже покрытый боевой славой вождь партизан тов. Лазо горячо выступил на заседании только что избранного совета рабочих, краснофлотских и красноармейских депутатов.
Он говорил:
— Товарищи, пусть мы здесь слабы, пусть нас может раздавить удар японского империализма, пусть этот удар разобьет совет, но он не может предотвратить неумолимый ход истории. В глаза угрожающего японского империализма мы смотрим открыто, мы смотрим как победители, как два года назад наши товарищи, заключая с немцами тяжелый Брестский мир. Наши товарищи были правы. Те события, которые разыгрались в Германии, подтвердили их слова. Мы знаем — пусть разгромят японцы Владивостокский совет, но живы будут советы. С новой, во много раз большей силой поднимутся они не только у нас, но и в Японии. Пусть японский империализм разобьет нас, но тем самым он подпдшет себе приговор. Еще новые и новые жертвы будут вырваны из рядов борющегося пролетариата, но это не задержит его победоносного шествия. Эти картины неизгладимыми письменами запишутся в историю этой борьбы.
Это было, увы, последнее слово тов. Лазо.
---------------------------------
1. Из решений Дальневосточной партийной конференции 6 (19) марта 1920 года.
---------------------------------
Пророчески звучали его слова:
«...Мы знаем — пусть разгромят японцы Владивостокский совет, но живы будут советы».
Эвакуировав Амурскую область, японское командование образовало в Приморье мощный бронированный кулак, который по первому же сигналу из Токио собирался опуститься на голову пролетарской революции.
«Мы уходим к себе домой, ибо долгожданный порядок и законная власть, избранная волей всего населения, имеются налицо», уверяло японское командование, покидая Амур. Но кто мог поверить, что империалисты так скоро покинут край?! Для чего же тогда они боролись полтора года? Для чего же тогда японские солдаты обрели смерть от метких пуль партизан и зачем же было затрачено около двух миллиардов иен?! Не так-то легко было покинуть край дремучих лесов, морских богатств, нетронутых недр, край, который своими мощными сырьевыми запасами тревожил воображение японских промышленников.
Вся тяжесть интервенции теперь целиком навалилась на плечи рабочих и крестьян Приморья. Но зато Амурская область, покинутая японцами, вздохнула свободно.
Приморская партийная организация прекрасно понимала, какие огромные возможности открылись перед амурцами в деле ликвидации забайкальской «пробки» и воссоединения с Советским союзом.
И Приморье, задыхавшееся под гнетом интервенции, все же сумело во-время отправить в помощь амурцам большое количество партийных и военных работников и часть вооруженной силы. Мало того, когда-то заботливо привезенное союзниками добро для Колчака — пушки, пулеметы, танки, патроны — приморцами буквально было выхвачено у интервентов и под носом у них переброшено в распоряжение амурцев.
ПОД МАСКОЙ ПЕРЕГОВОРОВ О СОГЛАШЕНИИ
Подготовку к новой бойне японцы проводили тщательно и заблаговременно. Японское командование еще в феврале осмотрело батарею «Пик» на Ларионовке и расположило свои войска с таким расчетом, чтобы суметь удержать за собой во время выступления железную дорогу. Ряд пунктов Владивостокской крепости был обнесен колючей проволокой. Они заняли нужные для них форты и связали их радио и телефоном. На Первой речке японцы поставили орудия: жерла пушек глядели на город, на Новокорейскую слободку, Вторую речку и вдоль линии железной дороги.
Интервенты вели себя нагло, будто Приморье было для них второй Кореей или Формозой.
Так называемая «гимнастика» и тактические занятия производились совершенно открыто на улицах большого города.
Отдельные факты, предшествовавшие событиям, свидетельствовали об активизации в поведении интервентов.
26 марта на станции Никольск-Уссурийский без всяких оснований японское командование задержало начальника Никольского военного района тов. Андреева.
Не сразу удалось установить, куда девался товарищ. У японцев на неприятные для них вопросы существовал один стереотипный ответ: «Нашему командованию ничего неизвестно!»
В местной печати все чаще стали появляться сведения о предстоящей эвакуации японского гражданского населения. Делалось это с целью, чтобы усыпить бдительность рабочего класса.
Второго апреля из разных частей города и области начали поступать сообщения о захвате японцами складов, фортов, об установлении постов и задержке русских граждан. Вечером этого же дня из Славянки телеграфировали:
«Японцы готовятся к военным действиям. Общее настроение тревожное. По частным сведениям японцы произвели высадку, новых войск».
Наглость интервентов росла не по дням, а по часам.
Второго и третьего апреля японцы уже ставили пулеметы в окнах домов, на чердаках, на балконах и других местах, удобных для обстрела перекрестков улиц и правительственных учреждений.
Третьего апреля в аптеку Боргест (угол Светланской и Алеутской улиц) явился японский офицер и потребовал немедленно предоставржь японскому командование ключи от чердака.
