Поздно вечером 8 декабря 1921 года на квартиру ко мне прибежал запыхавшийся ординарец и сообщил:
— Товарищ командир, вас срочно вызывают к телефону из Читы.
Я тотчас же отправился в штаб Особого амурского полка, командиром которого я в то время состоял. Взяв трубку, я услышал знакомый голос тов. Серышева:
— Предлагаю немедленно явиться в штаб главкома, — коротко приказал он мне.
Военный городок Песчанка, где был расквартирован мой полк, находился в семи километрах от Читы. Я немедленно приказал оседлать лошадей и с ординарцем направился в штаб.
В штабе я застал тов. Серышева и тов. Николаева — начальника военных сообщений при главкоме. Самого главкома Дальневосточной республики тов. Блюхера не было — он находился в Дайрене, где в это время велись переговоры с японцами.
По выражению лица тов. Серышева я сразу понял, что случилось что-то чрезвычайно важное.
— Товарищ Попов, — быстро обратился он ко мне, пожав мне руку, — твой полк завтра с рассветом должен двинуться на Хабаровск. Предлагаю немедленно вместе с товарищем Николаевым заняться разработкой плана его переброски. Первые эшелоны должны уйти рано утром. Тебе известно о положении на фронте?
Я знал, что белогвардейский корпус генерала Молчанова недели две тому назад неожиданно перешел границу нейтральной зоны и напал на наши войска, расположенные на линии Уссурийской железной дороги.
— Хабаровск находится под угрозой, — волнуясь, пояснил тов. Серышев. — Наши части слишком малочисленны, чтобы оказать серьезное сопротивление противнику. Белые при содействии японцев с каждым днем стремительно продвигаются вперед. Нельзя терять ни минуты!.. Надо немедленно действовать! Я считаю твой полк вполне боеспособным и надежным. Поэтому его надо перебросить на фронт как можно скорее. Действуй же! А я сейчас уезжаю в Хабаровск.
Надо сказать, что после читинской операции повстанческая дивизия Попова была сведена сначала в бригаду, а потом в Особый амурский полк. Тов. Блюхер при сведении бригады в полк предупредил меня, что полк должен являться кадром бригады и в случае военных действий он немедленно будет развернут опять в бригаду, для чего при полку вместо конной разведки был сохранен эскадрон кавалерии, а также оставлена батарея.
Получив от тов. Серышева задание немедленно грузиться, я напомнил ему об этом распоряжении главкома. Но Серышев возразил, что время не терпит и что полк необходимо отправить в том составе, в каком он сейчас находится. Кавалерийский эскадрон полка в этот момент по заданию главкома ликвидировал белогвардейскую банду в районе Нерчинска. Поэтому в плане переброски его пришлось включить в последний эшелон.
Через два-три часа тов. Серышев распрощался с нами и уехал в Хабаровск. А мы с тов. Николаевым до утра не смыкали глаз, подготовляя все необходимое для экстренной переброски полка. Наконец с рассветом первый эшелон был погружен и отправлен. Я двинулся со вторым эшелоном.
От Читы до Хабаровска ехали одиннадцать суток.
На станции Покровка, под Хабаровском, я узнал, что командир 1-го батальона (начальник первого эшелона) получил приказ разгрузиться и отправиться в Хабаровск в казармы 5-го полка. Связавшись с начальником штаба, я получил аналогичное задание. По окончании разговора он предупредил, что со мной сейчас будут говорить товарищи Серышев и Мельников. От них я получил новое задание: немедленно разгрузиться и прямым путем итти с прибывшими частями Амурского полка на Казакевичево.
Я дал распоряжение разгружать эшелоны и одновременно стал выяснять возможности движения на Казакевичево целиной. Оказалось, что таким путем пройти не удастся, так как снег глубокий и дорог нет. Единственный удобный путь на Казакевичево — по рекам Амуру и Уссури мимо Хабаровска. Ввиду того что хозяйственная часть, артиллерия и эскадрон должны были прибыть на следующий день, я решил отправиться в штаб Серышева, чтобы, с одной стороны, лично с ним выяснить обстановку и получить сведения о противнике, а с другой — настоять на том, чтобы дождаться остальных эшелонов и собрать весь полк.
В штабе я встретил тов. Мельникова — члена военсовета Восточного фронта. Он подробно обрисовал мне положение дел на фронте. Я узнал, что наши 5-й и 6-й пехотные полки под давлением превосходных сил противника отступили от станции Иман на север к Хабаровску. О противнике в штабе имелись непроверенные сведения, что белые направили по Уссури кавалерию в количестве 36 эскадронов, которая движется на Казакевичево. Как предполагал штаб фронта, белые ставят задачу пустить эту кавалерию через Амурскую протоку и овладеть Волочаевкой, чтобы таким образом выйти в тыл Хабаровска, поэтому командующий фронтом настаивал на немедленном моем выступлении на Казакевичево.
После этой беседы мы вместе с Мельниковым отправились на квартиру заместителя главкома тов. Серышева, где застали тов. Постышева, занимавшего в то время должность комиссара фронта.
С порога приятно пахнуло теплом и запахом крепко заваренного чая. Несмотря на ранний час (еще не рассветало)
оба сидели за большим кипящим самоваром. Тов. Постышев, расстегнув воротник красноармейской гимнастерки, медленно пил чай из блюдечка и сосредоточенно серьезно слушал Серышева, который горячо говорил ему о чем-то.
Мы поздоровались. За чаем у нас произошел подробный разговор о создавшемся положении, причем тов. Постышев как политический руководитель подтвердил распоряжение тов. Серышева — двинуть части, прибывшие с первым и вторым эшелонами, в поход и возможно скорее занять Казакевичево.
— Ключ к наступлению белых на Волочаевку — это Казакевичево, — говорил тов. Постышев. — Если же вы Казакевичево займете, то ликвидируете угрозу выхода белых Амурской протокой в тыл Хабаровска. Поэтому, не медля ни минуты, выступай со своим полком. Кстати, сколько у тебя в полку коммунистов?
— 75 процентов командного состава — партийцы, — ответил я. — Что касается рядовых бойцов, то все они участники читинской операции и поэтому пороха не боятся. Жаль только, что полк прибыл не в полном составе — у меня сейчас 480 человек вместо 1 800.
— Да, это маловато,— заметил тов. Постышев.— Но время не терпит. Я думаю, что с этими людьми ты сумеешь продержаться, пока подойдут остальные батальоны. Желаю тебе успеха!
Спокойное и уверенное распоряжение тов. Постышева придало мне бодрости. Я тотчас же вернулся в свой полк и отдал приказ выступать на Казакевичево. Так как хозяйственная часть шла в одном из последних эшелонов и снабжения не было, то тов. Постышев приказал завхозу 5-го полка выдать нам продовольствие. Я оставил получать его комиссара полка тов. Бороздина, а сам немедленно выступил с частями.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Шли всю ночь по глубокому снегу при сорокапятиградусном морозе. С момента выступления я беспрерывно поддерживал связь со штабом фронта. Перед рассветом 21 декабря достигли поселка Новотроицкое, который находится в 32 километрах от Покровки. Здесь я решил сделать привал, так как бойцы сильно устали и были голодны.
В избах замелькали торопливые огоньки, захлопали калитки, двери. Скоро прибыл с продовольствием Бороздин. Бойцы сразу повеселели. Началась раздача продуктов.
— Ну, ребята, кашевара нет, придется самим стряпать,— шутил Бороздин.
Пока бойцы отдыхали, я направил конную разведку 5-го пехотного полка, прикомандированную ко мне по распоряжению тов. Серышева, в Казакевичево. Командиру разведки было дано приказание через определенные промежутки присылать донесения, а по достижении Казакевичева выслать разъезд в сторону противника.
Разведка уехала. В ожидании донесения от нее я вместе с командирами батальонов произвел рекогносцировку позиций на случай обороны и наметил следующий план: третий батальон занимает остров, что против Новотроицкого, ближе к левому берегу реки Уссури; второй батальон — позицию перед поселком; первый батальон — участок второго, а полковая пулеметная команда располагается на крышах поселка, протянувшихся линией вдоль горного отрога. Впрочем на пулеметы я мало надеялся, так как боеспособными были только несколько пулеметов «Кольта», а пулеметы «Максима» бездействовали из-за отсутствия смеси, которой мы не могли достать ни в Чите, ни в Хабаровске.
Прошло около часа, а от разведчиков ни слуху, ни духу. Я начал уже серьезно беспокоиться, как вдруг один из них на взмыленной лошади прискакал в штаб. Едва переступив порог, он взволнованно закричал:
— Товарищ командир! Давайте скорее пехоту — белые наступают!..