На вышке этого здания он поставил два пулемета, и отсюда велось непрерывное наблюдение за областной земской управой и гостиницей «Золотой рог».
Подобные факты были более чем достаточны для того, чтобы вызвать возбуждение среди рабочих и трудящихся Владивостока. Но трудящиеся внешне сохраняли спокойствие, не поддаваясь никакой провокации. Масса прислушивалась к голосу партии, звавшей к выдержке.
В этой выдержке, стоившей огромных трудов, чувствовалась нарастающая сила, поставленная пока в исключительно неблагоприятное положение.
Назойливо и грубо, белыми нитками, шила японская военщина провокацию за провокацией, ожидая лишь внешнего повода, чтобы оправдать так тщательно подготовленное выступление.
Но в наших рядах была величайшая организованность. С красных полотнищ глядели призывные слова, требовавшие от японцев оставить наш край. Со столбцов большевистской печати и с трибуны партия неустанно звала пролетариат и трудящихся всего края к выдержке и накоплению сил.
Врагу не терпелось. По улицам и по домам шли аресты — интервенты хватали красных солдат, командиров, частных граждан. Автомобили автодивизиона то и дело задерживались: шоферы и пассажиры подвергались грубому обыску. Наиболее ретивые интервенты старались проникнуть и в самый гараж на Эгершельде. Казалось, наглости японцев не было предела. 3 апреля например они уже считали вполне возможным, заняв дороги на Второй речке, мешать конному милиционному эскадрону нести свою службу: эскадрон не был пропущен в город.
Девятнадцать тысяч наших бойцов стояло в Приморье против более чем стотысячной армии всех родов оружия, против броненосца «Хизен», миноносок, батарей. Десяток, другой наших пулеметов против нескольких сот японских. К тому же большие запасы наших патронов находились под охраной японцев. Следовательно эти патроны еще не были нашими.
Японское командование уверяло нас в своем миролюбии, разговаривало в согласительной комиссии, а на деле энергично готовилось к цолному занятию края.
Владивостокская бухта «Золотой рог» обратилась в приют для японских транспортных пароходов.
Высаживались на берег войска. Выгружались день и ночь предметы вооружения, боеприпасы, амуниция. Богатые «подарки» привозила японская буржуазия рабочему и крестьянину дальневосточной окраины.
Напялив маску миролюбия с тем, чтобы спрятать выпираемые наружу хищные клыки, японское командование буквально за несколько часов до своего выступления вело мирную беседу в русско-японской согласительной комиссии.
За общим столом сидели тов. Цейтлин и генерал Такаянаги, тов. Губельман и профессор Хигучи, тов. Саворовский и полковник Исомэ, тов. Старковский и Сато. Тяжело было нам, большевикам, разговаривать с кровавых дел мастерами, но обстановка требовала, и наши молодые красные дипломаты вели беседу с опытными матерыми хищниками.
Полковник Исомэ пытался показать себя сведущим человеком в вопросах политики. И даже попробовал вступить
в дискуссию.
— При рассмотрении пункта второго, — говорил он, — особое впечатление владеет нами: правительства и государственная власть меняются, внутреннее управление также можно изменить, но международные отношения остаются. Ленинское правительство все бросает, ломает, уничтожает. Временное правительство — ширма. Как история показывает, существует особая ленинская система. Я хочу спросить вас, как вы принципиально, в душе, уважаете ли постановления по нормальной системе или же ленинским способом? (1)
Генерал Такаянаги сделал попытку смягчить неловкое выступление соотечественника:
— Это личное мнение полковника Исомэ и дела не касается. Прошу не заносить в протокол его заявление. Заседание закрывается.
Но тов. Цейтлин продолжил наспех закрываемое заседание:
— Если генерал позволит высказать мне свое мнение и ответить полковнику, то я замечу, что ленинская система после
--------------------------------
1. Из подлинной записи.
--------------------------------
победы пролетарской революции состоит не в разрушении а в созидании и строительстве. Мы считаем себя единой великой Россией и стремимся к воссозданию и соединению с ней. Советская Россия стремится заключить мир со всем миром. Она обращается и к японскому народу с мирным предложением. Вы спрашиваете, уважаем ли мы в душе ленинскую систему или нормальную. Да, мы уважаем ленинскую систему, ибо она самая нормальная.
ВЕРОЛОМНЫЙ УДАР
Буквально в этот же день, когда шли разговоры за дипломатическим столом, за стенами здания совершались последние подготовления к выступлению.
Четвертого апреля в 3 часа дня японцы отцепили паровоз от нашего бронепоезда «Единение России». В этот же день к 9 часам вечера японцы самовольно поставили у входа на вокзал вооруженный караул.
Иностранцы выпускались из помещения вокзала беспрепятственно. Но как только к двери подходил русский, раздавался грубый окрик:
— Русс! — и он задерживался.
На вопрос, — в чем дело, — японцы отвечали:
— Япония будет воевать с Россией.