Зная по опыту, как вредно действует в таких случаях паника, я хладнокровно предложил ему выпить стакан воды, успокоиться и рассказать, в чем дело. Я подробно расспросил его: что он именно видел? До какого места дошла разведка? Сколько примерно километров они отошли от Новотроицкого и т. д.
И тут только я обнаружил, что разведчики не выполнили моего приказания. Отойдя от Новотроицкого на 1,5—2 километра, они остановились и ограничились наблюдением. При первом же появлении колонны белых из-за соседнего отрога они бросились назад.
— Какова численность белых, можешь ты мне сказать? — задал я вопрос разведчику.
— Много их, товарищ командир, очень много... — тяжело - дыша, отвечал он. — Большая колонна по реке идет...
— А как все-таки много — полк, два, больше?
— Не знаю, товарищ командир... Впопыхах не разглядел...
Единственно, что от него удалось узнать, это то, что движется главным образом пехота, но есть и кавалерийская часть.
После этого сообщения я дал задание командиру пешей разведки тов. Лебедеву продвинуться вперед до следующего отрога и там встретить противника. Лебедев повел свой отряд и в полукилометре от села встретил вплотную белых, когда они поднимались на соседний отрог.
Вместо того чтобы открыть огонь и ошеломить противника, Лебедев в нерешительности остановился, рассматривая подошедшую часть. Его смутил внешний вид белогвардейцев, которые были обмундированы в японские полушубки и серые козьи папахи и были похожи на наших бойцов. К тому же они были пехотинцы, а Лебедев рассчитывал встретить кавалерию, так как еще в штабе фронта он слышал, что по реке Уссури движутся только кавалерийские части белых. Все это заронило у него сомнение — не наша ли это часть.
— Вы какой части? — обратился он к командиру, у которого под полушубком он не мог разглядеть офицерских погон.
Вместо ответа офицер быстро выхватил наган и наповал уложил Лебедева.
В пешей разведке произошло замешательство, но не надолго. Быстро оправившись, они дали по белогвардейцам дружный залп и, захватив тело убитого командира, с боем начали отходить.
Второй батальон был наготове. Он встретил противника огнем. На острове находился третий батальон, состоявший всего из 60 штыков. Белые повели наступление одновременно — на поселок и на этот батальон. Командир батальона тов. Кулешов в самом начале боя был ранен. Верхом под ураганным огнем противника он едва добрался через широкую Уссури до поселка. Кое-как его перевязали, положили на носилки, а потом на подводе из-под продовольствия отправили в тыл.
Бой продолжался четыре часа — с 12 дня до 4 часов вечера. Первый батальон пытался обойти белых с фланга, но положение все время осложнялось тем, что белые теснили третий батальон и команду конных разведчиков, которая под начальством комиссара полка тов. Бороздина переправилась на противоположную сторону Уссури, чтобы предотвратить обход нашего правого фланга.
Против группы тов. Бороздина в тридцать человек противник двинул кавалерийский дивизион в 150 сабель. Наши бойцы, увидев несущуюся на них лаву, готовы были разбежаться, но Бороздин зычно крикнул:
— Ни с места! Кого испугались? — и открыл частый огонь.
Эта спокойная четкая команда сразу влила бодрость и уверенность в бойцов. Укрываясь за скалистыми уступами реки, они осыпали белых кавалеристов свинцовым градом. Десятка два белых вылетело из седел, остальные в замешательстве остановились и ретировались за прикрытие.
Во время боя пулеметчики полковой команды пытались наладить работу пулеметов «Максима», но из этого ничего не выходило. Вместо очереди они давали лишь редкие одиночные выстрелы. Выручали одни «Кольты», которыми были укомплектованы батальонные пулеметные команды.
Пешей команде разведчиков удалось захватить пленного. Из опроса его мы установили, что против нас наступают два полка пехоты: Уфимский и Уральский и кроме того кавалерийский дивизион при артиллерии.
После четырехчасового боя белые перешли в решительное наступление, направив главный удар на 2-й батальон, расположенный по склону отрога впереди поселка Новотроицкого. Батальон вместе с командой пеших разведчиков ружейным и пулеметным огнем сдерживал натиск белых, но было ясно, что отстоять позиции нам не удастся, так как противник на этом участке значительно превосходил нас.