Войну начали с мордобития. Подвернулся им русский гражданин, некто Новиков. Японцы пришли в ярость от пятиконечной звезды на его фуражке. Новиков был избит до потери сознания. В этой костоломной операции особенное старание проявили японские офицеры.
Тут же у вокзала по Посьетской улице рассыпалась цепь японцев. Ничего подозрительного в этом жители не видели. Так было и вчера, и позавчера, и много дней тому назад. Военные упражнения интервентов по улицам города уже не привлекали особенного внимания,
Но вдруг раздался залп. И стало понятно, что обычные, много раз производимые репетиции имели в виду воплотиться в генеральное действие. Комендантское управление оказалось прекрасной мишенью для японских стрелков.
Офицер с солдатами, сопровождаемый переводчиком, направился к управлению коменданта. Все они были навеселе: повидимому до боевых операций для храбрости основательно хватили сакэ.
Офицер заявил протест адъютанту Трапезникову за стрельбу... по японской цепи... из помещения комендантского управления.
В ответ адъютант указал на простреленное японцами окно. Но это вещественное доказательство ничуть не смутило офицера.
Начались обычные придирки.
На требование снять красный флаг и сдать оружие тов. Трапезников ответил:
— По долгу службы этого я исполнить не могу без приказа своего начальника.
— Оружия не сдавать, сопротивления не оказывать! Ни одного выстрела! — последовал приказ от командующего крепостью.
Ночью комендантское управление, телеграф, радио, тюрьма были заняты. При занятии телеграфа японцы вывесили объявление, предлагая служащим не сопротивляться, иначе, предупреждали они, может быть вызвана война. Арестованных белогвардейских офицеров и бандитов японцы выпустили с расчетом использовать их в своих дальнейших видах.
За два дня до выступления японцы повредили все провода между Иманом и Спасском. Лишив таким путем Владивосток средств связи, они стремились изолировать его от живых сил области.
Так было.
Но совсем иначе японское осведомительное бюро рассказывало о ходе событий 4—5 апреля. Оказывается, русские солдаты, оставшиеся неизвестными ни русским властям, ни японскому командованию, первыми произвели десять выстрелов по гаражу при первой японской базе снабжения, что и послужило причиной занятия станции!
Прошло лишь несколько часов после того, как было подписано соглашение, и господа самураи зверски напали на наши части и на мирных граждан.
Надобность в согласительной комиссии отпала. Маска была сброшена.
Два дня (4—5 апреля) по области шла бойня. Было убито несколько тысяч человек, преданных делу пролетарской революции.
Утром 5 апреля на улицы Владивостока, обагренные кровью рабочих и крестьян, высыпали радостно-возбужденные японские резиденты. Промышленники и купцы, бонзы и проститутки, спекулянты и белогвардейские политические деятели — все они поздравляли друг друга с победой.
Жутко молчал город, и в этом молчании таилась сила, призванная разрушить все козни врагов. Партийная организация не растерялась. Она вновь выступила в роли руководителя и организатора рабочей массы. Она готовила трудящихся к новым боям, и хотя весь город, разбросанный по сопкам и тянущийся вдоль бухты «Золотой рог», был занят интервентами, рабочие не чувствовали себя побежденными. Вряд ли и победители были уверены в своем завтрашнем дне. Но на сегодня они хозяйничали в завоеванном городе, бесчинствовали, грабили и для прикрытия своего произвола искали в правых кругах людей, из которых можно было бы организовать видимость местной русской власти. Но на этот раз среди буржуазии охотников изображать власть и по существу не иметь ее не нашлось. Русская буржуазия отнюдь не из патриотических чувств отказалась от этой «чести».
ЗВЕРСТВА НАД КОРЕЙЦАМИ
Японская военщина, издеваясь над русскими рабочими и крестьянами, тем более не церемонилась с сынами «Страны утреннего спокойствия» — корейцами. «Младшие братья», как их называют японцы в своих школьных учебниках, не разделяли радости победы своих «старших братьев», зная, как дорого корейцам обойдется эта победа.
В Корейской слободке, как и по всему краю, было немало корейцев, бежавших из Чосен (японское название Кореи) от невыносимого гнета японского капитала. И вот рука империалистов снова у самого горла.
В раннее утро, когда трудовое население слободки пробуждалось от сна, отряд японских солдат приступил к военным действиям.
Училище, в котором помещалась редакция корейской газеты, лютеранская школа, 28-е городское училище, женская и воскресная школы были обращены в мишени разнузданной японской военщины.
В одной из школ находились до пятидесяти человек команды комендантской роты, несшей охрану слободки. Обезоружив и связав пленников, японцы пустили в ход приклады. Затем вывели корейцев из помещения, приказали лечь в грязь и снова избивали. Потом арестованных заперли в здание школы и подожгли. Из охваченного огнем помещения неслись отчаянные крики. Корейское население следило издали, беспомощное, напуганное, лишенное какой бы то ни было возможности спасти заживо сжигаемых. Японцы к горящему зданию никого не подпускали.
Тогда же десятки арестованных корейцев и несколько русских в качестве живых «трофеев» были уведены в город по направлению к японскому штабу.
Жестоким преследованиям подвергалась корейская молодежь.
Японцы искали местонахождение ее организации. Обыски не давали никаких результатов. И все же молодежь задерживали, арестовывали, осыпали оскорблениями, избивали и безвозвратно уводили в неизвестном направлении.
Несколько раз палачи часами производили в слободке повальные обыски. Помогали им в этом деле матерые предатели из корейских шпионов, за иену продававших соотечественников.
Японцы чинили допросы с пристрастием. Все средства для получения «улик» были пущены в ход. При этих допросах подвергались избиению дети, женщины, старики.
Особенно упорно интервенты искали деятелей национального движения - корейских революционеров. Но ни пытки,
ни издевательства, чинимые при допросах, не давали результатов.
Плохо приходилось корейцам, у которых при обыске обнаруживали национальный флажок, а также когда устанавливалось, что кореец — солдат революционной армии.
Во всех этих случаях истязания были неминуемы. А как истязали японцы, какую виртуозность они проявляли при пытках, можно судить по живому рассказу командира Никольск-уссурийского полка И. В. Кима:
«Меня под конвоем отправили в японское жандармское управление. Здесь мне было заявлено жандармским офицером, что я подозреваюсь в участии в большевистском движении и в корейских революционных организациях.
Несмотря на мой отрицательный ответ японские жандармы в присутствии офицера начали избивать меня. Один из них бил прикладом, а когда я упал, другой начал топтать меня ногами.
После этого побои на время прекратились, и офицер снова стал допрашивать.
Меня спрашивали, почему я принял русское подданство и почему до настоящего времени служу в революционной армии.
На это я ответил, что русское подданство принято моим отцом, а на службу в армию я попал по мобилизации. Опять меня схватили жандармы, заявив, что все мои показания ложны, что они мне не верят. Снова начали пытать.
Привязали за правую ногу и повесили головой вниз на крючок, вбитый в стену. В таком положении избивали кулаками и вливали в рот и в нос какую-то грязную жидкость из чайника. Я задыхался и захлебывался. Затем жандармы принесли заостренную с одного конца проволоку и заявили, что если я не сознаюсь во всем, они искалечат меня этой проволокой. Стали ею колоть мне правую руку в локте.
Я потерял сознание.
Сколько времени я находился подвешенным — сказать не могу, но когда опомнился, то почувствовал, что лежу на полу и мне на лицо льют холодную воду...»
Зверства не прекращались и после 4—5 апреля. Истязания, расстрелы, убийства обратились в бытовое явление.
ИЗДЕВАТЕЛЬСТВА И УБИЙСТВА
Во время войны все позволено, говорит буржуазия, но все же для ведения войны «по закону» она установила кое-какие «нерушимые» правила. Например Красный крест одинаково неприкосновенен для обеих воюющих сторон, белый флаг символизирует или капитуляцию или согласие на переговоры.
Однако для японских империалистов международное право абсолютно необязательно, особенно же когда речь идет о борьбе с большевиками.
Частный дом они обращали в вооруженную ловушку. Помещения Красного креста обстреливали, уничтожали его сотрудников и раненых. Парламентеров, идущих к японцам с белым флагом, не подпуская к себе, обращали в мишень и убивали.
Обратимся к фактам.
Казалось, меньше всего мог ожидать опасности караул из нашей морской команды, возвращаясь в свое расположение и проходя у помещения, занятого японским Красным крестом.
Но именно отсюда был открыт сильный огонь по караулу из ружей и пулеметов. Отряд не отвечал. Делая перебежки, он укрылся в корпусе морской учебной команды. Тогда огонь интервентов, прикрывшихся флагом Красного креста, был направлен по этому зданию.
В то же время дозор матросов, находившийся на Светланской улице, подвергся нападению японцев. Четверо дозорных остались на месте, убитые наповал, пятому удалось скрыться.
Во втором часу ночи сильным ружейным и пулеметным огнем японцы обстреляли наши миноносцы.
Огонь из помещения Красного креста поддерживался японцами до самого рассвета.
В четвертом часу ночи начальник морской учебной команды получил письмо от японского капитана Като с требованием о немедленной сдаче оружия. Приводим документ с сохранением всех особенностей подлинника:
«Ввиду неоднократной декларации и оказывания многих фактов действиями истинно-русские люди хорошо знают, что японская императорская армия любит справедливость...
При сем преуведомляю, что в случае вашего несогласия по предложениям японского командования я вынужден по надлежащей должности встретить вас с вооруженной силой, сдавайте все имеющееся у вас оружие, я твердо гарантирую о вашей жизнью».
К 6 часам утра последовало вторичное требование японцев о сдаче оружия в течение тридцати минут. Сопротивляться было невозможно, и оружие пришлось сдать.