Я быстро сообразил: если 2-й батальон и пешая команда разведчиков будут выбиты из поселка — связь и управление остальными частями прекратятся и противник сможет поодиночке окружить и уничтожить 3-й и 1-й батальоны, а также конную разведку. Поэтому я решил планомерно отвести части к поселку Корсаковский, что северо-восточнее Новотроицкого. Принять такое решение меня еще побудило то соображение, что к рассвету подойдут бойцы остальных эшелонов и кавалерийский эскадрон. А если полк будет в полном сборе, то я сумею перейти в контрнаступление и разбить противника.
Но когда я прибыл в поселок Корсаковский, то неожиданно получил от тов. Серышева приказ, который изменил мое первоначальное решение. Согласно этому приказу все наши части отводились от Хабаровска: 5-й и 6-й полки перебрасывались за Амур, 5-й — в район Покровки, 6-й — во Владимировку, а мне с 4-м кавалерийским полком приказано было занять участок в районе Самарка — Орловка, причем я опять должен был двигаться целиной без дороги. Но поскольку у меня была артиллерия (2 орудия), то движение целиной по глубокому снегу было невозможно, и я вынужден был совершить путь по рекам Уссури и Амуру, через Владимировку, где мы устроили привал.
Через час после прибытия нашего полка во Владимировку сюда же пришел 6-й полк. Командир полка тов. Нельсон-Гирст просил меня освободить поселок, так как этот участок предназначен для него и ему негде разместить своих красноармейцев.
Несмотря на крайнюю усталость нам пришлось сняться и двинуться к поселкам Орловка и Самарка.
ОТСТУПЛЕНИЕ
На рассвете я прибыл со штабом полка в Волочаевку. 4-й кавалерийский полк, находившийся согласно приказу Серышева в моем распоряжении, занял участок Самарка — Орловка, а мой Особый амурский полк был расположен в самой Волочаевке.
После нашего ухода из Владимировки белые врасплох напали на 6-й полк, захватили в плен всю хозяйственную часть полка, около 200 бойцов и самого командира Нельсон-Гирста. Остатки 6-го полка в беспорядке отступили на Покровку. Паника передалась на 5-й полк, и оба полка по линии железной дороги стали отступать к Волочаевке. Тов. Серышев вместе со штабом находился в это время на станции Ин.
Увидев это паническое отступление, я пытался связаться со штабом фронта. Однако все мои попытки не увенчались успехом, а между тем необходимо было получить указания — что делать?
Чтобы предотвратить отступление 5-го и 6-го полков, мы с комиссаром тов. Бороздиным решили поставить заслон западнее Волочаевки и не пропускать ни одного красноармейца с оружием в тыл.
По уставу в случае перерыва связи с тылом старший из войсковых начальников принимает на себя общее руководство. Но кто из нас троих, командиров полков, являлся старшим — решить было трудно. Поэтому я предложил тов. Бороздину как комиссару взять эту миссию на себя. Военное руководство оставалось за мной, и на меня Бороздин возложил обязанности начальника штаба отступающих частей.
Вызвав командиров 5-го и 6-го полков, тов. Бороздин приказал им водворить дисциплину и взять свои части в руки. После того как порядок был восстановлен, 5-й и 6-й полки отправились походным маршем на станцию Ин, а мой Особый амурский полк и 4-й кавалерийский остались для защиты Волочаевки.
Мне удалось наконец связаться со штабом фронта. Я обратился с просьбой к тов. Серышеву дать распоряжение о присылке порожняка, чтобы перебросить Особый амурский полк на станцию Ин. Тов. Серышев исполнил мою просьбу, и через час порожняк прибыл в Волочаевку. Я погрузил своих бойцов в вагон, а 4-й кавполк пошел походным порядком.
На станции Ин тов. Серышев отдал приказ о назначении меня начальником главных сил. Командиром арьергарда был назначен тов. Петров-Тетерин. Согласно приказу тов. Серышева в случае наступления белых Петров-Тетерин переходил в мое подчинение.
Петров-Тетерин, командир партизанского отряда, за свою храбрость пользовался большой популярностью у бойцов.
В боях против белых он несколько раз был ранен. Единственная отрицательная черта у него была — бесшабашная удаль, которая иногда приводила к нарушению воинской дисциплины.
То же самое произошло и в этот раз. Получив команду над арьергардом, он с одним броневиком совершил глубокую разведку в сторону противника, отъехав на 52 километра от станции Ин. Согласно же уставу броневик имеет право выходить не более как на 25 километров, причем в тылу у него обязательно должен находиться второй броневик для обороны и охраны мостов и путей на случай неожиданного налета противника. Командир бронепоезда тщетно старался доказать Петрову-Тетерину, что тот неправ, заставляя его продвигаться так глубоко в сторону противника, — Петров-Тетерин, не слушая его, бешено кричал:
— Исполняй мою команду: броневик галопом вперед! Командиру броневика волей-неволей пришлось подчиниться. Обо всем этом я узнал лишь через несколько часов, когда броневик возвратился на станцию.
После назначения меня начальником главных сил мы с товарищами Серышевым и Мельниковым долго беседовали о дальнейших операциях. Штаб фронта решено было отвести на станцию Вира, которая расположена в 104 километрах от станции Ин.
К этому времени Особый амурский полк был уже в полном составе, и я решил, что в случае наступления белых он примет на себя главный удар, а потрепанные в предыдущих боях 5-й и 6-й полки, а также 4-й кавалерийский полк выступят ему на поддержку.
Вечером 27 декабря Петров-Тетерин сообщил мне с линии железной дороги по фонопору, что колонна белых, силой примерно около корпуса, движется по реке Тунгуске в нашу сторону.
Вскоре на станцию вернулся из своего глубокого рейда и сам Петров-Тетерин для снабжения броневика топливом и водой.
Петров-Тетерин обратился ко мне с просьбой, чтобы я дал распоряжение выделить из депо один небронированный паровоз. Он решил отцепить от бронепоезда одну платформу и прицепить ее к простому паровозу, чтобы таким образом было два бронепоезда вместо одного. Я согласился.
Только что успели управиться с этим делом, как где-то рядом затрещали выстрелы. Петров-Тетерин сейчас же вскочил на броневик, и обе платформы под его командой выехали к станции.
Я в это время находился в штабе, шагах в восьмидесяти от здания вокзала. Услышав стрельбу, я решил пойти на станцию узнать, в чем дело. Но когда я спустился с крыльца, то в темноте наткнулся на какой-то предмет. Всмотревшись внимательно, я увидел, что это было колесо от телеграфного аппарата. Тут же я заметил, что из-под колес стоящего у станции состава мелькают выстрелы в нашу сторону.
Я немедленно вернулся в штаб, где застал одного телефониста Особого амурского полка. Все остальные, в том числе и конные ординарцы, разбежались.
Телефонист был очень взволнован. Дрожащим голосом он спросил у меня:
— Товарищ командир, не пора ли сниматься, все отступают...
— Не поддавайтесь панике, товарищ. Ничего страшного нет, — ответил я. — Соедини меня немедленно с моим заместителем — командиром Амурского полка товарищем Неволиным.
У аппарата оказался командир резервного батальона тов. Аркус. Я дал ему задание — двинуться с батальоном к станции и выбить противника, доложив предварительно об этом командиру полка.
Тов. Неволин лично принял участие в этой операции. Вместе с Аркусом он повел батальон на станцию и выбил белых. Как потом оказалось, это была офицерская рота из 180 человек. В этом бою тов. Аркус был ранен в ногу.
ИНСКИЙ БОЙ
Уже рассвело. Выйдя на линию железной дороги, я увидел, что белые движутся на станцию с юга широкими цепями.
Петров-Тетерин расположил обе платформы на небольшом расстоянии друг от друга и открыл по цепям артиллерийский огонь. Это задержало их наступление.
Я быстро установил связь с 6-м пехотным и 4-м кавалерийским полками, а также с резервным батальоном 5-го полка, который находился на западной окраине поселка Ин. Приказав командирам и комиссарам следить за тем, чтобы ни в коем случае среди бойцов не возникало паники, я расположил цепью вдоль железнодорожного полотна батальон 5-го полка и 6-й полк, а 4-й кавалерийский сосредоточил за новым депо, у западной окраины поселка, дав командиру тов. Васильеву задание после перехода в контрнаступление нашей пехоты — лавой ударить во фланг белым.
Короткими перебежками белогвардейцы приближались к станции, сдерживаемые огнем нашего броневика. Бойцами видимо опять начало овладевать волнение. Но тут нашелся один из комиссаров 6-го полка.
Он неожиданно вскочил на железнодорожную насыпь и, размахивая винтовкой над головой, закричал:
— Вперед, товарищи! Белогвардейцы отступают!
Со штыком наперевес он один ринулся на приближающихся белогвардейцев. Словно электрический ток пробежал по цепи. Несколько бойцов вскочило и устремилось вслед за ним. Видя это, остальные части, лежащие за линией железной дороги, также бросились вперед.