Изобретательность японцев по части издевательств, казалось, не имеет границ. Расправившись со здоровыми людьми, победители принялись за больных. В одном из домов японцы обнаружили трех бойцов революционной армии, только что вернувшихся из госпиталя. Они были изможденные, еле двигавшиеся после тяжелой болезни. Японцы арестовали их и расстреляли.
Один из китайцев был свидетелем того, как интервенты волокли нескольких раненых бойцов и как еще живых засыпали землей.
Кошмарные часы пережил тов. Герасимов, кочегар миноносца «Грозный». Проходил он мимо морского штаба. И вдруг почувствовал сильный, острый удар в спину. Извиваясь от боли, он упал. Перед ним стоял японец с окровавленным штыком, которым он только что пронзил спину Герасимова.
Раненый Герасимов пролежал на земле часа полтора. Собрав остатки сил, он двинулся к берегу. На улице Петра Великого снова упал, раненный пулей в грудь.
Истекая кровью, тов. Герасимов сделал попытку ползком пробраться к берегу. И опять он был обстрелян японцами у чехо-словацкого штаба. К тов. Герасимову подходили японские санитары, но никто из них не оказал ему помощи.
Глубокая классовая ненависть в ее зверином проявлении переходила всякие границы, когда интервенты видели перед собой красные флаги, знаки красной звезды и другие символы принадлежности к революционной армии и коммунистической партии. Красные флаги со зданий и флажки с автомобилей срывались с зубовным скрежетом. Звезды с шинелей и форменной военной одежды тут же уничтожались, а носители их подвергались изощреннейшим издевательствам и пыткам.
Творя невероятные зверства, издеваясь над беззащитным мирным населением, расстреливая, бросая людей живыми в могилы и топки, японцы при этом больше всего боялись регистрации подобных фактов и освещения их в иностранной печати.
Они старательно уничтожали и заметали следы коварных и кровавых преступлений, творимых среди бела дня и во мраке ночи; убитых, расстрелянных, замученных они сжигали и вывозили в море, зарывали во дворах. А на тревожные вопросы представителей власти, друзей и родственников арестованных следовал известный циничный ответ: «Нашему командованию ничего неизвестно!»
Но в лихорадочной схватке палачи иногда не успевали скрыть следы своих преступлений, и в комиссию по обследованию событий 4—5 апреля приходили граждане и сообщали потрясающие факты, в частности указывая места, где японцы зарывали свои жертвы.
Обнаруженные при раскопках могил трупы имели на себе немало следов, доказывавших, что японцы проявляли такие свойства убийц, перед которыми меркнет слава преступных типов, когда-то описанных Дорошевичем в его книге «Сахалин». На трупах находили следы ран от пуль, от штыков, от разорвавшихся бомб.
В саду Управления внутренними делами обнаружены были две могилы из свеженасыпанной земли. При раскопке первой найден слегка засыпанный землей рогожный тюк. В нем оказалась корзина, в которой лежал в согнутом положении труп фельдшера С. И. Зуева. Грудь, кисть левой и сгиб правой руки были насквозь прострелены.
При раскопке второй могилы обнаружили рогожу и брезент с трупом третьего помощника капитана с парохода «Байкал» — Тюрюмина. На трупе раны — пулевые в брюшную полость и в колено правой ноги.
В этой же могиле обнаружили четыре трупа рядовых бойцов.
На трупах остались следы кошмарных издевательств: штыковые раны в шею, в ягодицы, на груди следы огнестрельных ран, раны от рубки шашками...
Труп тов. Тюрюмина японцы предварительно пытались утопить у Адмиральской пристани. Но так как мертвое тело всплывало на поверхность, они решили его закопать.
В распоряжение комиссии были предоставлены Вудом, корреспондентом американской газеты «Чикаго Дейли-Ныос», фотографические снимки вырытых трупов.
Командир ледокола «Байкал» рассказал жуткую ночную сцену гибели некоторых товарищей.
Послышались звуки шагов и затрудненное дыхание идущих людей, тащивших повидимому что-то тяжелое. Подошли к пристани. Луна осветила фигуры убийц. Донесся хрип придавленного человека, отрывки японской речи. Человека сбросили в воду. Сброшенный барахтался, фыркал, делал попытки выбраться на берег, но палачи, стоявшие на берегу, прикладами сталкивали его. Наконец все затихло. «Шибко дурак!» проговорил по-русски один из японцев.
Но над всеми ужасами пережитого в эти дни с особенной резкостью выделялся факт исчезновения трех большевиков, членов военсовета — товарищей Лазо, Луцкого и Сибирцева.
Ясно, что и в этом деле, как и во всем остальном, были следы рук озверевших самураев, арестовавших в ночь с 4 на 5 апреля этих товарищей и позднее ими же, совместно с белогвардейскими палачами, сожженных в паровозной топке.
Боясь организованного противодействия со стороны пролетариата, японцы стремились обезглавить военное руководство и уничтожить верных сынов революции.