Контрнаступление открылось разом и совершенно неожиданно для белых.
Одновременно броневик открыл ураганный огонь, а со стороны депо бросился лавой во фланг белым 4-й кавполк.
Белые дрогнули и начали быстро отступать. Мы захватили около 80 человек пленными, кроме того белые потеряли более 200 убитыми и ранеными.
Характерно, что один пленный — башкирец из Уфимского полка — при допросе то и дело повторял, прищелкивая языком:
— Бульна хороша ваша артиллерий бьет — ни одни снаряд мимо не пускал... Аи, как хороша!..
И действительно наш броневик, беспрерывно ведя огонь прямой наводкой по цепям белых, наносил им большие поражения. За несколько часов боя он выпустил 400 снарядов, израсходовав почти весь запас. Броневик вышел из боя совершенно целым, если не считать небольшого повреждения небронированного паровоза, а между тем белые сосредоточили на нем весь огонь своей артиллерии.
Преследование противника велось до разъезда Ольгохта. Дальнейшее преследование я приостановил, так как части не были способны для активных действий.
Как выяснилось из опроса белых, против нас в инском бою действовал корпус генерала Сахарова.
Инский бой имел решающее значение для всей хабаровской операции. После инского боя противник перешел к активной обороне и спешно приступил к укреплению Волочаевки, чтобы задержаться на этом участке и не сдавать Хабаровска.
Часа в 2 дня на станцию Ин прибыл тов. Серышев. Настроение командного состава и бойцов было приподнято-торжественное.
Серое зимнее небо неожиданно прояснилось, и яркие солнечные лучи весело сверкали на снежной равнине, на которой еще валялись неубранные трупы.
Тов. Серышев поздравил нас с крупным успехом и попросил меня немедленно собрать весь комсостав. При обсуждении дальнейшего плана боевых действий тов. Серышев предложил повести наступление на Волочаевку и Хабаровск. Он тут же отдал об этом приказ, и части начали готовиться к наступлению.
ОТХОД НА СТАНЦИЮ ИН
На рассвете 29 декабря я повел наступление на разъезд Ольгохта. В авангарде у меня шел Особый амурский полк.
Подойдя к Ольгохте, Особый амурский полк вступил в бой. На правом фланге находился в моем подчинении Петров-Тетерин. Одна его рота шла цепью, а вторая находилась в резерве. Под Ольгохтой цепи залегли. Белые открыли артиллерийский огонь. Часть бойцов Петрова-Тетерина, попав первый раз в бой, при разрыве снарядов поддавалась паническому настроению, вскакивала, порывалась бежать. Но твердая рука Петрова-Тетерина водворяла их на прежнее место.
В назидание им он решил показать свою исключительную выдержку в бою. Послал ординарца за завтраком, и когда тот принес его, он расположился в цепи сидя и принялся неторопливо завтракать.
Через некоторое время разведка донесла мне, что белые обходят нас по ущелью справа. Я дал распоряжение Петрову-Тетерину направить резервную роту на правый фланг и предотвратить обход. В это время опять начали рваться снаряды. В роте произошло замешательство, нарушился строй. Петров-Тетерин подскочил к командиру роты и закричал:
— Что у вас за безобразие! Снаряды рвутся?.. Что значит снаряды рвутся! Им полагается рваться. Раз вам приказано — идите. Прикажите петь песню!
Командир скомандовал. Запели «Дуню». Бодрости заметно прибавилось. Бойцы пошли и прекрасно выполнили задачу.
Командующий Особым амурским полком тов. Неволин приказал 3-му батальону с эскадроном зайти белым ва фланг с севера и ударить на них. Маневр удался...
После короткого боя Ольгохта была взята. Противник понес значительные потери убитыми и ранеными. Нам удалось также захватить в плен несколько офицеров и солдат.
У нас выбыло из строя несколько бойцов и в том числе тов. Неволин, который был тяжело ранен.
Сейчас же, как только разъезд Ольгохта был занят нами, я установил телеграфную связь с Ином и оставил дежурить у аппарата пятерых конных ординарцев. После этого я выдвинул в авангард 5-й полк и отдал приказ выступать дальше. Итти пришлось цепями по глубокому снегу. На 12-м километре от разъезда Ольгохта меня догнал ординарец и доложил, что начальник связи фронта срочно вызывает меня к аппарату, так как в тылу западнее Ина появились белые.