После всех этих зверств интервенты как ни в чем не бывало расклеили по городу декларацию о дружеских чувствах к русскому народу.
ВЫСТУПЛЕНИЕ ЯПОНЦЕВ В СПАССКЕ
Выступление японцев произошло не только во Владивостоке, но и по всей области.
События в городе Спасске развивались почти так же, как и в других местах. Японское командование свою подготовку к военным действиям так маскировало, что некоторые из наших товарищей надеялись на полное благополучие и мирное разрешение всех спорных вопросов.
Как только японское командование замечало по отношению к себе настороженность, усилившуюся бдительность, оно меняло тактику.
Производя одни и те же маневры в массовом масштабе, японцы приучали население к мысли, что эти занятия носят обычный учебный характер. На самом деле маневры были органической подготовкой к боевым действиям.
Интервенты тщательно скрывали численность своих войск, обычно преуменьшая сведения о них в несколько раз. В результате мы имели недостаточное представление об этих силах, в среднем насчитывая в Спасске до 3 500 штыков.
После прихода партизан в Спасск японские части стали жить в изоляции, огородивши казармы высокими заборами.
В связи с занятием Владивостока и боями, происходившими в это время в Никольск-Уссурийском, авиационная школа готовилась к выступлению в сопки, в долину реки Даубихэ. Имущество школы, расцениваемое в миллионах рублей, решено было не портить и оставить на месте.
Приблизительно в 7 часов утра 5 апреля в японском лагере раздался револьверный выстрел. Это был сигнал к выступлению.
Вслед за выстрелом интервенты, занявшие до этого выгодные позиции, открыли ураганный огонь из винтовок и пулеметов.
Партизаны отвечали редким огнем.
Японцы охватили левым флангом шоссе на Яковлевку, тем самым отрезав авиационной школе отступление в эту сторону.
Осталась дорога на Никольск-Уссурийский.
Вывести из ангаров аэропланы не удалось. Они остались в Спасске. Там же осталось и все остальное имущество. Военных, взятых в плен с оружием в руках, японцы расстреливали.
Для выяснения причин, толкнувших японцев к военным действиям, наше командование послало к ним пять бойцов во главе с тов. Малых.
У входа на вокзал они встретили японцев. Японцы потребовали сдать оружие. Бойцы ответили отказом. Последовал валп по нашим бойцам. Товарищи Малых, Никитин, Гришин были убиты на месте, остальные двое ранены.
Исключительная организованность в наших спасских частях, огромная степень сопротивляемости, сознательность в значительной степени объясняются той партийной и политико-просветительной работой, организаторами которой были товарищи Певзнер, Игорь Сибирцев, Александр Фадеев, Баранов, Ковалв, Пищелка и др.
Благодаря самоотверженной работе партийной организации удалось в значительной степени перевоспитать те части, которые перешли к нам из колчаковской армии.
Весь командно-политический состав штаба командующего Спасско-иманеким районом принял самое активное участие в боях, показав изумительную выдержку. Пробиваясь из огневого японского кольца, бойцы подбирали раненых товарищей и уносили их с собой.
Искры от пожара классовой борьбы попадали все чаще и чаще и в ряды японских войск. Среди части солдат нарастало недовольство, выражавшееся в нарушении дисциплины, в отказе от подчинения своим командирам, в ношении красноармейской звезды и красных бантов.
Стали появляться в войсковых частях коммунистические ячейки, душой которых был рабочий-печатник Осадо Сато. В скором времени он связался с нашей партийной организацией и наладил печатание на японском языке и распространение прокламаций в экспедиционных войсках.
Шел медленный, но заметный процесс революционизирования солдатских масс.
В деревне Яковлевка (Приморье) японские солдаты заставили своих офицеров охранять казармы. Это совершенно небывалый в истории японской армии случай.
Общаясь с нами, японские солдаты становились часто большевиками. Моряки, перевозившие японских солдат, рассказывали, что очень многие из последних, побывав в России, проявили себя сочувствующими большевикам. Многие из этих солдат в Японию не возвратились. Они «выбыли из списков», говоря языком официальных документов, в действительности же были убиты своими офицерами.
Имущество спасского гарнизона расхищалось. Японцы забирали в частных складах и канцеляриях все, что представляло какую-либо ценность. Из поезда № 3 ими были увезены станки и прочее имущество авиамастерской.
Лишь 17 апреля японцы передали земству помещение совета и кассу в совершенно разгромленном состоянии. Все ценное, в том числе и дела, японцы похитили.
Установить точное число жертв в Спасске не представлялось возможным. Японцы сами зарывали и прятали убитых. В окрестностях находилось много несобранных трупов. Нами было обнаружено и похоронено около 100 человек и столько же подобрано тяжело раненых.
Однако и японцы в боях по овладению Спасском понесли значительные потери. Впоследствии мы случайно узнали, что в эти дни японское командование заказало до четырехсот гробов.
Отход наших частей был вызван общим решением областного ревштаба и военного командования о временном оставлении мест расположения японских войск.