Посоветовавшись с моим начальником штаба тов. Захаровым и комиссаром группы тов. Н. Поповым, я решил вернуться на Ольгохту, чтобы выяснить по прямому проводу обстановку в тылу. Своим заместителем я оставил тов. Захарова.
Я приехал на Ольгохту уже поздно вечером. Начальник связи фронта передал мне по аппарату следующее: в тылу появился отряд белых, который захватил разъезд Ага, сжег мост и порвал провода. Связи со штабом фронта нет. Поэтому он вынужден был вызвать меня, чтобы получить директивы. Кроме того он добавил, что на станцию Ин на рассвете прибыл первый эшелон Троицкосавского полка вместе с командиром тов. Петровым.
Я предложил начальнику связи позвать тов. Петрова к аппарату, и, когда тот исполнил это, я попросил тов. Петрова направить эскадрон Троицкосавского полка на разъезд Ага и ликвидировать белогвардейский отряд.
Я знал от тов. Серышева о распоряжении главкома тов. Блюхера: не вводить в бой без его разрешения части Забайкальской группы — первую читинскую бригаду и Троицкосавский полк, но сложившаяся обстановка вынудила меня нарушить это распоряжение, ибо оттягивать какую-либо часть от колонны, наступавшей на Волочаевку, было чрезвычайно трудно.
Тов. Петров согласился выполнить мое распоряжение.
— Желаю тебе успеха, — добавил он. — С белыми я сумею расправиться, так что ты за тыл можешь не беспокоиться.
И он действительно прекрасно выполнил порученное ему задание: отряд белых под командой полковника Илькова был отброшен от разъезда Ага на юг.
Закончив переговоры с Ином, я поспешил вернуться к своим частям. На второй (от Волочаевки) будке я встретил бойцов 5-го полка. Они находились в чрезвычайно расстроенном, почти дезорганизованном состоянии.
— Что случилось? — спросил я у них, чувствуя, что произошло что-то неладное.
— Нас окружили, и мы насилу вырвались, — ответили мне бойцы.
Получив это известие, я сейчас же поспешил на первую будку, чтобы выяснить подробности и принять соответствующие меры. Здесь я встретил временно командующего Особым амурским полком, назначенного после ранения Неволина.
Он рассказал мне следующее:
— Когда наша группа подошла к Волочаевке, конная разведка донесла, что белые оставили ее. Командир 5-го полка тов. Кондратьев построил своих людей колонной и вступил в Волочаевку. Но едва полк успел достигнуть середины села, как со всех сторон затрещали выстрелы. Оказалось, что белые, освободив самый поселок, выдвинули свои отряды на фланги, а один отряд разместили на восточной окраине поселка. В результате 5-й полк очутился в кольце. С большими потерями часть полка в количестве 800 человек пробилась на юг, остальные, как видно, попали в плен.
Командир Особого амурского полка уже принял меры, а именно: приказал командиру 3-го батальона тов. Чернову обходным путем с севера занять сопку Июнь — Карань. С оставшимися частями полка он готовился повести наступление по линии железной дороги на Волочаевку, чтобы выбить оттуда противника и освободить 5-й полк.
При обсуждении этого плана мы неожиданно заметили во тьме неподалеку от будки большую группу, которая быстро приближалась к нам.
— Не стреляйте, товарищи, — свои! — услышали мы знакомые голоса.
Через несколько минут группа подошла. Это были бойцы 5-го полка вместе с командиром тов. Кондратьевым. Им удалось самим пробиться из кольца.
Особому амурскому полку пришлось спешно изменить свой первоначальный план. Был послан приказ командиру 3-го батальона тов. Чернову вернуться к будке и отсюда следовать к сопке Лумку—Карань, так как надобность в занятии сопки Июнь — Карань теперь отпала.
Было уже далеко за полночь. Мороз с каждой минутой крепчал, сильный ветер поднимал ледяную поземку и буквально валил с ног. Люди до того передрогли, что не попадали зуб на зуб. Надо было подумать о привале.
Я решил оставить на первой будке эскадрон Особого амурского полка, а все остальные части отвести западнее Волочаевки на сопку Лумку — Карань. Здесь мы наспех устроили землянки и расположились на привал. Так как части были сильно измотаны и надежды на успех никакой не было, я отдал приказ об отходе обратно на станцию Ин.
НА ВОЛОЧАЕВКУ!