Несмотря на значительные потери японцам план свой выполнить не удалось.
Утром 7 апреля в управу явился начальник местной почтово-телеграфной конторы с японским переводчиком и заявил, что «японцы ищут власть». В 4 часа вечера состоялось заседание временного городского самоуправления. Постановление этого заседания было передано японскому командованию, и в тот же день был получен следующий ответ японского командования:
«7 апреля 1920 года.
В Спасское временное городское самоуправление.
Пятого апреля с. г. вызванное революционными войсками столкновение японских войск с ними встревожило население и вызвало брожение умов у населения Спасска.
Теперь для успокоения населения и приведения в норму жизни мирного населения 6 апреля было созвано собрание жителей села и слободки, на котором власть была передана Спасскому временному городскому самоуправлению.
Командующий японскими войсками Спасского района сердечно приветствует это начинание. Управлять собой должен сам русский народ. Выбранных лиц в Спасское временное городское самоуправление командующий войсками просит принять к сведению следующее:
1) Правление большевизма—коммунизма Спасским временным городским самоуправлением японскими войсками ни в коем случае допущено не будет. Остальные политические убеждения преследовать не будут.
2) Аресты и обыски мирных жителей временное Спасское городское самоуправление по собственному начинанию производить не может. В случаях, требующих ареста или обыска тех или других лиц, нужно обращаться в штаб японских войск, чтобы получить разрешение на обыск.
3) Когда произойдут выборы или назначение Спасской милиции, если явится надобность в оружии, обращаться к японскому командованию.
4) Трупы революционных войск должны разыскиваться и собираться русскими так же, как трупы японских войск собираться японцами. Командующий японскими войсками полковник Асано».
Восьмого апреля к Спасску подошли революционные части из Никольска и Раздольного: конно-егерский полк в полном составе, драгунский и остатки инженерной роты. Они окружили Спасск и 9-го утром начали бомбардировку из бронепоезда «Освободитель». Огонь был сосредоточен на вокзале и гарнизоне, где уже расположились японские части и штаб. Потери японцев в этом бою определялись в 400—500 человек.
Артиллерийская стрельба длилась несколько дней. Японцы отстреливались только из орудий. Они пытались поставить орудия на улице слободки, но по настоянию китайского командования принуждены были перевезти их к вокзалу и полотну железной дороги.
Одиннадцатого апреля наши части повели энергичное наступление. Передовые части заняли предместья слободки, но по приказу тов. Андреева были отведены ив течение 12 и 13 апреля отошли на станцию Свиягино, испортив путь на расстоянии нескольких километров. Артиллерийская канонада была прекращена лишь к вечеру 12 апреля.
К 14 апреля жизнь в Спасске немного наладилась. Население вышло из жилищ. Разбежавшиеся стали возвращаться. Открылся продовольственный отдел, за ним — частные торговые предприятия.
Японское командование выпустило обращение к населению, в котором заявляло, что столкновение произошло по вине русского командного состава, что они, японцы, хотели вступить в переговоры, но русские открыли по ним стрельбу. Это было не более как трафаретный испытанный метод объяснений провокационных действий, применяемых ими и теперь в Манчжурии и Китае.
ПАРТИЙНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ОБЛАСТИ ОСТАЛАСЬ НА ПОСТУ
Партийная организация области ни на минуту не ослабляла сопротивления и с первых же дней повела борьбу с интервентами. Партия немедленно приступила к организации внутри области вооруженных сил революции.
На станции Черниговка организовался волостной ревштаб, и вся полнота военной и гражданской власти перешла к нему.
По области шла мобилизация населения. Призывались все здоровые мужчины от 20 до 28 лет, остальные — до 45 лет — брались на учет.
К этому времени в Черниговке и на станции Мучная стояли партизанские гарнизоны из местных жителей, насчитывавших около трехсот человек.
Города были в руках японцев. Все деревни, села, сопки, тайга — в руках партизан. Повсюду шла мобилизация. К Черниговке подходили новые отряды партизан. Накоплялось оружие: из Спасска удалось вывезти два вагона винтовок, спасская подрывная команда сумела вывезти с собой все подрывные материалы. Эти материалы тут же пригодились: на своем пути от Спасска до Никольск-Уссурийского команда минировала все мосты.
По дорогам всюду были уже наши заставы. В Ипполитовке стояли части отступивших гарнизонов Никольск-Уссурийского и Раздольнинской, около 6 000 конников Егерского полка под командой тов. Мирского и около 1 500 человек пехоты разных частей.
В Монастырском также организовался революционный комитет самообороны.
Седьмого апреля все части Ипполитовки были отправлены на станцию Мучная, так как в ночь на восьмое предполагалось наступление на Спасск.
Через село Ивановка проследовали отступающие войска владивостокского, шкотовского, части раздольнинского и других мелких гарнизонов. Проследовало также много рабочих с рудников и из Владивостока. Как воинские части, так и рабочие были вооружены винтовками и частью гранатами.