Восемнадцатого января на станцию Ин прибыл штаб Забайкальской группы во главе с тов. Томиным. Произошла перегруппировка сил: тов. Томин был назначен командующим Инской группой, а я — командиром сводной бригады в составе Особого амурского, 5-го и 6-го пехотных и 4-го кавалерийского полков. Тов. Томин, опытный командир, сподвижник тов. Блюхера, чрезвычайно внимательно подошел к делу.
Я подробно доложил ему об обстановке на фронте и в частности о нашей попытке взять Волочаевку. Тов. Томин тщательна изучал обстановку и вел подготовительную работу к наступлению. Было сделано все возможное, чтобы обеспечить победу: части перегруппированы и пополнены новым боеспособным составом, беспрерывно велись учеба и политическая работа с комсоставом и бойцами, были даже подготовлены поезда для восстановления железнодорожных мостов и т. п.
Сам главком тов. Блюхер прибыл 28 января, чтобы лично руководить наступлением на Волочаевку. Вместе с ним приехал тов. Покус, который принял от меня командование сводной бригадой.
Седьмого февраля бригада Томина двинулась по берегу Амура. Одновременно с ней по линии железной дороги выступила сводная бригада в составе Особого амурского, 5-го и 6-го-полков под командой тов. Покуса.
Согласно приказу тов. Блюхера план наступления на Волочаевку сводился к следующему: главный удар должен нанести с юга 6-й полк. Особому амурскому приказано демонстративно наступать в лоб вдоль железнодорожной линии; с левого фланга наступает 5-й полк, а вдоль берега Амура — Читинская бригада под командой тов. Томина.
Ввиду того что белые при отступлении разрушили мосты, наши броневики не могли принять участия в бою.
Десятого февраля при сорокаградусном морозе части двинулись в наступление. Корейская рота 6-го полка первой подошла к проволочным заграждениям и бросилась на штурм. Большинство бойцов не имело ножниц для резки проволоки, поэтому приходилось рвать ее штыками, прикладами и даже собственными телами. Противник открыл с броневиков ураганный пулеметный огонь. Рота почти вся погибла, повиснув на проволоках.
Тогда бросилась на штурм команда пеших разведчиков Особого амурского полка, в белых халатах. Но она также была обстреляна с фланга сильным пулеметным огнем и, потеряв шестнадцать человек ранеными, вынуждена была отойти.
После первой попытки штурма 10 февраля части остались в исходном положении.
Двенадцатого февраля был морозный, яркий, солнечный день. На участке моего полка сосредоточилась артиллерия. Мосты успели восстановить, и подошли наши броневики. Канонада началась на рассвете. Броневики и артиллерия белых вынуждены были замолчать.
Наша обходная колонна в составе частей 6-го пехотного и 3-го Читинского полков при эскадроне кавалерии Особого амурского ударила на Волочаевку с юга. В это же время пехотные части Особого амурского полка бросились в атаку с фронта. Шашками, прикладами, штыками и собственной грудью они прорвали густую проволоку и ударили в штыки. Белые дрогнули и начали быстро отступать от Волочаевки.
Так, после ряда неудачных попыток, под единым дружным натиском пал этот дальневосточный Верден.
Белые откатились к Хабаровску. Но задержаться им здесь не удалось. Первая читинская бригада двинулась из Нижнеспасского Амурской протокой на Казакевичево. Это создало угрозу белым быть отрезанными, и они, не задерживаясь в Хабаровске, почти без боя отступили на станцию Бикин, где пытались оказать последнее сопротивление. Особый амурский полк находился в это время в резерве фронта.
В заключение я хочу сказать, что все части, дравшиеся под Волочаевкой, проявили исключительный героизм и беззаветную отвагу. Что же касается Особого амурского полка, если учесть, в каких боях этот полк участвовал и как он выполнял свои задачи, то станет ясной его незаурядная роль в хабаровской операции. Полк вправе гордиться этой ролью.
Мне не раз впоследствии приходилось слышать, как наши бойцы на вопрос, какого они полка, с достоинством отвечали: «Особого амурского». И не только бойцы, но и комсостав с гордостью вспоминает сейчас о героических действиях Особого амурского полка.
Полк не знал неудач. Я объясняю это тем, что среди комсостава полка на 75 процентов были коммунисты, а бойцы все без исключения — бывшие партизаны, прошедшие тайгу и читинскую операцию. Они были закалены настолько, что ни густая проволока Волочаевки, ни лютые морозы, ни утомительные переходы не могли их сломить.