Отступающие войска избрали временный военный совет, а также бригадный совет. Все отступающие части находились в его ведении. Между частями держалась связь, имелась конная разведка. Все отступающие стремились пробраться к Хабаровску и на Амур. Местные же партизаны уходили отдельными частями по сопкам. Они твердо заявляли, что будут драться и вести беспощадную партизанскую войну до тех пор, пока не выбросят интервентов из пределов края.
Значительная часть сельской интеллигенции также ушла с войсками.
Население готовилось к упорной и длительной борьбе с захватчиками края. Повсюду шла мобилизация, сбор оружия, заготовка сухарей.
Словом, вся область на другой же день после переворота обратилась в военный лагерь.
Расчет японцев на панику и дезорганизацию населения не оправдался.
Господство интервентов кончалось за железнодорожной линией. Продвинулись они например до Озерной пади, на пять километров дальше разъезда Дубовский. Но взорванные подрывной командой пять железнодорожных мостов тут же задержали дальнейшее наступление японцев. В селе Михайловка стоял отряд японцев около пятисот человек.
Этот отряд ходил в деревни Тарасовка и Вознесенка и здесь принял бой с отрядами тов. Шевченко. Японцам пришлось спешно отступить, оставив убитых, раненых и часть обоза.
Как в мастерских, так и по линии рабочие и служащие не работали. Обязанности железнодорожников выполнялись японскими солдатами. Это также внесло огромные затруднения для дальнейшего наступления японцев.
Сразу же после выступления японских империалистов, 5 апреля, ночью во Владивостоке организовался ревштаб в составе П. Кушнарева, М. Губельмана, М. Власовой и И. Панкратова. Тысячами нитей штабу удалось связаться со всеми точками области.
Ревштаб должен был осуществлять руководство, перевести парторганизацию на нелегальное положение, вывести войсковые части и расположить их в новых местах, обеспечивающих от неожиданных нападений японских войск.
Вокруг областного ревштаба забурлила подготовительная работа. Штаб снабдил отступающие части деньгами, продуктами питания, вооружением, медикаментами, осуществил организацию районных и волостных ревштабов для проведения на местах работы по сбору оружия, мобилизации населения, организации партизанских баз и снабжения их необходимыми запасами, оружием, патронами, медикаментами, продовольствием.
Областной ревштаб установил связь с частями наших войск, отступавших из Шкотова, Владивостока, Никольск-Уссурийского, Раздольнинского района и других мест, усилив их политсостав, давая указания о направлении движения, информируя их о положении во всей области; выделил уполномоченных на железную дорогу, в военный порт, добровольный флот и важнейшие места области, взяв их под свое наблюдение и контроль.
Ревштаб развил огромную работу в пролетарских и общественных организациях, профсоюзах и городских самоуправлениях.
Шестого апреля секретариат Центрального бюро профсоюзов Владивостока, объединявший 30 тысяч рабочих, вынес резолюцию протеста против действия японского командования с требованием: 1) освободить всех арестованных; 2) очистить занятые здания; 3) дать удовлетворение за свои действия; 4) возвратить всю переписку, взятую из рабочих и иных организаций; 5) прекратить аресты; 6) возвратить оружие и ценности.
Резолюция секретариата профсоюзов заканчивалась:
«Пролетариат Владивостока выражает надежду, что союзные государства примут меры против действий японского командования, и заявляет о своей поддержке временного приморского правительства, требуя восстановления его в правах».
Профсоюзы железнодорожников под руководством партии провели забастовку рабочих транспорта.
Этот единодушный протест организаций заставил и технический совет вынести также резолюцию протеста против вмешательства в железнодорожные дела, против арестов и избиения служащих, произвола японских войск на КВЖД.
Протест против интервентов охватил не только всех членов профсоюзов, но и значительную часть неорганизованного населения.
«Долой интервенцию, да здравствуют советская Россия, Красная армия, партизаны!» говорили властным языком красные полотнища.
Исключительно тяжелые утраты понесли наша партия и рабочий класс в кровавые дни 4—5 апреля. Были убиты тысячи рабочих и крестьян, замучены и сожжены в топках руководители совета товарищи Лазо, Луцкий, Всеволод Сибирцев, застрелены впоследствии наши представители, проводившие работу по ликвидации событий 4—5 апреля, — товарищи Уткин, Граженский.
Но более чем ста тысячам регулярной японской армии была противопоставлена единая воля трудящихся, и в результате революционного сопротивления, осуществленного под руководством коммунистической партии, японские империалисты вынуждены были пойти на попятную.
Постоянная революционная бдительность, осторожность и трезвое недоверие ко всяким «миролюбивым» заявлениям японских империалистов — вот чему нас учат события 4—5 апреля 1920 года.
История борьбы с империалистами на нашем Дальнем Востоке показала, что победного движения за власть советов не могут остановить никакие вероломные действия, наглость и жестокость.
